Все-таки я счастливчик. Каждый раз, когда думаю, будто впереди не предвидится никакого просвета, жизнь преподносит маленький сюрприз. Хотя я не уверен, право слово, что мое знакомство с Геллертом можно охарактеризовать именно так. Это как если бы вы долгое время жили на корочке хлеба и глотке воды, смирившись с подобным существованием и в дальнейшем, но тут судьба уготовила вам самый настоящий пир.
Мне несказанно повезло, что он навестил свою тетушку именно сейчас. Такой удивительной смеси тонкого, глубокого ума, детской непосредственности и обширных знаний я не встречал ни у кого. Мог ли я предположить, что именно здесь, в Годриковой лощине, куда мои родители переехали подальше от шумной суеты современного магического мира, где люди живут созерцательно, не обременяя себя излишней живостью ума, я встречу человека, равного мне как по интеллекту, так и по познаниям? Больше того, человека, мыслящего со мной в одном направлении? Даже наши споры, порой горячие и тяжелые, убеждали меня в том, насколько мы созвучны друг другу. И именно с Геллертом я прочувствовал верность старой поговорки – в споре рождается истина.
Остается только сожалеть о его горячности и юношеском максимализме, из-за которых он оказался исключен из Дурмштранга. С другой стороны, в противном случае мы бы вряд ли познакомились – так что все, что ни случается, происходит к лучшему.
В момент нашей с ним первой встречи я показал себя не самым лучшим образом. Услышав голос и увидев его обладателя, я замер, как соляной столп на берегу Мертвого моря, и самым невоспитанным образом глазел на смеющегося человека. Было что-то беззаботное в его фигуре, а смеялся он так, словно в последний раз. При этом я знал совершенно точно, что хоть и оказался причиной столь буйного веселья, но хохотал он над собой, – и это тоже подкупало. Сам до сих пор не понимаю, что заставило меня столь охотно согласиться сопроводить его на прогулку. Он определенно не ждал гостей – судя по содержимому корзинки для пикника. Обычно я не веду себя столь навязчиво, особенно с почти незнакомым людьми. Но в Геллерте столько обаяния, а манера вести себя столь подкупающа, что решительно нет никакой возможности отказать ему даже в самой малости. Откровенно говоря, он может вить из меня веревки, и все, что мне удается по этому поводу предпринять – стараться скрывать от него сей факт.
Но делать это становится все труднее, и совсем не потому, что он давит на меня или, изучив как следует, стал вдруг более проницательным в моем отношении. Напротив, он ничего не видит. Иногда мне хочется, чтобы он окончательно и бесповоротно прозрел, а иногда я боюсь этого смертельной боязнью и, кажется, умру от стыда. Это пришло не сразу, но было озарением, от которого меня до сих пор бросает то в дрожь, то в холод. Однако стоит ли мечтать изменить мир, если нет сил признаться самому себе в собственных чувствах? Я вожделею.
Я пытаюсь взывать к голосу разума, говорю себе: это естественно, ведь я так молод, вокруг больше никого нет, потребности организма еще никто не отменял, а я одинок и несчастен. Но все бесполезно – в моменты глухого отчаянья, когда я готов послать сову с роковым признаньем и фатально разрушить наши отношения, я понимаю, что дело не только в физической потребности. Родство душ, то самое единение, страстная, горячая духовная близость, без которой – и это я понял только сейчас – невозможна никакая близость телесная, вот что тянет меня к нему, вызывая желание обладать не только душой этого человека, но и его телом. И с каждым днем я все больше убеждаюсь в том, что никого более важного и близкого у меня уже быть не может.
Каждая встреча пролетала как одно упоительное мгновенье, после которого я долго перебирал разговоры наши и будущие планы. Потом вскакивал, спешно записывал пришедшие мне в голову мысли, привязывал к лапке сонной совы и ложился спать со сладкими мечтами о том, что завтра мы увидимся вновь и обсудим озарившие меня идеи.
К стыду моему, Ариане я уделял совсем мало времени – так захватило меня общение с моим новым другом. Аберфорт ходил по дому молчаливой тенью и сверлил меня укоризненным взглядом исподлобья. Рано или поздно нам придется поговорить.
– Альбус, – мой брат стоял в дверях, выглядя еще более хмурым, чем обыкновенно.
– Да?
– Ты сегодня останешься на ужин? Ариана спрашивала о тебе. Ты почти не появляешься дома, а если приходишь, то запираешься в лаборатории.
– Аберфорт, я занимаюсь исследованиями.
– Не знаю, что можно исследовать с этим, – простое грубоватое лицо брата скривилось, – но Ариане оно не принесет никакой пользы. Я хочу, чтобы ты уделял ей побольше внимания.
– Я в том числе изучаю ее проблему, ищу способ ей помочь.
– Нет никаких способов! Зато отлично видно, что у тебя новый друг и тебе не до нас!
– Это не так! И ты отлично это знаешь! Просто я не могу проводить все время в четырех стенах!
– Наша сестра нуждается в заботе и постоянном уходе! – крикнул Аберфорт, покраснев, – а ты думаешь только о себе! Я не буду возвращаться в Хогвартс, я не оставлю ее здесь одну!
– Она будет со мной, а ты должен закончить учебу, – я начал выходить из себя. Мы много раз обсуждали с Аберфортом его будущее, и, похоже, младший брат действительно считал, что ему удастся отвертеться от учебы под предлогом заботы о сестре. Этот номер у него не пройдет.
– Я не поеду в Хогвартс! – рявкнул Аберфорт и бросился прочь, сжимая огромные кулаки.
Осознание того, что я не могу убедить младшего брата вести себя разумно, повергло меня в ярость. Как он смеет мне перечить! Я делаю все для блага семьи! Снедаемый злостью, я швырнул стул в захлопнувшуюся за Аберфортом дверь. Затем – еще один. Когда в комнате не осталось мебели, не потревоженной мной, я, все еще кипя гневом, стремительно аппарировал к дверям поместья Бэгшот.
Домовой эльф леди Батильды, привыкший к моим визитам, немедленно испарился, чтобы доложить о моем присутствии. Когда я открыл дверь, с лестницы уже сбегал встревоженный Геллерт.
– Ого, – удивленно присвистнул он, озирая меня с ног до головы и расплываясь в веселой, по своему обыкновению, ухмылке, – ты как будто дрался с троллем.
А я провел рукой по растрепанным волосам, пригладил, как мог, длинные пряди, и глубоко вздохнул. Сейчас собственная вспышка ярости казалась донельзя нелепой, как и все мои взрывы гнева, впрочем. Но я все еще не мог успокоиться, злость все еще бушевала в душе, и я сердито посмотрел на Геллерта. Тот, видимо, поняв, что сейчас мне нужно отдохнуть, молча потянул меня за руку в сторону лестницы.
– Идем ко мне в комнату, ты расскажешь, что случилось.
Ноги дрожали, пальцы жгло огнем, сегодня я чувствовал прикосновения Геллерта особенно остро. Некстати всплыл в памяти его вид в самый первый день знакомства, когда мы пошли купаться. Светлая, чуть тронутая загаром кожа, под которой играют мышцы, длинные ноги, золотистые завитки волос. О, Мерлин, я не должен об этому думать. Не должен. Вдруг накатила апатия и усталость, тело налилось тяжестью. А в душе стало пусто.
Тем временем Геллерт увлек меня в комнату, захлопнул дверь и, стянув мантию, которую, должно быть, накинул, когда побежал меня встречать, плюхнулся на кровать. Похлопал по покрывалу рядом с собой и развалился на подушках, небрежно закинув ногу за ногу.
– Все, что тебе нужно, это немного отдохнуть, – тоном опытного дядюшки заявил он, но не удержался и фыркнул от смеха. – Акцио, «Сказки барда Бидля».
К нему в руку вспорхнуло новехонькое издание детской книжки.
– Сегодня у нас перерыв?
Геллерт многозначительно помахал томиком и, лукаво прищурив один глаз, сообщил:
– Помнишь, я тебе говорил, что в мире волшебников нет ничего случайного? Даже приметы…
– Да-да-да, – раздражение и злость сняло как рукой, когда я вспомнил серьезное лицо друга, излагающего версию появления у ведьм в фамилиарах черных кошек. Раньше это были всегда книзлы и только книзлы, к тому же черные экземпляры этих существ встречались весьма редко и стояли чрезвычайно дорого. Коты намного дешевле и намного сговорчивее, поэтому в какой-то момент завоевали большую популярность. Но, как Геллерт весьма убедительно доказал, дело было вовсе не в том, что черные книзлы – признак богатства и власти, а в том, что их шерсть является ярко выраженным катализатором для всех заклятий, зелий и чар, исполняемых при задействовании лунного света. – И что же ты сейчас откопал?
Я устроился на кровати подле своего друга. Однако Геллерт решительно поднял меня за плечи, заботливо взбил подушку под головой и снова уложил. Колено его задело мою ногу, да так и осталась поблизости, касаясь моего бедра и обжигая кожу даже сквозь нижнюю мантию. Я прикрыл глаза от удовольствия.
– Эй, не спи! – он сжал мою ладонь, и я невольно распахнул глаза.
Рука моя так и осталась в его, и я замер, не желая, чтобы этот момент закончился. Собрался с силами и придал своему лицу максимально заинтересованное выражение. Геллерт скептически осмотрел меня, полагаю, остался удовлетворен осмотром и с необыкновенной для себя серьезностью продолжил:
– Как известно, слово – первооснова всего. Когда первобытный волшебник сказал «гы», и ему в руку влетел сук, которым можно копать землю, немедленно зародилась латынь… Ну и чего такого смешного я говорю? – сурово спросил он, но не выдержал и покатился со смеху вместе со мной.
А я хохотал от души, в очередной раз изумляясь тому, насколько весел и непосредственен мой друг. Легко было вообразить, как на занятии, например, по Истории магии, он с совершенно серьезным лицом несет нелепицу, подобную этой, и как, должно быть, его за это ненавидели преподаватели… Отсмеявшись, я согласно кивнул:
– Я понял. Слово – это очень важно. Но если собираешься сказать, что сказки Бидля – это реально записанные события, добравшиеся до нас в искаженном виде, то ничего нового ты не поведаешь – это ведь популярная гипотеза. Что-то вроде Библии, знаешь ли.
– Да, но Библия нас пока не интересует. Хотя, откровенно говоря, Святой Грааль я бы поискал – судя по всему, это артефакт чудовищной силы… Впрочем, я отвлекся. Так вот, есть основания считать, что героями одной из сказок были братья Певереллы.
– Дары Смерти… – медленно произнес я, в волнении сжимая его пальцы.
Он отбросил книгу, раскрывшуюся на середине, и положил вторую руку на мою ладонь.
– Именно так. Старшая палочка, Воскрешальный камень, Мантия-невидимка. Ты сможешь вернуть мать, Мантия поможет на первых порах твоей сестре, а с помощью Старшей палочки мы сможем ее вылечить. А если мы соберем Дары вместе… Мы получим власть, какой не было еще ни у кого! Этот мир будет наш!
Есть люди с удивительной способностью вести за собой. Не будь я в душе стойким консерватором, сейчас сорвался бы и побежал вершить революцию. Эта дерзость, граничащая с безумием, неукротимое стремление к своей цели – все подкупало. Я чувствовал, как улыбаюсь.
– Но почему ты так уверен, что это именно Певереллы?
– Ха! – и волнение на его лице уступило место азарту. – Акцио, документы о Певереллах!
На кровать шлепнулась небольшая шкатулка. Геллерт вырвал ладонь, пихнул меня в сторону, сам сполз с кровати на пол и прошептал заклинание.
– Ого! – шкатулка увеличилась до сундука, размерами, по меньшей мере, с пол-кровати. А Геллерт лихорадочно вынимал оттуда пергаменты. Некоторые из них были чрезвычайно ветхими, на иных вообще ничего нельзя было разобрать. Идеальными оказались только свежие записи, сделанные, судя по всему, рукой моего друга.
– Здесь все, что я смог найти. Обрывки бесполезны, потому что я считал с них всю информацию и повторное восстановление невозможно, кое-что самоуничтожилось после прочтения – дьявол, когда мы придем к власти, первый закон, который я издам, будет о сохранении знаний – некоторые волшебники хуже маглов, не дай Мерлин кто-нибудь выведает их тайны.
Геллерт был сердит, и я его хорошо понимал. Сколько бесценных секретов и открытий было утрачено за века! А все потому, что мы, маги, абсолютно не доверяем друг другу. Я примирительно тронул его за плечо и почувствовал, как под моими прикосновениями напряженные мышцы расслабляются, а на лицо Геллерта возвращается его привычная ухмылка.
– Прошу, – он сделал широкий жест рукой, – здесь – все. Если нет желания копаться в старых вонючих кожах, можешь прихватить с собой только мои выводы. А за первоисточниками придешь, если появятся сомнения. Но я уверен, их у тебя не будет, – самодовольно закончил Геллерт.
Меня насмешила его самонадеянность – наверняка у меня возникнут вопросы. Хотя, признаться, я склонен согласиться – Геллерт настоящий педант в отношении исследований.
– И что же это нам дает? – полюбопытствовал я, глядя, как он разворачивает длинный, испещренный мелким почерком пергамент, уменьшает сундук до состояния шкатулки и снова забирается на кровать.
– Ничего особенного, – беспечно ответил он, устраиваясь поудобнее и выжидающе глядя на меня, – за исключением того, что могила Игнотуса Певерелла, последнего, кто носил эту фамилию, находится на местном кладбище.
Я как раз усаживался с ногами на кровать, когда рука моя от таких известий подломилась, и я рухнул всем телом на Геллерта. Он обхватил меня за плечи и проказливо ухмыльнулся. Меня охватило страшное подозрение.
– Только не говори мне, что собрался ограбить могилу! – моему возмущению не было предела, я попытался вскочить, но Геллерт держал крепко. – Ты должен осознавать, насколько это опасно! Если покойный Игнотус – потомок таких сильных волшебников, как братья Певереллы, то…
– Не волнуйся, у меня есть гаситель магии.
Я так удивился, что перестал вырываться.
– И откуда же он у тебя? – строго поинтересовался я, подозревая нечто ужасное – зная Геллерта, я вполне мог допустить, что тот стащил его из Дурмштранга.
– Я его позаимствовал, – с выражением искреннего раскаяния на лице ответил мой друг, – у тетушки. И я обязательно верну!
Надо было бы высказать все, что думаю о таком недостойном мага поведении, но Геллерт осторожно поглаживал пальцами меня по спине, и вся моя строгость куда-то испарилась.
– Хорошо, – сдался я, устраиваясь поудобнее у него на груди, – только обязательно положи на место, договорились?
– Конечно! – с жаром ответил он. Я хотел было усомниться в искренности ответа, но потом махнул рукой. Так приятно оказалось просто… лежать.
«05.08.1899
…Власть – это огромная ответственность. Сейчас я, как никогда, уверен в том, что мне такая ноша по силам. Я вижу многое из того, чего не желают замечать наши косные правители, я смотрю на темпы развития маглов, на их энтузиазм, с которым они исследуют неведомое, и вижу, что они, подобно гидре, пожрут сами себя – если у них не будет твердой наставляющей руки. Вполне возможно, что процесс не будет мягким, но я готов взять ответственность за эти невольные жертвы во имя процветания всего нашего мира. Кроме того, весьма любопытны исследования Геллерта, который утверждает, что…»
