Незваный гость хуже дементора.
Работа не Люпин, в лес не убежит.
Под Философский камень вода не течёт.
Не буди спящего Пушка.
Дарёной метле в хвост не смотрят.
Рост - Флитвик с кепкой.
Без Хауса гостиничный номер казался ужасно пустым, и Уилсону пришлось напомнить себе, что за последние двое суток он уже принял максимально возможную дозу Хауса. И нуждался в детоксикации.
Уилсон всегда тяжело переносил одиночество. Наверное, это и было причиной его скоропалительных браков, в которые он вляпывался, не будучи толком увереным ни в надежности, ни в продолжительности грядущего союза. Хаус как-то обвинил Уилсона в том, что тот «кормится чужой нуждой», но это было неправдой: на самом деле он просто боялся оставаться один.
А еще его беспокоило одиночество Хауса. Стоило Уилсону закрыть глаза, и он снова видел тело своего друга, распростертое на полу его квартиры, – но воспоминание было слишком свежо и болезненно, чтобы обсуждать его сейчас. Он аккуратно убрал его в очередную – одну из многих сотен – папку с пометкой «То, о чем они не говорят». Но если он что-то и вынес из последнего разговора с Хаусом у них на работе, так это уверенность в том, что в настоящее время на тему самоубийственных наклонностей последнего можно не беспокоиться.
Однако общая картина происходящего оставалась неясной: постоянно возрастающие дозы викодина, мотоцикл, все более наглое поведение Хауса с пациентами, а теперь и эта последняя катастрофа… Уилсон понятия не имел, сколько времени у них осталось до того, как Хаус вновь поставит себя на грань гибели. И нет никакой гарантии, что на этот раз он ее не перешагнет.
То, каким – полумертвым – он нашел Хауса в его квартире, потрясло Уилсона до самой глубины души. Впервые за долгие годы их дружбы он был вынужден признать, что совершенно не понимает Хауса – и, наверное, никогда и не понимал. Уилсон был уверен, что если отобрать у Хауса викодин, это приведет его в чувство, – а не только, фигурально выражаясь, поставит на колени, – и заставит перебороть свое ослиное упрямство и сделать все, что необходимо, чтобы вытащить их всех из хищной пасти Триттера.
Он даже представить себе не мог, что Хаус зайдет настолько далеко и что его яростное нежелание сдаваться заставит его предпочесть игру со смертью капитуляции. Как Уилсону вообще пришло в голову, что он может предсказывать реакции и поступки Хауса? Теперь Уилсон с очевидностью понимал, что нечего было и пытаться понять Хауса, – он, со своими инфарктом, наркоманией и всем прочим, являлся совершенно непостижимым существом.
Уилсон воспользовался временным затишьем в делах, чтобы проверить электронную почту, которую не смотрел уже несколько дней. Избавившись от спама и прочих ничего не значащих писем, он обратил внимание на сообщение без указания темы, отправленное всего несколькими часами ранее. Заинтригованный, он открыл письмо.
To: "James Wilson" (jwilson@ppth.org)
From: "Allison Cameron" (acameron@ppth.org)
Subject:
Уилсон недовольно нахмурился, чувствуя, к большому своему неудовольствию, что у него начинают гореть щеки. Глупая мальчишеская реакция. Он понимал, что это вовсе не то же самое, что услышать слово «гомик», брошенное в спину на школьном дворе, не говоря уже о том, что Кэмерон совершенно неоткуда было знать… Конечно нет. Все, что Кэмерон знала – это что Хаус попал в неприятности, а Кэмерон на то и Кэмерон, чтобы сказать и сделать все возможное для того, чтобы ему помочь. В этом они с ней не слишком отличались. Уилсон вздохнул и щелкнул по ссылке.
«Гомосексуальные союзы официально признаны законодательством Нью-Джерси».
«Губернатор Нью-Джерси подписал в четверг документ, законодательно закрепляющий за однополыми парами такие же права и обязанности, как и в случае стандартного брачного обязательства. Однако назваться такой союз будет не браком, а гражданским союзом.
Принятие этого закона делает Нью-Джерси четвертым штатом, гарантирующим защиту прав партнеров, состоящих в однополом союзе».
Уилсон вскользь проглядывал менее интересные части статьи, когда его внимание привлекла строка, гласящая: «Закон о гражданских союзах дает однополым парам права на усыновление, наследование имущества друг друга, посещение в больнице и принятие медицинских решений за супруга в случае его недееспособности и супружескую неприкосновенность – право не свидетельствовать против супруга в суде».
Уилсон почуствовал, как у него сжимается желудок. Он сморгнул и перечитал фразу еще раз – смысл не изменился. Это было то самое, о чем шутила Стейси, только теперь все было всерьез и совсем не смешно.
Супружеская неприкосновенность. Какой странный термин. Уилсон усмехнулся, подумав, что он был бы не против обзавестись некоторой неприкосновенностью от своих экс-супруг. Его банковскому счету это бы точно пошло на пользу.
Хаус обладал своим собственным вариантом супружеской неприкосновенности. Уилсон просто не мог его себе представить женатым. Даже во времена романа Хауса со Стейси вообразить это было невозможно, хотя уж их-то отношения в наибольшей степени могли дать понять, на что будет похож Хаус в роли чьего-нибудь мужа. Но Хаус просто не годился на эту роль и, вероятно, сам заявил бы это Уилсону, заведи тот такой разговор.
Статья была короткой. Уилсон дочитал ее и стер сообщение от Кэмерон, не ответив на него. Он подумал о том, чтобы выключить компьютер и лечь спать или спуститься в гостиную отеля и пропустить стаканчик.
Вместо этого он вышел в сеть и занялся поиском дополнительной информации. Это ничего не значило, разумеется. Просто имело смысл быть в курсе изменений в законодательстве штата. Глубже вдаваться в собственные мотивы Уилсон категорически не желал.
В сети уже появилось несколько сайтов, содержащих полезную информацию. Уилсон нашел краткий список требований, предъявляемых к паре, желающей получить лицензию на гражданский союз, вместе со старым списком требований для «домашнего партнерства» и с некоторым неудовольствием обнаружил, что по крайней мере один из его браков таковым явно не удовлетворял. Ему показалось страшно несправедливым, что он мог жениться и развестись аж три раза еще до того, как ему исполнилось сорок, тогда как по-настоящему преданные друг другу однополые пары были вынуждены довольствоваться урезанными правами «домашних партнеров».
Не то чтобы его женитьбы изначально не предполагали истинной преданности – по крайней мере, с его стороны. Хаус без конца язвил на тему их бесперспективности, но его цинизм вообще выходил за всякие рамки, когда дело касалось романтических отношений Уилсона с кем-либо. Хаус никогда не был доволен девушками, с которыми Уилсон встречался. Но это же Хаус.
Однако Уилсон искренне любил каждую из своих жен – и отказывался думать о том, как жалко это звучит, «каждую из», – или, по меньшей мере, был уверен, что любил. Со времени своего последнего развода он много раз пытался пересмотреть свое отношение к этому понятию. Любовь означала обязательство. Безусловную преданность. Готовность к самопожертвованию. Он вынужден был признать, что ничего из этого он никогда не пытался дать своим женам. Дружба… У него было не так уж много друзей, и ни одна из его жен не входила в их число.
Он выключил компьютер, оставив его на столе, разделся до майки и трусов и лег на кровать. Нет, это в самом деле хорошая новостью – он гордился своим штатом.
И дело было вовсе не в том, что он был геем – он определенно доказал, что им не был. Он любил женщин, любил их длинные волосы, нежную кожу, мягкую грудь, бедра и все остальное. У него было три брака и больше интрижек, чем он мог припомнить. Он много лет уже не думал о мужчинах и не вступал с ними в близкие отношения со времен своего первого брака – с мединститута. То есть, он даже близко не был геем – в самом деле. Или, по крайней мере, в большей степени.
Неожиданно он понял, что возбудился. Собственно, это было неудивительно – нормальная реакция на стресс последних нескольких дней. Он попытался игнорировать возбуждение, перекатившись на бок и попытавшись уснуть, но он уже и не помнил, когда последний раз дрочил, и вообще – на кого он пытается произвести впечатление?
Он стянул майку через голову и опустил ладонь вниз, поглаживая себя через мягкий хлопок трусов. Потом приспустил их и обхватил напряженный член рукой. Не пытаясь растянуть удовольствие, он просто ласкал себя уверенными, сильными движениями.
Он заставил себя ни о чем не думать, никого конкретного не представлять, просто – чужие руки, чужие губы, просто ощущение твердого члена под пальцами и напряжения в мышцах бедер и живота. Он зажмурил глаза и тихо застонал, выплескиваясь себе в ладонь.
Несколько минут спустя, когда пульс успокоился, он пошел в ванную помыться. А еще через несколько минут – завалился обратно в постель и подумал, что, наверное, все-таки стоило зависнуть где-нибудь с Хаусом этим вечером. Одному было паршиво.