В течение минуты ничего не происходило. И затем появились они - шатающиеся на ватных ногах Слизеринцы, дико озирающиеся по сторонам в поисках невидимого противника. Гермиона почувствовала, как из кулона водоворотом уходит энергия, она почти могла слышать ее шипение – будто воздух выходил из проколотой шины. Девушка резко покачнулась от непривычного ощущения легкости.
Но не только от этого.
Во многом Сал был прав: Посвященные, без сомнения, не помнили о своем пребывании в кармане ее мантии или что прошло какое-то время с того злополучного события у ворот Хогвартса. Однако Слизерин явно не договорил о побочных эффектах заклинания Ловушки. По его словам, заключенные испытывали головокружения и дезориентацию только спустя месяц пребывания в кулоне, и теперь Гермиона проклинала себя за то, что с готовностью поверила ему. Заключение Слизеринцев в ловушке смешалось с их переживаниями накануне посвящения и преследованием Гермионы. Как итог, после освобождения плохие предчувствия переросли в слепую панику.
Она пригнулась пониже за своим сугробом и с ужасом смотрела, как Слизеринцы потихоньку сходят с ума: ищут палочки, мечутся, спотыкаясь в снегу по колено, которого в их памяти всего пару секунд назад не было. Еще не до конца рассвело, и было отчетливо видно лишь изредка выстреливающие в панике проклятия.
Слизеринцы нападали на самих себя, палочки шли в ход так же часто, как и кулаки. Гойл, в которого выстрелил Ошеломляющим Заклинанием Эйвери, покачнулся на ногах и спустя мгновение упал в снег, пытаясь потащить за собой Крэбба. Симона Макнэйр, семикурсница, да еще и староста, потеряла равновесия, выкрикивая Обезображивающее проклятье; Пэнси, на которую пришлась вся сила заклинания, в ужасе завопила, ее кожа начала покрываться пульсирующими красными волдырями. Что хуже – Слизеринка принялась отчаянно и бессмысленно царапать повреждения на своем лице.
Два года назад Паркинсон смеялась над ней в подобной ситуации – прямо около класса Зельеварения – Гермиона была уверена, что будет помнить тот день и то оскорбление всю оставшуюся жизнь. Но теперь она не могла найти в своей душе радостного чувства от страданий Пэнси.
Ведь, в конце концов, именно Гермиона была их причиной.
Миллисента Булстроуд, которую она всегда недолюбливала, выглядела испуганней и несчастней всех – дико озираясь по сторонам, она, в конце концов, упала на колени, и ее вырвало прямо в снежный сугроб.
Гермиона не могла больше смотреть на это.
- Ступефай! - крикнула она, выходя из своего снежного убежища. Ее губы дрожали, она не могла отвести глаз от внезапно застывших Слизеринцев.
К черту ее благородный идеализм и праведное негодование. Сал был прав - есть способ гораздо более гуманный.
Гермиона закрыла глаза и подняла парочку дрожащей рукой.
- Обливиэйт*, - четко произнесла она в утреннем безмолвии, затем открыла глаза и твердо посмотрела на ничего не осознающих жертв ее благородного поступка.
Сделала бы она это снова? Возможно.
Да, теперь все было позади, но, Бог свидетель, она никогда, никогда больше не будет использовать заклинание Ловушки.
***
Гермиона воспользовалась Замочной Скважиной, чтобы сразу попасть в Элизиум, бросила свою одежду в корзину для белья и пошла в душ, где яростно принялась оттирать мочалкой кожу, пока та не стала девственно свежей. Когда Хагрид нашел порядком замерзшую, несчастную Слизеринскую компанию и отвел их в замок, она уже в течение пятнадцати минут сидела за гриффиндорским столом, игнорируя подносы с едой и мрачно пялясь в стакан молока.
Гриффиндор находился в состоянии эмоционального подъема; это показалось бы Гермионе весьма забавным, не будь ее настроение таким паршивым. Отношения Гарри с Джинни явно не улучшились за время их пребывания в Норе. Они демонстративно игнорировали друг друга; Гарри с головой ушел в потрепанную книжку "Мой любимый Снитч" хитроумного Вронски, Джинни, красиво уложив волосы по плечу, трепетала ресницами в сторону Слизеринского стола, и между делом подмигивала Гермионе.
Гермиона в ответ слабо улыбалась, Рону же явно было не до смеха.
- Клянусь, – пробормотал он Гермионе на ухо, – я безумно хочу, чтобы Фред и Джордж вернулись и встряхнули ее хорошенько – у этой девчонки мозгов меньше, чем у флобберчервя. – Он стрельнул глазами в Драко. – И если он думает, что может использовать в своих интересах это ее безумное увлечение, то я...
О, ради всего святого. Гермиона тяжело вздохнула. Хорошего понемножку.
- Рон, – сказала она, – что расположено по обеим сторонам твоего носа?
Он мигнул. – Что, прости?
- Ты должен знать, – терпеливо начала она. – Белого цвета, посередине зелено-золотистые кружки и маленькие черные точки, а по краю маленькие волоски.
Он выглядел ничего не соображающим. Она вздохнула снова.
- Это твои глаза, идиот.
- Они тут причем?
- Ты используешь их, кроме как уворчивания от бладжеров? Или даже там они тебе не помогают?
Он хмуро посмотрел на нее. – Да о чем ты, Гермиона?
Что ж, день с самого начала выдался паршивым. Зато можно воспользоваться возможностью и все рассказать. Когда у тебя достаточно плохое настроение, можно не заботиться о последствиях.
- Рон, – сказала она. – Джинни не интересуется Драко.
И получила в ответ презрительную улыбку.
- Ты что, ослепла? Да она сходит от него с ума.
- Да, но не от Драко, – сказала Гермиона. – А от Гарри. И он от нее тоже, только до них это пока не дошло. – Она пожала плечами. – Кроме того, у Драко уже есть девушка.
- Кто? – спросил Рон подозрительно, разрываясь между новостью, что его лучший друг запал на его сестру, и новой сплетней. – Эта ведьма Паркинсон?
- Я, – коротко сказала Гермиона, и еле сдержала смех, когда у Рона отвисла челюсть.
- Ты шутишь.
- Уверяю тебя, нет.
- Ты? Ты? И Малфой? Хватит врать.
- Я совершенно серьезно.
Он рассмеялся. – Тогда докажи.
Гермиона раздраженно вздохнула. Не могу поверить, что собираюсь сделать это, подумала она, хлопнула руками по столу и поднялась на ноги.
- Хорошо, – коротко сказала она и, не говоря ничего больше, направилась прямиком к Слезиринскому столу.
Драко читал главу в учебнике по Чарам и неспешно ел овсянку. Гермиона постучала его по плечу, и он, обернувшись, в удивлении поднял бровь.
- Привет, – сказал он немного опасливо. – Как дела?
- Устала делать все тайком, - сказала она и обвила рукой его шею, притягивая к себе.
Прежде, чем Драко нашелся для ответа, Гермиона уже целовала его.
***
Поцелуй не был особенно длинным или особенно чувственным - или даже особенно приятным. Среди всех поцелуев этот по ощущениям был самым слабым.
Да кого это волнует? Ведь он предназначался публике.
Гермиона Грейнджер целовала его на виду у всей школы.
Когда она отошла, он мельком заметил открытый рот Рона Уизли и пустое место рядом с ним. Ага. Вот почему.
Но когда Драко уже приготовился отпустить Гермиону обратно за Гриффиндорский стол, она поставила стул напротив его места и уселась в него, беспечно игнорируя шокированные взгляды и перешептывания, охватившие Большой Зал.
- Не возражаешь? – спросила она, и опустила в его овсянку еще одну ложку, не заботясь об ответе. – У меня было просто ужасное утро.
Он молча пододвинул ей тарелку, а сам обхватил руками кубок с водой, его сердце было слишком переполнено… какие тут слова.
Возможно – всего лишь возможно – но она все-таки его любит.
***
В тот день Гермиона видела Люциуса Малфоя, поднимающегося в кабинет Дамблдора в компании других разгневанных ведьм и волшебников. Ее бабушка сказала бы, что они похожи на раковые клетки, приближающиеся к головному мозгу. Люциус также заметил девушку, и остановился ненадолго, чтобы послать ей длинный и чрезвычайно неприятный взгляд. Она хладнокровно, насколько могла, посмотрела на него в ответ, и затем неохотно последовала в класс Нумерологии.
Она отдала бы что угодно, лишь бы стать мухой на той стене.
Гермиона была совсем не против узнать, что выяснилось в разговоре Дамблдора c Посвященными, вся школа гудела от слухов, но ничего похожего на правду, увы, она так и не услышала. Наверняка было известно только то, что Слизеринцы были сразу же приведены в кабинет Директора, а затем отправлены в больничное крыло, где находились и сейчас, скрываясь от назойливых взглядов или залечивая раны.
Через несколько дней Слизеринцы приступили к занятиям, но, как сразу же заметила Гермиона, в сильно подавленном состоянии; они все время были настороже и старались держаться друг друга, избегая контакта с другими студентами. Миллисента до сих пор вздрагивала от любого шума.
Это не укрылось и от других глаз; Гермиона случайно обнаружила Колина Криви, уже приготовившегося пальнуть в Миллисенту Огненным Фейерверком. После яростной, правда шепотом, тирады, Гермиона сняла с Гриффиндора пятнадцать очков, вынудив Колина побыстрее скрыться в неизвестном направлении и избегать ее всю оставшуюся неделю.
Ей было жаль, что она не может так же легко разобраться и со своими ошибками.
Но оставалось еще много пищи для размышлений.
Рон, например, до сих пор краснел и принимал недоверчивый вид, смотря на нее. Ее попытка перевести внимание на роман Гарри и Джинни не принесла успеха.
Да и к тому же … чтобы там Пожиратели Смерти не сказали Дамблдору в первый день января, это не обещало ничего хорошего.
Меры безопасности становились все строже, последний раз подобные предпринимались после побега Сириуса из Азкабана: были назначены дополнительные ночные патрули для старост, все студенты обязались находиться в замке с наступлением сумерек. Гарри сообщил, что видел, как Хагрид о чем-то серьезно разговаривал с кентавром несколько ночей назад, но о чем отказался говорить и сразу же отправился прямиком к Дамблдору.
Что касается ее научно-исследовательской работы, она быстро перешла от теории к экспериментам. В Хогвартс была доставлена целая бочка порошкообразного малахита, и теперь Гермиона, Драко и Снейп проводили каждую свободную минуту, массово производя Защитное Зелье.
Что-то... что-то очень серьезное было не за горами. Как бы Гермионе хотелось знать, что именно.
_________
* Обливиэйт - Заклинание Забвения, если кто-то не помнит.