— Мне нужна ваша помощь, мисс Грейнджер, — серьезно сказал Дамблдор, едва девушка опустилась на стул рядом с ним.
— Конечно, сэр, — удивленная резкой сменой его настроения, ответила Грейнджер. — Что угодно.
— Я хочу, чтобы вы отправились в Хогвартс вместе с Лили, — тихо, но твердо, без намека на вопросительную интонацию.
Точка. Он ставит ее перед фактом.
Гермиона ошеломленно уставилась на бывшего директора, совершенно сбитая с толку нахлынувшим потоком мыслей.
Вот и все. Их разделят. Разлучат.
Возможно, даже навсегда. Ведь никто, даже великий Альбус Дамблдор, не сможет предсказать, чем закончится вылазка Рона в Министерство и каким вернется Гарри со своего особого задания. Вернется ли?
И что будет с ней самой, если Снейп поймает ее в Хогвартсе? Дрогнет ли рука, пославшая аваду в грудь самого Дамблдора, перед «невыносимой всезнайкой»?
Вопрос риторический.
От одной мысли о том, что она больше никогда не увидит Гарри или Рона, глаза заволокла влажная пелена.
— …Конечно же, тайно. Будете жить с ней в подземельях, помогать… — где-то далеко, на краю сознания эхом отдавались слова бывшего директора Хогвартса.
Молча глотая обиду, Гермиона судорожно сжимала в руках крохотную сумочку, расшитую бисером. Всё здесь, давно собрано. Даже сейчас, когда нет никакой необходимости покидать надежное убежище на Гриммо. Когда жив Дамблдор. И надежда вместе с ним.
Как он может! Ведь знает же, на что она решилась, чтобы остаться с Гарри и Роном!
Ах, Рон. Ведь, казалось, у них только-только…
Впрочем, не сейчас. Не об этом.
— Мисс Грейнджер? — Дамблдор казался встревоженным. — Все в порядке?
— Да… Да, сэр… — растерянно заговорила Гермиона, понимая, что пауза затянулась и Альбус ждет ее реакции. — Я очень люблю Хогвартс и, конечно же, мечтаю туда вернуться, но… Как же Гарри? И Рон! Почему вы хотите разделить нас? То есть… Я имею в виду, все это время мы вместе неплохо справлялись.
Не было смысла перечислять все «за», когда не было ни одного «против». Они оба это знали.
Оттого хотелось плакать еще сильнее.
— Я это знаю.
— Тогда я не понимаю, сэр.
— Я знаю, что прошу вас о многом, мисс Грейнджер. Но я также знаю, что нет человека более подходящего для этой... — Дамблдор запнулся на мгновение, подбирая нужное слово, — миссии. Выслушайте меня и примите решение. Я не стану его оспаривать. И пойму, если вы откажетесь. И… уверяю вас, что отказ никоим образом не повлияет на мое отношение к вам.
Гермиона натянуто улыбнулась, смахнув со щеки крохотную слезинку.
Эмоции мешали сосредоточиться, но она смогла взять себя в руки и начать анализировать сказанное. Раз уж ей позволено сделать выбор, он будет объективным.
Девушка молча кивнула.
— Есть один человек, мисс Грейнджер. Хороший человек. Я обязан ему своей жизнью.
— В Хогвартсе?
— В Хогвартсе, — Дамблдор медленно кивнул.
Макгонагалл… Логичнее всего было бы предположить, что речь идет о ней: заместитель директора, декан Гриффиндора, член Ордена Феникса — Минерва, как никто другой из преподавателей, всегда была надежным союзником Дамблдора. И теперь она осталась одна. В клетке с мантикорами.
Но ведь у нее есть Хагрид. И другие преподаватели, которые, в чем Гермиона не сомневалась, остались верны делу Дамблдора.
И гриффиндорцы.
— Я очень виноват перед ним. Ведь из-за меня… он рискнул своей бессмертной душой.
Не Макгонагалл. И не Хагрид. Хотя…
«Кто он?» — спросил бы кто угодно на ее месте.
Но…
— Как? — научная составляющая, которую, без сомнения, должен был содержать ответ на ее заданный вопрос, заинтересовала мисс Всезнайку больше всего.
— Осознанное. Намеренное, — серьезно продолжал Дамблдор. — И что после этого стало с его душой, он узнает только в момент собственной смерти, — он сделал небольшую паузу. — На примере Лорда Волдеморта мы с вами уже знаем, чем это чревато.
— Сэр, но это ужасно! Ведь ему придется всю жизнь…
— Да, мисс Грейнджер, всю жизнь. И этот человек сейчас совсем один. Я боюсь, что наступит время, когда ему самому очень понадобится помощь. Нет, я в этом уверен. Теория вероятности еще никогда меня не подводила. Да и закон Мёрфи… — Альбус грустно усмехнулся своим мыслям. — Да. Ему понадобится ваша помощь.
Девушка лихорадочно соображала, выбирая вопрос, который хочет задать следующим, но вместо этого еще больше запутывалась в собственных мыслях.
Кто он? Почему именно она? Почему не сам Дамблдор? Что за миссия? Кто тот несчастный, чью жизнь «хороший человек» забрал по просьбе Дамблдора?
Что может быть ценнее человеческой жизни? Каким должен быть мотив убийства, если после убийцу можно назвать «хорошим человеком»? Пожалуй, это и был самый важный вопрос.
— Кого он убил? — несмело и тихо просила Гермиона, стараясь выровнять дыхание.
— М-м? — то ли не расслышал, то ли не понял Дамблдор, сбитый вопросом с мысли.
— Вы хотите, чтобы я встала на защиту человека, совершившего убийство, — девушка опустила растерянный взгляд.
Но не будь она Гермиона Грейнджер, если не убедится, что уготованная ей Дамблдором миссия не выходит за пределы ее непоколебимых гриффиндорских принципов.
— Сэр, я ни в коем случае не ставлю под сомнение ваши заверения в том, что этот человек хороший… — извиняющимся тоном продолжила девушка. — И я точно знаю, что человек, совершивший убийство, может быть хорошим, — поспешила добавить она, бросая короткий взгляд на Дамблдора. Тот, к ее глубокому облегчению, слегка кивнул, расплываясь в благодарной улыбке.
Гермиона прекрасно понимала, какую тонкую проводит параллель — Ариана…
— Но если я буду отвлекаться на моральные аспекты и теряться в бесконечных догадках, то точно упущу что-то важное. Мне нужно знать, кого он…
— Конечно же. Простите меня, мисс Грейнджер. Моя склонность к многословию — это старческая привычка. Ничего не могу с ней поделать,
— Дамблдор пожал плечами. — Вы совершенно правы. Вам не просто нужно, вы обязаны знать! Он убил меня́.
Повисла долгая напряженная пауза.
Старик с нескрываемым любопытством наблюдал за тем, как меняется выражение лица Гермионы, лихорадочно пытающейся сложить в голове, казалось бы, элементарные два и два. Но на самом деле в ее жизни еще не было задачи сложнее.
Девушке казалось, что она сходит с ума. Еще никогда она не испытывала ничего подобного: абсолютный хаос, полное отсутствие логики и ни одного — ни единого! — предположения о том, почему «хорошим человеком» оказался не кто иной, как Северус Снейп.
«Невозможно…»
Все в нем — от черной ауры всепоглощающего отвращения ко всем окружающим до ледяного презрения в глазах — говорило о том, что нет человека более подходящего на роль предателя. И убийство, совершенное им, стало для всех (или, по крайней мере, для Гарри, Рона и Гермионы) закономерным и неопровержимым тому подтверждением. Концом логической цепочки.
Может, Альбус издевается?
— Нет, — одними губами прошептала девушка, подводя черту под своим внутренним монологом. — Не может быть.
— Я умирал, мисс Грейнджер, — серьезно заговорил Дамблдор, зная, что она не станет его перебивать. — По наивности или глупости, я сам обрек себя на смерть, прикоснувшись к крестражу Волдеморта, — он проскользил по столу худой морщинистой и уже абсолютно здоровой кистью. — Северус сколько мог поддерживал и продлевал мою жизнь, но проклятье, наложенное на это кольцо, брало свое. Я больше не мог терпеть боль, которую оно мне причиняло.
«Еще один крестраж!» — такая важная новость… мелькнула в голове и тут же испарилась, забытая, заглушенная громким бешеным биением ее собственного сердца, разгоняющего по венам чувство стыда.
«Какая же дура…»
Была бы умная, ни за что бы не позволила ярлыкам (хоть Снейп и был увешан ими с ног до головы) затуманить здравый смысл, звучащий теперь в ее голове голосом Альбуса Дамблдора.
А ведь он всегда их предупреждал, с самого первого курса: «защищал философский камень», «расколдовал взбесившуюся метлу Гарри», «закрыл собственным телом от оборотня». Минимум дважды спасал саму Гермиону: сварил зелье, избавившее ее от образа недокошки, вернул к жизни ее и других окаменевших жертв василиска.
«Предупреждал…»
Все, о чем могла думать Гермиона, заливаясь краской, — как же сильно она заблуждалась. Считая, что отлично разбирается в людях, она слепо принимала позицию Гарри и Рона по отношению к Снейпу, даже не задумываясь о том, что они могу ошибаться.
— Все эти долгие годы, мисс Грейнджер, Северус был моим преданным помощником. С того самого момента, как осознал свою ошибку, он больше никогда не переставал им быть. Рискуя своей жизнью, он шпионил для Ордена в рядах Упивающихся Смертью, срывал рейды, спасал жизни наших союзников, помогал мне оберегать Гарри. Хотя сам Гарри едва ли с этим согласится. Если у Волдеморта и были сомнения насчет Северуса, то после моей смерти от его руки их больше не осталось.
— Ошибку? — лицо девушки исказилось непониманием.
— Родители Гарри… Пророчество профессора Трелони. Он не знал, что в нем говорится о Поттерах. И пришел ко мне сразу, как только понял, что собирается сделать Волдеморт. Северус просил меня спасти их.
Все, как рассказывал Гарри: Снейп подслушал пророчество и рассказал о нем Волдеморту…
Но он не знал, что речь в нем шла о родителях Гарри.
Цепочка упорядоченных мыслей теплым мягким потоком курсировала от виска к виску, отрезвляя сознание и возвращая способность к анализу. Наверное, прокатившаяся по телу волна облегчения должна была успокоить Гермиону и вернуть в состояние, может, и не абсолютного, но относительного покоя. Но это уютное ощущение продлилось долю секунду. Что-то внутри, в горле, завязавшись тугим комом, мешало выдоху облегчения (словно после сданного на «Превосходно» экзамена) вырваться наружу.
— И вы попросили его убить вас?
— Я его заставил.
Все, что сказал Дамблдор, казалось ей продуманным, логичным и… совершенно неправильным. Настолько неправильным, что кисти под столом невольно сжались в кулачки, а глаза вновь заблестели от влаги.
«Все эти годы».
Неужели Дамблдор считает, что половины жизни, отданной за ошибку молодости, недостаточно, чтобы искупить вину?
Недостаточно. Для Гарри, потерявшего слишком много.
Но не для Альбуса Дамблдора, которого знала Гермиона.
«Рискнул душой».
Око за око. Зуб за зуб. Душу за душу? И это после всего, что Снейп сделал «с того самого момента»? Не многовато ли?
Или «сомнения Волдеморта» стоят бессметной человеческой души?
«Если и были».
А если не было?!
«Не мог терпеть боль»?
Так почему не сделал это сам? Если в силу особенностей проклятья невозможно магией (авада в висок — и добрый вечер), то до Черного озера рукой подать: нырнул… и не вынырнул.
Испугался?
Или не хотел рисковать душой? Своей душой.
А вот это уже эгоистично.
— Я не горжусь своим поступком, мисс Грейнджер. Поверьте, я исполнен чувства вины перед Северусом.
Гермиона подняла на Дамблдора испуганный взгляд.
— Вы не…
— Мне не нужно читать ваши мысли, чтобы понять, о чем вы думаете, — Альбус грустно улыбнулся. — Я наблюдал за вами с самого первого вашего дня в Хогвартсе. Как, впрочем, и за всеми моими студентами. В вас есть то особенное, мисс Грейнджер, что редко встречается не только у ваших одногодок, но и у взрослых людей.
Девушка покачала головой, демонстрируя непонимание.
— Я говорю о гармонии между разумом и сердцем. Вы способны принимать ответственные решения, подчиняя сильные чувства, подавляя эмоции. Но не в ущерб вашему доброму сердцу. Поэтому я выбрал вас.
Дамблдор прервался, ожидая, что Гермиона захочет задать вопросы. Возможно, он думал, что комплименты смягчат враждебный настрой, легко читаемый по ее живому молодому лицу. Но девушка лишь сжалась под его внимательным взглядом, не без труда сдерживая обвинительную тираду о недопустимости подобного отношения к «хорошему человеку». Пусть даже этот человек сам Снейп.
— Северус не потерпит жалости к себе, мисс Грейнджер.
«Северус…» — мысленно повторила она и вздрогнула, как когда-то, едва заслышав имя Того-Кого-Нельзя-Называть. До этого разговора Гермиона так редко слышала это имя, что его произнесение невольно ощущалось как проявление фамильярности.
За шесть лет привычное «профессор Снейп» стало для нее своеобразной константой, в которой слово «профессор», казалось, и было настоящим именем зельевара.
— …А вы ее и не испытаете. Но ваше сострадание… И то, на что вы способны, сострадая. Все это спасет его от неминуемой гибели.
— Чего вы от меня ждете, сэр? — озадаченно спросила девушка, устав от бесчисленных намеков.
— Я жду, что вы будете рядом, мисс Грейнджер, — Альбус улыбнулся. — Будете помогать Лили, заниматься учебой и ни в коем случае не выходить из подземелий.
Гермиона внимательно смотрела на бывшего директора, надеясь, что ее выразительного умоляющего взгляда будет достаточно, чтобы он понял — пора переходить к сути. Иначе ее просто разорвет от нарастающего в геометрической прогрессии раздражения.
— А в нужный момент, — продолжал Дамблдор, — защитить его.
— Как?
— Сказать правду.
Если бы Гермиона не знала Дамблдора, то решила бы, что он издевается над ней. Но он, похоже, просто решил заменить то самое лирическое вступление на лирическое отступление — неизменную составляющую каждой его речи. А может, хотел, чтобы она догадалась сама? Это было довольно жестоко, учитывая, что ничего не доставляло ей такого дискомфорта, как информационный голод.
— Боюсь, свидетельств одной Минервы будет недостаточно.
Значит, Макгонагалл тоже в курсе.
— Я — всего лишь сентиментально старик, убежденный в том, что добро живет даже в самых темных из нас. Меня не станут слушать. Но вы — ближайшая подруга Гарри Поттера, лучшая, без преувеличения, ученица Хогвартса. Это совсем другое дело. Согласитесь?
Что-то екнуло внутри, словно на уроке, когда преподаватель задал сложный вопрос. И уже спустя секунду по телу разливается теплая, ни с чем не сравнимая волна уверенности, удовлетворения: она знает! И вот Гермиона выпрямляется на своей скамье, откидывает назад пышные каштановые локоны. И за мгновение до того, как тонкая рука взмывает вверх над головами сокурсников… приходит осознание: что-то не так.
Неприятная волна мурашек прокатилась по спине, а где-то в груди вместо горячего бьющегося сердца разверзлась холодная пугающая пустота. Девушка замерла. Прислушалась к этой пустоте. И в ней услышала ответ.
Лучше бы ей оставаться в неведении.
Ей придется защитить Снейпа от… своих. От Гарри…
— Кто еще знает правду? — Гермиона не узнала собственного голоса.
«Умница», — победная улыбка озарила лицо бывшего директора Хогвартса.
— Я. Минерва. И теперь уже вы.
— А как же Лили?
— Лили? Боюсь, здесь все слишком сложно.
— Почему?
— Сейчас не время для выяснения отношений. Страх будет держать ее подальше от Северуса.
Неужели Альбус думает, что добрая и сердобольная Лили захочет отомстить Снейпу за ту ошибку?
— Но ему-то вы расскажете?!
— Не думаю, что Северусу стоит знать, что Лили и Джеймс живы. По крайней мере не сейчас. Я не берусь предугадать его реакцию. И, соответственно, не знаю, какими будут последствия.
— Я не понимаю, сэр. Он должен… обрадоваться, разве нет? Они живы! Он сможет извиниться! И… избавиться от чувства вины! — Гермионе и самой не понравилось, насколько просто это звучало.
Дамблдор медленно и многозначительно выдохнул.
Но?..
— Когда в дело вмешиваются сильные чувства, поступки могут быть весьма непредсказуемыми, — Альбус воззрился на девушку внимательным изучающим взглядом: «так понятнее?»
— Вы хотите сказать, что… — озадаченно заговорила Гермиона, изо всех сил стараясь расшифровать очередной намек Дамблдора, — оу…
— Оу, — повторил тот, медленно кивая.
«Оу» — это не то, что выкрикнет человек, на которого вылили ведро ледяной воды. Но это то неловкое «оу», которое непроизвольным выдохом вырывается из легких, когда случайно касаешься чего-то чужого, интимного. Когда невольным вмешательством затрагиваешь то сокровенное, что годами хранится в неприступной крепости, выстроенной из железного самообладания; когда заглядываешь в маленькую трещину меж каменными глыбами и там, в самом дальнем и самом темном углу, замечаешь ее — священную тайну. Настолько нереальную, что ее и тайной-то назвать сложно. Скорее, уже иллюзией.
И тогда правильнее всего сделать шаг назад, прекратить несанкционированное вмешательство. Извиниться.
Но искушение слишком велико. Нет, не пополнить коллекцию сплетен — они никогда не входили в область интересов Гермионы, предпочитавшей уютную тишину пропахшей старым пергаментом библиотеки.
Но соблазн заглянуть в душу человека, который, в чем Грейнджер всегда была уверена, не способен даже на самое примитивное проявление чувств, у которого, как ей всегда казалось, и вовсе нет никакой души...
Человека, которого она шесть лет читала, как открытую книгу, содержащую всего три слова. С закрытыми глазами Гермиона могла в точности описать ее: черный переплет, черная обложка с вертикальной дорожкой из десяти нарисованных черных же пуговиц посередине, а внутри — три ледяные бездушные страницы из черного вулканического мрамора, который не согреть ни пламенем, ни волшебством, ни теплом рук. И на каждой из которых скарпелем идеальными ребрами высечено по одному слову: «бесчувственное», «циничное», «чудовище». Переверни острую, как зубы пикси, страницу — непременно порежешься.
Грейнджер, которой посчастливилось учиться на Гриффиндоре, выучила эту книгу наизусть. Ее пальцы изрезаны с лихвой.
— Он наш единственный источник информации о планах Волдеморта. Я не могу так рисковать. Ими обоими.
— Но-о… — протянула Гермиона, приходящая в себя от нахлынувшей бури эмоций, но не способная перебороть распирающее изнутри любопытство, — прошло столько лет…
— Для любви? Всего лишь миг. — Взгляд Дамблдора стал пустым и отрешенным, словно глаза заволокла пелена теплых, но очень далеких воспоминаний.
Альбусу с его увесистым грузом жизненного опыта, конечно же, было виднее. Да и кто она такая, чтобы не то что спорить, но даже рассуждать о высоких чувствах? Нелепая детская влюбленность в пижона Локхарта, легкая интрижка с Крамом, пара-тройка неумелых поцелуев — вот и весь ее опыт.
Но и этого ей хватило, чтобы оценить степень невозможности, характеризующей описанный Дамблдором сценарий.
Абсолютно нереально.
Как лед, объятый пламенем. Как тьма, обласканная светом. Как душа, жаждущая поцелуя дементора.
Но ведь плюс и минус притягиваются. Разве не так учат в маггловской школе? Насколько можно применить эту общепризнанную концепцию бытия в области чувств?
Нет… Это слишком сложно.
— Поэтому он пришел к вам тогда… Из-за Лили?
— Да.
Казалось бы, Снейп должен ненавидеть Джеймса за ту «шутку», о которой рассказывал Гарри, и, наверное, даже желать ему смерти. Но любовь к Лили пересилила обиду.
Конечно же…
— Ее убийство отвернуло его от Волдеморта…
— Полагаю, что так.
— Зачем вы мне все это рассказали? — Жалкая попытка снять с себя ответственность за вторжение в чужую душу.
Но Дамблдор лишь отвечал на ее вопросы.
Хотя… ведь мог не отвечать. Значит, хотел, чтобы она знала?
И Гермиона знала. Знала — зачем.
Одно дело — невольное касание одними лишь кончиками пальцев. Другое — возможность сделать большой уверенный и, главное, санкционированный шаг. Оказавшись лицом к лицу с носителем тайны.
— Меньшим вы бы не удовлетворились. Разве нет? — ответил он вопросом, не требующим ответа. — К тому же, учитывая гриффиндорскую натуру миссис Поттер — решительную и деятельную, за ней тоже будет нужен постоянный присмотр. Зная правду, вам будет проще уберечь ее от неуместного и несвоевременного проявления этих качеств. — Его мягкий и спокойный тон резюмировал ее поражение. — Она должна понять, что сейчас не самое удачное время, чтобы «спасать». Хотя я и теперь уже вы знаем, что спасать никого и вовсе не нужно, — Альбус насмешливо подмигнул.
Гермиона нервно усмехнулась собственным мыслям.
«Спасать» — так вот о чем думал Дамблдор. Тогда как в воспаленном и уставшем от работы мозгу Грейнджер смогла родиться лишь мысль о том, что Лили может захотеть отомстить Снейпу.
Мстительная гриффиндорка. Это что-то новое. Вот бы шляпа удивилась!
Мерлин, как же глупо…
Он победил. Потому что не оставил ей выбора. Как гриффиндорка, Гермиона не могла отказаться исполнить то, из-за чего и ради чего шляпа без вопросов распределила ее на ало-золотой факультет: восстановить справедливость, защитить безвинно обвиненного.
А как обладательница доброго сердца, она должна была понять, что заставило человека, способного на такую сильную любовь, превратиться в холодную каменную глыбу, сочащуюся ядом при малейшем намеке на участие.
— Я согласна.
— Я в этом не сомневался, — спокойно ответил Дамблдор, ничуть не удивившись. — И в награду за ваше согласие, — он взмахнул рукой, под которой тут же материализовался поднос с чайным набором и блюдцем засахаренных лимонных долек, — я отвечу на любые ваши вопросы.
— Сэр? — девушка вопросительно воззрилась на бывшего директора.
— Вы слишком умны, чтобы обойтись тем малым, что я уже поведал вам и вашим друзьям, не так ли?
Было время, когда Гермиона отдала бы все, чтобы получить такую возможность. Но сейчас, все еще поглощенная собственными мыслями, она восприняла этот щедрый жест-подарок без особого энтузиазма. Слишком уж сильным было ее потрясение от обрушившегося на нее потока информации. И груза ответственности, который она добровольно взвалила на свои хрупкие плечи.
Девушка молча наблюдала за тем, как ее собеседник наполняет маленькие фарфоровые чашки, стоящие, наверное, целое состояние, и даже не пыталась переключить воспаленное сознание на другую тему.
— Что ж, — вновь заговорил Дамблдор, не получив ответа, — с вашего позволения, я начну сам. — Он понимающе улыбнулся, протягивая девушке одну из чашек с горячим чаем.
— Вы наверняка задавались вопросом, почему я не изменился после возрождения. Ведь после разделения душа становится нестабильной. И это не может не отразиться на внешней оболочке. Как это случилось с Томом. — Он поднес свою чашку к губам и, с наслаждением вдохнув ароматный травяной пар, сделал небольшой глоток. — Мы не знали, чье именно заклинание унесло жизнь моей бедной Арианы, но у меня никогда не было сомнений в том, что это сделал именно я. Полагаю, та пустота, которая образовалась на месте отколотой части моей души и которую я заполнил чувством собственной вины, все эти годы не позволяла мне забыть о произошедшем. Даже при недостатке доказательств мне и этого хватило, чтобы искренне раскаяться в том, чего я, возможно, и не совершал. И тогда я отказался от всего, что делало меня счастливым: от гениальных идей, грандиозных планов, от людей… которые были мне дороги. Я оставил себе только Хогвартс.
Гермиона слушала очень внимательно, хоть и не подавала виду. То, что говорил Дамблдор, казалось ей таким несущественным и таким неважным по сравнению с тем, что она узнала несколько минут назад. Ведь он говорил о прошлом, о том, что нельзя изменить.
Вспомнились уроки истории магии. Девушка машинально повернула голову вправо, привычно ища взглядом спящего на соседней парте Рона. Не было ни одного урока, когда бы рыжий гриффиндорец не отправился в царство Морфея под монотонное бормотание профессора Бинса. Иногда прихватив с собой и Гарри. Гермионе в таких случаях оставалось лишь заботливо наложить на друзей заглушающие чары. Преподаватель истории магии готов был стерпеть многое в обмен на фактическое присутствие студентов на своих уроках, но храп был бы уже явным перебором.
Грейнджер вновь перевела взгляд на бывшего директора. Тот ответил ей грустной улыбкой.
Старый уставший человек.
Нет. Его рассказ не был платой ни за ее согласие вернуться в Хогвартс, ни за что-либо другое. Гермиона поняла это по глазам. В его добром и ясном взгляде сквозило такое глубокое, беспредельное одиночество, что ей захотелось вскочить и крепко обнять его. Дамблдор хотел хоть с кем-то поделиться болью, которую долгие-долгие годы тяжелым каменным грузом таскал в груди.
Почему с ней? Да кто ж его знает?
Он определенно заслуживал того, чтобы она приняла его подарок, ненадолго отложив свои переживания по поводу предстоящей миссии.
Альбус мог не продолжать. Гермиона все поняла, как только он заговорил об искреннем раскаянии. Потому что еще вчера вечером перевернула последнюю страницу «Секретов темнейших искусств», которые оставил ей сам Дамблдор.
Но ее волновало другое.
«По наивности или глупости…» — весьма сомнительное оправдание, когда прикасаешься к крестражу Волдеморта. Зная, что это крестраж. И чéй это крестраж.
Но его, Альбуса Дамблдора, можно было назвать каким угодно: бесхитростным, простодушным или даже легкомысленным. Но только не наивным. И уж тем более не глупым.
Значит…
— То кольцо, — задумчиво заговорила девушка, кивая на кисть Дамблдора, держащую ушко чайной чашки, — вы знали, что оно проклято… Что оно убьет вас…
Был ли это вопрос или все же утверждение? Она и сама не поняла. Уж слишком уверена была девушка в сделанном умозаключении. Но из глубокого уважения к своему собеседнику она позволила ему озвучить ее собственные мысли.
— Я на это надеялся.
Гермиона глубоко выдохнула.
Теперь настала очередь Дамблдора удивляться.
— Это самоубийство, — бесстрастно заключила девушка, извлекая из кармана волшебную палочку и касаясь кончиком чашки. Медная жидкость, заклубившись ароматным тимьяновым паром, тут же затрепетала, потревоженная крохотными пузырьками, поднимающимися со дна. — Профессор Снейп избавил вас от боли, но не убивал. Вы сделали это сами. Задолго до случившегося на Астрономической башне. — Гермиона поймала ошарашенный взгляд бывшего директора. — Вы не изменились после возрождения, потому что соединили душу. Вы не использовали хроноворот, потому что хотели… умереть.
Он смотрел на эту хрупкую юную девушку и не мог не восхититься тем, с каким непоколебимым спокойствием она рассуждает — и рассуждает правильно — о сложнейшей и темнейшей магии. Будто не о его душе шла речь, а о каких-то овощных или домашних циклах. И ведь она была совершенно права. Он дал ей пищу для размышления, и она, основываясь на собственных знаниях, перемолола ее в прах, разобрав на пылинки. Дамблдору оставалось лишь позавидовать, что такое спокойное и ясное понимание этой ситуации недоступно ему самому.
— Я только одного не понимаю, — задумчиво продолжала Гермиона, протягивая руку к блюдцу с лимонными дольками, — как вы получили крестраж. Ведь для этого нужно хотéть совершить убийство… А вы не хотели.
Дамблдор был настолько поражен тем, как эта фраза отзывается в его памяти, что в первую секунду даже решил, не читает ли Гермиона его мысли? Ведь когда-то и он сам задавался этим вопросом.
— Видимо… хотел.
Лимонная долька выскользнула из ослабевших пальчиков Грейнджер и шлепнулась на стол, осыпав его крохотными кристаллами сахара.
— Я сам до сих пор отказываюсь в это верить. Все очень сложно, мисс Грейнджер. Я был молод и опьянен открывшимися передо мной возможностями. В самый неподходящий момент семья стала для меня препятствием к реализации моих грандиозных планов. Обузой. На одной чаше весов оказалась Ариана, о которой я должен был заботиться. И которой ничем не мог помочь. А на другой — весь мир. Я был весьма амбициозен. — Дамблдор медленно поднес к губам чашку с чаем, но, задумавшись, вернул ее на стол, так и не сделав глоток. — Конечно же, я не желал Ариане смерти в буквальным смысле. Но я хотел освободиться от бремени, удерживающего меня возле нее, словно пса на цепи. Полагаю, в контексте темнейшей магии эти критерии идентичны. Так или иначе… я получил свой крестраж.
Оставив Гермиону в полном замешательстве, он снова погрузился в глубокий омут воспоминаний, в который сознание уносило его, словно парализованного, каждый раз, когда он поднимал тему собственного прошлого.
Гермиона была не готова к тому, что услышит.
Конечно же, Гарри пересказал ей и Рону содержание своего разговора с Элфиасом Дожем и тетушкой Мюриэл. Но никто из них даже и не подумал о том, чтобы воспринять обвинения старой сплетницы и, ко всему прочему, поклонницы Риты Скитер всерьез.
Гермиона понимала, что что-то упускает, но никак не могла сосредоточиться под испытующим взглядом Дамблдора. Она резко зажмурилась, пряча лицо в ладонях: «родители Гарри живы, Снейп — «хороший», Дамблдор — «плохой»…» — все словно перевернулось с ног на голову.
Нет. Так все и было изначально. Это она была невнимательна, ограниченная строгими рамками собственного извращенного формализма. Как будто половину своей сознательной жизни провела в заблуждении — это Грейнджер поняла только сейчас.
Глотая книги, она накачивала себя знаниями, как кофеином. Гордо нося прозвище «Мисс Всезнайки», она выливала эти знания на головы окружающих, услаждая собственное честолюбие. И не принося этим практически никакой пользы. Ни себе, ни окружающим.
Как обычная заучка.
Снейп тоже был книгой. И Дамблдор. И все остальные… Даже Лили!
Гермиона читала людей… Делала коротенькие рецензии на их форзацах и ставила на полочки в своей личной ментальной библиотеке. Даже не задумывалась о том, насколько это… ненормально. Противоестественно. Уродливо.
Она действительно упускала самое важное — междустрочье: то, что не описать словами, что не увидеть глазами, к чему не прикоснуться пальцами. И в доказательство тому — отсутствие, за малым исключением, друзей, подруг и поклонников, исключительно деловое отношение преподавателей, нескрываемая неприязнь Снейпа.
— Мисс Грейнджер? — встревоженный голос бывшего директора буквально вырвал Гермиону из пучины самокопания. Она даже не почувствовала, как Дамблдор положил руку на ее плечико. Теперь он уверенно сжимал его, опасаясь, видимо, что девушка упадет в обморок. — Это я во всем виноват. Слишком много информации…
Ей вдруг стало ужасно стыдно за то, что она так бестактно выключилась из разговора, нырнув в собственные переживания, хотя Дамблдор явно ждал ее ответа.
— Извините, я…
— Вы еще так молоды, — прервал ее Альбус. — Поверьте мне, вы не совершили ни одной ошибки, которую нельзя было бы исправить.
Теперь Гермиона не сомневалась в том, что Дамблдор залез в ее голову. Видимо, ее состояние и выражение лица послужили на то своеобразной санкцией. Но на этот раз она была ему благодарна.
«Не все так плохо» — говорили его ясные улыбающиеся глаза, глядя сейчас в которые, Гермиона не могла не улыбнуться в ответ.
Насколько же он мудр!
Нет, этот человек не плохой. Он просто ошибся. Как ошибается каждый. А значит, ее «рецензия» относительно него совершенно объективна.
Пропади пропадом тетушка Мюриэл с Ритой Скитер и «Ежедневным Пророком», вместе взятыми!
«Все не так уж плохо», — повторила про себя Гермиона, вытирая тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки.
В конце концов у нее есть Гарри и Рон. И Дамблдор. И Орден Феникса.
А насчет Снейпа… Дамблдор прав. У нее впереди целая вечность, чтобы все исправить.
— Так вы хотели стать Министром Всеобщей Магии?
— Нет, не обязательно. Я не мечтал о мировом господстве. Лишь о всеобщем благе.
Гермиона не стала уточнять, что имел в виду Дамблдор под «всеобщим благом» и как именно он собирался его обеспечить без мирового господства, хотя информация и показалась ей любопытной.
Сил в Грейнджер осталось лишь на чашку вновь остывшего чая и пару лимонных долек.
— Знаете, что я сейчас поняла? — совершенно отрешенно сказала она, дожевывая третью лимонную дольку. — После вашей смерти хранителями тайны Фиделиуса, наложенного на этот дом, стали оставшиеся члены Ордена Феникса… И он тоже… Ведь он — член Ордена Феникса! — Ответом Дамблдора стала широкая улыбка. — Он ведь ничего не рассказал Волдеморту! Если бы он был на его стороне, Упивающиеся Смерти уже давно были бы здесь… Как я не догадалась?!