Элисар ничего не ответил. То есть совсем. Просто отвернулся от новоявленного братца и спокойно начал одеваться. Я, чуть оправившись от потрясения, последовал его примеру.

- Ну, так как? – явное нежелание продолжать разговор Сиятельный ярам проигнорировал.
- Никак, - у моего мужа даже голос не дрогнул.

А ведь он злился. Я жил с ним уже достаточно долго, чтобы это понять, даже если этого почти не видно. Его движения были очень чёткими и сосредоточенными, будто он изо всех сил сдерживал себя.

- Так я же не просто так - я взамен одну из своих жён отдам. Выбирай любую, - любезно предложил Винсент.
- Мне твои жёны без надобности. Даже даром, - отказался Элисар. - К тому же, я в толк не возьму, зачем тебе мой супруг понадобился?
- Я давно себе хотел такого, как он. Только южане своих изменённых родовитых мальчиков иноземцам в мужья не отдают, самим, дескать, нужны, и алхимики снадобье продавать наотрез отказываются.
- А то, что у нас дочь растёт, тебя не смущает?
- Меня чужие дети не интересуют. Можешь оставить себе. Он мне ещё родит.
- Не рожу, - решил разочаровать его я.
- Почему не родишь? У меня сильное семя.
- У тебя всё что угодно может быть, а вот у меня уже ничего нет. Я бесплоден.
- Так он у тебя порченый? – отчего-то развеселившись, обратился Винсент к Элисару. – Тогда тем более не понимаю, почему ты отказываешься. У меня-то и без него найдётся, кому сыновей родить, а у Соболей с этим строго.
- Габриэль внук ярама.
- Я слышал. И что с того? Ты уже стал преемником Бархорима, а мы с тобой родные, кровные братья.
- Это имеет значение? - я явно чего-то не знал, но не сомневался, что просветят меня незамедлительно.
- Разумеется, - не обманул моих ожиданий Винсент. – Кровные родственники имеют полное право меняться жёнами. Этот закон действует во всех кланах с давних времён. Это ведь дела семейные, а дела семейные, если они законные, ярамов не касаются.

Ярам бурых медведей расслабленно потянулся и принялся собирать на затылке волосы, чтобы не мешали. Его по-прежнему не смущали ни собственная нагота, ни это дикое предложение. И я вдруг отчётливо понял, что всё это вовсе не было провокацией с его стороны, просто свободные нравы, процветающие в клане, наложили свой отпечаток. Помнится, Ильвэйн предупреждала меня о чём-то подобном. О том, что в некоторых кланах женщин совсем не уважают, даже тех, которых любят. В данном конкретном случае, похоже, никого не любят… раз готовы любую предоставить для обмена. И что также совсем неутешительно, во мне Винсент мужчину видеть не желает. Во всяком случае, такого, с которым следовало бы считаться. Впрочем, боюсь, он такой не один.

- Мне жаль расстраивать тебя, Винсент Сиятельный, - вздохнул я, прильнув к мужу, - но я не жена, и обменять меня без моего согласия никто не может.
- А я бы ни на кого тебя менять и не стал, - собственнически приобнял меня Элисар, чтобы уж точно никаких сомнений и иллюзий не осталось.

Так мы с ним и ушли, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, не забыли ли что-нибудь.

Позже из окна своей комнаты я долго вглядывался в дождливую черноту окружающего харчевню леса. Я не мог заснуть. От разговора в бане остался неприятный, мутный, тревожный осадок. Нет, не страх, что меня могут обменять. Здесь бояться было нечего. Мне всё не давало покоя другое. Винсент назвал меня порченым, даже не подозревая, насколько он был прав. Я и сам о себе так думал. Наверно, поэтому то, что меня в очередной раз грубо ткнули в это носом, подействовало так сильно.

- Что случилось? – сонно пробормотал Элисар.
- Не спится, - могу собой гордиться, почти не соврал.

Мне не хотелось лишний раз беспокоить мужа, поэтому я вернулся в кровать, и вскоре понял, что замёрз. Наверно, стоять босиком на холодном полу было не самым мудрым решением.

- Ты заледенел совсем, - констатировал Элисар. – Давай, иди сюда.

Я послушно прижался к нему и затих. Сон не шёл. Мерзкое липкое ощущение не проходило. Если бы я мог, то снова прямо сейчас отправился бы обратно в баню отмываться. Это вряд ли бы помогло, но, может, мне стало бы хоть немного, пусть ненадолго, легче.

- Ты ведь знаешь, что я бы никогда не согласился на его предложение? - тихо спросил Элисар.
- Знаю, - уж в чём - в чём, а в нём я почему-то совсем не сомневался.
- Тогда, что тебя так гложет?
- Ничего.
- Врёшь. Говори как есть. Увидишь, самому легче станет.
- Из-за меня у тебя больше никогда не будет детей.
- У меня и так их уже двое.
- Но Мирэль-то тебе неродная, Элисар. Вот ведь, как вышло, сам я незаконнорожденный и дочь у меня такая же.

Меня король едва терпел и Стеше с неродным отцом несладко живётся. А каково будет моей девочке?

- Во-первых, я не считаю тебя незаконнорожденным, - возразил Элисар. – По нашим обычаям, кто в турнире победил, тот и должен девушку в жёны взять. А не так, чтобы кто-то да для кого-то. Это не Альберт, а король ваш закон нарушил. Альберт в своём праве был. А, во-вторых, Мирель наша в законном браке родилась.
- Но ведь ты-то знаешь правду.
- Я только знаю, что она мне дочь. Иной правды для меня не существует. Я одного понять не могу, как тот, другой, мог от неё отказаться. Или ты не сказал ему ничего?
- Сказал, - признался я.
- И что?
- Велел на него не рассчитывать. Даниэль сказал, что он недавно женился.
- Так Даниэлю известно, кто он?
- Нет, я об этом никому не говорил… кроме мамы.
- Странно, всё это. Ты ведь из королевской семьи, как же он мог беременного тебя бросить?
- Он не знал, кто я.
- Это как это?

И неожиданно для самого себя я вдруг заговорил. Просто начал говорить, а потом не смог остановиться. В темноте я совсем не видел его, и мне было так легче. Было проще забыть о том, что рядом, вероятно, самый неподходящий человек для подобной исповеди. Я ведь даже с матерью так откровенен не был.

Элисар слушал, не перебивая, только обнимал крепче, когда я начинал дрожать и успокаивающе поглаживал мою спину, когда я захлёбывался словами. Я ничего не пытался скрыть, не пытался обелить себя. Пусть он лучше знает обо мне всё. Пусть хоть кто-то знает всё, потому что жить с этим одному дальше просто невыносимо. И ещё он… он, как никто другой, заслуживает знать правду.

Там было всё: о моём детстве, о жизни во дворце, о побеге, об Анри, о Микаэле. О Микаэле вспоминать было больнее всего. Остальные воспоминания постепенно отступали, отпускали, тускнели, а его лицо так и стояло у меня перед глазами. Казалось ужасно несправедливо, что я жив, а он умер. Потому что на самом деле он не должен был умирать. Только не так. Слишком рано, слишком несправедливо. Бедный, наивный, светлый мальчик. Так искренне, так отчаянно любящий, но нелюбимый.

Закончил я тем, что обрисовал, сложившуюся после моего возвращения ситуацию и подробно объяснил, почему не мог там больше оставаться. И о том, что мне поведал Даниэль, разумеется, тоже молчать не стал.

- Он, наверно, искал тебя, Габриэль, - задумчиво произнёс Элисар.
- Это ничего бы не изменило, - устало сказал я.
- Ты даже мысли не допускаешь, что он мог по-настоящему тебя любить?
- Когда любят – не предают.
- Ты его обвиняешь и оправдываешь одновременно. Только простить до сих пор не можешь. Значит, не перегорело у тебя ещё.
- Может быть, - пришлось согласиться мне, - но, когда я с тобой, о нём я не думаю.

И это тоже было правдой.

- Ты… ты презираешь меня теперь? – мне действительно надо было это выяснить, чтобы не мучиться сомнениями. Даже если я это и заслужил.
- Нет, королевич. Конечно, нет. Кто из нас не ошибался в жизни? Но мне жаль, что всё это с тобой случилось. И того мальчика, Микаэля, мне тоже искренне жаль, - Элисар нашёл и коротко поцеловал мои губы. – Но знаешь, роль жертвы – это не твоя роль. Чужая. Завтра снова взойдёт солнце, наступит новый день. И, что бы ни случилось, я буду рядом. Всегда.

Это было обещание? Хорошо бы, если так. Элисар ведь не из тех, кто не держит слово. А я очень хотел, чтобы он был со мной. Даже после того, как я открою ему свою самую последнюю тайну. Всегда.