Есть места, которые я буду помнить всю жизнь.
Пусть даже некоторые изменились навсегда и не к лучшему,
Какие-то вовсе пропали, а какие-то остались такими как прежде.
(«In My Life», «The Beatles»)
Стоя на сцене клуба Блейза Забини и насторожённо выглядывая из-за опущенного занавеса, Гермиона Грейнджер кое-что поняла: как бы то ни было, она прожила прекрасную, счастливую жизнь. По крайней мере, таков был бы её ответ, если бы кто-нибудь захотел узнать её мнение. Она стояла, готовясь выйти на сцену и спеть перед толпой незнакомых людей песню лишь для того, чтобы отметить галочкой ещё один пункт собственного списка, и единственная мелькавшая в голове мысль была о том, что до сего момента её жизнь складывалась прекрасно и счастливо… по крайней мере большая её часть.
Глубоко вздохнув, она про себя напела первый куплет и задумалась над смыслом слов. На жизненном пути Гермионе встретилось немало мест и людей, о которых она помнила. Некоторые из них со временем изменились, некоторые остались прежними, но, по большей части, она оглядывалась на прошедший отрезок жизни с нежностью.
Во-первых, Гермиона была желанным ребёнком, любимой дочерью, с мнением которой считались и которую баловали всеми возможными способами, учитывая любые преимущества, на которые может рассчитывать девочка. Более того, на всём протяжении взросления непреложной константой для неё оставалось ясное понимание того, что её любят.
Мать строго следила за дисциплиной, но из наказаний Гермиона не могла вспомнить ничего серьёзней пары шлепков по пятой точке, боль от которых ощущалась не долее одной-двух секунд. Несколько раз её наказывали, запирая в спальне, но, серьёзно, разве можно это считать наказанием? Оказавшись там, Гермиона обычно сразу начинала что-нибудь читать или возилась с игрушками. В основном она помнила мать как красивую женщину с доброй улыбкой и смеющимися глазами, которая привила ей любовь к книгам и знаниям.
Ни разу за всё её детство и юность отец не наказывал Гермиону. Даже когда в девять лет она сломала его любимую клюшку для гольфа, колотя ею по розовым кустам. Об отце она помнила только то, что он дружелюбно ко всем относился, умел к месту вспомнить анекдот или вставить острое словцо и часто и громко смеялся. От него Гермионе достались чувство юмора и моральные принципы.
Никто не задумывается о том, что может потерять родителей будучи молодым. И когда такое вдруг случается, справиться бывает очень трудно. Когда подобное произошло с Гермионой, она могла думать лишь о том, что всё это несправедливо! Ей исполнился всего двадцать один год, когда мама умерла после двухлетней борьбы с раком груди. Направившись в её спальню, Гермиона зашла в гардеробную, завернулась в принадлежавший матери старый свитер и несколько часов непрерывно плакала, снова и снова повторяя одно и то же:
— …моя мама умерла…
Умом Гермиона понимала, что когда-то это должно было случиться, но... просто всё произошло слишком быстро: ещё сегодня мама была рядом, и вот её уже не стало.
Единственным утешением для Гермионы служило то, что у неё всё же оставались отец, друзья и занятия в университете. Но её остро мучило чувство вины. Она постоянно размышляла о том, что следовало больше времени проводил с мамой, вместо того, чтобы мотаться с Гарри в поисках крестражей. Что не следовало уезжать в университет. И не надо было отправлять родителей в Австралию. Примерно с полгода после смерти мамы, стоило Гермионе встретить взрослую дочь с матерью (неважно где: в магазине, кофейне или на рынке в разгар ссоры), она чувствовала, как её переполняет зависть, и буквально впадала в ступор, но затем пыталась успокоить себя тем, что всё ещё будет хорошо.
А потом заболел отец. И, по правде сказать, стало совершенно невыносимо. Его болезнь протекала быстрей, чем у матери, хотя Гермиона подозревала: он знал, что с ним, просто не говорил ей. Это было ещё одно качество, присущее им обоим: скрытный характер.
Однажды, вскоре после её двадцать четвёртого дня рождения, отец усадил Гермиону рядом с собой и признался:
— Принцесса, у меня рак поджелудочной железы, и я не собираюсь ничего предпринимать. Но с тобой всё будет в порядке. Мы с мамой позаботились об этом.
В тот момент Гермиона была слишком потрясена, чтобы заплакать. Она сразу же переехала из собственной квартиры к отцу, и спустя два месяца после этой новости её папа умер дома, в собственной постели, на краешке которой примостился шоколадный лабрадор Хитклиф, а рядом с отцом, на подушке, рыжий кот Оскар.
Когда всё произошло, Гарри и Рон поддержали её. Она не плакала, пока рядом находилась медсестра из хосписа, и даже потом, когда они пришли и увезли тело отца. Только вечером, в собственной детской спальне, оставшись в одиночестве, она села на пол рядом с кроватью и, держа в руках свадебную фотографию родителей, зарыдала.
В комнату вошёл Рон и, помявшись, в конце концов уселся рядом и заключил её в объятья. Некоторое время спустя (она не смогла бы точно сказать, сколько именно) он поднял её на руки и уложил на узкую кровать, ту самую, на которой она провела много ночей в детстве и юности. Рон остался с ней, прилёг сбоку. Когда в комнату пришёл Гарри, он лёг с другой стороны.
В ту ночь ей снились мама и папа. Вместе. Утром она проснулась и снова какое-то время плакала…
Сейчас Гермиона уже могла думать о них без слез. Сладость воспоминаний всё ещё отдавала горечью, но в основном они были светлыми.
«Мои родители ушли, но память о них осталась и будет жить во мне вечно», — в этой мысли Гермиона черпала утешение…
Вырывая из воспоминаний, к ней подошёл Драко и, улыбнувшись, спросил:
— Смотрю, ты почти готова, Грейнджер?
«Я? Почти готова? К чему?» — растерянно подумала она, безвольно уронив руку, отпустила занавес, попятилась от него, позволяя краям ткани сойтись, и, отупело кивнув, попыталась вспомнить второй куплет песни.
Все эти места связаны воспоминаниями
С любимыми и друзьями,
Которых я всё ещё помню.
Некоторые уже мертвы, некоторые живы,
Но, пока жив я, они все мне дороги.
Сидя на одном из разбросанных по краю сцены ящиков, Гермиона задумалась о мужчинах, которых любила.
Их список был короток и начинался с Рона Уизли.
Гермиона Грейнджер полюбила Рона Уизли с первого взгляда. Она увидела его в тот день, когда впервые должна была отправиться в Хогвартс. Он стоял на платформе с семьёй и собирался сесть в поезд. Она же, как обычно, пришла заранее и поэтому находилась уже в вагоне… Гермиона вспомнила, что, увидев толпу рыжеволосых людей, окружившую маленького мальчика, поняла, что, должно быть, все они — семья.
Кроме того, она откуда-то твёрдо знала, что когда-нибудь они станут и ей родными тоже. Она всегда хотела быть частью большой семьи.
Позже, когда поезд тронулся, она обошла всё вокруг, пытаясь найти этого мальчика. И заметила его в одном купе с Гарри Поттером. Нос у Рональда оказался запачкан чем-то. И Гермиона не могла не сказать ему об этом: ведь она думала, что он вряд ли захочет ходить с грязным пятном на носу.
Их распределили на один факультет. Гермиона была в восторге. Хотя и предполагала, что её могут отправить в Райвенкло. Много раз перечитав к тому времени «Историю Хогвартса», она знала, что всех самых способных учеников отправляли именно туда, поэтому естественно, предполагала, что и она попадёт на этот факультет. Однако, когда уселась на табурет, увидела всё тех же рыжеволосых людей, сидящих за гриффиндорским столом, и внезапно ей стало жизненно необходимо, чтобы она тоже попала в Гриффиндор! Она страстно захотела, чтобы случилось именно так, и пришла в восторг, когда сортировочная шляпа громко, как только могла, объявила:
— Гриффиндор!
Сначала Рон отнёсся к ней не очень дружелюбно, но в итоге все они стали друзьями. С годами они с Роном стали намного ближе. Гермиона любила его с двенадцати лет, но понимала, что он откликается на её чувства гораздо медленнее. По-настоящему Рон ответил ей взаимностью, когда ему было лет четырнадцать-пятнадцать.
Сразу после того как уничтожили крестраж-чашу во время финальной битвы, они наконец-то поцеловались. Это казалось уместным, и первый поцелуй был действительно великолепным, чудесным! Все девичьи фантазии воплотились в этом прекрасном первом поцелуе, от которого у неё на ногах пальцы судорогой свело!
После этого они стали встречаться открыто. Спустя несколько лет, когда Гермиона уже училась в университете, а Рон готовился в авроры, они первый раз занялись любовью. Всё прошло ужасно мило и романтично: он был застенчив, осторожен и внимателен. Рон стал её первой любовью и навсегда останется для неё особенным.
Оглядываясь в прошлое, Гермиона вспоминала остальных, тех, кого потеряла, но которые по-прежнему оставались для неё особенными: Сириус, Тонкс, Люпин… Она никогда не была настолько близка с Сириусом, как Гарри, зато невероятный отклик в её сердце вызвал Люпин. Он был доброй, нежной и безнадёжно измученной душой, нашедшей в Тонкс свою вторую половинку.
«И все они погибли, сражаясь в бессмысленной войне — войне добра со злом».
Фред, старший брат Рона, тоже умер. Весёлый, беззаботный, как жаворонок, Фред. Он всегда умел всех рассмешить, и когда умер, оставил в цельной до этого семье Уизли страшную пустоту. Как и внутри Гермионы… Пустоту, которуж уже никто и никогда не заполнит.
Она задалась вопросом:
«Интересно, когда я умру, оставлю ли я в сердцах других людей какой-нибудь след? Будет ли моя жизнь значить для них так же много, как их жизнь значила для меня?»
Поднявшись с ящика, она заметила, что к ней идут Блейз и Тео и вспомнила вчерашний вечер… Когда Забини и Малфой, искавшие их с Тео, вышли в сад на заднем дворике и рассказали о своём плане, Гермиона сначала воодушевилась, потом занервничала, а теперь испытывала некоторую досаду.
Потому что она не хотела выполнять это задание вот так с наскока! Ей необходимо было время для подготовки! Блейз должен был помогать ей, руководить ею, научить её! А вместо всего этого он всего лишь (!) устроил всё так, что в его маленький эксклюзивно-чистокровный клуб пришло огромное количество желающих послушать пение Гермионы Грейнджер. Хотя, вероятнее всего, собрались они здесь в предвкушении того, как Гермиона Грейнджер выставит себя полной идиоткой.
В добавок ко всему сегодня был день рождения Грэга Гойла, и всего несколько минут назад Маркус сообщил ей, что именинник сидит в самом центре зала, прямо перед тем местом, где она будет петь!
«Что, если я забуду слова? Что если сфальшивлю? Или у меня дрогнет голос?»
Грэг Гойл наверняка хотел быть первым, кто загогочет над её вокальными потугами, будет тыкать в неё пальцем и заставит чувствовать себя отпетой дурой.
Кроме того, она не была так уж уверена в том, что эта песня ей подходит! Она пробудила в Гермионе какую-то тягостную угрюмость и излишнюю эмоциональность. В ней звучало что-то сокровенное и печальное. Что-то, что заставило Гермиону задуматься о собственной жизни. Заново прокрутить её перед мысленным взором, в то время как сейчас для этого был не самый подходящий момент.
Однако Тео выбрал именно эту песню и собирался аккомпанировать ей на фортепиано.
Она нервно сжала кулаки, когда проходивший мимо Эдриан поцеловал её в щёку, пожелал:
— Удачи, милая. Времени почти не осталось, — и пошёл дальше.
Гермиона смотрела, как он уходит со сцены, и чувствовала некоторое раздражение.
«Чёрт, я и так знаю, что у меня почти не осталось времени… во всех смыслах. О чём же там пелось в последнем куплете?» — она никак не могла вспомнить.
Но из всех этих друзей и любителей
Нет никого, кто мог бы сравниться с тобой.
И все эти воспоминания теряют смысл,
Когда я думаю о любви, как о чём-то неведомом.
Сглотнув подступивший к горлу тошнотворный комок, она посмотрела на Блейза и Тео. Теодор сидел за чёрным фортепиано, деловито переворачивая страницы нотной тетради (видимо, всего с музыкой к её песне), а Блейз стоял чуть позади, положив руку ему на плечо.
Честно говоря, в отличие от автора песни Гермиона не могла сказать, что в её жизни было много друзей, скорей наоборот. Самые близкие и давние — Гарри и Рон, самые новые и эксцентричные — змеёныши. Точно так же она не могла похвастаться и большим количеством любовников.
«До той поры, когда я узнала, что жить осталось всего полгода, и переехала жить в «дом со змеёнышами», для подсчёта любовников мне хватало одной руки. Теперь же смело могу использовать обе», — она невольно улыбнулась, подумав об этом.
Она не была уверена, что променяла бы последнюю пару месяцев своей жизни на что-либо ещё ценное в целом мире. Даже на исцеление и антипроклятье. Потому что за последние два месяца она поняла, как себя чувствует человек, когда у него появляются больше чем пара друзей. Она наконец-то узнала, каково это: влиять на чью-то жизнь, вместо того, чтобы испытывать чьё-либо влияние на собственную.
Но главное, Гермиона, наконец, поняла, что значит: получить шанс испытать любовь не единожды.
«Теперь, даже если я всё же умру, выполнив весь свой список, по крайней мере, мне с чистой совестью можно сказать, что умираю я счастливой. Любящей и любимой», — эта мысль одновременно напугала её и взволновала.
Хотя я знаю, что всегда буду испытывать привязанность
К тем людям и вещам, что были со мной прежде,
Знаю, что часто буду замолкать и думать о них,
Всю мою жизнь я буду любить тебя сильней всего.
Всю мою жизнь я буду любить тебя больше всех.
И пока Гермиона смотрела на Блейза и Тео, у неё появилась ещё одна, последняя, неоспоримая и ясная, решающая мысль. Её можно даже было назвать прозрением.
«Я люблю этих мужчин».
То есть… влюблена она (пусть и по-разному) была в пятерых, но любила только двух из них.
— Пора, — сказал ей Тео со своего места у фортепиано.
Она вышла на середину сцены улыбаясь.
«А в неплохое место я попала в конце жизни. Очень даже неплохое».
