- Лонгботтом, сегодня у вас отработка в кабинете директора! - Снейп нервно дернулся, впихнул в руки притихшему Невиллу полупустой стакан валерьянки и стремительно захлопнул дверь кабинета. Потом глубоко вздохнул и повернулся. На столе в ряд лежали шапка-ушанка, АК-47 и сумка с плюшевым слоненком.
Профессор отправлялся в далекую заснеженную Россию, разбираться с зачинщиками флэш-мобов.
Утром за наследником прислали от царя. Рабыня, укутанная в шелка, передала пожелание повелителя старшему евнуху. Тот, хоть и утомлённый после бессонной ночи, проведённой в воспоминаниях о танце и прекрасной невольнице, понял просьбу, больше походившую на приказ, и поспешил к господину. Следовало подготовить достойный наряд — повелитель любил аккуратность в одежде, даже сам составил некие правила для придворных — какими им следовало представать пред глазами своего владыки.
В правилах придворного этикета было подробно расписано, какие узоры дозволялись на верхнем платье, насколько загнуты могли быть носки туфель, какие цвета могли носить придворные, а какие — только члены царской семьи. Мальдук-старший считал, что ему особенно идёт зелёный, поэтому никому не разрешалось носить одежду любых оттенков этого цвета. К несчастью для наследника, он тоже считал, что ему идёт зеленый. Однако отец и повелитель предписал — по крайней мере, на людях, появляться только в синем и красном. Красный Тишайшего раздражал, если не сказать больше, а синий надоел, к тому же стены и ковры в приёмном зале тоже были синими — и он попросту терялся там. Однако Бехруз намекнул наследнику, что если смешать красный и синий, получится фиолетовый, который владыка ни за что бы не надел, считая, что в таком цвете щёки приобретают нездоровый оттенок. Наследник же, будучи молодым и на цвет лица не жалуясь, спокойно облачался изредка в фиолетовые одежды, а то и в лиловые — смотря под настроение. В благодарность наследник послал верному слуге невольницу-флейтистку, однако в последний момент спохватился и, не желая, чтобы дар послужил издевательским намёком на полученное Бехрузом увечье, распорядился заменить девушку на мальчика. Смуглый и кареглазый сын рыбака с далеких от столицы островов был отнят у родителей за долги в самом нежном возрасте и с тех пор успел обучиться и игре на флейте, и подобающим манерам, и даже стихосложению — ему было чем усладить досуг своего господина. Бехруз принял дар и вечерами частенько наслаждался музыкой, разбирая счета, доклады и доносы.
Но постепенно даже фиолетовый поднадоел Тишайшему. Бехруз понимал, что такой день настанет, поэтому втайне готовил наследнику сюрприз. По его повелению и под его же неусыпным надзором портные сшили для Тишайшего новый наряд — шальвары и чалму песочного оттенка, белоснежную рубаху и халат, затканный серебром. На синем фоне уж точно не затеряешься. Халат должен был быть готов ещё на прошлой неделе, но вышивальщицы всё никак не могли закончить рисунок на рукавах. Бехруз посылал к ним невольниц, поторапливая и даже прямо угрожая гневом наследника, и наконец с первым рассветным лучом слуга принёс ему узел в шёлковом платке.
Бехруз утёл со лба пот, выступивший от волнения, развязал концы платка, развернул халат и облегчённо выдохнул. Это была истинная роскошь в сочетании с благородством. И главное — ни один из запретов повелителя не нарушили.
Итак, Бехруз поспешил в покои наследника. Слуги на золотых подносах следом за ним несли новые одежды и тщательно выбранные драгоценности, укрытые до поры от взоров Тишайшего парчовыми платами.
Тишайший, которому уже передали пожелание отца и повелителя, был не в духе. Правда, знал об этом лишь Бехруз, от остальных наследник уже приучился скрывать свои истинные эмоции и желания — никогда нельзя было сказать точно, кто из окружающих его преданных слуг и невольниц на самом деле предан отцу.
— Да хранит вас Владыка! — Бехруз вошёл в покои и упал на колени. За ним пали ниц слуги, держа на вытянутых руках подносы. — Да озарит он дни ваши своей милостью, да осыплет дарами своими, да утолит…
Евнух поднял и подало знак слугам, чтобы те хотя бы, оставаясь на коленях, выпрямились.
— Что ты мне принёс? — спросил Тишайший.
— Позволю представить на ваш справедливый суд ваш новый наряд, в коем, надеюсь, вы блеснёте, посетив сегодня вашего батюшку и нашего повелителя, да хранит его Владыка.
— Да хранит его Владыка! — хором откликнулись слуги.
— Да хранит Владыка моего отца, — кивнул Мальдук. — Показывай.
Бехруз сам сдернул платки с подносов и подал знак невольницам. Они подняли и расправили халат и рубаху, давая как следует их рассмотреть. Тишайший заинтересовался. Поднялся с тахты и шагнул к невольницам.
— Господин изволит облачиться? — почтительно спросил евнух и, угадав ответ по нетерпеливому жесту, подал невольницам знак.
Тишайшего освободили от ночного одеяния и нарядили. Бехруз осмотрел его и сделал шаг назад, склоняясь в поклоне.
— Вы великолепны, господин, — заметил он. — Свита ждет за дверями.
— Не будем заставлять его величество, господина батюшку ожидать меня, — согласно кивнул Тишайший. — Бехруз... мы довольны.
— Благодарю вас, господин, свет очей моих, — евнух склонился в поклоне. — Да хранит вас Владыка!
Он проследил за тем, как наследник садится на носилки, укрытые коврами, кивнул рабам, которые тут же подняли их. Подал знак невольницам с корзинками цветочных лепестков, слуге с кадилом, источавшим ароматы, стражникам, выстроившимся по обе стороны от носилок. Музыканты заиграли особый церемониальный марш, под который процессия двинулась из зала в зал. Бехруз выждал немного, а потом скользнул в дальний конец покоев, отогнул ковёр и нырнул в потайную дверь. Через узенький и длинный коридорчик он добрался до дворца повелителя быстрее, чем туда дошагали дюжие рабы-носильщики. Оба дворца были полны такими тайными переходами, лестницами. Далеко не все царедворцы знали об их существовании, а если знали, то очень о немногих. Бехруз в бытность свою визирем с помощью троих особо преданных служанок составил подобие карты потайных переходов, и она до сих пор хранилась в самом надежном месте — в его памяти. Служанок, разведывавших тайные ходы, конечно, пришлось отравить, но Бехруз выбрал самый быстрый и мягкий яд и был уверен, что девушки не страдали.
Нажав на один из камней, облицовывавших стены, он проскользнул в открывшийся лаз и стал бесшумно пониматься по узкой винтовой лестнице, которая привела его внутрь одной из статуй предков нынешнего правителя. Эти статуи украшали верхнюю галерею приёмной залы, куда велели прибыть наследнику. Одна из статуй, изображавшая прапрадеда владыки, изнутри была полой. Бехруз приблизился к холодному мрамору и потянул в сторону пластинку напротив глаз статуи. Ни сам повелитель, ни стража не смогли бы заметить на таком расстоянии, что у изваяния глаза уже не эмалевые, а живые. К тому же в зале была отменная слышимость, каждое слово повелителя доносилось даже до самого дальнего её угла.
— Его высочество прибыл! — объявил распорядитель.
Наследник вошел в открытые двери и поклонился отцу на троне. Поднялся, прошел ещё двадцать шагов и снова поклонился. Ещё несколько шагов — и он опустился на колени, отвесив земной поклон. Царь кивнул ему — внешне благосклонно, наследник поднялся на ноги и поцеловал отца в щёку.
— Да хранит вас Владыка, батюшка, — почтительно промолвил Тишайший, — да продлит он ваши годы, да озарит светом своим, да поразит врагов ваших.
Наследник занял своё место по правую руку царя. Визири, советники и прочие царедворцы по одному подходили к трону — кто-то целовал царскую туфлю, кто-то — рангом повыше — полу расшитого золотом халата, особо приближённым — главному визирю и тайному советнику — было дозволено целовать царскую руку в драгоценных перстнях.
Наконец все придворные разошлись по местам, выстроившись в два ряда, согласно ранжиру, вдоль залы. Царь обвел удовлетворенным взглядом приближенных, только-только закончивших восхвалять его мудрость, щедрость и храбрость.
— Сегодня мы думали о тебе, — сказал царь, повернувшись к наследнику. — Тебе сорок два, в твои годы мы не выбирались из седла, преследуя врагов наших и сокрушая нечестивых. Мы рады оставить в наследство своему сыну богатую и мирную страну, но вот задача — как научить сына справляться с врагами?
Тишайший, ещё не понимая, куда клонит отец, но подозревая какие-то неприятности, молча поклонился, сохраняя привычное простодушное и открытое выражение лица, за которое злые языки вместо Тишайшего звали его Дурачком.
— Сын наш управляет своим двором и своим гаремом, не доставляя излишних хлопот слугам и не вводя казначея в излишние расходы, и это похвально, — благодушно продолжал царь. — Но один дворец не сравнится даже с городом, не говоря уже о большой стране, что, возможно, станет ещё больше. Поднимись и приблизься, наследник! Сегодня ты заменишь нас на утреннем совете. Принимай доклады, выноси решения, смотри в лицо нашим преданным слугам. Да будет так!
Две невольницы, видимо, предупрежденные заранее о том, что должно случиться, подскочили и помогли ему подняться, почтительно придерживая под руки. Евнухи споро подтащили мягкое кресло, подушки, пуфики для царственных ног.
Тишайший стоял с невозмутимым выражением лица, пока батюшка пересаживался с места на место под нестройный хор придворных льстецов, восхищавшихся его мудростью, щедростью и отцовской любовью. На крытой галерее для царских жён и наложниц заметно шевельнулись расшитые цветами занавеси. Тишайший знал, что там, как обычно, находится четвертая жена отца, его последняя фаворитка, мать двух его младших сыновей. Пока они ещё не достигли совершеннолетия, но царь то и дело поминал их успехи в учении и острословии и мудрые не по годам суждения, явно в противоположность наследнику. Это заставляло задуматься, и лишь Тишайший умел сохранять внешнее беспристрастие и неизменно желал сводным братьям и их матери здоровья и благосклонности Владыки.
Едва повелитель устроился на новом месте, наследник покорно поклонился ему в ноги, дождался повеления взойти на трон и лишь после этого осмелился присесть. Придворные обменялись недоуменными взглядами — им, как и Тишайшему, каприз царя оказался совсем некстати, но всё же они приноровились и, отвесив по два земных поклона царю, склонились перед наследником.
Тишайший тяжко вздохнул про себя — и как ему следовало поступить? Чего хотел отец? Убедиться, что он никчёмный управляющий, и выбрать другого наследника? Или признать, что он готов занять его место, и избавиться от конкурента? Он ещё раз поклонился отцу, с удовольствием запустившему пальцы в миску с орехами и сушёными абрикосами, выбирая себе лакомство, и обвел взглядом придворных, отмечая про себя и их растерянность, и недоверие, и даже тень злорадства.
— Генерал ада Рамин, — он показал на упомянутого сложенным веером. — Докладывай.
— Ничтожный с почтением сообщает вашему... высочеству, что на границах вашего царства все спокойно, — опустившись на колени и запнувшись лишь на миг, с почтением доложил достойный воин. — Ваши армии готовы выступить в поход по первому слову.
Тишайший кивнул. Он знал о планах отца воспользоваться слабостью соседей и захватить всё, что получится, но естественно, не был посвящён в детали. Едва ли царь сам уже планировал что-то конкретное.
Сидевший рядом с генералом советник так же, как игрушечный болванчик, стукнул лбом об пол.
— Ничтожный с почтением сообщает, что армии получили новое оружие, — доложил он.
Тишайший снова кивнул. Он видел, как в столичные арсеналы завозили целые телеги с сундуками и ящиками.
— Градоначальник, — спросил он сухо, — каковы настроения в столице?
— Ничтожный с почтением сообщает, — стукнул лбом в пол третий приближённый, — что в столице всё спокойно. Подданные вашего батюшки и повелителя счастливы, о ваше высочество! Они неустанно, день и ночь, восхваляют мудрость, щедрость и милость повелителя.
Тишайший усмехнулся про себя — и это-то докладывают царю сотни столичных сыщиков? Может, они и про арестованных в дворцовой тюрьме ему не говорят? Но милостиво кивнул и дал знак градоначальнику занять свое место.
Он выслушал ещё несколько докладов, отдал несколько распоряжений, кляня про себя отца, явно задумавшего поразвлечься. Придворные внимали, бросая вопросительные взгляды на царя, баловавшего себя шербетом и фруктовым льдом.
Наконец доклады закончились, придворные склонились в земном поклоне, и наследник с облегчением произнес:
— Милостью Владыки покончено с делами!
Царь отставил чеканную чашу, из которой пил, невольницы подскочили и помогли ему подняться. Евнухи убрали кресло, пуфики, лакомства. Тишайший спешно сошёл с трона и на коленях ждал, пока батюшка усядется.
— Ну что же... — заметил Мальдук. — Не так плохо, как я думал. Посмотрим. Генерал!
Ада-Рамин снова ударил лбом о мозаичный пол.
— Армии готовы, это похвально. Сколько новобранцев набрано в этом году, сколько времени уйдёт на их обучение, есть ли нехватка оружия и припасов? Посланы ли разведчики за восточную границу, какие сведения они принесли? После совета останетесь и подробно доложите всё.
Генерал поклонился и вернулся на место.
— Советник! — царь указал веером на ведающего оружием. — Поставки в армию — это похвально, но ведь потрачено вдвое больше, чем было необходимо! Куда делись деньги? За счет казны наложниц себе накупил или, может, на мальчиков потянуло? Нам расскажешь или придворному палачу?
— Всемилостивый, всемилостивейший! — возопил несчастный. — Ничтожный раб никогда бы не посмел! В том нет вины ничтожного, Владыкой клянусь! На западных рудниках завалило шахты. Пришлось их восстанавливать, у плавильщиков долго не было руды. Пришлось закупать у соседей...
— Возместишь из своих, — холодно бросил царь. Махнул веером, отсекая возражения. — По миру не пойдёшь, уж нам-то известно, сколько в твоих сундуках припрятано.
Советник пал ниц, ударяясь головой об пол. Царь скептически прищурился, веер в его руке шелохнулся, и советник застыл, потеряв дар речи и скрывая страх. Однако веер больше не пошевелился, а царь перевел взгляд на наследника.
— Что скажешь, почтительный сын? — спросил он с ехидцей. — Царством править — не то, что в гареме девок выбирать. Сегодня мы дали тебе попробовать свои силы — и ты показал всем, что не смыслишь ничего ни в армии, ни в казне.
— Благословение Владыки в том, что ваше царственное величество несёт тяжкий груз правления на своих плечах, — с поклоном произнес Тишайший. — Недостойный молит простить его за дерзость и скудоумие.
Бехруз, видя происходящее, поспешил ретироваться из укрытия. Не нужно было обладать даром прорицания, чтобы понять, в каком настроении наследник вернётся к себе. Следовало пригласить девицу Гершу. Вот, правда, без сопровождения хозяина она прибыть во дворец не смогла бы, но Бехруз надеялся, что Тишайший не прогневается на мехди Салида.
Пройдя тайными коридорами до покоев господина, он тут же кликнул слугу и приказал нести ему перо, чернила и пергамент. Отправил письмо с особо доверенным невольником и принялся ждать возвращения господина.
***
— Господин Бехруз пишет, что его высочество пребывает в плохом расположении духа, — Йоан посмотрел на Гершу. — Пишет, что, возможно, нас не примут, но на всякий случай просит приехать, надеясь, что твои танцы развлекут наследника.
Герша задумчиво посмотрела на содержимое своего сундука.
— Мне требуется немного больше времени, чтобы собраться. Идите, господин, скажите посланцу, что ему придётся подождать, но его высочество разочарован не будет, ежели, конечно, захочет увидеть танцы.
— Разве он может не захотеть? — преданно заметил Йоан.
Герша улыбнулась и замахала руками, без слов прогоняя его из своих покоев.
Когда Йоан наконец-то дождался её появления, он удивился необычному платью, в которое она нарядилась. Точнее, платье было не одно. Из-под верхней юбки виднелась ещё одна, другого цвета, а потом ещё одна, и ещё. Честно говоря, Герша выглядела чуть-чуть полнее, а Йоан невольно вспомнил детскую загадку про капустку. Он улыбнулся, вспомнив, как распевал с сестрёнками эту песенку-загадку, и Герша чуть подозрительно покосилась на него.
Впрочем, смешно было Йоану, только когда он думал о многочисленных одеяниях. Когда он смотрел на лицо Герши, ему становилось не до смеха. Сегодня она подкрасилась как-то иначе и выглядела немного… хищно. Йоан с некоторой тревогой думал о предстоящем танце, хотя и сам не мог понять, почему.
— Нет, — Йоан мотнул головой, отвечая собственным мыслям. — Всё-таки лук.
— Да что с тобой? — оглядевшись и убедившись, что они наедине, прошипела Герша. — Что с тобой?
— Нет, ничего. Я просто не могу понять, к чему так много платьев?
— По-твоему, я похожа на лук? Вот как?!
— Ты вовсе не похожа на лук, и на капусту — тоже, — начал Йоан.
Герша самым натуральным образом зарычала на него. А потом ей самой стало смешно.
— Вот увидишь, к чему все эти платья. Только старайся выглядеть спокойным. Ты хозяин и такие танцы уже видел. Не выдай себя.
— Легко тебе говорить, — проворчал Йоан. Слуга откинул занавес и с поклоном доложил, что прибыла повозка из дворца. — Шагай за мной, — бросил Йоан лисе.
Та сразу потупила глаза и засеменила следом к повозке.
До дворца ехали молча, опасаясь чужих ушей. В том же месте, что и давеча, их встретил Бехруз. Евнух выглядел расстроенным. Йоан благоразумно не лез с расспросами. Отведя его и Гершу в свои покои, Бехруз просил подождать, а сам поспешил к господину, который пребывал в самом мрачном расположении духа.
— Что тебе опять нужно? — грубо спросил он, глядя на склонившегося в поклоне евнуха.
— Господин мой, свет очей моих, дозвольте недостойному…
— Без церемоний! — рявкнул наследник.
— Я взял на себя смелость пригласить ту танцовщицу, которая вам так понравилась… Но если ваше высочество не расположены, я велю…
Наследник поднял руку, и евнух замолчал, торопливо склонившись в три погибели. После короткой паузы Тишайший кивнул:
— Зови. — И уже вслед семенящему спиной вперёд, не разгибаясь, евнуху добавил едва слышно, но вполне ясно: — Мы довольны, Бехруз.
Евнух остановился.
— Прошу прощения, господин мой. Что сказать хозяину танцовщицы? Ему подождать в моих покоях?
Тишайший вскинул брови.
— Пусть войдут оба.
«Оба» вошли и упали на колени, коснувшись лбами пола — Йоан впереди, как полагается господину, Герша, как полагается невольнице, позади хозяина. Тишайший милостиво кивнул и приказал подняться. Для Йоана поставили резную скамейку поодаль от дивана наследника. На сей раз ему предложили вина и чашу со сладостями. Наследник терпеливо выслушал его цветистые благодарственные речи — глазами он пожирал танцовщицу. Пришедшие на зов господина музыканты уселись на ковре поодаль. Герша подошла к ним, наклонилась и что-то заговорила шёпотом. Те слушали и кивали. Наследник уже нервно принялся приглаживать бороду, когда Герша наконец вышла на середину зала и замерла в изящной позе.
Зазвучала медленная, тягучая мелодия. Герша плавно задвигалась в такт. Тело её волновалось, подобно водяной струе. Она почти не трогалась с места, только клонилась в разные стороны. Внезапно дотронулась до каких-то невидимых нитей в плечевых швах платья, резко дёрнула — и верхнее, голубое одеяние разом спало с неё на пол, оставив в жёлтом.
Йоан едва не ахнул от неожиданности, а Тишайший заёрзал на подушках в предвкушении. Йоан вовремя вспомнил, что вроде бы видел всё это много-много раз и должен теперь сидеть со скучающим видом. Ну хорошо, не обязательно скучающим, но уж хотя бы не ёрзать на диване так же, как Тишайший, которому уж точно танец лисы был в новинку. Он поспешно отпил из кубка и бросил в рот шарик нежнейшего шербета.
Музыканты заиграли более ритмично. Герша танцевала кокетливо и напоминала жёлтую птичку, скачущую с ветки на ветку. Бубенчики на её щиколотках весело позвякивали. Миг — и ещё одно платье упало на пол. На сей раз Герша осталась в фиолетовом и опустилась на колени. Мелодия зазвучала томно. Руки танцовщицы змеились, стан, казалось, не имел ни одной косточки. Герша уже легла на пол, протянув руки в сторону наследника, она перекатилась на спину, и — о, чудо! — фиолетовое платье осталось лежать на полу.
Герша в ярко-красном вскочила на ноги и хлопнула в ладоши. Музыканты ударили в барабаны. В бешеном ритме, будто пламя, Герша описала широкий круг и продолжила танец, стоя прямо напротив наследника. Движения её были резкими и даже немного вызывающими. Она прожигала Тишайшего взглядом подведённых глаз, на губах застыла улыбка. Тот же, не отрывая глаз от танцовщицы, протянул руку, и рабыня вложила в неё кубок с вином. Принц жадно сделал несколько глотков, чудом не пролив ни капли на белоснежную рубаху и расшитый серебром халат.
Йоан же не знал, куда себя деть. Он не был девственником, но с женским обольщением дела не имел, просто изредка утешался с деревенскими девушками в имении деда, притом всегда честно благодарил за ласки и плотские удовольствия. Он никогда не мог и подумать, что женщина может быть такой опасной, такой притягательной. Он знал, что Герша — скромная девушка, как она может танцевать так бесстыдно? Впрочем, мысли о бесстыдстве быстро сменились восхищением. Йоан продолжал смотреть и вскоре понял, что Герша держится на той грани, за которой кончается соблазн и начинается непристойность. Но ничего непристойного в её танце не было. Она рассказывала о разных сторонах любви.
Следом за красным платьем настал черёд… Евнух едва не охнул, ему показалось на мгновение, что оно зелёное. Но нет — больше желтоватое, цвета фисташек. Герша танцевала о лете, о зное. Йоан уже и думать забыл о страсти и обольщении — он засмотрелся. Тишайший, похоже было, и не заметил тревог почтенного Бехруза из-за цвета платья, он и на цвет не обратил особенного внимания, буквально пожирая глазами танцовщицу.
Герша, качая бёдрами, подошла к нему поближе, подставила плечико и кокетливым взглядом показала на золотой шнурок, торчащий из платья. Тишайший осторожно, стараясь не прикоснуться к ней, взялся за кончик шнурка. Герша разом отпрянула от него, закружилась, полыхнув оранжевым сполохом. В руках наследника осталось платье, которое он прижал к лицу, вдыхая запах. Йоан почувствовал, как кровь приливает к щекам — не от смущения, от гнева. Он спешно бросил в рот кусочек охлаждённой дыни, борясь с желанием набрать полные горсти фруктов и прижать их к лицу. Постарался взять себя в руки, твердя про себя, что не имеет права, не должен подвести государей, сорвать порученное ему дело. Оранжевое пятно мелькало перед глазами, звенели бубенчики, заливались флейты, бубны отбивали неровный ритм, и вдруг Йоану показалось, что Герша пропала, исчезла. Он вздрогнул, протёр глаза. Нет, не исчезла, просто последнее платье было белоснежным. Руки Герши словно заструились, она горделивым шагом пошла по кругу, потом закружилась в центре зала. Платье белым облаком отлетело в сторону, и Герша осталась только в нижней юбке, расшитой тесьмой и разрезанной по бокам почти до бёдер, и лифе. Она замерла — волосы упали ей на грудь. Герша стояла, напоминая прекрасную статую, которую непонятно зачем задрапировали тканью.
Тишайший со стоном снова прижал к лицу оставленное платье. Бросил непонятный взгляд на Йоана, подал знак Бехрузу. Тот подставил наследнику плечо, и Тишайший, тяжело ступая, удалился в свои покои. Тахир вытащил из расшитого мешка плащ, набросил Герше на плечи, подобрал платья, аккуратно свернул.
Евнух вернулся, подозвал Тахира, вручил ему небольшую шкатулку и кивнул на танцовщицу:
— От его высочества.
Герша открыла шкатулку, всем своим видом выразила восхищение, достала нить жемчуга с такой же кистью на конце, и поднесла украшение сначала ко лбу, потом к сердцу.
— Передайте его высочеству, да хранит его Владыка, что его смиренная раба недостойна такой награды, — тихо сказала она и подала знак Тахиру.
Он помог ей застегнуть ожерелье. Когда евнух ушёл, Герша завернулась в широкий халат, потом в покрывало, накинув его край на голову.
Двое младших евнухов с поклонами проводили гостей к повозке. Йоан хмурился, Герша плыла по мозаичным полам и мощёному цветными двору, будто под её покрывалом не женщина пряталась, а прекрасная пери, легче пёрышка, чище воздуха. Зоркий Тахир углядел, что следом за ними двое крепко сбитых слуг несут поклажу — окованный железом сундучок и два больших кувшина с залитыми воском пробками.
— Господин, господин, — он дернул Йоана за рукав, склонился, будто переломился пополам, изображая страх перед гневом хозяина.
— Что это? — спросил Йоан у евнуха.
— Его высочество посылает вам в знак благоволения своё любимое вино и чаши, чтобы пить его в удовольствие, — пояснил евнух.
Йоан Кьелль бы отказался с гневом, но Салид ада Маллади истово забормотал слова благодарности — его высочеству и Владыке, не оставляющим ничтожного своими бесконечными милостями.
Дары погрузили в повозку. Стоило закрыться её дверце, Герша тут же сняла подарок и спрятала его в шкатулку.
— Что же ты? — резко спросил Йоан. — Такая честь! Сам наследник пожаловал!
— Не надо, — мягко промолвила Герша, погладив Йоана по руке. — Пусть себе… Это всего лишь танец.
Тахир отвёл глаза и с преувеличенным вниманием стал разглядывать вышивку на занавеске, закрывавшей ехавших в повозке от посторонних глаз.
— Прости, — после долгой паузы сказал Йоан. — Я не должен так подставлять нас всех.
— Нет-нет, никто не заметил, — успокоила его Герша, — но я чувствую, что ты сердишься. Почему?
— Он хочет тебя, — сказал Йоан. — Хочет. С каждым твоим движением всё больше и больше. И... я не смогу тебя защитить. Как послушный подданный, я своими руками обязан буду предложить тебя ему.
— Мало ли что он хочет? — смешливо шепнула Герша. — В этом-то и смысл — танцовщицу можно хотеть, но ею нельзя обладать. Зато можно утолить желание с кем-то ещё. Наверняка какой-то из жён наследника сегодня повезло.
— И разве не бывало такого, чтобы кто-то из царской семьи нарушил запрет? — нахмурился Йоан.
— Наверное, такое случалось. Конечно, законы не для всех писаны. Танцовщицу всегда можно тайно убить… — при этих словах Йоан вздрогнул, а Герша продолжала: — Только ведь женщин много, но не все смогут доставить наслаждение танцем.
— Ты первая, кого я встретил за всё время... — прошептал Йоан.
Герша вздохнула, ласково и невесомо провела ладонью по его щеке.
— Бедный, — сказала она. — Как ты тревожишься за меня... за нас с Тахиром. Как нестерпимо тебе всё здесь. Не беспокойся, прошу. На случай здешнего коварства у меня есть кое-что.
— Что? — шепнул Йоан, внутренне трепеща от прикосновения.
— Противоядие, глупый, — засмеялась Герша. — Его величество Ленард сам мне флакончик передал. Так-то на вид красивый, будто с духами.
— А что — оно против всякого яда сгодится?
— В Макении с ядами небогато — колдунов и ведьм-то извели давно. Травят по-старинке — цикутой да аконитом. Могут мышьяка подсыпать ещё. К тому же нюх у меня нечеловеческий, я любую отраву почую.
— Не пугай меня, — произнёс Йоан, слегка побледнев.
— Я и не пугаю, — пожала плечиками Герша.
Поздно вечером лиса попросила Тахира принести ей кувшин воды из колодца, получила желаемое и заперлась в комнате. Застань её кто-нибудь за ворожбой — не сносить головы не только ей, но и всем, кто жил в доме, включая ни в чём неповинных слуг. Убедившись, что дверь закрыта, занавеси на окне плотно задернуты, и вокруг её покоев не шныряют любопытные слуги и невольницы, Герша зажгла две новехоньких свечи, приготовила большую керамическую миску, наполнила водой, шепча слова, которым научили её сестры-ведьмы. Поверхность воды выровнялась, застыла, и в ней отразилась полная луна. Лиса склонилась над миской и прошептала:
— Мы вошли во дворец. И войдём туда снова.
Поверхность воды стала расходиться кругами. Герша терпеливо ждала, прикидывая, сколько времени понадобится дежурившей у чаши в подземном озере сестре-ведьме, чтобы доложить государям. А, может, кто-то из них заранее был приглашён в дом к ведьмам, которые знали, в какой именно день Герша применит выученную магию? Так оно и вышло. Должно быть, сестра только поднялась из пещеры наверх, шепнула пару услышанных фраз, получила ответ и спустилась в подземное святилище.
Вода в миске стала неподвижной и засветилась ровным серебристым светом. Герша наклонила ухо к самой воде. «Смотрите, слушайте. Зимой ждите посланца», — раздался тихий голос.
— Спасибо, — шепнула Герша и легко подула на воду.
Поверхность пошла рябью, луна исчезла, и Герша увидела своё отражение. Она подождала пару секунд, погрузила в воду руки и плеснула в лицо.
Ахен. 25 октября 6851 года от Сотворения мира
Чудная осень выдалась в этом году в Каррасе. Как на заказ, дни стояли тёплые и солнечные. Немногие деревья роняли листья, а всё больше стояли вечнозелёными. Ещё радовали в палисадниках глаз поздние цветы. Город, так изменившийся за год правления государей, встречал вторую ярмарку. Часть кораблей, везущих грузы, особо отмеченные по приказу их величеств, следовали дальше, в Земерканд, чтобы и тот порт не хирел, и у людей была работа. Туда же шли корабли, плывущие в Рован, чтобы сделать остановку и пополнить запасы воды и провизии.
Ярмарочная площадь ждала гостей. В гостиницах и на постоялых дворах спешно подставляли в комнаты дополнительные кровати, набивали свежим сеном новые матрасы и нанимали дополнительную прислугу. Горожане, ожидая ярмарки, вспоминали прошлый год, доставали свои покупки, планировали новые. Даже в ведьминской школе сёстры и ученицы то и дело отвлекались от занятий, дополняя свои коротенькие и длинные списки необходимого и просто любопытного.
Государи прибыли в Ахен на пару дней раньше открытия. Их встречал весь город: люди стояли вдоль улиц, высовывались из окон домов, дети забрались на деревья. Все радостно кричали, махали шапками, платочками, бросали на мостовую под копыта коней цветы. Кристиан и Ленард ехали бок-о-бок под присмотром бдительного Маркиса и теперь уже его верных «волков». Оба государя тепло отвечали на приветствия горожан кивками и, изредка, взмахами рук.
Вдовствующая герцогиня ждала их в соборе — оба пожелали сперва почтить память покойного Белтрана Мореплавателя. Преподобный Мадс поклонился государям и герцогине, подозвал служку, взял у него зажженный фонарь и пошёл впереди, показывая гостям дорогу. Мейнир встретила их в крипте — всё так же в глубоком трауре, который она упорно не снимала. Государи поцеловали ей руку, почтительно приблизились к надгробию Белтрана и опустились на колени. Ленард шептал молитву, а Кристиан мысленно повторял слова. Обоим не хватало старика — Кристиан любил его с детства, а Лени успел привязаться за то короткое время, что знал. Они не говорили об этом вслух, но и Кристиан, и Лени, и даже герцогиня порой думали, что дух герцога несомненно присматривает за любимым городом и радуется, видя перемены к лучшему.
Мейнир мягко коснулась плеч государей.
— Довольно скорбеть, Белтран уже ворчит на нас с небес. Поедем во дворец, отдохните с дороги.
Кристиан и Ленард поднялись и вслед за герцогиней покинули крипту. Замыкал шествие Мадс.
Во дворце их ждал накрытый стол. Герцогиня по-матерински ухаживала за мужчинами, подкладывая лакомые кусочки то на одну, то на другую тарелку, сама же пощипала немного ржаного хлеба, запивая водой с каплей вина. За столом говорили о делах герцогства, о грядущей ярмарке.
— Мне доложили, что в Ахен уже прибыло больше гостей, чем в прошлом году, — сказала Мейнир. — А до ярмарки ещё целый день. Сегодня на площади возводят шатры.
— Прекрасно, тётушка, — кивнул Кристиан, с тревогой глядя на такой строгий пост. — Зимой в столице Лени устраивает свой фестиваль. Будьте нашей гостьей.
— Непременно, — кивнула Мейнир. — Мне даже любопытно, что задумал его величество.
— Тогда уж и ко мне без титулов, пока мы одни, — улыбнулась Мейнир. — Из тех, кто обращался в столицу герцогства со своими изобретениями и творениями, мы отобрали победителей, которые отправятся в столицу, но, думаю, иные отправятся своим ходом за свои деньги.
— Мы примем всех. Шарлатанов и неучей ждёт смех публики, они и так получат своё, — ответил Ленард. — Я жду не дождусь зимы. Хочу посмотреть, какими талантами богат Гутрум.
— Завтра я покажу вам место, где строится Дворец искусств по примеру столичного. Фундамент почти уже закончили — надёжный и крепкий, по лиманским правилам зодчества.
— Это что же… — Кристиан нахмурился, припоминая. — Ленард, как называется та штука?
— Бетон?
— Точно.
Мейнир кивнула:
— Уж строить — так на века.
— Приеду на открытие, — сказал Кристиан. — Хочется посмотреть, какие сокровища до сих пор таились в герцогстве, скрытые от глаз.
Мейнир улыбнулась.
— Ты удивишься, Кристи. На открытие мы пригласили Вийота, местного поэта. Он обещал сложить поэму в честь нового Дворца.
— А, это тот самый, которого поймал на хорах Барток? — припомнил Кристиан. — А что, он неплохо пишет? Я не особо силён в поэзии.
Мейнир вздохнула:
— Он написал прекрасную поэму о... о Белти, о его похоронах. Читал её практически во всех домах Ахена и почти о всех имениях Карраса. Я его тоже приглашала... Странно, что ты не знаешь, Вийот ведь посвятил её Ленарду.
— Правда? — удивился тот. — Я читал просто список без всяких посвящений.
— А мне почему не дал почитать? — упрекнул Кристиан.
— Боялся тебя расстроить, — почти как раньше, потупился Лени. — Я ужасно растрогался, когда читал.
— Теперь-то уже можно, — сказал он, поборов желание броситься к своему волчонку и обнять его. — Тётушка Мейнир... а может, пригласить этого творца сегодня к ужину, если, конечно, он не уехал на гастроли? Каррас большой — а ему ведь платят за выступление?
— Платят. Он даже издал сборник баллад, его сразу же раскупили.
— В частной типографии? — заинтересовался Ленард.
— Да, у нас в Ахене уже есть одна. Да вот только не нравится мне, как хозяин ведёт дела. Он заплатил Вийоту за рукопись с условием, что тот больше не будет печатать этот сборник. Мол, книги нынче дорогие, бумага всё ещё дорогая, а ещё неизвестно, раскупят ли баллады. Дурачок, надо было посоветоваться со стряпчими, составить более выгодный для себя договор. А теперь книгопечатник на нём наживётся.
— Но стряпчие могут помочь ему разорвать этот договор? — заинтересовался Ленард. — Это же несправедливо!
— Несправедливо, но даже если и помогут, то Вийот должен будет выкупить рукопись обратно. А захочет опять издать книгу — выйдет то же самое, законов-то на этот случай в королевстве нет. Книгопечатник как говорит — мол, художник рисует книгу, продаёт её один раз. Скульптор изваяет статую и тоже один раз продаст. А чем поэт лучше? Продал рукопись, получил неплохие деньги. Хочешь ещё — приноси новую. Вроде бы и разумно звучит, да не совсем. А если сделать так, чтобы поэт получал процент с проданных книг, то цены их станут просто непомерными. Богатые купят, а прочие где возьмут?
Ленард задумался. Кристиан невольно улыбнулся, чувствовал, что нужный закон вскорости последует.
— Насчёт цен на книги вы, тётушка, правы, — сказал Лени. — Но пока что следует хотя бы обязать книгопечатника при новом издании той же книги платить тут же цену, что он заплатил первый раз за рукопись. А что касается доступности книг… В каждом монастыре есть своя библиотека, в замках, во дворцах. Надо чтобы и города устроили такие для жителей. Чтобы каждый мог прийти, взять книгу и почитать. Не слишком ценную — домой, под какой-нибудь небольшой залог. А редкую — прямо на месте.
— Зря мы секретаря с собой не позвали, — заметил Кристиан с улыбкой. — Чувствую, работа только началась.
— Так мы не взяли с собой Авуэна, — развёл руками Ленард.
— Досточтимый Мэт его успешно заменяет, — сказал Кристиан. — Вот только чем-то озабочен последнее время.
— Это он после… после того, как побывал в гостях, — уклончиво ответил Ленард.
— Секреты? — покачала головой Мейнир.
— От вас, тётушка, никаких секретов, но это уж после трапезы. Вот останемся совсем одни…
После обеда, когда государи и герцогиня перешли в кабинет и плотно затворили двери, Ленард рассказал, что иларийские маги поделились с Мэтом кое-какими своими секретами. Конечно, они немного «пожадничали», но кое-что ведьмак сумел усвоить. Пришлось рассказать Мейнир о тайной двери в столичном дворце.
— Вот хитрецы, — смеялась ведьма, — чего удумали: пешком к соседям ходить. И что же ваш Мэт?
— Ставит опыты, — рассмеялся Лени. — Говорит, что до иларийцев ему далеко, но мгновенный обмен письмами между нами и герцогствами наладит.
— Было бы неплохо, — согласилась Мейнир. — Гонцы, конечно, ни себя, ни коней не щадят, но пока от герцогства до герцогства доскачешь…
— Может, придут такие времена, когда и простые люди смогут письма друг другу так посылать, — размечтался Ленард.
Мейнир не удержалась, подошла к нему и погладила по голове.
— Всё-то ты о людях заботишься, сынок, — она улыбнулась.
— Вот скоро новое уложение о наказаниях со Стромасом допишем, — Ленард потянулся к руке герцогини.
«Что твой кот», — вспомнил Кристиан и отвернулся, чтобы скрыть слёзы на глазах.
— Вот оно как, — заинтересовалась Мейнир.
— А ещё вот подумываю, что следует создать уложение, касательно всех сословий: у кого какие обязанности перед государством. Не перед троном, а именно перед Гутрумом.
— Широко мыслишь, необычно. Такого у нас отродясь не было, — покачала головой Мейнир. — Только ведь если речь зашла об обязанностях, то поневоле встанет вопрос и о правах.
— Знаете, тетушка, уже то, что этот вопрос встанет, значит, что мы с Кристи не даром ели свой королевский хлеб, — улыбнулся Лени. — Когда бы в Гутруме простые люди вспоминали о своих правах! Надо будет с Верховным посоветоваться, ведь в учении Единого права человеческого существа прописаны чётко и понятно.
— А ты со своим дознавателем напишите для начала к уложению вступление. Мол, законы эти обязательны для всех, к какому бы сословию человек ни принадлежал, — посоветовала Мейнир. — Конечно, для всякого преступления есть своя причины. Иной крадёт, потому что есть нечего, а иной — из зависти или от желания нажиться на чужом труде. Да и для всякого убийства своя причина есть. Но раньше бароны или богатые горожане имели возможность откупиться, дать взятку…
— Помним, тётушка, — кивнул Ленард. — На то в новом уложении будет особый раздел о взятках.
— Обоих наказывать будете? — уточнила Мейнир.
— Разумеется. И того, кто платит, и того, кто берёт.
Мейнир покачала головой:
— Не всё так просто. Порой тот, кто платит, вынужден это сделать. И тот, кто берёт, лишь поддаётся соблазну, о котором сам и не думал прежде. И как избежать ложных доносов? От обиды, от досады. Ведь не все желания исполняются — и как доказать, что не деньги тому виной.
— Да вот мы думаем со Стромасом, что в каждой палате по дознаниям в будущем должны будут служить колдуны или ведьмы. Уж они-то смогут выведать правду без всяких допросов с пристрастиями. Они же смогут понять, лжёт или говорит правду свидетель по уголовному делу, или скрывает что.
— О да, — согласилась Мейнир. — Ведьмы чувствуют ложь. А ещё у нас есть зелье, заставляющее говорить правду, хочешь ты или нет.
— Это, конечно, не совсем... — Лени поколебался, — но если судья решит, что свидетель или обвиняемый упорствует, скрывая правду, и все возможности убедить его исчерпаны, то лучше уж зелье, чем пытка.
Ещё час после трапезы Мейнир расспрашивала Лени о реформах. Кристиан в разговор не вмешивался, просматривал отчёты о работе герцогского совета: что уже сделано, какие планы, как идут дела в других городах Карраса, как бароны хозяйствуют на своих землях. Посмотрел и налоговые документы, хотя обычно финансами занимался Ленард. По сравнению с прошлым годом налоговые сборы возросли. Значит, и в королевскую казну золота должно было поступить больше, и это было весьма кстати, раз уж впереди ждала неизбежная война со зверолюдами. Кристиан прикинул, что военные сборы не окажутся непосильными для Гутрума, тем более что все в королевстве знали, какую угрозу несут поганые и как долго королевство не могло с ними справиться. Возможность покончить с угрозой с севера раз и навсегда должна была найти поддержку и среди знати, и среди простого люда. Кристиан уже советовался с Мельяром, и тот разослал священникам наставления, как беседовать с прихожанами о грядущей схватке с погаными, что потребуется королевству для окончательной победы и что ждёт их после. Сам он мысленно готовился к сражению, расставлял своих людей на местности, предполагал, куда может ударить враг, старался предугадать случайности и неожиданности. О том, что будет после, он оставлял размышлять Ленарду, зная его призвание — создавать, преумножать, развивать.
Ближе к вечеру, пока ещё солнце не село, выехали в город — побывали на месте, где строился Дворец искусств. Кристиан и Ленард — оба — начертали пожелания процветания Дворцу: стоять века и радовать жителей Ахена, положили пергамент в круглый кожаный футляр, и строители залили его бетоном в одном из участков фундамента.
Во дворце Мейнир устроила для строителей небольшой пир. В честь события отчеканили памятные медали, их раздали строителям, жертвователям и городским старейшинам — членам городского совета, преподобному Мадсу, вдовствующей герцогине и конечно же их величествам.
Утром приехал Альбер, привёз с собой Овайну, которая чувствовала себя прекрасно, потому и согласилась на небольшое путешествие, а заодно и досточтимую Кресильду, которая слегка приутихла за прошедшее время, нрав свой реже показывала. Понаблюдав за семейной жизнью Овайны, она частенько подумывала, что в браке не так уж мало приятностей. Ронан писал ей регулярно, про страсти распространялся мало, всё больше рассказывал о делах. Попробовал один раз на удачу — и Кресильда поддержала разговор. В свою очередь она рассказывала в письмах то, что наблюдала в ведьминской школе и у Альбера в имении. Ронан даже решил перенять кое-что. Словом, переписка велась самая дружеская.
Кресильда внезапно обнаружила, что дела графства её занимают даже больше, чем приключения книжных героев, хотя, несомненно, ни в одном романе повседневным хлопотам правителей не уделялось достойного внимания. Право же, кто из любителей романов согласился бы вместо описания сражений с драконами, злыми рыцарями и чёрными магами читать подробные споры с казначеем о том, что надлежит сделать после сбора налогов — подновить крепостные стены или заложить новую мельницу, закупить лошадей для гвардии или нанять лекаря и колдуна для дальнего села, чьи жители нуждаются в помощи. Живя в замке отца, она была далека от хозяйственных хлопот. Однако сейчас перед её глазами были Овайна, прежде так же не занимавшаяся хозяйством, и Альбер, из младшего сына провинциального барона превратившийся в принца и владельца собственного поместья, и тот же Ронан, сменивший командование заставой на управление графством — со всеми его бедами и радостями. Это не было подвигом из романа, а всего лишь скучным, повседневным трудом, который начинал казаться Кресильде достойным и заслуживающим благодарности.
— А Ронан приедет? — робко спросила она у Овайны, когда бурные и радостные приветствия утихли, а братья и Кристиан сели поодаль — потолковать по душам.
Овайна в мужские разговоры не лезла, повела Кресильду пред строгие очи Мейнир.
— Должен приехать, — шепнула она в ответ.
— Вот и хорошо, — вздохнула Кресильда.
— А на ярмарку приплывут иларийцы, дорогая, — сказала Овайна. — Какие у них ткани, сама увидишь!
Кресильда только пожала плечами, показывая, что мирская суета её не волнует, а сама расстроилась. Она толком и не поняла, имеет ли право на доходы с отцовских земель, или уже нет. Хватит ли тех немногих денег, что она увезла из замка, на всякие иларийские редкости? Она и так жила на всём готовом у гостеприимных хозяев, не просить же у них ещё и денег на покупки! Кресильда вздохнула, стараясь, чтобы этого не заметила Овайна.
Обе они предстали перед герцогиней. Кресильда поклонилась, опустила глаза, чтобы не таращиться, — ведьма! в герцогской короне! это всё ещё было для неё в новинку.
— Что потупилась? — мягко спросила Мейнир. — Посмотри на меня, я не кусаюсь.
— Ваша светлость, — пробормотала Кресильда, поднимая глаза и опускаясь в реверансе. Лихорадочно размышляя, могла ли ведьма.... герцогиня... герцогиня-ведьма прочесть её мысли, и если да, что она сделает с дерзкой?
— Да полно тебе. Зови меня просто — тётушка Мейнир.
— Да, ваша светлость, — пролепетала Кресильда.
— Досточтимая привыкнет, тётушка, — поддержала её Овайна. — Позвольте, я покажу ей дворец.
— Идите, дети, — усмехнулась Мейнир.
Погуляв по покоям, полюбовавшись фресками, насколько Овайне позволило её состояние, подруги присели на скамью в саду, скрытую меж розовыми кустами. Кресильда тревожно поглядывала на Овайну — у той порой побаливала спина. Говорили немного — и в основном о цветах. Овайна планировала попросить у тётушки рассаду и отростки, и рассуждала, куда бы их посадить, где они будут лучше смотреться.
Один из дворцовых слуг разыскал их, осведомился с поклоном, кто из досточтимых уважаемая Кресильда, и, получив ответ, помахал рукой кому-то в отдалении. Кресильда с изумлением увидела, как с поклонами к ней спешит управляющий замком Морроу, запыхавшийся, в дорожном костюме.
— Госпожа, — остановившись, он поклонился ещё раз. — Простите, сперва я посетил имение его высочества Альбера, и меня направили сюда...
— Но зачем вы вообще меня искали? — удивленно спросила она.
— Как же, госпожа, — управляющий открыл кожаную сумку, вытащил свиток и увесистую шкатулку, запечатанную баронской печатью. — Отчёт о расходах и доходах за последнюю четверть, и, конечно же, деньги.
— Как деньги? — удивилась Кресильда, но бумаги взяла.
Управляющий растерянно застыл со шкатулкой в руках. Кресильда читала отчёт, пытаясь воспользоваться знаниями, полученными в переписке с Ронаном.
— Возьми у него золото и отпусти отдохнуть, — шепнула Овайна подруге. — Потом обсудите бумагу.
— Да, конечно, вы свободны… — тут Кресильда запнулась, понимая, что забыла имя отцовского управляющего.
— Как вас зовут, досточтимый? — пришла на помощь ей Овайна.
— Дромер, ваша светлость.
— Скажете во дворце, что госпожа Кресильда отпустила вас отдохнуть до вечера. А ещё, что госпожа Овайна велела проводить вас к своему супругу, его высочеству Альберу Хамату. Госпожа Кресильда — наша гостья. Мой муж захочет вас спросить кое о чём.
Ошеломлённый и растерянный управляющий поклонился и поспешил во дворец. Овайна же полагала, что первым делом Дромер поехал с отчётом и деньгами к её брату, а Ронан уже отправил управляющего к госпоже. По закону всё же Ронан управлял баронством Морроу. Если бы он захотел передать владения Кресильде, то должен был сперва попросить на то согласие государей. Овайна поневоле задумалась, а что предпримут их величества, если Ронан и Кресильда всё же поженятся. Ведь баронство Морроу находилось под рукой Земерканда, а графство Марч — Вияма.
Кресильда переводила взгляд с пергамента на шкатулку и обратно, не решаясь сломать печать и поднять крышку.
— Посмотришь, что там? — снова пришла на помощь Овайна. — Она тяжёлая?
— Замок не приносил особого дохода, — сказала Кресильда. — Как я сейчас понимаю. Но я никогда не занималась... не спрашивала...
Овайна приподняла шкатулку.
— О! Увесистая. Открывай же!
Кресильда сломала сургуч, сняла шнуры, стягивающие шкатулку, и отодвинула засов.
— Ой, — только и смогла сказать она, приподняв крышку.
Не сказать, что на неё внезапно свалилось несметное богатство. Кресильда понимала, что это именно свободные деньги, которые остались после вычета налогов, военных сборов, денег на хозяйство и содержание замка с многочисленными слугами.
— Тут много? — наивно спросила Кресильда.
— Тут хватит не на один рулон иларийских тканей, — ответила Овайна, — на новые платья, туфельки и башмачки, на кружева и атласные ленты — словом, на то, чтобы весело провести время на ярмарке и принарядиться. И не только.
Кресильда всплеснула руками. Появление управляющего с деньгами перед самой ярмаркой она сочла добрым знаком.
Пришёл слуга, передал приглашение от герцогини — та звала к столу. Кресильда отнесла сундучок в свои покои, заперла в шкафчике и присоединилась к Овайне, ждущей её в коридоре и смотрящей в окно.
— Ронана ждёшь? — спросила Кресильда осторожно.
Овайна взглянула на неё и улыбнулась:
— Просто смотрю. Ронан или вечером приедет, или уже ночью. Утром за столом увидитесь.
Кресильда только хмыкнула в ответ — мол, ну и что?
Юные дамы отправились на половину герцогини, где в одном из небольших залов накрыли стол для своих. Пир в честь ярмарки Мейнир собиралась дать на другой день — в честь их величеств, важных гостей и местной знати. А пока что угощала по-домашнему.
Увидев государей, Кресильда оторопела и присела в низком поклоне.
— Ваши величества, — пролепетала она, внезапно осознав, что муж её подруги — брат государя, и совершенно забыв о давнем наставлении Джулиуса.
— Барышня Морроу, — кивнул Кристиан, — рад видеть вас. Как вам нравится Ахен?
— Благодарю, ваше величество. Ахен — прекрасный город.
— За что же вы меня благодарите? — усмехнулся Кристиан.
Кресильда совсем стушевалась.
— Да полно, душа моя, — рассмеялся Ленард. — Совсем барышню смутил.
Он подошёл к Кресильде, жестом попросил встать. Кресильда повиновалась. Государь Ленард протянул ей руку и, когда она робко вложила свою ладонь в его, склонился в галантном поцелуе. Щёки Кресильды стали пунцовыми, а государь Кристиан рассмеялся:
— Лени, ты так станешь записным кавалером.
Следом засмеялись все, включая государя Ленарда, а Кресильда смогла только выдавить слабую улыбку. Она понимала, что в семье государи ведут себя не так, как на людях, но вот только себя она частью семьи не чувствовала. «А ведь ты можешь ею стать», — шепнул вдруг в голове тоненький голосок. Ахнула про себя, когда потянуло вдруг к дверям — распахнуть, не глядя на слуг, бежать куда глаза глядят. Кресильда стиснула зубы, пользуясь тем, что на неё никто не смотрел, мысленно прикрикнула не себя — да сколько ж можно бегать и делать всё наперекор, даже во вред себе!
— К столу! К столу! — Герцогиня хлопнула в ладоши.
Даже государи не посмели ей перечить, послушно, как дети, уселись, вытерли руки горячими салфетками. Место Кресильды оказалось между Овайной и его величеством Ленардом.
— Позвольте поухаживать за вами, досточтимая, — весело улыбнулся он.
— Пожалуйста, государь, — Кресильда вспомнила наконец, чем её учил Джулиус.
Подавали простые и сытные блюда — герцогиня не любила роскоши за столом в будний день. Кресильда с удивлением наблюдала, как государь Ленард с удовольствием уплетает пшеничную кашу на меду, заедая её пышкой. Сама герцогиня, пусть и не ограничивала себя хлебом и водой, но кашу ела на воде. «Творец, и зачем так себя изнурять? — думала Кресильда. — Представляю, как покойный герцог на том свете гневается, глядя на такое». Впрочем, признала она, измождённой герцогиня не выглядела. Скорее, радушной хозяйкой, потчующей долгожданных гостей. Кресильда рассеянно потянула ложку в рот и замерла на миг — как вкусно! Будто снова в детстве оказалась.
— Кушай на здоровье, деточка, — вдруг улыбнулась ей Мейнир.
Кресильда почувствовала, как защипало глаза от неожиданной ласки, и старательно заморгала. Государь Ленард вдруг наклонился к самому её уху и шепнул:
— С тётушкой всегда так. Привыкнете.
Он посмотрел на герцогиню и улыбнулся, а потом кивнул на свою пустую тарелку. Её светлость сама положила гостю добавки. Кресильда невольно оторопела: это ж надо — столько есть!
— Да я же за двоих, — пояснил его величество, глядя на её расширившиеся глаза. — За себя и за волка. В отрочестве мне приходилось часто голодать — вот мой волк до сих пор и не наестся, кажется.
Государь Кристиан едва заметно улыбнулся и придвинул ему кружку молока.
— О, молоко! — почти хищно произнёс молодой король.
Впрочем, несмотря на волчий аппетит, ел он аккуратно, даже изящно, вынуждена была признать Кресильда.
После трапезы их величества уехали по делам, взяв с собой Альбера. Овайна осталась во дворце, и Кресильде пришлось. Герцогиня пригласила их к себе на «ведьмовскую кухню». Поначалу Кресильда с любопытством осматривалась, слушала пояснения хозяйки, но потом Мейнир завела с Овайной долгий разговор о беременности, о всяких полезных настоях, о примочках — и Кресильда заскучала.
— Что ты мучаешься? — покачала головой герцогиня. — Погуляй поди. Погода отличная, в парке хорошо.
— Да я к себе пойду, с вашего позволения.
— Ну, иди, иди, деточка.
В своей комнате Кресильда первым делом позвала служанку и принялась осматривать взятые с собой наряды — она выбирала платье на завтра с особым тщанием. Подготовила украшения, серебряную сетку для волос. Потом отпустила девушку и отправилась в парк — но не со стороны моря, а в аллеи для общественных гуляний. Разумеется, её сопровождал слуга — шёл на почтительном расстоянии. В парке то и дело навстречу попадались нарядные горожане, кланялись знатной даме, поглядывали с любопытством. Кресильде надоело всеобщее внимание, и она свернула на одну из боковых аллей. «Не заблудиться бы», — подумала она, углубившись в лабиринт дорог под сенью вековых деревьев.
Внезапно где-то вдалеке раздался трубный звук. Кресильда в испуге отошла в сторону, почти прижалась к стволу платана. Сначала показались знаменосцы и трубач.
— Творец! — испуганно пискнула Кресильда, узнав на одном штандарте герб Марчей, а на другом — родовой герб Бриммаров.
Ронан? Быть не может! Овайна же сказала, что он приедет только завтра к вечеру! Силы небесные, а она одета кое-как, и причёска-то у неё домашняя, и рукава на платье не сменила!
Но не бежать же в испуге, не прятаться в кусты? Завидев даму, всадники сбавили ход.
— Езжайте вперёд! — послышался зычный голос, натренированный службой на заставах и недавней войной.
Трубач и знаменосцы, кланяясь Кресильде и улыбаясь, проехали мимо, за ними — несколько всадников из свиты. Ронан спешился, бросил поводья оруженосцу и почти подбежал к Кресильде. Та потупила глаза.
— Вот чудо! Это вы? — задыхаясь от волнения спросил Ронан. — Как так вышло, что вы встречаете меня, досточтимая?
Он преклонил колено и поцеловал край её платья.
В романах, которых столько прочитала Кресильда, прекрасная дама редко терялась в поисках подобающего ответа как наглецу, так и благородному рыцарю, несколько поспешившему с признаниями её несомненных достоинств. Она помнила наизусть много остроумных и резких фраз, ставивших на место пастухов и королей, но сейчас ей ничего не приходило на ум.
Ронан поднял голову.
— Согласен, досточтимая, я излишне самонадеян, — сказал он. — Увидев вас, я совершенно потерял голову. Простите великодушно.
— Встаньте, прошу вас, — наконец заговорила Кресильда.
Ронан послушался.
— Я думала, вы приедете завтра. Овайна так сказала. Это правда чудо… что мы так встретились… — она смутилась.
— Я торопился, как мог, — ответил граф. — Ярмарка не будет длиться бесконечно. Хотелось повидать… всех.
— Да, конечно, — Кресильда слегка закусила губу.
— Овайна бы уехала к себе и увезла вас, — продолжал Ронан, не замечая этого. — Я бы мог поехать в имение зятя, но это ещё пара дней в пути. Увы, я не могу надолго оставлять вверенные мне земли без присмотра.
«Но ведь он говорит правду, — подумала Кресильда, — он хороший хозяин своих земель. Трудится на благо короны».
— Вы расскажете мне, как у вас идут дела? — спросила она.
— Если вам интересно, досточтимая. Но простите меня великодушно — я с дороги, весь в пыли. Позвольте мне привести себя в порядок — и я буду весь к вашим услугам.
— О, конечно!
Ронан поклонился, поспешил сесть на коня и поехал вслед ожидавшей его свите. Кресильда следила взглядом, пока последний всадник не скрылся за поворотом, поманила слугу.
— Проводите меня до дворца.
Вернувшись в свои покои, послала за горничной. Рассеянно открыла крышку сундука, коснулась одного наряда, другого... Присела на край, как-то вдруг сообразив, что Ронану безразлично, во что она одета. Ведь смотрел же он сегодня с таким... обожанием на её старое платье и волосы без сетки и рукава...
И всё же, тряхнув головой, приказала наполнить ванну, полежала немного в благоухающей настоями воде. Волосы мочить не стала. Сменила сорочку, оделась, как собиралась давеча, приказала служанке расчесать волосы, заплести косы и уложить их поискуснее. Хотя Ронан и не гонится за суетным, но пусть знает, что она наряжалась для него. Ближе к вечеру наверняка всё общество отправится на ярмарку. Отослав служанку, Кресильда сняла с шеи ключ, открыла шкафчик и заглянула в сундучок. Недоверчиво коснулась мешочков, выбрала один, положила монеты в кошелёк, висевший на поясе, — подарок Овайны, с её вышивкой.
Всё получилось так, как и предполагала Кресильда. Ронан только освежился с дороги и переоделся. Что ж, и она теперь была кавалеру под стать. До площади добрались в крытых повозках в сопровождении охраны — Маркис был непреклонен. Но на ярмарку государи пожелали пойти как обычные гости. Маркис и еще один выбранный им охранник увязались следом. Слава Единому, покупатели, торговцы и просто зеваки не пытались ринуться к правителям, видя, что их сопровождает принц Альбер с беременной женой. Только кланялись, радостно улыбаясь. Улыбки были искренними. Ахен встретил вторую ярмарку с еще более светлыми надеждами на будущее.
— Что если нам сбежать? — шепнул Ронан Кресильде.
— Сбежать? — переспросила та.
— Посмотреть ярмарку вдвоём.
— А их величества не рассердятся?
— А вот мы их спросим, — улыбнулся Ронан.
Государи не рассердились. Напротив — Кристиан хлопнул графа по плечу, а его молодой супруг шутливо подмигнул. Кресильда собиралась сначала нахмуриться, но вдруг рассмеялась.
Граф поклонился государям и принцу и повел даму вдоль ряда льняных и шелковых шатров к иларийским торговцам. Про себя Кресильда ахала и восторгалась — не доводилось ещё видеть такие сокровища прямо перед собой, чтобы и посмотреть, и потрогать, да и... — вспомнила она про монеты в кошеле — купить, может быть.
А в иларийских рядах торговля шла бойко. Толпы женщин осаждали шатры, где продавались шали и прозрачные покрывала, расшитые шёлком. То одна, то другая протискивалась между страждущими, прижимая к груди перевязанную конопляной бечёвкой покупку. Даже простые горожанки в честь праздника могли позволить себе обновку.
Но у одного из шатров было подозрительно пусто. Ан нет — смуглая рука торговца откинула полог, вышла довольная, празднично разодетая дама в сопровождении слуги, который нём большой свёрток — видать, с тканями. Значит, цены тут запрашивались выше, чем у соседей. Возможно, и товар был более дорогим.
— Не желаете ли зайти, досточтимая? — спросил Ронан.
«Хоть посмотрю», — подумала Кресильда и кивнула с достоинством.
Ронан откинул и придержал полог, пропуская её. Торговец в белой рубахе и чёрном тюрбане уже склонился, приветствуя покупательницу. Барышня Морроу шагнула внутрь и замерла — в неярком свете ламп шатёр казался какой-то пещерой сокровищ — про них в романах тоже писали, реже, чем о красавцах-принцах, но уж достаточно, чтобы запомниться. Она только и могла, что разглядывать отрезы, лежавшие на столах, висевшие на стенах, устилавшие даже пол. Яркие, сверкающие золотыми и серебряными нитями, с ткаными и вышитыми рисунками и узорами... Кресильда на миг представила их на себе и дыхание перехватило снова.
Торговец быстро залепетал на ломаном гутрумском, стал показывать сокровища. Потом что-то принялся выспрашивать. Кресильда наконец поняла, что он допытывается, где служанка молодой госпожи, и слегка покраснела. Услышав, что сопровождает знатную покупательницу только кавалер, торговец что-то гортанно крикнул. Откуда ни возьмись появилась смуглая девушка — Кресильда не сразу поняла, что шатёр был разделён надвое. Служанка купца предложила свои услуги, принесла зеркало, стала набрасывать Кресильде на плечи образцы тканей, драпировать вокруг шеи. Что-то было к лицу, что-то нет, но, разумеется, девушка то и дело цокала языком, выражая свой полнейший восторг.
— Вот этот оставь, — сказала Кресильда, когда на её плечах оказался кусок бордового плотного шёлка с вытканными на нём золотыми незнакомыми цветами, немного похожими на лилии.
«Хорошо бы на лиф, — подумала Кресильда, — а на юбку такой же, только без узора. А рукава бы синие найти». А потом представила себе платье целиком из такой ткани и тихо вздохнула.
Девушка что-то сказала торговцу на своем языке, тот кивнул, оглядел свои сокровища, жестом фокусника вытянул на стол большой отрез — бордовый, с золотыми лилиями — расстелил на столе. Ах, ткани хватило бы и на лиф, и на рукава — да не узкие, а драпированные, закрывающие кисти, и на юбку. Ах, какое бы это было платье! К их величествам на бал не стыдно пожаловать. А торговец подал знак своей служанке — и та набросила на плечо Кресильде ещё три образца — тончайший шёлк, алый, нежно-голубой и белоснежный. Для нижнего платья — лучше не найти, поняла Кресильда. Ох, только бы денег хватило!
Ронан встал со стула, подошёл к Кресильде и шепнул ей на ухо:
— Сразу не покупайте. Скажите, чтобы отложили. Мол, посмотрите в соседних шатрах — какой товар там есть.
Кресильда улыбнулась. Так, пожалуй, можно цену сбить.
— Ткань мне нравится, — сказала она торговцу. — Очень нравится. И эта... и эта, и эта. Но... вы отложите её, я хочу ещё посмотреть.
Торговец поклонился, махнул рукой служанке, та бережно сложила отрезы — и убрала в холщовый мешок, торговец черкнул на нем угольком пометку.
— Как красиво! — вырвалось у Кресильды, когда они с Ронаном покинули шатёр.
— У иларийцев прекрасные ткани, досточтимая, — отозвался граф. — И украшения. Пожелаете взглянуть?
Кресильда машинально дотронулась до кошелька.
— Разве только взглянуть.
— Но управляющий должен был привезти вам деньги, — сказал Ронан. — Неужели до сих пор не доехал до Ахена?
— А откуда вы… — начала Кресильда. — Ну конечно. Как я сразу не поняла. Выходит, это ваши деньги.
— Нет, — твердо ответил Ронан. — Это ваши деньги. Я всего лишь ваш казначей, досточтимая.
Кресильда поборолась с чувством противоречия, требовавшим гордо бросить мешочек с деньгами графу под ноги, развернуться на каблуках и удалиться во дворец («А оттуда в монастырь», — ехидно шепнул здравый смысл).
—Пойдемте, ваша светлость, посмотрим, — сказала она вслух.
— Не обращайтесь так ко мне, прошу вас, — попросил Ронан. — Если уж не хотите называть меня по имени, то хотя бы говорите «граф».
По лицу Ронана она поняла, что тот разочарован — кажется, он надеялся на другое. Но и назвать его по имени вот так сразу она ещё не могла. Может, потом. Может, позже...
В ряду ювелиров покупателей было заметно меньше. Кто-то из местных мастеров в сопровождении дюжего охранника садился в повозку, крепко держа в руках сундучок — поди необработанные драгоценные камни купил. Из соседнего шатра вышла (Кресильда хмыкнула про себя) жена бургомистра, за ней — двое слуг. Поодаль хозяйку ждал паланкин с носильщиками.
Внутри шатра царила тишина, по углам сидели вооружённые саблями охранники, на столе в центре ярко горели светильники.
Ювелир придвинул Кресильде кресло. Та села, удивляясь, что не видит никаких товаров.
— Что желает посмотреть госпожа? — спросил ювелир. По-гутрумски он говорил хорошо.
Как можно желать что-то, ничего не видя? Но Кресильда подумала и ответила:
— Я тут присмотрела себе бордовый шёлк с золотым шитьём на платье.
— Да простит меня госпожа, — начал ювелир, — ваши женщины носят слишком закрытые платья. Любое ожерелье на тканом узоре потеряется. Возьмите на лиф однотонный шёлк, а узорный на юбку. — Тут он полез в один из сундуков и достал шкатулку. — Осмелюсь предложить вам вот это.
Он поднял крышку шкатулки и выложил перед потерявшей дар речи Кресильдой широкое золотое ожерелье со множеством подвесок из жемчуга. Ожерелье украшали пять огранённых красных камней.
«Рубины?» — почти с ужасом подумала Кресильда.
— Это гранаты, госпожа. Очень хороши для молодых женщин.
— Лиф будет открытый, а нижнее платье... я пока не решила, голубое или белое, — почему-то сказала Кресильда.
— Голубое, госпожа, — понизив голос, доверительно шепнул торговец. — На голубом ожерелье будет просто восхитительно смотреться, поверьте опыту.
— И сколько оно стоит?
— Ежели золотом, то исключительно вам продам за тридцать.
Много это или мало? Кресильда в душе-то ахнула, представив себе тридцать золотых монет, это сколько серебра-то! Бросила взгляд на Ронана, тот подошёл поближе и спросил у ювелира:
— Но ведь эта цена в иларийских золотых?
— Ах, конечно! — тот хлопнул себя по лбу. — В ваших получится меньше. Не подумайте ничего дурного, господин. Мы бы всё равно взвешивали бы золото.
— Давайте весы. Мы берём ожерелье.
Кресильда колебалась, но ожерелье на столе, на куске чёрного шелка, так и манило, так и притягивало взгляд. Торговец истолковал её молчание совершенно правильно, хлопнул в ладони, шепнул что-то подоспевшей служанке. Та принесла нежно-голубой шёлковый платок, набросила Кресильде на плечи, бережно приложила ожерелье — а хозяин её подставил невесть откуда взятое зеркало в резной сандаловой раме. У барышни Морроу только вздох и вырвался, полный восхищения, а Ронан вытащил из своего кошелька два кожаных мешочка и положил на стол.
Пока взвешивали монеты, служанка предложила Кресильде прохладительное и незнакомые фрукты с приятной на вкус мякотью.
— Желаете взять охрану? — спросил ювелир, убирая ожерелье обратно в шкатулку и передавая её Ронану.
— Мой меч при мне, — ответил тот. — Но на ярмарке безопасно. Тут среди зевак много людей местного дознавателя.
— Благодарю за покупку, госпожа. Пусть это ожерелье принесёт вам счастье, — ювелир поклонился.
Служанка подала Ронану платок, тот обернул шкатулку и вручил её Кресильде.
— Вернёмся за тканями, досточтимая? — спросил почтительно. — Или посмотрим, что там у других торговцев?
Кресильда растерялась. Ей хотелось и шелка купить, и погулять по ярмарке. Она поняла, что следовало бы взять с собой хотя бы одного слугу.
Но когда они с Ронаном вышли из шатра, увидели странное оживление среди народа.
— Кажется, государи идут, — заметил граф.
— Вот и погуляли... — вырвалось невольно у Кресильды, и она тут же зажала рот рукой.
Ронан весело рассмеялся.
— Нет худа без добра. Мы можем взять слугу — будет кому ткани нести.
Но государи рассудили иначе.
— Мейнир завтра принимает во дворце купцов, — сказал Кристиан. — Вашего торговца тканями наверняка тоже ждут. Гуляйте себе, развлекайтесь. Если вам что-то понравится, то просто скажите — и это доставят во дворец.
— Тогда, досточтимая, не будем спешить, — сказал Ронан. — Пройдёмся, посмотрим, что в других шатрах предлагают.
Шкатулку с ожерельем поручили заботам государевой охраны и отправились дальше. В ряды, где торговали пряностями, конечно, не пошли. Купили тоненько порезанные, зажаренные и засахаренные корни лотоса — торговец заворачивал их в кульки из листьев того же растения. Посмотрели представление кукольника, посмеялись над проделками носатого плута в шапочке с бубенчиками. Пошли дальше и на окраине ярмарки обнаружили одиноко стоящий шатёр, куда покупатели не спешили заглядывать.
— Что тут продают? Почему никого нет? — спросила Кресильда.
— Не знаю, — ответил Ронан, — заглянем?
По шатру сложно было понять, откуда прибыли купцы, льняной, как у виямцев, но формы другой, как тут разобраться. Но раз неведомые заморские гости оказались вдалеке от шумных рядов, значит, они прибыли поздновато, не успели занять место получше.
Ронан заглянул в шатёр.
— Далеко же их занесло! Входите, досточтимая. Тут безопасно.
Кресильда, войдя следом, не сразу поверила в это, глядя на бородатых мужчин, одетых в кожаные жилеты поверх грубых рубах. Но тут взгляд её упал на раскрытые сундуки, и она ахнула.
— Это торговцы из самого Притца, — пояснил Ронан. — Надо сказать герцогине. И местных портных и скорняков уведомить.
В сундуках лежали меха. Самые разные, всевозможных оттенков — от тёмно-коричневого до серебристого. Кресильда издала звук, напоминающий слабый стон.
— Что-то к вам почти никто не заходит, — сказал Ронан. — Может, глашатая наймёте, он объявит в городе о вашем товаре.
Лицо торговца выразило недоумение.
— Вот ведь угораздило его. И чего, спрашивается, в Роване не торговал?
— Рован нет, нет! — замотал головой торговец. — Плохо, плохо Рован! Гутрум хорошо!
— Спрошу-ка у её светлости, может, переводчик найдется, — сказал Ронан. — Но посмотрим сперва... может, и не стоит того. — Обратился к торговцу. — Зверь. Смотреть. Хороший зверь.
— Хороший, хороший, — закивал торговец. Подал знак товарищам — те принялись откидывать крышки сундуков, вынимать шкурки, встряхивать, расправлять.
Кресильда смотрела молча. Слов не было — даже представить такую красоту на своих плечах было невозможно. У нее был, конечно, тёплый плащ, да не один. И кроликом подбитый, и белкой, и даже кротом. Но эти шкурки...
— А это что? — спросила она, трогая странный мех, который поначалу показался ей жёстким из-за торчащих длинных волосков. Но шкурки оказались мягкими.
— Это безнадежно, — вздохнул Ронан. Выглянул из шатра, подозвал охранника и отправил к государям и её светлости с просьбой о переводчике.
Кресильда рассматривала странного зверя «нутра», гладила шкурки. От неведомой зверушки перешла к ещё более неведомой — этих шкурок у торговца было много. Зверёк, судя по всему, был не слишком большой, но и не маленький, с густым подшерстком. Кресильда представила себе бархатное платье с широкими рукавами, отороченными этим мехом.
Торговец всё ждал, пока господа налюбуются, но заметно приуныл. Смотреть — смотрят, но не покупают. Но вскоре прибежал запыхавшийся слуга.
— Государи идут!
— Что есть «государи»? — спросил торговец.
— Короли… великие вожди… — попытался объяснить Ронан, вспомнив, что в Притце король — выборная должность.
Когда Кристиан и Ленард в сопровождении Маркиса вошли в шатёр, торговец трижды стукнул себя кулаком по сердцу и что-то гортанно выкрикнул.
— Это он приветствует, — пояснил Маркис.
— Вы знаете язык? — удивился Ронан.
— Немного. Господин Барток же родом из Притца.
Маркис больше понимал, конечно, чем мог сказать в ответ. Торговец бедный не знал, кому уж свой товар расхвалить — первым ли покупателям или «великим вождям». Но с помощью Маркиса ему удалось втолковать, чтобы он отложил хороший мех для дам, доставил его завтра во дворец, и что государи велят глашатаям объявить на ярмарке о его товаре. Разъяснилась и загадка странного зверя «нутра». В Гутруме этих зверьков называли водяными крысами и никто их как пушных не ценил. А в Притце их разводили будто кроликов, потому и мех был лучше. Красивый мех принадлежал зверю под названием «куница», живущему в сосновых лесах на западе, на границе с Зозаром. При виде волчих шкур Ленард только хмыкнул, но ничего не сказал.
— Скажи уважаемому, — попросил он Маркиса, — что завтра мы с ним обсудим, как им удобнее торговать с Гутрумом. Зачем только так далеко по морю плыли?
— Да у них в горах на границе с Виямом наверняка есть разбойники, государь, а по морю на ладьях худо-бедно вдоль берега доплывут.
— Если договоримся, будет и охрана для караванов, — заметил Ленард, — да и фактории можно открыть.
Во дворец возвращались все вместе. Кресильда грезила о новом роскошном платье, и о мехах, и об ожерелье. И в мечтах её уже нашлось место и графу.
***
Миновал ещё один день ярмарки. Торговцев с почётом приняли во дворце, устроили в их честь небольшой пир. Кристиан и Ленард, а скорее — Ленард и Кристиан во время трапезы говорили с купцами о торговле. Торговец пушниной из Притца поначалу чувствовал себя дикарём в обществе богато разодетых иларийцев и лиманцев, но потом понял, что в его товаре государи заинтересованы, приосанился, и с помощью Маркиса его уговорили пересесть на большой гутрумский корабль с посольством, а ладья бы поплыла следом — с командой его соотечественников. Ленард собирался дать послам поручение — разведать северные берега Океана Бурь, проверить имеющиеся карты, договориться с вождями в Притце о торговле. Выбрали подарки для вождей, с посольством подробно обговорили, что предлагать, что запрашивать. Ленард долго ещё потом сидел над картой, разглядывая горы, перевалы, тракты. Кристиан понял — мечтает о безопасных дорогах, о торговле, о путешествиях.
Местные бароны, приглашённые на пир, до трапезы успели накупить заморских товаров, главы ахенских гильдий — договориться о новых торговых поставках. Словом, вышел не столько пир, сколько заседание государственного совета, но музыканты всё же были позваны, и Кресильда успела станцевать с Ронаном.
На другой день во дворце отдыхали, но Кресильда выбралась на ярмарку в сопровождении своего кавалера — просто погулять, поесть сладостей, посмотреть игру бродячих актёров. Вечером после ужина юные дамы уединились в уголке — разбирать купленные накануне галуны, шёлковые нитки, пуговицы из слоновой кости и прочие мелочи, без которых ну никак не обойтись. Ленард с Ронаном уселись двигать фигуры на иларийской доске, Альбер что-то подбирал на лютне. Кристиан же попал в полное распоряжение тётушки Мейнир.
— Рассказывай, что у тебя стряслось? — спросила она без экивоков. — В любви, вижу, всё хорошо, в государственных делах — тоже. Но что-то тебя гнетёт.
Кристиан помолчал.
— Матушка, — сказал с трудом. — Я ведь хотел их с отцом в столицу перевезти. Склеп заказал мастеру. Думал, дурак, правильно делаю. Ведь сам-то в Бранне, думал, и родителей...
— Так правильно думал. А что же помешало?
— Разве приор Мадс ещё не получил письмо от Верховного?
— Не знаю, — ответила Мейнир. — А что за письмо?
Кристиан рассказал о чуде, свидетелем которого были он и приор Гильмар, о том, что Верховный хочет начать процесс причисления герцогини Альвевы.
Мейнир только ахнула. Покачала головой, посмотрела на Кристиана пристально.
— И ведь не просто к лику святых причислит королевскую матушку, супругу виямского наследного герцога, — сказала тихо, — а и о том, кто она, поведает всем без утайки.
Кристиан кивнул.
— Ну сейчас-то... — вздохнула Мейнир. — Теперь-то можно. Трон твой уже крепко стоит. Но соседи... — она снова покачала головой.
— А что соседи? В Иларии вон в богов верят.
— Да ты-то не бог, — Мейнир осторожно постучала кончиком пальца ему по лбу. — А теперь все узнают, что и не человек. Почти.
— Ты о Макении беспокоишься? Там сейчас мои люди, пытаются вызнать, что при дворе делается. А что касается Рована — пусть только сунутся. Ленард уже мечтает соседа завоевать.
— И правильно, — деловито кивнула Мейнир. — Не убийце же на троне сидеть.
— Пусть только сунутся, — по-мальчишески задорно повторил Кристиан. — С Макенией, если что, тесть поможет. Поделим по-родственному.
— Все продумал, гляди-ка, — восхитилась Мейнир. — С тестем-то посоветовался или ему половина Макении приятным сюрпризом станет?
— Договоримся ещё. Макения в ближайшее время вряд ли нападёт. Я на всякий случай усилил горные заставы, но у нас зима на носу. Зимой макенцы не полезут через горные перевалы.
— Простите, государь, но я вынужден съесть вашего князя, — послышался тут голос Ронана.
— Ну вы и сильны, Марч! — восхитился Ленард. — Сразу виден полководческий талант.
— Ронан, вы выиграли? — сразу встрепенулась Кресильда.
— Ишь, — шепнула Мейнир, — начинается. Интересно, до конца ярмарки поладят или так и будут тянуть?
— Да, досточтимая, — поклонился Ронан. — Случись это на турнире, посвятил бы вам свою победу. Хотя... — он посмотрел на улыбнувшегося Ленарда. — Это ведь тоже достойная победа, простите, государь.
— Всё верно, всё верно, Марч, — отозвался тот и подошёл к Кристиану, давая Ронану возможность поговорить с Кресильдой. Наклонился к уху супруга и спросил: — Графство Марч поручим заботе Джулиуса или от Земерканда отрежем кусочек в пользу Вияма?
— Скорее второе, — отозвался Кристиан. — Пусть Ронан проявит большую независимость.
— А ведь границы править придётся, — заметил Ленард, садясь рядом. — Слишком уж они у нас бестолковые.
