Собрав вещи, Гарри снова удивился тому, насколько их мало. Не человек, а перекати-поле – двадцать пять лет жизни помещаются в рюкзак и маленький чемодан на колёсиках.
Он попрощался с Марией прежде, чем со Снейпом. Та, казалось, совершенно не удивилась его отъезду: лишь повела плечами и безучастно спросила: «Так скоро?» Гарри отчего-то захотелось обнять её на прощанье, но этого он, конечно, позволить себе не посмел. Пожал протянутую ему руку, сухую и по-мужски крупную, робко улыбнулся, пожелал удачи во всём. Мария кивнула и после недолгого раздумья сказала:
— С вами было приятно работать.
Гарри зарделся от такой похвалы и, выходя из кухни, задышал глубоко и шумно, чтобы сдержать внезапно подкатившие слёзы. Он не любил расставаний, прощаний, переездов. Да и кто их любит?
Снейп спустился в гостиную. Это было к лучшему, помогала её бесчувственная стерильность. В кабинете каждая полосочка на обоях, каждая картина на стене, каждый солнечный блик на глянцевитой поверхности кофейного столика, служившего Гарри рабочим, напоминали о тех неделях, что он навсегда оставлял, забывал в этом доме. Из квартиры в Рэдклиффе он в своё время уехал без всякого сожаления, точно никогда и не жил в ней по-настоящему, точно двух проведённых в ней лет никогда не было. Здесь, в кабинете на втором этаже, оставалась целая жизнь, немыслимым образом поместившаяся в пару месяцев. Жизнь уже и не его почти, наполовину чужая, но мучительно болевшая, как отнятая, фантомная конечность.
Теперь, когда вопрос с его отъездом разрешился столь внезапно и стремительно, Гарри понимал, что, не случись того вечера в отеле, у него ни за что не хватило бы сил уйти из этого дома. Казалось, сами стены держали его, пусть даже и не держал хозяин. Он мог бы остаться со Снейпом надолго, а то и навсегда: слушал бы его истории, отвечал на его вопросы, составлял его график. Убеждал бы себя, что никогда не хотел большего. Встречал бы очередного Рори Бартона за завтраком по утрам и поддерживал вежливую беседу, тайком отыскивая в нём недостатки, а потом сидел бы, уставившись в пустую чашку, и мучительно гадал – что есть в нём такого, чего нет у меня?
Уйти сейчас, пока не успел ещё прирасти окончательно, было разумнее всего, но даже понимая это, Гарри не мог отогнать докучливые, ехидно подмигивающие из-за плеча воспоминания. Вчерашний вечер в отеле без конца разыгрывался у него в голове, каждый раз ненадолго замедляясь в своей переломной точке, дразня упущенной возможностью сдержаться, не выдать себя, оставить всё как есть. Он мучительно ненавидел чёртова Рори Бартона, без которого, он знал точно, ничего бы не было. Если бы не Рори Бартон, Снейп так и остался бы невозможным, недосягаемым. Гарри ни за что не решился бы сделать то, что сделал. Даже подумать об этом не посмел бы.
— Ну, — сказал он, — мне пора. Поезд через полтора часа, не хочу опаздывать.
— Что ж, — сказал Снейп.
Только это. «Что ж». Единственные слова прощания, которые у него нашлись. Гарри вспомнил, как бормотал что-то, мямлил, одну за одной швыряя в мусор шелестящие обёртки. Сказал: «Не переживайте». Умора.
— Я вам хотел оставить кое-что, — продолжил он, насколько мог, твёрдо, чтобы затереть, вымарать этот образ жалкого мямли, не умеющего держать собственные чувства при себе. – Вот.
Он достал из рюкзака книгу – старое издание «Писем из «Лучшего мира», то самое, что когда-то принадлежало его матери. Протянул Снейпу. Тот покачал головой.
— Я не могу это принять. Она ваша.
— А вот и нет. Она ваша. Видите, тут так и написано: Северус Снейп. Так что берите. Пожалуйста. Она вам принадлежит куда больше, чем мне.
Говоря это, Гарри имел в виду не только книгу, но, пожалуй, и саму Лили, которая сейчас казалось ему ещё более далёкой, чем прежде, до Снейпа. Смутно догадываясь, что станет жалеть об этом позже, теперь он отрывал от себя один из немногих сохранившихся артефактов её короткой жизни безо всякого сожаления.
— У меня глаза матери, — сказал он, усмехаясь. – А у вас пусть будет хотя бы книжка.
Снейп принял из его рук книгу, украдкой провёл пальцами по корешку – одно мгновение, одна мимолётная ласка, и Гарри тут же возненавидел её так, как не мог ненавидеть даже сардоническую усмешку на лице Рори Бартона.
— И ещё, — сказал он резко, глядя в сторону. – Вчера звонил режиссёр, ну, тот, который хочет снимать «Письма», вы помните. Сказал, в эту среду у них финальные пробы на главную женскую роль, и он бы угорел от счастья, если бы вы могли прийти. Я сказал, что вы, конечно, не придёте. Но он всё равно продиктовал адрес. Так что я вам его тут оставляю. – Он кивнул на кофейный столик у дивана. – Время там записано, и номер телефона, на случай, если всё-таки решите сходить. В общем, это всё.
Снейп кивнул. Сказал:
— Спасибо.
И ещё потом:
— С вами было приятно работать.
Насколько лестными эти слова были из уст Марии, настолько же теперь невыносимо было слышать их от Снейпа. Гарри захотелось тут же уйти, ничего не ответив. Хлопнуть на прощание дверью. Но, закрыв на секунду глаза, сделав, как можно незаметнее, глубокий вдох, он одолел себя и сказал:
— А мне с вами. Я рад, что мы познакомились. Вы очень крутой, честно. И я в вас верю. Только, — он улыбнулся, стоя уже у самой двери, – опубликуйте эту книжку. Правда.
Снейп снова кивнул. Ей-богу, будто язык проглотил, будто ничего на свете его не волнует. Выражение лица деревянное, деревянные жесты. Гарри тоже кивнул, в знак прощания, не в силах говорить. Уже когда он стоял на пороге, когда закрывалась за ним дверь, Снейп сказал:
— Я назову её твоим именем.
Гарри замер – рука на ручке двери. Зажмурился крепко-крепко, до цветных кругов перед глазами. Захотелось попросить: повторите. Он не готов был к этим словам и оттого как будто не сумел в полной мере почувствовать их. Они просвистели мимо, как автомобили на гонке «Формулы-1» — одна секунда и ничего не осталось, кроме хлещущего ветра и ощущения обиды, упущенного момента. Захотелось отмотать время назад, услышать эти слова снова, испытать ту радость, которую они должны были и не успели в нём пробудить. Но Гарри лишь плотнее сжал ручку двери и спросил, стараясь, чтобы голос его звучал твёрдо и чуточку иронично:
— Клянётесь?
И Снейп ответил — торжественно, без тени иронии:
— Клянусь.
Когда замок щёлкнул, окончательно и неотменяемо, Северус тяжело опустился на диван и некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь к редким звукам, доносившимся с улицы: шуршанию автомобильных шин, коротким посторонним разговорам, собачьему лаю, чьим-то мелким шаркающим шагам. По сравнению с этими отголосками внешней жизни особенно неживой казалась ему тишина в собственном доме.
Мысль о том, чтобы подняться наверх, в пустой кабинет, претила ему. Пустота эта тоже сделалась теперь какой-то окончательной, безвозвратной, и оттого пугала.
Закончив очередную книгу, он почти всегда чувствовал опустошённость и страх, и нынешнее его состояние было знакомым, привычным, в чём-то даже комфортным, с одной только разницей: два дня назад, поставив финальную точку в рукописи, он не испытывал ничего похожего. Держа в руках замусоленную кипу бумаги, он вздрагивал от восторга и нетерпения, понимая, что не пройдёт и недели, прежде чем он возьмётся за работу снова. Он тогда уже понял, что продолжение последует, хоть и не решил ещё точно, сколько будет книг. Пожалуй, шесть, а может быть, даже семь. Это был самый грандиозный писательский план, который он строил когда-либо в жизни, и тем сложнее под его тяжестью теперь было сделать что-то, хотя бы даже просто пошевелиться, просто встать, подняться по лестнице.
Он хотел сказать что-то Гарри на прощание, но все никак не мог решить, что именно. С едва ощутимой, присыпанной пылью обидой он вспомнил Джима-психолога, который когда-то назвал его самовлюблённым и эгоистичным. Мысленно возразил ему: ничего, мол, подобного. Ведь не сказал же я всё как есть. Не сказал же: оставайся, хочу, чтобы ты остался. Вот это было бы эгоистично – пытаться удержать Гарри рядом. Рядом, но не слишком близко, навсегда на расстоянии вытянутой руки.
Пытаясь не сказать лишнего, Северус не сказал совсем ничего. Не сказал, например: «Мне будет тебя не хватать». Или, честнее: «Я буду скучать». Почти сказал, открыл уже рот, но тут же подумал – не надо. Уходя, уходи. Отпуская, не тяни обратно.
