По жестянке навеса гулко стучали капли.
— Ты видел сон, но не шарахаешься от меня, как от зачумленного, — в межбровье у Тима залегла глубокая складка. — Почему?
— Ты видел сон, но пришёл устраиваться к нам в контору, — отзеркалил я вместо отсутствующего прямого ответа. — Почему?
Тим хмыкнул: — Ты же в курсе, что я со странностями.
Я тоже ухмыльнулся: — И ты в курсе, что я авантюрист и экспериментатор.
— И герой, — добавил Тим.
— Не уверен. Однако портить с кем-то отношения исключительно из-за дебильных глюков правильным не считаю.
Любопытный дождь притих, вслушиваясь в разговор.
— Я могу написать заявление, — серьёзно сказал Тим. — Завтра же.
Лучше бы у него в загашнике завалялся стиратель памяти. Толку было бы больше.
— Если ради меня одного, то не вижу смысла. Но если так будет проще тебе…
По лицу Тима скользнула тень, и я заткнулся. Ему сейчас никак не будет проще.
— Тим, — я успел заменить именем едва не сорвавшееся «Бабочка». — Скажи, ты сам чего бы хотел? Откровенно эгоистично?
— Эгоистично? — Тим опустил голову, пряча руки в карманы куртки. — Неодиночества. Но оно, похоже, у меня уже есть.
Угу, есть. Как будто щенок сможет сходить в аптеку, или привезти еды, или одолжить зонт. Хотя, возможно, речь шла не о Белке, а об Ольге?
— В любом случае, с плеча лучше не рубить, — очень сдержанно заметил я. Сквозь напряжение Тима прорвались успокаивающие интонации: — Если ты вспомнил черту, то не беспокойся. Даже приснившийся, этот урок был слишком горек. И потом, насколько я понял, разделённые сны не обязаны сбываться дословно.
— Насколько ты понял? То есть раньше…
—…мне ничего подобного не снилось. Я, наверное, тебя разочарую, но я намного менее колоритная личность, чем Бабочка.
Ну, самооценка всегда была его слабым местом.
— Собственно, я тоже далеко не покоритель Стигийских топей и укротитель Церберов, — А ещё приемлю исключительно гетеросексуальные связи, но обсуждать это сейчас точно не хочу. — Ладно, думаю, на сегодня с нас достаточно.
— Согласен, — Тим бросил взгляд на Белку, терпеливо ждавшую, пока двуногие решат свои глупые проблемы. — До завтра?
— До завтра, только, — я обязан был предложить, — может, мне смотаться в супермаркет? За щенячьим кормом там, или за хлебом. Я, в принципе, никуда особенно не тороплюсь.
— Спасибо, но сутки мы и с тем, что есть, нормально проживём, — а Тим обязан был отказаться. Потому что его тараканы не любили, когда он обременяет собой других. Или потому что понимал меня лучше, чем я бы того хотел. — Пока.
— Пока.
Тим открыл дверь в подъезд, наконец впустив в сухое тепло исстрадавшегося щенка, и сам вошёл следом. Металлическая дверь лязгнула магнитным замком: поставила жирную точку в вечере невероятных открытий. Тогда я решил, что не стану обо всём этом думать как минимум до тех пор, пока не доберусь домой и не поужинаю. А потом пусть будет потом.

***
Когда Тим Сорокин щёлкнул выключателем в прихожей, одинокая лампочка в светильнике ярко мигнула и погасла с почти неслышным «дзин-нь!». И Тим вдруг тоже почувствовал себя перегоревшей лампочкой — мёртвым предметом из стекла и металла. Бессилие навалилось на него всей своей многотонной массой, вынуждая осесть вдоль двери прямо на синтетический коврик. Тим слышал, как Белка без особенного стеснения оббежала тёмную квартиру, цокая коготками по линолеуму, — забавное, любопытное создание. С ней в его жизнь снова пришла ответственность, но сейчас он был скорее этому рад. Пускай добровольный путь к Ахерону заказан, земное существование тоже можно легко превратить в подобие пустого бытия лимба.
Познакомившись с местностью, Белка вернулась в прихожую и ткнулась мокрым носом в руку неподвижно сидящего на полу человека: эй, чего ты?
— Сейчас, — скрежетнул Тим. — Сейчас, только чуть-чуть отдохну.
Он не думал — мысли сами плавали в аквариуме черепа. Вспоминалось пробуждение в конце мая: резкое, в поту, со слипшимися ресницами. Тогда он первым делом бросился звонить тётушке и едва не грохнулся в обморок, услышав её голос. Сон, всё было сном, но танцевать ли по этому поводу от радости или выть в потолок от безысходности реальной жизни, Тим так и не определился. А когда месяц спустя в одном из объявлений на «Хэд хантере» ему попалось знакомое название фирмы, он решил пошутить и отправил своё резюме. Кто мог предсказать, что судьба тоже пошутит в ответ?

Если бы Тим знал, что на собеседовании будет не Вася Щёлок, а Дрейк, то наплевал бы на все договорённости. Более того, он до сих пор удивлялся, как не умер на месте от разрыва сердца, когда за его спиной знакомый до темноты в глазах голос сказал: — Доброе утро. У вас закурить не найдётся?
Однако ж не умер и даже каким-то чудом прошёл собеседование, получив мазохистское право почти ежедневно видеть фантом самого большого счастья, которое когда-либо переживал в своей невзрачной жизни.
Теперь, наверное, не будет и этого. Тим машинально обхватил колени. Потому что сон оказался разделённым, потому что это открылось, потому что они оба помнят такие подробности, которые двое мужчин в принципе не должны знать друг о друге. И значит, приятельству нет места, а уж чему-то большему… Губы Тима исказила кривая ухмылка. Реальность — не сон, тут тебе в лучшем случае просто набьют морду. Да и хрен с ним, с большим, ему за глаза хватило бы одного знания, что остался на белом свете человек, которому он важен. Или мог бы быть важен, сложись обстоятельства немного по-иному. Тим привык довольствоваться малым и никогда бы не попытался претендовать на что-то ещё — даже на невинные пятничные посиделки в баре. Но кого волнует его «бы»?
Раздумья сделались чересчур тягостными, и Тим с кряхтением поднялся на ноги.
— Сейчас, Белка, — повторил он. — Закинем пельмени; пока они будут вариться — искупаем тебя. Поужинаем и на боковую, да?
Щенок тоненько тявкнул, с энтузиазмом виляя хвостом. Он ещё не успел выучить слово «купаться».

***
Пузатый аэробус унёс Анну к далёким южным морям точно по расписанию. Я отвёз её в аэропорт таким ранним утром, которое правильнее было бы назвать поздней ночью, поэтому вернувшись домой завалился досыпать и продрых почти до самого обеда. Как следствие, встал с чумной головой и зверским аппетитом. На скорую руку состряпал омлет и тарелку бутербродов, заварил кофе и убрёл со всем этим богатством на балкон. Планы на день виделись очень смутно: по сути, кроме поездки за продуктами, заняться было категорически нечем. Однако я оптимистично решил заранее не расстраиваться, и через какой-то час мне позвонил Дима. Походил вокруг да около, а потом заговорщицким шёпотом предложил вечером получить дозу эстетического удовольствия на шоу в «Хайяме».
— Опять жену с дочкой на деревню к тёще отправил? — поддел я его.
— Они сами внезапно решили отправиться, вон вещи собирают. Так что, ты в деле?
Ну, тусовка в «Хайяме», в принципе, неплохой вариант.
— В деле. Как всегда, в семь у входа?
— Угу, но если буду опаздывать, то заходи без меня. Хрен его знает, какие там, в деревне, сейчас дороги.
— Лады.

Дима успел вовремя, однако я милосердно не стал подкалывать его по поводу крыльев, на которых он летел обратно в город. Мы удачно заняли места почти у сцены, заказали по «Джонни Уокеру» и приготовились получать эстетическое удовольствие.
К середине шоу я почувствовал, что по эстетике со мной случился передоз. Нет, девушки были выше всяких похвал, но от светомузыки в моём левом виске поселился маленький человечек с дрелью, и чем дальше, тем настойчивей он пытался просверлить в черепной коробке непредусмотренное природой отверстие. Перед самым финалом выступления эта пакость меня переборола и вынудила ретироваться в относительную тишину и ровное освещение сортира. Я умылся холодной водой, немного приглушившей болезненную пульсацию, однако высидеть обычную норму — за полночь — уже бы точно не смог. Вот так и наступает старость.
— Слушай, ты такое пропустил! — с горящими глазами обрадовал меня Дима, когда я вернулся к нашему столику.
— Даже не сомневаюсь, — я сделал знак девушке-официантке в фривольном костюме зайчика. — Счёт за мою выпивку, будьте добры.
— Андрюх, ты чего? — такого финта ушами Дима от меня никак не ждал. — Ещё одиннадцати нет.
— Старею, Димон, — доверительно сообщил я ему. — Закадри какую-нибудь тёлочку за меня, ок?
— Да ну тебя, — обиделся Дима. — Какие тёлочки? У меня, между прочим, жена и дочь.
Я выразительно посмотрел на отца и супруга, предпочитающего проводить досуг в холостяцком мужском клубе, расплатился по счёту и размашисто хлопнул Диму по плечу: — Бывай, Димон. Привет Люсе с Майей.

От холодного уличного воздуха ломило переносицу, но проклятая мигрень отпустила мгновенно. Тем не менее, для верности я решил пройтись пару кварталов: не хватало ещё всю ночь этой дрянью мучиться. Пока шёл, думал об Анне, о том, что примерно сейчас они должны делать пересадку в Сингапуре, а там уже во всю рассвет. Пожалуй, не стоит ждать от неё сообщений раньше следующей ночи. Дальше мысли переключились на мой собственный завтрашний день. Спортзал, автомойка — это всего лишь пол воскресенья, а чем занять вторую половину? Прямо как в анекдоте о туристе в Израиле. Я невесело усмехнулся про себя и заметил, что навстречу мне вывернула компания молодых ребят. В сознании тренькнул тревожный звоночек, подавая сигнал к вбросу в кровь щедрой порции адреналина. И когда один из парней задал мне хрестоматийный вопрос «Закурить не найдётся?», у меня был полностью составлен план действий.
— Конечно, найдётся, — благодушно ответил я. — Лови.
В лоб спрашивающему полетела с силой пущенная зажигалка, а его ближайшему товарищу достался уже мой кулак.

В понедельник я явился на работу с мужественной ссадиной на скуле и сбитыми костяшками пальцев.
— Бандитская пуля, — пояснил я в ответ на вопросительно приподнятую Васину бровь.
Щёлок хмыкнул.
— Полагаю, стрелявший в реанимации? — светски уточнил он.
— Нет, отделался небольшим сотрясением мозга.
— Везунчик.
— Кто?
— Ты, Андрюша. Сколько их было-то?
На этом вопросе Ольга перестала делать вид, будто не слушает наш диалог.
— Трое, — честно ответил я и презрительно добавил: — Щенки. Ни чутья, ни мозгов.
Вася покивал головой: — Говорю же, везунчик. Ладно, иди на оперативку — пусть шеф тоже оценит твою героическую физиономию.
— У меня ещё… — я бросил взгляд на часы. — А, нет. У меня всё, пошёл.
Хотел бы я знать, где на пути от холла до нашей комнаты находится та пространственно-временная дыра, в которой регулярно исчезает мой запас из пяти минут?

Кроме Васи, вслух моими боевыми шрамами поинтересовались ещё пара человек, однако я был уверен: в кулуарах эта тема горячо обсуждалась. И меня бы нисколько не удивило, если бы сплетни приписывали мне неравную битву с десятком противников за честь прекрасной дамы. Репутация-с.
А пока коллеги увлечённо перемывали мои косточки, я пытался решить две серьёзные проблемы. Первая состояла в том, что последние правки системы сломали-таки её феноменальную стабильность, а заказчик горел нетерпением увидеть результаты модернизации. Вторую же звали Тимом Сорокиным, который наконец стал смотреть на меня, а не сквозь, и с которым, в свете прилетевшего на нас откровения, я понятия не имел, как себя вести. В пятницу мы едва перебросились парой фраз — спасибо моему малодушию, занятости и отгулу, — но сегодня моя щепетильная совесть отрывалась по полной. Ей непременно надо было увериться в общем Тимовом благополучии, и чихала она на любые разумные аргументы. Внутренняя перепалка настолько меня достала, что когда я обнаружил Тима в курилке медитирующим на сигаретный дым, то мысленно рявкнул совести «Да подавись ты!» и подошёл к нему.
— Не помешаю?
— Нет, — удивился Тим постановке вопроса.
— Ну и хорошо, — я достал пачку. — А, блин, забыл. Не угостишь огоньком?
Тим без вопросов протянул мне зажигалку.
— Благодарю. Как выходные прошли?
Уголки губ Тима дёрнулись в полуулыбке: — Менее насыщенно, чем у тебя. В основном читал и развлекал Белку.
— Как она, обвыклась?
— За первые пять минут.
— К ветеринару пойдёте?
— Уже сходили. Абсолютно здорова, что и требовалось доказать.
— Домашняя, — я выпустил клуб дыма.
— Домашняя, — подтвердил Тим мой вывод. — Я вчера дал объявление на основных досках города — может, найдутся хозяева.
— Всё-таки не оставишь?
— Я ведь не фрилансер. А для собаки неправильно целыми днями сидеть одной в четырёх стенах.
И как тогда быть с его неодиночеством? Впрочем, не моё дело. Я глубоко затянулся. Интересно, его совсем не смущает то, сколько он обо мне знает, и то, что я знаю, что он знает? Может, спросить? Я покосился в сторону Тима. Ага, а он улыбнётся одними глазами и мягко ответит: «Ну, я же со странностями». И тут мне останется только крепко ему позавидовать, потому что меня самого противоречия рвут, как Белка книжку. Я мрачно посмотрел на зажатую в пальцах сигарету и без сожаления её загасил.
— Ладно, хорошенького помаленьку. Надо идти пахать дальше.
Тим кивнул и тоже отправил окурок в пепельницу.
— Я тут подумал, — начал он. — Если вдруг вы совсем зашьётесь с системой и понадобится незамыленный взгляд, то, может, я смогу помочь?
Я против воли вспомнил наши «ленивые мозговые штурмы»: да, у Тима светлая голова, и он мастерски умеет задавать нужные вопросы, но…
— Будем иметь ввиду, — с серьёзной миной соврал я, и вина тут же уколола острой иголкой. Потому что Тим всё отлично понял, пусть и не подал виду. А я, конечно же, притворился, будто всё нормально. Герой, блин.

Ночь сменилась днём, день ещё одной ночью, и чем дальше, тем чаще меня стало посещать ощущение, что я живу вхолостую. На работе мы с Васей городили огороды «костылей», пытаясь заставить систему хоть как-то работать. Но корень проблемы лежал в глубинах алгоритма, и у нас никак не получалось до него докопаться. А вечерами меня снедали сплин и скука. От кода уже тошнило, тягать железо в спортзале чаще двух раз в неделю тоже не казалось привлекательным, в интернетах сидели одни идиоты. Больше от безнадёжности, чем от желания, я попробовал вытащить кого-нибудь из приятелей в поход по барам, да только кто согласится бухать в середине недели? Единственной моей отдушиной были сообщения и фотографии от Анны — весёлой, загорелой, прекрасной Анны, по которой я порядком скучал. Однако после их ярких красок и солнечного света пасмурная ноябрьская действительность начинала казаться совсем уж беспросветной.
Зато у Тима, похоже, всё было прекрасно. Шеф его не дёргал, дедлайн не висел над ним дамокловым мечом, в отношениях с Ольгой тоже наметился прогресс. По крайне мере, в четверг я видел, как они вместе шли к остановке: очень медленно, целиком погрузившись в какой-то интересный разговор. Я как раз ехал мимо и хотел одобрительно им бибикнуть, но передумал отвлекать.

Ко второй половине пятницы я окончательно ушёл в пучину апатии. Код не кодился. Пить было не с кем. Оттягиваться по клубам не хотелось. Сидеть дома тоже. Я бы с удовольствием махнул куда-нибудь в бездорожье, но чёртова слякотная погода сделала его труднопроходимым даже для моего танка. А в ноябре торчать где-нибудь в поле по капот в грязи — удовольствие сомнительное. Словом, я пребывал в тоске и печали, отчего, наверное, и заговорил с Тимом, одиноко потягивавшим в комнате отдыха последнюю чашку кофе перед уходом домой.
— Слушай, сможешь меня проконсультировать по одному вопросу? Он полностью в твоей компетенции.
Тим с любопытством посмотрел на меня: — Спрашивай.
— Скажи, в чём смысл жизни? — я сам слегка прифигел с того, сколько мрачных эмоций прозвучало в этой фразе.
Тим задумался, хмуря брови, а меня вроде как даже отпустило немного. Вот что значит поделиться своей проблемой.
— Вопрос не самый простой, — начал Тим после долгой паузы. — Я вижу на него два ответа, но, сам понимаешь, это далеко не истина в последней инстанции. Так вот, если рассматривать смысл жизни, как её конечный результат, точку, в которую надо прийти, чтобы всё стало зашибись, то такого смысла не существует. Жизнь — это путь из бесконечности в бесконечность, любое ограничение здесь будет искусственным.
— А если не как результат, то как что?
— Как процесс, конечно. У каждого вдоха есть смысл — поддерживать жизнь. Каждое движение призвано отдалить неподвижность смерти, ну и тому подобное.
— Смысл жизни в том, чтобы просто жить? — Шулерство какое-то.
— Не просто, а реализуя своё, м-м, ну, скажем, предназначение. Звучит пафосно, но суть простая: это то, что делает тебя безусловно счастливым. Для кого-то — помогать нуждающимся, для кого-то — вкусно готовить, а для меня вообще книжки читать.
Тут я задумался. Что же делает безусловно счастливым меня? Программирование? Женщины? Покатушки?
— Приключения! — само собой вырвалось нужное слово. — Так что, мой смысл жизни — вечное шило в заднице?
— Ты же герой, — в голосе Тима не было и тени сарказма. — А герои не могут без приключений.
— О да, — я потёр почти зажившую скулу. — И поэтому шляются по тёмным улицам в час, когда силы гопоты властвуют безраздельно.
— Так это была не леди в беде?
— Нет, это была обычная глупость. А что, болтают про леди?
— По-моему, да. Я краем уха слышал, как ребята из веба в курилке обсуждали.
— Работы им мало, — проворчал я. Апатия растворилась без остатка — всего-то надо было поговорить пять минут с правильным собеседником.
— Теперь лучше? — без явной надобности подув на кофе, спросил Тим.
— Ага, спасибо, — от души поблагодарил я. — Кстати, ты действительно видишь своё предназначение в том, чтобы читать книжки?
— Частично.
— А ещё в чём?
— Стараться, чтобы написанное в этих книгах приносило людям реальную пользу.
— Прекрасное предназначение, — очень честно и серьёзно сказал я. У Тима предательски порозовели скулы, и он отвернулся к окну. А я снова почувствовал себя беспричинным параноиком: ну, сон, ну, разделённый, ну и подумаешь. Как будто нас можно против воли запихнуть в одну койку.
— Слушай, ты сейчас сильно загружен? — решился я.
Тим вскинул на меня глаза: — В принципе, нет.
— Тогда давай в понедельник я попробую тебе объяснить наши с Васей беды. Вдруг ты заметишь то, что мы упускаем.
Тим точно не хотел этого показывать, но мягкое сияние удовольствия пробивалось сквозь любые маски, как солнечный свет сквозь щели в ставнях.
— Хорошо, — кивнул он, и у меня появилась твёрдая уверенность, что сегодняшний день всё-таки прошёл не зря.

Вечером вместо того, чтобы после ужина бродить по нитям всемирной паутины, я полез в тумбочку и достал из её недр когда-то до дыр зачитанный томик «Таинственного острова». Пробежал глазами одну страницу, потом вторую, потом заварил себе чая и с кружкой ушёл читать на диван, чтобы точно, как в детстве, глубокой ночью уснуть в обнимку с книгой. И до самого края сна без сновидений мне слышался знакомый голос, вслед за мной выразительно читавший порыжевшие типографские строчки.

***
Половину понедельника мы с Тимом провели сосредоточенно вглядываясь в мой монитор, без кофе и перекуров. Вася Щёлок составить нам компанию отказался, мотивируя тем, что о программировании в четыре руки он ещё слыхал, но про шесть рук не сказано ни в одной модной методологии. Тем не менее к нашему обсуждению он прислушивался и время от времени вставлял полезные замечания.
Перед обедом я всерьёз стал подумывать о том, чтобы отчаяться. Идеи закончились, а пялиться на код без идей — только зрение портить.
— Андрей, скажи, — Тим ткнул курсором в строчку на экране. — Вот тут ты присваиваешь счётчику значение из глобальной константы. Это нормально, что одна из них знаковая, а вторая нет*?
— Что? — я вперился в код. — Где? О, бля-я-я…
— Ну ты даёшь, Андрюша, — осуждающе покачал головой Вася.
— Отстаньте, Василий, — огрызнулся я. — Как будто не я с этим говном неделю парюсь.
— В том-то и дело, что не только ты.
Эту фразу я уже пропустил мимо ушей, стремительно правя код. Пробормотал: — Блин, такая мелочь, и такой геморрой, — на что вставший со стула Тим заметил: — Так всегда бывает. Эффект лавины.
— Угу, — промычал я и, наконец, спохватился: — Спасибо! С меня коньяк.
— Да не за что, — отмахнулся Тим. — Мне тоже было интересно разобраться.

Система заработала стабильно. Вернее, всё выглядело, будто система работает стабильно — говорить об этом наверняка можно было только после того, как она пройдёт через интеграционный тест. Который времени занимал до фига, однако человеческого присутствия не требовал, так что я оставил компьютер шуршать, а сам отправился обедать.
В комнате отдыха Тим навёрстывал упущенную за напряжённое утро дозу латте. Отлично, мне как раз нужно было закрыть с ним один вопрос.
— Не возражаешь против компании?
Тим отрицательно покачал головой. Я скопировал его позу, прислонившись к противоположному ребру оконного проёма, и продолжил: — Кстати, про коньяк я серьёзно говорил. Хрен его знает, сколько бы ещё мы с Васей эту бабуйню искали.
— Мне просто повезло, — отказался от заслуги Тим. — Давай считать, будто я всего лишь вернул тебе часть своих долгов, хорошо?
— А если не коньяк? — по неясной мне самому причине отступить я не мог. — Как насчёт лучшей в городе «Маргариты», м?
Мы с Тимом недолго поиграли в гляделки, и он сдался: — Хорошо, но только не сегодня, ладно? Мне надо найти, с кем можно оставить Белку.
— Без проблем, — я поднял раскрытые ладони. — В любой день, когда скажешь. Я до конца недели человек вольный.
— А как же твоя невеста? — удивило Тима мнимое противоречие.
— Она в фитнес-туре на Бали. И формально она всё ещё не невеста.
— Ясно.
Бес любопытства подталкивал меня спросить о том, как у Тима дела с Ольгой, однако я не поддался соблазну. Мы и так знали друг о друге чересчур много личного.

С ответом Тим затянул аж до четверга.
— Скажи, ты не передумал по поводу «Маргариты»? — спросил он, когда мы оба выбрались на перекур.
Я наградил его говорящим взглядом.
— Понятно. В общем, я нашёл того, кто завтра сможет присмотреть за Белкой. Так нормально будет?
— Конечно, нормально. Как раз столик заранее закажу.
— Только есть один момент, — Тим замялся, и я попробовал угадать: — Раздельный счёт? Не вопрос: на всё, кроме «Маргариты».
Глюки глюками, паранойя паранойей, но мне нравилось, когда Тим вот так улыбался: глазами и самым краешком губ.
— Ты настоящий мастер компромиссов.
— Дипломатия — полезный навык для героя, — с умным видом подтвердил я. — Стараюсь развивать.
— У тебя отлично получается.
— Благодарю.
Это ощущение — что вот сейчас каждый из нас в точности на своём месте — было родом из майского сна. Однако я беспечно решил не портить нервы лишней рефлексией: надоело дёргаться по самому крошечному поводу. И вообще, имею я право хотя бы на один нескучный вечер за последние две недели?

Пиццерия оказалась забита под завязку.
— Что будешь себе заказывать? — спросил Тим, когда мы шумно плюхнулись за наш столик.
— «Маргариту». Вдруг проникнусь её лаконичностью?
— Осторожнее с экспериментами, — не без лукавства предупредил Тим, и не зря.
«Маргарита» была прекрасна. Тим беззвучно посмеивался над тем, с каким аппетитом я уплетаю кусок за куском, и добродушно предлагал поделиться своей. Я же, естественно, гордо заявлял, что герои товарищей не объедают, да и кухня может ещё приготовить. А если останется лишнее, то отнесём Белке гостинец — пусть приобщается к классике итальянской кухни. Кстати о птичках, с кем она сейчас?
— Через подъезд от моего живёт семья, которая занимается волонтёрством. У них всегда кто-то на передержке: кошки, собаки. Я подошёл, объяснил ситуацию, и они согласились взять Белку на несколько часов.
— Их твоя соседка сдала?
— Да, тёть-Шура. Я всю голову сломал, пока не догадался с ней посоветоваться.
Всё-таки странно говорить о человеке, которого в реальности ни разу не видел, как о хорошо знакомом. Я поторопился запить нервирующую мысль добрым глотком кьянти. Сегодня выходной и у моей рефлексии тоже.
Между тем, разговор тёк полноводной рекой. Я травил байки из жизни джиперов с таким вдохновением, будто снова собирался звать Тима в штурманы, а он слушал с вниманием и подлинным интересом. Однако настал момент, когда мой фонтан красноречия пришлось временно заткнуть: благодарному слушателю потребовалось ненадолго отлучиться. Я воспользовался перерывом, чтобы заказать ещё одну «Маргариту», и впервые за вечер обратил внимание на играющую в зале музыку. Медленная мелодия была красивой, пели вроде бы по-русски, однако из-за шума голосов смысл разбирался с трудом. Кажется, что-то про любовь — впрочем, про неё поют в девяносто девяти процентах случаев. Тут вернулся Тим, и музыкальная пауза закончилась.
— По-моему, я сегодня слишком много болтаю, — я пригубил вино. — Что новенького на философском фронте?
— Да я сейчас больше старенькое перечитываю, — Тим взял свой нетронутый бокал, но так и не отпил из него. — Вот, допустим, про «путешествие героя». Рассказать?
— Рассказывай, — я расслабленно откинулся на спинку стула. Тема, конечно, была щекотливая, однако желание послушать рассказчика, щедро сдобренное кьянти, перевесило.
— Так вот, «путешествие» — сюжет глобальный. Он встречается в мифах и сказках практически всех народов, от севера до юга и от востока до запада, то есть вшит в коллективное бессознательное. Поэтому говорить о том, что в современном мире эти детские басенки давно неактуальны, как минимум глупо. На них перестали акцентировать внимание, однако те же «Звёздные войны» — типичное «путешествие героя», — Тим вернул бокал на стол. — Что до собственно героя, то он не просто тот, кто побеждает чудовище и освобождает принцессу. Если копнуть глубже, то это человек, способный выйти за рамки обыденности и, пройдя испытания, принести остальным что-то новое. Подтолкнуть их вперёд или спасти — впрочем, часто это одно и тоже. Герой перекраивает существующее, однако прежде перекраивается сам — в путешествии.
Тим говорил дальше: про зов, про стража порога, про помощников, испытания, встречу с богиней, апофеоз, возвращение, — и под каждый пункт я находил эпизод из приснившегося мне путешествия в лимб. Получается, Дрейк действительно был необычным человеком и, наверное, заслужил по-своему счастливый, пускай и нетрадиционный, финал. Я поймал себя на том, что чуть-чуть, но завидую ему, потому как сам вряд ли бы так смог. Хотя, если бы опасность грозила Анне…
— Вот и выходит, что из путешествия возвращается совсем другой человек, с другим, более глубоким, пониманием ценностей жизни. Иногда мифы трактуют перемены буквально, и Пенелопа, например, не узнаёт Одиссея. Помнишь этот эпизод?
— Кажется, припоминаю, — я покрутил бокал за ножку. — Знаешь, ты сейчас фактически приключение Дрейка в лимбе пересказал.
— «Сновидение — это персонифицированный миф, а миф — это деперсонифицированное сновидение», — явно процитировал Тим.
— Угу, и уши дедушек Юнга с Фрейдом торчат из всех щелей.
— Всё-таки не любишь отцов глубинной психологии?
— Всё-таки не люблю. Как начинаешь читать их теории, так сразу же чувствуешь себя поганым извращенцем.
— Но ведь, вообще говоря, по многим пунктам понятие нормы — штука весьма условная, — заметил Тим, отводя глаза в сторону. — Хотя я, конечно, понимаю, отчего за него так ожесточённо цепляются.
— Да? И отчего же?
— Это самая простая и доступная психологическая опора, — Тим почти неслышно вздохнул и снова посмотрел на меня: — Но я другое хотел сказать: задача психоанализа не в том, чтобы показать, насколько ты извращенец. Психоанализ призван познакомить и примирить тебя с тем, что живёт в подсознании абсолютно каждого человека, чтобы потом ты мог налегке двигаться дальше. Вот. А вообще, время моей свободы от обязанностей собаковладельца уже почти закончилось.
— Жаль, — я жестом попросил у пробегавшей мимо официантки счёт. — Ладно, сейчас вызову такси поприличнее.
Мы расплатились за вино и пиццу, и в ожидании машины вышли на крыльцо. А на улице, оказывается, всё это время шёл снег — первый и деликатный. Он легчайшим покрывалом ложился на газоны, деревья, дома, оставляя чернеть один лишь мокрый асфальт. Мы зачаровано смотрели из-под навеса на медленный вальс снежинок, и наконец Тим вполголоса сказал: — Спасибо. Мне на самом деле очень хотелось узнать, каково бы это было по-настоящему.
— Пожалуйста, — хотел бы я пообещать, что этот раз не последний, но послезавтра прилетала Анна, и жизнь моя снова возвращалась к обычному ритму. — Хороший получился вечер.
— Да.
Подъехало такси. В салоне, против обыкновения, не воняло ароматическими подвесками, и музыка играла на грани слышимости. Сначала мы отвезли Тима, а потом уже через весь город поехали в мои новостройки. Чтобы скрасить дорогу, я попросил водителя прибавить звук.
Тише, души на крыше медленно дышат перед прыжком.
Слышу все Твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком.
Как проще сказать, не растерять, не разорвать?
Мы здесь на века, словно река, словно слова молитвы.
Надо же, та самая песня из пиццерии, да ещё и «Би-2». В первый раз у них такое слышу.
Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко.
Я, я — не один, но без Тебя просто никто.
«— Бабочка-философ, скажи, что такое любовь?
— Бог».
Я закрыл глаза. Весь этот вечер, и снег, и песня — словно продолжение сна. Пожалуй, именно поэтому так светло и спокойно на душе, вот только что будет завтра? А, неважно. Важно то, что есть сейчас. Снег. Свет. Счастье.

***
Летняя послеобеденная сиеста, когда выское июльское солнце заливает палящим светом сады и огороды, — дело святое. Белка, вывалив язык, осталась валяться в прозрачной тени яблонь, а мы с Тимом перебрались тюленить в прохладу дачного домика. Ширины полуторной, крепко сбитой из досок кровати как раз хватало, чтобы удобно разместиться вдвоём. Тим спал; его дыхание было глубоким и мерным, и я в чуткой полудрёме вслушивался в ритм вдохов и выдохов: здесь ли? не ушёл ли бродить по чужим полудённым грёзам? Загривок Тима пах пылью и мятой травой, и я воображал, будто точно так же пахнут солнечные зайчики, пробирающиеся в комнату через неплотно задёрнутые занавески. В ленивой, густо-медовой тишине вообще очень легко воображались всякие глупости. Например, как Тим зашевелится, просыпаясь, и повернётся в моих объятиях. Как дрогнут пушистые светлые ресницы, открывая миру неуловимую прозелень глаз, и какой сладкой будет сонная улыбка. Да, я по уши влюблённый романтичный придурок — на тридцать лохматом году жизни — ну и пусть. Не всё же быть прожжённым циником.
Тим счастливо вздохнул, разворачиваясь. Открыл глаза, улыбнулся — мои фантазии были лишь бледным отблеском лучистого сияния этой улыбки — и шёпотом спросил: — Что?
— Ты, — выдохнул я, накрывая его губы своими. Нектар и амброзия, как любят петь служители Эрато, не подозревая о том, что иногда их эпитеты прозаически правдивы.
Потом сладость сменилась солью; под моими губами бешено пульсировала голубоватая жилка на шее Тима. Чуть ниже и левее её было особенное место, которое обязательно следовало прикусить — и тогда Тим беззащитно всхлипывал «Ах!». Ещё одно такое место находилось у него на внутренней стороне правого бедра — я как-то задался целью составить подробную карту его тела и, по-моему, открыл много нового для нас обоих. Сейчас мне тоже хотелось чего-то вдумчивого и неспешного, тягучего, как расплавленный уличный воздух.
— Не будем спешить?
— Если удержишься.
Я замер в нерешительности: правильно ли я понял?
— Предлагаешь повторить наш последний опыт?
— Почему нет?
Потому что это больно, хотел сказать я, но не сказал.
— Смазка…
— Всё в тумбочке.
Фантастически предусмотрительный человек.

Пускай этот раз был не первым, я всё равно волновался, как подросток, и поэтому медлил, сколько мог. Бережно растягивал Тима пальцами, не забывая уделять внимание то чувствительным горошинам сосков, то напряжённому члену. Тим с удовольствием возвращал мне ласки, однако старался не подводить к грани слишком близко — помнил, насколько быстро закончился наш прошлый эксперимент. Но наступил момент, когда я поймал в его полуночном взгляде короткое «Пора», и медлить стало некуда.
Он был восхитительно, сладостно узким, и даже смазка здесь мало чем помогала. Забывая дышать, я вошёл в него на всю длину и остановился, пережидая острый предоргазменный спазм. Что за наваждение: я столько раз занимался анальным сексом с самыми разными парнёршами, однако такого кайфа просто оттого, что я внутри, не испытывал никогда.
А вот Тиму сейчас было не до удовольствия. Я чувствовал, как он старается расслабиться, привыкнуть ко мне, и помогал ему в этом, чем мог: прикосновениями, поцелуями, жарким шёпотом о том, какой он горячий и тесный внутри, как я люблю его и как благодарен за то, что он разрешает мне делать с собой такое. Наконец напряжение ослабило тиски, и Тим хрипло выдохнул «Продолжай». Тогда я собрал в кулак всю свою выдержку и начал двигаться. Нам обоим хватало лёгких покачиваний, но даже так я продержался позорно мало.
— Сейчас, — пробормотал я Тиму. Он резко кивнул, и мои последние фрикции вышли чудесно размашистыми.
Молния невыносимого блаженства, от крестца до темени. Белая вспышка под крепко зажмуренными веками. Улыбка Бога, от которой я, поражённый, застыл на стыке сна и яви. Потом качнулся, теряя равновесие, в панике хватаясь за ткань сновидения, но она расползлась под моими пальцами, как гнилая ветошь. И я проснулся, ярко помня своё безумное желание остаться на той стороне навсегда.

***
Спать днём — дурное занятие. Мало того, что голову после него разламывает похлеще, чем с бодуна, так ещё и снится такое, что после хоть в петлю лезь. Я закрыл глаза и громко, внятно выматерился самым отборным матом, который только знал. А потом встал с дивана и пошёл устраивать себе ледяной душ, чтобы усмирить возбуждённую до предела плоть: грёбаная физиология срать хотела на естественное отвращение разума.
Почему я? Что со мной не так, отчего мне нельзя жить жизнью обычного человека? И как быть теперь? Занести алкоголь и пиццу в список пищевых табу, сменить паспорт, место работы, профессию, город, страну? Или просто попросить Тима написать заявление? Хотя, если мы поделили этот сон на двоих, то и просить не придётся.
Окончательно закоченев, я вылез из душа. «Надо что-то делать», — билась в клетке черепной коробки птица-мысль. Не пить, потому что это хреново помогает. Не прыгать с крыши, не покупать билеты на ближайший рейс до Индии, чтобы найти в Варанаси старика-йогина и как следует набить ему морду. Я покружил по квартире и вдруг наткнулся взглядом на лежавший на тумбочке ключ зажигания. Скривил рот в злой насмешке — о да, кто же не любит быстрой езды в психованных чувствах! — и стал одеваться.

«Патриот» не гоночная машина, однако сто сорок я на нём сделал. На автобане, конечно, — мой инстинкт самосохранения ещё не настолько атрофировался, чтобы на таких скоростях летать по городу. Езда на пределе автомобиля требовала полной сосредоточенности, и самоедский внутренний голос временно заткнулся. На одной из развязок я ушёл с хайвея на обычную двухполоску, а потом и вовсе свернул на просёлки. Я хотел пустоты и пространства, и убранные поля были именно тем местом, где вдоволь было и того, и другого.
Солнце коснулось золотым краем огненного горизонта, когда я остановил машину на обрыве высокого холма. Вышел на свежий воздух — ух, морозно! — достал сигареты и жадно закурил. Первый ясный день за много недель — и так бездарно прожит. Я выпустил в закат густой клуб дыма. Забавно, я почти ненавижу себя, однако не могу плохо думать о Тиме. Причём не из-за каких-то моральных соображений, а просто потому, что у меня напрочь отключена эта опция. Зато опция «защищать» выкручена на максимум: я-то справлюсь с чем угодно, но вот Тима трогать не вздумайте. Ему и так досталось, что в снах, что в наяву.
Это ни в одном месте нельзя было считать нормальным.
Ну хорошо, выплюнул я в догорающий небесный костёр. Хорошо, я признаю. Я бы мог. В других — мы знаем каких — обстоятельствах, но — я настаиваю — только с этим конкретным человеком. Тем не менее, сейчас, в этой реальности, мне этого не нужно. Совсем, ни при каких условиях.
И поэтому я изо всех сил не хотел просыпаться?
Я поморщился: да нет, скорее уж потому, что знал, каким геморроем обернётся для меня бодрствование.
Хорошо, а просто общаться я бы хотел? Если бы не было снов, хотел бы я таскать Тима по едальням или заваливаться к нему в гости? Слушать его заумные рассказы и самому болтать обо всём, что в голову взбредёт? На выходных брать их с Белкой в охапку и выезжать на природу? Хотел бы я, чтобы мне всегда улыбалось моё личное, персональное солнце?
Кажется, кто-то совсем забыл об Анне. Да и об Ольге, раз уж на то пошло. Как вписать их в нарисованную идиллию из двух приятелей и собаки? И, самое главное, чего хотел бы сам Тим?
«Неодиночества».
Забытая сигарета погасла у меня в пальцах. Я аккуратно спрятал её в пачку и запрокинул лицо к густо-синему небу, на котором уже загорались искорки звёзд. Такое чувство, словно я пытаюсь объединить два параллельных мира, не желая терять ни один из них. Но согласно теориям, части мультиверсума обречены существовать порознь, так что мне надо выбирать. Или нам, если Тим тоже задремал сегодня днём. Я вынул из кармана смартфон, нерешительно покачал в ладони. Ладно, не сделаешь — не узнаешь.
— Привет, не занят?
— Привет, — голос Тима звучал спокойно и естественно, — нет, не занят.
— Тогда скажи, — я опять посмотрел в небо, где звёзд заметно прибавилось, — что ты думаешь о теории мультиверсума?
Пожалуй, Тим был единственным на всём свете человеком, который мог ни капли не удивиться тому, что поздним вечером субботы ему звонит совершенно трезвый коллега и задаёт настолько странные вопросы.
— Ну, математическим аппаратом я не владею, так что говорить о её строгой обоснованности не буду. Она просто кажется мне верной. Мироздание как совокупность всего, что только может быть; квантовая частица, пребывающая во всех состояниях сразу, но с разной вероятностью — по-моему, захватывающе красиво.
— Единство бесконечно большого и бесконечно малого, — я бездумно следил глазами за светлячком-спутником, ползущим по тёмному небосклону. — Да, тебе должно нравиться.
— И хотя моё тело может находиться только в текущей, наиболее вероятной реальности, дух пронизывает их все, объединяя всех моих двойников, — тихо добавил Тим. — Это… поддерживает.
— Знать, что у какой-то из версий тебя жизнь складывается лучше?
— Да, причём, возможно, и не одной. А раз душа наша едина, то я тоже получаюсь причастным.
— Тим, ты философ-романтик.
— Наверное. Но, боюсь, это неисправимо.
— Это и не нужно исправлять, — мой вздох материализовался лёгким облачком пара. — Скажи, ты когда-нибудь выбирался поздней осенью в поля, чтобы посмотреть на звёзды?
— Осенью нет, а летом, на даче, частенько.
— Хочешь сравнить впечатления? Я могу подъехать минут через сорок, и махнём за город.
В динамике наступила тишина.
— Давай.
И никаких условий.
— У тебя есть термос? А то я за своим не успею домой заскочить, — Впрочем, мы можем разогреть воду в котелке на газовой горелке: набор выживальщика лежит у меня в машине всегда.
— Найду. Чёрный чай?
— Ага, можно даже без сахара.
— И ещё у меня есть печенье, — тут Тим чуточку замялся. — Правда, самодельное, но вполне съедобное. Я проверял.
— Ты умеешь печь печенье? — а в глюке про это ни полслова не было.
— Только самое простое и когда совсем припрёт. Так как, брать?
— Конечно! Это ж такой эксклюзив.
— Договорились, — Тим явно был польщён. — Сорок минут?
— Или быстрее, — я отлепился от капота. — Я наберу, когда тебе выходить.
— Ясно, жду, — и он повесил трубку.
Плохо гнущимися от холода пальцами я запихал смартфон в нагрудный карман куртки и забрался в напрочь остывший салон. Ничего, сейчас печку накрутим и по трассе притопим. Эх, забыл Тима предупредить, чтобы одевался потеплее, ну да ладно. Буду перезванивать — скажу.

Я никогда не считал, будто с возрастом становлюсь мудрее, однако кое-что за три с гаком десятка лет всё-таки для себя вынес. Например, что проблему двоих надо решать вдвоём, иначе можно таких дел наворотить — не расхлебаешь. Конечно, я отдавал себе отчёт: мой поздний звонок был очередным выбором на перепутье. И больше всего хотел бы знать, куда именно я теперь иду.