Как Майкрофт и обещал, он устроил для Уотсона и мисс Морстен настоящую помолвку, собрав весь наш небольшой круг у себя дома. Сесилу у моего брата понравилось, мальчик обегал всю квартиру и даже таинственный третий этаж.
На этом наша светская жизнь не закончилась. Айрин, в свою очередь, пригласила нас всех к себе, к тому же мы с ней и так собирались наконец сыграть дуэт Брамса. Я про себя решил, что вторично на такой подвиг не соглашусь, и дело было не в том, что мы ударили в грязь лицом, нет. Айрин была замечательной партнершей в дуэте, но, пока мы с ней репетировали, я дважды позволял себе слишком резкие замечания в ее адрес, и, хотя она не обиделась, я еще не дошел совсем уж до ручки, чтобы из-за своей несдержанности рисковать потерять друга в лице Айрин.
Но потом другие проблемы заняли мои мысли. Весь октябрь и часть ноября я работал без устали. Клиенты буквально обивали порог нашей с Уотсоном квартиры, и я стал подозревать, что без участия Майкрофта тут не обошлось. Брат решительно задумал отвлечь меня от моего порока, памятуя, что во время расследований я не делаю себе инъекций кокаина.
Бедняга Джон, конечно, помогал мне по мере сил. Но у него и кроме того было немало дел. Эти два месяца он носился между тремя точками на карте Лондона: Пэлл-Мэлл, Падингтон, Бейкер-стрит. В Падингтоне были куплены практика и дом, будущее семейное гнездышко. Уотсон настолько тщательно подошел к обустройству на новом месте, словно его ожидал не фиктивный, а настоящий брак.
И вдруг десятого ноября колеса заскрежетали и остановились. Заняться с утра было решительно нечем.
Я проснулся рано и даже успел позавтракать в гордом одиночестве. Глядя на часы, я думал, не подняться ли наверх, чтобы разбудить Уотсона, но он уже входил в гостиную, тщательно выбритый, пусть все еще и в халате — зато при галстуке.
— Доброе утро, дорогой мой, — сказал я. — Вы проспали завтрак.
— Да ничего. Пара яиц и тосты у миссис Хадсон найдутся.
Уотсон позвонил и подошел к столу, заметно прихрамывая.
— Уверен, миссис Хадсон найдет чем вас накормить. Просто удивительно: обычно долго сплю я, особенно когда никуда бежать не надо. А сегодня вот встал в восемь, а вы спите до десяти. Куда катится мир...
— Сказал бы я, куда он катится, — проворчал Уотсон. — Да что ж такое! Эту женщину только за смертью посылать!
Я с удивлением посмотрел на него: с чего вдруг такая раздражительность? Спал-то долго, разве что успел смертельно проголодаться. Вчера мы вернулись домой очень поздно, поужинать не успели. Я предложил Уотсону совершить набег на кухню, раз уж он решительно отказался будить нашу хозяйку, но он заявил, что лучше последует старинному способу: кто спит — тот обедает. Мне же такие внезапные посты давались намного легче.
Уотсон встал, решив последовать моему дурному примеру и покричать нашу домоправительницу через открытую дверь. Я тоже поднялся, чтобы взять с бюро газету, но тут услышал звяканье посуды, а потом звук упавшего тела. Обернулся и похолодел: Уотсон лежал на полу головой к креслу — он чудом не ударился о подлокотник, когда потерял сознание. Наверное, последний раз я пришел в такой ужас в злополучный день, когда нам прислали часы, а я заподозрил, что в коробке бомба.
Не помню, как я поднял Уотсона и уложил на диван. Чувствуя полнейшую растерянность, я только и мог что звать моего друга по имени и тормошить его. Единственное, что я сделал разумного, так это освободил Уотсона от галстука и расстегнул воротничок.
— Мистер Холмс, да что вы, в самом деле? — голос миссис Хадсон вернул меня к реальности. — Быстро несите воды, а еще лучше — бренди!
Наша хозяйка — поразительная женщина. Редкостное самообладание: ни один столовый прибор не звякнул на подносе, когда она вошла и застала такую ужасную, но, боюсь, и слегка неприличную картину.
Я вскочил и метнулся к столику за спасительным напитком. Поднося стакан ко рту Уотсона, я лихорадочно соображал, что с ним. Будь на его месте Майкрофт, я бы мог грешить на сердце, на вспышку головной боли, даже на резкую боль в спине. Но Уотсон? Он прихрамывал, но никогда на моих глазах боль в ноге не доводила его до обморока. Наконец коньяк подействовал, Уотсон пришел в себя, попытался приподняться, но с протяжным стоном рухнул обратно в подушки.
— Что с вами? Неудачно наступили на ногу?
— Не знаю... Что-то голова вдруг закружилась. Господи, как глупо.
— Вы переутомились. Лежите, дорогой, лежите.
— Да что уж лежать... — Уотсон упрямо ухватил меня за плечо, пытаясь встать, и тут же вскрикнул от боли.
— Все-таки нога. Вы ее не сломали часом, когда упали? Дайте-ка я посмотрю.
Но Уотсон, нахмурившись, отвел мою руку.
— Глупости, как я мог сломать ногу? Подождите, лучше я сам.
От волнения я даже не пытался сделать вид, что недоверие к моим медицинским познаниям меня задело. Но и самолично Уотсон ощупывать ногу не торопился.
— Похоже, вы правы, я действительно наступил на ногу неудачно, — протянул он, прислушиваясь к себе.
— То есть?
— Завтрак отменяется, миссис Хадсон. Боюсь, мне придется голодать и дальше. Холмс, в левом ящике моего бюро лежит визитная карточка доктора Андершо. Он в курсе моей проблемы. Пошлите ему телеграмму, чтобы он подправил свое расписание. Меня пора оперировать.
— Господи...
Карточка доктора лежала в бюро на самом виду. Я быстро набросал на листке текст и вручил его миссис Хадсон. Та почти выбежала из гостиной.
— Такая срочность? — спросил я, придвигая к дивану стул и садясь. — Вы уверены, дорогой?
— Если бы я был не пациентом, а врачом, то настаивал бы на самой срочной операции. И, вероятно, еще вчера.
Дотянули... Мне нужно было поддержать Майкрофта и, со своей стороны, настойчивее уговаривать Уотсона вырезать пулю раньше.
— Есть вам и правда нельзя, но, может, выпьете хотя бы чаю?
— Вернется миссис Хадсон — и выпью. Не переживайте, Холмс, все к лучшему. Считайте, что я наконец послушался вас с Майкрофтом. Он будет рад.
— Но почему?.. — начал я, однако понял, что Уотсон не хочет, чтобы я отходил от него. Я взял его руку в свои ладони, но, боюсь, мои поглаживания отдавали нервозностью. — Послать с запиской на Пэлл-Мэлл?
— Лучше в Париж. Холмс, — слабо улыбнулся Уотсон и вздохнул, видя мое недоумение, — Майкрофт во Франции. Я говорил вам три дня назад, что он уехал, но вы так были заняты расследованием, что не обратили внимания.
— Черт возьми... — я понурил голову. — Скажите мне адрес.
— Да перестаньте. Ну что мы будем его пугать? Чем он поможет в такой ситуации? Оставьте, Холмс, все будет в порядке. Вернется — а я как раз уже встаю. Ну, полно вам, не нервничайте вы так. И никому не надо ничего сообщать, слышите?
— Слышу.
В конце концов, куда телеграфировать брату, я узнаю у мистера Грея. Я понимал желание Уотсона не тревожить Майкрофта, когда тот занят. Но брат бы не простил мне, если бы я не сообщил ему такие новости.
Мы замолчали. Я прислушивался, не раздастся ли внизу звук открывающейся двери. Уотсон тяжело дышал, на его лбу выступила испарина, я достал платок и вытер ее.
— Может, укол?.. — нерешительно предложил я.
— Подождем хирурга, дорогой мой. Он сделает укол так или иначе, не будем торопить события.
— Почему укол? Почему не эфир?..
— Не хочу.
— Но почему?
— Мне любопытно присутствовать на операции, а не проспать ее, — ответил Уотсон.
— Вы шутите? — едва не возмутился я.
— Вовсе нет. Я врач, вы помните?
— Можно подумать, вы сами не делали такие операции в Афганистане! Джон, о чем вы думаете? Какой смысл терпеть такую боль?
— Делал, вы правы, и без всякого эфира. Бывало даже, что стакан виски пациенту наливали — вот и все обезболивание. От укола я не отказываюсь. Но хлороформа не хочу. Имею право, знаете ли. Все, Холмс, не спорьте со мной, лучше развлеките чем-нибудь больного в ожидании человека со скальпелем!
Я понимал логику Уотсона. Он бы сам вырезал пулю, имей такую возможность — слава богу, такой возможности у него не было, но он явно желал проконтролировать работу хирурга. Но я с трудом представлял себе, как Уотсон сможет договориться с коллегой на этот счет. Решив пока что воздержаться от дальнейших споров, я как мог пытался развлечь Уотсона — боюсь, у меня это получалось плохо.
Вернулась миссис Хадсон, и я попросил приготовить чай. Когда она вернулась с подносом, у меня появилась возможность ненадолго улизнуть из комнаты и потом перехватить миссис Хадсон в коридоре, вручив ей текст телеграммы к Грею: "Доктора срочно оперируют тчк нога тчк как сообщить Майкрофту впр".
— Пожалуйста, пошлите ее в "Диоген", — попросил я и вернулся в гостиную, чтобы поухаживать за Уотсоном.
Он смотрел на меня с явным подозрением, и я наконец понял почему. Черт побери, мне, наверное, следовало бы возмутиться: меня явно заподозрили в том, что я использовал недолгую отлучку для укола. Но за последние месяцы Уотсон привык к моим походам за шприцем, поэтому я просто вздохнул и признался, что посылал телеграмму в клуб.
— Не сердитесь, дорогой мой. Но скрывать от Майкрофта неправильно. Вы бы на его месте обиделись, если бы он от вас такое скрыл, разве нет?
Уотсон посмотрел на меня и попытался улыбнуться. Но я понял, что у него отлегло от сердца.
— Ладно, я не сержусь. Вы правы, как ни крути. Я был бы даже не против, чтобы Майкрофт надрал вам уши, но свои мне жаль, — попытался пошутить он, но тут же болезненно поморщился.
— Выпьете чаю? — я погладил его по щеке. — Послаще. Есть вам нельзя, но силы понадобятся.
— Выпью, только лучше без молока.
Пока я возился с чашкой и поил Уотсона, внизу прозвучал звонок. Что ж, хирург получил телеграмму быстро, а собрался еще быстрее.
Доктор Андершо оказался еще совсем молодым человеком, но довольно несимпатичным внешне: с длинным носом, будто разрезавшим его лицо пополам, и близко посаженными острыми глазками. Судя по одежде, он не принадлежал к светилам (во всяком случае, я раньше ничего не слышал о нем), но отличался маниакальной чистоплотностью. У него была странная манера речи: короткие, будто рубленные фразы.
— Добегались, — констатировал он, посмотрев на пациента. — Может, все же госпиталь?
Уотсон, видимо, уже успел не один раз пообщаться с Андершо, потому что заговорил в том же стиле:
— Исключено. Тут.
Андершо хмыкнул, но, кажется, был готов к подобному ответу. Он подошел к окну и отдернул шторы, видимо, оценивая освещенность комнаты. Слава богу, день обещал быть солнечным.
— Ваша спальня? — спросил хирург, указывая на дверь.
— Моя, — ответил я. — Мы поменяемся на время.
— Угу... — Андершо без всяких церемоний открыл дверь и заглянул внутрь. — Готовьте помещения. Позовите квартирную хозяйку.
Я бросился к двери на лестницу.
— Миссис Хадсон!
— Бегу!
Краем глаза я успел заметить, что доктор приехал не один, а с фельдшером. Иначе кто бы затащил в прихожую складной операционный стол?
— Убрать, — указал доктор Андершо на ковер. — Отодвинуть к окну (это относилось к столу), кресла накрыть, стулья пока вынести, полы вымыть — камфарный спирт возьмете у моего ассистента, он подскажет пропорции. И это... — Андершо скривился, глядя на медвежью шкуру, — прочь отсюда!
У меня слегка отлегло от сердца, потому что хирург был явным фанатиком новейших веяний в медицине и стремился всячески избежать возможных инфекций.
Миссис Хадсон временно разместила доктора и фельдшера с их саквояжами у себя в гостиной, пока горничная скатывала и вытаскивала ковер, а потом закипела работа. Собственно, мое участие состояло в том, что я утащил по очереди все коробки, что опять скопились у меня в спальне, наверх, в кладовку. Отволок шкуру в спальню Джона и помог отодвинуть стол и накрыть кресла и бюро старыми, но чистыми простынями, которые наша прижимистая шотландка не желала выбрасывать, и я готов был признать, что ее причуды принесли пользу. Из квартиры миссис Хадсон позаимствовали узкий столик с ящичками и осквернили карболкой.
Когда гостиную подготовили, доктор вернулся. Горничная возилась с моей спальней, домывая в ней пол, а миссис Хадсон была уже наготове, чтобы перестелить постель.
Андершо решительно распахнул на Уотсоне халат и распорол ему брючину над больной ногой.
— Помогайте, — сказал он, посмотрев на меня.
Осторожно, насколько это было возможно, мы освободили Уотсона от брюк, затем и штанину кальсон постигла та же участь. Осмотр ноги получился недолгим, но, видимо, доктор узнал все, что хотел. Я, стоя поодаль, услышал что-то про онемение, приводящий канал и широкую медиальную мышцу. Уотсон давно уже рассказал мне, что в ноге у него застряла не пуля, которая ударилась о камень и отрикошетила, попав ему в ногу, а фрагмент ее металлической рубашки. За прошедшие годы осколок успел обрасти соединительной тканью, как предполагал Уотсон, и превратиться в сгусток, который тем не менее причинял неудобство. И вот теперь он сдвинулся и давил на нерв. Еще прозвучал вопрос о том, с какой именно стороны прилетела пуля. Доктор попросил мисисс Хадсон принести мыльный раствор, бритву Уотсона и его чистую ночную сорочку («Выберите покороче»), а также позвать фельдшера.
— Помогите переодеть пациента, — попросил, а точнее приказал мне Андершо.
Обычно я несколько нервно реагирую на подобный тон, а сейчас безропотно бросился к дивану. Как можно осторожнее мы с фельдшером освободили страдальца от остатков кальсон, рубашки и халата. Надели сорочку. Доктор тем временем взбивал пену помазком, наблюдая за нами.
— Будете брить ногу? — спросил я.
— Разумеется. Чем меньше на операционном поле лишней грязи, тем лучше для больного.
Андершо передал ступку фельдшеру, тот намылил Уотсону бедро и стал методично сбривать с него волосяной покров.
Фельдшер закончил брить, прикрыл Уотсона чистой простыней и отправился за складным столом и саквояжами. Пока он вносил все необходимое в комнату, беседа доктора и пациента неизбежно коснулась анестезии.
— Неразумно, крайне неразумно, — заявил Андершо.
— Никакого хлороформа, — заявил Уотсон уже в который раз, и тут меня как-то само собой качнуло в их сторону.
— Доктор, дайте мне две минуты, я его уговорю.
— Я пока подготовлюсь, — кивнул Андершо и вышел.
— И как же вы собираетесь меня уговаривать? — невесело усмехнулся Уотсон.
— Вы сказали мне, что хотите контролировать процесс, но у вас вряд ли это получится под морфием. Вам придется скорее контролировать себя, чтобы не сказать чего лишнего.
Я допускал, что когда-то в Афганистане Уотсону могли давать опиаты, но вряд ли он сам при этом был в полном сознании. И вряд ли ему повезло бы получить такое обезболивание в полевом госпитале, разве что в Пешеваре, но мог ли он, будучи больным тифом, отличить горячечный бред от воздействия наркотика?
— Я бы скорее предложил кокаин в качестве местного обезболивания, — сказал я.
— Нет! — вскричал Уотсон, и мне показалось, что я понял причину, отчего он отвергает хлороформ.
Я покосился на дверь, но Андершо, видимо, задержал фельдшера, чтобы он пока не мешал мне.
— Вы думаете, что, когда вас будут оперировать, я пойду утешаться наркотиками? Я этого не сделаю, Джон. Клянусь! — сказал я с горячностью.
Лицо Уотсона болезненно искривилось, он вздохнул и протянул руку.
— Наклонитесь, — попросил он.
Я наклонился, и он горячо поцеловал меня в губы.
— Ну что вы, дорогой мой, — пробормотал я, — все будет хорошо, вот увидите. Доктор кажется мне вполне квалифицированным.
— Ну, это у Андершо не отнять, — кивнул Уотсон. — Зовите его.
Сердце у меня замерло, а потом ухнуло где-то у горла.
Я вышел в коридор и чуть не столкнулся с фельдшером, который стоял на площадке лестницы с саквояжами в руках.
— Доктор Уотсон согласен на наркоз, — сказал я.
Фельдшер у Андершо был еще более лаконичен, чем его патрон. Он просто кивнул, передал мне саквояжи и пошел вниз за складным хирургическим столом.
Я вернулся в гостиную и водрузил саквояжи на наш обеденный стол, отодвинутый к окну, лишенный скатерти и тоже протертый все той же карболкой, чей запах еще, видимо, долго не выветрится из нашего жилища.
Раскладной стол вначале установили у дивана. Взявшись за края покрывала, мы осторожно переложили Уотсона, а потом так же осторожно, хотя и причинив вынужденную боль, вытащили покрывало из-под него. Стол вместе с пациентом передвинули к окну.
— Доктор, я могу присутствовать? — с неожиданной для себя самого робостью спросил я.
— А вы не грохнетесь в обморок?
— Нет, — мотнул я головой.
— Хм... У нас с собой фонарь с газовым баллоном. Подсветите. Снимите халат и наденьте чистую рубашку.
Я кивнул и собирался уже уйти наверх, в спальню Уотсона, куда перенес кое-какие необходимые вещи, в том числе и одежду, когда увидел, что фельдшер достает из саквояжа белые халаты для себя и доктора.
— О, я вижу, вы сторонник новейших веяний в медицине, сэр, — с уважением заметил я.
— У немцев и русских есть чему поучиться, — кивнул Андершо.
Я бросился наверх переодеваться. Подходя вновь к двери в гостиную, я успел перехватить у миссис Хадсон кастрюлю с горячей водой. На столе уже лежало несколько чистых простыней, одну из них фельдшер резал на длинные полосы.
— Это вам, — протянул он мне одну, — завяжите лицо.
Я повиновался. Стоял и смотрел, радуясь, что повязка скрывает мои трясущиеся губы. Я был совершенно уверен, что вид крови и вообще весь процесс операции не вызовет у меня дурноты, но я переживал за Уотсона. А тот лежал, пока что укрытый простыней, и терпеливо ждал. Фельдшер поставил на стул пульверизатор Листера, потом они с доктором переоделись, завязали лица и стали мыть руки.
— Вы встанете вот сюда, — сказал мне Андершо. — Старайтесь поменьше смотреть.
Предупреждение было нелишним, потому что мне предстояло стоять за плечом доктора, изображая Статую Свободы.
Фельдшер уже накрыл столик чистой тканью и занялся приготовлением инструментов. Загорелась спиртовка. Уотсон лежал головой к окну. Он посмотрел на меня и неожиданно подмигнул.
Я собрал всю волю в кулак и одобряюще кивнул. И вовремя. Фельдшер уже накладывал на нос Уотсона ткань, пропитанную хлороформом...
Саму операцию я помню плохо. Хотя в юности я изучал анатомию и даже бывал на демонстрациях в Бартсе, когда резали не только трупы, но и живых людей, я никогда не волновался. Вид крови меня совершенно не пугал, я видел трупы в таком виде, что впору описывать в книжонках за три пенни. Но одно дело анатомичка и безразличные тебе пациенты, на которых врачи оттачивают знания балбесов-студентов, и совсем другое — любимый тобой человек.
Однако, останься я за дверью, я бы, скорее всего, паниковал и рисковал действительно потерять сознание от страха за Джона. Сейчас же я приносил пользу, и это ощущение заставляло меня, стиснув зубы, держать фонарь именно в том положении, как велел мне доктор.
Через облако карболки, окутавшей стол, я видел, как Андершо делает надрез, и отвел взгляд. Я стал смотреть на лицо Уотсона. Слышал указания, которые Андершо отдает фельдшеру — о пинцетах, отсосе... Через запах карболки постепенно стал сочиться запах крови. Раздался тихий звук, похожий, как ни странно, на журчание воды, — это врач полез пальцами в рану. Фонарь в моей руке дрогнул.
— Поднимите выше! — рявкнул на меня Андершо, и я пришел в себя.
Еще несколько секунд, которые тянулись бесконечно долго.
— Вот она! Пинцет!
Я медленно выдохнул и осторожно посмотрел вниз. Что ж, сосуды доктор не задел. Я быстро перевел взгляд на лицо Уотсона. Я ожидал услышать металлическое звяканье, но за годы осколок и впрямь оброс тканями тела.
— Промываем и шьем, — сказал Андершо. — Можете опустить фонарь, мистер Холмс. Хм... Фицрой, заберите.
Фельдшер почти вырвал фонарь из моих онемевших пальцев.
— Но, должен сказать, я впечатлен, — сказал доктор, зашивая рану.
Я только кивнул. Руки у меня тряслись, как у старого пьяницы.
— Нога восстановится? — хрипло спросил я.
— Увидим. Как только доктор Уотсон очнется. Но думаю, нерв мы не задели. Вашему другу вообще повезло, что в ногу попал всего лишь осколок, а не пуля. Ну все... Накладывайте повязку, Фицрой.
— Когда Уотсон проснется? — спросил я.
— Минут через пятнадцать должен проснуться. Сейчас Фицрой перевяжет рану, и мы перенесем вашего друга в спальню. Приоткройте там окно — пусть комната немного проветрится.
Я бросился в соседнюю комнату, приподнял раму и сам высунул голову наружу, тяжело дыша. Сделав несколько глубоких вдохов, я вернулся в гостиную.
— Коньяк, доктор?
— Не откажусь.
Вот и настал день, когда пригодился подарок Майкрофта — настоящий французский коньяк. Я наполнил бокалы и протянул один доктору. Фельдшер тем временем складывал инструменты.
— Ну, мы тут не очень напачкали, — усмехнулся Андершо, разглядывая гостиную.
Немного крови все же попало на пол, и горничной миссис Хадсон предстояло провести несколько неприятных минут, но все остальное было легко поправить.
***
Я старался не смотреть на часы. Мне казалось, что время течет слишком медленно. Андершо пару раз подходит к Уотсону, щупал его пульс и спокойно возвращался к креслу. Наконец со стороны операционного стола послышался шорох. Андершо тут же бросился к пациенту. Он похлопал Уотсона по щекам, приводя в себя. Сначала тот ни на что не реагировал, лицо его было красным, он часто моргал, слезы потоком лились из его глаз, пульс, по словам доктора, частил. Казалось, что перед ним проносится череда лиц, в которые он напряженно вглядывался, силясь узнать. Потом он резко закашлялся, повернулся, и его вырвало желчью на халат Андершо. Уотсон схватился за предплечье доктора и попытался встать.
— Лежите, лежите, коллега, все уже позади.
— Нос ужасно жжет. Ужасающе сладко пахнет подсолнухами, Холмс. Они повсюду, громадные как дом, нависают и раскрываются один за другим, — громко и неожиданно внятно произнес Уотсон.
— Да, коллега, а теперь в кровать, — Андершо утер ему рот салфеткой и уложил обратно на стол, кивая фельдшеру.
Довольно скоро Уотсон, слава богу, полностью пришел в себя, даже чуть раньше, чем мы ожидали, — уже лежа в проветренной спальне, где все еще попахивало карболкой и медью, но дышать было можно. Андершо, не слушая возражений, сделал ему укол морфия и оставил запас еще на две инъекции, хотя его пациент заявил, что морфий у него есть.
— Мое дело оставить, коллега. И не пренебрегайте обезболиванием.
Еще одно облегчение я испытал, когда выяснилось, что нервы в ноге не пострадали.
— Ну вот, старина, вы теперь будете молодец молодцом, — улыбнулся я.
Андершо велел звать его в случае чего, благо жил он относительно близко от нас, и сказал, что завтра приедет сделать перевязку и осмотреть больного.
Фицрой уже успел перетащить стол и саквояжи в экипаж и ждал патрона там. Я проводил доктора до двери, тепло попрощался с ним, но когда дверь закрылась, я прислонился к стене и закрыл глаза.
— Мистер Холмс, как доктор Уотсон? — услышал я голос миссис Хадсон.
— С ним все будет в порядке, — ответил я, посмотрев на нее.
— Пока доктора оперировали, пришла телеграмма из "Диогена", а еще мистер Грей прислал лимоны и написал, что они полезны после наркоза.
Я кивнул.
— Надо послать ответ. Что с Уотсоном все хорошо и заодно поблагодарить за заботу.
Миссис Хадсон вручила мне телеграмму. Грей сообщал, что он уведомил Майкрофта по своим каналам. Я поднялся наверх.
— Ну вот, дорогой, доктор уехал, — заговорил я, придвигая к кровати стул. — Завтра сделает вам перевязку. Как вы?
— Живой... вроде бы, — отозвался Уотсон, — нога не болит, но с головой что-то.
— Это естественно, — я взял его за руку. — Хлороформ, потом и морфий. Того гляди, подсолнухи запоют.
— Не надо... скорее уж заиграют на скрипке, — хрипло попытался засмеяться Уотсон. — Бедный, не представляю, как вы все это выдержали.
— Я бедный? Да я просто держал фонарь и смотрел на вас.
Уотсон вдруг тихонько захихикал.
— Да, понимаю, — кивнул я. — Выглядело это, должно быть, комично. Каланча с фонарем.
— Боже, как я люблю эту каланчу, — тон Уотсона вдруг резко сменился.
Я наклонился и прижался лбом к его плечу. Я понимал, что это все хлороформ и морфий, но знал: Уотсон и думает точно так же, просто мы редко говорили друг другу такие вещи. Он погладил меня по голове.
— Пить хочу.
— Вам нельзя, но Грей прислал лимоны. Сейчас я нарежу и принесу.
Я поцеловал Уотсона в щеку и вышел на лестницу. Нужно было торопиться... Я сделал несколько шагов вниз по лестнице, но вынужден был ухватиться за перила: ступени расплывались у меня перед глазами. Только этого не доставало. Я быстро вытер глаза и поспешил на кухню, улыбаясь, как самый последний влюбленный идиот.
Майкрофт Холмс
Я вышел на перрон и неожиданно увидел Грея. Когда пришла его телеграмма, моя миссия в Париже еще не была окончена. Минут десять я промучился, прежде чем решить, что дела не так важны, как мое желание немедленно вернуться в Лондон. О своем решении я не известил ни брата, ни секретаря. И вот этот самый секретарь теперь невозмутимо стоял около моего вагона с цветком герберы в руке и улыбался, словно встречал даму. Впрочем, как я понял, он просто отследил продажу билетов на паром, ведь мне пришлось покупать их на собственное имя, а не на то, которое я использовал во Франции.
— Все в порядке, сэр, — сказал Грей, и я понял, для чего он меня встречает. — Я послал вам телеграмму, когда узнал, что операция прошла успешно, но телеграмма вас уже не застала. Экипаж ждет. Ваш багаж?..
— Боюсь, я оставил его там, — вздохнул я.
Грей благоразумно не стал сокрушаться, лишь усадил меня в экипаж, и я отправился на Бейкер-стрит. Сидя в экипаже, я вертел в пальцах цветок, который секретарь мне все-таки всучил, и у меня почему-то не хватало духа просто выбросить герберу в окно. Грей нашел что выбрать. Даже для петлицы не годится.
Мне открыла миссис Хадсон. Еще с порога я учуял запах карболки.
— О, мистер Холмс! — домашняя хозяйка моего брата всплеснула руками. — Слава богу, вы приехали! У нас тут такое творилось! Бедный доктор!
Видимо, она держалась из последних сил все это время, потому что вдруг заплакала. Я растерялся. При всем моем уважении к этой почтенной даме меньше всего мне бы сейчас хотелось утешать ее.
— Грей сообщил, что операция прошла успешно, почему вы плачете? Ну-ну, успокойтесь, пожалуйста. — Я неловко протянул ей злосчастную герберу.
— Простите, сэр, я так переволновалась. — Миссис Хадсон утерла глаза платочком. — Они всю ночь не спали. С утра приезжал хирург, сменил повязку. Кажется, доктор Уотсон все-таки задремал.
— Хорошо, буду иметь в виду.
Я тоже всю ночь не спал, и сейчас вдруг почувствовал себя уставшим. Слава богу, миссис Хадсон догадалась взять у меня трость, перчатки и шляпу, и я, повесив плащ, поднялся наверх.
Брат в халате и рубашке без воротничка сидел в гостиной на диване, дверь в его спальню была слегка приоткрыта, видимо, Джон и правда задремал. Шерлок открыл глаза, увидел меня, моргнул и приложил палец к губам. Я только головой покачал.
— Все в порядке, не волнуйся, — пробормотал брат, как мне показалось слегка виновато.
— Почему такая срочность? Что произошло? Почему не у меня, а тут, где почти нет места?
— Он упал… — Шерлок замялся и вздохнул. — Голова закружилась, был обморок. Видимо, падение спровоцировало движение осколка. Пришлось оперировать срочно.
Я сел в кресло. Ну вот... дожили...
— А что врач? Что он говорит по поводу обморока? — я старался не повышать голос.
— Ничего, он же хирург, ему было не до обмороков. Но Уотсон тоже врач, если ты не забыл. Он считает, что обморок был от переутомления.
— А ты куда смотрел?! — зашипел я.
Шерлок нахмурился:
— Майкрофт, мы уже семь лет вместе. Уотсон всегда рад помочь мне, ты же знаешь. Да, было много работы последние дни, и он возится с новым домом и с практикой, но...
— И часто он за семь лет в обмороки падал?! — не дал я брату договорить. Почему-то на меня стало накатывать даже не раздражение, а что-то вроде облегчения, которое ранее не могло найти выхода.
— Это случилось в первый раз. В обмороки обычно падаю я.
— У тебя причины есть... физиологические... — Я закрыл глаза и попытался сосчитать до десяти. Не хватало нам поссориться... — Как он сейчас?
— Это не от кокаина я падал в обмороки, а от переутомления и оттого, что забывал поесть, когда работал. Уотсон наконец уснул, но его беспокоит нога, а он пытается обойтись без обезболивания. — Шерлок поднялся с дивана и бесшумно прошелся по комнате, не забыв заглянуть в щель приоткрытой в спальню двери.
В самом деле, что я взъелся на брата, будто он в чем-то виноват? Джон не ребенок и бывает порой упрям, почти как я сам.
— Ладно, извини. Я ему четыре года про операцию говорил, а последние три месяца — чуть не каждый день. А вышло все внезапно.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло. А то он так и тянул бы до бесконечности.
— Да, наверное... — я устроился в кресле удобнее. — Не любит наш Джон лечиться... или врачей боится?
— Любой врач, насколько я мог наблюдать за ними, почему-то коллег не жалует.
— Потому что они все — шарлатаны, и знают об этом... вот что. Налей мне выпить, я тоже всю ночь не спал.
— Все? И даже Уотсон шарлатан? — миролюбиво (он вообще был настроен как-то чересчур миролюбиво) усмехнулся брат, наливая мне коньяк. — Ты не голоден?
— Не голоден. Спасибо, — я не ел со вчерашнего дня, но даже помыслить, что надо что-то съесть, не мог. Волнение — лучший способ похудеть. — Конечно, и Джон тоже шарлатан. Чем он хуже других?
— Я надеюсь, ты так не думаешь. Может, всё-таки попросить миссис Хадсон принести тебе хотя бы сэндвичи с кофе?
— Нет, правда не надо. Ты сам-то ел? — вспомнил я наконец свою любимую фразу.
— К...кажется.
— Ясно... — Я встал, чтобы немного размяться, поставил было пустой бокал на каминную полку, подумал, налил себе еще из знакомой бутылки и пересел на диван. — Поскольку время к чаю... что эти шарлатаны обещают? Какие перспективы? Сколько ему лежать... и вообще?
— Пусть отдохнет. — Шерлок сел рядом и привалился к моему боку. — Я попросил врача продержать Уотсона в постели подольше.
Я обнял брата за плечи и немного выдохнул.
— Вот плохо, что он сам врач. Не будет никого слушаться... сам все знает лучше всех. Ты прости, мой мальчик. Налетел я на тебя что-то...
— Ничего. Ты волновался, — вздохнул Шерлок. — Я думаю, если ты будешь приходить к нему для осмотра, он согласиться посидеть дома.
— Я же не единственный его пациент, но остальные переживут. Ужасное ощущение, когда знаешь, что от тебя ничего не зависит. Вообще ужасно, когда так происходит... А у меня еще попутчик был, всю дорогу хотел услышать мое мнение о будущем Нового Света.
— Просто болтун? — насторожился брат.
— Возможно, нет, но мне было не до него. Мало ли мистеров Холмсов, почему я — это обязательно я?.. Но даже если он знал точно, то мне было не до него. А если просто болтун — тем более.
— Прекращай эти поездки в одиночку. Прости, но ты, кажется, совсем забыл об осторожности. Ты хочешь сказать, что тот тип называл тебя по фамилии?
— Нет, я сам ему фамилию сказал. Он оказался моим попутчиком на протяжении всего пути до Лондона, первым представился... что было делать? Я же под своей фамилией ехал, и билеты были на меня.
У Шерлока поначалу даже пропал дар речи.
— Как ты решился ехать под своей фамилией? — спросил он наконец. — О чем ты думал?
— Не ворчи. А что делать было? Туда я ехал под чужой... а обратно вот... неурочно. Я получил телеграмму и поехал в порт, а там не оказалось билетов для мистера N из Эдинбурга. И ни для кого на ближайшие три дня. Для мистера Холмса нашлись...
— Грей не мог написать в телеграмме, чтобы ты не волновался?
— Я просто не успел получить его вторую телеграмму, где он сообщал, что все в порядке. Но я так испугался за Джона, что даже багаж оставил в гостинице.
— Надеюсь, там не было ничего важного?
— Нет, что ты. Я уже опытный «шпион». В чемодане осталась только одежда и белье, и даже без меток. Собственно, в Италии и во Франции мне осталось отработать еще четыре города. Если поедешь со мной, я буду не один. Недели на три-четыре, а? Примерно месяца через полтора. Там осталось проверить восемнадцать человек, и почти все они... скорее твои клиенты, чем мои. Так что не думай, будто я просто придумываю тебе дело, брат. Я и на самом деле не очень представляю, как работать с некоторым контингентом... увы. И мы закроем это направление и вплотную примемся за наши внутренние дела. Как ты?
— Конечно, Майкрофт, — брат сжал мою руку. — Надеюсь, я еще не растерял остатки разума и могу быть тебе полезен.
— Не наговаривай на себя, мой мальчик. Кстати, у меня семь новых пациентов для Джона. В рамках, так сказать, нашего сотрудничества. Не уверен, что ему надо сильно расширять практику на стороне, эти клиенты принесут больше дохода... во всех смыслах. Ну полно. Как вы тут ночь провели?
— Я боялся, что будет хуже, — признался Шерлок. — Правда, если бы Уотсон согласился на второй укол, он бы поспал. А так я отвлекал его как мог, даже читал вслух. Представляешь, рукопись этой вашей фантастической повести про индийские сокровища.
Я покосился на брата. Будь Джон в порядке, он вряд ли попросил (бы) Шерлока стать редактором истории о своей якобы любви к мисс Морстен.
— Все в порядке, дорогой, не смотри так, — усмехнулся Шерлок. — Это было даже забавно, ведь мы правили саму историю убийства. У Уотсона замечательно получился кусок с Шерманом и его собакой. Думаю, старик очень удивится, когда купит журнал: решит, что у него разыгрался склероз. Я-то иногда использовал его ищейку, но точно не посылал за собакой Уотсона.
— О... Значит, получается хорошо? — оживился я, как всегда бывало, когда речь заходила о рассказах Джона.
— Да, бодро так... был там, правда, один эпизод... Мне решительно не нравится, когда мисс Морстен хватает Уотсона за руку. Ночью! В чужом парке!
Я поначалу даже испугался, но увидел, что Шерлок шутит.
— А ты где был, позволь тебя спросить?
— Успокаивал рыдающую экономку убитого.
— Получается, это мисс Морстен сделала... — Я не успел договорить. Из спальни раздался голос Джона.
— Холмс? Майкрофт приехал?
— Да, дорогой, — отозвался брат.
Ну, раз меня ждали... я не стал спрашивать разрешения, а просто встал и пошел в спальню.
Джон полусидел на кровати, опираясь на подушки. Видимо, он уснул сидя, и Шерлок не стал его будить. Я успел заметить только круги под глазами, но в целом Джон выглядел даже лучше, чем я надеялся. Я был уверен, что мне попадет от моего доктора, как уже слегка попало от брата, но начал с того, что молча обнял его. Обнимая меня в ответ за шею, Джон неожиданно объятия задержал, давая мне возможность погладить себя по спине.
— Хорошо, что все позади, — наконец пробормотал я.
— Да... Вы были правы — давно надо было. Еще когда я познакомился с Андершо.
Шерлок вошел следом за мной со вторым стулом.
— Что уж теперь. Главное, что все обошлось. Не вздумайте вставать раньше времени, дорогой мой. Не думайте ни о каких пациентах, пока не поправитесь окончательно!
— Мне бы до свадьбы встать, — проворчал Джон, но тут же взглянул на Шерлока: — Простите, дорогой.
— Полно вам, — отозвался тот. — У вас появился хоть какой аппетит? Вы уже сутки с лишним ничего не ели.
— Не знаю.
Но видно было, что Джон сомневается.
— Появился, появился! Уж от чаю и сладкого-то вы же не откажетесь? Давайте велим миссис Хадсон послать в кондитерскую. А то я тоже, между прочим, сутки... — я взглянул на часы, — ого, больше суток не ел ничего! Даже Шерлок за компанию съест пирожное, ну хотя бы кекс. Да, мой мальчик?
— Это вам с Шерлоком сладкое, — улыбнулся Джон, — а мне бы бульону. Можно с гренками.
Шерлок кивнул и вышел через вторую дверь спальни сразу на лестницу.
— Миссис Хадсон! — услышали мы его крик.
Джона затрясло от смеха, но он тут же охнул и поморщился.
Наверное, я отреагировал зеркально, потому что Джон тут же успокаивающе похлопал меня по руке.
— Сильно болит? — не удержался я.
— Побаливает, — уклончиво ответил он.
— Джон, милый, может, не надо отказываться от обезболивания? С двух-трех уколов привыкания не будет. Не берите вы с меня пример, ей богу. Или, хотите, я тоже соглашусь, когда меня в следующий раз со спиной прихватит и вы предложите укол. Хотите? Вы сейчас, а я потом — обещаю.
— Майкрофт, я хорошо знаю, что привыкают и с двух уколов. Ничего со мной не случится, переживу. Болеть она будет — пусть и не так сильно — еще достаточно долго, но к таким болям я уже привык.
Что тут скажешь... я бы тоже отказался.
— А между тем, — вернулся в спальню Шерлок, — доктор был готов на укол морфия ради того, чтобы присутствовать на операции.
— А как он мог на ней отсутствовать? — не понял я.
— Ну, чтобы не проспать ее. Нам с хирургом пришлось уговаривать Уотсона на хлороформ.
— Возможно, с моей стороны это и правда была глупость, — признался Джон. — Хотя я вроде бы доверял Андершо. Но Холмс напугал меня, что я могу сболтнуть лишнего под морфием.
— Милый, да у вас и после хлороформа подсолнухи цвели, — со странной нежностью в голосе сказал Шерлок.
Я представил себе эти подсолнухи и, наверное, покраснел. Хорошо, что эти двое смотрели не на меня, а исключительно друг на друга.
Видимо, миссис Хадсон уже успела приготовить бульон к ланчу и только разогрела его. А в кондитерскую горничная сбегала очень быстро — надо же, какая исполнительная особа, хотя и глупая. Мы с Шерлоком собирались было покормить Джона, предлагая по очереди свою помощь, но он заявил, что у него оперировали ногу, а не руку. Убедившись, что поднос стоит удобно и Джон вполне справляется, мы оба набросились на сэндвичи и сладкое, чтобы поскорее хоть как-то утолить голод и не страдать от чудесного запаха бульона. Шерлок успел съесть сэндвич и волован, когда я заметил, что чашка в его руке как-то странно клонится вперед.
— Шерлок! Чай с простыней наверняка плохо отмывается!
Брат встряхнул головой.
— К тому же они практически закончились, — пробормотал он. — Надо было попросить у миссис Хадсон кофе. От еды меня разморило.
— Я доем, и ложитесь рядом, — сказал Джон. — Поспите.
— Не греши на еду, просто ты не спал, — я забрал у брата чашку. — Ложись, действительно. А я пока буду подлизываться к Джону: может, он и мне даст почитать новую повесть еще до ее окончания?
Джон доел бульон почти до конца — хороший знак. Миссис Хадсон пришла за посудой, и я попросил ее нас не беспокоить.
— Если что-то понадобится, мы вас позовем. Вам тоже нужно отдохнуть.
— Хорошо, сэр, — миссис Хадсон даже присела, а потом забрала поднос и ушла.
Шерлок со вздохом встал со стула, снял халат, скинул домашние туфли и осторожно перебрался через Джона к стенке. Он лег на бок, и я заметил, что он погладил руку Джона.
— Ложитесь как вам удобнее, дорогой, — сказал тот. — Нога-то левая. А вы спите на правом боку.
Шерлок, не открывая глаз, поцеловал Джона в плечо, повернулся носом к стенке и почти мгновенно уснул.
— Совсем я его замучил, — вздохнул Джон и провел рукой по его волосам, — мы еще и от сиделки отказались...
— А зачем она вам, господи?
Джон посмотрел на меня и усмехнулся.
— Как зачем? Вы, когда я вас в постель укладываю и рычу, чтобы не вставали хотя бы дня три, встаете?
— Нет, конечно, если обещал — лежу, — оскорбился я.
— Вообще не встаете? — уже откровенно засмеялся Джон. — А в ванную?
— Ну, в ванную — не считается. Как вы себе представляете — трое суток не...
— Вот именно, — перебил меня доктор. — А мне не встать. Обычно такие вещи поручают сиделке, но Шерлок заявил, что будет все делать сам.
— Ну и правильно заявил, — я пожал плечами. На мой взгляд, это само собой разумелось. — Если нужно — скажите мне, не будите его.
— Пока не нужно, это я к слову. Вам бы тоже поспать, Майкрофт. Не спали ведь? — улыбнулся Джон.
— Вы же знаете, что одна ночь для меня ничего не значит.
— Ну да, когда вы с бумагами возитесь, а не когда рывком в дорогу. Напугал я всех...
— Напугали, что уж.
— Я и сам испугался, — пробормотал Джон, пытаясь сесть в постели.
— Куда это вы? — всполошился я, не забывая, впрочем, говорить шепотом, чтобы не разбудить брата.
— Да просто затекла спина.
Это мне было более чем знакомо. Я постарался как можно осторожнее помочь Джону изменить положение, пересел со стула в изголовье кровати и стал разминать Джону плечи и лопатки. Уж я-то знаю, как затекает спина от непрерывного лежания.
— Прочная кровать у Шерлока, троих выдерживает, — пошутил я. Джон, не оборачиваясь, кивнул, но ничего не ответил. — Что такое, друг мой?
Я покачал головой и притянул Джона к себе, чтобы он оперся мне о плечо. Он опустил руку и вцепился в одеяло.
— Все будет хорошо, все пройдет, — я погладил его по голове.
— Я вчера испугался. Так испугался... до паники, — признался он и замолчал.
— Любой бы испугался, дорогой: вы потеряли сознание неожиданно, и операция...
— Операция, наркоз. Я смертельно боюсь хлороформа. Был почти уверен, что не проснусь больше, никогда уже не увижу ни его, ни вас...
— Господи, бедный вы мой...
— От хлороформа, бывает, просыпаются во время операции, а иногда не просыпаются вообще. Не всякий фельдшер может правильно рассчитать дозу. В сентябре у меня «ушел» пациент на столе. Всего-то надо было вскрыть нарыв, можно было обойтись уколом, но он просил усыпить его.
— Ему не повезло. Но вы не были виноваты, — сказал я как можно мягче.
— Стыдно...
— Отчего?
— Шерлок решил: я боюсь, что стоит мне заснуть — он сделает себе укол. Даже не упрекнул в таких мыслях, пообещал не делать этого. Терпит вот до сих пор. А мне не хватает духу признаться, чего именно я боюсь. Врач... господи...
— Врач — потому и знаете лучше других, что хлороформ опасен. Бояться не стыдно, милый мой доктор. Стыдно давать страху решать за вас. Вы поступили мужественно.
— Я расскажу ему. Лучше признаться в собственной слабости, чем давать ему повод винить себя. Я обязательно расскажу. Верите?
— Конечно.
Мы посидели пару минут молча, наконец Джон глубоко вздохнул и расслабился.
— А знаете, правда стало легче, — сказал он.
— И слава богу.
Но я подумал, что Джон напрасно изображает из себя при Шерлоке «стойкого оловянного солдатика». Мой брат, когда дело касалось личных проблем, лишался способности мыслить логически, и если дать ему повод делать неправильные выводы и в чем-то обвинять себя, он скорее сорвется, чем если будет знать правду.
Когда мой брат проснулся, мы втроем решили все же уведомить наших дам о случившемся. А как иначе? Им теперь предстояло самим позаботиться о новом доме. Я решил, что пошлю им в помощь Грея. В тот день я оставался на Бейкер-стрит и ночевал наверху, в комнате Джона, а Шерлок спал на диване, чтобы ненароком не потревожить больного. Не знаю, проспал ли Джон всю ночь, потому что сам я проснулся уже достаточно поздно — сказалась усталость. Я даже пропустил приезд хирурга, но Шерлок сообщил мне, что Андершо был доволен состоянием шва.
Правда, наш диалог с братом состоялся уже после того, как я пережил пару неприятных минут. Проснувшись утром, я даже не побрился и не надел пиджак, а сразу поспешил вниз, чтобы проведать нашего больного, — и столкнулся у него в спальне с Айрин. Она первой приехала проведать его, оставив Сесила на Мэри. Видимо, Шерлок предупредил миссис Хадсон, что могут приехать дамы и их следует пропустить. Вряд ли квартирная хозяйка задавала какие-либо вопросы насчет того, что это за дамы и почему их нужно впустить, хотя в доме больной. Миссис Хадсон вообще слушалась Шерлока беспрекословно. Я только успел поздороваться с Айрин и тут же бросился наверх, а Шерлок сжалился надо мной и потихоньку попросил принести мне горячей воды, чтобы я мог побриться.
С Айрин в то утро я успел в результате обменяться лишь несколькими фразами. На тумбочке у кровати Джона лежал новый шедевр Сесила — мальчик нарисовал радужное будущее, как мы все вместе гуляем в парке. Я был похож на шарик, деревья парили в воздухе, а Джон шел по дорожке, странно сгибая в колене ногу. Вероятно, это должно было означать, что она уже не болела и он мог таким странными образом «маршировать».
Я потихоньку спросил Джона, рассказал ли он Шерлоку о причинах отказа от хлороформа. Джон только молча кивнул. Но я не заметил, чтобы мой брат вернулся к своей пагубной привычке. И слава богу.
Я приезжал на Бейкер-стрит ежедневно. Шерлок держался и ухаживал за Джоном с редкостной заботой. Но Джон решительно стал пользоваться костылями на четвертый день, чтобы самостоятельно добираться до ванной комнаты и туалета. Получались у него эти походы с трудом, Шерлок бдительно следил и иногда выступал в роли третьего костыля. Андершо приезжал ежедневно и с каждым разом убеждался, что никаких осложнений или инфекции, слава богу, опасаться не приходилось. Когда Джону сняли наконец швы, он понемногу стал ходить с тростью — сначала по квартире, потом однажды вместе с Шерлоком он приехал ко мне. Я очень обрадовался им обоим, хотя и поглядывал за ужином на брата с некоторым беспокойством: слишком уж Шерлок был оживлен. Но, возможно, он просто радовался тому обстоятельству, что его Джон принадлежал пока всецело ему: свадьбу перенесли на начало января.
