Ночь прошла спокойно, хотя, конечно, Гарри несколько раз просыпался, желая завести руки за голову или просто лечь поудобнее. Утром, когда хлопнула дверь, он уселся в угол денника, опершись спиной о стену, и стал ждать. Однако к нему так никто и не зашёл. Пара конюхов, тихо переговариваясь, отвели лошадей в леваду, а потом вернулись и принялись чистить денники. Гарри несколько раз окликнул их, но с тем же успехом он мог кричать в пустоту — наверное, им было приказано не обращать на него внимания, и ослушаться они не могли. И что теперь? Надеяться на то, что про него забудут, было глупо, оставалось только ждать. Только вот чего: куска хлеба или пыток? Когда Гарри совсем отчаялся, он услышал тихое покашливание за перегородкой.
— Сэр Гарри, как вы?
Заходить к нему Добби не стал, вместо этого перебросив большой кусок хлеба через дверь. Поймать Гарри не смог, но поднял и с удовольствием принялся есть.
— Теперь отлично...
— Добби ещё принесёт воды.
— Спасибо. Есть какие-нибудь новости?
Гарри изо всех сил старался быть деликатным, чтобы не спугнуть старика, который, как казалось, был единственным, кого хоть немного интересовали дела Гарри... хотя, может, просто никто не знает, где его искать. Хорошо, если его хватились к вечеру, а вдруг нет? Добби чинно сложил руки на двери денника и опустил на них голову, явно устраиваясь надолго.
— Сегодня с утра приехал солиситор. Его вызвал хозяин, потому что хочет предъявить обвинение в фелонии...
— Мне?
Гарри похолодел. Пусть в судебном праве он разбирался плохо, но точно знал, что фелония каралась смертной казнью и конфискацией имущества.
— Вас пока считают дополнительным участником.
— Дополнительным? — сердце Гарри тревожно забилось.
— Ну да, потому что поймали основного, только это... — Добби заговорщически понизил голос, — большой секрет. Поэтому и солиситор к вам придёт попозже.
Никаким дознавателем Гарри уже было не запугать — не Макнейр, и хорошо! — вот только ждать не хотелось. Время здесь тянулось невероятно долго, и не было никакой возможности отвлечься от боли в стёртых запястьях. Любое движение рукой заставляло железные наручники снова и снова бередить раны, а совсем не шевелиться Гарри не мог. Он прикусил губу, стараясь сдержать невольный вскрик, и поинтересовался:
— А кто его поймал?
Добби несколько раз оглянулся, прежде чем прошептать:
— Друг хозяина.
Неужели Блэк? Но это означало, что в таборе уже знают о нелепом обвинении и пытаются помочь. Гарри облегчённо вздохнул и хотел спросить Добби про Северуса, но тот, снова воровато оглянувшись, пропал, словно его тут и не было. Вместо него появился Гойл, который, ворча, принёс воды и даже полил, помогая Гарри умыться, а потом, внимательно осмотрев руки Гарри, куда-то ушёл. В голову полезли всякие ужасы вроде страшных рассказов Ронни об изощрённых пытках с непременным посыпанием ран солью.
Однако Гойл принёс горшочек, который поставил на солому рядом с Гарри. Узнать лошадиную мазь от ран и натёртостей было проще простого.
— Ты это... смажь... полегчает.
— Спасибо.
Наверное, Гойл не привык слышать слова благодарности, потому что покраснел и, кажется, смутился.
— Ты это... парень, не бойся... намажь там себе всё... ну, ты знаешь. И вообще, если не ты лошадь свёл, то тебя не сильно накажут... так, для острастки...
Утешать Гойл тоже не привык и не умел, но Гарри всё равно стало легче. Он сдвинул оковы и нанёс мазь, думая, что если хорошо постараться, то можно попытаться избавиться от наручников — просто пожирнее намазать и выскользнуть. Кажется, Гойл тоже о таком подумал, потому что предупредил:
— Только не дури, парень... не снимай, а то на тебя ошейник железный наденут... сбежать-то всё равно не сможешь.
Наверное, он был прав, но не попробовать Гарри не мог. Стоило Гойлу уйти, как он сначала освободил левую руку, а затем правую. Мазь оказалась чудо как хороша, только вот проделать тот же фокус с ногами не получилось. Ну и не беда! Гарри ещё раз обильно смазал запястья и улёгся на соломе, принимаясь рассуждать о своей судьбе. Участие Блэка согревало, ведь больше ни одному «другу хозяина» не было до Гарри никакого дела, но интересно, как там Северус? Злится, наверное, что Гарри опять влип... и наверняка пытается его вытащить... Стоило закрыть глаза, как стали вспоминаться случаи, когда Северус отчитывал Гарри, никогда не повышая голоса и старательно скрывая беспокойство во взгляде. Как он сказал? Плохой опекун? Конечно... это ведь он пугался намного больше, когда Гарри ломал руку, падая с чужой лошади... это ведь он придумывал какие-то отвары, которые лечили лихорадку, подцепленную Гарри на болоте, где они с Ронни пытались найти красных колпаков... это ведь он всегда оказывался рядом, когда была нужна помощь...
Гарри успел два раза поспать, прежде чем услышал скрип открываемой двери. Он едва успел надеть наручники и зарыть горшок с мазью в соломе.
— Так-так...
В появившемся человеке Гарри сразу узнал солиситора — этот цепкий взгляд маленьких глазок и немного брезгливое выражение лица просто не могли принадлежать никому другому.
— Добрый день.
— А он добрый? Мне так не кажется, молодой человек...
Голос у солиситора был скрипучим, и от его интонаций у Гарри пробежал холодок по спине. Впрочем, своё дело судейский знал хорошо, это стало понятно, когда Гарри проболтался о своей ночной вылазке в поместье. Конечно, о развлечениях маркиза не было сказано ни слова, но почему-то показалось, что солиситор прекрасно о них осведомлён. Про ночную встречу с грумом пришлось рассказать три раза, и Гарри почувствовал себя, словно его выпотрошили. А солиситор лишь потирал руки и довольно скрипел:
— Так-так...
Он так и ушёл, не ответив Гарри ни на один вопрос, кроме того, как к нему обращаться. «Кричер!» Вот и гадай теперь — имя это или фамилия. Подробности своего «дела» Гарри узнал у Добби. Тот подробно расписал, что злоумышленник пойман, раскаялся, и теперь только-то и осталось, что дождаться суда.
— Суда?
— Конечно! — Добби сиял, как соверен. — И я не сомневаюсь, что вам, сэр, присудят какую-нибудь малость и отпустят, а вот подлый вор будет наказан сполна! Подумать только — покуситься на имущество нашего господина!
Добби негодовал, но так и не назвал имени злоумышленника, оставалось только довольствоваться догадками и радоваться отсутствию подозрений. Гарри ничуть не удивлялся, что его держат связанным: наверняка, маркиз зол на него за... пусть будет — за нескромное поведение! Добби уже собрался уходить, когда вдруг хлопнул себя по лбу:
— Чуть не забыл! Вам же просили передать, что всё будет хорошо!
— Кто? — встрепенулся Гарри.
— Этот... как его... ну же...
— Кто?
— Я забыл, как называется ваш главный. Он приходил сюда, и господин даже уделил ему несколько минут... мой господин такой великодушный...
Сердце Гарри билось где-то у горла, и радость оттого, что Северус пришёл и попытался ему помочь, боролась с мучительной ревностью.
— Они разговаривали в доме?
— Нет, что вы, сэр! — Добби даже всплеснул руками. — В той самой беседке, где вы рисовали госпожу... жалко, что вы больше не рисуете... госпожа теперь сама ходит в ваш табор на этюды, заставляя Добби волноваться...
Гарри совсем не интересовали дела маркизы, но спрашивать про Северуса было неосмотрительно. Впрочем, была надежда, что Добби ещё чего ненароком выболтает, поэтому беседа продолжилась:
— А почему волноваться?
— Как же, сэр! Мистер Лавгуд такой интересный мужчина... не дурак же он! А что если пойдут слухи?
Добби ещё немного посокрушался про досужих соседей и ушёл, не сказав больше ничего интересного, но даже воспоминания о приходившем сюда Северусе хватило, чтобы начать блаженно улыбаться и верить, что всё и в самом деле будет хорошо.
***
Несколько дней не происходило ничего особенного, и Гарри стало казаться, что он сходит с ума. Появлявшиеся конюхи не замечали его так старательно, что приходилось себя щипать, чтобы убедиться в реальности происходящего. Добби с завидной регулярностью приносил хлеб, воду и почему-то морковку. Впрочем, её-то он как раз мог брать из кормушек лошадей, но Гарри грех было обижаться на попытки разнообразить свой рацион. Огорчала только неразговорчивость Добби во всём, что касалось следствия и дел в таборе. Старик охотно болтал о всякой ерунде, но больше ни словом не обмолвился о Северусе. Оставалось смириться и ждать. Гарри наловчился снимать наручники, и запястья стали заживать: мазь была чудо как хороша. На третий день явился Кричер и произнёс пафосную речь, смысл которой свёлся к тому, что судья Крауч — да продлит господь его дни! — согласился провести выездное заседание уже завтра. Для Гарри это означало то, что его скоро отпустят: даже Добби был непоколебимо уверен в этом.
Всю ночь Гарри снилось возвращение в табор. Северус выходил ему навстречу, тревожно вглядываясь в глаза, а потом молча брал за руку и вёл в своё вардо. Там почему-то весь пол был завален сеном, а в воздухе самым волшебным образом парили свечи. Северус, не отводя взгляда, начинал раздеваться, отчего Гарри замирал на месте, забывая не только дышать, но и избавляться от одежды. Зато потом, когда полностью обнажённый Северус тихо спрашивал: «Ну что же ты?» Гарри в одно мгновение рвал на себе все эти мешающие тряпки и опускался перед Северусом на солому, обнимая его колени. Он утыкался лицом в прохладное бедро и, дурея от собственной смелости, осторожно облизывал чуть влажную солоноватую кожу. Северус вздрагивал всем телом и тихо стонал, заставляя Гарри окончательно терять голову…
Надо ли говорить, что утро наступило слишком быстро, вынуждая Гарри злиться на Крэбба, появившегося так не вовремя? Правда, всего одного взгляда на хмурую физиономию кузница хватило, чтобы болезненное возбуждение бесследно пропало.
— Значит, умный, да?
Гарри тихо вздохнул и попытался надеть наручники, снятые на ночь. Крэбб только осуждающе покачал головой и отобрал железки:
— Успеешь ещё!
Затем Крэбб всего парой точных ударов избавил Гарри от связывающих ноги оков и протянул руку, помогая подняться. Гарри неловко переминался с ноги на ногу — без тяжести, которая стала уже привычной, он чувствовал себя словно голым.
— Давай руки!
Очевидно, на суд полагалось прийти связанным. Гарри не возражал, признавая закон. На всякий случай он сообщил Крэббу, что не собирается бежать, чем заслужил кривую усмешку:
— Конечно, не собираешься, потому что тебе никто не позволит.
Для судебного заседания де Малфой выделил большую комнату и даже не поскупился на привлечение репортёров. Один угол комнаты был огорожен конструкцией, напоминающей клетку. Гарри ничуть не удивился, когда его направили прямиком туда, а вот когда привели грума и, не церемонясь, втолкнули к нему, задав направление пинком, то многое стало понятным. Значит, вот оно как! Грум выглядел изрядно потрёпанным и был таким жалким, что не возникало сомнений в том, на ком Макнейр оттачивал своё пыточное искусство.
Зал постепенно наполнялся людьми. Хоть Гарри и обрадовало появление Блэка и Артура, но когда он заметил Северуса, то больше не мог ни о чём думать, пытаясь понять, о чём он думает. Сердце ритмично выстукивало только одно: «Он здесь! Он здесь! Он здесь!» Взгляд Северуса поймать не удалось, особенно старательно изображая безразличие, и Гарри тратил все свои силы, чтобы ничем не выдать преступное влечение. Заседание проходило как во сне. Гарри мельком глянул на судью Крауча в великолепном белом парике, невнимательно выслушал обвинительную речь Кричера. Он даже слегка посочувствовал груму с необычной фамилией Петтигрю — того отправили прямиком в Вормуд-Скраббс, а об этой тюрьме ходили самые мрачные слухи. Оказалось, что подлый грум обманул доверие хозяина и собирался увести «жеребца редкой масти» из поместья.
Петтигрю вступил в сговор с неким «третьим лицом», которое обещало обеспечить ему защиту и приличную сумму денег в обмен на коня. Имя этого лица так и не было произнесено, но можно было догадаться, что это был один из братьев Лейстранджей, а «защитой» была возможность обвинить во всём Гарри. Конечно же, маркиз, увидев, как они договаривались на ярмарке, первым делом решил, что знает преступника, и чуть было не упустил грума, который попытался тайно вывести коня за пределы поместья, но был пойман Блэком.
Блэк вставал, кланялся восторженной публике, принимал поздравления от судьи Крауча… в общем, чувствовал себя гвоздём программы, как и любил. А вот Северус почему-то вёл себя очень странно. Он ни на мгновение не расслаблялся и сидел с такой прямой спиной, что Гарри невольно проникся его тревогой. Может, он знает что-то такое, на что Гарри попросту не обратил внимания? Тревога росла медленно и неотвратимо. Гарри безотрывно смотрел на Северуса из-под опущенной на глаза чёлки и гадал, чего же он так опасается. Это выяснилось, когда Кричер назвал имя Гарри, а судья Крауч внимательно уставился на него. По спине пробежала волна липкого холода, а живот скрутило от какого-то дурацкого предчувствия. Но ведь все теперь знают, что Гарри не виноват? Ведь так?
— За тайное проникновение на частную территорию и за нескромное участие в личной жизни маркиза де Малфоя назначаю Гарри Поттеру телесное наказание в виде пятидесяти ударов плетью, чтобы он имел возможность ощутить тяжесть проступка и раскаяться. Исполнение приговора я возлагаю на господина маркиза де Малфоя, дабы он получил причитающуюся ему виру. Да будет так!
Судья Крауч несколько раз звонко стукнул молотком по бронзовому диску, и Гарри с ужасом увидел, как стремительно бледнеет Северус после каждого слова приговора. Что он делает?! Он же выдаст себя… полностью… и только потом до Гарри дошёл страшный смысл приговора: пятьдесят ударов плетью… это же… это безумно много… и он точно потом не сможет уйти из поместья сам… может, Северус?..
Гарри поднял опущенный было взгляд и уставился в глаза Северуса. Тот решительно кивнул каким-то своим мыслям и ободряюще подмигнул, мол, держись. Гарри постарался улыбнуться: «Конечно, буду!» А потом всё стремительно закрутилось. Петтигрю принялся выть на одной ноте и с такой силой вцепился в решётку, ограждающую их, что разломал её, когда его попытались оторвать от деревянных прутьев. Но несколько ударов лишили его сознания и способности сопротивляться. Гарри с тоской смотрел, как бедолагу связывают и уносят к чёрной карете. Ему было так жаль этого бесполезного человека, что на пару минут он позабыл о собственной участи.
— Пойдём!
Кто бы сомневался, что экзекутором Гарри будет Макнейр! Гарри дерзко взглянул на него и усмехнулся:
— Только после вас!
За это он получил увесистый тычок в спину, после которого решил больше не злить своего палача. Но самое страшное было не это! Уже уходя из зала, Гарри заметил, что Северус подошёл к маркизу, и тот с ним беседует, как старый знакомый. Даже с улыбкой! Ну и где шляется этот Блэк?
Ревность снова клещами сжала сердце. А вдруг Северус предложит за Гарри выкуп? А вдруг маркиз потребует расплаты иного рода… с него станется платить оскорблением за оскорбление! Воображение живо нарисовало Гарри, как связанный грубой верёвкой Северус бьётся под маркизом, и в глазах потемнело. А вдруг умелый маркиз превратит это в удовольствие, он же это умеет?! Гарри не понял, как оказался на конюшне.
— Стой здесь! — распорядился Макнейр.
Пока Гарри жмурился, привыкая к полумраку, тот притащил из угла тяжеленную дубовую скамью и криво усмехнулся:
