«В чьей могиле ты её похоронил?» Эль Драйвер «Убить Билла 2»
— К черту, Грейнджер. Иди к черту. К черту, — бормотал Драко как заведённый. Он нёс обмякшую Гермиону, завёрнутую в махровое полотенце, и старался не поскользнуться. Даже насквозь мокрая она весила как подросток. С её волос текла вода, но это его не волновало. В маленькой ванной вода была повсюду, будто кто-то топил Гермиону, а она сопротивлялась. Драко думал, что, в сущности, так оно и было.
Он уложил её на кровать и ещё раз проверил пульс: сердце билось. Драко шумно выдохнул и прошёлся по комнате, не находя себе места. Чтобы не пялиться на Грейнджер, он отвернулся к окну, но красивый вид на реку не доходил до сознания. Трясущейся рукой Драко дёрнул ящик стола и нашарил сигареты. Как и отец, он презирал дурную привычку магглов. Но дубина Крэбб как-то притащил мятую пачку: отобрал у дымящего в тамбуре грязнокровки с младшего курса. Драко как раз вёз в Хогвартс свежую Чёрную метку и страшное задание Лорда, и чувствовал себя охренительно взрослым. Хотелось бросать вызов и нарушать правила, и неважно, насколько это было глупо...
Драко высадил две сигареты подряд, и дым как будто слегка прочистил мозги. С непривычки закружилась голова. Он присел на знакомый уже стул и уронил голову на скрещенные руки. Своим появлением он разворошил адский муравейник, или змеиное гнездо, или разбудил василиска — так или иначе, то, что жило внутри Грейнджер, не было его отцом в полном понимании. Восемь страшных лет превратили неупокоенную душу в яростный сгусток безумия. Драко ввязался в это, и отступать было опасно уже не только для Грейнджер. Люциус не простит его, если он струсит и сбежит. Драко было страшно. На плечи навалилась каменная плита, и тяжелела с каждым часом. Он задрожал, беззвучно давясь сухим рыданием. Все смешалось: тоска по отцу, беспросветные годы жизни в опале, отвращение к показанным Гермионой картинам прошлого; новая страшная ответственность. И помочь ему было некому. У него осталась только Грейнджер — и Люциус, невидимый, но от этого не менее властный.
***
Гермиона очнулась с болью в голове и саднящим горлом. Когда-то давно, миллион световых лет назад, она просыпалась по утрам бодрой и полной сил. Так давно, что никакой связи с реальностью это не имело — очередная сказка, не более. Звон в ушах утихал, и она услышала глухой всхлип, и ещё один, и ещё. Гермиона торопливо села на кровати и поняла, что далеко не утро, что за столом у окна сидит Драко Малфой и тихо рыдает, спрятав лицо в сгибе локтя. Она поморгала, чтобы прогнать мерзких мушек перед глазами. Он вернулся в её жизнь два дня назад, и уже дважды пришёл спасти её. Осознавать это было невыносимо, но она ничего не могла изменить.
Гермиона медленно слезла с кровати и бесшумно подошла к сгорбившемуся на стуле Малфою. Остановилась рядом и смотрела, как вздрагивает его спина с выпирающими лопатками. Светлые волосы красиво выбивались из небрежно собранного хвоста. Длинные, светлые, чистые, блестящие. Гермиона безотчётно наклонилась и принюхалась. Волосы холодно, еле уловимо пахли можжевельником. Волосы Люциуса — тогда — были длиннее и выглядели совсем иначе. Тусклые, грязные, пахнущие сырой землёй. Она прикусила губу и нерешительно коснулась плеча Драко. Он вздрогнул и замер. Гермиона застала его забывшимся, потерявшим контроль. Сломанным. Что ж, она к этому стремилась. Только радости не чувствовала — радость жила на обратной стороне Луны, там же, где остались её светлые утра, её спокойные ночи, её жизнь.
Гермиона, не желая того, испытывала облегчение: он все ещё здесь, она не одна наедине с Люциусом; тот должен быть доволен, и значит, больше не станет терзать её. По крайней мере, сегодня.
Со стороны они, наверное, напоминали изваяние: памятник одиночеству и боли. Близко, но чудовищно далеки. Ненавидящие и вынужденные быть рядом. Обреченные друг на друга.
***
Её ладонь жгла ему плечо. Драко ненавидел себя за то, что дал Грейнджер застать его в таком состоянии. Лучше бы он споткнулся вчера из-за развязанного шнурка и растянулся у неё под ногами, чем так. Он бы многое дал, чтобы оказаться в сотне тысяч миль от неё.
— Возьми себя в руки, Драко.
Снова холодный, твёрдый голос — Драко пробрал озноб. Он поднял голову, резко провёл ладонью по лицу; развернулся к Грейнджер, сбросив с плеча её руку.
— Возьми. Себя. В руки. Тебе предстоит многое сделать. Соберись.
Драко молча смотрел, как Гермиона механически произносит чужие слова, глядя куда-то позади него. Но знал, что ничего она за окном не видит, потому что смотрит внутрь, выбирая подходящую случаю фразу из арсенала его отца. Знать бы, помогает он ей в этом или наоборот. А лучше не знать и не видеть — от этого зрелища у него по-прежнему волосы поднимались дыбом. Он никогда к этому не привыкнет. И это было насилием, манипуляцией, способом воздействовать и давить на него. Хотя... сейчас говорил отец. Не она. Люциус побуждал к действию; Грейнджер ни за какие сокровища мира не стала бы приближать предстоящее.
Гермиона перевела на него взгляд. Она выглядела очнувшейся от обморока.
— Я больше не могу, — прошептала она. — Ты никуда не денешься. Не могу больше... так устала.
Драко переступил невидимый порог и осторожно взял её за руку. Он видел её опухшей, видел в крови; сегодня видел её голой. Не только видел — вытащил из воды, укутал в полотенце и отнёс на кровать.
Она видела его блюющим на морском берегу... Впрочем, она видела его голозадым младенцем на горшке, и это не самое неприглядное из всего, что она видела.
Он курил её сигареты, а потом она нашла его рыдающим. Они явно были ближе, чем кто-либо мог предположить.
— Давай... сделаем это, — выдавила Грейнджер, не глядя ему в глаза. — Назад уже не вернуться. Стоит попробовать.
Драко тупо молчал, слушая звенящую пустоту в голове.
— Не вижу для нас другого выхода.
Она сказала: для нас. Он думал, говорит ли она о себе и Драко, или о себе и Люциусе. А может, для них троих. Для всех случаев это было истиной.
Он так и не смог подобрать уместных слов. Повинуясь порыву — из тех, за которые потом бывает стыдно, — Драко обнял Гермиону, прижавшись щекой к её мокрым волосам. Она дрожала. Он собирается переспать с ней, так пора сделать пару шагов навстречу.
— Покажи мне кино.
Грейнджер отстранилась и уставилась на него так, будто он предложил расчленить котёнка.
— Кино? Тебе?
— Ну... да, — Драко почувствовал себя идиотом и вспылил. — Черт, Грейнджер. Нам ведь надо с чего-то начать? Не могу же я... Не могу.
Ему не удавалось расшифровать её взгляд.
— Твоему отцу это не нравится, — наконец произнесла Гермиона. — Как все маггловское. Не понравится и тебе.
— Откуда ты знаешь? — Драко злился, зная, что сейчас у него покраснеют уши, и знал, что она это знает, и злился ещё больше. — Тебе же нравится, чем бы это ни было.
Грейнджер прищурилась.
— Я грязнокровка, Малфой. Забыл? Магглорожденная. До одиннадцати лет мне нравилось все маггловское: иного в моей жизни просто не было.
Драко скрипнул зубами.
— Нет, не забыл.
— Само собой, — прошипела она, вцепившись в спинку стула. — Это же так принципиально. Только если выбор стоит между кровью и жизнью, даже вы, фанатики, выбираете жизнь.
— Грейнджер, я не фанатик, — ровно сказал Драко. — И не был никогда.
— Да ну? Тогда я должна вручить тебе «Оскар» за правдоподобность, Малфой. Очень похоже строил из себя.
— Какой «Оскар»? Что ты несёшь, господи, — Драко сжал пальцами виски. Ни с кем и никогда ему не было так трудно. И не будет, наверное.
— А это тоже маггловское, — махнула рукой Гермиона. — Премия за достижения в области кино. Лучший фильм, лучший актёр, лучшая актриса. Твоя награда, Драко, — за лучшую роль второго плана. В фильме о лицемерах. Извини, но «Лучшего актёра» уже взял... уже... — она стала по-рыбьи хватать воздух, словно кто-то сжимал ей горло.
— Грейнджер, мать твою!..
Драко вскочил и тряхнул её за плечи.
— ...взял твой папочка, — прохрипела она, глядя ему в переносицу.
— Агуаменти, — бросил Драко, схватил со стола кофейную чашку и выплеснул воду ей в лицо.
Грейнджер захлебнулась и принялась надсадно кашлять. Драко ждал, скованный напряжением до боли в мышцах. Через минуту она остановилась, тяжело дыша.
— Предлагаю сдвинуться с мертвой точки, — без предисловий произнёс Драко, незаметно вытирая о джинсы вспотевшие ладони. Гермиона смотрела на него молча и, наконец, не задыхаясь. — Ты ненавидишь меня и будешь ненавидеть. Я знаю это, так что необязательно демонстрировать, каждый раз рискуя жизнью. Ты как чертова игроманка, Грейнджер: постоянно ставишь не на то. Проигрываешься вдрызг, тебя бьют до полусмерти, ты приходишь в себя и идёшь отыгрываться.
Он видел, как раздуваются её ноздри, и обречённо ждал новой вспышки, на которую немедленно среагирует Люциус... и Драко свихнётся, постоянно реанимируя Грейнджер.
— Ты меня ненавидишь, — повторил он, благодаря небеса за её молчание. — Но если я уйду, тебе станет хуже. Может, ты даже умрёшь. Это херовый расклад, Грейнджер, для тебя, для меня и для него. Для всех нас, — Драко сглотнул, чувствуя, что идёт по минному полю, и продолжил: — У нас есть вариант; знаю — тебя он не устраивает. Такой расклад никого из нас не сделает счастливее, но мы можем выжить. Не так уж и мало... Ты достаточно вынесла — вряд ли это может быть хуже. Дай шанс: себе и мне. Позади только тупик. Стоит попробовать двигаться вперёд.
Драко не отказывал Грейнджер в мужестве и надеялся, что его хватит на этот шаг.
— Ладно. Я покажу тебе кино.
От неожиданности Драко больно прикусил язык. Но это было сущей ерундой после слов Грейнджер.
— Мы пойдём на последний сеанс. Там меньше людей, — она смотрела на него задумчиво и без явного отвращения. Драко записал очко на свой счёт. Он чувствовал себя выжатым до капли.
— Надо куда-то идти?
— Да. Новые фильмы показывают в специальных помещениях — кинотеатрах. Это что-то вроде большой аудитории, только вместо преподавателя — огромный экран во всю стену. На нем... впрочем, сам увидишь.
— Значит, пойдём, — Драко прикинул, что маскирующие чары и его присутствие сделают этот выход почти безопасным. Если Грейнджер сумеет обуздать собственный язык и не станет провоцировать ярость Люциуса.
***
Если бы Гермиона ещё была собой, если бы рядом с ней был не Малфой, — эту пародию на свидание она назвала бы удачной. Драко едва не звенел от напряжения в толпе магглов, в незнакомом месте, в незнакомой стране. Рядом с ней. Он выглядел так, будто нес с собой бомбу замедленного действия, и неизвестно, когда она разорвётся в его руках: может, прямо сейчас, а может, пронесёт. Но это перестало её беспокоить, едва каменное лицо Малфоя скрыла темнота кинозала и остался только экран. Беатрикс Киддо и она, Гермиона Лост. Невеста — и Красная Шапочка. Чёрная Мамба — и Гермиона Грейнджер. Один на один. Гермиона физически не могла отвести глаз, думать о чем-то ином: кино поглотило её без остатка.
— Невыносимая боль, верно?
— Да!
— ...Это теперь моя рука. Могу с ней сделать все, что угодно. А ты останови меня. Попробуй.
— Я не могу.
— Потому что ты беспомощна?
— Да.
— Ты испытывала такое прежде?
— Нет...
Гермиона вонзила зубы в собственный кулак, но разве это была боль?
...Немудрено, что у тебя не получается: ты готова примириться с поражением, даже не начав боя...
Её бой был проигран восемь лет назад, и она примирилась.
— ...Я сделал с мамой то же, что ты с Эмилио.
— Ты наступил на неё?
— Хуже. Я стрелял в маму, и не понарошку, как мы сегодня играли, а по-настоящему.
— Хотел увидеть, что с ней будет?
— Нет, я знал, что будет, если я выстрелю в неё. Но когда я стрелял в маму, я не знал, что будет со мной...
Не знал... иначе не стрелял бы. Не убивал одним выстрелом двоих.
— ...Мы с тобой можем подождать до рассвета и искромсать друг друга на заре...
По щекам Гермионы ползли слезы, собирались на подбородке и стекали на шею.
Она подождёт до рассвета. Она теперь почему-то верила в него.
Зал уже опустел, он и так был не слишком полон. Гермиона и Малфой сидели на местах, созерцая ползущие титры.
— Вот и твоя музыка, — выдавил Драко. Впервые за последние два часа.
На экране Беатрикс увозила дочь к горизонту.
— Да, — Гермиона повернула затёкшую шею и увидела его стеклянные глаза. Она задалась вопросом, что его больше впечатлило: история или существование кино как факт. — Что скажешь?..
— Много колдографий. Очень много колдографий.
Сам факт. Боже, он плоский, как бумажная кукла. Девочки в её классе играли в таких — рисовали и вырезали из бумаги одежду. Иногда Гермиона оживляла куколок; те танцевали, а дети смеялись.
Оживлять Драко ей не хотелось.
— Этот Удар, Взрывающий Сердца, — снова заговорил Малфой. — Похоже на колдовство.
Гермиона усмехнулась. Они вышли из кинотеатра и побрели к набережной. Драко сказал, что Пэй Мэй напомнил ему китайского волшебника Шэн Ли, делового партнера Люциуса.
— Я побаивался его... Думаю, он вполне мог владеть таким приёмом.
Гермиона невольно улыбнулась и решила не говорить, что она помнит страх маленького Драко перед суровым азиатом с волосами длиннее, чем у его отца.
Малфой говорил и говорил; задавал вопросы — он ведь не видел первой половины истории Невесты, похороненной заживо. Гермиона отказалась от мысли о его недалёкости, и это почему-то было ей приятно. Она задвинула это чувство подальше, призвав на смену безразличие. Она думала о том, что все время, пока они смотрели кино, внутри неё было тихо. Она сказала Драко, что Люциусу не понравится, но это было ложью. Люциус не тревожил — неизвестно почему, но так же было год назад, когда она отважилась пойти смотреть ту самую первую часть фильма. Гермиона отчаянно боялась, но все прошло хорошо. Словно она — одна из толпы улыбающихся людей с попкорном и газировкой в руках, словно она в полном порядке. Это кино сумело поглотить её настолько, что она совершенно абстрагировалась от прочих мыслей и чувств.
Сейчас Гермиона думала, что, может, это тоже её козырь, о котором она раньше не знала. Это значило, что она способна одерживать верх, только бессознательно. Нужно научиться брать это умение под контроль...
— Грейнджер, — Малфой остановился и повернулся к ней. — Думаю, стоит отправиться в отель и забрать мои вещи.
Гермиона открыла и закрыла рот, растерявшись от неожиданности.
— Я не могу больше рисковать, оставляя тебя одну, — твёрдо продолжил он, опершись рукой на парапет. Будто преграждал ей путь на случай, если она надумает бежать. Но куда ей бежать? — Ночью мы не привлечём к себе лишнего внимания.
Ей оставалось лишь медленно кивать, соглашаясь.
— Я не предлагаю тебе идти со мной в отель, просто подожди меня снаружи. Да? — Малфой требовательно заглянул ей в глаза, ожидая согласия. Хотя всё уже решил, думала Гермиона, внутренне сжимаясь от тоскливой неизбежности. Но какая-то часть её радовалась присутствию Малфоя; тому, что не будет больше одна наедине с Люциусом, вместе с ежеминутным страхом смерти. И пришлось с недоверием признать: на этот раз какая-то часть её самой.
— Хорошо, — ответила Гермиона, глубоко вздохнув, будто собиралась прыгнуть с обрыва. Но со дна бездны можно было упасть только вверх.
