Хогвартс. Рон просыпается утром от жуткого грохота. Открывает глаза и видит окровавленного Гарри в квиддичной форме.
- Гарри?! Что случилось?
- Да вот, я на тренировку по квиддичу опаздывал, ну и решил прямо из спальни вылететь на метле через окно в северной стене.
- А почему грохот такой?
- Нет там окна.
Глава 32. Счастливчик, Рокэ Алва/Арсен Эпинэ, Рокэ Алва/Жермон Ариго, Рокэ Алва/Ротгер Вальдес, Жермон Ариго/Арсен Эпинэ/Рокэ Алва, general, humor, R
Название: Счастливчик Пейринг: Рокэ Алва/Арсен Эпинэ, Рокэ Алва/Жермон Ариго, Рокэ Алва/Ротгер Вальдес, Жермон Ариго/Арсен Эпинэ/Рокэ Алва Жанр: general, humor Рейтинг: R Предупреждение: секс втроем Примечание: 1. По мотивам дискуссии о просвещении Алвы в вопросе гайифской любви.
2. Написано на ФБ 2015.
Рокэ Алву, маркиза Алвасете, наследника соберано Алваро, все без исключения знакомые почитали счастливчиком. А как иначе? Красив, богат, удачлив, любим сослуживцами и обласкан торкскими — и не только — красавицами. За без малого два года службы при особе генерала фок Варзова Рокэ Алва успел обратить на себя внимание без ложной скромности исключительными навыками обращения с оружием и — что куда важнее — нюхом на дриксенских и гаунасских шпионов и тягой к нестандартным, но удачным тактическим решениям. Конечно, девятнадцатилетние теньенты для Торки не редкость, но никто не сомневался, что и капитанскую, и полковничью перевязь он получит так же быстро и даже не сломает себе шею в процессе, несмотря на то, что постоянно лезет под пули, да и вне боя с поистине кошачьей ловкостью находит себе на голову и прочие части тела разнообразные неприятности. Разумеется, счастливчик.
Сам Рокэ с подобной аттестацией был категорически не согласен, хотя окружающих за слепоту ни в коем случае не винил. Тот, кто не был сыном соберано Алваро, никогда не поймет, какое это тяжелое бремя. Тень отца довлела над Рокэ и в Кэналлоа, и в Олларии, и даже на другом конце Талига, то есть в Торке. Он давно притерпелся к отцовской требовательности; скупость в проявлении эмоций никогда даже не ставил под сомнение, потому что другим отца не знал, и потом, скупость эта, несмотря на внешне легкий нрав, вполне отвечала его собственным наклонностям; а сравнений с когда-то блестящим Первым маршалом, оставившим пост ради не менее блестящих политических побед, никоим образом не боялся, ибо верил в свою звезду и не сомневался в том, что в этом вопросе все по местам расставит только время. Но каждый раз, просто болтая в приемной фок Варзова с адъютантами или обмениваясь шутками с «фульгатами» во время возвращения из поиска, Рокэ не мог отделаться от ощущения, что собеседник смотрит не только ему в лицо, но и за плечо, туда, где незримым силуэтом высится грозный супрем и фактически правитель Талига, строго следящий за тем, чтобы к его наследнику относились с должным уважением. И это ощущение с течением времени все сильнее выводило из себя, особенно с тех пор, как Рокэ уверился, что оно не является иллюзией.
А начиналось все довольно весело. Оказавшись при особе фок Варзова, Рокэ с удивившим его самого энтузиазмом принялся восполнять пробелы в своем военном и альковном образовании. И если с первым не было никаких проблем и недостатка в компетентных учителях не наблюдалось, то со вторым возникли неожиданные сложности — строгость нравов и добродетель северян и тех талигойцев, что много лет живут с ними бок о бок, вызывала легкое недоумение. Рокэ даже искренне пожалел, что отложил свое просвещение в вопросе гайифской любви до отъезда из дома, но он подозревал, что соберано Алваро, если в чем и не ограничивавший сына, так это в любовных интригах, подобной причуды все-таки не понял бы.
Довольно скоро, однако, Рокэ осознал, что скандальное любопытство гложет не только его одного: на северной границе начинали военную карьеру многие отпрыски знатных семейств, еще не успевшие набраться северной строгости, полные рвения, жажды жизни и любознательности. Сложно сказать, что подтолкнуло его к подобному выводу: смущенные ли ноты в чужом смехе во время привычного пренебрежительного обсуждения гайифской армии, странно-оценивающие взгляды, которые он иногда ловил на себе в ходе тренировочных боев, или многозначительные запинки некоторых недавно переведенных в Торку офицеров, вклинивавшиеся в рассказы о кутежах и попойках на прежнем месте службы или в столице. Памятуя об отповеди своего эра и командира, Рокэ в свободное время — неудовлетворенное любопытство напоминало о себе именно тогда, когда было особо нечем заняться, что, учитывая строгость генерала, случалось нечасто, — присматривался к сослуживцам с известной долей осторожности, пока его внимание не привлек кавалерийский теньент, на излете лета зачастивший в ставку фок Варзова, — черноглазый красавец Арсен Эпинэ. Наследник наследника опального герцога Анри-Гийома жестко пресекал все попытки завязать с ним разговор о политике, в вопросах добродетели высказывался довольно смело даже для южанина и не скрываясь подтрунивал над тем, с каким трудом ему удалось вырваться из-под отцовской и дедовой опеки — пришлось сбежать аж в Торку, — чем невольно пробуждал в Рокэ тот интерес, что испытывают к людям, чья судьба на первый взгляд схожа с собственной.
Предварительная рекогносцировка была проведена стремительно и увенчалась полным успехом, и последнюю летнюю ночь 381-ого года Арсен встретил на квартире Рокэ. У обоих в крови плескалось распитое вечером с сослуживцами кэналлийское, заливая волнами прибоя неизбежное смущение. Арсен посмеивался негромко и отпускал на удивление не пошлые шутки, и его глаза горели азартом.
— Ваша тяга к просвещению, безусловно, заслуживает уважения и… поощрения, — повторял он между поцелуями, кажется, окончательно захмелев от предложенного хозяином последнего бокала «Черной крови».
— О, вам, я думаю, знакомо это чувство, — парировал Рокэ, по уверенным движениям заключивший, что его предполагаемый любовник может похвастаться некоторым опытом в изучаемом в настоящий момент вопросе.
— Вполне. И я успел убедиться, что удовлетворению… любознательности стоит способствовать по мере возможности.
«Возможности» у Арсена было в избытке. Он тихо постанывал в ответ на движения ласкающей его плоть руки и направлял гладящую бедро ладонь, и шептал прямо в ухо то ли просьбы, то ли указания, и все было замечательно, пока он не развернулся к Рокэ спиной, облокотившись на стол.
Юный Рокэ не мог согласиться с поэтом, уверявшим, что жизнь по-настоящему знает только тот, кто испробовал все роли в любовной драме для трех персон, однако если бы какому-нибудь бумагомараке пришло в голову высказаться подобным образом о ролях альковных, он бы согласился не задумываясь. А потому полагал, что «вкусившим любви по-гайифски» можно назвать только того, кому случалось, выражаясь куртуазным языком, принимать посетителей. И, планируя собственное просвещение в этом вопросе, собирался исполнять партию дамы сам. На поверку же «урок» поворачивался несколько неожиданной стороной — и в прямом, и в переносном смысле.
Рокэ знал, что нужно делать: в особенности такого способа любви его посвятили еще кэналлийки, но желание Арсена представлялось будто бы слегка не соответствующим ситуации, учитывая, что из них двоих именно он был более опытным.
— Алва? — Арсен, повернув голову, посматривал на него через плечо, и можно было разглядеть играющую на его губах чуть насмешливую улыбку.
Обращение, показавшееся чрезвычайно многозначительным, моментально отрезвило — и оно же излечило от нерешительности. Ну да, разумеется, как он мог забыть: Алва. Грозное родовое имя, создающее у окружающих определенные ожидания. Даже в постели.
Рокэ хмыкнул:
— Все, что пожелает мой ментор, — и демонстративно-медленно откупорил загодя припасенный пузырек и вылил на ладонь прохладное морисское масло.
* * *
Легко сдаваться Рокэ не привык. Следующей «жертвой» его любопытства стал Жермон Ариго, несколько лет назад лишенный наследства, высланный в Торку и к вящему неудовольствию фок Варзова взятый под крыло генералом Савиньяком. Фок Варзов сплетен не одобрял, однако Жермон если и не знал о его взглядах, то, вероятно, что-то все же чувствовал, потому что в расположении авангарда появлялся редко и только по служебной надобности. Это не мешало, впрочем, офицерам оного авангарда отзываться об опальном скорее одобрительно: прошедшие годы изобиловали пограничными стычками, что позволило Жермону показать себя с лучшей стороны и обзавестись капитанской перевязью. И Рокэ исключением не был: этот человек, порывистый, но не взрывной, не откровенный, но открытый, успевший продырявить тройку-другую остряков, ему определенно нравился.
Жермон начинал свою карьеру в гвардии, негласно считавшейся в талигойских войсках главным приютом разврата, по сравнению с которым любой бордель покажется монастырем. Однако то ли бывший гвардеец решил во всех смыслах порвать с порочным прошлым, то ли еще по какой причине, но на этот раз кампания затянулась. Впавший в своего рода азарт Рокэ осаждал выбранную крепость с полтора месяца, в которые зачастил с поручениями от фок Варзова к Савиньяку. Сдаться мешало одно простое обстоятельство: Жермон не выказывал ни отвращения, ни даже пренебрежения к идее, чем до смешного напоминал пользующуюся хорошей репутацией даму, которая играет в неприступность в соответствии с правилами этикета.
Финальная баталия, завершившаяся неожиданной капитуляцией противника, случилась в последние дни Осенних Ветров. Люди Савиньяка поймали дриксенского лазутчика, по каковому поводу между удачливым охотником и фок Варзовым завязалась чересчур для такого банального события оживленная переписка. Доставивший очередной пакет Рокэ вместе с Жермоном гадал, что же за птицей оказался неудачливый шпион и не означает ли этот инцидент приближение новой войны, которой оба скорее хотели, чем опасались. Услышавший часть их дискуссии Арно Савиньяк только рукой махнул и усмехнулся какой-то странной усмешкой:
— Молодость.
Рокэ пропустил это замечание мимо ушей, но Жермон, сверкнув глазами на удивление в тон начальнику, задумался о чем-то неведомом и явно далеком. Он, механически продолжая поддерживать разговор, словно прислушивался к себе, и его пальцы рисовали на столешнице замысловатый смутно знакомый узор. Рокэ не понял, что и почему вдруг пришло тому в голову — возможно, просто случайность, подстегнувшая какие-то навязчивые воспоминания, от которых не сбежать иначе как на войну, — зато понял, что текущих служебных дел Жермону явно не хватит, чтобы занять сознание, и что именно сейчас ему очень не хочется оставаться одному.
Северный осенний вечер согревали глинтвейном и рассказами о Кэналлоа и Бергмарк. За окном захламленной комнаты шумел ветер, от глиняных кружек поднимался пряный ароматный пар, пахло гвоздикой и почему-то дымом. Жермон блаженно щурился, принюхиваясь, и, посмеиваясь, признавался в любви к подогретому вину. Рокэ, терзаемый мыслью, что пользоваться такой ситуацией будет не честно, пусть и не вполне осознавал природу этого смутного ощущения, все же на время оставил свои маневры, хотя это стоило ему немалых усилий: уж больно притягивала взгляд упрямая волевая складка между сведенных бровей да глаза, с каждой минутой блестящие все ярче, словно жидкость, попадая в тело, скапливалась у радужки, заставляя ее отражать неровный свет свечей. Жермон начал игривый разговор сам, чуть не на полуслове оборвав повествование о своем последнем визите к бергерам.
— Надеюсь, ваши изыскания в области обычаев некоторых южных стран все-таки завершились успехом, — поинтересовался он, вальяжно откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу.
— О, — Рокэ вздрогнул, но быстро перестроился и скопировал позу собеседника. — Увы. Среди офицеров фок Варзова не нашлось желающих меня просветить. — Он нисколько не кривил душой: во-первых, Арсен служил в другом подразделении, а во-вторых и в-главных, та ночь, какой бы приятной ни была, так и не ответила на суть вопроса.
— В это сложно поверить.
— В самом деле? Что ж, сочту это комплиментом. Но мне начинает казаться, что добродетель… гм, заразна. Клирики, несомненно, будут в восторге.
— Не спешите их оповещать. У вас, боюсь, сложилось превратное впечатление.
— Буду рад, если вы окажитесь правы. Но мой опыт пока, — Рокэ выделил слово голосом, — говорит об обратном.
— Признаюсь, я никогда не испытывал склонности к роли ментора, — Жермон залпом допил глинтвейн, чуть слышно вскрикнув от того, что горячая жидкость обожгла нёбо. — Но, — он облизнул блестящие губы, — делиться навыками с молодежью — безусловно, благородное занятие.
— Безусловно, — хрипло подтвердил Рокэ. — И я не сомневаюсь, что на ваш опыт можно положиться.
Дальнейшие события показали, что это предположение соответствовало действительности. Жермон вел партию уверенно и даже, пожалуй, деспотично, ни на мгновение не выпуская инициативу, но как-то ухитрялся оставаться внимательным и чутким к движениям и откликам чужого тела. Рокэ куда быстрее, чем мог бы от себя ожидать, потерялся в водовороте то жалящих, то нежных прикосновений и поцелуев и ненадолго пришел в себя только в тот момент, когда Жермон, незаметно успевший, оказывается, провести все необходимые манипуляции с маслом, ловко оседлал его бедра, вырвав у Рокэ громкий стон, в котором удовольствие мешалось с разочарованием.
* * *
Осень 381-го года выдалась сухой и на удивление теплой: в середине Осенних Волн приближение зимы не чувствовалось даже в Торке, не то что в Олларии, хотя статуи в Старом парке уже убрали в деревянные ящики, голые ветки деревьев на аллеях скрещивались над головой, словно пики дворцовой стражи, а в Драконьем источнике одиноко плавали последние дубовые листья.
Рокэ привез в столицу донесение фок Варзова — одно письменное, и одно, куда более важное, устное — о дриксенском шпионе, в самом деле оказавшемся непростой птицей, и теперь, в ожидании ответа, развлекался, как мог. Несколько кутежей с однокорытниками; пара, в оправдание всеобщих ожиданий, визитов к куртизанкам; попойка в гвардейском корпусе, казармы которого вызывали теперь полуехидную, полууважительную усмешку, — в общем, ничего особо интересного. Говорят, что торкские военные, вырвавшиеся в столицу, всегда радуются, но Рокэ, хоть и не забывал улыбаться горожанкам, не делая различий между хорошенькими и не очень, особой радости не испытывал. Здесь, в столице, он снова чувствовал себя наследником соберано Алваро — ощущение, от которого он незаметно для себя успел отвыкнуть за время службы в Торке, — и ежеминутное извлечение из этого липкого марева собственного «я» требовало определенной концентрации. Впрочем, навык этот относился к числу полезных и, возможно, даже необходимых, и Рокэ охотно вспоминал полузабытое искусство, однако встречу со старым приятелем Ротгером Вальдесом, выделявшимся легкостью нрава даже среди марикьяре, все равно воспринял как подарок судьбы.
Вальдес принадлежал к числу тех, кто не просто стремится взять от жизни все, но и не стесняется это демонстрировать хоть словом, хоть делом. За краткий период пребывания в столице он уже успел затеять пяток дуэлей, правда, кажется, все-таки никого не убил. Рокэ сильно подозревал, что Вальдес просто не мог устоять перед искушением обнажить шпагу — фехтовать тот любил до одури, а отказывать себе в невинных (по его, разумеется, мнению) радостях не менее сильно не любил, особенно если для такого отказа не было серьезной причины вроде, как минимум, войны. На следующий день после случайной встречи с фехтования они и начали, великолепно размявшись, а если точнее, просто вымотав друг друга к вящему неудовольствию домоправителя. Потом был обед в небольшом, но шумном и веселом обществе моряков, звуки родного языка, неожиданное явление непонятно как оказавшегося во второсортном трактире Первого адмирала (при особе которого и состоял Вальдес), сдержанное любопытство, осторожное обсуждение новостей с дриксенской границы, моряцкие байки из тех, которым верят только сухопутчики, и байки сухопутные, которым, в свою очередь, верят только моряки, — в общем, день прошел более чем приятно.
Куртуазная тема всплыла только ближе к вечеру, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом, но развивалась стремительно и продуктивно. Рокэ и опомниться не успел, как они с Вальдесом уже вернулись в особняк на улице Мимоз и, прихватив изрядный запас «Черной крови» и «Дурной слезы», уединились с определенной просветительской целью. Вальдес, в любви такой же быстрый, ловкий, гибкий и опасный, как и в бою, смеялся, обнажая по-волчьи острые клыки, и царапал короткими острыми ногтями кожу, и, чуть склонив голову к плечу, будто прислушиваясь к чему-то, внимательно следил за собственными руками, скользящими по чужому животу и груди, и его губы были чуть солоноватыми на вкус, а от его тела пахло морем и жарким южным солнцем. И шум осеннего ветра за окном казался шумом волн Алвасетской бухты, и все было замечательно, пока Вальдес не откинулся на спину, недвусмысленно разводя ноги в стороны.
Рокэ замер. До настоящего момента он был уверен, что в подобных обстоятельствах для мужчины просто не существует такого варианта, как отступление — никогда, во веки веков, мэратон, — но в ушах в унисон с ритмом пульса еще звенели переливчатые гласные, и по-прежнему пахло морем, и голова слегка кружилась, словно днем они сидели не в трактире, а на открытой нагретой солнцем галерее родового замка Алва, и Рокэ просто не смог сдержать разочарование и с глухим стоном рухнул на спину рядом с Вальдесом и уставился в потолок.
Чужой и все твари его, это положительно становилось уже не смешно.
Вальдес, хмыкнув, повернулся на бок, а через мгновение, приподнявшись, навис над Рокэ, почти касаясь носом носа.
— Росио?
— Простите. Я…
— Ш-ш-ш, — Вальдес ловко и стремительно, как все, что он делал, оперся коленями о кровать, на мгновение прижал к губам Рокэ горячие пальцы и быстро опустил руку ниже, касаясь чуть опавшей плоти. — Можно?
— Да, — ответил тот, опуская веки. Стараясь ни о чем не думать, и не строить планы, и ничего не ждать.
Вальдес сделал несколько быстрых движений рукой, а потом Рокэ почувствовал тяжесть тела сверху и чужой твердый член, вжимающийся в его собственный. И это было так знакомо по юношеским годам — помоги мне, а я помогу тебе, — и так по-детски, и так неожиданно, непривычно приятно, что Рокэ закусил губу, сдерживая одновременно и легкий стон, и смех, и резко открыл глаза.
Вальдес улыбался своей легкой, летящей улыбкой. Он наклонился, невесомо коснулся губами уголка рта и сильно двинул бедрами.
* * *
Рокэ не помнил, кому из них пришла в голову идея отправиться к куртизанкам. Вероятнее всего, Вальдесу, хотя сам он тоже мог сказать что-то подобное, маскируя этим ожидаемым предложением смущение, вызванное очередной кочкой на дороге просвещения.
В известном на всю Олларию особнячке гостям были всегда рады. Вальдес почти сразу подхватил под руку какую-то красотку и растворился вместе с ней в плотной пелене духов и благовоний, беззаботно подмигнув на прощание. Рокэ тоже довольно быстро отправился в обществе одной из дам «осматривать дом». Женщина оказалась темпераментной, умелой и очень молчаливой. За это, последнее, Рокэ был ей признателен, как и за то, что потом, после, она, благодарно поцеловав его в плечо, все так же молча упорхнула, лишь на мгновение обернувшись, и ее улыбка в тот момент позволяла надеяться, что он ее все-таки не разочаровал.
Рокэ не спешил одеваться и уходить. Он медленно потягивал вино — кэналлийское, разумеется; разве маркизу Алвасете предложили бы что-нибудь другое? — и ленился даже прикрыться, только натянул обратно нижнюю рубашку. В таком виде его и застал Вальдес, бесцеремонно просунувший голову в дверь. Убедившись, что ничему не мешает, он втянулся в комнату целиком, дошел до кровати и устроился рядом полулежа.
— Можно? — поинтересовался он у резного потолка.
Вопрос, то ли случайно, то ли намеренно заданный знакомым тоном, вернул в начало вечера. Рокэ фыркнул:
— Зачем спрашивать, когда ответ известен?
— Иногда бывает полезно, — по-прежнему глядя в потолок, возразил Вальдес. — Вдруг то, что, по твоему мнению, тебе известно, не совсем соответствует действительности? — Он повернул голову и подмигнул собеседнику: — Вот еще один вопрос, ответ на который известен: надеюсь, об этом вечере у нас обоих останутся приятные воспоминания?
Рокэ рассмеялся:
— Безусловно. И если кто-нибудь спросит, я не скажу ничего иного. — Он отставил бокал с вином и перекатился на бок. — Вечер и в самом деле выдался приятным, как и день. Я говорю искренне, однако, Вальдес, даже если бы я считал иначе, неужели вы ожидали иного ответа?
— Вы интересуетесь чужими ожиданиями? Вот это и в самом деле неожиданно.
— Они интересуются мной, — буркнул Рокэ.
— Вами интересует весь Талиг и половина Золотых земель в придачу. Мне повезло чуть больше, хотя, когда я вспоминаю свою бергерскую родню, я уже не так уверен в своем везении. — Помолчав немного, Вальдес заметил: — Про вас говорят, что вы хороший стратег, а значит, знаете, что теория не всегда согласуется с практикой. Я, видите ли, любопытен. Но иногда определенные любопытные ситуации, когда доходит до дела, теряют свою привлекательность. Не знаю, как вы, а я в таких случаях предпочитаю отступить. Ведь удовлетворение любопытства должно приносить удовольствие. Вы не находите?
Рокэ, прекрасно понявший, куда тот клонит, улыбнулся благодарно и, скорее по причине этой благодарности, чем по какой-то иной, ответил честно:
— Все не так.
— Что именно? — неожиданно серьезно спросил Вальдес. А выслушав сбивчивые объяснения, замолчал на несколько мгновений, а потом, явно не справившись с собой, расхохотался. — Извините, — выдавил он почти сразу. — Просто, Алв… Рокэ, — поправился он, — вы, именно вы, а не наследник соберано, производите впечатление человека, который имеет все, что ему нужно, кроме того, что возьмет сам. И, знаете, теория утверждает, что мужчины, интересующиеся любовью по-имперски, все-таки значительно менее… смелы в своем любопытстве.
— Вы сами сказали, что теория не всегда согласуется с практикой.
— Верно, но, видимо, об этом не все знают. Кроме того, даже самый умелый ментор нуждается в том, чтобы ученики задавали ему вопросы. Я, правда, не могу похвастаться тем, что соответствую этой аттестации, но мне, право, жаль, что завтра мы с альмиранте уезжаем. Будь у меня время, я был бы счастлив попробовать себя в столь почетной роли.
— Думаю, есть одна вещь, на которую у нас хватит и времени, и сил, — наигранно-серьезно заявил Рокэ.
— И что же это? — сверкнул глазами Вальдес, всем своим видом показывая, что готов ко всему, включая вызов.
— Мы с вами вполне успеем выпить на брудершафт.
* * *
Через несколько дней после возвращения в Торку Рокэ столкнулся с Арсеном и Жермоном, заявившимися в расположение авангарда одновременно, что само по себе повергало в прах законы вероятности. Более того, эти двое беседовали с видом унаров, пересказывающих друг другу скабрезные анекдоты за спинами менторов.
— Добрый вечер, Алва, — остановил его Арсен.
— В самом деле добрый, — откликнулся Рокэ, осторожно изучая выражение лица Жермона: до настоящего момента тот делал вид, что присутствия родственника в одной с ним армии просто не замечает. Хотя, возможно, он действительно не замечал.
— Вы так полагаете? — весело поинтересовался Арсен. — Что ж, сейчас выясним. Мы с кузеном, видите ли, обсуждали вопросы просвещения.
Рокэ изумленно выгнул бровь. Чего он только ни ожидал, но не того, что ему будут предъявлять достойные ревнивых красоток претензии.
— И пришли к выводу, — быстро вклинился заметивший его мимику Жермон, — что роль ментора куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
— О, вот как? Я слышал, что менторы бывают чрезвычайно ревнивы, когда узнают, что к их ученику приглашали еще одного учителя, чтобы… скажем, восполнить возможные пробелы в полученных знаниях.
— Пробелы? — Арсен округлил глаза.
Жермон, оправдывая репутацию гвардейского корпуса, схватывал все на лету:
— А вы, оказывается, куда более любознательный ученик, чем я мог себе представить.
— Не рискую давать оценку вашему воображению, — улыбнулся Рокэ. — Вы ведь знаете, говорят, когда некто в самом деле готов к обучению, учитель непременно найдется.
— Еще говорят, — включился в разговор Арсен, — что ментора лучше не менять, но лично я никогда не мог с этим согласиться. По-моему, двое научат большему, чем один.
— Это спорный вопрос, требующий всестороннего обсуждения, — сказал Рокэ после минутного раздумья.
— Истинно так, — согласился Жермон. — Так что́, Алва, вы готовы присоединиться к нашей дискуссии?
Дискуссию продолжили на квартире Рокэ, который с каждой минутой укреплялся в убеждении, что Арсен был определенно прав. Извилистый путь просвещения завершался бурно и в безусловно подходящей компании. Жермон, которому ни на йоту не изменили его уверенность и чуткость, взялся играть первую скрипку сам, и его ловкие пальцы однозначно могли справиться с любым музыкальным инструментом. Арсен, которому так же ни на йоту не изменил его легкий нрав, откровенно наслаждался ролью второго плана, и его неприкрытое удовольствие — блаженно прикрытые глаза и вздохи, слетавшие с губ каждый раз, когда он касался ими чужой обнаженной кожи, — добавляли происходящему остроты.
И когда Рокэ, уже стоя на четвереньках и нетерпеливо подаваясь навстречу невообразимо медленно растягивающим его пальцам, заметил, что Арсен чуть отодвинулся в сторону, намереваясь, похоже, ненадолго превратиться в зрителя, он то ли попросил, то ли приказал:
— Вернитесь, — и многозначительно облизнул губы.
Немедленно послушавшийся Арсен коснулся рукой его рта, слегка надавил, глядя прямо в глаза, безмолвно задавая очередной вопрос, ответ на который был прекрасно известен. Рокэ погладил языком подушечки пальцев, вырвав у любовника явно предвкушающий стон. Жермон склонился ниже, прижимаясь грудью к спине, провел языком за ухом Рокэ и прошептал:
— Все, что пожелаете, — а потом резко выпрямился, приставил головку к растянутому входу и сильно толкнулся внутрь.
Засыпая, Рокэ хозяйским жестом закинул руку Арсену на грудь, чувствуя, как Жермон, тесно прижавшийся к нему самому сзади, неосознанно и успокаивающе гладит его плечи.
Все без исключения знакомые почитали Рокэ Алву счастливчиком, и в тот момент он был с ними совершенно согласен.