Дамблдор - Снейпу:
- Делай что хочешь, выкручивайся как умеешь, Северус, но я хочу, чтобы меня похоронили на территории Хогвартса.
Снейп пропал на три дня, вернулся и говорит:
- Ну, господин директор, Делайте что хотите, выкручивайтесь как умеете, но похороны завтра!
Наконец диктор что-то прокричал, заиграла громкая музыка, картинка сменилась, и на экране возник Лестат. Он вертелся и скакал в клубах искусственного дыма, а позади него прожекторы выхватывали из дымовой завесы музыкантов и танцоров в псевдоегипетских одеждах. Я открыл рот...
— Подожди, — копия телевизионного Лестата по эту сторону экрана подняла палец, — смотреть в студии не то же, что сейчас. Удивительно, как меняется восприятие.
Он вглядывался в двигающееся изображение, шевеля губами в такт песни, а я был так удивлен, что даже осмотрел телевизор в поисках подвоха. Но все выглядело как обычно. Тогда я набрал номер своего агента — я специально доплачиваю ему большую сумму за право поднять в любое время ночи. Лестат не соврал: агент оказался в порядке, если не считать того, что был разбужен в два часа.
— Джон, — сказал я. — Простите, но мне это очень важно... Не могли бы вы включить канал X? Что вы там видите?
В трубке послышалось шуршание и шлепанье тапочек: это Джон выбирался из постели. — Какой-то клип.
— Как выглядит певец?
— Как все они. Светловолосый парень в коже. Постойте... Он недавно приходил ко мне. Искал вас.
— Спасибо, Джон, вы мне очень помогли. Я обязательно включу это в сумму вашего гонорара. — Я вернул трубку на рычаг. Фигурки на экране еще делали последние па. Сделав эффектный пируэт вместе со своим экранным двойником, Лестат уселся на подоконник. А я, пораженный, рухнул на стул. Теперь я верил, что все это не обман и не шутка, потому что таким не шутят. Но это не радовало меня. Значит, правда, что Лестат решил стать мишенью, видимой с любого конца света. Но зачем? Как можно так глупо рисковать — и для чего? Этот вопрос я задал ему.
— А зачем ты рисковал своей книгой? — ответил он вопросом на вопрос.
— Это другое дело! — возмутился я. — Я не открывал свои лицо и голос.
Он задумался, будто даже себе еще не объяснил до конца свой поступок:
— По многим причинам. Понимаешь, я всегда хотел выступать на сцене. И мечтал быть звездой, хоть даже не знал, как это называется, потому что два века назад такого понятия еще не существовало. Но это удивительное время дарит даже неосуществимые мечты. И еще… В общем, сейчас я наконец могу жить как хочу и нельзя упустить такой шанс.
— Вот этого ты хочешь? — удивился я. — Петь перед смертными? Ты готов рисковать ради этого спокойствием, жизнью, вообще всем?
Он кивнул, легкомысленно болтая ногами. Такая беспечность походила на позу, впрочем, что еще было ожидать от такого позера как Лестат.
Живя с ним, я кое-что узнал об этой новой музыке. Я знал, что она приводила в восхищение своих поклонников. Там были свои кумиры, были фанаты, готовые отдать жизнь за встречу с ними, были продюсеры-легенды. Но я знал, что эти властители дум скоро исчезнут, как легкие тени — как и многие до них. Для тех, кто живет не одно столетие, моды и кумиры смертных очень быстро меняются. Я, как и Лестат, много раз был свидетелем таких перемен. Неужели он действительно так восхищался этим мимолетным увлечением, что готов был рискнуть ради него всем? Я этого не понимал. Впрочем, этой музыки я не понимал тоже. Понадеявшись, что он просто дразнит меня, я попробовал успокоить его больное самолюбие:
— Слушай, если ты затеял все это, чтобы доказать, что говорил правду, то можешь торжествовать: я побежден и уничтожен, а ты во всем прав. Теперь, пожалуйста, убери все: уничтожь книгу, расторгни музыкальный контракт. Если еще не поздно. Я очень прошу тебя.
— Нет, не могу, — упрямо мотнул он головой. — Дело не только в тебе. Я же говорил. Но… Еще я надеялся, что ты вернешься ко мне, — последние слова прозвучали вопросительно. — Луи, ты ведь тоже в опасности. Если они отвлекутся на меня, то забудут про тебя. А если нет, все равно нам лучше держаться вместе. Два изгоя сильнее, чем один.
— Ты собираешься натравить на нас всех вампиров мира, показать им, где ты находишься и как выглядишь, и думаешь, что после этого мы будем в большей безопасности? — удивился я. — Спасибо, я лучше сохраню все как есть. По крайней мере, они меня не узнают.
— Потому что пока тебе везло.
— Да. И потому что я осторожен. А ты — нет! С таким подходом у тебя нет шансов, Лестат. Не думай, что тебе поможет твоя сила — в мире слишком много вампиров.
Лестат скривился, как он делал, когда не находил подходящих слов:
— Луи, у меня хорошая охрана...
Я рассмеялся.
— Ты не понимаешь. Обычные люди до меня не доберутся, а если вампиры используют свои сверхъестественные способности, все увидят, что они не люди. Они сами нарушат закон, за преступление которого хотят нас наказать. Это не имеет смысла...
— Увы, мне кажется, их это не остановит. И зачем тебе я? Я могу быть поддержкой против нескольких молодых вампиров, не больше. А если нам придется убегать, я буду обузой, потому что, как я понимаю, бегаешь ты тоже быстрее.
— Луи, нам не придется убегать. Мы все время будем там, куда они за нами не полезут! Поверь мне, так будет лучше — если ты останешься здесь, рано или поздно тебя убьют: тебя не так уж трудно найти.
Я не считал, что можно спастись от опасности, рискуя еще сильнее. Но он, разумеется, думал иначе. Кроме того, он слишком хотел петь.
— Лестат, — сказал я чуть не плача. — Но ведь ты уже страдал. Ты уже горел. Ты несколько раз чуть не умер. Я так сожалею и мне так стыдно, что это произошло по моей вине. А тебе будто плевать, что это или даже худшее может произойти снова!
По его лицу пробежала тень, но он упрямо мотнул головой, видимо, отгоняя грустные мысли:
— Может быть. Но я слишком хочу попробовать. Ты не представляешь, что такое стоять на сцене! Если хочешь, я покажу тебе… Конечно, если ты хочешь...
Что мне было делать: удерживать его силой? Но сейчас он сильнее меня, и, похоже, намного. К тому же лишить его свободы мало, главное — прекратить распространение книг, музыки и видео. Я поймал себя на том, что бегаю по комнате. Я бы понял, если б он рисковал жизнью в минуту отчаяния, но сейчас, когда он сам признается, что почти счастлив?! Меня это просто бесило. Он с беспокойством следил за моими перемещениями:
— Луи, если ты не хочешь, я не буду тебя впутывать. Я вовсе не собирался втягивать тебя без твоего согласия и учел это в книге. Но… С моей стороны глупо было надеяться, да? — несколько упавшим голосом спросил он.
— А ты не собираешься ничего менять?
— Нет, но… — Что толку быть с тобой, если тебя все равно убьют? — спросил я резко, надеясь хоть так его отрезвить.
— Луи, ты просто пессимист...
— Я реалист.
— Ладно, прости. — Он вдруг сполз со своего подоконника и пошел к двери: — Если тебя спросят обо мне, можешь сказать, что не видел меня со времен встречи, описанной в твоем «Интервью».
Я проводил его взглядом до двери, а потом не выдержал и окликнул:
— Лестат! Я с тобой. — И в сердцах добавил: — Не могу оставить тебя на произвол судьбы, ведь ты сам себе опасен.
Он повернулся ко мне, но на его лице не было обиды, наоборот, он, широко улыбаясь, раскрыл мне объятия. Я подошел к нему, мы обнялись. «Может быть, мы просто разные?» — думал я. «Может быть, он сумеет выпутаться там, где я не найду выхода?» Но история его жизни, казалось, не подтверждала этого. Мне бы очень хотелось предотвратить опасность, но не в моих силах было защитить от нее Лестата, и я не мог уговорить его отказаться от своей затеи — к сожалению, он волен был делать со своей жизнью все, что захочет. Наверно, я бы никогда не стал впутываться в такое сам, но теперь, когда я верил, что тот Лестат, которого я знал несколько месяцев и который показался мне иллюзией, все-таки существует, я не мог оставаться в стороне. Будь что будет.
