На следующую ночь я опять никуда не пошел, хоть и чувствовал голод. Вместо этого я сидел у окна и смотрел на деревья напротив. Лестат ушел, убеждал я себя, но разве несколько месяцев назад я не считал это хорошим исходом? Я мог осуществить свои планы и без него. По крайней мере я точно знал, что могу сократить количество человеческих жертв, ведь первые четыре года своей бессмертной жизни я жил почти без крови людей. Беда в том, что это тяжело, а преодолевать трудности легко, когда их перевешивает какая-то радость. Несколько дней назад я не сомневался, что все получится, но теперь, после того, что произошло, вечно голодная жизнь снова представлялась мне бесконечным адом.
Зазвонил телефон, и я взял трубку:
— Слушаю.
В ответ раздался смешок и гудки. Мне показалось, что я узнаю голос Лестата. Я с размаху бросил трубку на рычаг и вернулся к окну, точно у меня там было какое-то дело. Но никакого дела не было.
Тогда я оделся и вышел из дома. Ночные огни отражались в мокрых мостовых. Некстати вспомнилось, как еще недавно мы гуляли вдвоем. Я сел в машину и стал бездумно колесить по улицам, останавливался, заходил в бары и магазины и ехал дальше — сам не зная куда.
В местном вампирском баре завсегдатаи клялись отомстить автору «Интервью». Это было даже забавно: ничего нового со времен пожара в Театре вампиров. Изменились только фигуры речи: в старые времена обещали пустить красного петуха, теперь — устроить сеанс в крематории. Не думаю, что они смогут добраться до меня раньше чем узнают, как я выгляжу. А я не дам им такой возможности. Разве что…
Я больше не верил Лестату. Была ли его последняя фраза предупреждением или наоборот — угрозой? А еще был тот вампир, который когда-то привел меня к нему. Он был жив и тоже знал меня в лицо.
Выйдя из бара, я проехал несколько кварталов. Дождь продолжал лить, «дворники» бесконечно стирали потоки воды с лобового стекла. Я все размышлял о том, что в действительности думает про меня Лестат, зачем он позвонил и что предпримет. Город за окнами превратился в мутную влажную мглу, населенную расплывающимися тенями. Круглосуточный супермаркет выглядел в ней большим светящимся пятном, и я вспомнил, что надо купить еду для крыс. Внутри было светло и спокойно, но все испортил исходящий от людей запах крови. Что за черт — пока я сидел в машине, голод не напоминал о себе, а казался частью общего ужасного состояния, но стоило немного отвлечься — и вот он тут как тут, словно грозит пальцем: «Тебе от меня не уйти». Как Лестат, право слово, такой же навязчивый и непоследовательный.
Побросав что-то в тележку, я стал к кассе. Моя книга сегодня будто преследовала меня. Прочитав ее несколько месяцев назад, я совсем забыл о ней, а она, как оказалось, за это время успела стать бестселлером. Две дамы передо мной горячо ее обсуждали. Кажется, они даже сочувствовали главному герою, то есть мне. Несколько дней назад я был бы польщен — сейчас мне было все равно. Едва дождавшись когда кассир пробьет чек, я выбежал наружу.
Редкие прохожие жались к освещенным местам улицы. Глядя на них, я невольно представлял вкус их крови. Пришлось быстрее ехать привычным маршрутом, в сторону портовых складов. Я уже знал крысиные повадки, их ходы и сигналы. Немного ожидания, бросок, слабый предсмертный крик — крысы тоже могут кричать от ужаса, — песок с грязной шкурки на языке и кровь, кровь… Отвратительная для любого смертного трапеза — достойная монстра вроде меня.
После я привел себя в порядок и снова сел за руль. Дождь стал стихать. Оставалось еще несколько часов до рассвета, но мне не хотелось возвращаться домой. Я продолжил ездить по улицам, не зная, куда себя деть и как утолить тоску. В каком-то баре моя книга снова напомнила о себе:
— Вот, к примеру, этот новый хоррор про вампиров, из него может выйти отличная задачка. Допустим, будто существует вирус, изменяющий физиологию так, что человек, его носитель, может питаться только кровью. Что является большим нарушением прав человека: убить зараженного или оставить его в живых и тем самым подвергнуть опасности право на жизнь его потенциальных жертв?
Говорили за соседним столиком. Кажется, это были студенты, изучающие юриспруденцию, или какие-то «леваки». Меня так поразило, что кто-то считает меня человеком, и я был в таком раздерганном состоянии, что на минуту мне захотелось подойти к ним с признаниями и сентиментальной болтовней. Вместо этого я сделал вид, будто пью кофе. Они еще некоторое время обсуждали, что будет худшим прецедентом, предлагали разные варианты решений, но так ни к чему и не пришли, сойдясь на том, что глупо пытаться решить задачу, которой не существует в природе. Сам не знаю, почему это наполнило меня разочарованием, ведь финал был закономерен.
Я решил, что моя книга оказалась успешной — для всех, кроме меня.
***
Домой я вернулся перед рассветом и неожиданно столкнулся с разгневанной квартирной хозяйкой — оказывается, соседи из дома рядом жаловались на громкую музыку по ночам. Впридачу по кварталу поползли дурацкие, но упорные слухи: будто она сдает дом инопланетянам. Выяснилось, что она уже звонила мне — днем и даже ночью, — но никто не брал трубку. Она сказала, что не пошла в полицию только из хорошего отношения ко мне.
— Простите, этого больше не повторится, — тупо проговорил я. — Мой брат съехал.
— Куда?
— В хоспис.
Не знаю, проявила ли она деликатность или это я потерял осторожность и позволил ей увидеть в своем лице нечто нечеловеческое, только она попятилась и сказала:
— Пожалуй, я зайду позже.
И поспешно ушла. Закрыв за ней дверь, я вернулся в пустую квартиру. В тишине зазвонил телефон, и я взял трубку:
— Слушаю.
Молчание.
— Какого черта ты делаешь? — проорал я.
В трубке опять прозвучал смешок и гудки.
Я выдернул телефон из розетки, а через два дня переехал и стал заново учиться жить в одиночестве.
Сначала было сложно: я уже так привык к Лестату, что, бывало, ожидал сквозь сон, когда он начнет будить меня, или ловил себя на мысли про что-нибудь: «Надо показать это Лестату, ему понравится», — и тяжело было через несколько секунд осознавать, что его больше нет рядом. То вспоминал, как мы играли в карты или новую игру — монополию, смеялись и обсуждали все: от книг и фильмов до преимуществ машин перед конными экипажами и нормальных каминов перед их электрическими подобиями. То, видя голубя на улице, припоминал слова Лестата, что я никогда не носил ему птиц — оказывается, его это обижало. Видно, думал я, он судил по себе и забывал, что я не владею гипнозом, а потому не могу поймать никакой летающей птицы, кроме очень беспечной или больной — под воздействием эмоций люди и мы, существа с человеческим сознанием, часто делаем неправильные выводы. Может быть, спрашивал я себя, он не был тем расчетливым обманщиком, каким казался, если позволял себе так по-детски ошибаться? Может быть все его эмоции были настоящими?
И как объяснить то, каким я увидел его несколько месяцев назад? Был ли это какой-то неизвестный мне хитрый трюк, или Лестат действительно довел себя воздержанием? Может быть, все, что он говорил, правда? Но я и сам понимал, что во мне говорит желание оправдать его и тем вернуть все назад. А это было все равно что вернуть мираж.
В моем новом доме царили пыль и беспорядок: когда я впадаю в уныние, мне становится безразлично то, что меня окружает. Если я выходил на улицу, то надвигал на глаза шляпу, избегал популярных мест и уходил всякий раз, когда чувствовал другого вампира рядом. Из города я все же не уехал, решив, что если меня убьют, пусть это будет в Новом Орлеане. Но стал возвращаться к мыслям о самоубийстве и порой сам не знал, чего хочу: жить или умереть. Иной раз, чуя вампира, я ощущал потребность открыться ему, покончив со всем разом, и повернуть назад меня заставлял только страх того, что смерти будут предшествовать унижения или пытки. Я даже не сразу сменил машину, хоть ее номер мог быть известен следствию, и избавился от нее только когда осознал что стремление раскатывать на ней в моих обстоятельствах выглядит как глупая бравада. Пару раз мне казалось, что я раскрыт. Но время шло, Лестат наверное забыл про меня, а другой вампир решил не связываться или, может быть, не смог объяснить дружкам, как я выгляжу. Так или иначе, «мстители» из вампирского бара меня ни разу не побеспокоили. Так прошло несколько месяцев.
