Однажды мы сидели в городском парке, это была его уединенная часть, отделенная перелеском от более популярных участков. Стояла отличная ночь, с нашего места был виден водоем, луна красиво отражалась в воде, образуя лунную дорожку. Помню, как любовался серебристыми лунными отблесками в серых глазах Лестата. Цвет глаз у него всегда менялся в зависимости от освещения — от ярко-синего до светло-голубого или темно-серого, и я никогда не уставал наблюдать за этими изменениями — как я уже говорил, тогда мне нравилось в Лестате все.
Конечно, мы не удержались от обмена кровью — да и как могло быть иначе? Теперь я понимаю, что нам не стоило быть настолько беспечными, но мы не думали, что здесь нас могут потревожить.
Мне казалось, что я плыву в лунном потоке и слушаю, как наши сердца откликаются на зов друг друга, когда я понял, что что-то идет не так: мы были не одни. Я почувствовал, как Лестат дернулся и отстранился, и услышал чужой глумливый голос:
— Смотрите, какая дрянь водится в этих местах. Пидорги!
— Пидоры! — поддержал его другой голос.
На меня упало что-то маленькое и влажное, я вскочил, моргая и с трудом возвращаясь в реальность.
Вокруг нас стояли шесть человек, парни из тех, что входят в молодежные банды. Влажный предмет оказался зубочисткой, которую кто-то из них выплюнул прямо на меня. По счастью, в полутьме они приняли наш обмен кровью за поцелуй.
Им было очень весело: вероятно, они подумали, что нашли подходящий объект для драки. Они успели нас обступить, кто-то потянул меня за волосы, другой пнул в спину — очевидно, нас дразнили, стремясь вызвать панику или злость. Они осыпали нас оскорблениями и смеялись нам в лицо, словно бы говоря: «попробуйте что-нибудь сделать в ответ». Если б их было всего двое, я выпил бы обоих, не задумываясь, а потом, как обычно, дал бы Лестату напиться своей крови. Но шесть человек сразу я не выпью, половину из них пришлось бы убить как свидетелей, а я принципиально не убиваю без необходимости — так я не чувствую себя последним мерзавцем. Возможно, кто-то скажет, что на самом деле это не важно, потому что я все равно мерзавец и убийца, но это важно мне.
Поняв, что надо уходить, я взял Лестата за руку, надеясь, что он последует за мной — и почувствовал, как он выдернул ладонь из моих пальцев: он весь подобрался и побледнел, вены резко проступили под кожей. Вспыльчивый от природы, он был вне себя и не собирался отступать. Возможно, здесь была какая-то старая обида? Может быть, его так задевали эти насмешки, потому что в бытность смертным ему приходилось терпеть такие же? Он мне никогда не рассказывал ничего подобного, но ведь я знал, что уже в то время у него был сердечный друг — мужчина. Может быть, над ними так же издевались? Так или иначе, уходить он не хотел.
Они встретили мое движение взрывом хохота. Парень в майке со скачущим оленем, по виду главный, ткнул в меня пальцем:
— Ну что, пидоры, проучим вас?
Я слышал о таких нападениях от посетителей "Лафитта в изгнании", но еще ни разу не сталкивался с подобным сам. Казалось бы, грязный язык этих смертных не имел к нам никакого отношения, но мне все равно было противно. И стыдно перед Лестатом, потому что его оскорбили при мне, а я не смог этого предотвратить. Я с отвращением оттолкнул направленный в меня палец и, кажется, не рассчитал сил. Громила охнул, схватился за него и попытался пнуть меня. Я оттолкнул его, он повалился на землю. Лестат тоже отшвырнул кого-то. Один из мерзавцев попытался ударить его кулаком в лицо — будто негодяй имел право дотрагиваться до него хоть пальцем. Мы толкнули его одновременно, он упал на траву и вскрикнул — его предплечье согнулось, будто в нем появился еще один сустав. Будь громилы поумнее, они бы уже поняли, что что-то пошло не так, но видимо, в их головах никак не укладывалось, как те, кого они так презирали, могут им противостоять. К тому же у главаря был сломан палец, а у второго — рука, и это разозлило их еще сильнее. Двое из тех, кто остались невредимы, вытащили ножи.
Я снова потянул Лестата за собой, но он лишь мотнул головой. А я чувствовал себя ответственным за него и не мог его оставить. Меж тем смертные бандиты пустили в ход ножи, и мне пришлось уворачиваться от них, не столько ради того, чтобы не чувствовать боли — хотя мне было больно, сколько для того, чтоб скрыть от них свою нечеловеческую регенерацию. Каждый раз, когда я отталкивал их, они отлетали все дальше по траве, потому что я был уже очень зол. Лестат делал то же, что и я — он будто раздумывал, на что решиться — у него было достаточно сил, чтоб убить кого-то из них, но, кажется, он понимал, что мне это не понравится. Зато он не скупился на оскорбления. Я все еще надеялся его увести, когда один из этих людей, получив очередной удар, вдруг остался висеть над землей: кто-то из нас не рассчитал силы, и парень буквально нанизался на острый сук огромной коряги, по несчастью оказавшейся рядом. Не знаю точно, кто это сделал. Скорее всего это был Лестат, но, может быть, я сам: я уже плохо соображал от злости.
Изо рта этого человека потекли струйки крови, глаза выпучились, потом скосились вниз, на сук, который торчал из его груди: кажется, перед смертью он успел осознать произошедшее, но длилось это недолго — его взгляд быстро перестал быть осмысленным, будто в нем что-то выключили. Наступило короткое молчание, которое прервалось потрясенными вскриками и ругательствами: друзья парня кинулись к нему на помощь, но он был уже мертв.
Произошло то, что уже невозможно изменить. Я не хотел этой смерти и был ошеломлен ее внезапностью, но знал, что нельзя допустить, чтобы полиция пошла по нашему следу: они могли нас найти — нас видели в барах и магазинах, знала квартирная хозяйка и соседи. Черт возьми, даже идиот Свенсон знал нас. Может быть мне и хотелось, чтоб кто-то открыл тайну существования вампиров, но не такой ценой, не ценой жизни или свободы — моей и Лестата. Я встретился с ним взглядом. Он кивнул и в следующее мгновение был рядом с одним из парней. Я двинулся к другому: тот повернулся мне навстречу, забрызганный кровью своего товарища, еще более злой, чем раньше, потом на его лице появилось удивление, он задергался и обмяк, потому что я сломал ему шею. Я не почувствовал жалости — ничего, кроме удовлетворения. Я только знал, что эта смерть необходима, а та часть меня, которую я получил когда-то вместе с темным даром, была в восторге от долгожданной свободы. Краем глаза я видел, что Лестат крепко держит своего молодчика, впившись ему в шею.
— Зачем ты…
— Ну-не-пропадать-же-такому-количеству-крови, — скороговоркой ответил он и вернулся к еде.
Не время было выяснять в чем дело: трое оставшихся с криками кинулись врассыпную. Парня со сломанной рукой я оставил на закуску, рассчитывая, что его легче всего поймать, «главарь», несмотря на больной палец, резво карабкался на дерево, третьего я схватил после азартной, но очень короткой гонки. Оказавшись в моих руках, громила бросил попытки убежать и развернулся ко мне с криком: «Кто ты, черт возьми, такой?!» Его молодое, с крупными чертами лицо было исполнено такого возмущения, будто это не он, а я без причины напал на него несколько минут назад. Наверно, я одним махом разрушил всю его картину мира. Решив последовать примеру Лестата и не расходовать кровь смертного зря, я порвал на нем куртку, чтобы добраться до горла: ее заклепки посыпались блестящим дождем на землю. Он ткнул в меня ножом — я выдернул его у него из рук и отбросил далеко назад. Тогда он обеими руками уперся мне в грудь, из последних сил стараясь оттолкнуть, но с таким же успехом меня мог отталкивать ребенок. Я улыбнулся ему и прильнул к его шее, чувствуя его усилия как жалкие трепыхания. Я пил, наслаждаясь своей силой, со злой радостью ощущая, как отнимаю жизнь у этого отвратительного существа. Но тепло его крови насыщало и умиротворяло меня, и когда его сердце перестало биться, во мне уже не было прежней злости, только сожаление и стыд за свое злорадное самоутверждение. Бросив мертвую жертву, я огляделся: Лестат допивал парня со сломанной рукой. Оставался последний смертный, тот, который сидел на дереве.
Он орал, пока мы лезли наверх. Бедняга уже понял, кто мы, потому что сверху наблюдал за произошедшим. Его крики: «вампиры, вампиры!» разносились далеко вокруг, но если кто-то и слышал их, наверняка приняли это за странную шутку. В ответ на его вопли Лестат мяукал и кривлялся, изображая кошку, карабкающуюся за птицей — я уже начал забывать, что его непосредственность может быть не только очаровательной, но и ужасной. Я сказал ему, что это не смешно, и попросил действовать без лишней жестокости. «Нам просто надо его убить», — сказал я. Парень ударил меня ногой в лицо, но я даже не разозлился — против двоих бессмертных, только что напившихся свежей крови, у него не было ни единого шанса. Наблюдая за неминуемым приближением смерти, он обезумел от страха: крутился, издавая панические вопли, пытался наносить удары, попадавшие в никуда, и так дрожал, что толстая ветка вибрировала вместе с ним. Когда мы потащили его вниз, рассчитывая выпить его кровь так же, как кровь других, его крики перешли в причитания, то поднимавшиеся до визга, то переходившие в тихий нечленораздельный клекот. Дрожа всем телом, он бессмысленно цеплялся за ветви, которые только царапали его. На полдороге я махнул рукой и свернул ему шею, чтобы не мучился. Мы бросили тело, и оно, ломая ветки, упало на землю.
Спрыгнув вниз, я огляделся. Вокруг валялись изломанные трупы. Теперь — не в пылу драки — я видел, как жутко выглядит это побоище. Но рефлексировать было рано.
Мы быстро обошли тела, используя фокус с каплей: чтобы рана мертвеца затянулась, надо нанести на нее каплю своей крови. Обычно таким образом прячут следы вампирского укуса.
К машине шли молча. Немного не доходя до нее, я повернулся к Лестату:
— Что это значит?
— Не думай о них. Ведь они бы нас убили, если б только могли, — ответил он невпопад.
— Я не про это. Как ты смог пить человеческую кровь?
Он замялся:
— Луи, выслушай меня…
Уже по вступлению я понял, что ничего хорошего меня не ждет.
— Я тебя обманул, на самом деле я могу ее пить, — развел он руками. — Постой! Я это сделал, потому что хотел пожить у тебя, с тобой, понимаешь? А когда ты начал свои эксперименты, я понял, что пора сказать правду, но не мог придумать как. Потом произошло это, глупо было тратить кровь зря, и я…
Я повернулся и побрел по берегу.
— Луи, ты зря жалеешь этих скотов. Без них мир станет только лучше! Подожди! Луи, выслушай меня!
