Тролли обступили Ганса, но ничего определенного пока не сказали. Они лишь мурлыкали что-то себе под нос и почесывали каменные затылки. Ганс же с интересом рассматривал их: он редко встречал магических существ. На Южных Островах он только пару раз видел издалека старых гениев, поселившихся там еще во времена античности.
Эльза говорила, что с троллями он уже встречался, но, вероятно, сам этого не знал, поскольку в ту встречу находился в замороженном состоянии. Но Ганс не очень-то верил. Он не помнил, можно доверять Эльзе или нет.
— Ну, поздравляю! — изрек, наконец, один из троллей. — Кое-что человеческое в твоей душе еще осталось.
— И что же? — голос Ганса дрожал. Формулировка тролля била его по больному месту, поэтому сильно раздражала.
— Совесть! Совесть в тебе еще не умерла!
— Да ну? — Гансу вдруг стало смешно. Какая совесть? Он же с детства делал, что хотел, и никогда не думал о последствиях для себя и окружающих.
— Ты потерял память не просто так, а из-за угрызений совести, — тролль объяснял терпеливо, словно маленькому ребенку.
— Я, извините, потерял память из-за удара по голове.
— Да будет тебе известно, что от ударов по голове обычно теряют память только о самом моменте удара, а не о целом годе жизни.
— Может быть, просто сильно ударили?
— Понимаю, ты привык быть плохим мальчиком, тебе это даже нравится, но в глубине души ты осознаешь, что ведешь себя неправильно. Вот как в нашем случае. Ты, не спорь, считаешь себя недостойным Эльзы, после того, что ты сделал с ней и с ее сестрой. И ты, сам того не желая, искал способ себя наказать.
— Что ты мелешь? Как я могу в один и тот же момент любить и ненавидеть самого себя? Как я могу хотеть и не хотеть чего-либо одновременно?
— Человек — противоречивое существо. Слушай дальше. Удар по голове — только способ избавить... скажем, Эльзу, от несправедливости.
— Послушай, если бы я хотел этого, я бы с ней развелся и...
— Нет, ты бы этого не сделал, ты же постоянно глушишь свою совесть. Поэтому совесть действует тоньше. Она, условно говоря, решила навести порядок не в реальности, а в твоем мозгу, в твоей памяти. И хороши были любые средства. Подвернулся удар по голове — она и начала действовать.
— Как-то это все слишком сложно.
— Вообще-то нет. Подумай на досуге, тебе еще лечиться, времени много. Может быть, и в жизни что-то изменишь.
— Ты мне лучше скажи: память так и не вернется? Или вернется, если я не буду обращать внимания на свою совесть? Или что?
— Совесть действует тонко. Схема такая: если ты не обращаешь на нее внимания, она рано или поздно даст о себе знать, причем в тяжелой форме, как с тобой сейчас. Но если ты к ней прислушиваешься, она о себе не напоминает. Зачем? Ты же и так при ней. Выводы делай сам. А память вернется. Это выгодно и тебе, и совести. Совести ведь нужна справедливость не в отдельно взятом мозгу, а во всем мире. И если ты будешь помнить свои ошибки, ты их не повторишь. Правильно?
— Правильно. А делать-то что?
— Лечись обычными средствами, как скажут доктора, и все будет в порядке. Но и о душе своей не забывай.
V
Риксдаг шумел. Пожалуй, с той памятной ночи, когда отец Йонас подтвердил подлинность брака королевы, то есть уже несколько месяцев не было в стенах этого зала столь бурного обсуждения.
Взволновало депутатов требование начальника столичного корпуса жандармов предоставить ему неограниченные полномочия в деле о нанесении принцу-консорту тяжких телесных повреждений. Мнения народных представителей сразу разделились, и вновь обозначился конфликт, который назрел еще год назад, но, казалось, прекратился с новостью о беременности королевы. Те, кто тогда поддерживал Юханнеса Вестергорда, сегодня требовали раскрытия дела любой ценой, а те, кто настаивал на разводе с королевой, требовали дело замять.
В итоге, как и во многих других дискуссиях, схлестнулись вечные противники, отец Йонас и Зергиус Бекман, хотя председатель Оскар Бьергман, вспоминая прошлый опыт, и пытался этой полемике помешать.
— Неужели, Бекман, в своей ненависти к Вестергорду вы зашли так далеко, что готовы поддержать преступников? — вопрошал отец Йонас.
— Почему вы решили, что я ненавижу консорта? — Бекман говорил осторожно. Его положение было шатким, особенно с тех пор, как близкая ему точка зрения потерпела неудачу, а он вдобавок произнес нелицеприятные слова в адрес королевы. Зергиус хотел перейти к новой стратегии, но пока не знал, к какой именно. — Да, я не слишком одобряю Юханнеса Вестергорда за его прошлые деяния, но к делу это не относится. А дело вот какое: нападение на консорта бросает тень на всех нас.
— На ваших сторонников?
— Да нет же! На Риксдаг и министерства.
— Почему?
— Видите ли, преступник, по всей видимости, патриот...
— Патриоты на власти не бросаются.
— Ошибаетесь. Дайте договорить. Он из тех патриотов, которые ассоциируют страну с королевой. А иные формы власти, вроде нас с вами или министров, признают в том случае, если они кажутся им достойным королевы. И таких людей в стране много. Вот консорт в прошлом навредил королеве, значит, он ее недостоин, значит, можно его и доской отходить. Теперь главное. Преследовать этого патриота нам попросту опасно, так мы только докажем, что он был прав. А это, поверьте, может привести к массовому, так сказать, патриотизму, вплоть до восстания.
— И какое у вас предложение?
— Надо принять любые меры, чтобы дело не получило широкой огласки. А преступник, как я полагаю, один, и рано или поздно он поймет, что был не прав. Он же, наверное, не глуп, просто поддался порыву, оступился. Со всеми бывает.
VI
Вечером врачи оставили Ганса в покое. Они пробовали разные средства, но память к консорту пока не возвращалась. В конце концов, они пришли к тому же, к чему пришли тролли: Гансу стоит полежать, отдохнуть, залечить рану на голове, и воспоминания, вероятно, вернутся.
На самом деле Ганс солгал врачам. Он вспомнил один факт, однако поведать его он мог только Эльзе. И не только мог, но и очень хотел. Эльза же обещала навестить его, когда освободится. Поэтому он боролся со сном и ждал ее.
Ожидание длилось недолго. Эльза, одетая, как и вчера, по-домашнему, осторожно открыла дверь, присела у его кровати и спросила:
— Ну что, легче?
— О да! — глаза у Ганса загорелись. — Я припомнил кое-что. О тебе... Я не говорил тебе раньше? Голой ты смотришься гораздо лучше, чем в одежде!
— Раньше ты это говорил... — Эльза поперхнулась. — Честно говоря, я подозревала, что ты очень скоро вспомнишь нечто подобное. Но это детали. А по существу-то тебе ничего на ум не пришло?
— Нет. Я даже до сих пор не уверен, что ты — моя жена.
— Тогда спи, отдыхай, поправляйся. А я пойду...
Конца ее фразы Ганс не услышал. Он отвернулся к стене, закрыл глаза и погрузился в тяжелую дремоту.
Гансу приснился сон о том, как по улицам Эренделла (он знал, что это именно Эренделл) идет группа людей. А над ними развевается полотнище, на котором большими буквами выведено: «НЕ ДОПУСТИМ ОШИБОК АКСЕЛЯ ОКСЕНШЕРНЫ». Впереди шел священник. И Ганс знал его. Это отец Йонас, епископ Эренделла и руководитель фракции духовенства в Риксдаге.
«Что за шествие такое? Неужто демонстрация Молодой Италии?» — с ужасом подумал Ганс и... проснулся.
Он повернулся на спину, протер глаза, уставился в потолок. Нет, это не сон. Это воспоминание! Ганс действительно видел это шествие. В памяти всплывали новые детали того дня. Например, когда шествие закончилось, Ганс поинтересовался у отца Йонаса, кто такой Аксель Оксеншерна. А епископ ответил:
— Оксеншерна — шведский канцлер семнадцатого века, который сам себя перехитрил. Он имел большое влияние на королеву Кристину и, пользуясь им, отвергал всех, кто пробовал к ней посвататься. Дело в том, что он хотел выдать ее замуж за своего сына. Но королева сказала: «Раз ни один из женихов мне не подходит, я ни за кого замуж и не выйду, останусь королевой-девственницей, как Елизавета Английская». А теперь к нашей ситуации. Бекман — большой поклонник Оксеншерны. И он тоже не хочет, чтобы наша королева вышла замуж. За вас. А мы напоминаем сторонникам Бекмана, к чему такая позиция может в итоге привести.
У Ганса сразу появилось много вопросов. Почему он знает отца Йонаса? Кто такой Бекман? Риксдаг — это парламент или нет? Обрывки воспоминаний четких ответов дать пока не могли. Но Ганс не собирался сдаваться. Спать ему больше не хотелось. Всю оставшуюся ночь он пытался выяснить, в том числе и чисто логическим путем, как можно больше подробностей последнего года его жизни.
К утру Ганс полностью восстановил в памяти события нескольких месяцев прошлого года, с момента изгнания из Эренделла до фиктивного брака с Эльзой. Конечно, многое еще было неясно. Но начало положено. Еще несколько дней — и Ганс, должно быть, разберется в своей жизни окончательно.
