Если вы нашли что-нибудь ненужное

Я плохо спал, живот скручивало от потери крови, приходили тяжелые сны о старых временах, а к вечеру почему-то приснился Магнус, которого я никогда не видел и видеть не хотел. Проснувшись, я пару секунд радовался, что это только сон, пока не вспомнил, что сегодня мне придется забрать Лестата к себе. Радость тут же померкла. Я лежал в полудреме, дожидаясь полной темноты и прикидывая, нельзя ли как-нибудь уклониться от своего обещания. Вспоминал вчерашний вонючий склеп, в который превратился старый особняк, чудовищный контраст между лощеным, пахнущим дорогим одеколоном и одетым по парижской моде Лестатом из прошлого и жалким существом среди трупов, которое даже нельзя было назвать подобием человека. Возможно, он не замечает того, что его окружает, потому что сошел с ума, но у него все равно есть минуты просветления — вчера я видел, что он способен связно мыслить. Ему не могло там нравиться. Там вообще не могло нравиться никакому существу с человеческим сознанием. Солнце уже зашло, и я со вздохом выбрался из гроба.

Собравшись, я взял теплую одежду для Лестата и вывел машину из гаража.
По дороге увидел спящего бездомного, остановился, насытился им и уехал, не оглядываясь. Я стараюсь никогда не оглядываться, выкидывать из головы эту сторону своей жизни сразу после насыщения, не запоминать своих жертв, их лиц, взглядов. Выходит не всегда, но за свою жизнь в качестве вампира я неплохо научился закрываться от неприятных мыслей. Это малодушие, но другого способа у меня нет.

Направлялся я в порт - там на складах все еще водятся огромные, жирные крысы. Лестат может обижаться, если захочет, но более приятных четвероногих я ему не принесу: у кошек и собак могут быть хозяева, которые ими дорожат. Видите ли, я считаю, что есть необходимая жестокость и жестокость бессмысленная, и стараюсь не делать второго. Думаю, смертные могут очень горевать от потери домашнего любимца: иногда на кабельном телевидении мне попадаются передачи про людей и их животных. Знаете, я люблю смотреть кабельное, всякую дребедень.

Странно, не правда ли? Смертные считают, что у вампира очень увлекательная и таинственная жизнь, но на самом деле большую часть времени я наблюдаю за людьми, а когда остаюсь в одиночестве читаю книги или смотрю телевизор. Раньше к этому добавлялась бухгалтерия, но мне одному много не требуется, и большую часть своего состояния я раздал разным благотворительным фондам. Так вот, к чему это я? Питаться кровью людей для вампира есть необходимая жестокость, но не надо увеличивать ее там, где этого можно избежать. А раз крысиная кровь не уступает крови кошек или собак (хоть и намного хуже человеческой), лучше не усугублять жестокость и предпочесть крысу другим животным. Да и, честно говоря, хотелось хоть чем-нибудь заткнуть совесть, шептавшую, что мне мало быть убийцей самому, но еще и понадобилось возвращать к жизни другое смертоносное существо.

Поймав несколько грызунов, я засунул их в ящик и повез в сторону Гарден-Дистрикт, размышляя по дороге о том, во что ввязываюсь. Было несколько вариантов развития событий, если я поселю Лестата у себя: первое: он так никогда и не придет в норму. Сумасшедший вампир такая же проблема как сумасшедший человек, только намного хуже, потому что в случае буйства вреда будет больше. Впрочем, может быть, он не буйный, будет тихо греться у камина, а я буду приносить ему крыс.

Либо он выздоровеет, и тогда я получу назад старого Лестата, вечную головную боль, вампира с отвратительным характером. Но теперь я больше его не боюсь и не завишу от него, поэтому мы просто разъедемся. Если он не пойдет на это добровольно, однажды мне придется собрать вещи и уехать в неизвестном ему направлении — небольшая потеря.

Третье — не исключено, что он хочет мне отомстить и тогда… Но, может быть, и это не так плохо, раз у меня не хватает решимости самому свести счеты с жизнью. Конечно, он может не убивать меня, а придумать что-нибудь похуже. Например, улучить момент, пока я лежу в гробу, заколотить его и зарыть глубоко под землю, так чтоб под ее тяжестью я не сумел выбраться и столетиями лежал, мучаясь от нестерпимого голода. Содрогнувшись, я чуть не въехал в столб и пообещал себе, что буду осторожен. Был еще четвертый вариант: то, что Лестат передумает и откажется от моего предложения, но я чувствовал, что на него рассчитывать не приходилось.

Зная, что Лестат боится света и шума машин, на всякий случай я оставил свою за квартал от его дома, на углу улиц Терд и Колисеум. На этот раз мне не пришлось ждать у входа, Лестат сразу открыл, не возражал против крыс, быстро и жадно выпив их всех — кажется, вливание целительной вампирской крови вывело его организм из спящего режима, и теперь его тело яростно требовало новой пищи. Не знаю, работал ли в доме водопровод, но Лестат выглядел чище, чем в прошлый раз, а его волосы были расчесаны. Однако его кожа со вчерашнего дня стала серой, и под глазами залегли густые тени — видно при таком истощении одной порции крови недостаточно. И все-таки он выглядел практически нормальным, если не считать возбужденного блеска глаз.

Я предложил забрать с собой его гроб, он захотел также взять книги. В доме оказалось полно книг - они стояли стопками или попросту валялись на полу; большинство были безнадежно испорчены сыростью. Открыв парочку, я увидел, что это какие-то детективы, ничего интересного, развлекательное чтиво. Выбрав те, что поновее, я сложил их в гроб. Как и все в этом доме, его обивка тоже была старой, слегка тронутой плесенью, но искать другой сейчас не было времени.

Лестат переоделся в принесенную мной одежду — кажется, она ему не понравилась, ему подавай шелк и шитье. Про себя я решил, что демократичный новый век ему вообще вряд ли понравится. Потом он вытащил откуда-то ключи от входной двери, повернулся ко мне и тревожно спросил:

— Ты ведь не обманываешь меня, правда, Луи?

Этой ночью мне еще не приходило в голову, что после всего произошедшего у него гораздо больше оснований опасаться меня, чем у меня его. Вернее, сегодня у меня еще не было времени, чтобы подумать об этом. Теоретически я мог, например, выкинуть его из машины где-то в таком месте, где нет укрытия от солнца.

— Я не причиню тебе вреда, — только и сумел выдавить я, не потому, что мне хоть на секунду приходило в голову сделать нечто подобное, а оттого что я не знал, как развеять его страхи. Какая-то часть меня вообще хотела, чтоб он передумал переезжать ко мне, и радовалась этому препятствию.

Но он поискал взглядом что-то в моих глазах и заключил:
— Нет, ты не можешь быть таким жестоким. Пойдем?

Мы вышли, он закрыл дверь. Не представляю, осталось ли в этом доме нечто такое, что стоило бы запирать - скорее всего, это был просто ритуал.

На Колисеум-стрит дома с белыми колоннами и витыми решетками смотрели на нас из-за палисадников, в некоторых окнах горел свет. Кое-где еще попадались прохожие, но мы не привлекали внимания: к счастью, в наше время Америка привыкла ко всякого рода оригиналам, и двое с гробом и слишком белыми лицами не вызывали интереса. Главное, думал я, чтоб у Лестата хватило здравого смысла не чудить по дороге — я боялся, что его может вывести из равновесия незнакомая обстановка. На всякий случай я пытался объяснять назначение тех из попадавшихся нам предметов, которые не существовали до середины 19 века. Но он отвечал, что почти обо всем знает. На мой вопрос «откуда?» объяснил, что про большую часть читал в книгах, а кое-что видел сам. «Ведь не думаешь же ты, что я вообще не выхожу? — спросил он. — Откуда, по-твоему, я взял бы дрова и свечи?» Идиллическая улица и эти объяснения настроили меня на благостный лад, и я уже решил, что мы благополучно доедем до дома.

Так мы добрались до машины, и он спокойно сел на переднее сидение, заметив, что много читал об автомобилях. Закрепив гроб сверху на рейлингах, я тоже сел. Хотел захлопнуть дверь с его стороны, но это оказалось ошибкой: стоило мне с водительского места потянуться к ней, Лестат вдруг шарахнулся в сторону, да так, что, будь он посильнее, мы бы перевернулись. Я замер: он все еще боялся, несмотря на свои слова о том, что верит, будто я не стану его обманывать.

Чтобы не пугать его еще больше, я осторожно убрал руку, пояснив, что всего лишь хотел закрыть дверь. Пару секунд он просто смотрел на меня, а потом посоветовал не обращать внимания — это нервы. Но я чувствовал, как он напряжен, и, повторив, что не причиню ему вреда, предложил поклясться в этом чем угодно.

Он покачал головой и больше не дергался, но как-то сник, и его все больше трясло от холода. Пришлось даже остановиться на полпути, чтоб дать ему еще немного моей крови и этим согреть. Кажется, он действительно боялся, что я выкину его из машины или сделаю нечто подобное. А я прикидывал, что буду делать, если он станет буйным. Мимо проплывали фонари, колоннады Гарден-Дистрикт сменялись современной архитектурой Централ-сити, а в узком пространстве салона повисло напряжение, минуты тянулись как часы. Когда показался коттедж, который я снимал, мы оба вздохнули с таким облегчением, будто это был отчий дом, а не временное жилье.

Это было маленькое здание, прятавшееся в кустах магнолии и орешника. Я снял его впопыхах по приезде в Новый Орлеан: моя недвижимость здесь давно продана, а жить в гостинице не хотелось, потому что я нуждался в уединении. Помимо обособленности, этот дом был хорош наличием обстановки: мне практически ничего не пришлось туда покупать.

Когда Лестат переступил порог и убедился, что я действительно привез его к себе, он сразу приободрился и стал спокойнее. Стараясь быть гостеприимным, я показал ему комнаты: как это теперь принято, много пластика, стальных трубок, прямых углов и раскладывающейся мебели. Потом я перенес его вещи в дом, а его самого проводил в ванную комнату.

После душа он совсем расслабился и стал выглядеть прямо-таки счастливым. Не знаю, как у него получалось одновременно блаженствовать и мерзнуть, потому что в ванне он снова озяб, но с его губ не сходила довольная улыбка. Я усадил его у камина и нашел фен, чтоб Лестат мог быстрее высушиться и согреться. Этот способ сушки ему понравился. Кажется, ему вообще сейчас нравилось все, что его окружало.

Вскоре его так разморило от тепла и сытости, что он стал похож на пьяного с медлительными движениями и заплетающимся языком. Он уже не пытался сушить волосы, а просто лежал, привалившись к спинке дивана, тихо и блаженно, словно деревянный болванчик, не выпуская работающий фен из рук. Я взял его у него, чтобы выключить, на мгновение наши пальцы встретились, и Лестат все с той же пьяной улыбкой забормотал:

— Луи, наконец-то… Я знал, что надо только не упустить шанс объясниться, и ты все поймешь, все получится! Ты всегда был добрым, а теперь, наконец, стал добрым и ко мне…

Я поспешно убрал руку.

Он тоже отдернул свою и с обидой спросил:

— Ты считаешь меня сумасшедшим?

— Не знаю, — честно ответил я.

— Луи, я не сумасшедший, — горячо сказал он. — Может, так и кажется, но это неправда!

— Тем лучше.

Он уставился на меня, видимо прикидывая, как доказать свою правоту. Потом свернул тему:

— Что ж, пусть будет так. Потом ты сам поймешь, что я здоров.

Тут ему пришла в голову новая мысль:

— Боже, я и забыл! Ведь вчера я обещал рассказать о происхождении вампиров! Только сначала должен предупредить, что этим я рискую не только своей, но и твоей жизнью, — продолжил он, — потому что хранитель тайны обещал убить всякого, кому я ее открою.

Я подумал и отказался, сославшись на то, что не хочу рисковать нашими жизнями: вероятно, вступление с угрозой смерти и делалось в надежде на отказ. Не стоило игнорировать эту попытку отступления и заставлять беднягу выдумывать фантастические истории. Лестат как-то странно на меня посмотрел, но не стал больше к этому возвращаться, и спать тоже больше не стал. Вскоре он занялся телевизором, щелкая пультом со словами: «Какая забавная штука». Сказал, что уже видел фильмы - но в кинотеатре, и тогда они были немые и черно-белые. Потом потянулся, словно кот, и заявил:

— Ты не представляешь себе, Луи, как это хорошо — снова стать собой.

Он и правда стал походить на прежнего себя. Я подумал, что для меня это не обязательно добрый знак. Будто для того, чтоб усилить мое предубеждение, он вернулся к идее налаживания наших отношений путем объяснения всего, что происходило с ним за без малого двести лет:

— Луи, если я заблуждался, то потому что считал себя первопроходцем, основателем первого собрания вампиров в Новом свете, и идея устроить все по-новому, лучше, чем в Европе, вскружила мне голову. Теперь все будет иначе.

Надо как-нибудь помягче объяснить ему, что на свое будущее я теперь строю планы сам. И решаю, что будет «теперь» тоже сам. Но пока я счел за лучшее исполнять роль гостеприимного хозяина и слушать.

Оказалось, что в Париже у него был друг, похожий на меня; этот друг погиб после обращения в вампира. Видимо, сходству с ним я и был в свое время обязан сомнительному вниманию Лестата. Рассказывая, он постепенно накручивал себя и вскоре вернулся ко вчерашней истерике: я понял, что зря беспокоился, перспектива получить назад прежнего Лестата мне пока не грозит.

Мне тяжело переживать такие сцены, да и ему, уверен, это тоже не шло на пользу. Поэтому я предложил погулять во дворе и заодно поохотиться на мелких животных. Обычно я не охочусь рядом с домом, даже на крыс, но надо было как-то его отвлечь, к тому же мне опять хотелось есть из-за потери крови, а убивать второго человека за сутки было бы слишком.

Мы вышли во двор. К несчастью или к счастью, но крысу теперь поймать не так легко как раньше, цивилизация сократила их поголовье. Однако в подвале этого дома жила крысиная семья, иногда я их слышал.

Не без труда найдя крысиный ход под фундаментом, я встал за кустами так, чтоб меня не было видно с улицы, и без пользы прождал около получаса. А вот Лестат, которому в это время полагалось отдыхать, все-таки поймал кошку — он ловко умеет приманивать их с помощью гипноза, способности, которая у меня почти не развита. После этого мы решили вернуться в дом, и не скажу, что вовремя: Лестата вырвало прямо на паркет моей квартирной хозяйки — для его привыкшего к воздержанию организма кошка стала последней каплей.

Пришлось убирать. В такие моменты особенно хочется ностальгировать по прошлым дням, когда расторопные и не любопытные слуги всегда были под рукой — невзирая на современные достижения прогресса, было и тогда немало хорошего. Лестат предлагал убрать сам, но, несмотря на все его рассказы, я не очень верил в то, что он умеет. А мне не нужно бурое пятно, размазанное по всей прихожей. Минут сорок я безрезультатно тер паркет новейшим чистящим средством, слоган которого гласил «чистит все за три минуты», а когда вернулся в гостиную, этот паразит Лестат уже спал на диване, сопел и, судя по улыбке, видел отличные сны.

Наступал рассвет, ловить крыс было поздно, искать другой гроб тоже, поэтому я только растолкал Лестата, не без удовольствия прервав его сладкий сон, выдал ему постельное белье, чтоб он мог устлать свой гроб чем-нибудь чистым и, недовольный и голодный, лег спать сам. Так закончилась его первая ночь у меня.