Гарри же чувствовал себя ещё хуже. Они сотни раз ссорились прежде, но это всегда были другие ссоры, во время которых ни у кого из них ни разу не возникало ощущения, что происходящее может иметь хоть какое-нибудь влияние на то настоящее, что их связывало. Сейчас же было иначе… Хуже всего было то, что Гарри прекрасно понимал Джинни и сам себя ненавидел за то, что собственными руками собирается предпринять попытку выпустить из тюрьмы человека, который когда-то отнял жизнь у одного из самых весёлых и жизнелюбивых людей, которых Гарри когда-либо встречал, и за то, что собирался сделать то же самое с теми, кто отнял у Невилла родителей… хотя с этой историей ему ещё предстояло разобраться. Да, все сидящие в Азкабане, были настоящими, состоявшимися мерзавцами – это ведь не маггловская тюрьма, туда не попадают за мелкие… да и за не за мелкие кражи, всех проверяли веритасерумом, легилименцией или чем-то подобным, что практически исключало ошибки – да Гарри и ни секунды не верил ни в какие ошибки.
Но всё это перечёркивалось с тем, что они – те, кто должен был воплощать собой закон и справедливость – сделали с ними. Гарри до сих пор чувствовал прикосновение холодной сухой кожи, под которой жизни было не больше, чем под кожей перчатки, помнил больше похожие на птичьи лапы, чем на кулаки – вот что было с ними не так! – руки, помнил пустой, подёрнутый перламутровый дымкой взгляд, который при одном воспоминании о себе навевал какую-то первобытную жуть. Гарри знал только один способ исправить то, что они сотворили: они все должны были заплатить их свободой и пониманием того, что то ли из-за слепого желания мести, то ли просто из-за нежелания разобраться с происходящим, они позволили случиться настоящему злу, которое было в сто раз хуже именно потому, что творилось во имя высшей справедливости и добра.
Но и жену свою он тоже понимал… А ещё понимал, что будут чувствовать Молли и Артур, что почувствует Невилл, что почувствуют все те, кто потерял родных и близких в этой войне. И как примирить эти две стороны, он не знал. Ни о чём другом он думать сейчас толком не мог и сколько не пытался взять себя в руки – это не получалось. В конце концов он просто ушёл с работы и отправился искать Гермиону.
Та нашлась на своём месте в министерстве и, видимо, заметила по Гарри, что с ним что-то не так, потому что без всяких вопросов пошла с ним. Он вывел её из министерства и попросил:
- Пойдём куда-нибудь. Просто пройдёмся.
И они шли… Прошёл, наверное, час, в течении которого они просто гуляли по улицам сперва волшебного, а потом и маггловского Лондона, пока Гарри наконец достаточно успокоился и устал, чтобы решиться заговорить:
- На самом деле, не нужно было никуда уходить. Мне надо было сначала показать тебе кое-что.
- Ты расскажи, - предложила она, - а я представлю.
- Это нужно видеть… я не смогу так рассказать. Хотя… можно… вот, - он увидел вдалеке вывеску какой-то гостиницы и потащил её туда. – Я тебе так покажу. Ты же владеешь Легилименцией? Хоть немного?
- Гарри! – она попыталась вырваться, но не сумела. - Я не буду влезать к тебе в голову!
- Так будет проще, - настойчиво сказал он. – И точно понятнее. И быстрее. И легче. Мне правда легче показать это, чем рассказывать. Пожалуйста, - он резко остановился – она налетела на него и чуть не сбила с ног. – Я прошу тебя. Пожалуйста, Гермиона.
- Ладно, - посмотрев на него, кивнула она. – Но я никогда этого толком не делала…
- Ерунда. У тебя всё получится. Я же не буду закрываться, даже наоборот… это просто, увидишь.
Простым это не оказалось, но в конце концов у неё получилось, и он вновь пережил всё это вместе с ней – своё вторжение в чужую память, короткий разговор в камере, пустые глаза, мёртвые руки – и когда она закончила заклинание, какое-то время они оба сидели молча на краю гостиничной кровати, застеленной стёганным бежевым одеялом.
- Какой ужас, - наконец проговорила она.
- Н-да, - отозвался он и устало опрокинулся на спину.
- Что с ним случилось?
- С ним? – удивлённо переспросил Гарри. – Ты же… ты же не знаешь ничего, - он сел, глядя на неё во все глаза. – Я как-то забыл… так странно, - он улыбнулся. – Ты – и вдруг чего-то не знаешь.
- Очень смешно, - фыркнула она. – Так ты мне расскажешь, или будешь и дальше наслаждаться моментом?
- Вообще, надо бы, - признал он, - но времени нет… когда мы ещё с тобой так поговорим. Просто это так странно – я знаю что-то… непрактическое, чего не знаешь ты.
- Всё когда-нибудь бывает впервые, - засмеялась она. – Сейчас мы это исправим. Давай, рассказывай.
Он рассказал. Она слушала молча, очень внимательно – у Гарри даже возникло ощущение, что она жалеет, что не взяла с собой ничего, чтобы за ним записывать – и когда он закончил, сказала:
- Я одного понять не могу: почему же тогда Визенгамот допустил такое? Ладно мы – мы ничего такого не знали. Но их же там пятьдесят человек! Лучших, опытнейших волшебников!
- Я смотрел результаты голосования, - сказал он. – Тридцать четыре против шестнадцати. Некоторые всё-таки пытались.
- Но эти тридцать четыре, Гарри! Я могу поверить, что один тоже не знал… ну, двое, пусть даже пятеро – но тридцать четыре!
- Вот и я думаю, - вздохнул он. – Тебе тоже кажется, что это не может быть случайностью?
- Мне не кажется, - покачала она головой. – Я почти что уверена. Они знали, что делают, Гарри.
- И чем тогда они лучше Волдеморта?
- Гарри…
- Ты не видела, как это вживую… ты понимаешь, он… это живой труп. Буквально. Гермиона, это очень жутко – и это ведь длится годами! Эти люди умирают годами, ты понимаешь?
- Я понимаю, - она успокаивающе взяла его за руку.
- Это в тысячу раз хуже, чем умереть!
- Да, - сказала она задумчиво. – Это хуже. И что ты намерен теперь с этим делать?
- Я… - он запнулся.
- Ты же уже решил всё, - спокойно сказала она, констатируя, а не спрашивая.
- Откуда ты знаешь? – он даже сумел улыбнуться.
- Я тебя знаю больше четверти века, Гарри Поттер, - тоже улыбнулась она. – Давай, говори, что ты задумал. Или хочешь, - задумчиво продолжала она, - я угадаю?
- Попробуй, - кивнул он.
- Ты… судя по тому, что с тобою творится, ты задумал что-то… такое. Большое. И неприятное. Ты хочешь их всех отпустить?
- Я… да. Нет. Не знаю. Я хочу пересмотреть все дела.
- Я знаю процедуру, Гарри. Я не о том, что получится. Я о том, что ты хочешь.
- Откуда ты знаешь? – шёпотом спросил он.
- Оттуда, - она подсела к нему и обняла за плечи. – Потому что ты – это ты.
- И что ты мне скажешь на это? – печально спросил он, обернувшись и смотря ей в глаза.
- Что это будет очень непросто, - она улыбнулась. – Но ты всегда умел добиваться своего.
- Я не о том, - начал он, но она не дала договорить:
- А я – об этом, - она чмокнула его в лоб и пообещала, - я тебе помогу. Я, правда, мало что в этой области права понимаю, но это пока.
- Ты, - он обнял её, усадил к себе на колени и зарылся лицом в её волосы. – Ты самый прекрасный человек на свете, Гермиона. Правда.
- Я полагаю, ты немного преувеличиваешь, - засмеялась она, - но мне всё равно приятно.
- Ты тоже думаешь, что так будет правильно?
- Да, - не колеблясь, отвечала она. – Хотя я уверена, что ещё сто раз передумаю. А теперь отпусти меня, Гарри Поттер, и ответь на вопрос.
Она вновь села рядом и спросила:
- Ты говорил с Джинни?
- Угу, - он помрачнел и опустил голову.
- Она тоже поймёт, - твёрдо сказала Гермиона. – Вот увидишь. Просто ей это сложнее, чем мне и тебе.
- Я тоже любил Фреда!
- Я знаю, Гарри. И я его любила. Но это не то же самое.
- Я не представляю, как сказать об этом Молли, - тихо признался он. – Она… она не простит мне. Я сам бы не простил, наверное, на её месте.
- Не говори ей пока, - попросила она. – Я подумаю, как можно это сделать. Может быть…
- Я уже сказал Джинни. Она ей расскажет. И вообще… я не хочу врать. И не буду.
- Это не ложь, Гарри, - к огромному его удивлению сказала она. – Я говорю о том, как именно ей рассказать об этом. Подожди день или два. И давай я поговорю с Джинни?
- Мы поссорились, - не ответив, сказал он.
- Я понимаю…
- Нет, - возразил он, - тут другое… мы… совсем поссорились. По-настоящему. То есть, это была даже не ссора… мы даже не поругались. Просто… она сказала, что не знает, сможет ли…
- Конечно, она так сказала, - облегчённо вздохнув, кивнула Гермиона. – А что ещё она должна была тебе сказать? Гарри, ну дай ты ей время! Она тоже поймёт…
- Она сказала, что понимает. И всё равно…
- Боже мой, - она даже руками всплеснула, - Гарри, ну ты иногда ведёшь себя как ребёнок!
- Почему это? – удивился он.
- Потому что не все и не всё… и не всегда могут воспринять сразу! К некоторым вещам приходится привыкать, и это вовсе не значит, что они невозможны! Подожди ты хотя бы до вечера – я уверена, что Джинни сейчас сама очень жалеет, что…
- Она плакала. А я ушёл. Она так плакала, а я взял и ушёл, - он стиснул кулаки. – Но я не мог… я так… испугался…
- Конечно, ты испугался. Испугался её потерять, - кивнула она. – Я понимаю… она тоже поймёт. Ты бы вспоминал иногда, что люди вокруг не совсем идентичны тебе – было бы проще жить, - она притянула его к себе и поцеловала в макушку. – А теперь прекращай страдать и пойдём – работы впереди непочатый край, и нечего здесь рассиживаться, она сама не сделается. Ты представляешь, сколько там сейчас узников? Сколько нужно написать заключений, сколько дел пересмотреть, сколько…
- Представляю, - Гарри поверил про Джинни, и на душе у него стало так легко, что всё остальное казалось теперь мелочью, о которой даже всерьёз рассуждать не стоит. – А ещё я представляю, что нужно будет выработать критерии пересмотра, решить, кого и на каких условиях мы хотим выпустить, разработать систему ограничений… и на всё про всё у нас максимум месяц, потому что летом никто не соберётся, и придётся ждать до осени, а я не хочу.
- До осени он может и не дожить, - кивнула она. – Хотя мы же не знаем, как долго он находится в таком состоянии…
- Я узнаю. Это несложно.
- Вот и иди узнавай, - она встала и потянула его за руку – и он подчинился.
