Заходит Рон в Дырявый Котел и спрашивает у бармена:
- У вас огневиски есть?
- Парень, а тебе восемнадцать есть?
- А у вас лицензия есть?
- Ладно, ладно. Вот твое огневиски, чего завелся-то сразу...
С потолка монотонно капала вода. Мутные капли громко ударялись о камень, создавая противный шлёпающий звук. Это было настоящей пыткой, юноше казалось, что его маленькая стрелочка с именем "Гарри Поттер" на больших часах отмеряет последние дни его жизни: медленно, по секундочке, совсем не переживая и не беспокоясь за него. Гриффиндорцу почему-то вспомнились часы Уизли с именами всех членов семьи на стрелках — эти часы так же хладнокровно и беспощадно показывали «смертельную опасность», как если бы это было «на работе» или «дома». Огромный механизм, работающий чётко и без сбоев был запущен Тёмным Лордом и теперь тикал, словно метроном, холодными каплями отсчитывая последние мгновения жизни Мальчику-Который-Выжил.
Гарри не был удручён или подавлен, он не был зол, не был обижен и совершенно точно не был расстроен. Всё то, что оставалось в его голове крошечными кусочками памяти было настолько не важно, что даже лицо бывшего героя не меняло своего выражения. Складочка на лбу разгладилась, мышцы лица находились в покое, глаза были полузакрыты. Создавалось впечатление, что юноша уже мёртв, потому что именно такое застывшее лицо бывает у покойников. Серая мгла каменной комнаты окружала его липким коконом, окутывая нитями беспамятства все плотнее, оставляя его задыхаться без глотка свежего воздуха. Он был жертвой, он вёл себя, как полагается жертве, и даже то крохотное желание жить, которое всегда теплилось в его груди, которое показывалось, даже если случались по-настоящему ужасные события, которое изо всех сил тянуло его на поверхность, не давая утонуть в безысходности, сейчас, похоже, повержено молчало. Мальчик-Который-Выжил медленно умирал, и его желание жить умирало вместе с ним.
Он не хотел есть, хотя прошло уже довольно много времени, не хотел спать, хотя временами он впадал в состояние некоего транса, когда определить сон ли это или же реальность не представлялось возможным. Иногда в комнате, всё такой же серой и невзрачной и тёмной, начиналась какая-то суета, люди мелькали туда-сюда, юноше казалось, что кто-то называл его имя, часто звучало слово "Ритуал" и непонятное название, но Гарри не был уверен, что всё происходило на самом деле. Может быть он просто на секунду задремал. Или проспал неделю. Или вовсе не спал, разницы всё равно никакой. Гарри запомнил только несколько моментов, проскальзывающих мгновений этих дней.
В первый раз, когда Поттер был в очередном близком к здравомыслию состоянии, в его темницу вошел Драко Малфой. Он сел рядом с Гарри не поднимая головы, и долго молчал, как будто собираясь с мыслями перед тем, как начать разговор. Несколько раз он торопливо вздыхал, как будто сейчас, вот-вот он скажет что-то важное, но на этом его порыв обрывался и он снова садился на пол. Наверное, Гарри должен был спросить у него, зачем он пришёл, почему он предал его, и зачем так мастерски играл несчастного загнанного в угол мальчика, не смеющего сделать шаг в сторону, но гриффиндорцу было попросту всё равно. Ему не нужны были ответы, он не хотел говорить, да и язык, казалось, был не в состоянии ворочаться от того, насколько пересохло во рту. Мысль о сговоре Драко (И когда она начал называть слизеринца «Драко»?) с Тёмным Лордом уже не трогала его, и весь этот неумелый спектакль порядком поднадоел. Руки совершенно онемели, и Гарри думал, что, вполне возможно, он не сможет больше ими шевелить, однако, кого это волновало?
Драко кусал губы и поглаживал тонкими пальцами волшебную палочку, как если бы он неожиданно собрался помочь Поттеру бежать из этого кошмара, вот только проблема была в том, что Гарри вряд ли успел бы убежать далеко, да и бежать ему было особо некуда. Драко просидел с ним долго, так и не вымолвив ни слова, однако уже встав, чтобы выйти, он порывисто шагнул к Гарри, протягивая руку к его щеке и замер так на полсекунды, нервно втягивая воздух.
— Тебе больно? — блондин говорил почти спокойно, сдержано, тихо, но Гарри так хотелось верить в то, что он не ошибся там, в темном подземелье, лежа на холодном полу, не ошибся в выборе того, кому можно было довериться в этом ужасном доме, что еще есть маленькая капля человечности в этом непонятном ему Драко Малфое, и что голос слизеринца совсем чуть-чуть, неуловимо дрогнул. Ответить на вопрос не получилось, потрескавшиеся от сухости губы было больно разомкнуть. Шлёпающие по полу капли отмеряли каждую молчаливую секунду, и замершая в дюйме от лица брюнета рука мелко дрожала, выдавая напряжение Драко. Он втянул носом воздух, сглотнул и аккуратно снял с носа брюнета очки. И без того размазанная картина превратилась в окончательно неразличимую муть. Гарри слышал, как удаляется звук шагов Малфоя, как за ним захлопывается дверь. Он унес с собой очки юноши, и тем самым поставил большую жирную точку. «Мертвецам не нужны очки», — было во всём этом что-то ироничное. Гарри надеялся, что, может Драко хотя бы сохранит эти нелепые очки на память, пусть даже, как личный трофей, но всё же... К горлу подступил горячий ком, как обычно бывает перед тем, как расплакаться, но слёз в его глазах уже не было. Гарри казалось, что он уже выплакал все, влаги в организме не осталось, наверняка он скоро умрет, от жажды или голода, которых он совсем не ощущал.
Когда Гарри снова приоткрыл глаза (почему-то тяжелые веки не желали подниматься до конца, и позволяли глазам открыться лишь наполовину), вокруг царил полумрак. Он не понимал, почему совершенно ничего не видит, и далеко не сразу смог вспомнить. Память старой магнитной летной висела на погибающих ветках его сознания, и с каждым часом (а может быть днём или вовсе секундой) усилиями Тёмного Лорда хрупкое магнитное напыление стиралось, оставляя просто прозрачную полоску. Ни голосов друзей, что когда-то были записаны там, ни знакомых лиц, ни цвета неба, ни звуков природы — ничего не осталось в его памяти. Весь мир сузился до тошнотворного «кап-кап-кап» и размытого серого камня, руки гудели, снова обретая чувствительность, и странным образом лежали на полу. Кто-то поменял положение гриффиндорца, но когда это случилось — он не помнил.
Чуть скрипнув, отворилась массивная дверь, несколько человек вошли в комнату, но Гарри не видел их. Его разум был чист и невозмутим. Пустые глаза редко моргая смотрели в одну точку. От Избранного осталась лишь оболочка. Лорд Волдеморт, подойдя ближе, схватил юношу за подбородок, разворачивая лицом к себе одним резким движением. Ни один мускул не дрогнул не лице гриффиндорца, взгляд все так же оставался расфокусированным, не смотря на то, что длинные холодные пальцы Лорда сжимали его подбородок, впиваясь в кожу. Он улыбался, в его красных глазах горел огонь, и маленькая частичка души Волдеморта внутри Гарри пробудилась. Лорд предвкушал что-то, и нечто внутри Гарри отзывалось неосознанным ликованием. Измученная душа юноши была почти раздавлена угольно-чёрной жаждой, кипевшей в нём. Тёмный волшебник не скрывал своей дьявольской радости, а душа Гарри трепыхалась под гнётом беспроглядной тьмы Тома Риддла. Воздух вышел из лёгких и закончился, малиново-серые круги перед глазами плясали, словно в калейдоскопе переворачивались разноцветные стёклышки, и липкий пот катился по коже Мальчика-Который-Выжил. Что-то огромное, неистовое, неизбежное подступало к нему со всех сторон.
***
— Знаешь, Гарри, я помню нашу с тобой первую встречу, — Лорд говорил терпеливо, почти нежно. — Несмышлёный малыш в кроватке, о, я был уверен, что избавлюсь от угрозы на корню. Кто же знал, что сам я после этого вынужден буду скитаться бесплотным духом в поисках способа вернуть себе хоть какое-то тело. Кто мог знать, что оно будет таким, — голос его не был ни расстроенным, ни озлобленным, только одно неприкрытое предвкушение. — Я всегда был хорош собой, но после стольких лет без собственного тела... Сгодилось бы любое, пусть даже такое отвратительное, — Гарри не отвечал, не реагировал, не думал. Круги перед его глазами исчезли и воздух тоненькой струйкой проникал в лёгкие, как будто поддерживая жизнь. — Я вернул своё тело, затем своё могущество, но судьба, после стольких недоразумений, досадных и нелепых, принесла мне самый драгоценный сюрприз, тебя, Гарри, мой самый драгоценный крестраж.
Люди вокруг суетились, кто-то расстёгивал рубашку Гарри, но маленькие пуговицы не поддавались с первого раза, выскальзывая из-под пальцев. Человек, снимавший с него рубашку сильно нервничал. Все вокруг нервничали, воздух, казалось накалялся, и в непомерной влажности становилось невозможно дышать. Стало светлее и определённо где-то в стороне мелькали яркие вспышки, очевидно там разожгли огонь, но оставшись практически без зрения, Гарри не видел этого, только ощущения остались, выдавая самую важную информацию мозгу: потеплело и тело начало ныть от долгого сидения в неудобной позе, то тут, то там звенели цепи, пахло испаряющейся влагой, а холодный пот оседал на верхней губе солёной жгучей болью. Оглушительно капала вода, сводя с ума наравне с чёрно-белыми мельтешениями длинных шаркающих мантий. Перед мысленным взором Поттера всплыла странная картина — невиданные им никогда люди, похожие на жрецов, с плоскими глиняными чашами в руках. Их лица были спокойны, умиротворённы, слишком безразличны. Он чувствовал всем своим телом разлитую в воздухе магию. Древнюю. Могущественную. Неподвластную обычному человеку. Один из жрецов у дальней стены комнаты опустил руки в одну из чаш и обтёр водой лицо. Коротко сказав что-то юноше-слуге на непонятном языке, он отвернулся, а юноша, поспешно притащив глиняный таз начал натирать Гарри тёплой водой. «Это ритуальное омовение», — быстро шепнул слуга и смачивая жесткую тряпку снова провел ей по спине Поттера.
Видение исчезло так же быстро, как появилось, однако его совершенно точно продолжали обтирать довольно жёстким полотенцем. Ритуальное омовение продолжалось дальше, в ходе него Гарри оказался совершенно раздет, однако даже холода он ощущать не успевал. Быстрые руки слуги обтирали его теплой водой, разгоняя кровь.
— Видишь ли, Гарри, — снова заговорил Волдеморт. — Я долго ждал возможности избавиться... хммм... так скажем от «последствий» возрождения и бессмертия. От внешних, конечно же. И вот, получив очередную бесценную книгу в руки, я понял, что наконец нашел то, что столько десятилетий искал, — Лорд быстрым движением поднялся, уступая место слуге, который уже одевал Поттера в чистую одежду. — Шумеры. Поразительный народ. больше четырёх с половиной тысяч лет назад они уже знали ответ на мой вопрос, и вот я тоже смог его узнать. Обряд, описанный в книге, Гарри, существует всего в одном экземпляре. Хочешь, я скажу тебе, как он называется? Урушдаур, — он повернулся к Пожирателям и другим людям, находившимся здесь, громко провозглашая: — Ну что же, я думаю, что пора начинать, раз всё готово?
— Да, Мой Лорд, — раздался грубый низкий голос, и тут же Гарри подхватили и понесли куда-то чьи-то сильные руки. Постамент, на который его положили был холодный, поражающий своей монументальностью. И снова предательское чувство дежавю охватило брюнета, почти неосознанно — он был уверен, где-то этот каменный стол он уже видел. Одновременно с грубым голосом, другой, более высокий и мелодичный начал читать нараспев текст старинного заклинания. Гарри не понимал слов заклинания, но уже на второй минуте его охватило чувство головокружения, и, если бы он не лежал, он бы упал на пол, потому что ноги отказались бы его, подгибаясь. Аромат, витающий в воздухе стал тяжёлым и густым, и Гарри в своем разуме практически видел, какого он цвета. Сиреневого. Запах лавандового масла расслаблял и дурманил, и Гарри уже не слышал слов, он слышал одну чёткую, выверенную ритмом мелодию, и чувствовал, как его собственное тело расслабляется, как уходит тяжесть из рук и ног, как перестает болеть голова, как становится легко.
Лёгкость была настолько сильной и всепоглощающей, что Гарри казалось, будто он летит на своей новенькой молнии, впервые, там, далеко в прошлом, на третьем курсе. Он раскинул руки в стороны и приготовился взмыть еще выше в небо, когда начал осознавать — руки совершенно свободны, не скованы цепями, и ему так невесомо, что просто дух захватывает от того, как легко дышать, парить над землёй и смотреть на тех, кто внизу. На какой-то миг он испугался так, что чуть было не лишился чувств — внизу, все на том же каменном пьедестале лежало его тело, и по расслабленному лицу и отсутствию очков можно было бы подумать будто он спит. Гарри кинулся было вниз, но как будто большой железный крюк вцепился в его рубашку, его непреодолимо влекло наверх, а человек в чёрной мантии, стоявший над Гарри и задравший вверх руки продолжал читать, ни на секунду не сбиваясь, не допуская ни единой ошибочки, гладко и сосредоточено. Уродливое тело Волдеморта, который стоял напротив человека, читающего заклинание резко закачалось, изогнулось дугой так, что казалось, кости затрещали, переламываясь. Он рухнул на пол, и Гарри удивлённо отметил, что никто не подбежал к своему господину, чтобы помочь, поднять, придержать.
В тот же момент рука Гарри, лежавшего на постаменте дёрнулась, юноша зашевелился и открыл глаза. Поттер, вглядывающийся в себя сверху вниз был ошарашен. Он хотел было открыть рот и закричать что есть сил: «Что? Этого не может быть! Я здесь, как оно может двигаться?!» Тем временем жрец уже подскочил к новоиспечённому «Гарри», осматривая его и что-то шепча. Пламя факелов стало тускнеть, комната вновь погружалась в сумрак. Брюнет сел, медленно разминая руки, и взглянул вверх, и Гарри был уверен, сейчас, там внизу он смотрит четко на парящего над всеми Поттера. На его собственном лице он увидел кривую усмешку, настолько злобную, что и представить было невозможно, чтобы Гарри так улыбался. К юноше спешно подошёл Люциус Малфой и протянул палочку. Гарри не был уверен, его ли это палочка, или она принадлежит Тёмному Лорду, но «Гарри» порывисто схватил ее, не смотря на то, что пальцы не до конца слушались его и поспешно выкрикнул:
— Карцерем семпра, — Поттера резко рвануло вниз, и на какую-то долю секунды он подумал, что прямо сейчас его с силой ударит о землю. Не успев осознать зоть что-то, он погрузился в чёрную непроглядную тьму. Здесь не было звуков, цветов или ощущений, и всё, что он мог делать, это ждать. Сколько — он не знал, но почему-то слово «семпра» наводило на мысль о вечности. Он не помнил точно, но вполне может быть, что это было его значение. Вечно в этой плотной душной тьме. Вечно.