Если бы Люциус знал, что Северус настолько отзывчив, то непременно бы каждый день его озадачивал чем-нибудь особо неприятным, а потом с воодушевлением отвлекал. А еще Люциус получал ни с чем несравнимое удовольствие, просто делая для Северуса то, чего никогда не делал ни для одного из своих любовников, о которых, кстати, совершенно не вспоминал. Злой, мстительный, беспощадный и безжалостный ублюдок отдавался без остатка и яростно брал, но чувства Люциуса уже не ограничивались постелью. Да, он хотел Северуса настолько, что временами забывал о всяческой осторожности, но только желанием не объяснить потребность находиться с ним рядом и знать, что все хорошо. А после происшествия в Министерстве в душе Люциуса поселилась тревога, что он может потерять Северуса навсегда.
Конечно, до ритуала Северус не должен видеть Гарри... конечно, это время ему лучше провести у себя дома, ведь для Гарри в меноре не существует закрытых дверей... конечно...
Люциус появился на пороге дома Северуса уже к вечеру, и Добби, шевеля ушами, принимал распоряжения, какой ужин приготовить.
— Надеюсь, ты больше никого не ждал?
Северус только медленно кивнул, словно не веря, что Люциус серьезно собрался у него жить, а потом все же ответил:
— Никого... я и тебя не ждал...
Вот как?
— Мне уйти?
— Не думаю, что ты захочешь остаться, осмотрев дом.
— Ты слишком много думаешь...
Люциус вздохнул с облегчением и поцеловал Северуса, который почему-то был крайне напряжен.
— Я уверен, что тебе не понравится спальня.
— Ерунда... главное, чтобы в кровати был ты.
— Нашел себе плюшевого мишку, — буркнул Северус и отстраненно продолжил: — Тогда тебе стоит осмотреть... гм... удобства. Туалет и душ — в уличной пристройке.
— Давай, я прикажу эльфам, и они...
Северус побледнел:
— Люциус, я не твоя содержанка. Я не настолько практичен, чтобы принимать материальные ценности в подарок за неплохой секс...
— Неплохой? — почему-то именно это слово сильно задело Люциуса.
— Хорошо... секс отличный, но...
— Что «но»? Ты, как викторианская девушка, начал смущаться своего дома, я предложил все исправить — при том, что меня совершенно все устроило — только для того, чтобы тебе было комфортно... Северус...
— Только не надо меня жалеть!
Люциус знал, по меньшей мере, десяток способов, чтобы переубедить упрямца, и остановился на самом действенном:
— О... я тебя точно жалеть не буду... хочешь пожестче? — промурлыкал он, отбрасывая в сторону мантию.
— Люциус, я серьезно...
Но все его возражения Люциус пресек самым приятным способом. Как же он любил моменты, когда лицо Северуса теряло сосредоточенную осмысленность...
* * *
Позже, уже в постели, Люциус про себя проклинал жалкую тряпочку, которую Северус почему-то считал одеялом, и прижимался к его горячему телу. Без всякой задней мысли, просто, чтобы согреться. И какая разница, что для таких случаев придуманы согревающие чары? Холодный ночной воздух бодрил, спать совершенно не хотелось, и Люциус принялся, наконец, перебирать все подходящие кандидатуры на роль свидетеля. Тот должен быть неболтлив, любопытен, достаточно силен магически, не иметь предубеждений перед темными ритуалами и готов рискнуть. И где такого взять? Особенно сейчас, когда закончилась одна магическая война и в разгаре маггловская?
Под описание идеально подходила Бель, но... если закрыть глаза на ее преданность Темному Лорду, она была в тягости, а это исключало любое соприкосновение с подобными ритуалами. Люциус задумался. А если Руди? Он всегда был в тени собственной супруги, но никогда не был ее тенью. Он просто очень не любил быть на виду... а ведь с ним можно договориться! Люциус растолкал уснувшего Северуса:
— Лейстрандж. Рудольфус.
Северус несколько раз сонно моргнул:
— Какая странная эротическая фантазия...
— И после этого ты будешь обвинять меня в озабоченности?
— Тогда объясни, для чего ты его припомнил посреди ночи и в постели?
— Он будет вторым свидетелем!
Северус мгновенно проснулся:
— Но Беллатрикс?!
— Вопреки расхожему мнению, он не бегает к ней за советами. Кроме того, они ждут наследника, и я сильно сомневаюсь, что Рудольфус захочет растить его под властью одержимого Темного Лорда. Всем хорошо известно, что делает изготовление хотя бы одного хоркрукса с личностью, что уж говорить о нескольких? Он должен быть заинтересован.
— Тебе виднее, ты его знаешь лучше, — Северус потянулся, — но с ним надо связаться немедленно.
* * *
Рудольфус согласился почти не раздумывая. Все же служить Темному Лорду, чьими великими делами можно гордиться — это одно, и совсем другое дело находится в кабале у безумца, который разорвал свою бессмертную душу на куски. Он только уточнил время и место проведения ритуала. Уже позже Люциус вдруг понял, что упустил один важный момент — он не взял с Рудольфуса клятву о неразглашении.
Перед ритуалом Люциус напоил Гарри зельем сна без сновидений и, взяв ребенка на руки, аппарировал с ним на порог дома Блэков. Дом встретил его тишиной. Появившийся эльф чинно кивнул и открыл перед Люциусом тайный проход. Факелы вспыхивали по мере продвижения вниз по темной лестнице, пока они не оказались в большом зале, пол, стены и потолок которого были сложены из сверкающего белого мрамора. В центре зала возвышался алтарь из черного лабродорита, на который Люциус положил спящего ребенка. Тихие шаги заставили обернуться. Блэк. Необычно серьезный, даже какой-то мрачный, в черной ритуальной мантии, он вдруг напомнил Люциусу юного лорда Байрона с картины работы неизвестного мастера.
— А где?..
— Сейчас будет.
Последние слова заглушило эхо шагов.
— Лейстрандж? А почему не Снейп?
— Не смог. Будем начинать? — нетерпеливо прервал его Люциус. Еще не хватало обсуждать Северуса при Рудольфусе.
— Добрый вечер, господа.
С этими словами Рудольфус жестом фокусника вынул из-под полы мантии небольшую чашу, заставив сердце Люциуса учащенно забиться. Не может быть! А Лейстрандж, словно не замечая их потрясения, спокойно пояснил:
— Будет правильнее, если мы поместим хоркрукс из ребенка в этот сосуд. Подобное легче притянуть подобным.
— Руди, но как?!
— Обыкновенно, Люци. Я благодарен тебе, что ты позволил обсудить будущий обряд с супругой. Хоркруксы Лорда произвели на нее неизгладимое впечатление. Я не буду рассказывать, чего ей это стоило, но с утра мы с ней посетили хранилище в Гринготтсе и взяли эту вещь. Жаль, что чашу придется уничтожить...
Люциусу и самому было жаль уничтожать столь ценную реликвию, но Лорд не оставил им выбора. Поэтому он только скорбно вздохнул и достал из потайного кармана фиал с зельем:
— Приступим?
Рудольфус с Блэком принялись расчерчивать пол и расставлять свечи, а Люциус осторожно раздел ребенка и начал втирать в его кожу опалесцирующее зелье, отчего Гарри разулыбался во сне. Люциус поймал себя на том, что больше всего хочет подхватить ребенка и унести подальше от этого страшного места, но тут же принялся себя убеждать, что иного выхода у них нет, и что это единственный шанс Гарри на нормальную жизнь.
— Начали!
Люциус не заметил, как закончились все приготовления. Гарри мирно спал и казался меньше, чем был на самом деле, на огромном жертвенном алтаре. Чашу-хоркрукс поставили рядом с его головой, а ритуальную каменную чашу — в ногах.
Коленопреклоненный Блэк читал заклятия из старинной книги, и Люциус поражался нарочитой грубости их звучания. Стоило словам стихнуть, как они словно оказались внутри урагана. Вокруг них закручивались потоки невероятной силы, которую требовалось убедить обратиться во благо. Когда Блэк в первый раз призвал свидетелей, Люциус, повинуясь наитию, подошел к каменной чаше и со словами: «Свидетельствую!» — рассек ладонь и щедро оросил дно чаши кровью. Его действия повторил Рудольфус, после чего вихрь за их спинами стих и воцарилась звенящая тишина, в которой словно растворялись слова Блэка. Когда тот призвал свидетелей второй раз, первым к чаше шагнул Рудольфус, а на третьем свидетельстве первым снова был Люциус. Когда каменная чаша почти наполнилась кровью, к ней подошел Блэк и разрезал вену на запястье о каменный край чаши. Все. Чаша была полна. Блэк погрузил пальцы в кровь, которая в свете факелов казалась черной, и обрызгал ею спящего Гарри, отчего его тело выгнулось дугой и принялось биться в конвульсиях. Блэк обнял крестника за плечи и замер, к чему-то прислушиваясь.
Теперь и Люциус услышал этот Зов. Сама Тьма словно заглядывала в душу и что-то искала. Что? Блэк вдруг опустился на колени и уткнулся лбом в алтарь. Гарри успокоился, и теперь корежило Блэка. Вдруг Люциус почувствовал давление на плечи и понял, что пришло время его испытания. Он послушно опустился на пол, преклонив сначала одно, а потом и второе колено. И тут же его охватила ужасная боль, а Тьма принялась нашептывать, что он может в любой момент встать и уйти, и что терпеть такое за чужого ребенка он не обязан. Тьма была чертовски убедительна, а в ее медовом голосе слышался перезвон колокольчиков, легкий шорох травы и пение ветра в бронзовых трубочках беседки менора. «Ага!» — согласился Люциус. «Ага-ага!» — отозвалась Тьма, и наваждение схлынуло, обнажая воспоминания о двух мальчишках, которым так хорошо вместе. Люциус гордо вскинул голову, готовый терпеть, пока не потеряет сознание, и тотчас же боль оставила его. Сквозь багровую пелену он видел, как корчится в муках Рудольфус. И вдруг все стихло, словно ничего и не было, и Люциус заметил, как дернулся Гарри. Из его знаменитого шрама потекла черная кровь, которая устремилась к чаше-хоркруксу. Коснувшись ее, кровь замерцала, становясь похожей на ртуть, и начала вплавляться в металл. На мгновение чашу окутало облачко черного дыма, которое быстро истаяло. Гарри во сне вздохнул и счастливо улыбнулся. Шрам на его лбу бесследно пропал.
Люциус встал с колен и бережно завернул Гарри в собственную мантию, подхватывая на руки легкое тело так, чтобы оно оказалось подальше от чаши с хоркруксом. Рудольфус соображал быстро:
— Люци, уноси ребенка, а мы с шурином здесь приберем.
Лейстрандж криво улыбнулся Блэку, но тот все понял:
— Давай я буду держать контур, а ты вызывай пламя.
Уже поднимаясь по лестнице, Люциус заметил, как сиротливо стоящую на алтаре чащу охватило Адское пламя, и содрогнулся от леденящего душу воя, который, впрочем, довольно быстро стих. Услужливый Кричер подал фиал с укрепляющим бальзамом, выпив который, Люциус поблагодарил ушастого и покинул дом.
В менор он входил полуживой от усталости и мечтал только о постели с горячим Северусом под боком. Однако исполнение его желания откладывалось на неопределенное время. На верхней площадке лестницы стояла Бель, кутавшаяся в меховой палантин. Она оценивающе оглядела Люциуса, Гарри и строго спросила:
