Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Someone, somewhere

Автор: moklebust
Бета:нет
Рейтинг:NC-17
Пейринг:Стивен Стрэндж/Джеймс Мориарти, джонлок, майстред
Жанр:AU, Action/ Adventure, Darkfic, Detective, Drama, POV, Romance
Отказ:Все персонажи принадлежат их создателям, я только развлекаюсь.
Аннотация:Никому не было позволено встретиться дважды на просторах мультивселенной. Никому. Никогда. Кроме нас.
Комментарии:
Каталог:нет
Предупреждения:AU, смерть персонажа
Статус:Не закончен
Выложен:2023-07-27 20:15:27 (последнее обновление: 2025.01.07 20:49:53)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1. Погружение

На крышу больницы, знакомую до последнего выступа, я поднимаюсь бегом, хотя и думаю, что никакого смысла спешка не имеет. Опоздание на пятнадцать минут ничего не решит, если только это не тот редкий случай, когда от каждой упущенной минуты буквально зависит чья-то жизнь.

Не знаю, может, Джим действительно спятил, назначая встречу вот так — спонтанно, безо всяких объяснений, на крыше Бартса… Но вряд ли его или моя жизнь в опасности из-за его милых заскоков. В конце концов, мы слишком давно знакомы, чтобы я всерьёз беспокоился из-за таких его озарений.

Но я всё равно каждый раз беспокоюсь. И пусть моя тревога чаще всего иррациональна, потому что в итоге оказывается, что всё хорошо, но… Но. Есть что-то, что всегда гонит меня вперёд на максимальной скорости, как и сейчас: от самого Риджентс-парка и до этого момента — шаг за шагом вверх. К нему. Потому что я понятия не имею, что он задумал на этот раз.

Пролёт. Ещё пролёт. Они кажутся бесконечно долгими, хотя в каждом всего по пятнадцать ступенек. На пятом по счёту я бросаю быстрый взгляд в телефон, на котором за пару минут до этого набрал давно знакомый номер. Джим не сбрасывает звонок. Он просто не отвечает. Уже примерно с полчаса, что тоже ничего хорошего не сулит.

Телефон отвлекает моё внимание, и без того блуждающее из-за почти перетёкшей в панику тревоги. Поэтому я промахиваюсь ногой мимо одной из следующих ступенек, спотыкаюсь и пребольно ударяюсь коленом о выступ. Так что дальнейший подъём становится немного более медленным, а к списку эмоций, кипящих во мне, добавляется досада. Хромать неприятно.

Если с ним на самом деле всё в порядке и это просто идиотская шутка на грани фола, я его попросту убью. Но не раньше, чем заставлю делать мне долгий вдумчивый массаж ушибленной из-за него конечности.

На эту лестницу выходит много дверей — кажется, потому, что она пожарная. Одна из этих дверей, закрытая кем-то слишком резко, хлопает о косяк наверху, над моей головой. Этот удар, как выстрел, неумолимо подгоняет меня вперёд. К счастью, этот пролёт последний. Я был здесь тысячу раз, и в том числе поэтому дверь на крышу я не спутаю ни с какой другой…

Я привычно тяну на себя лёгкую створку, и в щель бьёт ослепительно яркий солнечный свет. Вот это очень некстати. Мне приходится тратить и без того отсутствующее время на то, чтобы на полминуты прислониться к косяку, прикрыв веки. Странно, как быстро глаза привыкли к лестничному полумраку — теперь солнце почти лишает меня зрения, так что приходится ждать.

Эти полминуты, кстати, тянутся просто вечность — во всяком случае, ударов собственного сердца я насчитал в разы больше, чем прошедших секунд. Вдобавок ужасно пересохло во рту, и горло дерёт от сухого воздуха. Наконец я вытираю слезящиеся глаза, чтобы видеть хоть что-то, ставлю ногу на порог и оказываюсь на крыше.

С виду всё в порядке — во всяком случае, я не вижу ничего, кроме разнообразных железных коробок непонятного назначения. Играет какая-то песня. Сердце после бега ещё перегоняет кровь с оглушительным шумом в ушах, но сквозь этот шум я каким-то невероятным образом ухитряюсь вслушаться в запись. И тогда становится ещё хуже. Потому что это любимая песня Джима — мне ли не знать, мы провели вдвоём много часов, подпевая братьям Гибб. Отчего-то песня кажется мне самым тревожным знаком.

На звук я иду, как на виселицу. Огибаю один выступ, затем другой, прислушиваясь на пределе возможностей собственного организма. Песня всё ещё играет. Кроме неё до меня не доносится ни единого звука, даже шум машин с улицы будто отфильтрован или просто выключен. Ушибленная коленка до сих пор ощутимо ноет, но остановить меня боль, особенно такая слабая, не может — пожалуй, сейчас я бы не остановился, даже сломав обе ноги. Пополз бы на руках. Я и не такое могу.

Крыша совсем небольшая. Но иду я по ней уже будто бы не меньше нескольких часов, напряжённый как струна, готовая лопнуть. Ненавижу такие вещи. В смысле, что-то, что я не понимаю. Я не боюсь неизвестности, но предпочёл бы как можно реже сталкиваться с ней в любых ситуациях и ипостасях: и как обычный человек, и как хирург с многолетней практикой, и как маг. Потому что, как бы ты ни готовился, никогда не сможешь предсказать, что за препятствие в этот раз подсунула тебе старуха Жизнь. Как-то слишком философски звучит, но зато меня это отвлекает и успокаивает.

Из-за очередной железной коробки на светло-сером рубероиде взгляд вдруг выхватывает тёмное пятно. Я замираю на мгновение, и солнце, скользнув по пятну, рассыпается на нем бликами. Примерно в этот же момент мне становится видно истинный цвет лужи — темно-бордовый — и мясные ошмётки, хаотично разбросанные чуть левее. И чью-то голову, у которой волосы на затылке слиплись от крови. Мне не видно лица, и я уверен, что меньше всего на свете сейчас хотел бы его увидеть.

Понимание приходит моментально, хотя обычно в такие моменты я на удивление туго соображаю. Это не дверь хлопнула несколько минут назад, двери вообще обычно не издают такой резкий громкий звук. Звук выстрела. Я поднимаю телефон к глазам, чтобы разглядеть на экране хоть что-то при таком солнце. И случайно нажимаю на кнопку сброса вызова. Собираюсь было перезвонить, как вдруг до меня доходит, что теперь на крыше стало очень тихо.

Это только кажется, что такие вещи однозначно ясны с первого взгляда. На самом деле, заглядывая в лицо трупу, я как будто наблюдаю за собой со стороны. Вот высокий человек в странной для большинства одежде медленно опускается на одно колено, чтобы сохранять равновесие. Вот его… в смысле, моя рука осторожно касается чужого плеча, под одеждой наверняка ещё немного тёплого — потому что времени прошло совсем мало, тело не успело бы остыть полностью.

Вот он — и я — смотрит в лицо, обезображенное гримасой. То самое лицо. Я знаю, что он сейчас прикусил губу до крови, чтобы как-то компенсировать сердечный спазм, стоивший ему волны жгучей боли в левой части тела. Я тоже прикусываю губу и тоже смотрю, хотя совсем не хочу делать ни того, ни другого. Собственная кровь отчего-то сладкая на вкус, и очень хочется капнуть ей в лужу, стремительно подсыхающую на нагретой солнцем крыше. Наверное, я схожу с ума.

Больнее всего смотреть на крохотную царапину на скуле мёртвого лица. Вчера Джим забрал у меня из рук листок бумаги, но так неудачно, что задел себя острым краем и порезался. Вчера мы смеялись над этим как беспечные дураки, у которых не было в жизни ни одной проблемы серьёзнее этого бумажного пореза.

А сегодня он уже мёртв. Насовсем. Навсегда.

Двойное кольцо всегда при мне. Как и навыки. Поэтому я поднимаю руки — и затем делаю всё, чтобы убежать как можно дальше от своей реальности. Потому что я должен был оказаться здесь раньше — когда ещё мог хоть что-то изменить, — а теперь больше всего на свете хочу здесь не быть. По лёгкому движению ладони здания вокруг складываются как карточный домик, наслаиваясь друг на друга и изгибаясь в немыслимых вариантах.

Когда я увидел это впервые, я был шокирован и покорён до глубины души. Когда я наконец решился показать эти фокусы Джиму, заранее опасаясь неадекватной реакции — он, по-моему, даже не удивился. Его вообще всегда трудно поразить, за исключением случая, когда мы познакомились — он мне сам это говорил много раз, хотя обычно предпочитает не озвучивать некоторые личные вещи. Предпочитал. Было трудно поразить. Больше не будет. Чёрт.

Вся мультивселенная лежит в моих ладонях, впервые за всё время знакомства с ней абсолютно бесполезная. Я наугад провожу рукой по пространству, и какая-то случайная картинка растёт в размерах. Спустя пару секунд чужой мир раскладывается передо мной, как книга с объёмным вкладышем: стоит открыть страницу, и мир становится реальным, объёмным и осязаемым.

Свет снова яркий, но теперь это не причиняет мне физической боли. Другое причиняет. Я бессильно опускаю руки, прикрывая глаза. Голова отчего-то кружится. Впрочем, ясно, почему — у меня со вчерашнего утра не было времени поесть, а сильный шок не является положительным дополнением к чему бы то ни было.

Я даже не знаю, почему он это сделал. Я не могу понять, сколько бы ни думал. Ведь вчера вечером, расскажи мне кто-нибудь такие вещи, я ответил бы, что не было ни единой объективной причины. По крайней мере, если судить по тому, что я о нём знаю. Но теперь я даже не уверен, что знаю всё, хотя ещё утром у меня не было в этом никаких сомнений.

Визг тормозов совсем рядом недвусмысленно говорит о том, что я оказался прямо на проезжей части. Наплевать. Время будто замедляется, потому что несильный, но резкий удар в бок случается для меня не спустя пару секунд, а только лет через сто, не меньше. И падение на асфальт происходит так медленно, что я успеваю в деталях разглядеть и испорченное паникой лицо девушки, бегущей ко мне от водительского места, и замерших вокруг людей, и подозрительно знакомую архитектуру зданий на улице.

Наплевать на это. Лучше бы она сейчас сбила меня насмерть. Всё, что у меня есть, было неразрывно связано с Джимом, а теперь я больше никогда его не увижу. Как Верховный, я могу иногда обходить некоторые правила, но наизусть знаю совершенно нерушимые законы, главный и самый обидный из которых звучит так: никому не позволено дважды встретиться на просторах мультивселенной.

Когда моя голова касается асфальта, сознание наконец милостиво решает меня покинуть.

***


Первое, что я делаю, открыв глаза — ощупываю левую руку. Мне снилось, будто кто-то изо всех сил дёргал меня за пальцы, и поэтому кисть даже сейчас немилосердно ноет. Но вместо кожи я нащупываю только бинты — ужасное дежавю, — и вот тогда возвращаюсь в реальность окончательно.

Вокруг меня не моя квартира и не улица, на которой, если мне это не приснилось, меня сбили. Я вижу освещённые утренним солнцем светлые однотонные стены больничной палаты. О том, что это именно медицинское учреждение, говорят ещё и приборы, расставленные возле моей кровати. Мне хочется сесть: не лучшее, что я могу сделать, ничего не зная о характере своих травм, но тело так затекло, что выть хочется.

Первые несколько движений говорят о том, что левый бок как минимум представляет собой один сплошной синяк. Скорее всего, сломаны нижние рёбра. Неприятно, но не смертельно. Ещё побаливает бедро. Не успеваю я откинуть одеяло, чтобы узнать о проблеме побольше, как дверь палаты открывается, и внутрь заходит седовласый мужчина в халате. Прямо какой-то киношный доктор.

— Рад, что вам лучше, мистер Стрэндж, — вроде бы искренне говорит он. Я решаю пока молчать и не исправлять его обращение — мистер так мистер, хрен с ним. — Как вы себя чувствуете?

— Помятым, — безо всякой улыбки говорю я и сразу же спохватываюсь. В голове вихрем проносятся события вчерашнего (вчерашнего ли?) дня, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать. Вежливый мужчина не поймёт эту шутку. Теперь во всём мире её могу понять только я. — Могу я узнать, где нахожусь?

— Бартс, — он называет сокращённое, слэнговое название, и от этого мне сразу становится в разы хуже. Не физически, конечно… но лучше бы физически. — Если я правильно помню одно из ваших интервью, вы нас очень хвалили. Жаль, что так сложилось.

— Зато теперь ясно вижу, что хвалил не зря, — ворчу я, переставляя здоровую руку, на которую опираюсь, чтобы не упасть обратно в подушки. Левая рука под бинтами ужасно чешется, но это сейчас к лучшему: зуд помогает мне вспомнить о важном вопросе. — А вы случайно не знаете, где моё кольцо?

Я так понимаю, они много что обо мне слышали. Потому что на лице доктора ни одна мышца не дёрнулась от удивления. Скажем так: не лучшая репутация, которую я мог получить в глазах коллег, но зато эксцентричность иногда помогает мне в жизни. Как минимум избавляет от некоторых неудобных вопросов, какие обычно принято задавать ведущим себя странно людям.

— Могу попросить уточнить эту информацию, — равнодушно пожимает плечами он. — Но ко мне вас точно привезли уже без него. Зато с повреждёнными пальцами. В случае, если вы хотите написать жалобу, вам стоит обратиться на стойку информации.

Слишком много слышали.

— Я не собирался писать жалобу, — чуть громче, чем надо, отвечаю я. — Просто удивился, что кольца нет. Полагаю, вы наслышаны и о другой стороне моей жизни, так что кольцо для меня не роскошь, а необходимость.

Вот по глазам его вижу, что он хочет спросить, что я сейчас имел в виду. Но сдерживается. Это, кстати, кажется мне немного странным. Хорошо, я допускаю, что ещё не все на свете в курсе мельчайших подробностей про Храм и Мстителей, но о том, как я стал магом, я рассказывал совсем недавно в крупном интервью для Таймс. То есть оно печаталось там же, где и другое, с более-менее хорошим отзывом о Бартсе. Впрочем, ладно, не это сейчас важно.

— Я сделаю всё возможное, чтобы вернуть вам аксессуар, — он говорит всё ещё равнодушно, а включая медленное отступление от моей кровати, создаётся ощущение, будто милый доктор издевается. — Вам нужно больше спать. Все необходимые медикаменты выдаются по расписанию обедов и ужинов вместе с пищей.

А чего так серьёзно-то. Я же пока не умираю.

— Кстати, мистер Стрэндж, — добавляет доктор, уже почти дойдя до порога комнаты и теперь возвращаясь обратно. — Меня очень просили дать вам телефон, когда вы придёте в себя. Я записал номер… Судя по всему, этот человек очень беспокоился о вас. Рекомендую позвонить ему.

Интересно, сколько ему доплатили за эту услугу. Может, я плохо отношусь к людям, но считаю, что не нашлось бы альтруистов таскать в кармане бесполезную бумажку неизвестно сколько времени. Во всяком случае, я бы точно не стал.

Я покорно беру у доктора из рук серую стационарную трубку и розовый стикер. Под цифрами, записанными на удивление чётким крупным почерком, нет больше ничего. В том числе имени. Оно бы мне сейчас очень пригодилось. Может, он мне это имя хотя бы скажет?

Я поднимаю голову и открываю было рот, но доктор уже ушёл. Догонять его мало того, что не хочется, так ещё и не выйдет: от резкого движения бедро простреливает болью, не сильной, но острой. Поэтому я устраиваюсь поудобнее, выдыхаю, чтобы не нервничать лишний раз, тыкаю непослушными пальцами здоровой руки в кнопки и прикладываю к уху неприятно прохладный пластик. Была не была, как говорится.

— Привет, — почти сразу раздаётся в трубке отдалённо знакомый голос, и я судорожно пытаюсь вспомнить, кому он принадлежит. Получается плохо. — Стивен?

Хрен знает, откуда это может быть очевидно. Но ладно.

— Как ты? — продолжает голос после невнятного «угу».

И что ответить, если ни малейшего понятия не имеешь даже о том, от кого исходит вопрос?

— Нормально.

— Круто, — радуется неизвестный собеседник, вроде бы искренне. — Правда круто. А то мы тебя почти три недели искали, знаешь. Я беспокоился.

А кто-нибудь в курсе, что вот такие вещи никак не помогают адаптироваться — скорее, мешают?

— Я могу спросить, кто говорит? — наконец решаюсь я.

— Грег, — с некоторой, отлично читаемой, обидой в голосе говорят на том конце линии. — Спишем это на нервное потрясение, но… Впрочем, ладно. Я заберу тебя уже завтра.

— Куда заберёшь? — ляпаю я, не подумав. Вот мог бы подождать, конечно, и узнать всё в процессе происходящего… Но я уже говорил — терпеть не могу неизвестность.

— Домой, конечно же. Ты точно нормально себя чувствуешь?

— Да, прости. Что-то голова совсем не варит, — медленно произношу я. — Тогда до завтра?

— До завтра, — с облегчением выдыхает голос в трубке, и из неё начинают пищать короткие гудки.

Я кладу телефон на тумбочку у кровати, неловко ложусь обратно и долго лежу, невидяще пялясь в потолок. Это какая-то засада, из которой я не смогу даже сбежать, причём по максимально идиотской причине. Значит, пока надо будет играть по чужим правилам.


Глава 2. Где нас нет

Как проходит вечер, я толком не помню. Единственное, что в деталях осталось в памяти — в конце концов надо мной сжалились и сообщили, что ходить мне можно, только, как говорится, осторожно; поэтому в конце концов я использую свой шанс, чтобы сбежать на пожарную лестницу.

О том, что многие здесь курят, знает даже новичок. Но я не курю и не собираюсь начинать. Мне просто надо посидеть в более-менее знакомом визуально месте и подумать.

Ну, начнём с того, что убегать от проблемы было самым идиотским решением из всех возможных. А итогом идиотских решений всегда являются ещё более идиотские результаты — это правило редко не срабатывает, мне ли не знать. Что-то подсказывает мне, что кольцо не найдётся. Конечно, если вдруг его сняли уже в больнице и совершенно случайно сохранили, будет приятно, но… Если неприятности начинаются, они катятся как снежный ком, собирая всё новые и новые обстоятельства.

Если честно, кроме этого я пока не могу ни о чём думать. Даже о том, как буду выпутываться. Перед глазами всё ещё стоит лужа крови и неестественно согнутая в локте рука Джима с зажатым в ней пистолетом. Я ужасно хочу лечь спать. Либо чтобы затем проснуться от знакомых прикосновений и понять, что всё это был кошмарный сон и больше ничего… Либо не просыпаться вовсе. Потому что я могу жить без него, вот только не хочу.

Впрочем, идея насчёт сна имеет определённый смысл. Я вымотан до крайности, и если удастся хоть немного отдохнуть, можно будет переключиться на другие проблемы. И глаза перестанут болеть и чесаться так, будто я высыпал в них по полтора фунта мелкого песка на каждый. Так что я нехотя поднимаюсь, стараясь не опираться при этом на левую ногу, и тащусь в палату. И даже честно ложусь в постель.

Ночь проходит кошмарно. Мне казалось, будто я заснул сразу, как голова коснулась подушки, но в этом я не уверен. Потому что до самого утра я слышу какие-то голоса, отдалённо знакомые, плеск неизвестной жидкости и странные шаги, будто кто-то ходит по палате, подволакивая ногу. Веки наливаются свинцовой тяжестью, и я не могу открыть глаза, чтобы убедиться, что на самом деле рядом со мной никого нет.

Не знаю, сколько я так лежу, но мне это успевает порядком надоесть, и непонимание сменяется недовольством. А потом всё-таки удаётся выключить слух, и тогда моё сознание наконец проваливается в сон без сновидений.

Но и этот сон длится недолго. Я сажусь на кровати резко, будто холодной водой облили, и ещё долго не могу понять, что происходит. Затем приходят воспоминания: Джим, кольцо, страницы мультивселенной, светлые стены… Хаотично поворачивая голову в попытках отыскать остатки сна, я натыкаюсь взглядом на часы. Они показывают половину шестого. Рано.

Я ложусь обратно, укрываюсь с головой одеялом и медленно дышу, чтобы восстановить сердечный ритм. Иногда эта практика помогает мне успокоиться и заснуть, но сейчас явно не тот случай: несмотря на то, что голова ощущается пустым чугунным котлом, сон исчез окончательно. Впрочем, оказывается, что я всё равно чувствую себя лучше, сосредотачиваясь на том, чтобы вдохнуть как можно глубже и затем выдохнуть весь воздух без остатка.

Медитировать несложно. А больше мне здесь в такой ранний час совершенно нечем заняться. Так что, когда я наконец вылезаю из-под одеяла обратно в реальный, хоть и параллельный, мир, часы показывают половину восьмого. Это неплохо. Надеюсь, человеку, который вчера пообещал меня забрать, не приспичит сделать это с самого раннего утра.

Я сажусь в кровати, беру с тумбочки прохладный на ощупь стакан воды и задумчиво перекатываю его в ладонях. Вариант сначала поспать, а только затем подумать, очевидно, не сработал. Значит, надо начинать со второго пункта плана. Вот только голова пройдёт, и сразу же начну. Вода, кстати, вкусная. Или это оттого, что я ужасно хочу пить.

Неприятно осознавать, что боль потери, ещё вчера сносившая мне крышу, слегка притупилась, когда я понял, что загнал сам себя — если не в ловушку, то как минимум в проблему. Но, может быть, это хорошо. Мы с Джимом никогда не обсуждали момент, в котором одному из нас придётся стоять у могилы другого. Или у трупа. Но к смерти нельзя быть готовым, даже если ты обсуждаешь её десяток раз на дню. Особенно к смерти любимого человека.

Нет, не стоит об этом думать. Возможно, притупление боли — тоже следствие шока, и лелеять его мне ни в коем случае нельзя — только хуже станет. Можно, например, подумать о том, как я буду объяснять местному Шерлоку, что произошло. Если он поверит мне — а он всегда верит мне, какую бы иррациональную информацию я ни приносил — он приложит все усилия, чтобы мне помочь. Я бы сделал то же самое для него. И кто такой этот таинственный Грег, я тоже выясню чуть позже…

Или нет. Дверь в палату открывается, и на пороге я вижу кого-то, знакомого настолько смутно, что даже вспомнить сразу не выходит. Выходит, зря я горжусь своей памятью — в самые необходимые моменты она мне не помощница.

— Привет, — говорит этот кто-то, нелепо покачивая рукой в воздухе. — Хорошо, что ты уже проснулся. Я прямо перед работой заехал, так что времени не слишком много.

Он заходит в палату. Следом за ним входит уже знакомый мне со вчерашнего дня доктор.

— Как ты? Сильно болит? Я слышал, она даже сделать ничего не успела, ты прям перед капотом возник…

— Могло быть и хуже, — успокаиваю я его, ни на мгновение не расслабляясь. — Жить буду, честное слово.

— Это приятно. А то будет как в тот раз, когда…

Много он говорит. То есть, не он один, да и я люблю поболтать, но для моего нынешнего состояния — слишком много. Но я не могу не отметить, что у него приятный голос и очень много вложенных в монолог эмоций.

— Помнишь? — заканчивает он.

Я мысленно трясу головой, отвлекаясь от своих размышлений. Кстати о памяти…

— Честно говоря, я помню не всё, — добавляю я, надеясь, что это звучит хотя бы отдалённо правдиво. — И из последних событий, и вообще про жизнь. Прости, если обидел.

Доктор, стоящий у мониторов, выразительно косится на меня, но ничего не говорит. Это правильно. Не знаю, поддержал бы я сам пациента, совравшего о таком прямо на моих глазах, но я благодарен за то, что он поддержал меня.

— Ничего, мы это наверстаем, — подмигивает он, касаясь пальцами моей наполовину забинтованной руки. — Куда ты денешься.

Этот жест неожиданно вызывает у меня гору мурашек на спине. Я вздрагиваю. Показалось, что ли? Надеюсь, что так.

Тем временем доктор, всё это время делавший что-то с приборами, говорит:

— Мистер Лестрейд, можно вас на минутку…

Память заводится моментально, как мощный мотор. Точно! Лестрейд! Тот забавный инспектор, с которым Шерлок иногда работает от скуки… и ещё с которым встречается наш старший. Мы виделись пару раз, но мельком, так что я совсем его не знаю. В смысле, даже его версию из моей вселенной. Что ж, возможно, так веселее.

— Ты чего? — звучит вопрос, и я обнаруживаю себя застывшим на месте и уставившимся невидящим взглядом куда-то в пространство. Объяснять ход мыслей не хочется, поэтому я мотаю головой и молча позволяю довести себя до машины, пристегнуть, а затем мы долго едем куда-то по крошечным улочкам. Половину из них я знаю — всё-таки я здесь вырос. Но конечный пункт всё-таки не угадываю.

Из машины мы выбираемся намного дольше, чем я обычно делаю это, когда здоров. Лестрейд, поддерживая под руку, ведёт меня по лестницам, через коридоры — в квартиру, и затем в спальню, где стоит огромная двуспальная кровать. От подъёма тело начинает неистово ныть.

Возможно, именно поэтому истинный смысл этой обстановки, да и всего остального, доходит до меня с огромным опозданием — как до жирафа. Он оплатил моё пребывание в больнице, он привёз меня домой. И это «домой» — точно не старая двухэтажная квартира на Бейкер-стрит, где я обычно сплю на диване, когда возвращаюсь в Лондон, совсем как в юности. Нет, минуточку, мы что, с ним встречаемся? В смысле, не мы, но… Майкрофт всё равно меня убьёт, как пить дать.

Первым моим желанием становится логичное и со всех сторон обоснованное — сваливать отсюда как можно быстрее, при возможности не оставляя следов. Старший — кошмарный эгоист с детства, он не делился даже игрушками или конфетами. А как только вырос — научился испепелять взглядом (и не только!) любого, кто хотя бы посмотрит на что-то, что он считает своим.

На кровать он укладывает меня с такой предосторожностью, что это даже немного забавно. Я ведь не хрустальный. И садится рядом, близко-близко, внимательно наблюдая, как я ёрзаю, стараясь устроиться хоть мало-мальски удобно. По всей видимости, кровать покупал не я — слишком мягкий матрас, да и цветовая палитра постельного белья оставляет желать лучшего.

— Ты, надеюсь, не собираешься ехать в больницу прямо сегодня? — наконец спрашивает он.

— В больницу?..

Странные вопросы от того, кто меня оттуда только полчаса назад увёз.

— Стивен, с тобой точно все хорошо? — обеспокоенно уточняет Лестрейд. — На работу, в больницу. В Бартс. Ты вернулся из Нью-Йорка, чтобы работать с ними. Уж не знаю, почему — ты мне о причинах не рассказывал.

— А… да, извини, я просто задумался, — отделываюсь я ничего не значащей фразой, в то время как мысли в голове мечутся как угри в банке. — Нет, сегодня точно не поеду. Я ведь буквально только что оттуда.

— Это верно, — мягко смеётся Лестрейд. — Тогда, может, посмотрим что-нибудь вечером, когда я вернусь? Или расскажешь мне, где ты пропадал столько времени? Я вообще могу позвонить на работу и попросить отгул на сегодня, если история слишком длинная…

Ах да, ещё ведь есть это таинственное исчезновение. Из обрывков фраз, которые слышал за эти пару дней, я делаю вывод, что мой… в смысле, другой я испарился безо всякого предупреждения некоторое время назад — три недели, если верить Грегу. И поскольку нашли в итоге не его, а меня… Будем честны, у пропавших без вести очень мало шансов выжить. Если только они сами не сбежали. А вот какой вариант верен в данном случае, мне ещё предстоит выяснить.

Но начинать раскапывать эту яму прямо сейчас — идея не то чтобы хорошая. Как и каяться в неизвестно каких грехах полицейскому, даже если он по совместительству является моим партнёром.

— Не стоит, — пожимаю я плечами. — Я никуда не убегу. Успеем ещё поговорить.

— Ты только обещаешь.

— Я клянусь. Пока ты не вернёшься, я с места не сдвинусь. Посмотри на меня, я ходить без посторонней помощи не могу.

Вообще-то могу, но лучше ему этого не знать. На всякий случай.

— Верю, — с видимым облегчением отвечает он и поднимается с кровати, чтобы уйти. — Может, ты чего-нибудь хочешь? Ну, знаешь, пока я ещё не уехал.

— Шерлок знает, что я здесь? — спрашиваю я первое, что приходит в голову, поудобнее устраиваясь в подушках. — Он спрашивал обо мне что-нибудь?

— Твой брат? Честно говоря, я не в курсе. Ты не говорил, что вы снова начали общаться.

Прекрасно. Изумительно просто. В этой долбаной вселенной я, по всей видимости, ещё и с самым близким человеком на свете либо разругался в хлам, либо, может, никогда и не считал его близким. А вот это, кстати, весьма интересно. Потому что огромная часть моей жизни — моей настоящей жизни — пошла бы иначе без него.

По крайней мере, Грег не сказал что-то вроде «он же умер три года назад». Было бы совсем хреново.

— Я бы хотел ему позвонить. Случайно не знаешь номер?

— Откуда? — пожимает плечами Грег. — Могу найти сегодня на работе, конечно. Но ты уверен, что хочешь быть грубо посланным? Мне казалось, ты ещё не слишком хорошо себя чувствуешь.

И то правда. Но надо же с чего-то начать.

— Буду очень благодарен, если найдёшь.

Лестрейд кивает. И будто хочет сказать ещё что-то, но прямо перед тем, как открыть для этого рот, передумывает и осекается на полувздохе. Я вопросительно поднимаю бровь, показывая, что готов услышать что бы то ни было.

— Ты выглядишь изменившимся, — задумчиво тянет он, оглядывая меня, будто новую вещь. — Не знаю… Мне кажется, это хорошо. Что бы ни случилось с тобой за это время, надеюсь, оно пошло тебе на пользу.

— А каким я был раньше?

Рискованный вопрос. Но играть в амнезию мне понравилось — это легко, просто и очень эффективно.

— Беспокойным, — отвечает он, немного подумав. — Много пил. Слишком много для хирурга, я бы сказал. Уходил по ночам, когда не мог уснуть. Ну, не всегда, наверное, только вот таким, но мы с тобой не так давно знакомы. Полгода, кажется… В общем, сразу после того, как ты вернулся из Нью-Йорка. Я же вечно забываю даты, просто беда.

— Ничего страшного, — улыбаюсь я своей самой милой улыбкой из арсенала, лихорадочно перебирая мысли в голове.

Совпадение ли, что другой я тоже недавно приехал в Лондон? Чуть раньше, чем я, и по неизвестной мне на данный момент причине, но. А ведь я выбил себе отпуск и оказался дома только для того, чтобы помочь Джиму. Я собирался вытащить его из паутины, которую он сам себе сплёл, и забрать куда-то, где он не смог бы больше ей управлять. Слишком самонадеянно думать, что у меня бы получилось…

Ладно, сейчас не об этом речь. Есть ли в этой вселенной Джеймс Мориарти и тот ли он, кого я знаю? И знаком ли с ним мой другой я? Вопросов в разы больше, чем ответов, и я сильно забегаю вперёд, стараясь эти ответы найти как можно быстрее.

— Я всё-таки пойду, — извиняющимся тоном говорит Грег. — Встретимся вечером. Я постараюсь купить какой-нибудь вкусной еды.

Я молча киваю, и через пару минут в замке поворачивается ключ — это слышно даже отсюда. Плохо то, что второй ключ он мне не оставил — если только в этой квартире запасные ключи не лежат на полочке у выхода, родители всегда так делали. Либо второй ключ всегда был у того, другого меня, и теперь придётся делать копию.

Но это единственный минус. К тому же, несущественный — ещё некоторое время мне лучше не заниматься физической активностью и уж точно не прыгать по ступенькам с третьего этажа вниз. Зато я могу осмотреться в квартире. Скорее всего, мы… в смысле, Грег и не-я снимаем её напополам: на подоконнике видна стопка медицинских журналов, а когда я добираюсь до кухни, то нахожу там редкий и нелюбимый абсолютным большинством вид пуэра, к которому лично я пристрастился ещё в студенчестве. Я не большой любитель оставлять в случайных квартирах свои вещи. Выходит, я тоже тут живу.

На полке в ванной стоит стаканчик с двумя зубными щётками. Туфли той марки, которую я всегда выбираю из множества других, на обувной полке смотрятся странно. Ну, как новенький «феррари» на кладбище автомобилей. В конце концов я добираюсь до большого шкафа, где явно хранится одежда — переодеться не мешало бы, в больнице при выписке мне отдали мои весьма потрёпанные шмотки из Храма и Плащ Левитации — и, случайно повернув голову, натыкаюсь на ноутбук, стоящий на столе. Бинго! Вот это мне пригодится.

Затея с подбором одежды сразу же перемещается на приоритет пониже. Я сажусь за стол и придвигаю к себе серебристый ноутбук. Он, кстати, не запаролен — то ли мы друг другу безоговорочно доверяем, то ли просто у каждого из нас есть своя техника. Если второе, то эта — моя. В смысле, на рабочем столе нет ничего медицинского, но я просто уверен.

Шерлок, к счастью, легко гуглится. Я нахожу всего пару его страниц, одна из которых в синей соцсети, а другая — на каком-то форуме. Статуса «онлайн» нет у обоих. Это не беда. Шерлок — мой Шерлок — вообще не слишком любит сообщения. Поэтому можно просто спокойно дождаться Грега, который обещал поискать номер брата, и после этого позвонить. С чувством выполненного долга я встаю, переодеваюсь, делаю себе кофе из найденных на кухне банки растворимого и остатков молока, а затем ложусь обратно и включаю какой-то идиотский сериал. То есть стараюсь максимально расслабиться. Всё лучше, чем не находить места от тревоги.

Но одна мысль не даёт мне покоя:  мне чертовски необходимо поговорить с братом, даже если местная разновидность Шерлока видеть меня не желает. Последнее, чего мне хотелось бы в жизни — отвыкать от негласного правила доверять близнецу все свои проблемы в ответ на аналогичное доверие с его стороны.


Глава 3. Асимметрия

Лестрейд возвращается домой вечером, ровно тогда, когда я досматриваю сезон какой-то научно-фантастической ерунды про маньяков и доедаю запасы мороженого из его холодильника. То есть честно провожу целый день как образцовый больной: отдыхаю и развлекаюсь доступными мне способами. 

Точнее, отвлекаюсь. Потому что ходить по квартире частично неловко, а частично неприятно. Любые мелочи заставляют моё сердце болезненно сжиматься; то незнакомый сорт кофе, упаковку которого я нахожу в кухонном шкафчике, то цвет зубной щётки, то запах от постельного белья. Ещё пару дней назад все подобные бытовые мелочи были неотъемлемой частью моей жизни, не разбитой в осколки тем, что я даже осознать толком не могу. Но здесь все эти вещи выбирал другой Стивен. Для абсолютно другого человека. От этого невозможно плохо. 

Ещё хуже от совпадений. Каждое из них будто отбрасывает меня на десяток шагов назад, в тёмную трясину боли, из которой я изо всех сил стараюсь выбраться. Ещё неделю назад я сказал бы, что довольно легко сосредоточиться на чём угодно и не думать о белой обезьяне до момента, пока эта самая обезьяна не окажется перед тобой во плоти. Но здесь я понимаю, что не получится — когда даже подсохшая пицца в холодильнике возвращает меня к той жизни, которой у меня больше никогда не будет.

***


— Было очень глупо приезжать сейчас, — бросает Шерлок на ходу, надевая пальто. — У меня совершенно нет времени. Зато, чтобы не ночевать на диване, можешь попробовать выторговать у Джона комнату наверху — он всё равно в последнее время довольно редко там спит.

Это заявление вызывает у меня только лёгкую улыбку. Ну наконец-то. Сколько, год или полтора года прошло, прежде чем братец наконец признал, что умеет испытывать обычные человеческие чувства — и, более того, прямо сейчас их испытывает? Кое-какие подробности я уже знаю от Джона, с которым мы изредка переписываемся по старой дружбе, но это он мне не говорил. Да и не моё дело, наверное. Я просто люблю всё знать.

— Ничего страшного, требовать от тебя ежедневных семейных ужинов мне бы в голову не пришло. Я, если честно, просто устал и хочу побыть там, где меня не будут дёргать по поводу подгузников и медкарт в регистратуре.

— Не хотел бы, но понимаю, — Шерлок сбавляет обороты, и тон его голоса становится мягче. — Тогда дом в твоём распоряжении, включая холодильник, если не боишься человеческих пальцев.

Я киваю, считая диалог законченным, и отворачиваюсь обратно к своему чемодану — придётся вытаскивать из него сменную одежду, не разбирая укладку вещей, но я ужасно хочу в душ прямо сейчас. И после этого можно было бы сходить в кафе — миссис Хадсон всё ещё держит его, а если с моих студенческих лет ничего не изменилось, там отлично готовят…

— Я, кстати, очень рад тебя видеть, — говорит брат мне в спину, и к тому моменту, как я могу посмотреть в его сторону, оказывается, что он уже ушёл.

…Приведение себя в порядок не занимает у меня много времени. Здесь можно не выпендриваться, поэтому вместо костюма я надеваю простые брюки и рубашку. И, подумав, снимаю с вешалки ещё одно пальто — интересно, Шерлок их коллекционирует, что ли?  — на улице сыро и ветрено, а мне в любой момент может захотеться сходить куда-нибудь ещё.

В общем, так и оказывается. Когда я спускаюсь вниз и шагаю с порога квартиры на тротуар, в моей голове вдруг всплывает полузнакомый с юности маршрут — через две улицы, наискосок, до угла и направо. Там находится пиццерия, где знают, что такое вкусная еда.

Приятно видеть, что заведение ещё живёт. И процветает, судя по всему. Я делаю заказ и с трудом его дожидаюсь — желудок урчит как сумасшедший, я ничего не ел почти сутки. В связи с этим меня можно понять: когда чьи-то чёткие осторожные шаги перестают звучать ровно у моего столика, я не обращаю на это никакого внимания.

— Не ожидал встретить тебя здесь, Шерлок.

— Я не Шерлок, — коротко поясняю я, не отрываясь от еды. Ещё чего. — Вы ошиблись.

— Прощу прощения, — произносит тот же человек. У него приятный голос. Я всё-таки поднимаю глаза, чтобы укоризненно просверлить взглядом нарушителя моего спокойствия, и безо всякого удивления вижу, как рядом с моим столиком стоит Джим Мориарти, главная тема всех лондонских новостей последней недели.

***


Зато оказывается, если лежать без движения некоторое время, переломанные рёбра болят не так уж сильно, а ещё быстро привыкаешь пользоваться только одной рукой — не пострадавшей. Что я и делаю — ставлю ноутбук на живот, между ребрами и бедром, и держу мороженое правой рукой, используя её мизинец для тачпада. Не слишком эстетично выглядит со стороны, наверное, зато удобно. 

Правда, когда Грег входит в комнату, на мгновение мне кажется, будто он вздрогнул при виде меня. Но я не могу быть уверен, что такую реакцию у него вызвала исключительно моя поза. 

— Хотя бы твоя любовь к мороженому не изменилась за это время, — негромко произносит он спустя некоторое время молчания, выразительно обозревая стопку фантиков. — Иначе я всерьёз испугался бы. 

— Не благодари, — подмигиваю я, отставляя ноутбук. 

— И любовь к сарказму тоже. 

— А за это как раз стоит поблагодарить. Полагаю, без неё я скучен как Библия. 

— Не для меня, — Лестрейд качает головой так, будто делал это уже тысячу раз в ответ на подобные фразы. — Только не для меня. 

Этот жест вызывает у меня странную улыбку. Забавно то, как быстро я привык к этой мысли. К нему. К тому, что здесь, в этом случайном мире, мы вместе. И ведь даже формулировка не напрягает. Хотя, может, это следствие стресса, одно из многих, какие мне ещё предстоит узнать. 

— Уверен? 

— Ты знаешь, — с самым серьёзным лицом на свете отвечает Грег, подходя ближе и садясь, как и утром, на край кровати. — Я расследую преступления, но главная загадка моей жизни в том, что я так никогда и не узнаю, какой ты, когда не язвишь. Но не против узнать, если ты захочешь мне рассказать, честное слово. 

И вот тут меня наконец накрывает ещё одним осознанием. Дурак ты форменный, Стрэндж, думаю я, изо всех сил борясь с желанием дать себе внушительной силы подзатыльник. Он ведь ждёт от тебя действий, которых ты не сможешь или не захочешь в отношении него сделать. Это сейчас он просто рад, что ты наконец нашёлся, а однажды…

Значит, надо решить все проблемы до того, как наступит это «однажды». Как бы жёстко, даже жестоко это ни звучало.

— Ты узнал номер Шерлока? 

Наверное, это прозвучало более резко, чем требовалось.

— Узнал, — кивает Грег, и лёгкая обида в смеси с разочарованием сквозят в его голосе так ясно, что даже мне видно. — Я тебе его на почту прислал ещё днём. 

— Тогда мне надо будет позвонить. 

— Прямо сейчас? 

Его это раздражает. Мне даже становится немного совестно. Представляю, если бы Джим нашёлся спустя месяц и не обратил на меня ровным счётом никакого внимания… 

— Прости, но так нужно. Я пока не могу объяснить. 

Могу. Только не хочу. Не уверен, что ты захочешь это знать. Всё, что произошло. И особенно то, как я понятия не имею, жив ли твой Стивен Стрэндж — или уже почти три недели как нет.

Мобильного у меня более не имеется — это я с удивлением обнаружил ещё утром, когда переодевался и обшаривал карманы на предмет забытых там предметов. Наверное, его украли вместе с кольцом. Но я всё равно на автомате тянусь к карману джинсов, вспоминая об утреннем открытии довольно поздно. Лестрейд прослеживает взглядом мой жест, тщательно, но скверно подавляет тяжёлый вздох и протягивает мне собственный мобильник. Наверное, местный я тоже часто теряет телефоны. 

Открыть почту дело двух секунд — ожидаемо, я не люблю вводить пароли каждый раз, поэтому не выхожу из аккаунтов. Я благодарю Грега коротким кивком, уже набирая номер. Никакого неуважения или попытки отделаться в этом нет. Просто мозг уже сфокусировался на одной единственной цели, так что все остальные моментально отошли даже не на второй, а на десятый план. Эта фишка — практически суперспособность, она не раз помогала мне сосредоточиться, не отвлекаясь на любой важности дела или вещи. 

Под нечитаемым пристальным взглядом Лестрейда я подношу телефон к уху. Гудки из трубки заставляют моё сердце биться чаще. Это уже случалось недавно — бесконечные однообразные гудки. Если…

Что именно если, я придумать не успеваю, потому что из трубки льётся отчего-то холодный и неприветливый, но совершенно точно родной голос брата:

— Мне казалось, мы уже обсудили всё, что могли. Зачем ты звонишь?

Если я правильно понял предысторию этого Шерлока — и если он хоть немного похож на моего настоящего брата, — у меня сейчас есть ровно один шанс. Буквально лишь пара слов для того, чтобы убедить его не бросать трубку и поговорить со мной. Он-то сейчас полагает, что ему звонит Лестрейд — видно, между ними тоже чёрная кошка металась как бешеная…

— Я бы хотел извиниться.

Конечно, он знает, кому принадлежит голос, звучащий с его стороны линии. Просто не мог не догадаться.

И, возможно, именно поэтому его тон становится ещё холоднее.

— Пошёл к чёрту, Стивен.

Ну разумеется.

От того, чтобы швырнуть телефон в стену, меня останавливает только то, что он не мой. Был бы мой — уже бы осколки по всей квартире разлетелись. Это просто западня какая-то — куда бы я ни ткнулся, все шансы вернуться обратно будто в насмешку заблокированы так по-идиотски, чтобы вызвать внутри меня взрыв эмоций, но при этом так прочно, чтобы я не мог преодолеть этот барьер.

Если бы это случилось впервые, я воспринял бы это как повод набраться опыта. Но со мной такое постоянно происходит. С самого детства, через времена учёбы, налаживание контактов хотя бы с одним из своих братьев… И авария, стоившая мне целиком моей старой жизни. Правда, насчёт этого моё мнение однозначно: катастрофа произошла исключительно по моей вине, но всё равно принесла мне больше плюсов, чем минусов.

***


Я не люблю ездить в темноте. Во-первых, ничерта не видно — даже под светом мощных фар «уракана». Во-вторых, приходится предельно внимательно следить за дорогой. В-третьих… В общем, причин много, но перекрываются они ровно одной необходимостью: вовремя быть на месте. Это не моя лекция, не интервью, там меня никто не будет ждать лишних три часа. А мероприятие стоящее — находиться там могут позволить себе немногие.

Отчего-то сегодня, съезжая с шоссе на горный серпантин, я чувствую себя очень неуютно. Не физически — климат-контроль спокойно избавляет от ледяного ветра и сырого воздуха. Просто внутри, под тревогой, усталостью и горой других эмоций, сидит какое-то мимолётное неприятное ощущение, сформулировать и даже осознать которое у меня толком не получается.

Но зато мне известно, откуда тревога. В последний раз, когда я был дома, там что-то происходило. Что-то нехорошее, связанное с терактами… или просто со взрывами. Шерлок изо всех сил отрицал наличие проблемы, но ведь он всегда так делает — до самого последнего момента, до черты, из-за которой уже нельзя будет что-нибудь изменить или исправить. А у Джона я спрашивал — на тот момент приятель понимал, кажется, ещё меньше, чем я сам.

Вот поэтому я сейчас здесь. Дома. Работаю, сплю, ем, езжу на конференции, общаюсь с людьми — и всё это на постоянном неослабевающем фоне беспокойства и понимания того, что я не успею долететь до Лондона, случись что.

Коллега, на громкой связи болтающий о пациентах, отчего-то раздражает. Не могу сказать, что мне нет дела до его монолога — пара случаев в списке звучат действительно интересно, — но мне сейчас не до того. Однако проще дослушать до конца, чем просить меня не трогать. Это недолго. Во всяком случае, я надеюсь.

— Вот здесь ещё есть женщина…

Его фраза прерывается звуковым уведомлением. Я бросаю короткий взгляд на экран. На второй линии Шерлок. Не ответить ему я не могу.

— Погоди минутку, ладно? — коротко прошу я коллегу и одним движением переключаюсь. — Привет. Я слушаю.

— Тут такое дело, — глухо говорит он. — У меня проблемы. Не собираюсь взваливать их на тебя, но прошу посмотреть.

— Что посмотреть? — переспрашиваю я и тут же вижу значок нового письма. — Ага, минуту…

Я так толком и не знаю, что тогда произошло. Может, я слишком сильно отвлекаюсь на письмо и отпускаю руль. Может, на мокрой дороге машину заносит в самое неподходящее для этого время. Я никогда не узнаю правильного ответа. Я помню только сырость, холод и бесконечную темноту, в которую мне приходится падать.

… Просыпаюсь я от дискомфорта в спине и от ясного ощущения, будто кто-то смотрит на меня в упор. Глаза почти не открываются, а ещё тело ломает в знакомых побочных эффектах от мощной анестезии. Ещё и голова раскалывается — и от яркого утреннего света, и сама по себе. Спустя какое-то — слишком долгое — время я наконец разлепляю веки и всматриваюсь в окружающее меня пространство.

— Здравствуй, Стивен, — негромко говорит человек на пороге, и мне становится нехорошо, потому что я узнаю голос. — Есть минутка?

***


Если так подумать, из любых случавшихся проблем я либо каким-то образом выкручивался, либо они просто теряли актуальность. И с этой будет так же. Наверное, меня больше волнует то, как я бы очень хотел перестать убегать при первых признаках опасности — в первую очередь от самого себя. Но я просто не умею не убегать.

— Стив? 

Я выныриваю из воспоминаний и обнаруживаю себя замершим посреди прихожей с одним ботинком в руке. И ведь даже боль в ноге, на которую опираюсь сейчас всем телом, не вернула в реальность. 

— Да? 

— Всё в порядке? 

— Да, всё хорошо, — моих сил хватает даже на то, чтобы улыбнуться. — Я просто задумался. 

Кажется, это словосочетание я буду произносить довольно часто. Грег прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня так, что мне становится немного стыдно.

— Ты куда собрался на ночь глядя? Неужели к Шерлоку?

— Он меня послал, как ты и говорил, — равнодушно признаюсь я. — Нет, хочу просто погулять. Мне нужно проветрить голову.

— Я пойду с тобой.

— Если ты не возражаешь, я предпочёл бы побыть один, — осторожно уточняю я. — Это не потому, что мне не хочется тебя видеть.

— Но ты ведь и правда не хочешь меня видеть, — с каменным спокойствием говорит Лестрейд, отлепляясь от косяка и делая шаг вперёд. — С тех пор, как вернулся, ты мне не очень рад. И я не смогу узнать, почему, если ты мне не расскажешь.

Он, разумеется, прав, но я понятия не имею, с чего начать.

— Мне лишь нужно немного прийти в себя, — отчаянно вру я, стараясь не меняться в лице. — И всё будет хорошо, вот увидишь. Я обещаю.

Честно говоря, я бы на его месте мне не поверил. Впрочем, я и на своём себе не верю. В голове будто не осталось ни одной целой мысли — только бесполезные осколки, и это совсем не помогает выстраивать какие бы то ни было планы на будущее. Если оно у меня есть теперь, это будущее, горько язвлю я про себя. А то, может, придётся всю оставшуюся жизнь разгребать за другим собой некоторое дерьмо, пытаясь превратить чужую обстановку в хотя бы немного знакомую.

— Хоть телефон возьми, из запасных, — угрюмо бормочет Грег, явно в данный момент желающий сказать совершенно не это. — И будь осторожен. И не закрывай на верхний замок, когда вернёшься.

Я принимаю из чужих ладоней, приятно тёплых на ощупь, небольшой аппарат, поворачиваю замок двери и молча выхожу на лестничную клетку. Настроение Грега понятно на сто процентов, но почему-то от этого диалога мне самому сейчас не менее паршиво.


Глава 4. Вечная ничья

Я иду по неширокой улице самым быстрым шагом из возможных, но это всё равно медленно — для того темпа, который для меня привычен. Хорошо хоть, что тёмное время суток никак не мешает передвижению: фонари горят в нужных местах, чтобы я не споткнулся и не травмировался ещё больше, а в ненужных скрадывают мои движения так, чтобы не вызывать подозрения или вопросов у случайных прохожих.

Честно говоря, проблема прохожих ещё и в том, что я абсолютно никого не узнаю. Не то чтобы я должен — Лондон огромный город, и даже в своём Лондоне я не был невероятное количество времени до последних трёх дней. Но мне отчего-то кажется, что все люди сейчас чужие. Вообще-то так и есть, но звучит крайне неприятно.

Ещё меня безо всякой уважительной причины злит, что ночью любой город полностью меняет облик. Даже если я куда-то конкретно и стремился, в спешке выходя из чужого дома — стоило оказаться на улице, и даже с детства знакомая столица превратилась непонятно во что. Заблудиться здесь у меня бы всё равно не получилось, поэтому я бездумно кружу по переулкам, с раздражением разглядывая неоновые вывески. Знакома мне из них примерно половина. Уже успех.

Возможно, раздражение — это только повод. Повод не думать ни о чём, кроме мерцающих и переливающихся всеми цветами радуги названий, по большей части идиотских; и уж тем более не думать о том, что происходит. О взглядах и эмоциях Грега. О том, как меня послал нахрен брат. О том, что кольца нет, а значит, я застрял здесь на неопределённое время. По крайней мере, первые две проблемы меня особенно не касаются.

Но вот если бы можно было где-то достать новое кольцо…

Простая и в то же время гениальная мысль приходит в мою голову так, будто врезается в неё с разгона. Это почти больно. Я даже останавливаюсь, не обращая внимания на то, как из-за этого заныла нога. Ну конечно! Можно же просто вернуться в храм и взять там новое кольцо! Ей-богу, отсутствие этой мысли в голове как базовой сразу после потери свидетельствует исключительно о том, что в аварии не только моё тело пострадало, но и, видимо, голова.

Но мысль просто отличная. Я бы даже подпрыгнул на месте, если бы от этого почти наверняка не пострадали переломанные ребра. Эта мысль означает как минимум то, что мне не придётся разбираться со всеми этими проблемами другого Стивена уже через пару часов; во всяком случае, когда я открываю карту и строю маршрут до лондонского Санктум Санкторум, именно столько времени в пути карта мне и показывает.

Спасибо хоть, что меня выкинуло именно в Лондоне. Окажись я где-нибудь во Франции, пришлось бы попотеть.

Я схожу с тротуара, перебегая пустую дорогу прямо там, где и стоял. Так делать нельзя, конечно, одной аварии мне вполне достаточно; но настроение вдруг подлетело до невероятно высокой отметки, и потом сразу захотелось сделать что-нибудь максимально глупое. Например, пойти пешком.

Можно, конечно, было бы вызвать или поймать такси… Но здесь меня подводят уже обстоятельства: выбегая из дома Грега, я и подумать не мог, что мне понадобятся деньги. Именно поэтому у меня их с собой и нет.

Может, мне кажется, но я будто иду быстрее сейчас — то ли ветер в спину облегчает и ускоряет движение, то ли тело само хочет, чтобы мы побыстрее избавились от нашего нового персонального кошмара. Во всяком случае, первые штук пять переулков я почти пробегаю; не беспокоит ни нога, ни рёбра, ни идиотские мысли, да ещё и все светофоры зелёные, а на пути не встречается ни одного человека.

Потом, правда, полоса везения всё-таки заканчивается. В конце концов я и вовсе встаю в ожидании на краю бордюра, покачиваясь с пятки на носок, и щурюсь от яркого красного света в лицо.

Вот тут-то мысли и догоняют. Первым, о чём я думаю, конечно же, становится работа. Забавно: если здесь у меня всё ещё есть практика, значит… Ну, как минимум, я не попадал в ту самую аварию? Не так и плохо, другой я, хотя бы в этом ты не такой уж и дурак. Хотя, может, у другого меня это ещё впереди — кто знает.

Время никогда не бывает линейным, а вот события происходят, так или иначе, с каждым из нас. И с каждой версией нас. Это могло бы сойти за хорошую тему для курсовой по философии. Хорошо, что у меня никогда не возникало желания получить образование в этой сфере.

Во-вторых, думаю я, шагая под выжигающий уже привыкшие к темноте глаза зелёный свет, как только я вернусь, я навещу Шерлока. Это обязательно. Прилетев в Лондон в этот раз, я был так занят и обеспокоен происходящим с Джимом и с нами обоими, что мне не пришло в голову даже позвонить брату. И только сейчас я понимаю, что зря этого не сделал.

Впрочем, надеюсь, с моим Шерлоком ничего не случится и мы ещё успеем поговорить. Конечно, успеем. Куда он денется.

Улицы изгибаются и скрещиваются, будто нарочно. Мне кажется, я иду уже несколько дней, хотя отметка на карте говорит, что всего около полутора часов. Значит, ещё немного. Интересно, как это будет? Местный Вонг отнесётся ко мне так же, как наш, или пошлёт нахрен? Про Мордо даже вспоминать не хочу — если он здесь есть, ну его куда подальше. А ещё Верховная… Хотел бы я ещё хоть раз поговорить с этой женщиной. Некоторые её мотивы, слова и поступки остались для меня непонятными, а оттого ещё более интересными.

Эх, это как будто сто лет назад было.

Кто-то, проходящий мимо меня по улице, подозрительно косится. Наверное, какую-то часть своей тирады я все же пробормотал вслух — у меня такое бывает, если задумываюсь в безлюдных местах. Сейчас бы кольцо… Тогда весь этот путь можно было бы уместить в десять секунд, включая даже время на то, чтобы открыть портал. И никаких взглядов и лишнего внимания. Смешно, как теряется человек, лишаясь привычной для его обыкновенной жизни мелочи. Впрочем, это совершенно ненадолго. Даже в темноте и отсюда уже видны смутно знакомые очертания крыльца. Отличные новости.

Я ускоряю шаг, снова перебегая дорогу на последних секундах зелёного, и уверенно иду ко входу. В два прыжка взлетаю на крыльцо, чего делать из-за травмы явно не следовало, поднимаю руку перед огромной резной двустворчатой дверью, шепчу положенную формулу. Здесь не так важно, есть ли кольцо, Санктум Санкторум узнает мага, как верный пёс.

Ну, вернее, должен был узнать. Потому что я стою перед недвижимыми дверьми в полной тишине, а храм вообще никак не реагирует на меня. Не то чтобы в этом кроется такая уж серьёзная сложность, но всё-таки неприятно.

Ну, предположим, это я могу понять. Здесь я очевидно не попадал в аварию, а значит, в конечном итоге мог не стать магом вообще. Но ведь существуют, я думаю, некие базовые понятия, которым не помешают какие бы то ни было обстоятельства. Солнце светит. Небо голубое. Санктум Санкторум — практически живой, и потому с ним можно легко договориться, используя правильные слова и жесты. Верховная рассказывала, что всё время, какое храмы существовали, эта штука срабатывала безотказно.

Я стучу в дверь, и звук гулким эхом отдаётся от окованного дерева, растворяясь в темноте. Ну, все мои попытки объяснить происходящее излишни, если хоть на мгновение допустить одну досадную неприятность, которой просто не может быть, следовательно, и допускать нечего. Лондонский храм не может не существовать, поскольку… А, кстати, почему? Только потому, что этим храмам хрен знает сколько лет, к тому же, они невероятно важны для мира — и всякое такое прочее? Надеюсь, это сойдёт за аргумент, потому что иначе мне не выбраться.

Стучу снова, в этот раз немного громче, и снова же остаюсь ждать ответа. Которого, ожидаемо, и в этот раз нет. Чёрт-те что происходит, и мне это совсем не нравится: жгучий страх, который я всё это время держал на привязи, поднимает голову. А я-то всегда говорил, что бояться глупо. Оказывается, нет. Особенно в случае, когда тебе самому очень захочется испугаться.

Ладно, если хоть на минутку задуматься о вариантах, у меня есть ещё один. Очень глупый, ненадёжный и даже местами небезопасный — если там, внутри, кто-нибудь стоит на посту, меня наверняка убьют, не разбираясь, моментально, едва я войду. Но я знаю один секрет этой двери. Если найти что-нибудь твёрдое и узкое, например, палку, а затем протолкнуть её между определённых металлических завитков, дверь должна открыться. Вонг рассказал мне об этой штуке, но мы ни разу не проверяли её. Незачем было.

Поиски палки в центре Лондона занимают меня на добрых двадцать минут. Ничего удивительного, впрочем. Наконец, обойдя половину квартала, я возвращаюсь обратно к двери, держа в руках перекладину от заграждения. Она, в целом, сама виновата в том, что оказалась то ли плохо приварена, то ли уже почти выломана кем-то до меня. Меня это не волнует. Главное, что средство найдено. Теперь остаётся вспомнить, куда именно втыкать, а потом вот так её наклонить, и тогда…

— Прошу прощения, сэр, — раздаётся голос сзади. Понятия не имею, кто мог бы быть настолько дотошным, чтобы докапываться до случайных людей на улице, да мне сейчас и не до того. — Вы не могли бы перестать выламывать дверь?

Ну что за идиот. Очевидно же всё.

— Не мог бы. Ещё вопросы? — коротко бросаю я, не отрываясь от занятия. Почему-то способ не срабатывает. Возможно, я не туда тыкаю, конечно…

— А я полагаю, что вам придётся, — голос становится твёрже, а затем очень близко раздаются шаги.

Я нехотя оборачиваюсь. Выяснить, что это тот же самый тип, с которым мы двадцать минут назад разминулись в квартале отсюда, неприятно. Преследовал, значит. Я раздражён. Я вообще не намерен сейчас драться, даже палкой — рука всё ещё болит, а с одной шансов у меня немного. Как не готов и объяснять, что именно мне нужно от этих дверей. Поэтому я открываю было рот, чтобы высказать этому зануде всё, что о нём думаю. Но пока собираюсь, он делает ещё пару шагов — и тогда свет от уличного фонаря наконец падает на его лицо.

И тогда моё сердце останавливается — так надолго, будто я действительно умер. Тоже умер. Потому что я оборачиваюсь, открываю рот, но вместо чего угодно на свете прямо перед собой, на безумно знакомые восемь с половиной сантиметров ниже, вижу тёмно-карие, почти чёрные радужки глаз. И тогда я застываю на месте, не в силах даже пошевелиться — потому что этого вообще не может быть. Ничего из этого.

— Эй, вам плохо? — мой невольный собеседник моментально меняет тон с вызывающего на сочувствующий и берёт меня за предплечье, несильно сжимая. — Сердце? Может, скорую?

Определённо надо. Всегда полагал себя довольно крепким, но такая череда событий никак не могла положительно повлиять на моё здоровье. Я сейчас в обморок грохнусь, как нервный подросток, и пиши пропало.

— Нет, спасибо, — хриплю я из последних сил, которых у меня, к тому же, нет. Если бы он не держал меня, я бы, наверное, упал. — Прошу прощения за странный вопрос, могу я узнать ваше имя?

— Если это вам хоть как-то поможет, мне не жалко. Меня зовут Джеймс, — охотно представляется он. — Джеймс Мориарти.

***

Участок крошечный и очень светлый, так что в первые несколько минут мне больно даже приоткрыть глаза. Джеймс ведёт меня за руку, как ребенка, и в конце концов усаживает на стул. Я покорно сажусь. И почему только любые проблемы в моей жизни в последнее время начинаются с того, что мне обязательно слепнуть от яркого света?

— Мне придётся оформить правонарушение, хотя, технически, со вчерашнего дня я этим уже не занимаюсь, говорит он, будто ему не интересно. — Но искать патруль в полночь не особенно хочется, да и вы наверняка торопитесь домой, мистер?..

— Стрэндж, — обречённо подсказываю я.

Возможно, я только что испортил другому себе репутацию. Или просто ухудшил. Или, может, ничего не изменилось, но я никак об этом не узнаю. В любом случае, сейчас этот парень скажет что-то вроде «о, так это вы», и…

— Полное имя, пожалуйста, — равнодушно уточняет Джеймс. — К вашему счастью, мы с вами не знакомы настолько хорошо, чтобы я его знал.

А вот это меня удивляет. Если судить по обрывкам информации, которые я так или иначе смог получить в последнее время, здесь я даже более известен, чем в моем варианте. Но он, полицейский, меня не знает.

Впрочем, это даже хорошо.

— Стивен Винсент Холмс, — говорю я, чувствуя себя школьником, отвечающим выученный урок. — Приятно познакомиться.

Как спать-то хочется. Но и надеяться, что он отстанет от меня как можно быстрее, я не хочу. В конце концов, это же Джим! Я буквально душу продал бы за то, чтобы снова его увидеть. Правда, теперь произошедшее на крыше напоминает дурной сон, а нынешние события — какую-то странную ролевую игру, костюмированный бал, где роли раздали заранее всем, кроме меня. Так и с ума сойти недолго.

— Вот что, мистер Стрэндж, — наконец говорит Джеймс, заканчивая писать. — Я никому не стану отдавать эту штуку или сообщать о вашем нарушении. Считайте, что выиграли в лотерею. Но это только потому, что я не уверен, что ещё могу этим заниматься. К тому же, сегодня отличная майская ночь, знаете, голова может пойти кругом… Уверен, на самом деле вы и не думали делать ничего подобного.

Я только киваю — много-много раз подряд, как китайский болванчик. Сегодня лотерейный билет оказался выигрышным, но, если следовать этой аналогии и дальше, выиграл я центов пятьдесят. Потому что кроме отсутствия административки никаких других плюсов не видно. Вдобавок шок, ватная голова, не сильная, но ноющая боль в ноге и боку сразу, грядущие объяснения с Лестрейдом, ноль магии…

— Надеюсь, вы рады, — заканчивает Джеймс. — Иначе мне было бы попросту обидно. В конце концов, я же тут, по сути, закон нарушаю ради вас.

— О, я очень рад, — соглашаюсь я, очень надеясь, что не разучился держать лицо, когда вру. — Спасибо. Вы спасли мне вечер.

Вот. Вот этот взгляд. До этого момента я думал, что больнее некуда, но после моих слов Джеймс смотрит на меня хитро, будто исподлобья, но в то же время с улыбкой. Меня будто молнией простреливает.

— Вас ведь есть кому забрать? — тем временем говорит он, ничего не подозревая. — Можете позвонить. Или, если хотите, я со стационарного наберу, только номер продиктуйте.

Я вздрагиваю. Со своей жизнью любой из меня может делать что угодно, но портить её кому-то ещё — ну нет уж. Они такого не заслужили. А если Джеймс сейчас позвонит Лестрейду с местного телефона, у второго могут быть проблемы. Я толком не в курсе, как именно это работает, но лучше перебдеть.

Поэтому я только качаю головой, достаю пока ещё незнакомый телефон и отчего-то довольно долго пытаюсь отыскать нужный номер. Хотя в итоге оказывается, что это не так уж и сложно. Должно быть, у местного меня тоже отвратительная память на номера, потому что в контакты уже вбиты три набора цифр: «мама», «Кристина» и ужасно патетичное «любимый». О, Кристина — это прекрасно, тем более, что я точно знаю, о ком именно речь. Надо будет позвонить ей, но не в первом часу ночи, а прямо сейчас мне явно нужен третий номер. Жуть какая.

Гудки не длятся долго. Лестрейд берёт трубку практически моментально, а затем, выслушав мои путаные объяснения и с горем пополам переданный адрес участка, обещает приехать как можно скорее. Наверное, это должно меня утешить. Но, положив телефон обратно в карман и поймав на себе открытый изучающий взгляд Джеймса, вместо спокойствия я чувствую тяжёлую необъяснимую тревогу.


Глава 5. Непрожитая жизнь

Из участка мы выходим только вдвоем, но я всё равно будто спиной чувствую скептически-ядовитый взгляд Джеймса. К счастью, они с моим невольным партнёром оказываются не знакомы — видимо, в этом участке другой я не оказывался ни разу. Правда, несмотря на это, на прощание они обмениваются такими взглядами, будто встречались здесь уже минимум тридцать раз за последний месяц.

После этого Лестрейд выводит меня на улицу — возможно, чуть более резко, чем стоило бы, — сажает в машину, как преступника, придержав голову, и молча садится за руль сам. То, что при этом он блокирует двери, меня даже не удивляет. Удивляет, скорее, то, что я себя при этом чувствую как получивший двойку за поведение школьник, которого дома ждёт хорошая трёпка. Вот честное слово, ни разу в жизни такого не испытывал.

— Не хотел помешать тебе отдыхать, — негромко говорю я, ничего толком от этой фразы не ожидая. — Прости.

В ответ Грег, ни на мгновение не отвлекаясь от дороги, только коротко и молча дёргает головой: то ли «не лезь», то ли «я не злюсь», то ли, может, «поговорим дома». Переспросить значение этого жеста я не рискую. В любом случае, его можно понять. Судя по абсолютному отсутствию даже намёков на удивление, другой я довольно часто делал подобные штуки.

За обратную дорогу до дома мы оба не произносим ни слова. Не потому, что я не хочу объяснить свои действия. Не потому, что он не спрашивает. Просто около часа назад во мне что-то щёлкнуло, и теперь я чувствую только бесконечную усталость. Как будто весь фундамент, на котором стояла гора разнообразной ерунды, надломился от крошечного кубика, а теперь стремительно разъезжается в разные стороны, никак не реагируя на то, что я изо всех сил пытаюсь собрать вместе осколки.

Именно это я и говорю Грегу — после того, как долго ползу вверх по лестнице, без помощи, но он хотя бы идёт рядом в таком же медленном темпе, не занудствуя. Когда мы наконец поднимаемся в квартиру, и я сползаю по стенке на небольшую тумбу у самой двери, чтобы снять туфли.

— Стивен, я не злюсь, правда. Просто…

Лестрейд осекается, будто проглатывая окончание фразы. И тут же переводит тему:

— Пойду чай сделаю. Ты какой будешь? Все равно мы оба явно не уснём в ближайшее время.

Только тут я понимаю, как сильно хочу спать. Странно, что до этого внимания не обращал.

— Я бы пошёл спать, если честно.

— Мы должны поговорить.

Я не люблю ссоры, но избежать этой уже не получится. Как минимум потому, что я слишком поздно понял, что Лестрейд не просто расстроен и разочарован, а ещё и чертовски зол — вопреки его собственным уверениям. Просто потрясающе.

— А это не подождёт до утра?

— Не подождёт, — цедит он, явно с трудом сдерживаясь. — Максимум, что могу тебе предложить — это прогулку до дивана в гостиной. Если только ты не предпочитаешь просидеть долгое время на этой несчастной тумбочке для обуви.

Нет уж, тело мне за это спасибо не скажет. Поэтому я поднимаюсь, не глядя на него, и нетвёрдым шагом покидаю прихожую. Лестрейд не пытается мне помочь. Он стоит, скрестив руки на груди, и выглядит как моя мама, случайно обнаружившая, что мы с Майкрофтом снова не сошлись во мнении. Мы — в смысле мы с Шерлоком. Без близнеца я уже много лет чувствую себя только половиной человека.

Так, хорошо, в данный момент не об этом речь. Сейчас мне стоит позаботиться о том, чтобы меня не выгнали из дома. Я не думаю, что Лестрейд настолько не в духе, но просчитывать стоит все, даже самые маловероятные варианты. Если он в ближайшие десять минут скажет мне убираться, есть ли мне куда идти?..

Диван — самая дальняя точка гостиной, медленно плестись мне больше некуда. Если только по кругу, но такие идиотские способы оттянуть неизбежное мне явно не подходят. Я сажусь на край, как можно ближе к подлокотнику, навешиваю на лицо маску вежливого безразличия и изо всех сил стараюсь ничем не провоцировать конфликт.

Разумеется, мои попытки безнадёжно проваливаются.

— Как ты оказался в участке? — спрашивает Грег, и в его голосе отчётливо слышатся металлические нотки. — Зачем ты вообще пошёл на улицу в такое время? У тебя с кем-то была встреча?

— Не было, — качаю я головой. Ну уж это точно чистая правда. — Я просто ходил по городу.

Лестрейд ядовито улыбается. И от этого становится жутко похож на Джима — или на Джеймса, в любом случае, эта ухмылка превращает два совершенно не похожих лица в практически подобные друг другу.

— Просто ходил, — передразнивает он. — Когда просто ходят, не оказываются в участке с практически готовым протоколом за хулиганство. Рассказывай.

В принципе, ничего такого страшного или опасного в правде нет. Но вот только он в эту самую правду в жизни не поверит, и тогда остатки понимания между нами улетучатся окончательно. Представляю себе эффект произнесённых в такой последовательности слов: знаешь, Грег, я явился сюда из параллельной вселенной, да вот только просрал волшебную штуку, после чего решил, что волшебный же храм даст мне ещё одну такую же. Ебануться. Мне просто невероятно повезёт, если он не сдаст меня психиатрам после этого.

— Ему просто показалось! — невозмутимо объявляю я. — Я хотел убрать палку с дороги, чтобы никто через неё не упал, и в этот момент появился полицейский. Возможно, я выглядел пугающе, вследствие чего он не то подумал.

С невозмутимостью я явно перестарался. Грег багровеет на глазах, непроизвольно сжимая кулаки. Довести детектива, каждый день имеющего дело с дураками разных званий и судеб, до белого каления — это надо уметь, конечно.

— Какой же ты…

Вопросительный взгляд не требуется. Сейчас Грег злится, поэтому все причины раздражения выскажет сам, достаточно только немного подождать. Но отчего-то мне не хочется знать ни единого слова из тех, которые он собирается произнести.

— Ты клялся, что больше не станешь творить глупости. Раз в… десятый, наверное, ровно перед тем, как исчез безо всяких объяснений. А затем являешься и продолжаешь в своём любимом русле. Одно и то же. Я очень устал, Стивен.

— Я понимаю, — негромко вставляю я, пока Грег медленно выдыхает. Держать тон голоса ровным, ни в коем случае не поднимающимся выше определённой громкости даётся ему очень нелегко. — И я не хотел нарушать обещание. Ты не обязан верить мне на слово, а доказать я никак не смогу, но это действительно вышло случайно.

Врать вот так, открыто, мне абсолютно не по душе. Как не по душе и то, что теперь придётся нести ответственность за вроде как мои обещания, которые лично я даже не думал приносить. Просто отлично.

— Сочиняешь складно, — отвечает Лестрейд со зловещей улыбкой мантикоры, готовой напасть. — Интересно, почему я тебе все равно не верю. Заебался уже, наверное.

Всё это время он стоял рядом со мной, смотря сверху вниз, и сейчас одним резким четким движением разворачивается, отводя взгляд и явно собираясь уйти. Черт его знает, куда — из своей-то квартиры, ночью. Но допустить этого я всё равно не могу. И вовсе не потому, что испытываю к нему какие-то чувства.

— Нет, подожди, — за неимением других способов остановить его, я хватаюсь за тёплую ладонь, отчётливо чувствуя, как мелко дрожат в моём захвате чужие пальцы. — Так что ты хотел сказать? В самом начале.

Видел я уже всё это: нескрываемый тяжёлый вздох, поджатые губы, остановившийся где-то на моем лице взгляд. И вдруг его злость исчезает — практически моментально, будто воздушный шарик с водой лопается об острый предмет. Грег делает шаг вперёд, уничтожая и без того минимальное расстояние между нами, и теперь наши колени соприкасаются. Это бросает меня в жар, вот только причина до сих пор толком не ясна.

— Я хотел сказать довольно плохую вещь. Мне не стоит произносить её вслух, честное слово.

— Мне надо знать.

Это тоже удивляет. Но я говорю это таким твёрдым уверенным голосом, будто сам точно знаю, что именно делаю.

— Зачем?

— Потому что я ничего не понимаю, — легко признаюсь я. — Без преувеличения, у меня нет ни единого варианта, что происходит. Как и огромной части информации о моей собственной жизни. Надеюсь, ты никогда не поймёшь эту проблему, потому что мне не хотелось бы, чтобы у кого-то ещё был такой опыт. Но проблема-то всё равно никуда не денется.

Это срабатывает. Неужели для того, чтобы всё шло как полагается, надо просто быть кристально честным? Даже если некоторые моменты моего признания он поймёт по-своему, иначе, чем они обстоят на самом деле.

— В какой-то момент я подумал, что ты всё тот же, — помедлив, нехотя произносит он. — Наркоман, алкоголик, один бог знает, чем ещё ты мог заниматься в последнее время. Мне такое не по душе. Когда ты позвонил из участка, я как будто… я чуть было не сказал, что не рад, что ты вернулся. Прости меня.

— Прости меня.

Эти слова мы говорим одновременно, и тогда Лестрейд несмело улыбается. Его руки, каким-то волшебным образом оказавшиеся на моих плечах, такие тёплые, что я чувствую это через одежду. Или, может, это просто моя кожа горит, чтобы помочь мне исчезнуть из этого момента, места или мира.

— Забавно.

— Что именно?

— Не предполагал, что ты знаешь такие слова, — не упускает он момент напоследок уколоть. — Не припомню момента, чтобы ты хоть раз извинился перед кем-то. Может, конечно, ты затем просто убиваешь свидетелей этого действа, а потому тщательно берёг меня от такой информации, но…

Я смеюсь. Возникшее было между нами напряжение с моим смехом окончательно развеивается, и теперь кажется странным и даже диким, что пять минут назад Грег чуть было не врезал мне. Об этом я сразу же сообщаю ему вслух. А в следующую секунду мне чудится, будто ладони на моих плечах на мгновение обратились в камень.

— Понимаешь ли, в чём проблема, — невесело усмехается Лестрейд, выдержав почти мхатовскую паузу. — Есть какая-то ужасно тонкая грань между двумя точками. Первая точка состоит в том, что ты взрослый самостоятельный человек с головой на плечах, и это неоспоримо, поскольку — существовал же ты как-то без меня больше трёх десятков лет, добился успеха, пережил все сто процентов неприятностей в своей жизни. И всё такое, не буду распинаться, ты меня отлично понял. И вот в этой точке я тебе объективно нужен не больше, чем любой случайный человек на улице.

— А другая? — уточняю я, уже твёрдо зная, что именно он скажет.

— А другая мне не нравится. Там ты сходишь с ума, то ли от количества денег, то ли от популярности, то ли, может, от скуки. Разрываешь контракт в Нью-Йорке, возвращаешься домой, нюхаешь и колешь себе разнообразную дрянь, работаешь в заднице, иногда спишь на улице. Затем по неизвестной для меня до сих пор причине бегаешь за мной полтора месяца, а когда я наконец сдаюсь — ведёшь себя так, будто я твой отец… а что ты смеёшься? «Грег, забери меня домой, они плохие»! — зло, но очень похоже передразнивает он. — И я, разумеется, как хороший партнёр, бросаю всё и еду за тобой, чтобы в итоге получить обиженный взгляд и обвинения в отсутствии личной свободы. И как это назвать?

Меня разбирает смех. То, что он описал, будто кривое зеркало похоже на ту же самую ситуацию в моём мире. Насколько мне известно, раньше Шерлок так себя с ним вёл — пока Джона не встретил. Ну и, разумеется, в звонках Шерлока не было и не могло быть подтекста, связанного с отношениями. А так — один в один. Но объяснять Грегу, что меня рассмешило, явно не стоит.

— Так вот, — продолжает Лестрейд, к счастью, не заметив моей ухмылки. — Я злюсь не на то, что ты ушёл куда-то ночью. И не на то, что ты пропал. Я злюсь на то, что в результате всех моих действий и твоих обещаний ничего не меняется. На то, что я не знаю, по какую сторону грани ты сегодня окажешься.

Действительно хуёво. Я бы на его месте либо поехал мозгами, либо давно уже разорвал бы бесперспективные отношения. Или не разорвал бы? Что бы я сделал, если бы был на его месте, а на моём оказался Джим?

Надо признаться. Прямо сейчас открыть рот и всё рассказать, чтобы не заставлять ни в чём не повинного человека мучиться от неизвестности. Почему это так сложно?

— Я бы хотел… — начинаю я, ещё толком не зная, что собираюсь сказать. — В общем…

Грег не даёт мне договорить. Он перехватывает мои руки, кладя ладони на запястье, а затем наклоняется и коротко целует меня, смешно щекоча губы короткой колючей щетиной. От неожиданности я вздрагиваю. Уклониться не смог бы, даже если бы это движение было не таким резким — за мной только спинка дивана, — но он как будто и не ждал, что я могу попытаться этого избежать. Разумеется.

Я снова открываю рот, и это повторяется. В этот раз мурашки, бегущие по спине, не имеют отношения к удивлению или испугу. А ведь действительно, чего мне бояться?..

Однако же на третий раз Лестрейд, явно безо всяких проблем разгадавший мой не слишком гениальный план, просто протягивает тёплую ладонь, закрывая ею пространство от носа до подбородка. И испытующе смотрит, будто стараясь понять, что и зачем я делаю.

— Что бы ты ни хотел сказать, оставь это на завтра.

— Почему?

— Потому что ты, судя по виду, отключишься, если моргнёшь дольше обычного, — усмехается он, отстраняясь. — Пойдём спать. Мне не стоило заводить этот разговор так поздно.

— А я думаю, ты был прав, когда сделал это, — бормочу я, с максимально возможной для меня скоростью перемещаясь из гостиной в спальню и стягивая с себя уличную одежду. — Возможно, отложи ты разбор полётов ещё на какое-то время, и негатива было бы больше. Ты ведь не знаешь, что я собираюсь натворить завтра.

Лестрейд выключает свет, в темноте бесшумно проходит через комнату и забирается под своё одеяло, слабо задевая меня коленом.

— Не знаю. И, вообще-то, очень надеюсь, что ничего.

Он подминает подушку, поворачиваясь на бок так, чтобы наши лица были на одном уровне. В этот раз я не чувствую ровным счётом никакой неловкости — будто так и должно быть.

— Я постараюсь, но ничего обещать не могу, — честно говорю я нечёткому силуэту Грега, как единственному, что могу различить в темноте. — Спи давай, тебе на работу утром. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — эхом отзывается Лестрейд, и ещё некоторое время мне кажется, будто он только притворяется, что спит.


Глава 6. Кто кого

Я просыпаюсь ровно в тот момент, когда входная дверь защёлкивается с лёгким стуком. Это Грег уехал на работу, после вчерашней ссоры, видно, попросту постеснявшись разбудить меня. Впрочем, за это я ему чертовски благодарен: дурацкие мысли, никак не уходившие из головы, мешали мне спать половину ночи, и смог наконец заснуть я только к трём. Опустим сейчас даже вопрос о том, что поговорить нам всё-таки стоило. Это всегда можно отложить до вечера.

Я подминаю под голову дурацкую бамбуковую подушку и не моргая пялюсь в светлый ровный потолок. Вставать не хочется просто ужас насколько. Но сегодня моя сила воли вынуждена работать едва ли не за всю предыдущую жизнь вместе взятую; думаю, бОльших усилий к тому, чтобы оторвать задницу от кровати, я не прикладывал даже в студенчестве.

В конце концов, не переставая себя подбадривать, я наконец поднимаю голову от подушки, сажусь, затем встаю и одеваюсь. Даже готовлю себе скромный завтрак из бутербродов и кофе, после чего прохожу через коридор и нерешительно замираю на пороге прихожей, покачиваясь на носках.

Мой план изначально, на этапе наброска, состоял в том, чтобы просто так, без звонков и попыток уговорить, приехать к Шерлоку. Конечно, план на самом деле дурацкий до ужаса, но других как будто и нет — либо они просто не торопятся приходить в мою дурную голову. Вот сотню долларов готов поставить на то, что позже, когда уже будет не надо, я придумаю не меньше десятка отличных выходов из ситуации…

Ладно, да и чёрт с ними.

Но теперь, когда я уже позвонил, Шерлок будет ждать. Он меня знает. Слишком хорошо знает меня, чтобы не угадать это решение. Но другого как будто и нет — если дозваниваться с упорством, достойным, как всегда, лучшего применения, он может просто заблокировать номер. С другой стороны, худшее, что он может сделать при нашей встрече — не впустить меня. Не так уж и страшно, правда?

С этой мыслью всё вдруг становится проще. Это не мой мир, поэтому бояться отказа нет никаких причин. Я почти без беспокойства обуваюсь и беру с полочки у входной двери ключи — это движение отчего-то выходит таким быстрым и привычным, будто я не просто знаю этот жест, а производил его неоднократно.

Моментально возникает другой вопрос: плащ. Я не услышал от Грега ни одного вопроса по поводу потрёпанного в боях артефакта поздно вечером, но ходить днём по Лондону в таком виде — идея, мягко скажем, паршивая. Да и чем плащ мне сейчас поможет? У меня даже кольца нет…

Правда, безопасностью всё же стоит озаботиться. Я снимаю плащ с вешалки, старательно игнорируя вежливые трепыхания плотной ткани в руках, складываю максимально плотно, и, недолго думая, кладу в один из ящиков обувной тумбы. Если вдруг его будут искать целенаправленно — найдут где угодно, но эти действия хоть немного исключают случайное обнаружение. Или это я параноик? Всё может быть.

Закрыв ящик, я сдёргиваю с той же вешалки тёмно-серое пальто — по счастью, у нас с Лестрейдом похожие фигуры — и наконец делаю шаг за порог. Всё можно решить, когда тот, кто принимает решения, не останавливает сам себя.

На то, чтобы закрыть за собой дверь, уходит секунд тридцать. Чтобы преодолеть путь до первого этажа и улицы — ещё около пары минут. Рёбра и нога уже почти не болят, я вспоминаю о травме, только когда начинаю спускаться по ступенькам. Интересно, кстати, что бы брат сказал на всё это? Наверняка это было бы очередное едкое замечание о степени катастрофичности. В этом весь он, и любой, кто его знает, в курсе, что именно так братец проявляет заботу и понимание.

На улице прохладно, но не сыро. Несмотря на сомнительные воспоминания о недавней пешей прогулке, я решаю пойти пешком. Да уж, если честно, любая самая едкая фраза от Шерлока сейчас здорово подняла бы мне настроение…

А вот Джон мог бы не только посочувствовать, но и подсказать что-то, что облегчило бы мои страдания — он всё-таки врач более широкого профиля, я со своей нейрохирургией многих вещей просто не помню за ненадобностью.

Да и в целом с Джоном отлично разговаривать обо всякой беспокоящей ерунде. Он, конечно, не психолог, да и язвит теперь ничуть не меньше моего брата, но всё-таки как-то по-доброму, без желания показать собственное превосходство. Вот он бы мне сейчас пригодился, чтобы собрать мысли в кучу. Впрочем, надеяться на то, что, испортив отношения с Шерлоком, я сохранил их с Джоном, вряд ли стоит.

Я невольно ускоряю шаг. Что бы меня там ни ждало, я смогу это решить.

***


Знакомый до последнего камня отрезок улицы, который я вижу издалека, вызывает у меня невольную улыбку. Миссис Хадсон, домовладелица, начала сдавать нам эту квартиру чуть ли не сто лет назад, когда она сама была моложе и ещё замужем, а мы с Шерлоком ещё только получали образование и ужасно ленились ездить в центр Лондона из пригорода.

Шерлок, в отличие от меня, и вовсе провёл в этом доме две трети жизни — куда бы ему теперь деться, получается, искать его надо в первую очередь здесь.

На знакомой двери, прежде чем постучать, я замечаю пару длинных глубоких царапин неизвестного происхождения. Интересно, что тут случилось в моё отсутствие?.. Проходит долгие несколько секунд, пока я наконец понимаю: меня здесь и не было. Дверь открывают, к счастью, быстрее, чем это понимание захватывает меня целиком. Я поднимаю глаза, чтобы обнаружить на пороге миссис Хадсон в нарядном тёмно-зелёном платье.

— О, это ты, — без особой радости, но не с агрессией говорит она, без раздумий посторонившись, чтобы впустить меня. — Явился наконец?

— Только сейчас получилось, — обтекаемо отвечаю я. — Надо было раньше, конечно. Всегда надо раньше.

— Посмотрите на него, умник какой, — ворчит миссис Хадсон, и я бы даже поверил, если бы не лёгкая улыбка на её лице. — Предположим, что ты понял. Шерлок наверху. Постарайтесь не разгромить мне дом, как в прошлый раз.

Это звучит так не похоже на нас, что снимаю пальто и поднимаюсь под её взглядом по негромко поскрипывающей лестнице наверх я слегка в прострации. Слегка — значит ровно настолько, чтобы не проигнорировать важную мысль о том, что Шерлок её не просил не пускать меня в дом. Хотя с его умением планировать ходы это первое, что он должен был сделать после моего звонка. Может, конечно, просто не успел, но я слишком хорошо знаю своего брата, чтобы предположить, что о данном варианте речи вообще не идёт.

Выходит, ждал?

Дверь наверху открыта. Никаких особенно заметных изменений я не вижу, единственное, что бросается в глаза — у камина сейчас стоит всего одно кресло. Так было когда-то очень давно, и я, если честно, даже не смогу сейчас хоть мало-мальски подробно вспомнить, когда мы поставили второе.

Дьявол с ним, конечно, с креслом. Но без него отчего-то немного неуютно — будто вернулся в дом, который уже кому-то продали, а новые хозяева безо всякого почтения отнеслись к твоим старым вещам.

Брата на этом фоне я замечаю далеко не сразу. Оказывается, он сидит на диване у стены, подтянув колени к груди и держа в зубах неподожжённую сигарету.

— Не предполагал, что нью-йоркский английский так сильно отличается от британского, — равнодушно цедит Шерлок, когда я оборачиваюсь к нему. — Иначе я не могу предположить, почему понимание фразы из трёх слов оказалось для тебя непосильной задачей.

Злится. Или, скорее, даже обижен? Забавно: выросли физически, но в голове оба остались подростками. В самый худший подростковый период, судя по всему.

— Мне просто было интересно, искренне ли ты говорил.

— Ложь — непозволительная роскошь, когда дело идёт о тебе.

В этой фразе мне вдруг чудятся интонации, до боли напоминающие о Майкрофте. Со старшим мы оба перестали общаться примерно тогда же, когда съехали из дома, но мне вдруг начинает казаться, будто здесь, в этом мире, у Шерлока не получилось окончательно разорвать контакты. Надо будет спросить, когда… если…

— И что, даже не спросишь, как у меня дела?

То, что я сейчас делаю, называется «перейти в наступление». Братец, как мне известно, морально устойчив ко всему, кроме настолько вопиющей наглости, чтобы он просто не успел к ней подготовиться. Если бы я ещё помнил, что считается достаточно наглым для такой провокации.

— Могу и спросить, — неожиданно соглашается Шерлок, до сих пор так и не сменивший позу. Он не смотрит на меня — изучает окно. Зубы он при этом стискивает так, что несомненно уже перекусил пополам сигарету, и теперь с трудом сдерживается, чтобы не отплеваться от вкуса этой дряни во рту — прямо на пол. По выражению лица вижу. — Но только если после этого ты всё-таки уйдёшь. Как дела?

Ну, что ж, ход не сработал. В принципе, я сам в этом виноват — и то, что это был какой-то другой я, сейчас не играет роли. Я зажмуриваюсь и медленно вдыхаю, перебирая в голове все возможные темы и вопросы. А затем вдруг открываю глаза на выдохе и спокойно спрашиваю:

— Почему мы вообще поссорились?

Шерлок наконец поворачивается ко мне — и застывает, пристально вглядываясь. Если я хоть что-то понимаю, он удивлён и раздражён одновременно, будто эта ситуация его действительно задевает за живое. Это Шерлока-то?..

— Не притворяйся.

— Я не притворяюсь. Амнезия после некоторых событий, — поясняю я. Врать об этом с каждым разом становится легче и легче. — У моего мозга ноль почтения к собственному многолетнему труду, так что он решил, будто от некоторого объёма этой работы можно безо всяких последствий избавиться. Мне такое не по нраву, но кто же меня спрашивал.

Брат сидит вполоборота, но даже так мне видно, как его губы изгибаются в фирменной полуулыбке. Хороший знак. Это совершенно точно всё ещё он, что бы ни произошло с нами обоими, и я отлично знаю и помню его эмоции.

— Ты всё тот же, — говорит он, будто эхом дублируя мои мысли. — Мы поссорились, потому что…

И вот тут Шерлок задумывается. Всерьёз и надолго, так что я начинаю обращать внимание на то, что за окном на улице буквально за полчаса стало ужасно ветрено и накрапывает мелкий противный дождь. Но затем брат вскидывает голову, и фон снова перестаёт существовать.

— Ты знаешь, а я ведь и правда не могу вспомнить, — со смешком бросает он, засовывая руки в карманы пальто. — Такая ерунда, наверное, что не стал захламлять память.

Так же, как он знает, когда я недоговариваю, я знаю аналогичное о нём. И сейчас эта фраза совершенно точно скрывает за собой что-то, в конце концов, не зря миссис Хадсон попросила больше не громить квартиру. Но допытываться, что именно, означает раскопать обратно только-только присыпанный топор войны. Поэтому я только улыбаюсь в ответ.

— Тогда, наверное, стоит забыть об этой ссоре?

— Стоит, — соглашается брат, протягивая мне тонкую бледную ладонь. — Мир?

Первый. Ну надо же. Он первым согласился на перемирие. Слишком легко. Даже как-то подозрительно. Это удивляет меня ничуть не меньше голоса Грега из пахнущей лекарствами трубки телефона или глухой неприступной двери храма.

Впрочем, протянутую руку я, разумеется, пожимаю. Не в моих правилах отказываться от возможностей.

Затем Шерлок кивком приглашает меня сесть в кресло, а сам отодвигает стоящий у стола стул и усаживается на него. Разговариваем мы долго. Правда, ничего особенно важного за время этого разговора я так и не слышу, но сама возможность диалога уже радует. В конце концов за окнами зажигаются фонари, я бросаю быстрый взгляд на часы — судя по времени, скоро должен вернуться Джон, а он после работы не особенно любит поболтать — и поднимаюсь на ноги. Шерлок удивлённо поднимает брови.

— Не хочу беспокоить Джона, — поясняю я. — Обычно он не лучший собеседник после работы. Если ты не против, зайду позже.

Задевает ли меня то, как в ответ на это имя Шерлок недоумённо морщится? Наверное, да. Заодно сразу проясняются некоторые вещи, например, сигарета. Это, конечно, абсолютно не моё дело, но я мог бы сказать, что эти двое выглядели счастливыми, когда были вместе — в той или иной роли, неважно.

Вдобавок ко всему остальному у меня появляется новый вопрос: где сейчас Джон Ватсон?

***


Находить себе дела я умею так хорошо, что лучше бы и не умел. Потому что в результате возвращаюсь домой — и почему я так легко и быстро начал называть эту квартиру домом?.. — под самый вечер. Буквально за двадцать минут до того, как Грег открывает дверь и прямо во влажной из-за погоды одежде садится на тумбу, прикрывая глаза.

Выглядит он как смертельно уставший человек, поэтому я не рискую лезть к нему с вопросами — вообще какими угодно, даже безотносительно вчерашнего. Просто молча набираю ванну, завариваю чай, делаю какие-то бутерброды — от которых он, кстати, всё равно отказывается, — разбираю постель и не издаю ни звука, дожидаясь, пока он заснёт.

В какой-то момент молчать становится тяжело. Потому что я вдруг вспоминаю, как сам приезжал в нью-йоркскую квартиру после невероятно сложных многочасовых операций и буквально падал на пол в прихожей, не имея сил даже раздеться. Тогда все эти вещи для меня делал Джим, если вдруг оказывался дома. До сих пор не знаю, где он работал и работал ли вообще. Меня это не волновало. Он согласился переехать ради меня, и требовать от него чего-то ещё было… В общем, молчать становится тяжело, потому что выть хочется. Как же хуёво.

Я сажусь на край кровати, стараясь не очень сильно скрипеть, затем медленно ложусь. Шея моментально затекает от идиотской подушки. Ей-богу, если мне придётся остаться здесь хотя бы на месяц, надо в срочном порядке купить новую. А то я себя чувствую как в пыточной камере.

Впрочем, в конце концов мне вроде бы удаётся угнездиться на своей половине, и я изо всех сил надеюсь, что ворочался не слишком громко.

— Я знаю, что ты хотел бы поговорить, — негромко произносит Грег, когда я уже думаю, что он заснул. — И спасибо, что не набрасываешься с порога с требованиями объясниться. Я это оценил.

Я моментально забываю про неудобства, потому что возмущён до крайности. Вот же дурак. Он полагает, я могу быть настолько гадким?
Или, может быть, он просто знает, насколько гадким я могу быть?

— Всё в порядке, — на той же громкости отвечаю я. — Поговорим, когда получится. Спи давай.


Глава 7. Гни свою линию

Дом, к которому я подхожу, выглядит ужасно старым. Но не в том смысле, в каком обычно дома называют старыми в этой части страны. Я бы предпочёл и вовсе не давать ему определений, чтобы ни на секунду не допустить негативных. Не люблю говорить очевидные для всех гадости, особенно если объект в этом сам по себе не виноват.

Найти его было непросто. Конечно, смартфоны и интернет здорово упрощают жизнь, но не в случае, когда ты не знаешь даже точного адреса. Грег наверняка мог бы помочь мне с этим, но просить его снова я не рискнул — вдруг подумает что-нибудь не то и разозлится, а этого я меньше всего хочу. Поэтому вчера днём съездил, практически наугад, к сестре Джона; и она, хоть видеть меня и не была рада, всё же смогла обозначить хотя бы район.

Это уже было немало. Конечно, после мне пришлось много спрашивать, но в конце концов какая-то женщина вспомнила, что видела похожего на моё описание человека выходящим из дома через три вниз по улице от её. Ветеран, наверное, сказала она. Нелюдимый, одинокий и ходит с тростью.

Если честно, ни малейшего понятия не имею о том, зачем я сюда приехал. Вернее, причина-то как раз проста и понятна: здесь уже несколько лет, после возвращения с войны, живёт мой старый друг Джон Ватсон.

А вот цель… Какая у меня может быть цель, кроме глупой попытки построить заново мир, который у меня уже где-то есть? Она дурацкая, но, я думаю, сойдёт. В конце концов, никто не говорил, что всякая цель должна быть обязательно великой, разумной и логичной.

С этими мыслями я преодолеваю короткий путь от напрочь выломанной калитки до двери дома — и замираю в нерешительности. Будет ли он рад меня видеть или тоже пошлёт, как Шерлок сначала? Хотя возможный отказ сейчас не то что не пугает, даже не беспокоит. Одна маленькая удача неплохо подняла мне настроение. И теперь мне кажется, будто я горы могу свернуть. Ну, как минимум, передвинуть точно. А это уже немало.

Я стучу — и замираю на пороге, отчего-то даже с ноги на ногу не рискуя переступить. Спустя долгие две с половиной минуты Джон открывает дверь и внимательно смотрит мне в лицо, будто силясь вспомнить, правда ли я существую. Я молчу, ожидая его вердикта.

Когда он невольно делает шаг назад и затем открывает рот, я вдруг одновременно замечаю сразу всё: синяки и мешки под глазами, испещрённые лопнувшими сосудами белки, загнанный взгляд, трость, тремор. Эмоций ещё больше — от недоумения и недоверия к будто бы возмущению и ещё чему-то, что я не могу прочитать.

Если сравнить его с моим лучшим другом, то есть, с нашим Джоном — небо и земля. Мне моментально хочется отвести взгляд. Смотреть на него просто больно.

— А, это ты, — наконец коротко бросает Джон, небрежно переставляя трость. — Чего хотел?

А я чего-то хотел? Забыл уже. Ей-богу, зрелище не для слабонервных.

— Увидеть тебя, — говорю я первое, что приходит в голову. — Убедиться, что ты жив. Хотя бы.

Джон усмехается так горько, что мне сердце щемит. И из-за того, как хорошо я знаю этот прищур, и потому что вижу всю вложенную в него иронию.

— Ну заходи, — нехотя говорит старый друг, делая шаг в сторону. — Правда, не знаю, зачем тебе это могло бы понадобиться. Спрашивать не стану — мне всё равно.

Ну да, конечно.

— Я абсолютно искренне говорю: пришёл повидаться. Узнал от твоей сестры про Афганистан и… Сколько, лет пять мы не встречались? Самое время.

Судя по тому, что про пять лет Джон ничего не говорит, я угадал. Ну, или ему действительно всё равно.

Мы проходим в маленькую гостиную, на вид не то чтобы неуютную, скорее… лаконичную, что ли. Никаких бытовых мелочей, неизбежно скапливающихся в доме, где долго живут, здесь нет. Ну, вроде дурацких магнитиков, бесполезных статуэток, полученных в подарок, или горы кружек, каждая из которых ужасно раздражает, но выкинуть всё равно жалко.

Да и вообще почти ничего нет. Из вещей я успеваю заметить только одну кружку без рисунка, вязаный кардиган на спинке стула и потрёпанного вида ноутбук на небольшом столике. С ума сойти. И это человек, который во времена учёбы жил буквально в царстве разнообразного хлама.

— А тебе не приходило в голову, что я переехал в глушь именно затем, чтобы никто не приходил повидаться? — укоризненно замечает Джон, устраиваясь в кресле. — Я рад тебя видеть, Стивен. Правда. Но я теперь далеко не лучший собеседник.

— Так и меня не нужно развлекать беседами.

— Что, правда? Ты изменился, — на мгновение это лицо, почти незнакомое из-за тяжёлой жизни, вдруг приобретает старую привычную полуулыбку, которой больше всего подходит слово «озорная». Но только на мгновение. — Впрочем, спасибо, что не требуешь подробного рассказа о том, что я ел на каждый завтрак в течение месяца. Клянусь, я бы умер. Терпеть не могу блоги.

О, нет. Вот это, без иронии, огромная потеря для человечества. Глупо, наверное, быть кем-то вроде фаната своего брата-близнеца и его парня, но я обожаю заметки Джона, они в меру ироничные и чаще всего довольно забавные. Теперь я просто обязан завершить свой дурацкий план в точности — чтобы всё встало на круги своя.

— Блогерство не для всех, — киваю я. — Может, тебе бы понравилось что-нибудь другое? Скажем, сад. Я видел участок, пока шёл к дому, он отлично подошёл бы для такого дела.

Джон неопределённо пожимает плечами. Почему-то мне кажется, что мои слова — или я сам? — начинают его раздражать.

— Ладно, хобби — твоё дело, — чуть более оптимистично, чем следовало бы, продолжаю я. — Может, тебя что интересует? Рассказать что-нибудь?

— Что хочешь.

— Ну, я переехал обратно в Лондон. Не знаю, как надолго, пока не думал об этом. Живу сейчас не с братом, как раньше, но мы вчера помирились, так что, думаю, бывать у него я буду чаще. Не помню, вы, кажется, не знакомы с Шерлоком?

— Не знакомы, — бурчит Джон, явно не слишком жаждущий выслушивать мои жизнерадостные попытки поговорить. — И что с того? Мне от твоих контактов ни горячо ни холодно.

Резонно, конечно. И я бы действительно развернулся и ушёл, чтобы не доставать его, но… Но чем дольше мы сидим друг напротив друга, тем больше проблем я вижу. И я не могу вот так его потерять — и как человека в том числе, потому что явный ПТСР никогда не заканчивается чем-то хорошим.

И поэтому я сейчас возьму и придумаю какой-то повод, цель, любую мелочь, что угодно, чтобы он открылся мне — хоть немного. Отвечать за свои слова я умею, главное, чтобы это зависело только от меня… Ну, ещё, может, от Шерлока. Почему-то теперь мне кажется, что я смогу с ним договориться, если не стану требовать невозможного.

— Я хотел предложить тебе снимать квартиру в центре Лондона, — ляпаю я. Прикусывать язык уже поздно. Впрочем, идея не самая отвратительная — во всяком случае, из тех, что гнездятся у меня в голове.

Джон молча поднимает бровь. Наверное, это значит, что он хочет узнать подробности… ну, или он считает меня непонятливым придурком.

— Так вышло, что мой брат ищет себе соседа по квартире, чтобы разделить аренду, — продолжаю я. — Отличная квартира, хозяйка — чудесная женщина, да и оплата не слишком большая, особенно для расположения. Я имею в виду, если бы ты хотел… ну, знаешь… что-то изменить.

— Ага. Очень хотел бы, — с непередаваемым оттенком сарказма кивает Джон. — Ты меня вообще не слушал, правда?

Слушал. Просто разучился находить подход, кажется.

— Нет, что ты, я просто…

— Уходи, пожалуйста, Стивен, — говорит Джон тоном, после которого мне ясно, что продолжать действительно не стоит. — Я устал. Поздравляю с тем, как сложилась твоя жизнь, надеюсь, ты ценишь её. Дверь не захлопывай, просто прикрой, я сейчас встану и запру.

Я молча встаю, не глядя на него, и иду к выходу. Не драться же за возможность и дальше сидеть в кресле напротив человека, которого я когда-то знал, а теперь совсем не знаю. Неловко обуваюсь, чуть не потеряв равновесие, прикрываю, как было велено, рассохшуюся дверь и иду к сломанной калитке через участок, давно пришедший в запустение.

На душе не то что кошки скребут, а сразу тигры какие-нибудь, не меньше. Фиаско, конечно, было сокрушительное — ноль из ста, так сказать.

Я пинаю камешек, лежащий на краю тротуара, чтобы хоть немного отвлечься. Разумеется, не получается. Этот Джон Ватсон — абсолютная противоположность того, кого знаю я. Неужели Шерлок и сопутствующая общению с ним безумная жизнь с постоянным риском быть убитым так сильно повлияла на Джона? В моём мире он открытый, понимающий и готовый ко всему, и ведь даже от трости отказался, а здесь из рук её не выпускает. Это всё просто ужасно.

Но я уже натворил глупостей, и усугублять положение не стоит. Надо выждать время. Может, когда-нибудь настанет момент, когда я смогу повторить этот шаг — с большим успехом.

На станции немноголюдно. Мне ещё показалось, будто я дошёл до неё быстрее, чем ожидал, но вряд ли — скорее, был слишком расстроен, чтобы следить за временем. Табло показывает, что до следующего поезда просто уйма времени, и я решаю пока не покупать билет, а просто посидеть на лавочке. Надо подышать. Не в смысле свежим воздухом, а в смысле дыхательной гимнастики. К сожалению, что-что, а выходить из себя я умею просто замечательно. До сих пор с этим не справился.

Долгие вдохи и выдохи сперва, как обычно, тоже раздражают. Но спустя десяток минут упорного труда я наконец чувствую, что обида отступает.

Сделать с этим что-то я не успеваю, поскольку прямо перед лавочкой притормаживает чёрный, наглухо тонированный автомобиль, и, дождавшись, пока опустится стекло, я с удивлением обнаруживаю за рулём Майкрофта.

— Ну привет, — говорит старший, не заботясь о моей реакции на своё появление. — И что, позволь узнать, ты тут забыл?

И вечно этот тон.

— Навещал друга, — обтекаемо отвечаю я, лихорадочно соображая. Всё это снова заставляет меня нервничать. В смысле, чтобы Майкрофт сел за руль? Он водить-то умеет вообще? Ну, умеет, конечно, но при мне ни разу в жизни этого не делал. А доверять ему настолько, чтобы предположить спонтанные желания, я давным-давно перестал — были причины. — А ты?

— Решил прокатиться, — отмахивается он, явно стараясь соскочить с темы. — Не знал, что у тебя есть друзья, живущие в этом районе. Лично я здесь раньше ни разу не был. Подвезти тебя до дома?

До какого это дома, хочется спросить мне, ты ведь вряд ли вообще можешь знать, где я сейчас живу. Но пока мне непонятно, что более подозрительно — согласиться или отказаться. Поэтому я молчу, и, видно, старший расценивает это молчание как смущение.

— Да не начинай. Я всё равно еду в ту же сторону. Не скажу, чтобы на поезде было комфортнее.

Как-то он слишком гостеприимно себя ведёт. Но здесь я тем более не могу быть уверен в том, прав ли я насчёт своих опасений или просто опасаюсь вообще всего. Я ведь понятия не имею, как складывалась в этом мире жизнь Майкрофта… Впрочем, рискнуть можно. Не думаю, что он завезёт меня в тёмный угол и там прикончит. Хотя также не думаю, что он не может.

Когда я наконец открываю дверь со стороны пассажира, моё сердце колотится так, будто никаких дыхательных упражнений не было не то что сейчас, а вообще в течение жизни. Всплеск адреналина делает мои реакции быстрее, но, к сожалению, очень мешает думать. А как раз думать сейчас более необходимо, чем, к примеру, бежать. Видя, что я в смятении, Майкрофт кивает на бардачок:

— Там кола. Тёплая, наверное, но можешь взять. Сахар иногда отличное лекарство от многих вещей.

Господи боже. Почему бы он так себя ни вёл, я готов все деньги отдать за то, чтобы так было всегда. Я послушно беру банку колы, делаю глоток действительно слегка тёплой жидкости и расслабляю спину, устраиваясь поудобнее. До Лондона ехать довольно далеко, так что, раз уж судьба подкинула мне неожиданный подарок, стоит извлечь из него максимальную пользу.

— Так, получается, ты тоже кого-то навещал?

— Это по работе, — коротко отвечает Майкрофт. — Надо будет напомнить коллегам, что я принципиально не люблю покидать пределы столицы. Кажется, они об этом забыли. А что твой друг?

— Не очень хорошо себя чувствует. Хотелось бы ему помочь, да только помощь он не примет. Во всяком случае, судя по нашему разговору, не от меня.

Майкрофт неожиданно кивает.

— Могу его понять. У нас это вообще семейное. Что ты, что Шерлок, да и мама с папой до сих пор сопротивляются любым попыткам сделать их жизнь лучше.

По-моему, у меня глаза из орбит чуть не вылезли. Во всяком случае, вот этот тон воспитателя в детском саду, совершенно дико звучащий в голосе старшего, раньше никогда не появлялся. Ну, или я не слышал. Но если учесть, что мы вместе выросли… Ох, не знаю я, кто превратил его вот в это, но памятник готов этому человеку поставить. Без шуток.

— Смотря что именно ты подразумеваешь под «лучше», — осторожно замечаю я. — Кому-то для этого нужен миллион фунтов, а кому-то достаточно прогулки по лесу.

— Терпеть не могу прогулки. Кстати, не хочешь рассказать мне, кто ты такой? — безо всякого перехода спрашивает он, внимательно следя за моей реакцией.

Мне не становится страшно. Это не могло бы напугать меня даже в самый плохой день. Но свою роль все равно придётся играть до конца — если я хочу однажды отсюда выбраться. Хотя я даже не уверен, что это мне хоть как-то поможет…

— В смысле? — переспрашиваю я, и мне даже почти не приходиться играть недоумение. — Майкрофт, ты плохо спал сегодня? Это же я, Стивен. И я вернулся. Мог бы хоть сделать вид, что рад.

— Убедительно, — со снисходительным одобрением кивает старший. — Нет, правда. Я бы поверил, если бы не знал, что байку про исчезновение для прессы написала моя помощница. Или, например, ещё я знаю, что Стивен Холмс — или, если так будет проще, Стрэндж — никуда не исчезал, а в данный момент отдыхает в отличном заведении с профессиональными врачами. Вдобавок выглядит далеко не так свежо и живо, как ты. Ах да, ещё ты подозрительно легко купился на сказки о семье и понимании. Так кто ты?


Глава 8. Я не хочу домой

В машине тепло. Может, даже слишком. Но вспотел я не из-за тепла. Испытать на родной шкуре ощущения мошки, прилипшей к ниточке паутины с огромным пауком в центре — довольно гадкая штука, особенно если эти самые ощущения с лихвой подкрепляются заблокированными дверьми автомобиля и слишком уж спокойным взглядом.

Я уверен, что у Майкрофта при себе есть оружие. И применить его за мгновения, которые понадобятся мне, чтобы повернуться, он тоже наверняка сумеет. Вот что значит наивность — так просто взять и поверить, что наш старший стал, пусть даже в параллельной вселенной, милым и добрым дяденькой…

Дыхательные упражнения уже не помогут, но я пытаюсь. Так я сосредотачивался перед первыми сложными операциями, когда руки тряслись от волнения. Хотя нельзя не заметить, что эта тирада Майкрофта отчего-то помогла мне выдохнуть — не буквально, конечно — и наконец окончательно расслабиться: только сейчас понимаю, что не мог сделать этого несколько дней. Майкрофт знает. У него есть информация, какой недостаёт всем, кто хотел бы узнать мою историю, и поэтому с ним будет — должно быть — проще всего.

А чего тогда, собственно, тянуть.

— Я всё равно Стивен, — честно признаюсь я, уже не ёжась от пристального взгляда. — Только не тот. Видишь ли…

А вот здесь есть сложности. Рассказывать про магию в мире, где у меня есть всего одно её прямое доказательство, и то не при себе в такой нужный момент — задачка не из лёгких. Об этом, разумеется, я всю жизнь и мечтал, как же. С Джимом, там, в другом мире, было проще, потому что я мог показать наглядно. Шерлок и Джон поверили мне сразу, даже демонстрация не понадобилась — просто мы доверяли друг другу так, что никому из нас и в голову не пришло бы соврать друг другу о чём-то. Но здесь всё будет в разы сложнее, а отступать уже поздно.

— В общем, я из другой вселенной.

В первое мгновение Майкрофту, кажется, хочется улыбнуться. Не в смысле, что весело, а в смысле «королева, что несёт этот мужик, что он выпил и куда потом поставил бутылку?» Но я не продолжаю, внимательно следя за его реакцией, и видно, как тень улыбки исчезает с лица старшего.

— Продолжай.

— Это, в общем-то, и всё. Я был в шоке из-за одного события и случайно попал сюда.

Ну, по сути, ни слова неправды — действительно случайно, я ведь не выбирал конкретно эту вселенную или город в ней. Но при этом без лишних деталей. А уж подробности про Джима я тем более не горю желанием рассказывать.

Как ни странно, он не падает в обморок, не смотрит на меня как на идиота и не пытается вызвать врачей. Он задумывается, и это понятно только лишь по глазам, лицо остаётся полностью бесстрастным. А вот даже не знаю, смог бы я на его месте оставаться спокойным? Наверное, нет. Так что эта реакция, хоть и удивляет меня, всё-таки вызывает некоторое уважение.

— И, может, ты предоставишь мне хоть какие-то доказательства?

Ожидаемый вопрос. Да, и кстати, это уже прежний старший: собранный, напряжённый, использующий любое слово, жест, взгляд в свою пользу. Таким я его знаю.

— Если ты доставишь меня домой, я покажу тебе один… артефакт. Но прямо сейчас мне нечем доказать.

А это вообще звучит будто фраза из Скуби-Ду. Кошмарно глупо себя чувствую, если честно, но придётся доиграть эту партию до конца. Впрочем, напряжение между нами почему-то уже плавно сошло на нет — что выглядит ещё более странным, чем Майкрофт, по каким-то невероятным мистическим причинам заботящийся о семье. Как если бы я к этому моменту откуда-то точно знал, что он мне верит.

— Честное слово, — медленно говорит старший, будто хочет распробовать на языке каждое произнесённое слово, чтобы убедиться, что именно их и собирается сказать вслух. — Если бы я не наблюдал безумного братца лично, буквально полтора часа назад, ты бы уже ехал с сопровождением на реабилитацию. А врачам всё равно, кто ты — хоть путешественник между мирами, хоть Наполеон, они и не такое видели.

Теперь уже улыбнуться хочется мне. Старший редко бывает открыт до такой степени, наверное, эти слова можно объяснить только тем, что я поставил его в тупик своим признанием. Но даже эту ситуацию нельзя крутить и обсасывать вечно, да и у меня найдутся планы поинтереснее, чем долгие разговоры в машине.

— Отвези меня домой, — говорю я, стараясь, чтобы это не звучало ни пренебрежительно, ни панически. — Поглядишь на мою игрушку, а затем я наконец займусь своими делами.

Хотя об этом Майкрофте, конечно, стоит узнать побольше — и это было бы удобно сделать сейчас, пока он пребывает в лёгком шоке. Но… но.

— Отвезу, — кивает он. — Но учти, это далеко не последняя наша встреча.

Кто бы сомневался.

— Будешь за мной следить? — шучу я, поудобнее устраиваясь на сиденье, пока он выруливает от площадки возле станции на улицу. — Загадочно звонить в таксофоны, переключать все светофоры на красный и передавать через прохожих кусочки сообщений?

Зря я это сказал, конечно. Просто вспомнил, как Джон рассказывал о их первой со старшим встрече — когда тот ещё думал, что военный врач в отставке не самая подходящая пара для Холмса. Правда, спустя мгновение я перевожу взгляд на лицо Майкрофта и с удивлением для себя наблюдаю, что он слегка уязвлён. Что, неужели я угадал?

— Не дождёшься. Пришлю за тобой машину.

Едем мы быстро, явно нарушая скоростной режим. На такой скорости смотреть в окно не то чтобы неинтересно, но в какой-то степени бессмысленно: всё сливается в сплошной поток. Зато и на месте окажемся минут через тридцать. Главное, чтобы направлением поездки точно был Лондон, а не ближайшая психиатрическая клиника. Ну, в смысле, будет довольно неловко. Я даже не смогу объяснить Грегу, что случилось.

Грег… Мне странно думать о нём в таком ключе: о том, будет ли он беспокоиться и в каком состоянии вернётся домой вечером. Впрочем, странно не значит страшно. Надо всего лишь перетерпеть несколько дней, а затем я придумаю способ, найду решение, вернусь туда, где мне полагается быть, и…

— Ты общался с Шерлоком? — коротко спрашивает Майкрофт.

Я выныриваю из мыслей, отметив, что за окном вместо деревьев, скрывающих небольшие домики, уже проносятся какие-то торговые центры. Ну, раз уж я поделился самой важной из имеющейся у меня информацией, в этом вопросе лгать ему тем более незачем, наверное.

— Общался. Вчера.

— И как?

Снова это ощущение несостыковки, мелькающее где-то на краю сознания, как надоедливая муха. Он почему спрашивает — потому что волнуется или потому что потом сможет это использовать? Или я опять перегибаю палку по части паранойи?

— Ничего особенного, — пожимаю плечами, переходя на небрежный тон. — Судя по всему, местный я сделал ему какую-то крупную гадость, потому как разговаривать братец особо не рвался. Более того, я бы сказал, он был в крайней степени не рад меня слышать или видеть.

Старший делает паузу, как будто решает, стоит мне об этом говорить или нет. И в конце концов говорит:

— Он не в курсе, что наш Стивен в клинике. Будет лучше, если он и дальше не будет в курсе. Ты ведь, надеюсь, не останешься здесь насовсем?

А вот это обидно. Мне уже было показалось, что мы нашли общий язык на фоне одной проблемы, но слово «надеюсь» в данном случае всё явно испортило. Не то чтобы я собирался закатывать скандал по этому поводу, со скандалами из-за разного рода слов я закончил ещё пару лет назад, но всё-таки.

— Не останусь, — подтверждаю я, изо всех сил стараясь не радоваться тому, что машина наконец остановилась. — Даже не надейся. Но ещё какое-то время побуду. До встречи.

И выхожу из машины, как только обнаруживается, что двери больше не заблокированы. Ей-богу, облегчение такого уровня я испытываю в жизни крайне редко, настолько, что даже не могу вот так на ходу припомнить, когда в последний раз чувствовал что-то подобное. Майкрофт не догоняет меня — хотя должен был, если ему действительно хотелось бы поглядеть на Плащ. Машина стоит у бордюра ровно столько времени, сколько мне требуется, чтобы подняться на крыльцо и открыть дверь, а затем плавно трогается и в пару секунд исчезает за поворотом.

Заходить в дом по многим причинам не хочется. Я возвращаю дверь в исходное положение и прислоняюсь к стене возле неё, полной грудью вдыхая влажный воздух. Плохо, конечно, что теперь он знает адрес. Но мне кажется, что старший не собирается вредить мне — во всяком случае, открыто. Надеюсь, что Лестрейда я тоже не подставил, к тому же, в моём мире эти двое и вовсе состоят в чертовски крепких, серьёзных и долгих отношениях… Это, конечно, не мешает мне беспокоиться — в данном случае, о нём. Никогда не мешало.

Я достаю телефон, толком ещё не понимая, что делаю и зачем, и выбираю один из трёх сохранённых контактов. Гудки кажутся неожиданно громкими и резкими, но это ерунда. Они не будут звучать слишком долго, даже несмотря на то, что тот, кому я звоню, ещё работает. Почему-то я в этом уверен.

— Привет, — говорит трубка знакомым голосом, в котором ясно сквозит удивление. — Что-то случилось?

Да как тебе сказать…

— Можно я подъеду к участку?

— Зачем?

Удивление становится ярче. Видно, со стороны местного меня было абсолютно не принято проявлять хоть какие-то знаки внимания.

— Мне хочется. У тебя скоро конец рабочего дня, мы можем поехать домой вместе. Или сходить в ресторан, если ты голоден.

Он дышит так глубоко и медленно, что я слышу это даже с мешающим мне уличным шумом.

— Стивен, что ты натворил в этот раз?

Если честно, это начинает меня злить. Но злиться нельзя. Технически, я сам виноват в том, что меня сейчас подозревают на ровном месте.

— Ничего не случилось, — терпеливо поясняю я. — Просто мне хочется тебя увидеть. Это плохо?

— Да нет, просто… — он одёргивает себя на полуслове и уже увереннее продолжает: — Ты можешь, если хочешь. Не знаю насчёт ресторанов, я сегодня не в лучшей форме. Можем поехать домой и заказать пиццу, если ты не против.

— Договорились.

Кажется, он хочет добавить что-то ещё, но вместо этого коротко прощается и завершает вызов. Я убираю телефон в карман, даже не пытаясь отделаться от неприятных ощущений, паутиной опутывающих мои мысли. Наверное, это было зря. Может быть, мне не стоило давать ему надежду… как бы глупо это ни звучало. Но такси уже притормаживает у тротуара, а это значит, что отступать поздно.

Я точно знаю, зачем я всё это делаю. Зачем ездил к Джону, зачем сейчас отправлюсь в участок, зачем звонил Шерлоку и добивался встречи с ним, зачем рассказал всё Майкрофту. Просто внутри меня тлеет, как пожар на торфяниках, кошмарная боль, и если не отвлекаться, не переключаться на что-то другое, новое и незнакомое, она сожрёт меня с потрохами. А так хотя бы есть шанс, что, решая своим же трудом заработанные на собственную голову проблемы, я в конце концов оглянусь и пойму, что больше не вздрагиваю, услышав в разговоре случайных прохожих то самое имя. Но никто другой не виноват в моих попытках убежать от самого себя и точно не должен за это расплачиваться. Если только сам не захочет, конечно.

Дорога до участка не занимает много времени — я знаю, где он находится, поскольку, к счастью, на ноутбуке не была стёрта история запросов. Я расплачиваюсь, выхожу наружу и бросаю быстрый взгляд на часы. Ещё полчаса до того, как Грег выйдет с работы, если его не задержат. А вот здание храма стоит буквально через квартал отсюда. Если бы я безо всяких условий мог бегать и не бояться, что в любой момент нога заболит снова…

— Привет.

Я оборачиваюсь. Грег курит возле своей машины, которую я не узнал, стоя, тем не менее, прямо рядом с ней.

— Ты рано.

— Салли сказала, что мне стоит за тобой присмотреть.

Кто это вообще.

— Полагаешь, я смог бы найти неприятности возле полицейского участка?

Грег некоторое время молчит, но затем коротко смеётся.

— Полагаю, ты смог бы найти неприятности даже внутри участка, Стивен.

Что-то не так. Я пока не понимаю, что.

— Ты злишься?

— У меня есть причины?

Да в конце-то концов!

— Не мог бы ты перестать говорить загадками? Я не имею ни малейшего желания их разгадывать.

Он вздыхает. Опять. Так выразительно, что злость и обида во мне снова вскипают, и мне стоит огромных усилий сдерживать их, не показав ни единым жестом. Выходит, для детектива чистосердечное признание не стоит даже того, чтобы хоть попытаться поверить человеку, который это признание совершил?

— Почему ты не говоришь мне, что случилось? Зачем ты приехал?

А, вот оно что. Вот теперь становится забавно.

— Ты мне не веришь, — констатирую я, потому что вопроса не требуется — всё и так понятно. — А мне казалось, мы решили эту проблему. Повторюсь: ничего не случилось, я в порядке, никого не убил и не пострадал сам, мне просто захотелось тебя увидеть. В чём здесь может быть подвох?

Ещё некоторое время взгляд Грега впивается в меня, будто электроды тейзера, но я спокойно выдерживаю это внимание. У Джима тоже есть подобная привычка — долго молча смотреть на собеседника в случае, когда он полагает, что может узнать больше, чем ему расскажут добровольно. То есть, была привычка. Я прикусываю щёку изнутри, чувствуя, как солоноватая кровь наполняет рот. Так хреново, кто бы знал.

— Извини, — наконец коротко бросает Лестрейд. — Ты прав, мы договорились, и сейчас я нарушил договор, потому что твоё появление очень сильно меня удивило. Поехали домой.

И что-то в том, как он открывает дверцу машины и садится внутрь, не поднимая глаз и не издавая ни звука, ясно говорит мне: он и сам не рад тому, как отреагировал. И ещё — что дома нас ждёт очередной разговор, к которому, как мне кажется, сейчас мы оба совсем не готовы.


Глава 9. Земля уходит из-под ног

Это напоминает тот, недавний вечер, когда Грег забирал меня из чужого участка, вот только сейчас мы оба в напряжении и оба испытываем чувство вины — во всяком случае, по его скованным жестам и молчанию мне понятно, что он считает себя целиком и полностью виноватым в этой ситуации. Я не стану его переубеждать. Иногда людям полезно взять на себя чуть больше ответственности, чем на самом деле требуется, чтобы в следующий раз, когда подобное произойдёт, оценивать происходящее трезво и без превознесения старого опыта как единственно верного. Так что доезжаем до дома, выходим, поднимаемся и раздеваемся мы в полной тишине.

Но долго его мучить я тоже не собираюсь. Психологическое насилие — не моя специфика, да и гадко это.

— Какую пиццу будешь?

— Что?

Этот вопрос своей простотой окончательно выбивает его из равновесия, и печать вины на его лице превращается практически в клеймо. Так дело не пойдёт, это уже слишком.

— Иди сюда, — я беру его за руку, стараясь, чтобы это не выглядело панически, и притягиваю к себе, показывая экран телефона с открытым приложением доставки. Выходит слишком близко. Просто кошмарно близко. Но оттолкнуть уже не получится, да и отодвинуться тоже, и поэтому я громадным усилием воли направляю всё своё внимание на экран. — Мне нравится эта пиццерия, но у них не очень большой выбор. Пепперони?

Грег пожимает плечами. Ну и как я должен это понимать? Вариантов слишком много: от «выбирай сам» до «почему бы и нет».

— Какую ты будешь?

— Если честно, я слишком редко ем пиццу, — нехотя признаётся Грег, когда ему становится понятно, что жестом это не выразить. — Даже не помню, что мне нравилось, и чувствую себя из-за этого немного глупо. Закажи на свой вкус, а? Я мало что не ем, думаю, мне любая понравится.

Ого, да это самая длинная фраза за вечер. Сарказм, рвущийся наружу, приходится засунуть поглубже. Тепло чужого тела, ощутимое даже без прикосновения к самой коже, действует на меня не самым лучшим образом. В смысле, обычно я знаю, что с этим делать. Знал. Но так вышло, что Джим оказался за почти четыре десятка лет единственным парнем, с которым у меня что-то получилось. С которым вообще что-либо было.

Переключиться снова — легче, чем было до этого. Но мерзкий ком в горле, вставший там уже в который раз за слишком короткое время, не самая приятная штука. Впрочем, он хорошо мешает рвущемуся наружу вою.

— Чизбургер?

— Это пицца такая? — с сомнением переспрашивает Грег, заглядывая в телефон. — С ума сойти. Что, ваши американские приколы?

Ваши. Ну да, дружище, я ведь не родился и не прожил первую половину жизни в окрестностях города, где мы с тобой сейчас ведём этот дурацкий диалог… Я с усилием разжимаю пальцы, отпуская его руку — в противном случае мне было бы очень тяжело не сжать её сильнее. С раздражением сложно бороться. Очень сложно, но я справлюсь.

— Маргарита?

Грег протягивает руку, чтобы забрать у меня телефон. В этот раз я даже почти не хочу спрятать аппарат.

— Состав приличный, — говорит он после недолгой паузы. — Давай её. Не рискну попробовать что-то ещё из этого меню.

Да и пожалуйста.

Любопытно, что это происходит после того, как мы вроде бы утрясли недопонимания и обо всём договорились. Но именно поэтому я даже не собираюсь уступить сейчас. Если кто-то говорит, что верит мне, а потом очень внезапно и обидно выясняется, что это не так, я не должен быть тем, кто первый сделает шаг навстречу. Впрочем, кое-что я могу — не атаковать первым, не защищаться, оставаться нейтральным.

— Хорошо, — спокойно говорю я, нажимая на кнопку. — Через полчаса еда окажется у нас. В это время можно заняться чем-то полезным или приятным, в зависимости от того, что именно ты предпочитаешь. Лично я собираюсь сварить кофе и почитать новости.

— Нет, — вдруг говорит Грег. — Не собираешься.

Не злиться. Только не злиться.

— Это ещё почему?

— Во-первых, тебе нужно в душ, — деликатно сообщает он, и только тогда я вспоминаю события сегодняшнего дня. Ну да, во время общения со старшим семь потов сошло, это правда. — А во-вторых, мне сегодня кое-кто звонил. И разбираться с этим предстоит тебе.

Я замираю в неудобной позе, наполовину повернувшись. Лицо Джима — вернее, Джеймса, — украшенное лёгкой улыбкой, встаёт перед глазами. Из-за паники от одной только мысли об этом я теряюсь и даже не сразу вспоминаю, что у него нет номера Грега. Впрочем, ему это вряд ли помешало бы.

— Кто?

— Молли Хупер.

Неожиданно. Но как угадать, кто она мне в этой вселенной? В моей мы знакомы, не близко, но часто общаемся — в основном потому, что ей приходится вытаскивать Шерлока и Джона из разного рода дрянных ситуаций, и тогда она находит меня. Но здесь придётся играть в амнезию до конца, на всякий случай, чтобы не совершить ошибку.

— Кто она?

— Честно говоря, я не в курсе, — равнодушно пожимает плечами Грег. — Но это она тебя сбила. Уж не знаю, почему позвонила именно мне, но искала тебя.

Мило.

— Спасибо, — киваю я, пока он переписывает на листок цифры с экрана мобильника.

Собираюсь было добавить что-то ещё, как только беру в руки голубую бумажку с липкой полосой, но перевожу взгляд — и забываю напрочь. Потому что Грег уже отложил телефон в сторону и теперь непринуждённо стягивает джемпер, под которым у него, оказывается, белая рубашка на спине совсем смялась. И в воздухе повисает запах кедра и мускатного шалфея, до этого еле слышимый, а теперь очень сильный. Он ещё ни разу за эту неделю передо мной не раздевался — все время уходил в ванную с вещами и возвращался уже в домашнем. Ну, и наоборот. Потому то, что происходит сейчас, можно назвать событием.

Затем настаёт черёд рубашки. Грег стоит ко мне боком, почти спиной, и на светлой коже, на лопатке я вижу шрам от пули. И ещё один шрам на плече. Наверное, я бы и больше смог заметить — вряд ли этим дело ограничивается. Но после он закусывает губы, возясь с заевшей ширинкой, и я поспешно отворачиваюсь. Да что это, нахрен, такое? С каких пор у меня встаёт на первого, кто при мне расстегнул пару пуговиц?

Он что-то делает за моей спиной, ходит, открывает и закрывает двери. Я не знаю, сколько времени так стою — в напряжении, боясь пошевелиться, даже вдохнуть. Во всяком случае, столько, чтобы в конце концов услышать стук в дверь. Это спасение. Это даёт мне возможность уйти из комнаты в коридор, чтобы заняться банальной привычной ерундой — расплатиться за пиццу, забрать тяжёлые тёплые коробки и с осторожностью транспортировать их на кухню, прислушиваясь к шуму льющейся воды из-за двери ванной.

Надо бы дождаться Грега, но я ужасно хочу есть. Поэтому открываю первую попавшуюся коробку, обжигаясь, хватаю кусок и жую отчего-то совершенно безвкусную пиццу так тщательно, будто подавлюсь, если немедленно не превращу это в дело всей своей жизни.

Из душа он выходит в полотенце. Это злит меня ещё сильнее.

— И без меня?

— Это же не романтичный ужин, — я пожимаю плечами, как если бы меня ни капли не волновали эти слова. — Вот я и решил не ждать.

— Ты уверен, что это не он?

Недоверие и усталая агрессия Лестрейда за эти пятнадцать-двадцать минут испарились без следа, будто их буквально смыло водой. На их место пришла лёгкая и какая-то хитрая улыбка, говорящая: эта игра мне по душе. Вот только я ему не верю. Ещё вчера купился бы без опаски, но не теперь.

— А ты хочешь мне что-то сказать? — в тон парирую я, не отрываясь от пиццы, и поэтому фраза выходит не такой эффектной.

— Конечно. Хочу сказать, — он проходит мимо меня на кухню, — что лично я, — открывает шкаф, — собираюсь напиться так сильно, как только смогу, — достаёт бутылку, в которой я угадываю хороший виски.

— И?

— И будь что будет, — легкомысленно отмахивается Грег, делая первый глоток прямо из бутылки. — Веришь, нет, до смерти надоела эта рабочая неделя, проблемы, недопонимания, даже ты. Я хочу отдохнуть. А расслабиться без алкоголя уже давно не получается.

Можно было бы обидеться на его слова, но я понимаю, что он имел в виду. Кстати, точно, сегодня же вечер пятницы! Как-то упустил это из виду. Хороший повод выпить. Я-то расслабляться умею и без этой дряни, но медитировать сейчас не лучшая идея.

— И мне налей.

Неодобрительный взгляд — то, чего я ожидал от этой фразы.

— Ну что? Думаешь, я сопьюсь от одного бокала?

Неясный жест. Что-то среднее между «не знаю», «может быть» и брезгливым стряхиванием с себя паука. Тем не менее, через какое-то время передо мной на столе появляется кружка — вот уж забавная посуда для алкоголя! — где на самом дне плещется тёмная жидкость с янтарными отблесками. Себе Лестрейд налил раза в два больше — я вижу это, потому что он держит в руке прозрачный бокал. Ну и пожалуйста.

Я отпиваю из кружки. Напиток обжигает рот и прокатывается по горлу, оставляя на губах лёгкий, как поцелуй, вкус имбиря и лайма. Грег, отчего-то усмехаясь, делает то же самое, затем разворачивает другой стул у стола, садится и берёт кусок пиццы второй рукой. Это заставляет его замолчать, и некоторое время мы сидим в тишине. Во время этой паузы моя кружка наполняется несколько раз — в какой-то момент я даже думаю, что это и есть цель ужина.

— Так-то лучше, — спустя время говорит Грег, закрывая крышку на пустой коробке от пиццы. — Прямо человеком себя чувствую.

— Боюсь спросить, кем ты был до того, — язвлю я прежде, чем успеваю задуматься над формулировкой.

Нет. Вот это отвратительно. Алкоголь не может развязать мне язык, если я спокоен, но стоит разозлиться или расстроиться, и подкреплённые спиртом эмоции берут верх. Хреново.

Да и в целом, оценив, насколько возможно, собственное состояние, я понимаю: из-за стресса алкоголь даёт в голову сильнее, чем ожидалось. Конечно, я ел перед тем, как выпить, но слишком мало времени прошло. И теперь я поплыл как мальчишка. Как будто мне снова на добрых полтора десятка лет меньше, я ещё не пробовал ничего такого, и потому мы с братом надрались в хлам по какому-то совершенно идиотскому поводу.

Грег не подозревает о том, что творится у меня в голове. Потому что он встаёт, отставляя бокал, обходит стол и приближается. Вот только намерение я в таком состоянии не угадаю ни за что.

— Тебе правда интересно знать?

— Допустим.

И всё бы ничего, но затем он опирается руками на изящно изогнутую спинку моего стула. И смотрит так, будто точно знает, что будет дальше.

Мир вспыхивает красками, среди которых я стараюсь не замечать в разы усилившийся приступ отчаяния и, неожиданно, загадочную улыбку стоящего напротив, которая вызывает новый всплеск эмоций. На этот раз все они похожи и связаны с разливающимся по телу теплом, не имеющим никакого отношения к алкоголю. Это забавно и ново. Но я не могу, попросту не имею права себе это позволить… Потому что Майкрофт, и вообще…

Впрочем, чёрт с ним.

Грег вздрагивает, когда я осторожно перехватываю его запястье, чтобы переложить руки выше, себе на плечи. Теперь он оказывается будто в ловушке: чтобы отстраниться от меня, находясь в таком наклоне, нужна опора, которой у него уже попросту нет, так что ему придётся наклониться сильнее, но тогда о равновесии и речи быть не может. Этому фокусу — с другими вводными, конечно, — когда-то научил меня брат.

Грег не может знать эту фишку. И, разумеется, он покупается с потрохами: подаётся вперёд, надеясь удержать равновесие, и наши лица оказываются ближе; так близко, что насмешка пропадает с его губ, а я могу разглядеть радужки его глаз, узор в которых напоминает грозовое небо. Впрочем, наслаждаться мне приходится недолго — зрачки Лестрейда расширяются так сильно, что узор почти пропадает.

А затем я притягиваю его к себе, и голодный страх, из-за которого сердце колотилось как бешеное в последние пару часов, торжествующе пульсирует во всём моём теле. Стук крови в ушах заглушает всё: и слабый стон, с которым Лестрейд встречает довольно грубый и жёсткий поцелуй; и негодующее мычание, следующее за треском какой-то ткани; и громкий выдох, когда мои ледяные ладони ложатся на горячую кожу его спины.

— Ты что-то говорил про знания?

— Что?

Этот тон. Смесь удивления, возмущения и немного разочарования — наверняка от того, в какой момент я прервался на идиотский диалог. Если бы мы были противниками, сейчас я с уверенностью мог бы сказать, что выиграл. Ловушка захлопнулась.

— Ничего.

Всё это кажется таким привычным. Я точно знаю, что делать дальше. Я собран и сосредоточен, когда разматываю полотенце на чужих бёдрах. И когда Грег расстёгивает мне ширинку, касаясь так, будто знает о моих ощущениях всё. И когда я вхожу в него, не давая ему разорвать со мной зрительный контакт — чтобы увидеть в глазах напротив каждый оттенок чувств и эмоций, распирающих его изнутри и вырывающихся наружу стонами. Я могу позволить себе расслабиться, и тогда тревога отступает, вытесненная возбуждением.

Правда, деть куда-нибудь ощущение собственной гадливости у меня совсем не выходит.


Глава 10. Безвоздушная тревога

Утро начинается по-дурацки.

Во-первых, Грег даже не понял, что на самом деле случилось. Ну, либо он гениальнейший актёр, в связи с чем должен немедленно бросать полицию и отправляться покорять Бродвей. Потому что засыпает после вчерашнего он с лёгкой довольной улыбкой, тогда как я не могу не только уснуть, но даже просто очистить голову от всего, что в ней полыхает.

Во-вторых, на эту бессонную ночь, полную самоненависти и не всегда вовремя прерванных тоскливых воспоминаний, могло бы наложиться утро, в которое я, вымотанный до крайности, вырубился бы просто за неимением сил и дальше бороться со сном. Собственно, так я и планировал сделать, когда Грег уедет. Но сперва громкий будильник, а затем осторожные, но не оставляющие шансов дремать дальше потряхивания за плечо недвусмысленно намекают, что хрен мне, а не поспать.

Так и оказывается. Уж не знаю, почему Грег не сказал мне об этом вчера вечером, а врач — при выписке, но сегодня приходится ехать на осмотр. Я уже и забыть успел про эту аварию. Но Лестрейд непреклонен, и потому мне через силу приходится одеваться, вливать в себя кофе, сегодня кажущийся самой гадкой субстанцией на свете, и ползти в машину. Всю дорогу до больницы я откровенно сплю.

Осмотр не занимает много времени. И даже не особенно меня беспокоит, если честно. А вот то, что мы оба будто старательно избегаем одной конкретной темы… Ну, может, мне только кажется. Потому как Лестрейд с самого пробуждения не замолкает, то невесть зачем успокаивая меня, то вспоминая к месту и не к месту дурацкие шутки и случаи. Я бы сказал, что он весел и спокоен. Вопрос только в том, почему.

— Ну, видишь, всё же хорошо, — с неуместным оптимизмом заявляет Грег, когда мы наконец выходим на воздух. — Ты практически в порядке. Наверняка скоро сможешь выйти на работу.

Я даже забываю на короткое время о том, о чём думал. Нет, разумеется, предложи мне сейчас кто встать за операционный стол, я бы согласился не думая. Немного скучаю по этой части своей жизни, даже несмотря на изменения к лучшему. Но крошечная деталь портит идиллию: работать трясущимися руками, неспособными даже скальпель правильно держать… А сказать-то надо.

— Я не могу сейчас вернуться.

— Почему? Врач сказал, проблем с этим не будет.

О, какой хороший вопрос. И ответ на него, главное, у меня есть — простой, честный и понятный. Так ему сейчас и скажу: не могу больше делать сложнейшие операции, потому что пару лет назад по собственной глупости — и не только — слетел с горы в шикарной тачке, так, что переломал себе все пальцы. И с тех пор я не хирург, а поневоле управляющий мультивселенным детским садом.

Но как, спросит Лестрейд, как тогда, Стивен, ты буквально пару месяцев назад, в середине весны сделал настолько изящную и невозможную операцию, что тебя за неё чуть ли не в книгу рекордов внесли и во всех газетах писали? Вот так, отвечу я, это был другой Стивен Стрэндж. И вот тогда психушка обеспечена мне окончательно и бесповоротно. Один я уже под замком, не хватало ещё нам обоим загреметь под надзор добрых дяденек в белых халатах. Нет уж, чёрта с два я так просто сдамся.

— Я устал, — заявляю я, изо всех сил стараясь не измениться в лице. — Медицина — вся моя жизнь, но я больше так не могу. Мне нужно некоторое время, чтобы бесцельно слоняться по улицам, за километр обходя больницы.

— Ты потеряешь практику.

Я даже не стараюсь сдержать смешок.

— Я-то? Они мне ноги целовать готовы, лишь бы я с ними работал.

Грег морщится. Это заметно. Кажется, я перегнул палку.

— Допустим.

— Неужели тебе никогда не хотелось уехать в бессрочный отпуск? Вернуться, когда действительно соскучишься по работе и поймёшь, что сам хочешь приступить к делу?

Теперь уже смеётся Грег. А я ловлю себя на мысли, что в диалоге он будто поднялся на одну ступень. Неужели это из-за вчерашнего? Или из-за тревоги, причину которой я даже сформулировать толком не могу, я всё интерпретирую, опираясь только на собственные мысли и ощущения? Надо с этим заканчивать. Шерлок бы такие фокусы не одобрил.

— Стивен, ты же знаешь, где и кем я работаю. За такой трюк меня произведут из детектива в регулировщика, если вообще разрешат вернуться обратно.

Справедливо.

— Действительно, — киваю я, — не подумал. Но у меня всё работает иначе, и в этом, наверное, как раз кроется такое и подобные мои решения. Или дело вообще не в возможных последствиях?

Грег опирается о машину. Кажется, сперва он хотел открыть дверь, но почему-то передумал, просто потянулся в карман за сигаретами. Обычно, кстати, я терпеть не могу запах табака, особенно той адской смеси, что засовывают в сигареты. Но от Грега, уж не знаю, что именно он курит, запах приятный: тяжёлые тёплые ноты шоколада и кофе, самого табака там практически не слышно. И, разумеется, я имею возможность подумать об этом, потому что отвечать на вопрос он не торопится.

— Слушай, просто… — начинает он, кажется, моментально пожалев о том, что собирается это сказать. — Даже когда ты пил как чёрт, ты всё равно работал, пусть и реже. Типа, в перерывах между запоями. А сейчас, когда я уже начал верить, что всё меняется в лучшую сторону…

— О, нет, не беспокойся об этом. Уж что-что, а себе вредить я точно не собираюсь. Особенно теперь.

Скептический взгляд. Такой знакомый. Я часто вижу его в последнее время.

— Нет, правда. Я очень устал и мне нужно только время.

Это чистая правда. Совсем немного времени до того, как я разберусь во всём и свалю обратно домой, а то, что происходит здесь, перестанет быть моей головной болью.

— В сущности, я просто хочу понимать, уверен ли ты в своём решении, — Грег пожимает плечами и затягивается в последний раз перед тем, как выбросить бычок в урну. — Деньги не проблема, но, мне казалось, ты никогда не был любителем сидеть дома. Тебе не станет скучно?

— Если станет, буду помогать тебе расследовать дела, — хмыкаю я, расслабляясь. — И тогда весь твой отдел взвоет от того, насколько я хорош. Хотя не лучше Шерлока, конечно.

— Я думал, твой брат не работает. Ты не говорил, что он полицейский.

Я знаю, что значат эти слова. И как они вообще раскрывают дела, если сейчас выяснилось, что Шерлок никогда не помогал им? Наверное, я слишком плохого мнения об умственных способностях полиции.

— Это неважно, — отмахиваюсь я и сразу же перевожу тему. — Ты не опоздаешь?

— Уже опоздал. Но сегодня мне можно.

И мне показалось, или он мне подмигнул?

— Хорошо.

Я не буду пытаться распознать намёки, если они были. Не стоит увязать в этих отношениях глубже, чем требуется. Надо подумать о… скажем, о храме? Сейчас утро, попасть туда будет легче, а ещё это совсем недалеко отсюда. Вот этим и займусь, когда Грег наконец вспомнит о наличии у него рабочих обязанностей. Немного потерпеть…

— Вообще-то хотел сказать спасибо, — вдруг тихо говорит он, привычным жестом открывая дверь машины. — То, что ты вчера… То, что… В общем, мне это было нужно, правда. Мне только хочется думать, что я не слишком сильно на тебя давил, но я не смогу узнать ответ, пока ты мне не скажешь.

Ах ты ж. Вот надо тебе было заговорить об этом сейчас?

— Ну вряд ли я могу просто сказать «на здоровье», да? — осторожно говорю я, внимательно следя за реакцией. — Но, если честно, я вообще понятия не имею, что тебе на это ответить, кроме «на здоровье».

Его улыбка не исчезает, но на мгновение становится какой-то искусственной.

— Да ничего не отвечай. Я постоянно забываю, что ты не эксперт во всём, что касается откровенных разговоров.

— Не могу же я быть идеальным, — усмехаюсь я. Кажется, буря прошла стороной. — Иначе было бы скучно.

— И то верно, — соглашается Лестрейд, садясь в машину. — И, знаешь, наверное, ты прав, мне уже пора. Тебя подбросить до дома?

— Нет, благодарю покорно, я пройдусь.

Здесь не хватает только ремарки о том, какая сейчас хорошая погода для неспешных прогулок. Но как раз начал накрапывать мелкий гадкий дождик, поэтому, скажи я то, что собирался, Грег бы решил, что я издеваюсь.

— Я тебя люблю, Стивен.

Слава богу, дверь закрывается раньше, чем я успел бы ответить, что и избавляет меня от ответа. Потому что я не уверен, что смог бы сказать то, что он хочет услышать. Но кое-что действительно изменилось: мысль о его чувствах и о прикосновении к нему больше не вызывает у меня почти панического ужаса. Наверное, мы действительно могли бы стать хорошей парой.

Но не станем. Не в таком раскладе. И это заставляет раз за разом возвращаться к тому, что меня беспокоит: как рассказать ему правду, чтобы не испортить жизнь ни ему, ни себе. И надо ли вообще рассказывать? Если я смогу вернуться до того, как Майкрофт решит, что местный Стивен готов к жизни в обществе, Грегу придётся снова пережить моё исчезновение. И одному дьяволу известно, что он решит думать насчёт этого…

Я слышу сзади возмущённый гудок и только тогда понимаю, что так и торчу столбом посреди парковки у больницы. Так что отхожу на тротуар, кивком извиняясь перед девушкой за рулём. Кстати о девушках за рулём — надо бы позвонить Молли. Если здесь она похожа на ту себя, что я знаю, мы могли бы стать друзьями.

На ходу достаю телефон. Стикер с номером остался дома, но я благоразумно успел переписать его в заметки. Отчего-то от этих гудков внутри дрожит странное чувство предвкушения. С Молли Хупер никто не встречается, но она сама играет важную роль.

Я не ожидаю, что она возьмёт трубку в рабочее время. Но она, тем не менее, отвечает.

— Слушаю?

На то, чтобы вовремя вспомнить, что здесь мы не знакомы, у меня уходит чуть больше времени, чем нужно.

— Добрый день, мисс Хупер. Стивен Стрэндж. Мне сказали, что вы меня сбили.

— О боже, да, — её голос становится громче, и теперь даже через искажения слышно, что она волнуется. Бедняга. Она всегда ужасно переживает за такие вещи. — Мне так стыдно! Отвлеклась на минуту и вот что вышло. Я могу оплатить ваше лечение или ещё что сделать, вы только скажите…

Это так мило. Нет, правда.

— Давайте встретимся сегодня, мисс Хупер, — осторожно перебиваю я, пока она не довела себя извинениями до нервного срыва. — Вы свободны вечером? Скажем, часов в шесть?

— Пойдёт. Где?

Я диктую до последней буквы знакомый адрес. У миссис Хадсон отличное кафе, и атмосфера там расслабляющая, самое то, чтобы спокойно поговорить. Молли соглашается, всё ещё немного нервничая, и на этом мы прощаемся. Если сегодня всё пройдёт хорошо, это можно будет считать очередным плюсом на моём счету.

Не останавливаясь ни на минуту во время разговора, я кладу мобильник в карман и оглядываюсь, чтобы понять, куда я пришёл. Увиденное не может не радовать. Ещё один квартал, который я практически пролетаю, и тогда через перекресток уже можно угадать знакомые архитектурные изгибы. Забавно, что можно скучать по чему-то неодушевленному, но я скучал по этому зданию. Оно буквально стало моим домом тогда, когда мне это было нужно больше всего.

В этот раз двери открыты. В этот раз меня ничто не остановит. Я и так здесь болтаюсь слишком долго для человека, которому дома, в собственном мире, предстоит каким-то невероятным образом решить пару насущных проблем. Или пару десятков — как повезёт.

Поэтому я уверенным шагом пересекаю улицу, не отрывая взгляда от переплетения узоров на дверях, и…

— Мне кажется, или это уже было?

Ужасно хочется закатить глаза. Но тогда я непременно почувствую себя центральным героем какого-нибудь идиотского ситкома. Поэтому, прежде чем обернуться на голос, приходится привести лицо к максимально невозмутимому виду, что даётся мне не сказать чтобы легко.

— Доброе утро.

— Не сказал бы, — парирует Джеймс, скрещивая руки на груди. — Стивен, что ты тут делаешь?

— Гуляю.

Мне становится скучно. Не из-за него, не из-за моего бешено колотящегося при виде его недовольной рожи сердца, не из-за того, куда и зачем я иду. Просто щелчок тумблера — и всё вокруг приобрело тягучесть и поблекло, разумеется, метафорически.

— Не лучший район для прогулок. Рекомендую Центральный парк.

Да и хрен с ним. Можно же просто сказать правду и ничего не изобретать — здесь он для меня посторонний, и, в конце концов, ну вот что он мне сделает? Посадит? Оснований ноль. А если просто не поверит — да и чёрт с ним, не очень-то и хотелось.

— Я ищу… — начинаю я, как вдруг взглядом натыкаюсь на табличку на стене здания, которую не заметил, когда был здесь в прошлый раз. Социальный центр! На месте моего храма! Гадость какая. Впрочем, конкретно сейчас мне это, напротив, очень сильно поможет. — Я, видишь ли, шёл на встречу с владельцем центра. Собираюсь стать меценатом.

Интересно, что в мысли «сказать правду» не устроило мой болтливый язык… Впрочем, даже такой ответ не страшен. Нет, ну а что. Деньги-то у меня, судя по всему, имеются в большом количестве. Не обеднею.

— Улучшаешь испорченную репутацию, да? — с убийственной иронией в голосе усмехается Джеймс, и становится ясно, что он ни на грамм мне не поверил. — Тогда ты не будешь против, если я сопровожу тебя? На всякий случай. Меценатов, знаешь, надо лелеять и оберегать всеми силами.

Тяжёлый вздох я подавляю с колоссальным трудом.


Глава 11. Всё так странно

Внутри храма нет ничего, что хоть как-то напомнило бы мне знакомые интерьеры. Стены закатаны в чёрный мрамор, пол — в большие матовые плиты, также чёрные, даже лестница не такая, какой её знаю я. Это немного раздражает, и не без причины: в конце концов, уж я-то точно имею право возмущаться насчёт таких вещей. Мой храм, моя жизнь, и даже то, что сменить дизайн любого помещения можно за секунду простым заклинанием, не даёт им право… Впрочем, ладно. Надо подышать. Меня это не касается.

Я оглядываюсь. Холл большой и, несмотря на тёмные оттенки стен и мебели, довольно светлый. Справа от огромных дверей, в которые мы только что вошли, стоит нечто среднее между офисным столом и стойкой информации, а внутри этой ловушки топ-менеджеров, едва видимая за экраном компьютера, сидит эффектная темноволосая девушка. Я уверен, она наверняка вообще не в курсе, кто я такой — не такая уж я знаменитость, как мне хотелось бы думать. Поэтому сейчас необходимо правильно разыграть карты. Или этот придурок найдёт себе ещё с десяток поводов для подозрений, мне-то в целом всё равно, но раздражает.

Надо сделать всё правильно. Чёрт возьми, кто бы мне ещё подтвердил правильность того, что я собираюсь сделать.

— Добрый день, — говорю я девушке, небрежно постукивая кончиками пальцев по стойке. — Меня зовут Стивен Стрэндж.

И почему я вообще так паникую из-за этого? Впрочем, ответ очевиден. Потеря головы рядом с конкретным человеком мне знакома, вот только она не должна сейчас работать. Хотя, вопреки всему, работает как часы. Забавно.

— Здравствуйте, — вежливо отвечают мне. — Приятно познакомиться. Вы к мисс Адлер?

Я ожидаемо давлюсь воздухом и всю следующую минуту пытаюсь замаскировать удивление за кашлем. Получается это действие просто отвратительно. Джеймс уже даже не косится на меня, а смотрит прямо, и всё, что выражает его взгляд, я мог бы прочитать без малейшего труда.

— Да. У меня к ней есть пара интересных предложений.

Ещё бы. Если здесь она хоть на каплю то, чем является в моём мире, единственное предложение, которым я смог бы её заинтересовать, будет выглядеть как БДСМ-сессия. Впрочем, ладно, я издеваюсь зря и только от удивления, не от злости. Ирэн, при всех её недостатках, действительно не самый плохой человек, кто бы там что ни говорил.

— Предложений какого рода?

— Связанных с крупным финансированием. Подробности я обсужу с ней.

— Проходите. По такому поводу она точно не будет не занята.

И ты что, даже не воспользуешься интеркомом, чтобы это проверить? Интересные у вас отношения. Надо запомнить — на всякий случай.

— Благодарю.

Знать бы ещё, куда проходить… Впрочем, разберёмся. Как я уже говорил ранее, это мой храм, даже в таком неприглядном варианте никто не знает его лучше меня.

— Ой, прошу прощения, — спохватывается девушка практически идеально вовремя.-- По лестнице направо, там большие двери. Всего один кабинет, не запутаетесь.

Ну ладно, это немного помогло. По крайней мере, я могу сделать вид, что и так это знал. Но всё-таки почему мне так важно, чтобы он мне верил?..

— Прошу, — широким взмахом руки я указываю Джеймсу на лестницу. Он встречает мой жест с недоверчивой ухмылкой, но всё-таки слушается и начинает подниматься первым, держа голову вполоборота, чтобы не потерять меня из виду. Скучно, но неплохо. Мой Джим в такой ситуации упёрся бы насмерть, я почти уверен.

Я иду следом без энтузиазма, механически переставляя ноги. В голове совершенно пусто, настолько, что я могу позволить себе даже считать шаги, это всё равно ничему не помешает. Но, если честно, эта иррациональная тревога насчёт его мнения обо мне — детский сад какой-то. Я взрослый человек, ровным счётом ничем не провинившийся перед законом. Будь на его месте Шерлок, или Джон, или кто угодно другой — наверное, я бы не встревожился, даже начни они задавать мне прямые вопросы и искать, к чему прицепиться.

Лестница кончается, и по тёмному паркету наши шаги звучат гулко и громко. Огромные резные двери хранилища артефактов приоткрыты настолько, чтобы в щель мог без труда пройти некрупный человек. Ну, как раз, нашей комплекции. Это избавляет меня от необходимости открывать двери самому или, что вероятнее, неловко ждать, пока их откроет Джеймс — ну не драться же из-за того, кто это сделает, я готов уступить. Правда, неловкость всё равно происходит: он делает было уверенный шаг, чтобы войти первым, затем что-то понимает и коротким широким жестом приглашает меня пройти. Ей-богу, мы что, подростки на выпускном?

— Не помню, чтобы вам было назначено.

Все мысли о медленных танцах в обнимку с детективом полиции моментально исчезают из головы. Потому что не успеваю я полностью войти в комнату, а её спокойный властный голос уже звучит в помещении. Будь я другим человеком, я бы, наверное, струсил при первых его звуках.

— Мне и не было. Так забавнее, если вы понимаете, о чём я.

Она улыбается. О, как же она улыбается.

— Это чистая правда. Проходите, мистер Стрэндж, в вас определённо есть что-то, на что можно потратить время.

Когда это помещение было хранилищем, дальние его стены нельзя было разглядеть за рядами стеклянных постаментов со всякими штуками, назначение многих из которых я, если честно, до сих пор не узнал. Сейчас в комнате стоит только её стол — в самой середине, у дальней стены, — и два диванчика у самого входа, с левой и правой стороны. Становится понятно, что комната на самом деле не такая уж большая, как мне всегда казалось. Но дизайн в очередной раз удивляет, конечно.

— И на что, в таком случае, мы будем его тратить?

— Это зависит от того, с чем именно вы пришли.

У диванчиков я не задерживаюсь. Даже если они предназначены для посетителей, они стоят слишком далеко для того, чтобы я мог видеть её глаза. Надо будет — и хоть прямо на стол сяду, но сейчас эта частичка моей прошлой жизни так же важна, как и остальные. Боже мой, интересно, а если познакомить её с Шерлоком, она влюбится так же, как это случилось в моём мире?..

— А вас я не приглашала.

У этой фразы другой оттенок. Холодный и хлёсткий, без намёка на флирт, в общем, со мной она только что говорила абсолютно иначе. На мгновение я теряюсь, пока мне не приходит в голову обернуться, чтобы увидеть на пороге Джеймса. Готов поспорить, вошёл он уверенно, но теперь даже слегка замялся. Почему-то это вызывает во мне смешанные чувства, среди которых явно прослеживается оттенок злорадства. Нашлась и на тебя управа, болван подозрительный?

Я бы на его месте взорвался. Всё-таки с самоконтролем у меня до сих пор есть проблемы. Но Джеймс молча разворачивается и выходит, хотя мне показалось, будто он хочет что-то ответить.

— Вы рады его отсутствию, — коротко подмечает Ирэн, когда я наконец оказываюсь возле стола. — Не стану спрашивать, зачем вам компания, которая вам не нравится, это не моё дело. А вот у вас наверняка есть ко мне вопросы.

Конечно, есть. Например, будем ли мы разговаривать в таком положении — она сидит, я стою. Или что у них за проблемы с дизайном. Или, допустим, что мне потом выскажет Джеймс, как отреагирует на всё происходящее и отстанет ли от меня хоть когда-нибудь. Лучше бы никогда, конечно, но интерес в таком ключе меня мало привлекает. Нет, нельзя об этом думать. Он не Джим, и ему же от этого лучше.

— Есть парочка. Что не так с вашим кабинетом?

Я спрашиваю это, не обдумав, самому себе устраивая ловушку на ровном месте. Контролировать эмоции Шерлок научил меня давным-давно, но контролировать мысли я не научусь никогда. И судорожно сбегать от них, устраивая себе проблемы, тоже.

— О, вы заметили, — она легко смеётся, будто это и вправду забавный вопрос. — Понимаете, дело в том, что это здание досталось мне абсолютно случайно. И оно мало подходит для социального центра, но и отказаться, очевидно, я не смогла. А маленьких кабинетов здесь просто нет.

Ну как это нет, вообще их довольно много. Если, конечно, внутренние помещения храма не изменились слишком сильно по сравнению с моим. Но вслух это озвучивать я благоразумно не буду.

— И мы не стали ставить новые стены, чтобы сохранить первоначальный вид. Это очень старое здание.

Боже, леди, да у вас все шансы заполучить моё сердце. Мы и раньше были почти друзьями, насколько у Ирэн Адлер вообще могут быть друзья, а теперь у неё ещё и появилась другая сторона. Я чувствую неудержимый интерес.

— Потрясающе разумная мысль, — киваю я. — Уверен, многие вам за это благодарны. Но давайте перейдём к сути моего вопроса, иначе мой беспокойный спутник действительно устроит мне не самую приятную жизнь. Я готов пожертвовать вам сумму денег.

— С какой целью?

Она не удивлена — это деловой вопрос. Во всяком случае, мне хотелось бы верить.

— С целью поддержки, разумеется.

— И что от нас понадобится взамен?

— Вы знаете значение слова «пожертвование»? Обычно оно означает безвозмездные действия.

— Не надо агрессии, — она спокойно качает головой, будто удивляясь. — Вопрос совершенно разумный, поскольку я знаю о вас некоторые детали, с которыми ваш портрет щедрого мецената просто не может существовать.

Восхитительно. Правда, она не во всём права — я действительно не знаю, что мог бы попросить взамен.

— А что вы могли бы мне предложить?

— Боюсь, ничего особенного. Упоминания имени, знаете, и всё в таком духе. Пафосное здание в центре — только фасад, на самом деле у нас мало возможностей для широкой огласки.

Этот разговор начинает меня утомлять. Непродуманная попытка сбежать от преследования превращается во что-то серьёзное, к чему я был не готов.

— Выделите мне кабинет.

— Что?

— Здесь, в здании. Наверняка у вас полно пустующих помещений, я хочу одно из них. Мне здесь нравится.

Ирэн смотрит на меня сверху вниз, но я не чувствую превосходства. Её взгляд буквально давит, и тяжесть не уходит даже после того, как я подписываю чек с отвратительно огромной цифрой. Не думаю, что она действительно недовольна мной. Просто понять мои действия сейчас сложно даже мне, и уж тем более незнакомый человек вряд ли распознает в них попытку отвлечься и сбежать от всего с помощью дурацких решений. В принципе, можно считать, что я просто совершил импульсивную покупку. Хорошо быть богатым.

— Вы действительно странный, мистер Стрэндж.

— Доктор.

— Доктор Стрэндж. Извините, просто это звучит как имя супергероя из комиксов.

Я с трудом подавляю смешок. Знала бы она…

— В таком случае, можете называть меня мистер Холмс. Это вряд ли звучит по-супергеройски.

Она разглаживает ладонями чек, который и без того не был смят. Это нервный жест.

— После этого вы герой. Как бы патетично ни звучало. Выберете кабинет сейчас или встретимся в другое время?

Недвусмысленный взгляд, брошенный на дверь, говорит, что мы думаем об одном и том же: при Джеймсе этого делать явно не стоит.

— Да я, в целом, никуда не тороплюсь. Можно и потом.

— Позвоните мне. Визитки лежат в холле, но могу дать личный номер.

Твою же мать.

— Зачем?

— Зачем я считаю интересной перспективу общения с человеком, который не придумал себе подарка лучше, чем четыре стены? Думаю, ответ очевиден. Если вы не против, конечно.

Я молча киваю. Всё повернулось совсем не так, как я рассчитывал изначально, и всё-таки мне удалось её заинтересовать. В прошлый раз мы сблизились на фоне моего брата, и это был путь намного тяжелее и дольше, чем теперь.

— Мне пора.

— Да, разумеется. Не стоит заставлять вашего спутника ждать.

Ироничный тон. Едва заметная улыбка, буквально краем губ, и всё-таки — мне кажется, эта женщина оценивает нашу ситуацию намного яснее и чётче, чем я сам.

Я ухожу молча. Собственно, в том числе потому, что не прощаюсь. Может, решение и было глупым, но ведь я получил то, чего действительно хочу — доступ в дорогое для меня здание и доверие его владельцев. Пересекать огромный кабинет сейчас легче, чем было, когда я вошёл. Но по мере приближения к двери мне становится паршиво. Конечно же, Джеймс там. Он стоит у стены, прислонившись к ней, и усмехается при виде меня так гадко, что на мгновение я забываю, кто он такой. В смысле, врезать хочется так, что кулаки сводит.

— Доволен?

— Я не слышал разговор. Так что…

— Не волнуйся, оргию с наркотиками и незарегистрированным оружием мы обсудим с ней в другой раз, — криво улыбаюсь я. Остатки хорошего настроения окончательно улетучиваются, сменяясь тупой бессмысленной агрессией. — Сегодня речь шла только о поддержке.

— Хорошо.

Это что, было удивление? Он думал, я буду с ним носиться, как с алмазом, ни в коем случае не провоцируя?

— Теперь ты отвяжешься?

— Ты знаешь, я подумал и решил, что ты намного более глубокий и занимательный человек, чем мне показалось в вечер, когда я по недоразумению решил избавить тебя от штрафа. Вдобавок теперь у меня более свободный график, и никто не будет спрашивать, куда я делся. Так что, если не возражаешь, я ещё некоторое время побуду здесь.

— Свидание мне назначь, если хочешь. А собеседники мне не нужны.

Он с улыбкой поднимает руки, будто защищаясь.

— Как будто ты бы принял приглашение, Стивен. Можешь считать, что я подкатываю, если тебе так удобнее, я ведь и сам толком не могу объяснить, что мне от тебя надо. Просто чувствую, что с тобой что-то не так. Прости мне мою профдеформацию.

Меня хватает лишь на то, чтобы развернуться и пойти вниз по лестнице. Гладкие полированные ступени красиво блестят на солнце, проникающем внутрь через два огромных витражных окна, но даже это раздражает. Сам, конечно, дурак. Сам заварил всю эту кашу и теперь просто расплачиваюсь за необдуманные поступки. Но почему все они не могут просто оставить меня в покое?

Джеймс продолжает болтать. По счастью, он идёт поодаль, и мне слишком лениво останавливаться и огрызаться, или просить его заткнуться, или что-нибудь в таком духе. Вместо этого я ускоряю шаг. Настолько, что холл преодолеваю всего шагов за десять, и на улице оказываюсь, когда мой непрошеный сопровождающий только равняется со стойкой. Это прекрасно. Чёрт, вот будь у меня сейчас кольцо!.. Мало того, что не пришлось бы ни от кого бегать, так и любой неприятный человек мог бы отдохнуть пару часов — или, может, лет, в зависимости от степени надоедания — заключённым в ближайшей стене.

Впрочем, перемещение, по счастью, возможно и без кольца, пусть оно будет не таким быстрым и удобным. Пока он не успел выбежать следом, я поднимаю руку и у края тротуара останавливается такси. Лондонские таксисты — профи, поэтому нам хватает буквально полминуты, чтобы оставить далеко позади точку старта. О том, что на разочарованное лицо Джеймса в зеркале заднего вида я смотрю не только с облегчением, но и с идиотской, совершенно ненужной сейчас нежностью, я стараюсь просто не думать. И без него проблем хватает.


Глава 12. Спаси, но не сохраняй

Такси высаживает меня на одной из соседних улиц — чтобы оторваться от преследователя, этого достаточно. Я выхожу и некоторое время просто стою посреди улицы, тупо смотря в выщербленную плитку. Я устал. Было бы просто отлично поехать сразу домой, но сделать это у меня не выйдет по одной простой и довольно дурацкой причине: я имею не самую приятную привычку никогда не отменять планы. Даже если что-то до назначенного времени пойдёт не так. Джим всегда шутил, что я и мёртвый приду на встречу, если мы о ней договорились, и, в сущности, он был абсолютно прав.

Конечно, сейчас я не мёртв — даже можно сказать, что это к счастью. Просто Джеймс здорово разозлил меня, и, как всегда, после окончания всплеска эмоций я чувствую только вялое недовольство абсолютно всем на свете. Но Молли Хупер… Она абсолютно точно не заслуживает такого настроения, и поэтому, пока иду к месту встречи, я постоянно останавливаюсь у кофеен. Кофе делает всё лучше, а хороший кофе делает лучше меня самого — чем не повод залиться им по уши.

Вот я и заливаюсь. Кроме шуток, я выпиваю стаканов семь, не меньше, прежде чем подхожу наконец к обозначенному месту встречи. Рассчитать время получается очень удачно, так что у меня есть добрые минут тридцать до того, как она подойдёт. Их можно потратить, например, на продумывание тактики и конечной цели разговора… во всяком случае, с моей стороны, я-то не знаю, зачем она меня искала. Почему-то мне кажется, что дело не только и не столько в принесении извинений, хотя говорила Молли вроде искренне, беспокоилась. Здесь что-то ещё.

Место, где состоится встреча — это небольшая круглая площадь, я бы сказал, слишком уютная для Лондона. Своим внешним видом она скорее напоминает мне некоторые парижские закоулки, и я поневоле начинаю улыбаться. Мы с Джимом были в Париже не раз, но самый первый я помню лучше всего. Я полетел на конференцию, и затем, выходя из аэропорта, нос к носу столкнулся с этим любителем устраивать сюрпризы. Конференция не заняла много времени, но в городе мы оставались дольше — и всё это время просто бродили по улицам, молодые светлые дураки, заворожённые какой-то нереальной атмосферой, напоминающей больше кино, чем настоящую жизнь. Это приятное воспоминание. Но сейчас оно расцветает во мне такой болью, что я поневоле начинаю бродить туда-сюда по тротуару, стараясь хоть немного успокоиться. За этим занятием меня и застаёт запыхавшаяся и растрёпанная Молли Хупер.

— Простите, — сразу же оправдывается она, толком не отдышавшись. — В смысле, здравствуйте. Я не хотела опоздать, поэтому так бежала, даже кофе разлила… Долго ждёте?

Я усмехаюсь, глядя, как они приглаживает волосы и поправляет пальто. О, это она. Это Молли. Пока ещё не моя подруга, в общеизвестном смысле, но я узнаю её, а это значит, мне продолжает везти. Хоть богам молиться начинай — благо, я один из немногих, кто точно знает, что они существуют.

— Ничего страшного, мисс Хупер. До времени, которое мы назначали, ещё двадцать минут, я просто случайно пришёл раньше. И давайте сразу перейдём на «ты», если не возражаете.

Это предложение я бы выдвинул, даже не будь она тем, кем является для меня — такой вот я, не большой любитель официоза. Возразить она явно не хочет, но удивляется довольно сильно. В принципе, понятно, почему. Пока мы ещё не знакомы, я для неё — хирург с обложек, с мировым именем. Но мне всё равно, как это выглядит, я хочу сократить дистанцию до комфортной как можно скорее.

— Я постараюсь, — улыбается она. — Так что, вы… ты, говоришь, дошёл сюда? В смысле, сам, пешком? Это хорошо. В смысле, это значит, что я не очень сильно тебя сбила. Я так переживала, не поверишь, несколько ночей не спала.

— Да, ничего страшного, — подтверждаю я. Кажется, диалог не клеится. Это ожидаемо.

— В общем-то, я понятия не имею, зачем позвала вас, — признается Молли, кажется, слегка покраснев. — В смысле, о том, в порядке ли ты, я могла узнать по телефону… Просто… Не знаю. Правда. Прости, если отняла время, думаю, у тебя его и без меня не особенно много.

Спасибо, что отняла моё время, Молли Хупер. Вслух я этого, конечно, не скажу, но подумать никто не запретит.

— Мы можем просто познакомиться. Ты расскажешь о себе, я со всей необходимой внимательностью и тактом послушаю, а потом поменяемся ролями. Если ты обо мне чего-то не знаешь, конечно.

— А, догадался, — хитро вздыхает она. — Конечно, я знаю, кто ты. Не то чтобы прямо мой кумир, но… Ты не поверишь, я так радовалась, что учусь в медицинском, когда ты стал известен. Но это не принесло никаких результатов. К сожалению.

А вот это уже интересно. И явно стоит внимания.

— Слушай, может, зайдём куда-нибудь? Я не большой фанат вести разговоры посреди улицы, как бы пафосно это ни звучало.

— Ой, да, конечно. Здесь моё любимое кафе, — она взмахивает рукой, и тогда я обращаю внимание на вывеску прямо рядом с нами. — Собственно, поэтому здесь и назначила встречу. Не прощу себе, если не смогу угостить вас их фирменным тортом. Исключительно в качестве извинения, разумеется, ни единого атома романтики.

Это что, флирт? Правда? Я стараюсь скрыть удивление, но в последнее время его было так много, что теперь оно переполняет имеющиеся в распоряжении объёмы и активно лезет наружу. То, что Молли здесь умеет флиртовать, определённо делает эту вселенную достаточно интересной.

Кафе отчего-то почти пустое. Мы садимся к окну, за крохотный круглый столик, Молли кивает официантке, и через несколько минут на нашем столике появляются две чашки кофе и две небольшие тарелки с шоколадным тортом. Ого, это же Шварцвальд! Я его просто обожаю, в то время как Молли, моя Молли, терпеть не может. А ещё его любит Кристина. Ох, Кристина…

Я решительно отставляю эти мысли в сторону, вроде как прикалываю булавкой на пробковую доску. Сейчас не до этого.

— Так ты что, бросила мед?

— Ну нет, что ты, не бросила, — Молли чуть хмурится, как если бы эта тема была ей неприятна. — Меня бы родители живьём съели. Я доучилась, просто потом не стала работать по специальности.

— И не хотелось?

— Хотелось. У мамы были связи, так что ей предлагали для меня вакансию в морге. Но как-то не срослось…

Она совершенно по-детски кладёт голову на руки и долго смотрит в стол. Почему-то мне кажется, что я различаю на её лице попеременно то обиду, то сожаление. Но когда я пытаюсь открыть рот, чтобы сказать какую-нибудь ерунду, она замечает.

— Ну а ты что? — быстро спрашивает Молли, переводя тему. — Как тебя занесло к нам? У тебя же Йорк и всё такое.

— Семейные проблемы. Такое случается.

— Будет нагло спросить, кто твоя семья? Тоже известные люди?

Боже, надеюсь, нет. Я этого просто не вынесу.

— Ничего особенного. Вряд ли их знают дальше одного района.

— Ну да, я не подумала. Известные люди с фамилией Стрэндж явно привлекли бы моё внимание.

Она начинает смеяться, не успев договорить до конца. Не бог весть какая шутка, зато с её помощью в большей мере раскрывается характер. Ничего нового для меня — и всё равно приятно. Впрочем, видно, она не знает, что это не моя настоящая фамилия. Почему-то мне кажется, что раскрывать сейчас и здесь этот малоизвестный факт не стоит. Чуйка.

— Да, пожалуй. Хотя трудно не заметить, что мы все странные.

— Какую бы фамилию ни носили, точно, это верно. Просто, можно считать, большинство шифруется.

— В отличие от меня. Я, как видишь, своей сути абсолютно не стесняюсь.

Подвоха вроде никакого нет, мы разговариваем, шутим и смеёмся, как люди, познакомившиеся час назад и сошедшиеся на чём-то. Это нормально, со мной такое часто происходит. И в то же время я не могу отделаться от ощущения: что-то не так. Что-то незримое и неявное давит на мои инстинкты так сильно, что я едва могу сдерживаться.

Я залпом допиваю на удивление вкусный кофе и теперь только понимаю — надо домой. Позарез надо домой.

***


Если бы Грег сейчас что-то сказал о том, как меня почти никогда не бывает дома, я бы ни капли не удивился — даже, возможно, решил бы, что я это в полной мере заслужил. Но он молчит, когда я прихожу. Вернее, вообще никак не реагирует: он ужинает на кухне, сидя спиной ко входу в квартиру, и явно не считает нужным хоть как-то моё появление отмечать. Я бы проигнорировал это, будь сегодня обычный день, но моё состояние далеко от спокойствия; а стараться хотя бы молчать, когда ты на взводе — это суперсила, которой у меня попросту нет.

Я разуваюсь, стараясь делать это на всякий случай как можно тише, и вешаю пальто. Затем проскальзываю в ванную, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не шарахнуть дверью о косяк — меня злит отсутствие реакции, мне хочется, чтобы он на меня посмотрел. А лучше — чтобы не только посмотрел. Да и потом, утром мы разъехались не просто мирно, а очень даже…

Свет в ванной сегодня почему-то резкий и неприятный. Это очередная капля в чашу терпения, которая и без того переполнена и сочится ядовитой жидкостью. Я закрываю глаза и несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, до боли вцепившись пальцами в холодную керамику раковины. Меня это не касается. Мне всё равно. Ещё пара дней, максимум три, и я исчезну отсюда, вернусь домой, где всё так, как я знаю и люблю. Вот только сейчас эта мантра не успокаивает, а только разжигает желание поругаться. Хотя, может, это и не оно. Может, мне просто обидно, даже без причины, такое бывает.

Вдох. Выдох. Вдох.

Из ванной я выхожу таким спокойным, будто ещё пять минут назад не хотел повторить славную супергеройскую карьеру доктора Беннера. В смысле, вырасти, раздуться вширь, позеленеть и крушить затем всё, что попадёт под руку или на глаза. Мне кажется, сейчас Верховная была бы очень довольна мной: теперь, в отличие от наших с ней первых встреч, усмирять свою суть я умею очень хорошо. Так хорошо, что самому тошно.

Из двух вариантов: молча пойти спать и затем старательно не шевелиться, слушая, как Грег устраивается на своей половине кровати, или сдетонировать его запал, взорвать это напряжение, чтобы затем мы могли спокойно поговорить — я выбираю второй. Я всегда выбираю этот вариант. Он намного проще, эффективнее и быстрее, при условии, что того, кто подставляется, не убьют, пока будут остывать. Но, будем честны, принимать опасность на себя абсолютно привычное для меня дело. Поэтому я и захожу сейчас твёрдым шагом на кухню, зафиксировав лицо в относительно жизнерадостной улыбке.

— Добрый вечер, — для убедительности я даже машу рукой, когда он резко оборачивается на звук голоса. — Как день?

— Было хорошо, пока ты не спросил, — неожиданно низко огрызается Лестрейд. Если бы у меня был хвост, я бы его поджал уже теперь, но он продолжает: — Являешься под ночь, не предупредив, где будешь и когда вернёшься, а потом ждёшь, что я тебе обрадуюсь? Не дохуя ли ты хочешь?

Будь это кто угодно другой, он получил бы соответствующий ответ. Или предупреждение. Или я бы его заклинанием шарахнул, так, для острастки, не всерьёз — хотя бы на первый раз. Но подобные демоны в душе Грега ставят меня в такой узкий тупик, что в нём не то что развернуться — пошевелиться не получается.

Вот я и не шевелюсь. Стою, как болван, с этой своей улыбочкой, и слушаю, что говорят по включённому телевизору, пока Грег упражняется в язвительности. Ему нужно выговориться, и, ох, я бы с удовольствием его выслушал, если бы мой слух не зацепился за знакомую фамилию в новостях: Старк. Тони Старк существует в этой вселенной! Это приятно. У нас с ним не самые лучшие отношения, особенно, знаете, после одного фиолетового болвана, но я так рад, что он не умер. И здесь, судя по всему, аналогично здравствует…

— У тебя что-то случилось на работе?

Грег к этому времени полностью выдохся, поэтому мой вопрос, к счастью, не заводит его снова. Он устало садится, почти стекает на стул, и смотрит на меня снизу вверх, как нашкодивший щенок, полагая, что сейчас получит отповедь по поводу своего поведения. Не получит. Но и без вопросов я его не оставлю.

— Убийство. Совершенно идиотское.

— Рассказывай. Ты меня знаешь, я любопытен как чёрт, даже если эта информация мне потом не пригодится.

— Да там сектантка какая-то. Ты представляешь, у неё головы нет, рук нет, ну, в общем, ничего, что указывало бы на личность. У меня из-за этого весь участок на ушах стоит, а начальство требует решения немедленного и красивого, потому что дело уже в прессе, а они, сам знаешь, своего не упустят. И не отстанут так просто, поэтому любая промашка полиции будет поднята на смех. У меня в этом году уже есть две неудачи, я не хочу ещё одну, но и решить эту загадку не могу. По крайней мере, пока.

Я всё ещё стою возле, поэтому Грег обхватывает руками мои бёдра и притягивает к себе, утыкаясь лицом в живот. В этом жесте столько усталости и отчаяния, что мне в голову не пришло бы его оттолкнуть. Даже если бы мне не нравилось. Но мне нравится, и это не то настораживает, не то, возможно, даже пугает. Может, мы с ним действительно…

Мобильник в кармане звонит ровно настолько вовремя, чтобы лишить меня возможности додумать до победного конца эту пугающую мысль. Я на ощупь достаю аппарат. Номер мне не знаком, но это ничего не значит: в конце концов, сейчас даже близкий друг может попросить у чужого человека телефон, чтобы позвонить.

— Слушаю.

— Здравствуй, Стивен, — раздаётся из трубки голос, который я не ожидал больше услышать — по крайней мере, в этом мире. — Джон Ватсон беспокоит, если позволишь. Извини, что я вот так с места, но, послушай, ты предлагал мне что-то насчёт аренды в центре Лондона…

Я не удивляюсь. Удивиться мог бы человек, который достал уже три месяца как прокисшее молоко и вдруг обнаружил, что оно превратилось в парное. Я впадаю в состояние, близкое к ошеломлению. Джон Ватсон, любой Джон Ватсон, как и я сам, из тех людей, которые верны своему слову до последнего, даже если это данное слово начинает приносить им настоящие неудобства. Я имею в виду, он мог передумать только по какому-то крайне нестандартному поводу. Чёрт, надеюсь, никто не умер.

— Конечно! — быстро соглашаюсь я, пока он не решил, что это была плохая идея. — Предложение в силе. Давай, я приеду завтра и мы всё обсудим? В крайнем случае, помогу тебе собраться…

— Нет, боюсь, так быстро я не готов, — тихонько усмехается он. — Но если сможешь — приезжай. Не обязательно завтра, в любой удобный день, я всё равно, как сам понимаешь, не занят. Просто всё такое… странное.

Значит, что-то случилось. Грег приподнимает голову и заглядывает мне в глаза, и я почти уверен, что он услышал, как бешено начало колотиться моё глупое беспокойное сердце.

— Тебе нужна помощь?

— Стивен, я же сказал, это не срочно. И со мной всё в порядке, иначе, полагаю, я бы просто не смог тебе позвонить. Не переживай.

Хотел бы я.

— Хорошо, — медленно говорю я. — Тогда до встречи. Был рад тебя услышать.

— Спасибо, что взял трубку. Я повёл себя не очень вежливо во время нашей встречи и, признаться, полагал, что ты не захочешь разговаривать.

Да? Правда? Честно говоря, ничего такого я не помню. Впрочем, наши точки зрения явно разнятся.

— Даже если и так, я не обратил внимания. Так что, как ты сам говоришь, не переживай.

Из голоса моего старого друга исчезает напряжение, он прощается и кладёт трубку. Спустя пару минут успокаиваюсь и я. Пока это выглядит как забегание вперёд, но я почти уверен, что теперь на мой счёт можно записать ещё одну маленькую победу.


Глава 13. Обо всём и ни о чём

Грег разжимает руки, выпрямляется на стуле, и я едва не теряю равновесие, нелепо размахивая руками, чтобы удержаться. Зато, если взглянуть сейчас в серые глаза моего невольного партнёра, появляется крепкая уверенность: вот теперь он спокоен и собран. Не может не радовать. Это был первый раз, когда я увидел его по-настоящему раздражённым, и мне определённо не понравилось.

— Кто звонил?

Это что, ревность? По ровному бесстрастному тону не понять. Было бы, конечно, забавно… впрочем, я готов молиться, чтобы этого не было.

— Джон Ватсон, мой старый друг. У него какие-то проблемы, а некоторое время назад я обещал подыскать ему квартиру поближе к центру. Он в таких выселках живёт, ты бы видел.

Грег напрягается, будто делает стойку, как профессиональная ищейка, разве что уши не прижимает к голове. Я с трудом сдерживаю разочарованный вздох. Ну да, разумеется, неужели всё это могло закончиться мирно…

— Говоришь, Джон Ватсон?

— Он. Вы знакомы?

— Ты знаешь, сколько в Лондоне Джонов Ватсонов? — с лёгким возмущением уточняет Грег. — Я даже уверен, что больше половины из них живут, как ты выразился, на выселках. А что случилось у твоего друга?

— Понятия не имею. Он только сказал, что это не срочно, и чтобы я не беспокоился, но приезжал, как смог. Я завтра поеду, наверное.

— У меня завтра выходной. Хочешь, вместе съездим?

Мне требуется очень много усилий, чтобы подавить подозрения в зародыше. Что за хрень, с каких пор я начал так относиться ко всем окружающим? Впрочем, может, всегда такой был, кто там разберёт.

— Если хочешь, — я пожимаю плечами. — Джон, правда, сейчас далеко не такой приятный собеседник, каким был раньше, но я уверен, посылать тебя он не станет. Да и вдруг там действительно требуется какая-то помощь, вдвоём будет проще. Ну, если ты не против, конечно.

Грег странно усмехается. Я поднимаю бровь в немом вопросе.

— Ты так стараешься обойти острые углы, — поясняет он, даже не думая притворяться, что ему не кажется забавным этот момент. — Ясно же, что я нахрен тебе не сдался, ни в этой встрече, ни вообще, ты просто боишься это признать, чтобы не портить отношения. Я прав?

Мне кажется, будто моё сердце перестало биться — на бесконечно долгое время, секунд пять или около того. Затем я снова слышу его удары, набатом сейчас звучащие в голове. Скажи Лестрейд это несколько дней назад, я был бы вынужден признать, что он абсолютно прав, но теперь? Что я думаю о нём теперь? Нет, я-то знаю, просто даже самому себе подтверждать такие вещи — не лучшая затея для ситуации, в которой я оказался.

— Ты не прав.

— Ну да, конечно.

— Мне казалось, мы пришли к консенсусу. Скажем, вчера вечером.

— Что, думаешь, один раз трахнул меня — и теперь тебе всё можно?

Я открываю было рот, чтобы ответить колкостью на колкость — никому на свете не спускал прямых нападок, даже Джиму бы досталось, вздумай он так себя вести, — и вдруг абсолютно ясно понимаю, что именно пошло не так. Грег хочет внимания. В любом смысле эта фраза звучала бы гадко, но другой формулировки у меня в голове не находится. Он искал меня, он приехал в больницу, он заботится обо мне по мере возможностей и ждёт, что вот сейчас, когда я вернулся, всё наконец будет хорошо. А тогда нападки можно счесть справедливыми. Даже не знаю, сколько я бы выдержал на его месте, если бы Джим пропал на пару месяцев, а затем, явившись, избегал бы меня. Уффф.

— Ты мне нужен. Правда. И я буду рад, если ты поедешь со мной к Джону. Я засомневался в твоём предложении, потому что мой друг — ветеран войны, одинокий, с горой проблем с головой, и есть ощущение, что кого-то приводить к нему сейчас не стоит.

— Можешь ведь, когда хочешь.

Всё это время я изучал узор на обоях, поэтому, когда тон Грега теплеет, я смотрю ему в глаза — и вижу там эту дурацкую смесь ехидства и любопытства. Вот же жук, это была всего-то игра. Откуда только узнал, что скандалы гасить я приучен именно таким способом. Ну ладно, что же, мне есть, чем ответить.

Мобильник я всё ещё держу в руке — положить его некуда, до любой горизонтальной поверхности надо делать минимум один шаг. Но у меня есть вторая рука, свободная, которой я требовательно поднимаю подбородок Грега вверх так, чтобы он смотрел мне в глаза — смотреть куда-то ещё в таком положении попросту неудобно. А вот мне как раз удобно всё, даже очень: теперь я читаю его взгляд, как давно знакомую книгу. И нотки страха, растущие по мере того, как я неспешно наклоняюсь. Месть ли это? Возможно. Но мне и самому приятно видеть, как он дёргается. Потому что внутри меня рождается какое-то чувство, что-то острое и тёплое, чего я давно не испытывал.

От его губ пахнет сигаретами так сильно, будет он курил буквально только что. Ну, или это мне так кажется. Запах не мешает мне поцеловать его. И сразу же снова заглянуть в глаза: сейчас страх там перетекает во что-то… В покой? В… облегчение. Мне кажется, в моих отражается то же самое. Мне нравится целовать его. Ох, нравилось бы, если бы я мог не думать о Джиме…

Телефон в руке звонит так вовремя, что мне кажется, будто я инициировал этот звонок. Грег разочарованно отстраняется, не разрывая зрительного контакта, и я нажимаю на кнопку, продолжая смотреть на него в упор. Он старательно делает сердитое лицо, но влажные припухшие губы сводят весь эффект на нет. Это чертовски горячо.

— Слушаю.

— Здравствуй.

Даже искажённый плохой связью, голос узнаваем так же легко, как я мог бы узнать отражение в зеркале.

— Что-то случилось?

— Больше нет.

Мне вдруг становится смешно. В этом весь Шерлок, он не может просто сказать, что думает, без этих своих фокусов. Впрочем, я сам недалеко ушёл.

— Неплохо.

— Ты удивишься, насколько.

— И насколько?

Из трубки раздаётся ироничный смешок, такой громкий, что Грег вздрагивает.

— Помимо прочего, помнишь комнату наверху?

— Забудешь её.

— Мы с миссис Хадсон пришли к соглашению. Если появится кто-то, от чьего вида меня хотя бы не будет тошнить, я разделю с ним аренду.

Кажется, удивление отражается на моём лице в полной мере, поскольку Лестрейд непонимающе сводит брови. И поделом ему. Любопытство иногда становится пороком, да таким, из которого потом уже не вылезти. В смысле, нет, конечно, я далёк от подобной философии, просто наши семейные дела вряд ли касаются кого-то ещё, даже его. По крайней мере, пока что.

— Не сочти за грубость, почему ты именно мне это говоришь?

— Я подумал, что ты можешь захотеть сюда вернуться. После… ну, знаешь. После этого разговора.

Глупое сердце с надеждой сжимается, но я не собираюсь позволять ему что-то решать. С другой стороны, эта квартира… я так люблю эту квартиру!.. Но есть вариант получше. Хотя, нет, не то слово. Есть правильный вариант, единственно верный, и сейчас, когда он легко складывается в моих руках, будет глупо его упускать.

— Спасибо, — искренне говорю я. — Я обязательно подумаю над этим.

Ответом мне служат гудки. Если Шерлок считает, что диалог закончен, он не утруждает себя ерундой вроде банальной вежливости. Впрочем, для меня сейчас такие вещи, напротив, служат маленьким подарком. Они означают, что не всё потеряно.

Согнать дурацкую улыбку с лица до того, как она ясно проявится, мне не удаётся. Грег подмечает её с каким-то жадным удовольствием и явно собирается этот эпизод как-то прокомментировать. Но я не собираюсь давать ему такую возможность. На чём мы там остановились?..

Этот поцелуй другой. Пять минут назад Лестрейд не ожидал подвоха, но теперь включился в игру и перехватывает инициативу почти сразу же. Это приятно. Блин, да я пятнадцать лет не целовался ни с кем, кроме Джима, так что сейчас завожусь как подросток от одних только новых, непривычных ощущений. В виске начинает биться пульс, а сердце давно уже колотится в безумном ритме. Грег притягивает меня к себе и сразу же ухмыляется. Конечно, он понял.

Последней здравой мыслью в моей голове возникает желание съязвить: в отличие от момента, когда я закрыл за собой дверь квартиры изнутри, теперь-то уже очевидно, чем закончится этот вечер. Правда, стоит признать, сейчас я почему-то совершенно не против.

***


Это похоже на дежавю: моим будильником становится негромкий хлопок входной двери, закрывающейся за Грегом. А говорил, что сегодня выходной, вот же жулик… Впрочем, наверное, так даже лучше. Во всяком случае, теперь меня и подавно ничего не остановит.

На то, чтобы проснуться окончательно, я трачу ещё максимум минут двадцать — в них входят душ, завтрак, чашка крепкого кофе и даже минутка аутотренинга. За неё мне приходится успокоиться и убедить себя в том, что если бы у Джона были серьёзные проблемы, он не стал бы их скрывать… или, во всяком случае, наверняка намекнул бы и попросил приехать поскорее. Но что-то не даёт мне покоя. Может быть, я опять перегибаю палку. Это дурацкое свойство характера — бросаться спасать даже тех, кто в спасении не нуждается. У Шерлока и уж тем более у старшего оно либо отсутствует как класс, либо безжалостно вытравлено. Но не у меня. Видят боги, это принесло мне немало проблем, включая переломанные руки.

Из этих мыслей я выныриваю за две станции до дома Джона. Автопилот — полезная штука. Надо, наверное, позвонить старому другу и предупредить, что я скоро буду; не безопасности ради, а исключительно для приличия, чтобы не врываться в чужой дом без приглашения. К сожалению, гудки тянутся бесконечной цепочкой, и второй, а затем и третий звонок никак ситуацию не меняют. Тревога вгрызается в меня с двойной силой, и все попытки от неё избавиться, даже медитация, в которой я никогда не был особенно силён, не приносят никакого результата.

Естественно, доезжаю я уже не таким спокойным, каким начинал путь. И до знакомого уже дома иду быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Нет, всё-таки иногда эмоции — это плохо. Очень плохо.

Калитка приоткрыта, но за изгородью ничего не видно. Решив подумать насчёт эмоций позже, я быстро захожу на участок. Дверь дома закрыта. Это хорошо. Надо только пересечь участок по дорожке, это займет от силы минуту, но…

— Я же говорил, что это не срочно, Стивен, — раздаётся откуда-то знакомый голос с явной насмешкой. Я резко останавливаюсь, чувствуя, как ноют мышцы ног от ускорения. Вот дурак.

— Я подумал, что ты стесняешься. И ты трубку не брал, между прочим.

Тут наконец ко мне возвращается способность анализировать увиденное, и первое, что я вижу — Джона в старой одежде и садовых перчатках, пропалывающего землю. Рядом в пакетах лежат то ли луковицы, то ли ростки. Мне становится немного неловко.

— Ну да, не брал, — покорно соглашается Джон, хотя в голосе его я не слышу ни сожаления, ни сочувствия. — Занят был… Я тебе что, отчитываться должен? Иногда с людьми такое случается. Ты бежал, что ли?

Сегодня это уже не тот человек, которого я видел совсем недавно. Не могу сказать, что меня расстроили изменения. Впрочем, заострять на них внимание мне не хочется — пойму сам в процессе разговора, невелика наука.

— Так что ты хотел?

Джон осторожно кладёт на землю инструменты и идёт ко мне, на ходу снимая перчатки.

— Видишь ли, — издалека начинает он, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Тут кое-что произошло… Не со мной. Вчера здесь убили женщину. В смысле, прямо здесь, в моём саду. Отрезали голову. И там были какие-то сектантские штуки, естественно, мне об этом никто из полиции ничего не рассказал. Хотя там был достаточно вежливый детектив, как его, Лестрейд, кажется. Ты бы видел, Стивен… Война войной, но это было жёстко. Я решил посадить тюльпаны, но всё равно вряд ли смогу здесь жить после такого.

Как причудливо тасуется колода! Кровь! <1> Совпадения — не то, чему я могу доверять, и вчера надо было не пропускать мимо ушей странные вопросы Грега. Впрочем, чего теперь жалеть о несделанном. Но размяк я, конечно, просто ужасно — такие события, как смерть, не могут не сломать, даже если ты изо всех сил стараешься о них не думать.

— Ну, моё предложение всё ещё актуально, — медленно говорю я, стараясь не показывать недоумения. — Хочешь, поедем прямо сегодня? Я уверен, мой брат, Шерлок, хорошо к тебе отнесётся.

Конечно, уверен. Людей, подходящих друг другу больше, чем эти двое… Впрочем, ладно, сентиментальность — тоже ерунда, не стоящая существования.

— Мне не показалось, его зовут Шерлок?

Предсказуемо.

— Да. Что тебя удивляет? Меня могли бы звать Винсент, но мне удалось отвоевать право на то, чтобы оставить это имя вторым.

— Точно, я и забыл.

Джон смеётся, и этот смех уже звучит почти живым. Наконец-то. Нахожу, кстати, немного забавным тот факт, что, кажется, из того страшного состояния Джона действительно вывела чья-то жестокая насильственная смерть.

— Как бы ни был велик соблазн, сегодня я с тобой не поеду, — с сожалением Джон кивает в сторону цветов и неопределённым жестом указывает на дом. — Собраться надо и всё такое, сам понимаешь. Но я уже морально готов жить в городе, а это многого стоит.

Не за что, хотел бы сказать я. Но до благодарности ещё далеко, и я не могу требовать её.

— А зачем, кстати, ты меня позвал?

— Чтобы мне не было так грустно. Я, кстати, нашёл твой любимый чай, помнишь его?

Я никогда не любил чай, но, разумеется, воодушевленно киваю и иду следом за Джоном в дом. На пороге он замирает, оглядывая свои грязные ботинки, машет рукой и проходит в дом прямо в них. Я по привычке наклоняюсь, чтобы разуться, и ловлю на себе укоризненный взгляд.

— Забей на это. Ковров в доме нет, а потом всё равно убираться.

В этом есть смысл, но по дому я всё равно иду на носках, стараясь не ставить ногу на пол целиком. На кухне сегодня распахнуты шторы, и, несмотря на средней мрачности погоду, дом кажется совсем другим. Живым, что ли, как сам его владелец.

Джон не позволяет мне заварить для нас чай — хозяйничает сам, даже ставит на стол блюдце с печеньем, явно повидавшим немало до этого момента. Кстати, напиток действительно вкусный, может, я даже захочу попробовать его снова. Чай мы пьём долго и разговариваем за ним обо всякой ерунде, старательно обходя две темы: войну и будущее. О Шерлоке он тоже спрашивает. Эти вопросы вызывают у меня улыбку. Скоро часть паззла встанет на своё место.

Я провожу у Джона весь день и домой возвращаюсь уже в сумерках. Уже открывая дверь подъезда, на мгновение поворачиваю голову — и тогда вижу скрывающийся за углом смутно знакомый силуэт.


Глава 14. Дорога за предел

Про увиденный силуэт я вспоминаю утром, буквально сразу же, стоит мне только выйти из дома. Внимание моё натренировано годами сложнейших операций и потому до сих пор не выключается ни на мгновение — даже если я не выспался, пьян, расстроен или ещё что-нибудь в этом духе. Вот и теперь, шагая с порога на тротуар, я мгновенно вычленяю взглядом из толпы фигуру, которую уже раньше видел. Этот человек стоит поодаль с газетой — кто в наше время вообще читает газеты на улице? — притворяясь, будто ему нет никакого дела не только до меня, но и до любого другого человека в мире. И играет это настолько топорно, что и младенец бы заметил. Вот теперь я уж точно ощущаю себя как в дешёвом детективном сериале. Джеймс, мать твою, Мориарти, что тебе ещё может быть от меня надо?

Невероятно важных дел у меня сегодня вроде бы нет, поэтому я имею право потратить время на то, что собираюсь сделать. А собираюсь я… Вернее, уже не собираюсь, а делаю: открыто иду к нему спокойным шагом, навесив на лицо самую благожелательную из возможных улыбок. Бежать бессмысленно, а делать вид, что ничего не происходит, я больше не в силах. Да и раздражает, если честно, довольно сильно.

Ещё один аргумент в пользу того, насколько Джеймс хреновый шпион: я успеваю пройти две трети расстояния до него, и лишь после этого он замечает меня. Но хотя бы не пытается сбежать или сделать вид, что ничего не произошло — вот за это уважаю. Даже не спрашивает ничего. Молча ждёт, пока я остановлюсь напротив, в паре шагов, и с кривой недовольной полуулыбкой кивает мне, приветствуя. Я отвечаю тем же. Что ж, вежливость никому ещё не вредила, но этот момент как будто может стать первым прецедентом.

— Доброе утро, если оно считается таковым. Хороший район для прогулки, правда?

— Если бы я хотел прогуляться.

Джеймс говорит с вызовом, будто готовится напасть. Почему-то этот тон мгновенно убирает ему лет эдак тридцать возраста, превращая разве что в напуганного ребёнка.

— Ну, что ж, и что привело тебя на нашу тихую улочку в такую рань?

— Здесь кофе хороший. Мне это жизненно необходимо, сверхурочные, всё такое.

Ну конечно. А я-то на его фоне неплохо умею врать, если так подумать.

— Ну хорошо, спрошу прямо. Могу я узнать, зачем ты за мной следишь?

— Хочу быть рядом, знаешь. Мне казалось, людям такое нравится.

— Слежка?

— Привязанность.

И всё бы хорошо, если бы не эти саркастичные нотки. Я почти поверил.

— Мало кто хочет ко мне привязываться.

— Может, я исключение. Такое бывает.

— Хочешь обсудить твои психологические травмы? Я врач другого профиля, но и с этим справлюсь, полагаю.

Джеймс было хмыкает, но быстро приводит выражение лица снова к нейтральному.

— Полагаю, всё ещё думаешь, что я плохой парень?

— Как знать. Пока не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Да и вообще, с чего ты взял?

Идиотизм этого диалога начинает меня слегка утомлять.

— Ты буквально следишь за мной. Этого мало?

— Мало, вообще-то. Может, я просто хожу за тобой, стесняясь начать диалог первым. Ты никогда не узнаешь.

Никогда не думал такое про Джима, даже будучи в курсе некоторых его незаконных и просто мерзких занятий, но про Джеймса готов подумать уже сейчас: ну и мудак же ты, дружище. Небось раскусил меня и теперь издевается. Впрочем, злой я ещё опаснее, вдобавок любого рода провокации в мой адрес всегда приводят лишь к одному — ответным провокациям. Такой уж я человек. Посмотрим, как долго он выдержит.

— Что ж, — заявляю я, протягивая руку и сграбастывая Джеймса под локоть, как престарелая кокетка. Это неудобно, поскольку я на добрую голову выше, но чего не сделаешь ради шоу, пусть даже направленного лишь на одного зрителя. — Ничего в стеснении страшного нет, гарантирую, мы с этим обязательно разберёмся. Может быть, даже прямо сейчас. О, у меня есть пара способов решить эту маленькую проблемку, они довольно действенные, тебе понравятся…

Кажется, это шок. Поскольку Джеймс не то что не сопротивляется тому, как я тащу его в направлении, кстати сказать, противоположном выбранному мной на сегодня, но и молчит вдобавок, только круглые глаза выдают его чувства. В других обстоятельствах я мог бы даже его пожалеть: как говорит Кристина, люди не готовы к истинной силе моей эксцентричности, которую я демонстрирую крайне редко и в исключительных случаях. Но Джеймс сам напросился.

Он думает довольно долго. В смысле, мы успеваем пройти вот так, держась друг за друга, почти половину улицы, прежде чем он наконец трясёт головой и останавливается. Ну, старается остановиться — не так-то просто заставить меня делать то, чего я делать не хочу.

— Стрэндж. Уймись, будь добр, люди же смотрят.

— С чего бы? Ты ведь сам этого хотел.

— Это была шутка. Готов признать, довольно неудачная, но она явно не стоит общественного скандала.

Нет уж, шутки шутками, конечно, а довести игру до конца — моя святая обязанность. Весёлая злость вспыхивает внутри, будто нагревая кровь.

— В каждой шутке есть доля правды — слышал такое выражение?

— Может, и слышал. Но в этом случае оно не актуально.

— Точно?

Джеймс явно с трудом удерживается от того, чтобы закатить глаза, и это удаётся ему довольно хорошо — я бы на его месте точно не удержался.

— Точно. Отпусти уже, а?

— А жаль. Мы могли бы стать такой замечательной парой…

Яростный взгляд, который вонзает в меня Джеймс, может свидетельствовать только о том, что я нашёл его слабое место. Ну да, конечно, гомофобия… Это часто бывает, и всё же на какой-то момент мне становится грустно. Впрочем, это мгновение заканчивается ровно тогда, когда Джеймс наконец выдергивает свою руку из моей и быстро отходит подальше. Думает, наверное, что побегу догонять. Вот это уже и вправду смешно.

Дождавшись, пока он скроется за углом, я разворачиваюсь и иду туда, куда и собирался — в библиотеку. Оборачиваться нет смысла. Думаю, на сегодня со слежкой покончено.

***

Для поиска информации логичнее всего было бы выбрать Лондонскую библиотеку: она до сих пор является самой большой в мире, и кто знает, что там можно откопать, если как следует порыться на полках. Но это было бы слишком просто. У меня другая цель: маленькая частная библиотека-магазин, по счастью, существующая и в моём мире, лишь поэтому я о ней знаю; по крайней мере, там она принадлежит человеку, который тянется к тайнам так сильно, что собирает в свою коллекцию книги, на первый взгляд показавшиеся бы бесполезными. Но только на первый взгляд. Для тех, кто знает, они представляют ценность, которую невозможно оценить.

Как и для меня. Сейчас из всей информации в мире мне нужно хоть что-нибудь, хоть полслова о храмах. В смысле, если их здесь действительно никогда не было, это довольно сильно усложнит мне жизнь, и без того не слишком простую в последнее время. Даже думать не хочу, как буду выкручиваться, если худшие опасения сбудутся. Но если известно хоть что-нибудь, я уверен, здесь мне помогут найти эту крупицу, иголку не просто в стоге сена, а в целом миллионе стогов.

Завернув за угол, я осторожно толкаю неприметную, но явно очень старую дверь. Колокольчик над ней тонко звенит, и на звук из-за прилавка поднимается мой старый знакомый. Я останавливаюсь на пороге, почему-то испытывая смятение от увиденного. Это правда удивительно. В смысле, стоило бы ожидать встретить здесь, в перевёрнутом к чертям мире, кого угодно, знакомого и незнакомого, но встречаю я всё-таки того, кого и должен был… От таких рассуждений и с ума сойти недолго.

— Добрый день.

— Здравствуйте, доктор, — ровно отвечает он, почти незаметно наклоняя голову в приветственном кивке. — Если мы не знакомы, зовите меня Кладовщик. Вы ищете что-то конкретное?

Был бы я не собой, я бы точно начал задавать вопросы вроде «откуда вы меня знаете» и тому подобные. Сейчас это не имеет значения. Во всяком случае, не первостепенное, раз уж на то пошло… И вообще единственное, над чем сейчас стоит задуматься, это формулировка искомого. Всё-таки раньше было проще.

— Попробую начать издалека. Вы слышали что-нибудь о зеркальном измерении? Может, о двойных кольцах?

Его равнодушный, спокойный взгляд будто вспыхивает, и я вижу, как зрачки слегка расширяются.

— Идеальное попадание.

— И в какую корзину я попал?

Кладовщик осторожно, почти нежно проводит ладонью по обложке лежащей перед ним книги, и я узнаю её внешний вид практически мгновенно, едва только вижу. Книга Калиостро! Ну, разумеется, она очень древняя, но я почему-то не подумал о возможности её существования там, где нет храмов. Однажды придётся признать себя вовсе не таким сообразительным, каким я привык казаться, но это будет как-нибудь потом.

— Я достал её только сегодня утром, — зачем-то говорит Кладовщик. — Не успел даже до конца пролистать. И посмел позволить себе предположить, что она очень долго пролежит у меня на полке. Вы смогли удивить меня, доктор. Спасибо.

А сам-то я как удивился, знал бы он.

— Сколько?

— А для чего она вам?

Опять вопросы. Я скоро запутаюсь в том, что и кому наврал, честное слово.

— Мне обязательно отвечать?

— От этого зависит цена. Как и сам факт того, стану ли я её продавать. Я многое о вас слышал, мистер Стрэндж… И мне почему-то кажется, что магия такому, как вы, без надобности. Переубедите меня.

Что ж, спасибо и на том, что он не скрывает недоверия. С открытым недоверием проще работать, да и действует оно обычно иначе. Впрочем, Кладовщик, которого я знаю, в точности такой же, и потому здесь я не вижу невыполнимой задачи. Хотя это знание означает также, что я чётко понимаю: отсутствие ответа он действительно не примет. А подумать над правдоподобной версией прежде, чем прийти к нему, не пришло мне в голову, как и всегда. Впрочем, человек, давно занимающийся тайнами, наверняка раскусит ложь безо всяких проблем. Забавно, а что, если…

— Вы знаете что-нибудь о мастерах мистических искусств?

Кладовщик молча кивает. Его испытывающий взгляд задерживается на моём лице.

— Я занимаюсь этим. Но я потерял атрибут, необходимый для членов… этого общества. Так что теперь мне нужны истоки, чтобы хоть как-то исправить это недоразумение. Я не уверен, что в этой книге есть что-нибудь из нужных мне ритуалов, но это уже что-то. Лучше, чем ничего.

— В нашем мире не осталось больше таких мастеров, доктор, вы знали? — с лёгкой улыбкой сообщает Кладовщик, задерживая на обложке раскрытую ладонь. На мгновение мне кажется, что сейчас он одним движением спрячет книгу в стол, подальше от моих любопытных глаз. — Из чего я могу сделать пару очевидных выводов, которые мне скорее нравятся, чем нет. Благодарю за искренность. Вы знаете, как называется эта книга?

— Книга Калиостро. Я уже встречал её раньше.

— И потому наверняка уже знаете, она не то, что вам нужно… хотя некоторые страницы из неё могут вам пригодиться позже. Но меня есть ещё кое-что. Подождите здесь.

Он скрывается в подсобном помещении, не делая никаких попыток убрать перед этим какую-либо из книг подальше от посетителя. Под таким открытым доверием и гостеприимством, как мне кажется, таится какая-то невероятная сила. И всё-таки не из-за возможной силы я смирно стою на месте, не делая попыток приблизиться к полкам и изучить стоящие на них книги, как сделал бы это в любой другой библиотеке или книжном магазине. Там, в другом мире, давным-давно другой Кладовщик сказал мне, что не все знания готовы, чтобы их приняли. Что в его магазине это правило должно соблюдаться неукоснительно. Не знаю, что будет, если его нарушить, но мне в голову не приходило попытаться. В конце концов, даже если под этими словами не скрывается никакой истины, каждый имеет право на взращивание в себе милых безобидных странностей…

— Это только страницы, — поясняет тем временем Кладовщик, которого я не заметил за размышлениями. — Целой книги у меня нет, да я и не уверен, что она ещё существует. Но из того, что я знаю о магах, следует, будто вам очень нужна эта вещь. Вы о ней говорили?

Я принимаю из его рук обычную пластиковую папку с тремя файлами, в которых аккуратно размещены старые измятые страницы. Сначала выписанные вручную буквы и быстрые наброски кажутся несвязной ерундой, но я быстро выхватываю несколько знакомых слов и наконец сосредотачиваюсь. Ох, он был прав, это чертовски полезная вещь! Если я правильно понял, страницы, которые я держу в руках, вырваны из какого-то древнего руководства или учебника по нашей магии и представляют собой ни много ни мало ритуал создания двойного кольца. Если бы наши отношения с Кладовщиком были другими, я бы не постеснялся его обнять. Он сейчас безо всяких шуток спас мне если и не жизнь, то рассудок точно.

Папку я кладу обратно на стол. Боюсь, иначе уронил бы — от осознания того, как повезло, даже руки затряслись.

— А у этого какая цена?

Хозяин хранилища тайн задумывается действительно надолго — так надолго, что я уже начинаю нервничать, хватит ли у меня денег, количество которых мне, к тому же, вообще неизвестно. Хотя, наверное, я мог бы одолжить у кого-нибудь часть суммы, если она не исчисляется миллионами долларов… В крайнем случае, может, мне удалось бы уболтать его на меньшие деньги за то, что я просто перепишу себе ритуал, не приобретая оригинал. Но все эти варианты вылетают из моей головы в один миг, когда Кладовщик, широко улыбнувшись, пододвигает ко мне папку со страницами.

— Забирайте.

Мне что, показалось? Не может такого быть.

— Вы не назвали сумму.

— Забирайте просто так.

Вопросительный взгляд вместо любой формулировки вопроса — лишь потому, что сформулировать вопрос я бы сейчас не смог.

— Думается мне, они вам действительно нужны, — негромко говорит Кладовщик, глядя мне прямо в глаза, и, признаться, выдержать его взгляд стоит мне усилий. — Я редко ошибаюсь в таких вещах. Постарайтесь не упустить свои шансы, не стоит всегда рассчитывать на удачу, если она улыбнулась сегодня. Но вот Книгу я вам не отдам. За ней придёт другой… Однажды. И от вас зависит, кто и когда. До свидания, доктор.

Вопросов у меня миллион, но собеседник явно дал понять, что диалог закончен, и потому приходится уходить — ни к чему раздражать таких, как он. У самой двери я спохватываюсь, аккуратно сворачиваю папку в трубочку и засовываю её во внутренний карман пальто, стараясь держать руку так, чтобы снаружи не было заметно небольшой выпуклости. Сзади раздаётся негромкий короткий смешок, не злой, скорее, одобрительный. Я киваю, не оборачиваясь, и тяну на себя тяжёлую резную дверь. Честное слово, теперь я думаю, что этот день впору отметить в календаре как государственный праздник.


Глава 15. В диапазоне

Домой я еду на такси, отчего-то нервно поглядывая в окна и прижимая к себе карман пальто, хотя нападать и отбирать страницы с ритуалом у меня вроде бы никто не собирается. И всё-таки паранойя, на мой взгляд, является лишь оставшимся у человека с других времен инстинктом самосохранения, а потому принять разумные меры предосторожности не помешает. Ну, во всяком случае, если кто-нибудь, кроме меня и Кладовщика, знает, что я унёс сегодня из его магазина, потом-то уже поздно будет думать, что я мог что-нибудь предпринять для безопасности, правильно? Правильно. Вот поэтому и трясусь.

— Что-то случилось? — спрашивает водитель. — Вас прямо колбасит. Мне вызвать полицию?

Отчего-то это предложение смешит меня. Полицию, скорую, ещё пожарных можно, почему бы и нет. В конечном итоге мне не придётся делать сложные дела, поскольку я буду отдыхать и наслаждаться жизнью в приятном легендарном заведении, обколотый транквилизаторами до потери сознания.

— Нет, спасибо, — говорю я, прикладывая просто невероятные усилия, чтобы тон голоса был ровным. — Всё хорошо.

— Ну смотрите, — соглашается водитель, косо поглядывая на меня в зеркало. — А то если криминал, я в таком участия не принимаю, сразу говорю.

Хочется, конечно, назвать его каким-нибудь нехорошим словом за такие подозрения, но я и сам как будто не сильно отличаюсь сейчас. Даже хуже. Поэтому я молча киваю и отворачиваюсь, глядя в окно, чтобы не продолжать этот дурацкий диалог.

Последние сто метров дороги, от поворота до подъезда, даются просто невыносимо тяжело. Взлетаю по лестнице так быстро и стремительно, как не бегал, наверное, никогда в жизни. И это у меня ещё физическая подготовка неплохая, будь я рохлей, умер бы от тревоги и избытка активности на лестнице второго этажа. Зайдя в квартиру, я нахожу в себе силы только для того, чтобы разуться — а затем прямо в пальто бросаюсь к столу. Грега дома нет, иначе он непременно поинтересовался бы, в какую сторону на этот раз я тронулся умом. Хорошо, что и ручка, и бумага есть у нас в квартире вне зависимости от того, когда они мне требуются, иначе я пережил бы ещё несколько крайне нервных минут. Знать бы ещё, чего так нервничаю… Впрочем, проще принять как факт. Да и не это сейчас важно.

Руки дрожат — то ли от вожделения, то ли от напряжения. Это ерунда. Я пишу быстро, стараясь не слишком сильно искажать буквы почти незнакомого языка. Конечно, было бы логичнее сперва перевести текст, а затем копировать его, но копия оригинала тоже не помешает. Почему я просто не засунул листы в ксерокс? У Грега его попросту нет, а нести такую ценность куда-то, где появится возможность это сделать, не кажется мне хорошей идеей. Сфотографировать… Тоже не стоит. Не могу объяснить, откуда мне в голову пришла мысль об опасности, но она там есть, а себе я привык доверять.

Пальцы сводит от напряжения, но это не мешает держать ручку. Давно, кстати говоря, ничего не писал ручкой по бумаге — ну, только расписывался, но это не считается. Даже слегка непривычно. Наверное, поэтому на то, чтобы переписать лист, у меня уходит несколько больше времени, чем я рассчитывал. Спустя час я оглядываю результаты своего труда: среднего размера почерком пришлось исписать три листа, против мелких, тщательно выписанных букв оригинала, занимающих чуть меньше двух страниц. Разница, конечно, очень большая, и дело даже не в количестве. В отличие от меня, неизвестный мне маг создавал книгу не торопясь. В строках нет ни одной помарки, ни на одной букве перо не сорвалось, оставив черту на бумаге. Это действительно красиво.

Что ж, теперь нужен перевод. Я знаю несколько слов на санскрите, случайно закрепившихся в голове во время постоянного штудирования книг в храме, давным-давно, года три назад. Но этих знакомых слов явно недостаточно, чтобы перевести хоть треть страницы. Значит, переводчик. Хорошо, хоть не придётся перепечатывать всё это вручную. Можно довести паранойю до того, чтобы не рисковать воспользоваться интернетом для перевода, но будет уже перебор — нельзя кормить своих демонов, это я крепко запомнил.

Я иду на кухню, делаю себе бутерброды и чай —я не завтракал, а желудок даёт о себе знать, — и возвращаюсь к столу. Это хорошо. После еды меня перестаёт трясти, и в целом успокоиться становится в разы проще. Джим, кстати, тоже всегда говорит, что дела делами, а приёмы пищи не должны сдвигаться в расписании больше чем на пять минут, даже если небо на землю упадёт…

Отогнать непрошеные мысли тяжело, но я справляюсь. И берусь за работу с такой яростью, будто от этого моя жизнь зависит — впрочем, если утрировать, получится, что так оно и есть. Переводчик, конечно, работает не идеально, мешает слова и в целом скорее затрудняет задачу, чем упрощает. Но всё-таки, когда я навожу камеру на один из абзацев, часть текста получается разобрать по смыслу. И следующий — тоже. Я читаю жадно, как всегда это делал, если был чем-то увлечён. Не всё, что написано на страницах, мне понятно. Здесь несколько ритуалов, один из которых имеется лишь частью, поскольку начинался явно на других страницах, тех, которые остались в неизвестной мне книге. Ещё один — тот, что открывает зеркальное измерение, но каким-то странным способом, мы таким не пользуемся. Надо будет изучить его позже и подробнее.

Впрочем, думаю, я занялся бы этим сейчас, если бы на глаза не попалось словосочетание «двойное кольцо». Я делаю стойку, как охотничья собака, и сердце начинает колотиться так сильно, будто эта информация — самая важная в мире. Кольцо… выковать… несколько слов в переводчике превращаются в белиберду, но это не особенно мешает пониманию. Спустя достаточно короткое время я откидываюсь на спинку стула, зачем-то изо всех сил стараясь подавить возникшую было внутри надежду, и долго смотрю в потолок, выравнивая дыхание.

Конечно, мне стоит быть более благодарным. Ведь даже это уже можно считать достижением. Но то, что предстоит сделать… О, дело за малым: надо только найти в Лондоне кузницу, владелец или работники которой не сочтут меня чокнутым, услышав мою просьбу. Ерунда какая, я ведь каждый день только этим и занимаюсь. Есть, правда, в этой просьбе одна проблема: заклинание над кольцом надо читать во время его появления на свет. Ковать, пока кто-то рядом машет руками и бормочет странные вещи на незнакомом языке, охотников мало. Впрочем, наверное, всё зависит от цены. Есть множество людей, за деньги готовых практически на всё. Обычно я осуждаю такое поведение, но сейчас придётся надеяться, что такие люди ещё не перевелись.

Грег сегодня возвращается раньше — почти сразу после того, как я прячу листки и копии в три разных места в доме, на всякий случай. Слава богам, кажется, что сегодня он не намерен ни провоцировать меня, ни злиться на кого бы то ни было. Да и вообще он выглядит удивительно спокойным и уверенным в себе, мне кажется, за время, что мы знакомы, я таким его ни разу не видел.

— Добрый вечер. Как прошёл день?

Заинтересованность, наверное, не получится скрыть, но это и не важно. Пока что.

— На удивление, слишком спокойно, — отвечает Грег, оставаясь всё в том же расположении духа. — Я, как хороший начальник, постоянно задерживающийся на работе, решил, что имею сегодня полное право не отсиживать задницу в кабинете. Ну, если что, они позвонят.

А потом он делает самую странную вещь из всех, которые, на мой взгляд, мог бы сделать. Он — подмигивает! Так быстро и коротко, что сперва создаётся ощущение, будто мне показалось. Я даже на мгновение забываю про кольцо, ритуалы, про всё. Но тон голоса, которым затем Грег продолжает говорить, не оставляет никаких шансов сделать неверные выводы.

— Я тут подумал, — говорит он. — Мы же с тобой никогда не ходили куда-то… ну, понимаешь, вдвоём. Раньше мне казалось, что ты не особенно любишь такие вещи, но теперь, как мне кажется, что-то изменилось, поэтому я хотел бы…

Да неужели? Вот это интересно.

— Ресторан? — переспрашиваю я от неожиданности довольно грубо. — Кино? Концерт? Куда тебя потянуло? Выкладывай, не стесняйся, я переживу это достойно и постараюсь не прятаться под шкафом.

Выслушав эту тираду, Грег перестаёт улыбаться, и я почти могу видеть, как медленно гаснут его глаза. Еблан. Вот надо тебе всегда всё испортить. Не мог заткнуться хотя бы на этот раз…

— Прости, я пытался пошутить. С удовольствием схожу с тобой куда-нибудь, но с выбором места не рискну помочь, поскольку я в этом не разбираюсь. Куда ты хотел бы пойти?

Этого мало. Он вроде бы веселеет, но этот огонёк, полыхавший ещё минуту назад, уже исчез.

— Куда угодно. Мне принципиально не место, сам понимаешь.

Я смеюсь. Это искренне.

— Так и останемся дома, поскольку никто не в состоянии взять на себя ответственность по выбору места.

— Да уж. Хорошо, пусть это будет ресторан.

— И свидание?

Глядя на его лицо, теперь уже действительно полное надежды, я тысячу раз прокляну себя за то, что сказал это. А может, и нет. Не будь никакого анамнеза, я бы согласился на это свидание с радостью, может, даже сам предложил бы его. Но то, как я здесь оказался… то, почему я здесь, превращает подобные вещи в предательство, даже если не является таковым на самом деле. И от этого так паршиво, что выть хочется.

Чтобы не услышать ответ Грега, я хватаюсь за телефон. Есть в Лондоне один маленький, но великолепный ресторан, куда я, едва финансовое состояние перестало ежедневно музицировать, принялся летать с другого конца света с завидной регулярностью, не реже раза в месяц. Очень хотелось бы верить, что здесь это заведение тоже существует — без него мир оказался бы чуточку хуже, честное слово.

Трубку берут сразу же. Когда я обнаруживаю, что по ту сторону находится именно метрдотель, с сердца сваливается маленький, но тяжёлый камешек. Впрочем, обратно он воздвигается практически в то же мгновение.

— Прошу прощения, — вежливо, но твёрдо говорит мне девушка, — но это частное заведение, и, к сожалению, нельзя просто заказать столик. Мне жаль.

Ну, что же, ещё один маленький квест, пока я здесь. Жаль, что сегодня придётся искать другое место, чтобы провести вечер. Хотя даже этот отказ не может лишить меня маленькой радости знать, что одно из моих любимых мест есть и в этой вселенной. Оказывается, такие вещи вполне можно назвать подарками судьбы, если очень захотеть.

— Не страшно, — отвечаю я. — Извините за беспокойство.

— Но я могу оставить заметку о том, что вы хотели бы попасть к нам. Немногие знают этот телефон. Могу я узнать ваше имя?

— Стивен Стрэндж.

В трубке раздаётся звук, будто что-то упало, а затем голос с той стороны меняется и в скорости, и в интонациях так резко, как если бы к трубке подошёл другой человек с похожим голосом.

— Прошу прощения, мистер Стрэндж, произошла ошибка. Есть один столик на сегодня, через два часа. Вам подойдёт?

После согласия она задаёт ещё пару вопросов, и затем я отключаюсь. Грег, всё время этого разговора внимательно наблюдающий за моим лицом, с трудом сдерживает смех. Это выглядит неожиданно приятно, и я понимаю, что мне очень нравится видеть его искренние эмоции. Эмоции, появившиеся из-за меня. Ничего страшного, такое и раньше иногда случалось, если я общался с людьми дольше двух слов…

— Твоя фанатка?

— Что странно. Она узнала моё имя, и после этого всё пошло.

— Ничего удивительного, может, ты спас жизнь их шеф-повару или что-нибудь вроде того. Во всяком случае, я бы не удивился.

Хотел бы я знать. Ничего, может, на месте выясню.

— Ну, в общем, через два часа милости прошу в местечко с лучшей едой в городе. Уверен, что ты там ещё ни разу не был.

Грег кивает и добавляет:

— Надо же пользоваться твоей популярностью и деньгами по назначению, а то что я как неродной.

А он быстро учится.

— Будешь переодеваться?

— Буду. Даже если исключить непарадный вид, я провонял дешёвым кофе до нижнего белья. Ещё и в душ сходить хорошо было бы, раз время есть.

Грег разворачивается, делает несколько шагов в сторону спальни из кухни, где мы всё это время стояли, но замирает в дверях — и мне кажется, я с точностью до интонации могу воспроизвести то, что он сейчас скажет.

— Не хочешь присоединиться?

Нет. Ни за что на свете. Я себя потом изнутри сожру.

— Стивен? Я не настаиваю, если…

— Хочу.

Он остаётся стоять, прислонившись к косяку двери, всё время, пока я пересекаю кухню, отчего-то удлинившуюся чуть ли не в тысячу раз. Или, может, это замедлилось время. В любом случае, однажды я приближаюсь к нему на расстояние намного меньше того, что мог бы себе позволить, и тогда Грег коротко целует меня — не так, как до этого, но требовательно и уверенно. И говорит что-то насчёт того, как много на мне лишней одежды, не подходящей для ресторана.

Так безумно хочется попросить его заткнуться. И отойти. Конечно, я могу — открыть рот и произнести, звук за звуком, всего несколько слов. Но затем мне начинает казаться, что я умру прямо сейчас, вот только непонятно, от чего именно — от того, что он остановится, или от того, что продолжит. Эта дилемма окончательно уничтожает то, что осталось сегодня от моей нервной системы. Только поэтому я позволяю Грегу увести себя в душ почти без сопротивления.

… Если бы мы в итоге опоздали, я мог бы использовать это, чтобы больше не поддаваться подобным эмоциям. Но мы подъезжаем к давно мне знакомому, хоть и оформленному сейчас немного иначе входу ресторана за целых двадцать минут до назначенного времени. Всё остальное проходит для меня как в тумане. Незнакомая девушка что-то говорит, я невпопад киваю. Когда она задаёт вопрос, на него отвечает Грег. На лице Грега написана смесь отчаяния и надежды, приправленная огромной долей то ли беспокойства, то ли, напротив, возмущения. В конце концов я обнаруживаю себя садящимся за столик в самом углу, у тяжёлой бархатной портьеры, от которой сильно пахнет пылью. Забавно. Там, в другом мире, это был мой любимый столик.

Я окидываю зал взглядом, не видя при этом абсолютно ничего. Это не страшно. Заказ делает Грег, которому сегодня выпала ведущая роль. Я не сопротивляюсь — в этом месте нет блюд, которые мне бы не понравились. Сейчас меня волнует другое. В какой-то момент в пелене тумана, стоящей у меня перед глазами, появляется что-то, что я даже в этом тумане отмечаю для себя как аномалию. Через какое-то время я понимаю, что это фигура. Она движется. Мне стоит огромных усилий вернуть себя в реальность, и вовремя.

— Стивен, — коротко говорит старший, останавливаясь в метре от столика, но так, что его всё равно хорошо слышно даже в ровном гуле зала с полной посадкой. — Неожиданная встреча. Какими судьбами?

— Решил вывести хорошего человека в свет, — отшучиваюсь я, стараясь скрыть почему-то возникшее напряжение. — Грег Лестрейд. Майкрофт Холмс, мой брат.

Майкрофт внимательно изучает Грега, не сказав при этом ни слова, а затем так же молча протягивает ему руку. Грег пожимает её, но как-то неуверенно, будто толком не знает, что ему с этим делать. Зато в точности знаю я. Это ещё один шаг к моей жизни, какую я считаю правильной. Хорошо, что они познакомились. Очень хорошо.


Глава 16. Для того, кто умел верить

В последнее время вся моя система самоконтроля даёт сбой настолько часто и регулярно, что уже можно с уверенностью сказать: её больше нет или совсем скоро не станет. Это я к чему — в поисках кузницы, запрятанной в глубине не самого благополучного района Лондона, я волнуюсь так, будто на свадьбу иду, честное слово. Конечно, вчера меня трясло больше, и я до сих пор не понимаю, что это было, но всё-таки сейчас волнение другого характера.

Вечер вчерашний то ли помнится плохо, то ли мне просто не хочется его вспоминать. Вернее, не то, чтобы прямо не хочется — прошёл он достаточно хорошо, пусть мне и казалось, что я сижу на иголках. Майкрофт, которому вести диалоги стоя и быть третьим лишним гордость никогда не позволяла, подозвал метрдотеля, что-то сказал ей, и для нас чудесным образом появился новый столик: не в общем зале, пусть и небольшом, но всё-таки шумном, а в отдельной комнате, очень уютной и изолированной от каких-либо звуков. Я чувствую небольшой укол зависти, когда мы занимаем свои места: мне раньше этой комнатки никогда не показывали. Впрочем, может, в моём мире её и нет — надо будет спросить, если вернусь. Точнее, когда. Это только вопрос времени.

Эти двое быстро спелись, чему, на мой взгляд, немало поспособствовало дорогое вино, появившееся на свет почти на десять лет раньше меня. Никто не напился, Грег вёл себя чинно и культурно, старший — тем более: тот вообще в компании больше двух глотков алкоголя не делает, чтобы не дай боги не потерять контроль даже на мгновение. Это, правда, я про своего брата знаю, но местный Майкрофт явно недалеко ушёл от своего альтернативного варианта. Грег рассказывал о работе, даже какие-то смешные случаи нашёл, хотя ума не приложу, что в преступлении может быть смешного. Майкрофт, конечно, про работу молчал, — дела государственные, тайна и всё такое, — но слушал внимательно, так что мне даже в какой-то момент показалось, будто именно я стал здесь незваным свидетелем. Впрочем, хорошее вино расслабило меня, да и любимая еда, которую принесли довольно быстро, благоприятно повлияла на мои нервы. Так что я решил не устраивать сцены ревности, вдобавок, даже не особенно прислушивался к их словам. В конце концов старший встал со словами, что ему уже пора, и мне даже как будто почудилось искреннее сожаление на его лице. На этом Грег, который тоже слегка сник, согласился и добавил, что ему вообще-то утром на работу. Майкрофт отчего-то предложил довезти нас до дома — на этом я действительно удивился, уж что-что, а такие вещи старший на моей памяти в жизни никогда никому не предлагал — на что мы синхронно кивнули, после чего в кратчайшие сроки были доставлены к нужному дому. Гадать, хорошо ли, что Майкрофт теперь знает наш адрес, было ни к чему — он кивнул водителю, не назвав адреса, и всё-таки мы оказались в нужном месте. Поэтому я не стал беспокоиться.

Остатки вечера, буквально полчаса после всего этого безумия, когда Грег уснул, я провел довольно продуктивно: нашел контакты целых трёх действующих лондонских кузниц и написал на все почты, какие были указаны. Кто-то — Джим, конечно же, к чему тайны — мог бы посчитать, что это уже слишком. Он любит последовательность действий и отсутствие лишних телодвижений в чём бы то ни было. Это всегда делало его очень мудрым и решительным, но я так не умею. И уже не научусь. Потому и стараюсь всякий раз одновременно поймать всех зайцев за их пушистые хвосты, мелькающие в кустах.

Кузница находится быстро. Только минуту назад я иду по безлюдному и довольно грязному переулку, с искренним интересом разглядывая разрисованные баллончиками стены и разбитые окна, и вот вдруг моё внимание привлекает крошечная, но заметная табличка с уже знакомым логотипом в виде переплетающихся геометрических фигур и стрелкой налево, под арку. Там и находится нужная дверь. Волнение при виде её усиливается. Как же я надеюсь, что всё правильно перевёл и не спутал текст заклинания с абзацем про какие-нибудь другие магические ерундовины… Впрочем, ничего страшного наверняка на этом не случится: в порыве отчаяния я предложил им столько денег, что они даже заверили меня, будто готовы потратить на мою прихоть не пару часов, а целый день. Это как минимум означает, что, если с первого раза ничего не получится, хвататься за голову не стоит. Тем себя и успокаиваю.

Дверь тяжёлая. Кажется, тоже кованая. Я тяну её за холодную металлическую ручку на себя, и меня обдаёт горячим сквозняком, отчего-то сверху вниз, будто кузница обнюхивает меня, как огромная собака. Это сравнение кажется мне забавным, поэтому внутрь я вхожу, глупо улыбаясь. Этот жест остаётся незамеченным: в неярком свете помещение можно рассмотреть не целиком, но даже так становится понятно, что в нём никого нет.

— Добрый день, — говорю я, повышая тон голоса, чтобы меня было хотя бы слышно за гулом пламени. — Я писал вам вчера… Вы сказали, что можете помочь.

Даже спустя такое короткое время становится ясно, что в кузнице безумно жарко. Я буквально чувствую, как рубашка прилипает к коже, и по спине начинают течь капли пота — в комплекте с дрожащими от нетерпения руками это выглядит так себе. Что ж, надеюсь, я выдержу здесь достаточно времени перед тем, как грохнуться в обморок от перегрева. Потому что ждать и откладывать это дело на срок, превышающий несколько часов, я просто не способен…

Из-за конструкции, назначение которой мне толком не ясно, наконец выходит человек. Это хорошо. Что-то в его походке кажется мне смутно знакомым, но лица толком не видно за маской.

— Здравствуйте, — повторяю я, напрягая голосовые связки ещё сильнее. При такой температуре это нелегко. — Я вам вчера писал. По поводу кольца.

Кузнец молча кивает. И смотрит на меня с со спокойным ожиданием. А что он ещё хочет услышать? Я же вроде всё вчера подробно описал.

— Начнём сейчас?

Снова кивок. Нет, ну это уже раздражает.

— Что мне делать?

На этот вопрос он уже не может просто кивнуть. Потому нехотя снимает маску, стараясь сделать это осторожно, чтобы не коснуться лица грязными руками. Этот момент кажется мне очень личным. В конце концов, сейчас этот человек будет вынужден делать странные вещи, которые может и не понять до конца. С другой стороны, он сам на это согласился, так что…

Маска остаётся у него в руке, после чего я долго вглядываюсь в полутьму, стараясь рассмотреть черты лица. Это не особенно важно, и всё-таки любопытство намного сильнее меня — справиться с ним чаще всего нет никакой возможности. А вот то, что я вижу, может изменить очень многое, в том числе мои планы на ближайшее время. И когда я говорю «изменить», я имею в виду «полностью переписать». Такое бывает. И ступор от того, что я наконец понял, кто передо мной стоит, тоже не является событием из ряда вон выходящим. Наверное.

— Вонг, — коротко представляется кузнец, с видимым интересом вглядываясь в то, как вытянулось от его слов моё лицо. — Мистер Стрэндж? Вы рано. Если бы я не проснулся вдруг посреди ночи, пришлось бы вам куковать под дверью. Здесь это небезопасно…

— Ничего страшного.

— Не согласен. Если я знаю, кто вы, они тоже могут знать. Звучит как паранойя, но человеческая паранойя — не до конца атрофировавшиеся древние инстинкты…

Я уже стараюсь не удивляться, но получается так себе. Вонг берёт какие-то железки, бросает их в небольшую чашу, которую затем нагревает — почему-то горелкой. О составе мы вчера разговаривали тоже, поэтому переспрашивать я пока не вижу смысла. Поймав мой напряжённый взгляд, он кивает.

— С металлом всё в порядке. Вас, кажется, это действительно напрягает.

Я неопределённо пожимаю плечами. На самом деле, точного сплава в рецепте — если его так можно назвать — и не было. Только какие-то полуалхимические намёки: меди и олову позволить соединиться, разделить их затем крупицей цинка… Вонг сказал, что это, должно быть, имеется в виду просто бронза с третьим элементом, но всё-таки я в этом не разбираюсь и вынужден был поверить ему на слово. Что вчера казалось не лучшей идеей, но сегодня я уже понимаю, что недоверие испарилось само собой при виде одного только его лица. Фокусы какие-то.

— Значит, получается, что вы сектант, — невозмутимо уточняет Вонг, когда моё молчание явно начинает ему надоедать. — И кольцо вам нужно для вашей секты? Определяет принадлежность или что?

— Я не… — начинаю было я, прежде чем меня заставляет замолчать определённая мысль: нет никакого смысла оправдываться, мы с ним больше никогда не увидимся. — Это не совсем секта, но если вам проще, пусть будет так.

— Тогда не беспокойтесь. Сделаем всё в лучшем виде.

Мне нравится наблюдать, как он шутит. Это, скажем так, не самое частое событие.

— И что вы в этой секте делаете? Молитесь и хвастаетесь, у кого кольцо больше?

— Никогда не слышал, чтобы этим занимались в сектах.

— Ну, почему бы кому-нибудь этим не заниматься? В конце концов, хвастовство законом не запрещено.

— Действительно. Звучит как повод основать новую секту.

Вонг усмехается.

— Значит, не скажете?

— Ну, мы чаще всего занимаемся тем, что читаем древние книги, — осторожно рассказываю я, надеясь, что это будет звучать максимально адекватно для постороннего человека. — Много тренируемся. Как в том фильме про боевых монахов, знаете?

— Так вы боевой монах? Не похожи.

Что-то он подозрительно разговорчив, хотя я не имею ничего против. Но отвечать на его вопрос мне сейчас немного не с руки, потому что металлы наконец расплавились. С извиняющимся кивком я раскрываю листок с написанной на нём транскрипцией и могу надеяться лишь на то, что корявый санскрит не является препятствием к созданию магического артефакта. Вот будет смешно, если одним из условий является, например, произношение носителя языка…

Я не вглядываюсь, но всё равно вижу, что Вонг работает быстро и уверенно; так что в какой-то момент мне кажется, что у наших действий появился единый ритм. В голове становится пусто и просторно, как в большом холле, и слова заклинания я произношу автоматически, ни о чём не задумываясь. Тело наполняется ощущением невесомости — и, когда я осознаю его, меня накрывает волной странная уверенность в том, что я всегда знал эти слова наизусть. Как и тысячи, миллионы других слов, написанных на этом языке — а может, и на других, просто сейчас нет возможности проверить. Листок, с которого я читаю, кажется ненужной и бесполезной бумажкой, и только крошечная часть настоящего меня, затаившаяся где-то в уголке этого священного безумия, сопротивляется рукам, которые желают этот листок выкинуть. Хорошо, что заклинание не слишком длинное. Когда оно заканчивается, на какое-то время я остаюсь будто оглушённым. И дышу в разы тяжелее, чем делал бы это, прочитав вслух, скажем, новости.

— Что, сектант, в транс вошёл? — проникновенно вопрошает Вонг, едва замечает, что я перевёл взгляд с его рук выше. — Выглядел ты, конечно, так себе…

— А как я выглядел?

Вонг откладывает инструменты, сцепляет руки в замок — и смотрит на меня в упор, будто пытается рассмотреть что-то, одному ему известное. Это не страшно, но атмосферу всё-таки немного накаляет. Во всяком случае, я чувствую себя неловко.

— Глаза побелели, — наконец говорит Вонг, теперь уже отводя взгляд так, что кажется, будто ему не по себе. Да, и правда, он изрядно занервничал после этого, даже шутить перестал. — И ещё искры… мне показалось, я видел искры, но я не уверен. В общем, рекомендую завязывать с этой хренью как можно скорее. Она жутковатая, честное слово. Особенно со стороны.

Я киваю, надеясь на этом отделаться от рекомендаций. Вот ещё их я не спрашивал. Тот, мой Вонг, тоже ужасно любит так делать, так что я почти привык к советам без спроса, но всё-таки сейчас они последнее, что мне нужно. Вонг снова берёт какой-то инструмент и продолжает работу, пока я сижу, изо всех сил стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Осталось совсем немного. Кольцо уже почти готово, нужно только выгравировать на верхней его части определённые символы, изображение которых, по счастью, у меня тоже имеется — иначе было бы неловко.

— Так что у вас за секта такая, которая искры делает?

— У вас американский акцент, — говорю я, надеясь перевести тему. Это выглядит слишком топорно, но Вонг отчего-то делает вид, что не заметил этой кочки.

— Недавно переехал, — поясняет он, не отрывая взгляда от блестящей поверхности кольца. — Подумал, что в Нью-Йорке лично для меня закончились перспективы. Между прочим, кто бы говорил: ты тоже не британец, судя по произношению некоторых слов.

— Родился здесь, некоторое время жил в том же Йорке. Теперь вот вернулся. Даже за десять лет в чужой стране можно приобрести акцент.

— Забавно, — соглашается Вонг, не поясняя, о чём именно он говорит, и не продолжая диалог. Мне тоже не хочется больше говорить. Тишина, прерываемая только звуками мастерской, висит довольно долго — всё то время, что он гравирует нужные символы на поверхности кольца. Затем, по беззвучному кивку, я протягиваю руку и касаюсь гладкой грани. Ну вот и всё. Будь я менее порядочен, ушёл бы домой прямо отсюда, из мастерской, не особенно задумываясь о том, как это будет выглядеть и что подумает Вонг. Но у меня есть некоторые обязательства… перед некоторыми людьми. Конечно, их по большей части я взял на себя сам, но принцип «мы в ответе за тех, кого приручили» всегда был для меня одним из основных.

— Ещё что-то? — выдавливает из себя Вонг, глядя на то, как я медленно поднимаюсь и застываю на месте, давая отойти затёкшим ногам.

Я качаю головой. Ладно, чёрт с ними, с ногами, это можно и потерпеть. С трудом сдержавшись, чтобы не толкнуть дверь изо всех сил — это на пару секунд ускорило бы моё попадание на улицу — я выхожу, спускаюсь с крыльца и оглядываюсь. Переулок, с которого я сворачивал сюда, тихий, но недостаточно маленький, поэтому в нём проводить такие эксперименты не стоит. А что это там за кузницей… Пара шагов, и я уже обозреваю крошечный двор, полностью закрытый от обзора другими зданиями и забором. В нём, конечно же, никого нет. Это прекрасно! Надевая кольцо на руку, я не сразу могу попасть пальцами в отверстия — руки снова дрожат, да так, что я это физически чувствую. Честно говоря, это показывает, что от врача во мне почти ничего не осталось, но сейчас наплевать на такие мелочи.

Кольцо удобно садится на руку, помещаясь ровно там, где и должно быть — не больше и не меньше. Облегчение, которое я испытываю, когда это происходит, сравнимо, кажется, разве что с облегчением человека, избежавшего только что явной и мучительной смерти. Конечно, в какой-то момент мне действительно понравился этот мир, и всё-таки здесь всё не то. Не моё. Ладно, не до рассуждений сейчас.

Поднимая руки, я испытываю какой-то… трепет, что ли. В том, что всё получилось, нет никакой уверенности. Хотя ладно, есть небольшая — Вонг всё-таки описывал странные вещи, которые вроде бы ничем иным, кроме текущей магии, объяснить не получится. Но я не могу опираться только на них, не проводя опыты.

Первый щит сразу же распадается на мелкие искры — я так удивлён, увидев его, что удерживать концентрацию дольше пары секунд просто не получается. Сердце начинает колотиться как бешеное, так что мне приходится прислониться к стене — на всякий случай, если закружится голова. Нельзя передать словами чувства, которые я при этом испытываю. Второй щит уже держится как положено, и я невольно улыбаюсь, разглядывая его тонкие геометрические линии. Всё-таки это очень красивая магия.

Всё получилось! Боги, как же это приятно! Теперь не придётся тратить уйму времени на то, чтобы доехать куда-то на такси! Впрочем, такси всё равно придётся использовать в некоторых случаях, чтобы в ненужные расспросы не углубляться. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что было ещё вчера! Словами не выразить. Да и чувствую я себя намного увереннее, ощущая на руке гладкий прохладный металл. Подумать только, а ведь было время, когда спокойно существовал без него и день, и месяц, и ничего страшного не случалось.

На этом мне кажется, что рассуждений достаточно. Лёгким движением руки я открываю портал к дому Джона — и шагаю прямо на тропинку, ведущую через его сад, не особенно задумываясь о том, насколько это этично.


Глава 17. Я не умру без твоей любви

Дверь в уже знакомом доме открыта нараспашку, но Джон не замечает, каким экстравагантным способом я оказываюсь в его владениях. У самого входа стоит три небольших коробки, верхняя из которых не заклеена и заполнена пока ещё лишь наполовину. Мой друг с чем-то возится у стола, стоя ко мне спиной, так что мне толком не видно, чем он занят. Я останавливаюсь на пороге, облокотившись плечом на косяк. Ощущение силы пьянит голову даже больше, чем тогда, в первый раз, когда я учился. Объяснение этому крайне простое: в те времена я входил в эту сферу постепенно, не замечая, как она захватывает все аспекты моей жизни, а теперь — вернул её резко, меньше, чем за сутки. Сдержаться трудно, намного труднее, чем должно быть. Но Джону пока лучше об этом не рассказывать. Слишком много для него будет потрясений за короткое время.

— Ну чего ты там топчешься? — со смешком спрашивает Джон, не оборачиваясь. — Заходи давай. Посмотришь в последний раз на мою халупу. Слушай, а ты вообще уверен, что твой брат будет не против? Мы ведь с ним даже не знакомы.

Удивляться я не планирую. Возможно, я единственный, кто был у него здесь в последнее время… не считая полицейских и, конечно же, трупа… надо бы не забыть об этом. А вот его вопрос насчёт Шерлока заставляет меня улыбнуться. В каком-то смысле он прав — стопроцентной уверенности нет. Но ведь это Шерлок. Если Джон не поладит с ним, я готов буду признать, что ошибся, а такое редко случается.

— Думаю, всё пройдёт хорошо, — я пожимаю плечами, вкладывая в этот жест максимальное спокойствие и уверенность. — Он, конечно, иногда бывает просто невыносим, но, может, тебя это не напугает.

И благоразумно умалчиваю о том, какое количество трупов ему пришлось бы видеть едва ли не ежедневно, будь он моим Джоном из моей вселенной. К тому же, если всё получится, здесь это тоже случится. Но загадывать наперед я терпеть не могу.

— Ну вот, — резюмирует Джон, сходив до коробки и опустив туда ещё какую-то мелочь, кепку или что-то похожее. — Вот и всё, представляешь? Кажется, никогда не делал чего-то более глупого, чем сейчас. Даже немного страшно, если честно.

— Ну как это не делал, а служба в армии?

Пару секунд Джон смотрит на меня с недоумением, будто впервые видит, а затем хохочет так, что в доме звенят стёкла.

— Точно, умник. Всё время забываю, какая ты зараза.

Собирать действительно больше нечего, но мы всё равно ходим по дому, упорно делая вид, что ищем завалявшиеся вещи. В конце концов становится понятно, что затягивать дальше уже не имеет смысла. Джон с видимым сожалением проводит рукой по спинке дивана, пока я закрываю окна и проверяю, перекрыты ли коммуникации.

— Про цветы я сказал соседке, ей у себя всё равно некуда сажать, а так хоть порадуется… Знаешь, а я даже привязался к нему немного.

— К дому? Ничего удивительного. Ты ведь больше года здесь прожил.

— Год и три с половиной месяца, — зачем-то уточняет он. — Не думал, что когда-нибудь уеду. Да и не уехал бы, если бы не твоё назойливое внимание.

Я посмеиваюсь. Совсем забыл, что мой друг и до знакомства с Шерлоком был той ещё язвой, а уж сарказм в его речи до сих пор, даже в таком состоянии, встречается чаще, чем всё остальное. И ещё сильнее теперь хочу убедиться, что это действительно так. Впрочем, мы находимся на финишной прямой моих планов. Максимум пара часов, и затем всё встанет на свои места. Ну, или начнёт становиться — это тоже уже победа…

На то, как я вызываю такси, Джон смотрит с видимым неодобрением.

— Ты вообще представляешь, сколько это будет стоить? Доедем так.

— В два раза дольше, в два раза сложнее, явно не без происшествий, — перечисляю я. — Ничего страшного, это всего лишь деньги. Хорошо, что я богат, правда?

— Это ненадолго, с такими тратами, — ворчит Джон. — Уверяю, я того не стою.

Первой реакцией на его слова злость сжимает мне зубы так, что болят дёсны. Я медленно выдыхаю. Нельзя поддаваться на такие провокации, и всё-таки психологические травмы — не аргумент для того, чтобы говорить о себе гадости. Думаю, это даёт мне повод ответить, пусть и не так жёстко, как я бы сделал это, разговаривая сейчас с посторонним человеком. Всё-таки портить едва налаженные отношения с Джоном из-за такой мелочи, как его сломанная самооценка, совсем не хочется.

— А я разве сказал, что собираюсь тратить деньги из-за тебя? — делано удивляюсь я, пододвигая коробки ближе к двери и подхватывая верхнюю. — Это исключительно ради моего личного комфорта — я ленивая скотина, видишь ли, терпеть не могу усложнять себе жизнь и напрягаться лишний раз. Могу себе позволить.

Джон ничего не отвечает, но на его лице я вижу растерянную усмешку пополам с упрямым несогласием. Конечно, он понял. Но вот почему не стал спорить — это отдельный вопрос. Разбираться с которым сейчас совершенно не время, потому что у калитки уже остановилась машина. Так что я беру сразу две коробки и молча несу их в ту сторону, очень стараясь не думать о том, куда в конечном итоге приведут мои действия.

***


Доезжаем мы, конечно, намного быстрее, чем могли бы на общественном транспорте, и даже пробки не портят настроение: на улице довольно резко наступает достаточно гадкая погода, и в машине, где ветер с мелким противным дождём нас не беспокоят, становится даже более комфортно, чем должно быть. Таксист останавливается ровно напротив нужной двери, и короткой перебежкой мы с Джоном, разделив между собой три коробки с вещами, переходим тротуар. Слава богам, дверь не заперта. Мой Шерлок редко вспоминает о том, что это небезопасно — просто потому, что никому и в голову не пришло бы влезать в его дом. Почему здешний Шерлок так же беспечен, я пока не знаю.

Впрочем, эта мысль перестаёт волновать меня довольно быстро — в ту секунду, когда я отворачиваюсь от бьющего в лицо ветра, в результате чего за одним из столиков, которые миссис Хадсон любит выносить из своего кафе на улицу в хорошую погоду, вижу знакомое до зубовного скрежета лицо.

— А этот-то адрес ты как нашёл? — от неожиданности громче, чем собирался, спрашиваю я.

Джеймс поднимает голову, и если бы я не встречался с ним много лет, счёл бы это выражение изумления на его лице абсолютно искренним. Вот же чёртов актёр. Кстати, интересно, но теперь, с кольцом, я воспринимаю эти игры в преследование совсем по-другому, они кажутся мне только забавными, без привкуса паники или раздражения.

— Ты о чём? — переспрашивает он, и спокойствием в его голосе можно было бы задавить. — Я кофе пью, если что. Тебе бы тоже не мешало попробовать, он просто восхитителен.

И салютует мне маленькой белоснежной чашкой. Кофе здесь отличный, это правда, но вот во всём остальном он, я извиняюсь, пиздит как дышит, и это ещё не самое грубое из выражений, горящих сейчас буквально на кончике языка. Джон, на которого я оборачиваюсь, чтобы попросить зайти в дом, разглядывает нас обоих с неподдельным интересом. Придётся объясняться. Но, надеюсь, хотя бы не сегодня, иначе уровень моего самообладания рухнет ниже плинтуса раньше, чем я успею это заметить.

Я на ощупь протягиваю руку в сторону, чтобы толкнуть дверь. Ладонь почему-то соскальзывает, и затем я больно ударяюсь о металлическую ручку, так, что на глаза даже слёзы наворачиваются. Если с самообладанием пока ещё можно работать, то вот настроение как раз за этот самый плинтус и закатывается. Бесит.

— Ничего страшного, дорогой, — воркую я самым сладким из тонов, на которые способен. — Очень мило, что ты решил устроить мне сюрприз. Сейчас я занят помощью другу, но если ты подождёшь какое-то время, я освобожусь и буду только твой. Кстати, к тебе или ко мне сегодня?

Джеймс морщится, а затем неприязнь на его лице сменяется бесконечной усталостью. Какое-то мгновение я очень близок к тому, чтобы устыдиться и попросить прощения, но затем природное упрямство одерживает верх. Провоцировать начал не я, я только защищаюсь, а это значит, что жёсткие методы в какой-то мере оправданы. Наверное. Джон в ответ на мою фразу сдерживает смешок, и Джеймс переводит взгляд на него:

— Не хочешь, не верь. Сейчас это действительно случайность.

Ну, сказано это было точно не в адрес Джона. Впрочем, если он полагает, что я поверю, он намного глупее, чем я о нём думаю. Я молча поднимаю коробки, которые успел поставить на влажный тротуар, и осторожно толкаю боком тёмно-синюю дверь. Джон входит следом, запнувшись о порог, и шумно выдыхает, чтобы не ругнуться — внутри так тихо, что любые слова как будто нарушают баланс. Тихо и… спокойно, что ли. Мне здесь нравится.

Лестница скрипит немного иначе, чем я это помню, но роли такие звуки особенно не играют. Наверное, я слегка поторопился, поднимаясь к брату сразу с чужими вещами, но возвращаться к двери и оставлять коробки там будет ещё глупее — любые шаги на лестнице Шерлок слышит и распознаёт как домашняя кошка. Правда, навстречу не выходит, иначе бы он не был собой, но от язвительного комментария, само собой, удерживаться не собирается:

— Не помню, чтобы звал гостей. Вечеринка не сегодня.

— Это я, — уточняю только на всякий случай, он и так знает. — Ты что-то говорил про соседей…

— Предположим, говорил, — соглашается он ровно в тот момент, когда я открываю дверь, и потому ровный спокойный тон совсем не сочетается для меня с тем, как брат в халате лежит на диване поперёк, упираясь пятками в стену. — Но всё-таки уточнения не повредят.

— Джон Ватсон, — киваю я за плечо. — Надеюсь, я не ошибся.

— Военный, — задумчиво говорит Шерлок, ни к кому конкретно не обращаясь. — Афганистан или Ирак?

Джон что-то отвечает, но я не слушаю — я смотрю. То ли на то, как мой старый друг раскрывается в этом мире одновременно и иначе, и совершенно так же, то ли на то, как в глубине глаз моего брата загорается наконец та искра, которая меня в нём всегда восхищала и вызывала некоторую зависть. Всё получилось. Всё правильно. Конечно, я опасался, что Шерлок выгонит Джона, не выслушав, но этого не случилось — и даже теперь, пока он не согласился ещё напрямую, уже можно делать выводы. Всё прекрасно. Ну, кроме того, что ладонь ноет, а ещё в груди до сих пор тлеет ярость из-за встречи с Джеймсом. Но это ерунда, не стоящая сейчас и сотой доли внимания.

Я коротко прощаюсь с ними обоими, чтобы не прерывать диалог, и спускаюсь по лестнице к двери. Берусь было за ручку, но вовремя вспоминаю, как не люблю оставаться где-либо один — даже сейчас, когда, кажется, побыть одному самый большой подарок в мире. Не люблю и всё. Поэтому достаю из кармана телефон, а затем отчего-то некоторое время медлю перед тем, как наконец нажать на кнопку вызова.

— Ты ещё на работе? Я заеду, если ты не против.

И сейчас даже в утвердительном ответе мне почему-то чудится двойное дно.

***

В участке тихо. Грег, кажется, настолько привык задерживаться на работе, что уже не замечает, когда уходят остальные. Впрочем, нам обоим это явно на руку. Найдя его взглядом, я прохожу к нужному столу и сажусь на край, игнорируя то, как жалобно скрипнула под моим весом старая столешница. Ничего страшного. Слишком устал, чтобы вести себя прилично, а такого рода мелкие уступки этикету действительно поднимают мне настроение.

— Как день?

— Не так плохо, — серьёзно говорит мой партнёр, тщательно обдумав ответ. — Обычно выходные несут в себе больше проблем, но сегодня было довольно тихо. А твой?

— Помог Джону с переездом. Только вернулся. Не стану спрашивать, почему ты не поехал со мной, как хотел.

Зрительный контакт не помогает диалогу, а только усугубляет положение. Но я почему-то никак не могу отвести глаза.

— Да я решил, что не хочу лезть в твою жизнь, — признаётся Грег, почему-то слегка смущаясь. — Всё-таки переезды, на мой взгляд, относятся к категории слишком личного… Но я буду рад познакомиться с твоим другом, когда он устроится. Если ты не против. В конце концов, кажется, знакомства с людьми из твоей жизни приносят больше хорошего, чем плохого.

— Ты о чём?

И снова это непонятное смущение. Он ещё и взгляд отводит так, будто считает себя в чём-то виноватым. Злая усталость, вяло ворочающаяся в груди весь день, медленно закипает.

— Нет, серьёзно, расскажи.

— Слушай… Ты только не злись сразу, ладно?

Ровно та фраза, чтобы уронить последнюю каплю в чашу терпения и, как итог, наконец вывести из себя. Но надо держаться. Я ведь ещё даже не знаю, почему он так метёт хвостом.

— Слушаю.

— Я хотел у тебя кое-что спросить. Но это не срочно, так что, если ты сейчас не хочешь разговаривать, я подожду.

Как будто теперь, когда намёк уже дан, я могу просто отмахнуться. Он что, взорвал квартиру? Убил человека? Отдал какому-нибудь древнему злу мой плащ или ритуал? Что? Впрочем, волнение по этому поводу покидает меня в то же мгновение, как и появилось. А вот злость никуда не девается, и сдерживать её становится всё сложнее.

— Спрашивай.

— Нет, правда, если что…

Да боги же милосердные, сколько можно.

— Грег.

— Да, извини.

Удивительно, как иногда он понимает всё не просто с одного слова, а буквально с полутона. Ещё бы для этого не приходилось повторять сперва по десять раз. Но ладно, я действительно спокоен… по мере возможностей.

— А этот ваш старший… Он всегда такой?

— Какой?

Грег ещё сильнее вжимается в кресло, и только теперь я наконец понимаю, что происходит. Ну разумеется.

— Он заходил сегодня. В смысле, сам, лично. Попросил меня позаботиться о тебе и Шерлоке. Вернее… присмотреть за вами, извини за формулировку, это точная цитата. И сказал, что позвонит в случае чего. Ну, или чтобы я ему позвонил.

Это случилось. Это наконец произошло. Уже не первая победа, даже за сегодня, но одна из немногих значительных! Я моментально забываю про ноющую ладонь и про дурацкое настроение. Интересно, чувство ревности, на мгновение всколыхнувшееся внутри, это рефлекс или мне действительно не хочется его отпускать?..

— Рекомендую позвонить, — невозмутимо соглашаюсь я, безуспешно борясь с дурацкой торжествующей улыбкой. — Майкрофт всё равно тебя достанет. Он как никто другой это умеет, уж поверь мне.

— Так ещё же ничего не случилось?

Нет, ну это ловушка какая-то. Я не планировал никому рассказывать! Но теперь, конечно, намекну, исключительно чтобы дать моему несостоявшемуся партнёру повод позвонить своей родственной душе и наконец стать счастливым. Должен же хоть кто-то.

— Ну, предположим, случилось.

Лестрейд напрягается, но как будто не слишком сильно. Привык уже. Любой бы на его месте привык. Тем не менее, он не задаёт логичного для этих слов вопроса. Только молчит и ждёт, пока я расскажу сам. Оказывается, нужно совсем мало времени, чтобы научиться и начать следовать этому несложному правилу.

— За мной следит тот полицейский, Джеймс. Мне это не мешает, но и хорошего, конечно, мало. Сойдёт за повод для тревоги?

— И ты хочешь, чтобы я позвонил твоему брату и рассказал об этом?

Ну да. Удивительно. И ведь правда хочу, так как их стремительное сближение будет означать, что ещё какое-то количество того, что я считаю проблемой, будет решено. Вернее, проблемы замкнутся сами на себе и перестанут иметь ко мне отношение. Кроме, пожалуй, одной — той, где мне придётся спешно искать себе жильё, ну, или свалиться на голову Шерлоку и Джону и спать на диване у них в гостиной. Или, в конце концов, на придверном коврике. Неприятно, но не смертельно, и уж точно недостаточно важно для того, чтобы иметь какое-то значение в этой ситуации. Я справлюсь.

— Я хочу, чтобы ты позвонил моему брату, — вздыхаю я. — И ты хочешь ему позвонить. И весь этот дурацкий диалог происходит исключительно потому, что ты опасаешься за мою реакцию на это.

Грег едва заметно морщится, но спустя мгновение на его лице расцветает широкая искренняя улыбка:

— Какой же ты придурок. Ничего от тебя не скроешь.

— На том и выживаю. Рассказывай.

— После той встречи в ресторане я много о нём думал… В смысле, мы правда хорошо поговорили, уже и не помню, когда вёл с кем-то такой длинный диалог без желания попросить собеседника замолчать. И сегодня твой брат заезжал ко мне на работу. У нас был долгий диалог, который сводился к тому, что, раз я полицейский, мне придётся взять на себя дополнительные обязанности по охране твоей задницы от… Ну, знаешь, проблем. Правда, мне кажется, он сам в это особо не верит и сказал просто для приличия. А затем мы снова разговаривали. Обо всём.

— Так что, он тебе нравится?

Снова смущение. И сомнение. И, почему-то, очень яркое чувство вины. Ей-богу, даже детские книжки сложнее читать.

— Очень. Почти так же сильно, как ты.

А вот это уже обидно. Или смешно, я пока толком не понял.

— Почти?

— Ну… — Лестрейд мнётся. — Когда мы только встретились, я с ума по тебе сходил. Без шуток. Даже несмотря на очевидные проблемы, каждый вечер перед сном ворочался и думал, что же я настолько хорошее сделал, чтобы получить от жизни такой подарок, как ты. Потом… Не то чтобы подостыл, но начал злиться. Мне ведь обычно это не свойственно, особенно по отношению к близким. Ты, знаешь, тогда вообще не хотел разговаривать о проблемах, от любой мало-мальски серьёзной темы глушился как шпион. А после пропал ещё. Это не значит, что я перестал тебя любить, но, понимаешь, любовь к тебе содержит огромную долю терпения, и это бывает тяжело. Уточню сразу: это не значит, что я тебя не люблю. Но в этой области я сам плохо разбираюсь.

Мне даже в голову не приходит пошутить. Но ужасно хочется обнять его и дать себе по морде. Другому себе, но и себе самому. Как бы тут всё ни шло, никто не заслужил такого отношения.

— Вот, — заканчивает Грег, и я вдруг вижу, как пальцы его ладони, лежащей на подлокотнике кресла, мелко дрожат. — А здесь всё иначе. Он как будто в точности знает, что со мной не так. Обходит в диалоге острые углы, хотя абсолютно точно не имеет никаких причин для этого. Видно, что он привык к власти, но не использует её. Это забавно. Конечно, нельзя делать такие выводы на основе двух разговоров, но…

Вот теперь мне и вправду стыдно. За эти формулировки в том числе. Он не говорил бы так, если бы не последний год, и какая там уже разница, кто из меня стал тому причиной…

— С тобой всё так, дружище. Честное слово, — возражаю я и, не придумав ничего лучше, протягиваю ему руку. — Без иронии, рад за тебя. Ни о чём не беспокойся. И звони в любое время суток, если я смогу помочь.

— Ты что, прощаешься? Уйдёшь теперь?

Непонятная реакция. Она меня беспокоит. Да и день сегодня, прямо скажем, так себе, особенно для того количества новостей, которые сваливаются на меня раз за разом. Ну, вдобавок, вышесказанное автоматически лишает меня возможности расслабиться и выпить, оказавшись дома. Теперь уже не дома. Хм.

— А разве ты этого не хочешь?

— Стивен, не дури, — тоном многодетного отца отрезает Грег, комкая в руке какую-то бумажку. — Отношения отношениями, а уходить из дома вот так, в никуда, просто глупо. Я тебя не выгоняю. И потом, мне ведь правда нравится с тобой жить. Ты далеко не самый худший сосед в бытовом плане, уж поверь мне. Я когда учился…

Не то чтобы я перестаю его слушать. Просто его становится почти не слышно за грохотом камней, свалившихся с моего дурацкого сердца.


Глава 18. Дыши со мной

Конечно, домой мы возвращаемся вместе. Я мог бы оказаться в уже привычной и почти родной квартире за полминуты, просто шагнув в портал, открыть который для меня снова дело пары секунд; но Грег наотрез отказался отпускать меня ехать на метро или такси — дескать, чтобы он был уверен, что разговор действительно прошёл нормально и я ничего сейчас не натворю. Забавно, как мало у него для меня отложено доверия… Впрочем, будем честны: сам в этом виноват, и нечего ныть. Интересно, кстати, как там другой я поживает… У меня ни разу не возникло желание его навестить, полагаю, это значит, что мне всё равно. Но было бы это нужно Грегу? Пожалуй, об этом стоит однажды поговорить.

Но если я и смог бы рассказать ему о том, кто я такой, то вот о порталах и о магии, разумеется, болтать даже в теории не вариант. Даже при условии, что смог бы легко подтвердить каждое своё слово. Люди очень плохо реагируют на такие вещи, по себе помню. Вот и выходит, что здесь вообще никому не могу об этом рассказать, наверное. Даже Вонгу, который пока ближе всех оказался к этой теме. Хотя интересно было бы проверить его реакцию на открытый портал после того, как я бормотал в его кузнице странные слова над кольцом. Может, он бы даже поверил без попытки вызвать скорую психиатрическую помощь.

Впрочем, помнится, я немного намекнул на эту сторону вселенной Майкрофту, но у старшего просто энергия такая — начнёшь увиливать или попытаешься смолчать, он надавит, и потом уже неизвестно, кто кого будет умолять сделать так, чтобы нужная информация наконец прозвучала вслух…

Эти мысли я старательно прогоняю из головы, когда мы заходим в квартиру. Несмотря на мои опасения, почему-то никакой неловкости уже довольно долгое время между нами не возникает, даже если вспомнить, что мы, по сути, только что расстались. Мне даже кажется, будто Грег чувствует себя увереннее сейчас, чем раньше. Он отпускает дурацкие шуточки, улыбается легко и мягко, и наш разговор до ужина и во время его ни разу не подходит хотя бы к минимальному накалу. Аж тошно. Нет, я не ревную, конечно, и даже очень рад случившемуся, но всё равно мерзкое ощущение против моей воли сковывает горло. Я, наверное, так же смотрю на Джима. Смотрел…

Ах да. Вот он, этот момент. Он подстерегал меня долго, но терпеливо, как я сам умею ждать случая, и наконец нашлась лазейка, в которую всё накопившееся и хлынуло.

Боль, которую я так долго отодвигал и прятал за проблемами, стоило немного отвлечься и расслабиться, пришла снова. Вот только в этот раз мне совсем нечем её заглушить. Я стискиваю зубы и начинаю гонять вилкой по тарелке кусочек мяса, чтобы отвлечься. Отвлечься, понятное дело, не получается — камень на сердце такого размера, что легко мог бы раздавить меня целиком, будь он настоящим. Это плохо. Не время для переживаний. Я на финишной прямой, если использовать метафору — стою на пороге родной двери, держа в кармане ключи от неё. То, как сейчас меня размажет, вовсе не поможет мне вернуться.

— Ты чего? — Грег вдруг заглядывает мне в глаза так, будто точно может прочитать по ним, о чём я думаю. — Подожди… Ты всё-таки против, да?

В ушах шумит, и вместо отдельных, чётко структурированных мыслей я обнаруживаю в голове спутанный комок, вроде тех, какие образовываются в коробках с пряжей, где долго никто не наводит порядок. Едва ли не пара минут мне требуется исключительно на то, чтобы сообразить, о чём таком он спросил.

— Извини, задумался. Нет, я не против. Полагал, что одного согласия достаточно, но могу подтвердить ещё десяток раз, если тебе станет легче.

— Стивен.

Я не могу посмотреть ему в глаза, хотя и понимаю, что он ищет мой взгляд.

— Да?

— Что случилось?

— Всё нормально. Правда. Не знаю, из чего ты сделал такой вывод.

Я пытаюсь вежливо улыбнуться, и мышцы лица сопротивляются этому так, что уголок рта начинает дёргаться в тике. Только этого ещё не хватало.

— Не хочешь — не говори, конечно, я не настаиваю. Но если могу чем-то помочь, я готов. В конце концов, это в моих интересах.

Я молча качаю головой. Вилка в руке вздрагивает будто сама по себе, и кусочек мяса укатывается под стол. Я со вздохом прослеживаю его путь и поднимаюсь, чтобы поднять его и выбросить. Вся эта ситуация напоминает дурацкую кинодраму. Впрочем, Грег явно тоже это понял: когда я вылезаю из-под стола, он стоит передо мной.

— Ты немного мешаешь мне пройти, — преувеличенно вежливо уточняю я.

— Да? Ну, ничего страшного.

Он протягивает руку, почти отбирая у меня кусочек, выбрасывает его в мусорное ведро, а затем быстро обнимает меня: без какой-либо страсти, очень осторожно, как фарфоровую куклу, и в то же время так сильно, будто хотел забрать себе часть моей боли, если бы мог. Он, конечно, не может, но какой-то внутренний барьер эти объятия всё-таки ломают. Я рыдаю беззвучно, но все остальные звуки всё равно приглушены и не существуют, пока мы здесь. Кажется, я что-то говорю. Не знаю, что, сейчас я полностью утратил контроль над своим телом и действиями.

Даже над временем — всё это продолжается то ли пару секунд, то ли бесконечно долго, пока я наконец не понимаю, что внутри стало пусто и гулко, как в заброшенной филармонии. Почему-то этот факт не пугает, а, напротив, приносит покой. Я поворачиваю голову — вправо и вниз, — чтобы встретиться взглядом с Грегом, и вижу на его лице лёгкое удивление.

Не хочется спрашивать, что я сейчас такого сказал или сделал, но рано или поздно придётся. Пока что я только пытаюсь вывернуться из его объятий, как кошка, которой не нравится человеческое прикосновение. Отпускать меня Грег не планирует, судя по всему, хотя и хватку не усиливает, так что я понятия не имею, почему не получается. Впрочем, это не самая интересная загадка в текущем моменте.

— Я просто очень устал, — говорю я самым твёрдым голосом, на какой только способен. — Так устал, что абсолютно всё, что угодно, может вывести меня из себя. Ломает контроль. Это плохо.

— Смерть — это не всё, что угодно, — возражает Грег.

Ему наконец надоедает смотреть, как я ёрзаю, и он разжимает руки. Я сердито поправляю рубашку. Детский сад, ей-богу, хотя и отрицать нужность этого действия я не стану. Ну, по крайней мере, для себя самого. Вслух можно и повозмущаться для приличия.

— Всё, что угодно, и смерть, — соглашаюсь я. — Но факта не отменяет: я устал и ситуация кажется мне безвыходной. Не настолько, чтобы, например, прыгать с моста, но настолько, чтобы я стремился только к приведению своего окружения в те позиции, которые я знаю и хорошо помню.

Надо навестить Джона, кстати. Просто потому что ни он, ни мой брат не звонят мне, пусть и прошло пока очень мало времени, и я беспокоюсь. А ещё мне жутко любопытно, само собой.

Мы снова остаёмся в тишине. Стоим, прислонившись к предметам мебели, друг напротив друга, и просто молчим: без агрессии, без желания остаться наедине. Я почему-то уверен, что Лестрейд чувствует то же самое, так же, как был уверен в начале вечера в отсутствии между нами неразрешённого конфликта. Потрясающий всё-таки у старшего партнёр — надеюсь, во всех мирах, где эти двое когда-либо жили. Я думаю об этом с какой-то дикой невыразимой нежностью и даже немного ему завидую — по-доброму, конечно. В моём сердце всегда находилось место только для Джима, и привыкать жить теперь без него придётся очень долго и мучительно. Но выбора нет.

— Давай поступим так, — наконец говорит Грег. — Всё проще некуда: в ближайшие, скажем, две недели ты просто живёшь. Пьёшь кофе, завтракаешь в кафе, спишь столько, сколько требуется организму, встречаешься с теми, кто тебе приятен, и обходишь стороной тех, кто не очень. Съезди куда-нибудь, куда ты хотел бы съездить по своему желанию, а не по требованию. То есть, подчёркиваю, отдыхаешь душой и телом. И самое главное — как только в связи с каким-то делом, кроме жизненно важных, у тебя появляется слово «надо», это дело сразу же следует бессрочно отложить. У тебя ведь сейчас нет никаких срочных дел?

— Срочных нет, — подтверждаю я. — Остальные я могу спокойно отложить, даже не подчиняясь твоей тактике. Но она достаточно хороша, надо признать, я заинтересован. Хотя мы оба явно понимаем, что от психологических проблем и травм такие вещи не избавляют.

Грег улыбается, и мне кажется, что ему приятна моя оценка.

— С психологическими проблемами, а уж тем более — с травмами серьёзнее разбитой любимой чашки, при всём уважении, не ко мне. Не специалист в данном вопросе. Если бы на полицию вешали ещё и это, мы бы ночевали на работе.

— Сказал тот, кто и так регулярно задерживается на работе. Да и про чашку явно приврал… Ладно, принято. В конце концов, даже если ничего не выйдет, это всего лишь две недели.

— Великолепно. В таком случае, предлагаю начать с этой минуты. Например, спуститься вниз и доступными средствами, не прибегая к услугам доставки, найти и раздобыть ещё какую-нибудь еду, если ты в состоянии.

— Это какими такими средствами?

— Ногами по земле и глазами по сторонам, — он уже откровенно смеётся. — Прогулки по вечерам полезны для сна и всё такое.

Я бездумно киваю. Грег собирает со стола тарелки, поразмыслив, просто ставит их в раковину и идёт обуваться. Я смотрю ему вслед, а после тоже перемещаюсь в прихожую, затем спускаюсь по лестнице, выхожу на воздух, под сырой ветер. Грег что-то говорит всё это время, и я очень много усилий прикладываю, чтобы продемонстрировать, что слушаю, но на самом деле ничего не слышу.

Весь мир как будто существует отдельно от меня, как всегда бывает, когда мне хреново, но сегодня я наблюдаю за миром с некоторым удовольствием, каковое удивляет сейчас даже меня самого.

Когда мы заворачиваем за угол, я снова чувствую между лопаток пристальный взгляд, почти въедающийся в кожу, но теперь мне нет до него абсолютно никакого дела.

***


Идею поесть хот-догов в дурацком кафе, столики у которого занимают большую часть тротуара и серьёзно мешают нормальному передвижению, я принимаю без какого-либо сопротивления. Ну, если честно, мне действительно всё равно — я и есть-то не особенно хотел, пошёл лишь для того, чтобы составить Грегу компанию. Да и голову проветрить не помешало, это он верно сказал. Но затем, после второго ужина, этот полицейский с повадками хоббита решил, что для полного расслабления требуется ещё и выпить чего-нибудь вкусного. Тор бы его как родного брата принял с такими убеждениями, я почти уверен.

В любом случае, теперь мы оба сидим в случайно попавшемся нам по дороге пабе и пьём. Грег заказал Гиннесс, а я пью какой-то мудрёный авторский лонг, поскольку пиво на дух не переношу. В любом случае, вкусы друг друга мы комментировать не собираемся, поэтому наслаждаемся оба. К пиву у Грега ещё заказана тарелка закусок — ну точно хоббит! — из которой я, с его согласия, стягиваю иногда гренку-другую. В пабе не шумно, напиваться до посинения и буянить окружающие не планируют даже вне контекста того, что здесь находится представитель закона. Идиллия.

Почти.

Я действительно расслабляюсь. Настолько, что далеко не сразу замечаю на другом конце зала, в углу, как в драматичном сериале, знакомую фигуру со знакомым выражением лица. Ну, если честно, я натыкаюсь на него взглядом абсолютно случайно, поворачивая голову затем, чтобы сквозь широкие стёкла посмотреть, не пошёл ли снаружи дождь. Судя по практически пустой кружке, Джеймс сидит здесь довольно давно, но не дольше нас — этот столик был пустым, когда мы вошли, я и сам хотел его занять. Эти детали я отмечаю неосознанно, безо всякого беспокойства.

Однако Джеймс мой взгляд ловит очень резко — встаёт сразу же, как понимает, что я его заметил, и твёрдым шагом приближается к нам. Я инстинктивно напрягаю мышцы и передвигаюсь на стуле, буквально на два сантиметра, чтобы заслонить Грега собой полностью — кто его знает, этого психа. На моё движение Грег реагирует профессионально: подбирается, как кошка, готовая прыгнуть, даже глаза немного темнеют, отчего лицо становится совсем другим.

— Помню его. Что ему надо?

— Полагаю, сейчас узнаем.

— Хочешь, пошлю его нахрен? Я и не такое умею, если потребуется.

— Мило, спасибо. Но сейчас мне не требуется помощь.

Я предупредительно встаю навстречу Джеймсу, который уже почти рядом, и молча смотрю на его попытки изящно обойти соседние стулья и столики. Можно сказать, свысока смотрю — разница в росте и в положении играет большую роль. Тем не менее, держится он уверенно. Это немного не клеится у меня с тем, как ранее проходило наше общение, и потому я не понимаю, чего от меня могут хотеть.

— Добрый вечер, мистер Стрэндж. Разрешите на пару слов?

Я собираюсь было возразить, но понимаю, что вопрос был обращён не ко мне. Грег тем временем кивает Джеймсу и затем коротко подмигивает мне. Что это значит, я могу только догадываться, но начинаю немного злиться. Моё мнение здесь хоть кого-нибудь интересует вообще? Джеймс отходит на противоположный конец барной стойки, я следую за ним. Он молча садится на высокий стул и начинает катать по стойке зубочистку. Это выглядит так глупо, что мне оставалось бы только захихикать, чтобы поддержать общий уровень идиотизма.

— Так что ты хотел?

— Стивен… Могу я звать тебя по имени?

Я молча киваю. Любой словесный ответ при большом желании можно будет воспринять как повод сменить тему, и я готов сотню баксов поставить на то, что упустить этот повод Джеймс сейчас не захочет. А мне всё-таки ужасно интересно, что за резкая перемена с ним произошла.

— Так вот, Стивен… Если честно, я должен извиниться.

Красиво. Но непонятно.

— За что?

— За то, что подозревал тебя, как минимум. Я в какой-то момент думал про тебя такие гадости, что самому сейчас стыдно. Особенно после размышлений о количестве нулей на чеке для социального центра.

Так вот в чём причина? Как у него всё легко — отдай кучу бабла, и вот ты хороший человек. Я почти разочарован.

— Ну, нет, не в смысле, что ты стал хорошим после пожертвования. Просто тогда я задумался, зачем тебе это делать… И после того, как ты попросил себе кабинет, у меня сложилась мозаика. Ну, в каком-то смысле, ведь я всё ещё почти ничего о тебе не знаю. Не сказал бы, что одобряю такие методы, но я их понимаю. У меня тоже есть такое место.

— И где оно?

Джеймс делает неясный жест рукой, который, видимо, должен означать «неважно».

— Не в том дело. Я к чему: понимаю, что моё внимание тебе… скажем так… не особенно понравилось, да? Судя по твоей реакции. Мне действительно жаль, что я так себя вёл. Ты можешь мне не верить, но я обещаю, что больше не появлюсь, и ты можешь быть спокоен.

То, как обречённо он об этом говорит, можно интерпретировать по-разному. Но вот то, с каким возмущением я реагирую на слова о том, что он исчезнет из моей жизни, однозначно катастрофа. Самое смешное — я прекрасно понимаю, что этот парень не Джим, не испытываю к нему те же чувства, какие у меня к Джиму были, и всё-таки по непонятной причине некая привязанность существует. Да чтоб тебя.

— Можешь идти к своему партнёру, — по-своему истолковывает моё молчание Джеймс. — Более тебя не задерживаю. Спасибо, что выслушал.

Я слезаю с барного стула и зачем-то уточняю:

— Грег не мой партнёр.

— Я имел в виду партнёра по столику. Или по бару. Или по вечеру, если хочешь. Но, — он улыбается так хитро, что на мгновение у меня даже сердце болезненно сжимается. — Если он не твой партнёр, пожалуй, это очень даже хорошо.

И уходит раньше, чем я успеваю понять, был ли здесь какой-то намёк. Уходит из бара, осторожно прикрыв за собой дверь. Мне кажется, будто его походка приобрела какую-то лёгкость после нашего разговора, но, возможно, на моё восприятие просто повлиял «текила санрайз».


Глава 19. Инстинкт

Не помню, сколько дней проходит прежде, чем я наконец замечаю, что происходит вокруг меня. И сразу же спохватываюсь: не стоило, наверное, так тонуть в эмоциях, чтобы забывать разом и практически насовсем абсолютно обо всём. О Джоне, о Шерлоке, о, в конце концов, Джеймсе, о проблемах, о том, как сильно я хочу домой, что бы меня там ни ждало…

Грег забыть о себе, конечно же, не даёт: мы на удивление много разговариваем по вечерам, ходим куда-нибудь вместе — разумеется, в те дни, когда Майкрофт не имеет на него видов. Соответственно, такие дни бывают нечасто. Старший — жуткий эгоцентрик, в любом из миров, и лично я терпеть его не могу, за эту маленькую особенность, но Грегу, по всей видимости, нравится. И хорошо. Приятно видеть его счастливым — или, во всяком случае, очень близким к этому.

Мне, кстати, жутко, почти по-детски любопытно, как именно у них складываются отношения. Как вообще могут складываться хоть какие-то отношения у настолько разных, на мой взгляд, людей. Но я не спрашиваю: Грег, если захочет, и сам расскажет, а от старшего в принципе нельзя добиться какого-то личного разговора. Профдеформация.

Из всего этого следует, что огромную часть времени я один. Раньше я хотел остаться один довольно часто, когда людей вокруг находилось одновременно больше, чем я мог вынести в сумме за целый день. Сейчас, напротив, ужасно хочется компании, но приходится мириться с одиночеством. Привязывать кого-то к себе здесь я просто не имею права, поэтому свои желания пока стоит засунуть куда подальше.

Меня отчего-то тянет в лес. В Йорке для этого был Центральный парк, в Лондоне мест подобных масштабов не встретишь. Поэтому иногда я использую порталы, чтобы оказаться как можно дальше от города, в какой-нибудь деревушке, и бездумно гуляю среди старинных построек, наблюдая за птицами. Скажи мне кто-нибудь год назад, что такое случится, я бы только пальцем у виска покрутил. Собственно, плюс порталов ещё и в том, что выходить из дома лишний мне не нужно. Шаг — и вместо тёплого пола зеленый ковёр травы, ещё влажной от утренней росы, или тропинка среди высоких деревьев, или… Это успокаивает. Больше, чем я мог бы рассчитывать. Трудно вспомнить, сколько всего я рассказал этим деревьям за прошедшие несколько дней, но ни один психолог не справился бы лучше.

Поэтому-то, обнаружив себя однажды спускающимся по лестнице из квартиры вниз, я удивляюсь так, как мало когда мог бы удивиться. Понятия не имею, что меня потянуло выйти сегодня на улицу, да и цели какое-то конкретной не имею. Впрочем, это даже хорошо: от неё пришлось бы отказаться, следуя данному Грегу обещанию. Хорошо, что я люблю гулять пешком даже по городу, так что это внезапное решение не расстраивает меня. Собственно, дверь на улицу я открываю уже с определённым воодушевлением, которому, между прочим, вроде бы неоткуда взяться. Забавно.

Снаружи идёт дождь. У меня нет ни плаща, ни пальто, но я не собираюсь дарить этому факту возможность меня остановить. Дождь довольно тёплый и не очень сильный, сквозь тонкую рубашку я чувствую удары тяжёлых крупных капель по плечам. В этом столько жизни, сколько во всем мире не было в последнее время, и, мне кажется, на глаза даже слезы наворачиваются от фейерверка запахов, звуков и эмоций. Это похоже на взрыв. Странно чувствовать себя живым теперь, когда предполагал, что жизнь закончилась на давно знакомой крыше некоторое время назад…

— Стой, подожди.

Очарование момента моментально исчезает. Я оборачиваюсь на голос — и с огромным удивлением для себя наблюдаю крупную фигуру Вонга, который выглядит теперь, в отличие от предыдущей встречи, почему-то очень неуверенно. Одни асгардские боги знают, какая такая сила в этот момент заставляет меня прикусить язык и не ляпнуть какую-нибудь чушь. Повинуясь этой же силе, я останавливаюсь, поворачиваюсь к нему и жду, пока парень подойдёт ближе. Почему-то я уже знаю, что никакой угрозы для меня он не несёт, но вот что именно ему может быть от меня надо — даже предположить не могу.

— Стою. Что ты хочешь?

Грубовато, конечно. но я потом извинюсь, если что.

Вонг смотрит на меня с такой опаской, какая на его лице смотрится даже забавно. Правда, я такое ещё не видел — приходится даже напомнить себе, что здесь я никого на самом деле не знаю.

— Ты меня не убьёшь?

Теперь я окончательно перестаю что-либо понимать, и, кажется, он видит это, потому что успокаивающе поднимает ладони:

— Нет, в смысле… Блин, я не знаю, как объяснить. У меня такая гора вопросов, что голова сейчас лопнет, но я тебя боюсь.

Меня?! Да что происходит?

— Непременно отгрызу тебе голову, если тебе так хочется, — спокойно отвечаю я, изо всех сил стараясь не засмеяться. Это был бы очень нервный, почти издевательский смех, сейчас он совсем ни к чему. — Но для того, чтобы я знал, откуда начинать искать повод для этого зловещего преступления, мне нужны хотя бы какие-то данные… Так что тебе придётся рассказать, что тебя так зацепило. Извини.

Вонг оглядывается движением человека, хранящего действительно серьёзную тайну.

— Давай хотя бы не прямо здесь. Меня совсем не привлекает мысль о лишних ушах, даже при условии, что окружающим на нас искренне наплевать. Считай это паранойей.

Справедливо. Впрочем, есть отличный вариант совместить сейчас приятное с полезным. Эх, жаль, портал не открыть…

— Есть место, где мы точно сможем поговорить по душам. Если ты не против, я вызову такси.

Вонг кивает, всё ещё с опаской. Мы молчим все время, пока ждём машину, пока едем, петляя по улицам, пока выходим на площадь и приближаемся к огромным резным дверям, так хорошо мне знакомым: Вонг — с некоторым недоумением, я — с чувством, средним между спокойствием возвращения домой и триумфом. Впускают в храм, то есть, конечно, в социальный центр нас безо всяких проблем. Ирэн сейчас занята, и эту новость я выслушиваю с искренним сожалением; впрочем, ближайший час она всё равно была бы лишней в разговоре. Ключ от кабинета, считающегося теперь моим, мне отдают молча, но как будто слегка торжественно — красной ленточки только не хватает, чтобы перерезать. Наконец вся эта ерунда остаётся позади, Вонг располагается в кресле напротив меня, складывает руки на коленях, как примерный школьник.

— Выкладывай, — говорю я, когда мне надоедает рассматривать его сомнения. — У тебя на лице написано многое, но далеко не всё.

— Что?.. А, ладно. Я просто пытаюсь понять, с какой конкретно точки начать задавать вопросы, чтобы это не казалось неприличным.

Уверенность не вернулась к нему, но вот спокойствие постепенно занимает своё место. Мне приятно, что эти эмоции, с чем бы они ни были связаны, Вонг испытывает лично ко мне, не касаясь того Стрэнджа, который на самом деле принадлежит этому миру.

— Начни с конца. Так проще всего.

— Мне не отдают книгу, — выпаливает Вонг явно быстрее и громче, чем собирался. — Этот странный мужик был весьма впечатлён, что я так быстро его нашёл, — по его словам, конечно, — но отказывается что-либо показать мне без твоего присутствия. Ну, или хотя бы одобрения. Понятия не имею, зачем ты ему так сильно нужен, но…

— Какой мужик? — автоматически переспрашиваю я, но понимаю ответ намного раньше, чем Вонг открывает рот, чтобы ответить:

— Кладовщик. Так он представился.

Это слово, обычное слово, если не знать, какой смысл сейчас в него вложен, выбивает у меня из-под ног и без того шаткую землю. Если бы не сидел, был бы вынужден прислониться к стене. Но я сижу, и Вонг сидит напротив, и, перебивая собственные мысли, мошкарой наполняющие голову, я смотрю на него так долго, что он снова начинает беспокоиться.

— Эй, что я не так сказал?

— Ничего, — я качаю головой, так и не поняв, что почувствовал. — Как ты до него добрался?

— Ты мне рассказал.

Ну вот это точно неправда. Мы и говорили-то всего ничего, вдобавок, Вонг не особенно мне поверил во время ритуала. Что же поменялось?

— Не рассказывал.

— Ну, не совсем напрямую, конечно, — продолжает он, и в слабой улыбке кроме напряжения угадывается изрядная доля гордости. — Просто в моей кузнице есть окна, а ты, как я понимаю, немного об этом забыл. Соображаешь?

Какое-то время я борюсь с ощутимым раздражением от общения с этим недоделанным любителем загадок. Затем щёлкает: ну конечно! День, когда я, забыв обо всякой осторожности, открыл первый портал, зайдя перед этим в какой-то тупик — не обнаружив там людей, но совершенно забыв об окнах. Всё-таки радость делает из меня абсолютно рассеянного болвана. А Вонг молодец. Не уверен, что я сам так быстро дошёл бы до решения, как это сделал он.

— Соображаю, — соглашаюсь я. — Неплохо.

— Я и кольцо выковал. С этими твоими письменами, или как там их. Всё прочитал… запомнил из твоих слов. Вроде получилось. Правда, такие штуки, как ты, я пока не умею, конечно.

— И что ты теперь хочешь сделать?

— Учиться.

Он говорит это очень серьёзно. На мгновение я даже вспоминаю себя, впервые стоящего на пороге храма. Никогда не относился к магии с таким уважением, возможно, очень даже зря, но что теперь поделаешь.

— Начинаю догадываться. Кладовщик не отдал мне книгу, сказав, что за ней придёт другой… или как-то так.

— Да, об этом эпизоде он мне сообщил, — посмеивается Вонг. — Причем сразу, как только я к нему пришёл. Забавный дядя. В любом случае, он готов отдать мне эту книгу, если ты… ну, согласишься, что ли. Дашь ему разрешение. Или мне.

— А если не соглашусь?

То, что я вижу, называется, вроде бы, грустью.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты не согласился. Более того, если ты не против, я бы предпочёл не спрашивать разрешения.

Вонг не пытается меня оскорбить или послать. Он говорит об этом спокойно и сдержанно.

— А ты знаешь, чему вообще хочешь учиться?

— Не знаю. Но надеюсь понять. Если ты не захочешь мне помогать, мне придётся найти другие способы… И потом, я ведь не прошу тебя учить меня. Когда я начал заниматься металлом, я был самоучкой. Не вижу принципиальной разницы с нынешней ситуацией.

Не то чтобы я капитулирую, услышав какие-то невероятно сильные аргументы. Поводов согласиться у меня два. Во-первых, чем черт не шутит, Вонг может справиться сам и основать храмы заново, и это вызовет лично у меня нехилое уважение. А во-вторых, конечно же, если он и не справится, ко мне это уже не будет иметь никакого отношения — как и всё остальное, что здесь происходит. Мне нет нужды бороться за то, чтобы кто-то куда-то не лез, поскольку это последнее, что меня волнует. Эгоизм? Да, и пусть.

— Ну хорошо, — спокойно киваю я, даже не пытаясь как-то обозначить удивление моего собеседника. — Я согласен.

— Хорошо, — повторяет Вонг, кажется, не предполагавший даже, что это будет так легко. — Спасибо. И когда мы к нему поедем?

— Да прямо сейчас и поедем.

Чтобы от меня как можно быстрее отвязались… Впрочем, не это основная причина того, что я сейчас собираюсь сделать. Стоит всё-таки признать: с его догадками я получил намного больше того, на что мог рассчитывать, того, что мог бы спланировать и каким-либо образом предсказать. В каком-то смысле то, что я поднимаю руки и быстрым привычным движением открываю портал в книжный магазин, можно считать благодарностью. Вонг молчит, приоткрыв рот, и смотрит на искрящийся круг с восторгом мальчишки, это неожиданно приятно.

— Заходи, — усмехаюсь я, когда пауза затягивается.

— Спасибо.

— Я ещё ничего не сделал.

— Сделал, — серьёзно отвечают мне. — И больше, чем, объективно, должен был. Но сейчас не время об этом говорить, да?

Я усмехаюсь. Время поговорить об этом и о многом другом не настанет никогда, но рассказывать об этом мне почему-то не хочется.

Он шагает в портал первый. С опаской, неуверенно, но твёрдо и решительно. Я захожу следом. Конечно, прежде чем делать такие вещи, следует спросить разрешения, но Кладовщик, кажется, не против; он неизменно торчит за своим столом, сосредоточившись на неизвестной мне книге, не поднимая головы, и только едва заметная полуулыбка могла бы сказать, что он обо всём этом думает.

— Здравствуйте.

— Добрый день, — соглашается Вонг, явно сгорающий от нетерпения.

Мы с Кладовщиком переглядываемся. Этого достаточно, чтобы не произносить ни слова. У этого парня есть забавное и порой слегка пугающее умение сказать глазами абсолютно всё, вплоть до мельчайших подробностей. Реши он стать актёром кино, никто не смог бы забраться выше него на пьедестале. Но он выбрал это дело, как здесь, так и в другом мире, и наверняка ещё в каких-то других мирах, где я не был; упущенная актёрская карьера принесла нам гениального коллекционера, без которого многие судьбы так и не легли бы в нужное русло…

Я вздрагиваю, услышав тихий стук, и понимаю, что всё это время пялился не моргая в светлые глаза Кладовщика. Это довольно невежливо, но, как и всегда, короткого кивка хватает, чтобы он принял мои извинения, не произнесенные вслух.

— Так что от меня требуется?

— Больше ничего, мистер Стрэндж. Ваше присутствие здесь после нашего с мистером Вонгом разговора ответило на все мои вопросы. Подождите, пожалуйста, я принесу книгу.

Мы остаёмся одни на короткое время, за которое не смогли бы успеть что-то обсудить — ну, если бы хоть один из нас вообще хотя бы что-то обсудить. Кладовщик возвращается, выходит прямо в зал и двумя руками осторожно протягивает Вонгу старинную книгу в плотном переплёте. Насколько я помню, она довольно тяжёлая. Нарушать эти действия какими-либо звуками, даже дыханием, кажется мне непростительным — это не ритуал, но как будто любые ритуалы по сравнению с тем, что сейчас происходит, просто ерунда. Наконец Кладовщик разжимает ладони, оставляя книгу полностью в руках Вонга. Кажется, он тоже не дышал всё это время.

— Если позволите, я бы хотел спросить… А зачем вообще нужно было моё присутствие?

— Да низачем, — ровно отвечают мне, возвращаясь к прерванному занятию. — Я отдал бы ему книгу и так, поскольку предполагал, что, не сумев получить вашего одобрения, мистер Вонг вернётся и честно об этом расскажет. Если честно, мне просто было любопытно, получится ли у него вас уговорить.

Я только вздыхаю. Хорошо, что ничего серьёзного за этим не стояло, и всё-таки немного обидно, что причина была именно такая. Собственно, последнее отчего-то и выключает меня: становится так паршиво и при этом всё равно, о чём бы я ни подумал, что я хочу только вернуться домой и никого не видеть хотя бы пару часов. Правда, для того, чтобы попасть домой, нужно сначала открыть портал в социальный центр, выйти из кабинета, вернуть ключ… Я готов застонать от разочарования и усталости.

Впрочем, когда я открываю портал и молча шагаю в него, никто не пытается меня остановить. Как и в социальном центре, когда я возвращаю ключ от кабинета милой девушке, она не спрашивает, куда делся Влнг, просто молча принимает у меня ключ. Я выхожу на воздух, сажусь на ступеньки и хочу только одного: тихое место, чтобы открыть портал и не ехать сейчас домой на такси. Только одного…

— И снова здравствуй.

То, что рядом кто-то садится, я ещё мог бы вынести. Но то, что рядом садится Джеймс, сейчас абсолютно не к месту.

— Что ты хочешь? — медленно спрашиваю я. Остатки сил покидают меня так резко, будто потерялись в результате взрыва. Честно говоря, в это мгновение мне перестаёт быть хоть сколько-нибудь интересно вообще всё. И Джеймс. Особенно Джеймс. — Что тебе от меня снова надо?

Он смотрит на меня так внимательно, как никогда не смотрел до того. А затем вдруг краем рта ухмыляется и протягивает мне руку — вот уж чего не ожидал:

— Пойдём, страдалец.

— Куда? — это звучит так вяло, что мне самому стало бы смешно, если бы могло.

— Пить кофе. Отказы не принимаются.


Глава 20. Последний герой

Есть здесь какое-то забавное противоречие: обычно, если мне категорически не хочется где-то быть, меня там, соответственно, и нет. Сейчас я сижу напротив Джеймса в маленьком кафе, за столиком на улице, влажной после недавнего дождя — сижу молча, вцепившись пальцами в подлокотники кресла так, будто это кресло для пыток, и не могу ни о чем больше думать. Мне не хочется здесь быть. Анализ ситуации приводит меня к желанию процитировать самому себе одну из моих любимых книг: в ней говорится, что противоречий не существует, а если они и есть, стоит проверить исходные данные.

Как раз на проверке всё и стопорится. Ну, в смысле, для тщательного анализа нужен мозг, а я не уверен, что мой всё ещё при мне. И дело даже не в Джеймсе... хотя, наверное, и в Джеймсе тоже.

Нам приносят кофе и какие-то десерты. Запах хорошего капучино — это, безусловно, приятно. Всё остальное тоже неплохо, но непонятно. Идею о чем-то спрашивать первым я отметаю сразу же, как она возникает: ясно же, что мой собеседник не большой любитель откровенных или хотя бы просто нормальных разговоров, а нарваться на сарказм для меня сейчас равносильно выстрелу в голову. Достаточно ли драматично? А хрен его знает.

— Так что с тобой?

— А тебе какое дело?

Грубить я не собирался. Честное слово. Эту ерунду рот сказал сам, от неожиданности вопроса. Во всяком случае, так мне легче думать.

— Да никакого, — он спокойно, безо всяких признаков обиды, откидывается на спинку и пальцем гладит ручку белоснежной маленькой чашки с кофе перед тем, как сделать глоток. — Просто подумал, что ты хотел бы поговорить. В этом нет никакой грубой ошибки.

Я молчу, потому что у меня нет сил ни спорить, ни шутить, ни отбиваться. Джеймс, конечно же, истолковывает моё молчание по-своему.

— Ну да, знаю: если бы и хотел, то не со мной... Мне просто надоели эти шпионские игры, Стивен. Правда. Это было весело первые пару раз, но потом стало лишним.

Среди тумана в голове я ловлю лёгкую вспышку, щелчок: Джеймс прекрасно владеет языком, нет даже речи о том, чтобы подумать, что он случайно выразился именно так. Формулировка очень мягкая, так что её можно понять и интерпретировать буквально как угодно. Хотя развлекаться интерпретациями мне тоже не особенно хочется. И зачем он это мне говорит?..

— То есть поговорить хочешь ты.

— Почему бы и нет, — легко признаётся Джеймс, при этом почему-то оставляя свою чашку на блюдце — чуть более резким движением, чем нужно, чтобы я поверил, что он спокоен. — Давно пора.

— Разве?

— Мне не нравятся конфликты.

Особенно те, которые ты сам и спровоцировал, хочется сказать мне, но я держусь. Может быть, какое-то время действительно стоит побыть нормальным человеком — или хотя бы им притвориться, насколько мне позволяют зачатки актёрских способностей. Это даже в каком-то смысле забавно. Но не настолько, как жалкие попытки думать о чём угодно, кроме того, где и с кем я сейчас нахожусь. Интересно, что бы на всё это сказал Лестрейд?..

-- Мне тоже.

-- Тогда мы можем о нём забыть?

-- А это был конфликт? Хорошо.

Наши рубленые фразы выдают наше напряжение очень явно, мы оба это понимаем. Ещё напряжение Джеймса выдаёт то, как он избегает моего взгляда. До боли напоминает одну из бесчисленных ситуаций в ссорах с Джимом, вплоть до мимики. Я вздрагиваю. Очень не хочется через полчаса вдруг поймать себя на том, что выпал из диалога, да и из реальности вообще, перебирая в голове какие-то старые сцены, для которых сейчас точно не время. Мне очень плохо, и магия никак не может с этим помочь, что бы я ни делал.

— Во время наших предыдущих встреч мне показалось, что ты был... не очень доволен. А в таких случаях всегда предполагается наличие конфликта.

Тоже мне, психолог.

— Ну да, был. Можешь спокойно об этом забыть, если тебе очень надо.

— Стивен! — Джеймс грубо щёлкает пальцами прямо перед моим лицом. — Обрати внимание: я пытаюсь с тобой поговорить не для того, чтобы поругаться! Достал, честное слово.

Этот жест настолько наглый и неожиданный, что я будто просыпаюсь; в то же время, ощущается он не как пробуждение, а как прыжок в ледяную воду. С трудом подавив желание встряхнуться, как мокрая собака, я вежливо переспрашиваю:

— Ты не охренел часом?

— Наконец-то, — Джеймс улыбается легко и открыто, как если бы достиг наконец своей цели. — Ещё немного, и я мог тебя в гроб положить и спокойно зарыть в ближайшем парке. Соберись, пожалуйста. Мне совсем не хочется экстренно учиться копать.

— А ты не умеешь копать? Никогда не поздно начать, даже повод искать не обязательно.

Сарказм в этих словах сквозит отовсюду, но Джеймс не злится. Напротив, он смотрит на меня с едва заметным... удовольствием? гордостью? Трудно понять.

— Может быть, и умею. Но заниматься этим в твоей компании точно не собираюсь. У меня на тебя, видишь ли, абсолютно другие планы.

Это чувство мне уже знакомо. Я испытывал его совсем недавно, когда понял, как ко мне относится Грег. Но сейчас это понимание простреливает меня как дробь: он же не знает, как обстоят дела на самом деле, и идея рассказать кажется наихудшим вариантом; притом отрицать, что мне этого хочется очень сильно, будет глупо. С ума можно сойти.

Впрочем, всегда остаётся шанс, что я неправильно понял. В данном случае он невероятно мал, но всё-таки...

-- Так что, это свидание?

-- Если я скажу \"да\", пообещаешь не смотреть больше на меня с таким выражением лица?

-- Каким ещё выражением, -- сопротивляюсь я, хотя лицо моё, вопреки вышесказанному, собирается растянуться в щироченной улыбке. А сразу так было нельзя? Стоило ли столько времени изображать из себя потомственного кретина?

-- Ну, знаешь, тем выражением. Что-то вроде \"я, Стивен Стрэндж, дал строгий обет воздержания на всю оставшуюся жизнь, поэтому теперь на все попытки к себе подкатить реагирую как на скример в фильме ужасов\". Честное слово, так и было.

А, так вот что это было -- попытки подкатить? Я-то думал, ему план отдела не выполнить без немедленного ареста такой важной шишки, как я. Эту мысль я Джеймсу и озвучиваю, после чего он добрые две минуты хохочет так, что даже слёзы на глазах выступают. Глядя на это, я улыбаюсь. Теперь, и я даже не стесняюсь в этом признаваться, мне приятно иметь с ним дело.

-- Дурак ты, боцман. И я тоже дурак. Не состыковались, получается, и оба в итоге думали, что второй -- дубина... Не знаю, должно ли меня, по логике, подобное веселить, но мне действительно смешно.

Напряжение испарилось, я даже не заметил, в какой именно момент это произошло. Эта потрясающая искра зажигает меня изнутри, как если бы я действительно мог ощутить что-то близкое к счастью от того, что сейчас узнал. Все это было бы просто прекрасно, если бы не факт, что я не могу себе подобного позволить ни сейчас, ни потом, ни когда-лиьо вообще. Никогда ещё не было таких ситуаций; никогда не было так необходимо и в то же время противно возвращать себя с небес на землю. Какая же ты дрянь, Стивен Стрэндж.

— Ты вёл себя глупо.

— Я вёл себя глупо, — соглашается Джеймс, хотя лукавая улыбка на его лице ясно говорит мне о том, что он думает на самом деле. — Но, в конечном итоге, мы здесь.

Я не улыбаюсь. Безумно хочется улыбнуться ему в ответ, но я не имею на это никаких прав.

— Я не шучу. Это ситуация на грани идиотизма, мне не смешно.

Вопрос во взгляде тоже читается легко.

— Я хочу не этого, — медленно говорю я, используя такое количество сил для этих слов, какого у меня, кажется, вообще не было. — Извини. Спасибо, что сказал, мне стало легче понимать ситуацию, но... Не могу. Честное слово. Слишком всё абсурдно складывается, чтобы поддаваться.

Я встаю. Оставлять недопитый кофе жаль, он действительно вкусный, но сейчас неуместно хвататься за чашку. Боги, как же мне не хочется уходить! Конечно, это не Джим, но в то же время он — тот же живой ум, хитрый прищур, ленивые уверенные жесты, как если бы всё на свете действительно принадлежало ему и он мог бы предусмотреть и предотвратить всё или почти всё... Нет. Хватит.

— Извини, — повторяю я, не поворачивая головы, и не успеваю не ляпнуть банальное: — Дело не в тебе. Правда.

— Сколько раз я это уже слышал, — хмыкает Джеймс, не двигаясь с места. Со стороны кому-то чужому могло бы показаться, что он всё так же расслаблен, но я понимаю: это не так. — Значит, показалось. Не бери в голову, я никогда не умел себе отказывать.

Да что ты со мной делаешь, это же просто невыносимо. Не то, что он говорит, а то, как в его тон прорываются нотки разочарования и сожаления, слышать которые мне не приходилось уже очень давно. Эмоции, которых не было некоторое время, искрят внутри меня. Это приятно... и в то же время нет. Пора это заканчивать.

Я ухожу молча. Это точно выглядит далеко не так, как мне бы хотелось, но черт с ним.

Хочется выпить. Почти необходимо. Следуя этому желанию, я через какое-то время обнаруживаю, что в этом Лондоне нет и следа моего любимого паба. Конечно, настроение от этого только ухудшается, и в итоге я занимаю стул у стойки в какой-то дыре, точно не тянущей статус, к которому я привык. Впрочем, интоксикация — не худший исход на сегодня, а, возможно, и единственный, который может меня устроить. Но с головой всё равно надо что-то делать, потому как постоянно пребывать в таком состоянии мне не просто не нравится -- это губительно.

Впрочем, планы на будущее можно оставить хотя бы до завтрашнего дня. Я одним глотком выпиваю шот, не задумываясь, какой это был по счёту. Он уже не кажется мне вкусным: верный признак, что пора сваливать. Бармен понимает меня так, будто читает мысли; я кое-как слезаю со стула, уже не особенно хорошо сохраняя твёрдость походки и движений, и иду. Туман в голове после воздействия алкоголя не только не пропал, но и стал гуще, поэтому точка назначения неизвестна даже мне самому. В принципе, ничего страшного -- с кольцом я смогу уйти отовсюду, куда бы ни забрался. Главное -- снова не лишиться его.

Или наоборот. Выбросить нахрен кольцо, забыть о том, чтобы вернуться в мир без Джима, остаться здесь и наладить с Джеймсом жалкое подобие той жизни, к которой я привык... Довольно мерзкая идея, хотя на данный момент она не кажется мне совсем уж неприемлемой. Это отчаяние.

Оно не заканчивается, даже немного усиливается, когда я наконец понимаю, куда иду. Бейкер-стрит знакома мне до последнего камня, а может быть, и нет, и в близком к интоксикации состоянии это немного ломает мне мозг. Собираюсь протереть глаза, но обнаруживаю в левой руке бутылку джина — и ровным счётом ни одной идеи о том, откуда она взялась. Ну и ладно.

Дверь не заперта. Мне это знакомо, мой Шерлок тоже никогда не запирает дверь, с его репутацией можно себе позволить и не такое. Я поднимаюсь в гостиную, громко топая по лестнице, чтобы меня было очень хорошо слышно — не хотелось бы нарушить чьи-то планы, так сказать. Впрочем, какие-то из планов я точно нарушаю: Шерлок на поднимается с дивана мне навстречу, но смотрит так, будто меня-то он хотел бы здесь видеть в последнюю очередь. Понимаю. Но всё равно плюхаюсь в кресло напротив него, с максимальной осторожностью водружая бутылку на маленький столик. Бокал надо было взять, не стану же я опускаются до того, чтобы пить из горла... Весёлая злость наполняет меня до ушей, так что даже губы складываются в подобие улыбки. А почему, собственно, нет? Беру бутылку...

— Держи, — вздыхает кто-то. Это Джон. Из его рук я принимаю бокал, стараясь не уронить. И даже каким-то образом ухитряюсь не пролить ни капли джина, хотя рукам моим сильно недостаёт твёрдости.

— Спасибо.

— Что у тебя случилось?

Вот ведь зараза — то ли знает, то ли хорошо угадывает. Но настроение всё равно портится.

— Ничего, на что стоило бы обращать внимание.

— И поэтому ты бухаешь как чёрт. Свежо предание, Стивен.

Это уже брат. Делает вид, что очень увлечён чем-то, что он читает, но за ситуацией всё равно следит. Из него вышел бы отличный маньяк. Эта мысль так меня забавляет, что я начинаю хихикать, и Джон выдаёт какую-то эмоцию, которую у меня сейчас не получится прочитать.

— Всё плохо, — говорю тогда я. — Всё очень-очень плохо, ребята. Вот у вас когда-нибудь было такое, что вы точно знаете, чего хотите, но никогда не сможете этого получить? Или наоборот — когда можете получить всё сразу, но понятия не имеете, чего хотите... Я немного запутался. Наверное, я и не хочу ничего, и получить что-либо не могу без последствий. Какая-то сложная херня, не находите?

Рассуждая, я отвлекаюсь, и тогда Джон очень мягко и деликатно пытается отобрать у меня бокал. Это обидно! Я не так часто пью, и такую шикарную возможность упускать... уж точно... Перед глазами всё плывёт. Паршиво. Ужасно паршиво, не припомню, чтобы я такое заслужил. Хотя если учесть, что я делал за последние тридцать лет, может, и заслужил. В целом, с тем, что я первостатейный говнюк, поспорить не получится ни у кого из знающих меня хоть сколько-нибудь хорошо.

Эти мысли серьёзно отвлекают от главного. Так что бокал всё-таки оказывается в руках Джона, не разбившись, хотя мне казалось, что я сжимал его очень крепко. Я тянусь за кружкой с остатками чая на дне, которую то ли Джон, то ли Шерлок не успели убрать со стола.

— Никто не будет?

Они оба молчат, и сейчас мне всё равно, почему — главное, что никто не имеет видов на потрясающе вкусный джин, который с каждым новым глотком всё меньше пахнет ёлкой.

Не помню, сколько я пью. Но бутылка всё ещё стоит на столе, и, если мне не изменяет зрение, содержимого в ней осталось больше половины. Это отлично.

– Cтивен, не надо. Пожалуйста.

-- А кто мне запретит?

Джон смотрит на Шерлока -- не только с тревогой, в этом взгляде ещё что-то, давно знакомое, такое... Правильное. То, что я видел уже сотни раз, просто не здесь, не в этом мире, а в моём, где мне всё хорошо знакомо... Где я никогда не ставил под сомнение свои чувства и желания... Несмотря на плывущую голову, я ухитряюсь отметить этот факт, зафиксировать его в памяти и даже испытать острый, но приятный всплеск радости. Всё получилось. Кто бы что ни думал по этому поводу, звёзды сошлись ровно так, как им и полагалось.

— Ну вот хоть вы поладили, — озвучиваю я вслух всё, что только что подумал. — И эти двое тоже спелись отлично, как будто друг для друга созданы... Я не жадный, но когда и мне что-нибудь хорошее перепадёт? А то одна хрень происходит. Один умер, это понятно, но со вторым что делать — один Локи знает... Впрочем, как раз надеюсь, что Локи не знает, иначе нам с ним придётся подраться. Лирическое отступление, не обращайте внимания...

Пора заткнуться. Нет, честное слово, я уже наболтал очень много лишнего. Вообще-то, пора не просто заткнуться, а уйти, чтобы не портить о себе впечатление ещё сильнее. Я кое-как поднимаюсь на ноги, с трудом сохраняя равновесие.

— Куда собрался?

— Домой.

— Ещё чего, — протестует мой старый друг, цепко хватая меня за локоть. — В таком состоянии? Спи здесь.

— Ерунда, — легкомысленно парирую я. — Я же не пешком пойду. Две секунды и готово.

О том, что я делаю после, задуматься вовремя как-то не получается. Поэтому, собственно, и остановить себя вовремя я тоже не могу. Соображаю, что сделал, лишь когда уже всё сделано и что-то менять поздно. Дурак, как есть.

— Пиздец, -- ёмко констатирует Джон, не отводя взгляда от искрящегося круга в воздухе. -- В смысле... Я даже не знаю, что сказать. Кроме замечания о том, что, видно, я очень ошибался, когда предположил, что твоё появление у меня на пороге удивило меня сильнее всего.

Если у меня не получится что-то изменить, я могу сделать вид, что всё так и задумано. Эта тактика не раз спасала мне репутацию.

— Я и не такое могу, — отмахиваюсь я. — Это ты ещё зеркальное измерение не видел. Вот там да, есть на что полюбоваться...

Каким-то образом Джон умудрился посадить меня обратно в кресло. Руки дрожат, и я опускаю их, после чего портал рассыпается золотыми искрами. Какая-то неясная мысль о том, что может считаться правильным, мелькает в голове напоследок, оставляя после себя рваный след. После этого моя голова наконец тяжелеет и я прямо в кресле проваливаюсь в мутный, тяжелый сон.


Глава 21. Я так соскучился

Ещё не открыв глаза, я понимаю, что что-то не так. Можно сказать, носом чую. Но нос, пожалуй, оказывается единственным, что функционирует как надо: голова раскалывается, во рту, по ощущениям, скопились все лондонские нечистоты; и мысли о какой-то глобальной ошибке отходят не на второй даже, а на двадцать второй план. И практически забываются, едва я предпринимаю первую попытку разлепить веки: свет причиняет невыносимую боль. Стоит заметить, лет десять назад после пьянки я так себя не чувствовал. Надо завязывать.

Решив повременить с обзором окружающего мира, я пытаюсь встать на ощупь — и здесь тоже терплю крах: тело за ночь затекло так, что я ног не чувствую. Пакость. Я ещё и не лежу, а сижу, то есть вырубился прямо в кресле, где какие-то отвратительные люди меня вчера оставили.

— Пакость, — повторяю я вслух, чтобы обнаружить, что с голосом тоже не всё в порядке, в горле першит, и говорю я как тридцать лет без перерыва куривший дед. Отвратительно.

— И не говори, — соглашаются со мной. — Смотреть противно. С чего это ты вдруг решил надраться?

Сейчас заплачу. В смысле, нет, конечно, но страдать буду долго и показательно. Голос в темноте принадлежит моему брату, и уровень сарказма в нём сейчас превышает все допустимые границы. Сам виноват. Просто отвык от такого общения с ним много лет, с тех пор, как мы перестали сражаться за то, кто в семье самый умный… Неважно.

— А почему бы и нет, — ляпаю я, не успев — или, точнее, не сумев — подумать над ответом. — Имею право раз в год.

— В таком случае, стоит лучше себя контролировать.

Этот укоризненный тон — очень хорошо его знаю. Шерлок редко выходит из себя, но в качестве инструмента выражения недовольства все возможные полутона голоса использует просто мастерски. Выходит, то, что я вчера натворил, было здесь?..

— Согласен, — киваю я, снова пробуя приоткрыть глаз. В этот раз получается лучше. Спустя какое-то время даже становится видно комнату — не идеально, но более-менее, и на том спасибо. Вроде разгрома нет. Но буйство и не было никогда моим методом.

— Но только на словах?

— Почему это?

— Ввиду полного расхождения слов с действиями. Видишь ли…

Нет, ну так можно и забыть, что я не дома. Эта мысль едва не заставляет меня рассмеяться, и вдруг я понимаю, что мне — нормально. Не хреново, не в-целом-ничего-но-бывало-и-лучше. Нормально. Обычно. Так, как я просыпался много лет подряд, правда, может, не с похмелья, но это уже нюансы. Физически это ощущение можно сравнить, наверное, с тем, будто я много времени носил сдавливающий корсет, а затем его снял. Удивлённый переменами, я всё-таки открываю глаза.

--… хотелось бы понимать, чего теперь от тебя ожидать, — тем временем продолжает Шерлок, который, оказывается, сидит прямо на небольшом столике, в полуметре от меня, и очень внимательно смотрит — как кот, готовящийся к прыжку.

— Теперь?

— После… вчерашнего.

Он на мгновение отводит взгляд, и теперь я понимаю то, чего не смог бы понять по твёрдому неизменному тону, пока не видел брата — он напуган. Мне это не нравится. Я жестом прошу у него подождать, не без труда устраиваюсь поудобнее на всё том же кресле — с которым, надо понимать, мы здорово сроднились за эту ночь — и начинаю дышать. Дыхание важно для медитации. Насколько я нетерпелив — представить довольно легко, и всё-таки медитация редко когда не помогала мне в течение всего того времени, что я учился и продолжаю учиться.

Медитировать долго не приходится. Для начала, я слишком хорошо себя знаю, чтобы предполагать, какую именно ерунду мог натворить.

— Да и в целом ты как-то изменился.

Вступил в армию, хочется сказать мне; к сожалению, цитировать Кэпа в мире, где его попросту никогда не было, бессмысленно. А жаль. Эта фраза в своё время, после его интервью Таймс, произвела невероятный фурор и теперь служит как отметкой определенного уровня сарказма, так и показателем, что собеседник обладает хотя бы минимальными познаниями в истории. Придётся придумывать ответ самому, и, если честно, мне сейчас совсем не хочется использовать вышеупомянутый сарказм.

— Наверное, ты прав. Я, знаешь, пить бросил… да и в целом решил, что хочу поменять жизнь. Сделать её лучше. Успехи пока невелики, но ведь и я только начал.

Не совсем правда, но при этом я ни в чем не соврал. Идеальное преступление.

— Судя по вчерашнему, не особенно-то и бросил.

— Единичный случай.

Шерлок оглядывает меня как коллекционер — редкую вещицу, у которой есть критичный недостаток.

— Предположим. Решил поменять жизнь? Это как же? Занялся фокусами?

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, о чём он. Выходит, вчера, надравшись, я использовал магию, причём явно ту, у которой есть визуальные эффекты — иначе он бы так не пялился. Вот это проблема. Надеюсь, у меня сейчас не поменялось лицо — в моменты паники на моей роже можно добуквенно увидеть, о чём я думаю… Ну, у нас, конечно, не принято убивать любого постороннего, кто узнал хотя бы капельку больше по теме. Да и Вонгу, например, я доверился сам, добровольно и сознательно. Но что мне делать с тем, что Шерлок меня боится?

— Я объясню.

Нет, оправдываться — далеко не лучший способ. Впрочем, я уже начал, вдобавок в таком состоянии не смогу придумать ничего лучше. А что бы сделал Джим?..

— Ты не обязан.

Забавно.

— Шерлок, дай мне минуту, пожалуйста.

Почему-то он не спорит, только молча кивает с непонятным выражением лица. Попытка встать приносит жуткое покалывание во всём теле. Я прыгаю на одной ноге, затем на другой, потому что спокойно стоять пока ещё, можно сказать, не умею. Мы здесь явно надолго, поэтому размяться — приоритет.

Вот в чём проблема: если начинать ему рассказывать про магию, то рассказать придётся абсолютно всё — рано или поздно у брата возникнет закономерный вопрос, как это так я моментально стал асом в другой сфере, а в хирургию больше даже не заглядываю. Всё-таки в гениальности есть свои минусы — о тебе много кто знает, и подобные финты ушами уже свободно не провернёшь. Рассказать ему, кто я на самом деле? О, это чревато проблемами. С другой стороны, Майкрофт знает. Конечно, он не побежит докладываться Шерлоку по первому вопросу, у него ведь тоже в этой связке есть своя тайна, но кто его знает? Уж точно не я. Ну и третье — однажды на волю выйдет настоящий Стивен, в смысле, местный, из этой вселенной, и тогда все, с кем я сейчас взаимодействую, запутаются окончательно. Впрочем, меня уже здесь не будет… но привычка оставлять за собой хирургически точный порядок является частью профдеформации, мне не нравится идея сломать этот мир и бросить его как есть.

Получается, решение я уже знаю. Осталось только понять, с чего бы начать — эти материалисты никогда не верят рассказам о других вселенных, по себе помню. Впрочем, есть у меня одна идея…

Я киваю. Это привлекает его внимание. После чего нужно медленно поднять руки — чтобы не спровоцировать резкими движениями негативную реакцию. Заклинание, которое я собираюсь использовать, относится к безусловно хорошей, но не особенно любимой мной категории чего бы то ни было: чем проще, тем лучше. Оно показывает выбранный отрезок памяти в круге золотистых искр. Вот что я собираюсь ему продемонстрировать: воспоминание о том, как однажды мне пришлось взаимодействовать с братом на месте преступления; то есть то, чем местный Шерлок никогда не занимался и точно должен поверить, что на магической картинке вместе со мной — не он. Посмотрим.

Шерлок смотрит на всё это, конечно же, с жутким скепсисом. И молчит. Я тоже молчу — ни к чему перебивать глупыми шутками чужой мыслительный процесс, так ведь и результат может получиться совсем не ожидаемый. На самом деле, мне и самому приятно вспомнить этот момент: брат, увлечённый делом, меняется, у него горят глаза, движения становятся быстрыми и точными, он часто отвечает невпопад и почти никогда не бывает дома. Я был таким же, когда оперировал, и, надеюсь, остался таким же, начав заниматься магией.

— Предположим, — говорит этот Шерлок, когда воспоминание обрывается. — И что я должен из этого извлечь?

Снова скепсис. Но что-то мне подсказывает, что вопрос этот исключительно риторический. Я едва заметно усмехаюсь, Шерлок цепко ловит этот смешок. Он напряжён. Я могу только ждать. Умел бы молиться… впрочем, молитвы даже в моём новом мире считаются глупостью Можно рассчитывать только на себя, свои навыки и знания. Но эта истина для одиночек. В моменты, когда едва ли не всё на свете зависит от другого человека, никакие знания не помогут. Этот вывод практически заставляет меня отчаяться. Неужели из-за такой ерунды…

Наверное, во всех вселенных мой брат отличается невероятным интеллектом. Потому что, спустя бесконечно долгое время, что-то меняется. Мы оба не двигаемся с места, но в его взгляде я вижу, как проявляется что-то… что это такое? Понимание? Принятие? Без разницы. Что бы там ни было, оно означает, что мы союзники. По-настоящему, не так, как было, предположим, несколько дней назад и тем более вчера. Головокружение, приходящее фоном, подсказывает, что всё это время я провёл не дыша.

— Хочешь, чтобы я рассказал Джону? — спрашивает Шерлок абсолютно буднично, будто речь идёт о просроченной арендной плате.

— Хочу. У вас достаточно хороший контакт для такого разговора?

Теперь усмехается Шерлок. Легко, без какого-то подтекста или горечи.

— У меня просто отличный сосед. Мы сумели договориться о том, кто моет посуду, думаю, сможем обсудить и это.

Не знаю, почему, но мне не страшно. Что-то вчера изменилось, сломалось, но пока совершенно непонятно, что именно это было. В любом случае, перестать опасаться — приятно. Правда, это подводит меня к ещё одному пункту моей новой жизни, который я не могу, а точнее, просто не хочу игнорировать…

— Тогда, думаю, мне пока стоит уйти, — прямо говорю я и в качестве ответа вижу в глазах брата невыразимое облегчение. Этого достаточно. Шерлоку многое нужно будет переосмыслить, и лучше, если я не стану маячить в это время рядом с ним — всё-таки он наедине с собой, без отвлекающих факторов, быстрее соображает. Поэтому я в два шага пересекаю комнату, открываю дверь, спускаюсь по лестнице и вдыхаю полной грудью сырой и не особенно чистый лондонский воздух. Идея, родившаяся некоторое время назад, моментально стала ключевой и теперь занимает все мои мысли, и без того спутанные, как старая пряжа:

где бы сейчас можно было найти Джеймса?

Где вообще стоит искать человека, о чьей жизни ты практически ничего не знаешь? Ни место жительства, ни его любимые кафе или пабы, да хоть ларьки с хот-догами — буквально никакой информации из категории той, которая могла бы оказаться полезной? Разве только работа…

Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы рассмеяться. Стоит признать, постоянный стресс, вроде происходящего в последнее время, делает из меня полного идиота: разумеется, взрослого человека в будний день стоит в первую очередь поискать на работе. А где Джеймс работает, я знаю. Или, по крайней мере, знал, но если где-то и начинать поиск, то в участке, где… Ну, в том участке.

С тех пор, как для передвижения на любые расстояния мне снова не нужно прилагать усилий и тратить время, основной проблемой стало перебирание в голове мест в точке назначения, куда я мог бы безопасно открыть портал. И под безопасностью я имею в виду возможный момент, что портал открывается рядом со случайным прохожим, трезвым и не находящимся под влиянием веществ. Бедолагу потом точно запрут в психушке — здесь никто о таком не слышал и потому мои, как сказал Шерлок, «фокусы» будут восприняты совсем иначе. В данном случае на размышления о конечной точке я трачу уйму времени, пока в конце концов не вспоминаю небольшую подворотню за полквартала от нужного места. Далековато, конечно, но сейчас день, на улице много людей, а потому придётся прогуляться пешком.

Я шагаю в портал, чтобы выйти из него через мгновение — чутьё меня не подвело, я стою в самом дальнем углу совершенно пустой подворотни, а это значит, что никто ничего не заметил. Двадцать минут, включая пять на лёгкий перекус на ходу — теперь-то некому следить за тем, чтобы я вовремя питался, потому я всё время об этом забываю — и уже знакомая дверь открывается от лёгкого толчка прежде, чем я успеваю продумать хотя бы символический план действий.

— Здравствуйте, — с некоторой опаской говорит мне девушка в форме. — Что у вас случилось?

Годы общения с прессой приходят на помощь, хотя мне стоит большого труда собраться.

— Добрый день. Я ищу Джеймса, подскажите, он сейчас здесь?

— У себя в кабинете. Позвонить ему?

— Нет, пожалуйста, — вздрагиваю я, но стараюсь замаскировать эту реакцию хитрой улыбкой. — Это сюрприз. Мне нужно его поздравить. Скоро его день рождения, но в нужный день меня не будет в городе, поэтому возможность есть только сейчас.

Она расслабляется. Вот так всегда с людьми — стоит нагородить чуши с нужным выражением лица, и тебе моментально верят. Следуя инструкции, она обыскивает меня, прежде чем пропустить, с неодобрением смотрит лишь на двойное кольцо, но снять его не просит — конечно, это же не оружие. Впрочем, возможно, её неодобрение подразумевало мой плохой вкус в украшениях… Чёрт с ним. Я уже прохожу в указанном мне направлении («прямо и второй поворот налево, у него самый дальний кабинет»), инстинктивно стараясь шагать как можно тише, с пятки на носок, как всегда учили ходить по лесу. Кажется, мне это удаётся. Потому что у него за спиной, миновав открытую дверь, я стою добрых две минуты, пока он наконец обнаруживает чужое присутствие. Надо отдать должное: не вздрагивает, не пугается. Даже голос не повышает. Но есть ощущение, что он больше был бы рад увидеть курьера с пиццей, чем меня.

— Я тебя слушаю, — наконец говорит Джеймс без особого энтузиазма, после того, как мы обменялись десятками взглядов. — Чего пришёл?

— Тебя увидеть.

С самого начала я решаю быть честным. Ну, настолько честным, насколько могу себе позволить. В прошлый раз он открылся мне, и я поступил неправильно, среагировав так, как среагировал, так что сейчас он имеет полное право послать меня, но мне так хочется открыться ему в ответ. Даже странно.

— Увидел? Можешь идти обратно.

Злится. Любой бы на его месте злился.

— Я был неправ, — признаюсь, поднимая обе руки вверх в полушутливом жесте — сдаюсь, мол. — И мне действительно жаль. Но извинения не решат конфликт, поэтому я здесь. У меня были проблемы, на решение которых мне пришлось потратить время, но теперь всё нормально и я здесь. Не хотел бы ты сходить со мной выпить кофе?

— Проблемы какого рода? — спрашивает он уже иначе, мягче. Неужели искренность действует? Надо взять на заметку.

Но вопрос он, конечно, правильный задал, ничего не скажешь. С чего бы начать? Мой партнёр умер, а ты его версия в другой вселенной, так что я не сразу смог принять твои чувства, но теперь, после чрезмерного возлияния и долгих размышлений, считаю, что заслуживаю выбирать то, чего мне хочется. Да, что ж, после этого мне вряд ли что-то светит, если только он не любопытен сверх меры — совсем как я сам.

— Я понял, — вздыхает он, не дождавшись от меня никакого ответа. Встаёт с места, показательно не касаясь моих рук, лежащих на спинке стула, и идёт к двери. Время растягивается до невероятных величин, и меня это начинает злить так сильно, что я снова перестаю соображать. Что-то надо с этим делать.

Но я уже поднимаю руки. Это будет моя маленькая месть за все его предыдущие действия и слова, пусть теперь я и знаю, что никакой агрессии они на самом деле не несли, только крайнее смущение. У нас же тут не детский сад. Впрочем, такая месть как мало что другое делает из меня детсадовца, но как же будет приятно…

Испытывая от этой мысли незнакомое мне злорадство, я лёгким движением руки прокатываю портал через помещение, туда, где спиной ко мне идёт Джеймс.


Глава 22. Иордан

Никогда в жизни о сделанном не жалел — и сейчас точно не собираюсь, хотя и корю себя немного за то, что не особо-то и подумал перед тем, как его сюда затащить.

Мне кажется забавным не понимать толком, кто из нас сейчас больше удивлён: Джеймс — тому, что, сделав шаг к двери кабинета, оказался каким-то образом на крыше моего храма, или я — тому, как он спокоен. Нет, ну серьёзно, на его лице не отразилось ровным счётом ничего из того, что я предполагал там увидеть. То ли скрывает хорошо, то ли…

В общем, он стоит на краю крыши, на узком бордюре, отгороженном от метров высоты низким и пыльным резным ограждением, и разглядывает город внизу так, будто видел его уже тысячу раз. А я маячу чуть поодаль, размышляя, какой момент будет удобным для того, чтобы открыть рот. Или его вообще не будет? Кто знает.

— Вряд ли тебе интересно, но я не был здесь раньше, — комментирует Джеймс, обернувшись и заметив моё замешательство. — Отличный вид. Спасибо, что показал его мне.

— Ну, на здоровье, что ли.

А что тут ещё сказать?

— Очень красноречиво.

Эта фраза улетает в пустоту — Джеймс зачарованно вглядывается вниз, и ветер уносит его слова, так что я едва их слышу.

— А что ты хотел услышать?

— Хотя бы краткую презентацию. Хреновый из тебя экскурсовод.

На это замечание мне возразить нечего.

— И это всё?

— А, понимаю. Ты ждёшь, что я превращусь в фонтан эмоций или начну возмущаться? Да мне, в сущности, всё равно, — подмигивает он. — С тобой сразу что-то было не так, поэтому я ожидал какой-нибудь… ерунды… ну, не такой, конечно.

Внешне он всё ещё спокоен, но длинная фраза наконец показывает мне истинные чувства: у Джеймса срывается голос в её конце, совсем немного, я бы не заметил, если бы не искал что-то подобное. Джим оценил бы его выдержку очень высоко. Но какая-то часть меня думает, что лучше было отправить его на Эверест. Впрочем, я ещё могу…

— Ладно, исключительно для твоего душевного спокойствия могу сказать, что я впечатлён.

Уже лучше. Хотя всё равно не верю.

Он садится на самый край прямо в брюках и рубашке, будто совсем не заботится об их сохранности или чистоте. Мне приятно за ним наблюдать, хотя смутное фоновое беспокойство не только не утихает, но и разгорается сильнее с каждой минутой.

— А куда ещё можно?

— В плане?

— Ну, эта твоя штука, — поясняет Джеймс, делая неясный жест рукой в воздухе. — Куда ещё ты можешь меня отправить? О других галактиках не прошу, учиться дышать какой-нибудь другой гадостью мне эволюция не разрешила, но хотя бы в пределах планеты. Или места ограничиваются только Лондоном? Тогда слабовато, хоть и всё равно интересно.

Тоже мне, спутница Доктора… Но я уже пойман на крючок интереса и своего собственного желания усугубить ситуацию и посмотреть, что будет. Поэтому делаю привычный жест — и Джеймс поднимает руки, чтобы удержать равновесие, хотя поводов его потерять как будто и нет. Просто здесь ужасно высоко, а он сидит прямо в сугробе, тоже на краю. Так высоко, что дух захватывает. Естественно, это горы — урок, который мне преподали, я запомнил так хорошо, что можно посчитать его травмой.

— Охренеть, — выдыхает Джеймс, поднимаясь и пытаясь отряхнуться. — Я же пошутил!

— Зато я нет.

Получилось. Моя маленькая месть приносит мне намного больше удовольствия, чем ожидалось. Против моей воли лицо расплывается в улыбке, на что Джеймс смотрит так укоризненно, будто я бросил снежок в его окно или вроде того.

— Развлекайся на здоровье, — ворчит он. — Тебе-то это не в новинку, небось хихикаешь, видя мою реакцию?

— Да я, знаешь, и сам таким же был совсем недавно, — почему-то честно говорю я. — Буквально несколько лет назад, прямо на этом же месте. Правда, возмущался тогда намного сильнее, чем ты, плюс был сюда отправлен совершенно не добровольно, да и выбирался, прямо скажем, с трудом… Не беспокойся, в отличие от Верховной, я не собираюсь бросать тебя здесь одного.

— И на том спасибо. А можно спуститься ниже?

Мне приходится вопросительно посмотреть на него, потому что я не понимаю.

— Спуститься ниже, — повторяет Джеймс. — Туда, где ещё не лежит снег. Я всего раз был в горах и не собираюсь упускать шикарную возможность прогуляться, к тому же, в хорошей компании. А поскольку ты ещё и удобный водитель, если можно так выразиться, вся логистика на тебе.

Его интерес такой живой и необычный, что я даже не собираюсь сопротивляться. Только привычно думаю, захотел бы Джим таких прогулок? Он никогда не говорил мне, хотя, очевидно, мог попросить в любой момент. Знал ли я о нём что-нибудь важное или мне только казалось?..

Попытку снова впасть в отчаяние я пресекаю новым порталом. Мы выходим из него на много километров ниже: снежные шапки отсюда видны, но уже не холодно, и я перестаю дрожать, а вскоре пальцы снова обретают чувствительность. Не люблю снег. Джеймс тоже растирает ладони, но как-то автоматически, больше смотря по сторонам. Туристическая тропинка у нас под ногами в этом месте довольно удобная, так что я даю ему возможность насладиться местом — в том смысле, что не собираюсь прямо сейчас начинать ныть о неудобной обуви и немедленном желании сесть. Это жертва, на которую я готов ради довольно ограниченного круга людей.

— Если я предположу, что это свидание, окажусь прав?

И всегда эти вопросы начинаются в самый неподходящий момент, когда уже думаешь, что нет никакого подвоха. Кто бы сомневался.

— А ты хотел бы?

Я знаю этот взгляд, так на нас с Шерлоком часто смотрит Джон: будто на слабоумных, но всё равно искренне любимых детей.

— Тебе напомнить, что я уже пытался тебя на него пригласить? Эти твои фокусы ничего не меняют, я очень терпелив и ко многому заранее готов.

Эти мои… На мгновение я вспыхиваю, прежде чем понимаю, что в таком тоне это было сказано специально — чтобы не нырять в восхищение и удивление, поскольку после уже не останется места ни для чего другого. Он хорош. Не зря он меня привлекает.

— Это не свидание.

— Жаль, — равнодушно подводит черту Джеймс. — Было бы любопытно провести его так. Тогда просто посмотрю на горы, если ты не против.

Мы невысоко. Здесь ещё не лежит снег, а склоны гор усыпаны яркими пятнами цветов, и пчелы жужжат, кружась над ними. Высоко вверху распахнула крылья какая-то хищная птица — я плохо в них разбираюсь, но она огромная, и мне почему-то кажется, что одно её перо было бы длиной в полметра. Здесь спокойно. И самое приятное, что спокойно даже вдвоём. Несмотря на общий фон этого спокойствия, мне хочется дать самому себе затрещину. Только вчера же решил для себя, что никаких преград нет, и сегодня уже снова изо всех сил убегаю от прямых предложений. Так нельзя.

— Но мы можем сходить на свидание, если ты захочешь. Только не так.

— А что тут такого?

— Привык к другим сценариям. Ну, знаешь, классическим, наверное… Сходить попить кофе, например, сойдёт для первого раза.

— Хочешь сказать, ты не можешь наколдовать столик прямо здесь?

Я закатываю глаза. Улыбка с лица при этом никуда не исчезает. Он чертовски быстро адаптировался: и получаса не прошло, а уже шутки шутит. Впрочем, так даже лучше. Я-то боялся, что буду моментально послан на все четыре стороны, и даже мечтать не мог о таком принятии, какое получил.

— Не хочу, если честно. Но могу доставить нас в любое другое место, где столики как минимум официально разрешены, а как максимум — не выбиваются из общего фона. Не хотелось бы, знаешь, доставать круассан из озера, если случайно его туда столкну…

Шляемся по горам мы довольно долго, обмениваясь рассказами обо всякой ерунде. Уже не вспомню, что именно я болтал; сперва травил медицинские байки, которые в приличных местах не расскажешь, затем диалог плавно перешёл к нам самим — и тогда пришлось, осторожно обходя острые углы, отвечать на вопросы Джеймса. Откуда я? Да из Лондона, конечно, ты ведь уже знаешь. Чем занимаюсь? Сложный вопрос — медицина и магия, получается, одновременно, но не вместе. Как так? Да я и сам пока не понимаю. Есть ли у меня партнёр? Ну, можно считать, что нет.

В конце концов я просто сажусь на большой плоский камень и отказываюсь идти дальше, после чего Джеймс наконец снисходит до того, чтобы выбрать город — как ни странно, это оказывается Париж. Впрочем, классика есть классика, в каком бы мире она ни происходила. Я с трудом сдерживал в себе гнусные шутки и дурацкие воспоминания и до этого, и теперь, когда мы удобно устроились в плетёных креслах на большой площади.

Это свидание. Я думаю об этом с удовольствием и удивлением, как если бы никогда в жизни не имел взаимного романтического интереса. Это неправда, конечно, с Джимом у нас было много таких моментов. Было…

Даже сейчас боль потери не утихает во мне. Да и не нивелирует знакомое лицо факта, что так, как я хочу, больше уже не будет. Я стискиваю зубы. Джеймсу об этом знать не обязательно. Но мы молчим уже слишком долго, отчего мой дурацкий мозг вытаскивает наружу самые пакостные моменты. Понимаю его, но не хочу об этом думать. Хотя и убегать от проблемы, как выяснилось, вариант так себе.

Поэтому я не убегаю. По крайней мере, делаю вид. А на самом деле, если быть объективным, замещаю одну проблему другой. Успешно ли?

— Рад, что мы здесь, — говорю я, не отрываясь от меню. Эта фраза должна прервать тишину и спровоцировать диалог. К счастью, именно это и происходит.

— Знаешь, у русских есть такое выражение, — наконец говорит Джеймс, постукивая по столу пальцами, как будто стараясь сосредоточиться, — возможно, ты его слышал: сгорел сарай, гори и хата. Не уверен, что дословно перевёл, сам понимаешь, но смысл передал. Так вот, я это к чему… Ты мог остановиться в самом начале, когда пришёл, просто извиниться — и не показывать мне затем всё это, чтобы добиться моего расположения. Поздно уже, конечно, что-то менять, но просто для информации уточняю.

Не так уж и поздно — это он ещё не знает, что я, приложив некоторые усилия, могу вертеть временем как мне заблагорассудится. Но не стану. Это было опасно даже дома, а здесь тем более. Если бы не опасность, я бы просто вернул Джима… Нет, нельзя даже мысли об этом допустить. Мы и так в прошлый раз много что поломали этими изменениями времени.

— Я не жалею, — возражаю я — и понимаю, что не соврал. Мне действительно не жаль, что он всё это узнал, и так даже немного легче. А вот насчёт хаты — это он, конечно, прав, начав открываться ему, я не смог вовремя остановиться; но признавать его правоту в данном вопросе я не собираюсь. Это уже слишком.

Если только он жалеет, что узнал?.. Слишком быстро всё происходит, хотя я и понимаю, что в какие-то моменты сам форсирую события. Так нельзя.

— Не стану скрывать, мне было жутко любопытно, что ты вообще такое, и до сих пор любопытно, — продолжает Джеймс. Мой комментарий ему явно не требовался. — В основном потому, что… Ох, если ты кому-то расскажешь, что я в таком признавался, я буду всё отрицать, учти. В общем, знаешь, почему я пошёл за тобой тогда, в первую ночь, когда мы разминулись на улице? Не могу толком объяснить, как такое возможно, но я будто почувствовал, что мы связаны. Хотя на тот момент о тебе знать не знал, разве что, может, мельком видел твоё имя где-нибудь в новостях — сам понимаешь, в темноте на ходу о таких подробностях не вспоминают. Но это была такая… такое чувство… я чуть с ума не сошёл, пытаясь позже его хотя бы самому себе описать. Как будто я дома. По-настоящему дома, а не… Ты, наверное, думаешь, что это глупо…

— Ничего я такого не думаю, — говорю я, накрывая ладонью его пальцы, нервно выстукивающие чечётку по столешнице. Джеймс вздрагивает, но руку не убирает. — Мне даже, наверное, знакомо то, о чём ты говоришь.

И моментально прикусываю язык. Потому что следующим, что я чуть не произнёс вслух, было бы «не с тобой», а такие вещи обычно довольно болезненны.

— Тогда ты понимаешь, — улыбается тот, кто сидит напротив, той самой улыбкой, от которой моё сердце сжимается до боли. — В любом случае, спасибо.

— За что?

— Ну, ты ведь в итоге пришёл — даже после всей ерунды, которую я умудрился вытворить, не понимая, что мне делать. Не знаю уж, по какой причине ты здесь, да мне и не важно.

Вот в чём проблема: у меня мозги отключаются начисто, стоит мне оказаться рядом с Джеймсом в более-менее неагрессивной обстановке. А это плохо. У меня ещё куча дел, о которых не стоит забывать: Вонг, Джон, Шерлок, Молли, Ирен, Грег, Майкрофт, а ещё я так и не собрался позвонить Кристине… Надо собраться. Взаимодействие — это, конечно, хорошо, но оно не должно поглощать меня как морская пучина. Слишком быстро. Так и спятить недолго. Не говоря уже о том, что меня вообще не должно было здесь быть после получения кольца.

— Хорошо. Тем не менее, есть кое-что, что я должен спросить.

Джеймс кивает. Он сосредоточен не меньше моего.

— Чего ты от меня хочешь?

— Звучит не очень.

— Согласен, формулировка так себе. Чего ты хочешь? Как представляешь себе взаимодействие со мной дальше?

— Предположим, я пригласил бы тебя к себе. Если ты не считаешь это глупым на, фактически, первом свидании.

— Не считаю, но дело не в этом, — отмахиваюсь я. — Предположим, мы просыпаемся в одной постели. И идём на второе свидание, и на десятое, и на двадцать пятое. Но что потом? Через месяц, полгода, год?

— Обязательно сейчас думать так далеко?

Обязательно, потому что скоро меня здесь не будет, и это может сильно тебя расстроить. Обязательно, потому что я не могу до сих пор понять: то, что я здесь — ошибка или подарок? Обязательно, потому что я люблю порядок во всём, и так много хаоса, как в последнее время, изрядно портит мне как настроение, так и самочувствие. Обязательно, потому что я и сам не понимаю, как долго ещё смогу продержать натянутой связь между нами, не попытавшись разорвать её, чтобы только избавиться от напряжения. Ни один из вариантов не подходит для того, чтобы озвучить его вслух, и потому я просто пожимаю плечами. К счастью, в этот момент нам наконец приносят кофе. Это лишает меня необходимости что-либо говорить, всегда можно притвориться, что капучино невероятно вкусный и я хочу как можно более полно им насладиться. Это, кстати, не так, кофе отвратительно кислый, так что пить его удовольствия мало.

— Мне тоже не нравится, — говорит Джеймс своей чашке, наблюдая за тем, как я изо всех сил стараюсь не морщиться. — Поэтому нет никакого смысла прятаться от ответа за этой гадостью. Мы же оба взрослые люди, если не хочешь отвечать — просто не отвечай.

— Наверное, сегодня просто день неподходящий, — медленно произношу я, надеясь, что успею придумать окончание фразы вовремя, и в конце концов решаю снова прибегнуть к уже проверенному методу — то есть просто сказать правду. — Я устал. Ты не возражаешь, если мы продолжим в следующий раз?

— А он будет? Этот следующий раз?

Огромного труда стоит удержаться от вздоха. Спасибо хоть не предложил поехать к нему, хотя по глазам вижу, что хочет. Но, решившись на это сейчас, я себя потом с потрохами сожру. Нужно вступать на этот путь постепенно, чтобы не поехать головой окончательно, но даст ли мне Джеймс двигаться в том ритме, который я считаю приемлемым? Дам ли я сам себе двигаться в этом ритме?

— Надеюсь, да.

— Надеешься?

— Мне не хочется сейчас устраивать разборки. Мы заводимся как старые супруги.

— Не исключено. Стивен, я же не прошу распланировать всё до мельчайших подробностей, — Джеймс начинает злиться, и это видно. — Просто скажи: мы встретимся ещё раз?

Чтобы не произносить слова вслух, я киваю. Конечно, он вряд ли собирается давить на меня, но выходит, что именно это и делает, и… Вернувшаяся усталость, эмоциональная и физическая, снова выключила меня по щелчку. Поэтому, стараясь совершать минимальное количество движений, я в конце концов оставляю Джеймса на пороге его дома, уже не особенно заботясь о том, чтобы меня никто не видел, и ухожу куда-то в сторону — пешком, хотя вариантов перемещения в пространстве как минимум три. Грегу звонить точно не стоит — уже поздно, он может даже спать, но трубку возьмёт обязательно, и затем я буду чувствовать вину за то, что потревожил его. Разберусь сам. Если задуматься, хреновый результат этого хорошего вечера — как минимум наполовину моя вина.

Не переставая себя жалеть, я кружу по переулкам, чтобы находить средней длины маршрут по городу — так я вымотаюсь до полусмерти, и, может быть, мозг переключится с моральных на физические ощущения. Понятия не имею, насколько далёк от успеха — в конце концов, чтобы оценить ситуацию хоть сколько-то объективно, придётся о ней подумать без эмоций. К сожалению, путь нельзя растягивать до бесконечности, и рано или поздно родной подъезд встаёт перед глазами резко, как поднятая в театре декорация. Я ему рад. Сейчас велик шанс, что, едва коснувшись кровати, я вырублюсь без снов до утра, и, может, тогда…

У двери уже почти родной квартиры, на коврике меня встречает отрубленная голова, поблекшими глазами смотрящая прямо на меня.


Глава 23. Светлая полоса

Когда я звоню по недавно сохранённому номеру, мне до последнего кажется, что это по какой-то причине не сработает. Что сейчас механический голос в трубке скажет «неправильно набран номер», и тогда придётся, не знаю, будить брата и Джона, чтобы затем долго объясняться. С Шерлоком нельзя уйти от ответа просто молчанием, он добивается своего, когда хочет что-то знать. Или ехать в отель — как ни странно, за годы постоянного перемещения между городами я так и не научился жить в подобных местах дольше одной ночи. А здесь дело одной ночью явно не ограничится — не уверен, что завтра смог бы уже спокойно войти в квартиру и жить в ней как раньше…

Мысли такого рода мне не свойственны ни как личности, ни как бывшему врачу — голов, конечно, отдельно не видел, не моя специфика, но повидал вещи и пострашнее. К счастью, мучения мои длятся недолго — спустя полминуты на том конце провода Джеймс с очевидным смешком в голосе говорит:

— И снова здравствуй. Неужели уже соскучился? Мог бы поехать со мной сразу, я ведь даже предлагал…

— Считай, передумал, — в тон ему отвечаю я, но голос дрожит, и шутка не удаётся.

К сожалению, Джеймс эту дрожь улавливает очень хорошо. И моментально становится тем, кем и является: детективом с очевидной профдеформацией.

— Рассказывай.

— Всё нормально. Просто… ну, считай, что я действительно передумал.

— Тогда бери ноги в руки и приезжай по адресу, — говорят мне как само собой разумеющееся. — Да, и постарайся не слишком пугаться, когда окажешься здесь. Обычно люди… скажем так, реагируют не на сто процентов адекватно.

— Даже если ты живёшь в сарае под мостом, я готов это принять, — успокаиваю я. Железная ладонь, крепко сжимавшая сердце, почему-то ослабляет хватку после этого диалога. Раздумывать о причинах некогда: только сейчас я замечаю, что дверь в нашу квартиру не заперта, только прикрыта, хоть и плотно. Это нехорошо. Совсем нехорошо, и хоть опасаться мне нечего, ведь Плащ найдёт хозяина как хорошая собака, тревога всё равно застывает в горле склизким комом. Я отступаю к лестнице, идя спиной вперёд, чтобы не отводить взгляд от едва заметной щели между дверью и косяком.

К счастью, такси приезжает очень быстро — я успел издёргаться даже за эти минуты. По дороге я звоню Лестрейду. Судя по приятной музыке из трубки и звону бокалов, он где-то в ресторане. Я, как могу, подробно объясняю, что именно нашёл, как это произошло, все мелочи, которые успел увидеть и постарался запомнить — в том числе предупреждаю о приоткрытой двери и убедительно прошу не возвращаться сегодня домой, а лучше вызвать на адрес самую адекватную и здравомыслящую команду криминалистов. Жаль пугать его и портить приятный вечер, но ничего не поделаешь, убийство — это его специфика. Грег явно обеспокоен, но реагирует чётко, благодарит меня за указанную информацию и просит быть на связи — на всякий случай. Весь разговор мы оба пытаемся друг друга успокоить, но получается так себе. Я уверен, что он тоже не сможет заснуть сегодня ночью где бы то ни было; лично я даже пытаться не стану, эмоциональные потрясения всегда приносили с собой бессонницу.

Такси тормозит у белоснежного дома, и, прежде чем выйти на улицу, я почему-то на мгновение замираю. Это странно. Джеймс ждёт меня на пороге, он замечает этот жест, но ничего не говорит — только мягко сжимает моё предплечье в знак поддержки. Не уверен, что мне нужна поддержка. Я всё ещё напуган, но не более. В основном напуган тем, о чём не могу никому рассказать: мёртвыми глазами на меня глядела голова Верховной, и, пожалуй, здесь есть о чём задуматься…

— Я удивлён, — тем временем говорит Джеймс.

Мы заходим в просторный холл, со всех сторон намекающий о том, что за моим пальто сейчас должен выстроиться минимум десяток горничных и дворецких. По счастью, этого не происходит — не уверен, что я сумел бы сейчас удержаться от идиотских шуток.

— Чему?

— Твоей реакции.

Здесь нет никакого подкола, удивление абсолютно искреннее. Это сбивает меня с толку сильнее, чем ожидалось.

— А на что я должен был отреагировать?

Джеймс смотрит на меня секунд пять как на редкое явление, а затем машет рукой — забей, мол. Отметить на его лице улыбку облегчения мне приятно.

— Нет, серьёзно, расскажи. Я пока не очень понимаю.

— Фамильный дом, — поясняет он, уже делая несколько шагов вглубь холла. — Почему-то почти никто не готов к сочетанию всего этого великолепия со мной, поэтому я уже привык к странным вопросам. Спасибо, что не начал их задавать.

Я пожимаю плечами и молча иду за ним. Не говорить же сейчас, что я видел дома и побогаче? Некоторые люди совсем не умеют видеть границу роскоши и безумия, что мне часто приходилось наблюдать в высоком обществе. Впрочем, кажется, ему приятно, что мне всё равно. Ну, пускай так и будет.

— Вот комната, — Джеймс тем временем легко касается изящной ручки одной из дверей, мимо которых мы идём. — Не стану настаивать, чтобы ты спал в моей… Я не настолько придурок. Придёшь, если захочешь.

Он поворачивается ко мне и, я бы сказал, принюхивается. На самом деле, конечно, ничего подобного не происходит, но метафора получается идеальная, ему только носом подёргать не хватает.

— И всё же что-то случилось. Не расскажешь?

— Да ничего не случилось, с чего ты взял?

— А ты дрожишь, — спокойно поясняет он и указывает на мои пальцы, которые, действительно, мелко подрагивают. Я этого не чувствовал: повреждения такого рода, как моё, убивают чувствительность очень серьёзно, если вообще не полностью.

— Да… Не знаю, почему, если честно.

Разумеется, я не в порядке даже теоретически, но Джеймсу об этом знать не стоит. У меня путаются мысли, рассеяно внимание — и, честно говоря, я чувствую себя как заяц, за которым идёт по следу стая гончих, то есть нервничаю и готов бежать до потери пульса в любую секунду.

Не хочу ничего рассказывать. Но, поскольку Джеймс явно не намерен отступать, а я поступил очень глупо, позвонив ему, я чувствую себя в ловушке. Впрочем, выход из неё мне виден и понятен, вот только…

Когда Джеймс разворачивается, чтобы уйти, я иду за ним. Он до последнего не слышит моих шагов за спиной — или притворяется, что не слышит, и вздрагивает, когда я сажусь на одеяло рядом с ним. Комнату, куда мы пришли, я особо не рассматриваю, отмечаю лишь минимум вещей и какой-то спартанский порядок. Будто в казарме, что ли.

Джеймс молча вытягивается на кровати, подминая под спину вторую подушку. Он не делает никаких приглашающих жестов, но я понимаю, что он хочет, чтобы я лёг рядом. Это странно. Ну, в плане, я в таких вещах полный олух, поскольку с Джимом мы предпочитали любую мелочь формулировать словами… Ах, чёрт. Злясь на себя, парой неловких рывков залезаю подальше на кровать и устраиваюсь рядом, отчего-то изо всех сил стараясь не коснуться Джеймса. Когда сердце перестаёт колотиться, я обнаруживаю, что странность ситуации никак не влияет на то, что мне удивительно легко и спокойно быть здесь.

— Стивен? — негромко зовёт он, поворачиваясь на одеяле.

От моего имени, произнесённого в такой обстановке хорошо знакомым голосом и тоном, я вздрагиваю. На что-то надеяться, обладая исключающим любую надежду планом в скором времени отсюда исчезнуть, так же глупо, как и…

Ладно.

— Да?

— Чего бы ты хотел больше всего на свете? — спрашивает Джеймс как будто неуверенно.

Он волнуется. Он думает, это свидание? Может, в других обстоятельствах я бы даже забыл ненадолго о своих проблемах — лишь бы только снова прикоснуться к нему. Потому что на самом деле я скучаю так, что это будто физически грызёт меня изнутри. Даже если учесть, что этот парень, при всем моём желании, не Джим. Пусть это всё равно он…

Но сейчас буквально худший момент, чтобы думать о таких вещах. Я ведь даже не смогу толком расслабиться и переключиться на что-то, кроме мёртвого взгляда, отпечатавшегося у меня перед глазами надолго, если не навсегда. Или всё-таки смогу?..

— Из вещей или вообще?

— Я выслушаю все варианты, — несмело улыбается мой невольный сосед по кровати. — Жги.

Я ведь и правда нравлюсь ему. Он даже не пытается это скрыть. И осознавать это, а ещё испытывать то же самое, ничего при этом не делая… Ну, скажем так, странно для меня. Для того меня, которым я был раньше.

— Мороженое, наверное.

— И всё? Только мороженое? — со смешком он перекатывается по кровати, встаёт на ноги и уходит куда-то — вероятно, на кухню, поскольку возвращается через короткое время с двумя чашками. Это пломбир, политый сверху малиновым сиропом. Я не люблю малину, но такая забота достойна компромисса в мелочах.

— Спасибо.

— Ты потратил одно желание из трёх, — смеётся Джеймс, облизывая ложку. — Непростительная вольность в общении с золотой рыбкой…

Наверное, все мои мысли здоровенными буквами написаны на моём лице, потому что он замирает, вглядываясь, а затем переспрашивает:

— Это же не слишком… ну, точно всё нормально? Я просто хотел тебя подбодрить. Не уверен, что знаю, как это делается, поэтому попытался по своему разумению…

— Нет, извини, всё хорошо. Чем ты хотел бы заняться? Возможно, лечь спать? Тебе вовсе не обязательно со мной нянчиться.

— Я ведь уже сказал — собираюсь узнать, чего ты хочешь. Должно же быть что-то, чего ты действительно хочешь, Стивен?

— Больше всего на свете я хотел бы узнать, почему ты умер, — себе под нос ворчу я. Плевать, что это разрушит атмосферу. Я носил эту мысль слишком долго и очень устал от неё, а верная формулировка, как водится, уменьшает проблему вполовину.

— Я — что?

Выражение лица, которым он сопровождает своё уточнение, заставляет меня засмеяться.

— Не бери в голову. Так чем хочешь заняться?

— Нет, подожди. Ты говорил…

— Это просто оговорка, — равнодушно бросаю я, внутренне замирая, как напуганный кролик. Он догадался? — Знаешь, такое иногда бывает. Две мысли смешиваются в одну и…

— Это не было оговоркой, — он спокойно качает головой, и меня дрожь пробирает от знакомости этого жеста. — И я слышал что-то подобное от тебя и раньше, просто не мог понять, кажется мне или нет. А теперь как-то само получилось. Рассказывай.

— Не о чем говорить. Всё нормально.

— Стивен, я детектив. Может, не слишком хороший…

— Хороший, — сразу же вставляю я.

— Тем более, — он хватается за мою реплику, как за спасательный круг. — Если хороший, значит, могу доверять своим инстинктам. А они говорят мне, что ты сейчас уходишь от ответа.

Он из меня верёвки вьёт.

— Извини, я не готов к этому разговору. Настолько, что, возможно, никогда не буду готов.

— Именно поэтому я настаиваю, чтобы он произошёл сейчас. Мне до смерти надоело смотреть, как ты дёргаешься всякий раз, когда я улыбаюсь или пью кофе из чашки.

Злится? Разочарован? Обеспокоен? Напуган? Мне непонятно, хотя каждую эмоцию этого лица я знаю наизусть.

— Стивен, я серьёзно.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?

— Можешь начать со всего, — подмигивает Джеймс, этот жест неуместен в данной ситуации, но почему-то, увидев его, я расслабляюсь. — А там посмотрим. По крайней мере, я буду уверен, что ты не лопнешь от количества тайн, которые хранишь. Даже если они меня никак не касаются… Хреновый из меня психолог, правда?

— А ещё тебе любопытно, — добавляю я. — Понимаю. Сам бы много чего хотел знать, да только кто мне теперь ответит на вопросы…

— Ну вот опять. Я догадываюсь о чём-то, как мне кажется, но общей картины без твоих слов не узнаю.

— Давай так: ты мне расскажешь, о чём ты там догадался, а я поправлю. И мне так будет легче, и тебе не скучно.

Так себе компромисс, но у него есть удобный для меня подтекст: так проще обходить стороной то, что я действительно совсем никому и никогда не хочу рассказывать. А у Джеймса появится ощущение, что я доверяю ему всецело, так как на все свои вопросы он найдёт ответ. Конечно, стоит учитывать, что его интеллект не просто так привлекает меня — он может догадываться о большем, чем мне кажется. Но чёрт с ним. Поживём — увидим.

— У тебя кто-то умер, — начинает Джеймс, дождавшись моего одобрительного кивка. — Ты много знаешь о внутренних регламентах полиции, поэтому предположу, что этот кто-то имел отношение к полиции — во всяком случае, к Скотланд-Ярду. На меня ты всё время реагируешь так, будто привидение увидел — вероятно, он был похож на меня? И был тебе близок, если учесть, что бытовые жесты у коллег или друзей обычно не запоминаются так хорошо. Поэтому ты переехал? Хотя Лондон знаешь хорошо, думаю, ты просто здесь вырос, а затем долгое время жил где-то в Штатах, акцент тебя выдаёт.

— Я мог выучить город, просто бывая здесь иногда, — возражаю я. — Почему ты так уверен?

— Нет, это другое, — смеётся Джеймс, довольный тем, что я обратил на его слова внимание. — Ты здесь как рыба в воде. Приезжие, конечно, иногда тоже, но они всё-таки сверяются с картой время от времени. Ты — нет. А поскольку ты точно не гид и не таксист…

Хочется возразить, что карту я тоже использовал совсем недавно, ну да чёрт с ним.

— Продолжай. Я заинтригован — дальше некуда.

— Ещё я успел отметить, что у тебя есть брат-близнец. Но мне почему-то кажется, что вас больше, чем двое. Не могу объяснить, может, слышал где-то ещё такую же фамилию, чёрт знает. Так что эту часть рассуждений подаю под маркировкой «пальцем в небо».

В какой-то момент я обнаруживаю, что мне становится всё тяжелее его слушать. Потому что я смотрю. Так внимательно смотрю, как будто собираюсь впитать каждую эмоцию, каждое слово, которые он позволит мне увидеть и услышать. Тоска вгрызается в меня с утроенной силой, и ком в горле, стоящий там с момента обнаружения головы, теперь совсем мешает дышать.

— Да, есть и старший. Мне трудно сформулировать, в каких мы отношениях с обоими.

— Не предполагал, что буду так близок, — улыбается Джеймс, и знакомая искринка пробегает в его глазах. Это знамя победы, пусть маленькой, но я люблю наблюдать его в разной степени.

И тогда я окончательно расслабляюсь. Вытягиваюсь на одеяле, прикрываю глаза, отключая зрение, и со слухом делаю то же самое. Сейчас сделать это означает довериться Джеймсу больше, чем он этого заслуживает, и намного больше, чем я готов доверять кому бы то ни было. Из живых.

Тем не менее, я делаю это. Доверяюсь настолько, что слишком поздно слышу короткий вдох прямо над ухом, а затем чужие губы мягко, но решительно накрывают мои. Нет. Боже, нет. Только не так. Это неправильно. Я люблю другого человека. Мы никогда не давали клятв, но вся наша жизнь сама по себе была клятвой, и теперь я как будто нарушаю её…

Или нет. Я не знаю. Вряд ли мы могли хоть раз обсуждать такое развитие событий. Да, и ещё… Горячая волна злости прокатывается по моему лицу, оставляя щёки гореть. Он умер. Умер, даже не оставив мне возможности догадаться, почему. Я не мстительный человек, да и мстить мёртвым не имеет никакого смысла, но безумно раздражает что-то не знать. Если использовать эти новомодные термины, мой язык любви — информация, которую доверили крайне малому количеству людей и мне в их числе. Или лучше только мне. Джиму я бы доверил абсолютно всё, как и он мне. Кроме… Кроме смерти. Отвратительно.

И потом, это ведь тоже он. Чёрт, как же глупо.

Пока я борюсь с бурлящим потоком мыслей, Джеймсу надоедает ждать. Он упирается коленом мне в бедро, перебрасывая вес, и тогда его прохладные пальцы за короткое движение оказываются в моих брюках. Ремень мешает ему действовать свободно, поэтому он тянется к пряжке — так спокойно и уверенно, как будто точно знает, что я не откажусь. А я откажусь?..

— Стой, подожди.

Это что, разочарование? Ну да, знакомый взгляд, я у многих вызываю это чувство.

— Почему?

А действительно, зачем ждать? И чего?

— Надо хоть дверь запереть, — нахожу я аргумент. — Будет неловко, если кто-нибудь войдёт.

Джеймс терпелив почти так же, как Джим, хотя знает меня в сто раз меньше. Он не возражает. Он встаёт с кровати и идёт к двери, хотя, я уверен, это последнее, что он бы сейчас хотел сделать. Такое терпение не может не восхищать.

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"