Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Пробуждения | |
Автор: | paulkorotoon |
Бета: | нет |
Рейтинг: | NC-17 |
Пейринг: | ДМ/ГГ |
Жанр: | AU, Angst, Drama, POV, Romance |
Отказ: | Мир создала Роулинг. Я лишь его изучаю. |
Цикл: | Из грез надколотых сердец [1] |
Аннотация: | Драко Малфой давно перестал на что-то надеяться. Его мир разрушен — и продолжает мало-помалу распадаться: день за днем, год за годом. Но Малфой привык. Вот только однажды, ввалившись в очередной бар, он замечает за стойкой Гермиону Грейнджер... И вдруг оказывается, что девятнадцать лет дерьмового брака, сгоревших надежд и медленного безумия способен перечеркнуть один-единственный вечер. А позже они узнают, что пробуждаться всегда очень, очень больно. |
Комментарии: | Слегка переработанная ролевая игра, которую веду с одной замечательной девушкой, пожелавшей остаться анонимной. Спасибо, М. — за регулярное вдохновение и за то, что препарирование малфоевского сердца помогает мне разбираться и в себе самом. Новые главы будут появляться по мере продвижения нашей игры. |
Каталог: | Пост-Хогвартс, Упивающиеся Смертью, AU, Психоделика |
Предупреждения: | AU, ненормативная лексика |
Статус: | Не закончен |
Выложен: | 2019-02-03 17:00:29 (последнее обновление: 2019.03.06 08:34:25) |
«Родство и схожесть целительны; все мы врачи и целители друг для друга. Верный и преданный друг — это врачеватель жизни. Мир — это госпиталь, где не переставая происходит врачевание». Оливер Сакс «Пробуждения» | |
просмотреть/оставить комментарии |
Глава 1. Каждый, вот, мать его, каждый раз после третьего-четвертого бара я остаюсь один. Остальные расползаются по новым компаниям, уходят с очередной одновечерней пассией или просто засыпают, уткнувшись рожами в стойки. Оскальзываюсь на чем-то, не хочу знать даже, на чем, и выбираюсь из темного тесного проулка под фонарь в другом таком же тесном отростке улицы. Один. Даже в такие вечера один. — Рад, папаша? — запрокидываю голову и кричу в низкое городское небо. — Это ты учил меня никому не верить! Чтоб тебе неудобно лежалось и век не гнилось, блядь! А я, может быть, хочу верить. Но кого там ебет, чего я хочу? Тори вот не ебет, она со своими дурами покатила в очередной новый ресторан. Максимум ее участия — это: «Милый, ты сегодня какой-то хмурый. Не переживай так». Ага, спасибо. Вот теперь не буду. О, еще один бар. Не припомню его. На часах... ага, полвторого. Заканчивать еще рано. Зайдем-ка. Пинаю дверь коленом и тяжело вваливаюсь внутрь. Ничего так. Уютно. Выбираю угол потемнее и заказываю сразу три «дракона». Первый стакан залпом, выгнать изнутри сырость. Второй несколькими глотками, оттаять, расслабиться. Третий уже понемногу, медленно-медленно. Насладиться. Вот только в этот раз насладиться не получается, потому что я сбиваюсь с дыхания и закашливаюсь. Мать его, это что, Грейнджер?! За стойкой, одна, тет-а-тет с бутылкой? Между прочим, уже явно не полной. Та-а-ак... Знаете, я всегда хотел ее трахнуть. Да, грязновкровку. Потому и хотел. Как-то в детстве, еще до школы, я бродил по лугам и познакомился с дочкой местного пастуха. Эстер. Не пастушье имя... Слышали бы вы, как орал папаша, когда я заикнулся о ней за ужином. А потом — как ревел я, стоя в углу с тяжеленными кандалами на ногах. Да. Эстер... Как обычно, наглость побеждает страх, и я, покачиваясь, иду за стойку. Усаживаюсь на соседний стул. Вот только, заглянув ей в лицо, моментально забываю, что хотел сказать. Я видел такие глаза. В том числе и в зеркале. В которых плещется целое море обиды, и боли, и разочарований, и черт знает чего еще. Нервно отхлебываю. Осторожно касаюсь ее плеча: — Эй, Грейнджер. Ты еще здесь? — Ма-а-алфой, — протягивает она пьяно. — Мне стоит поздороваться? Или мы пропустим это и перейдем сразу... А к чему? Что ты вообще тут делаешь? — Я? — допиваю «дракона», показываю бармену «повторить» и роняю на стойку неожиданно невеселый смешок. Аккуратно, чтобы никто не вляпался, смахиваю его рукавом на пол. — Я, Грейнджер, здесь, ровно как и ты, надираюсь. «Поздороваться» мы оба сегодня, вижу, успели уже как следует. Первый залпом, чтобы справиться с шоком. Грейнджер, сильная Грейнджер, смелая, правильная, даже сказал бы — «железная» Грейнджер. Здесь. Накачивается до путевки в Мунго, давайте будем честными, господа. Пьет чёрно-отчаянно, как пьют те, чьи миры основательно пошатнулись или рухнули с опор. Как я. Но у меня-то мир рушится регулярно и безостановочно, я привык. Впрочем, кто сказал, что я непременно единственный и неповторимый? Это раньше в подобное охотно верилось. Второй «дракон» тоже уходит залпом. — Для начала предлагаю перейти в мой славный темный угол вон там, — взмахиваю рукой. — Не знаю, как тебе, а мне что-то не хочется завтра в газетах читать о беспробудно воюющей с алкоголем героине Войны. Говорю это совершенно спонтанно и вдруг понимаю: действительно не хочу. Черт, ну должно же оставаться в вечно рушащемся мире хоть что-то устойчивое! Что, если не Золотая Тройка? Герои, успешные, лучащиеся улыбками с каждой колдографии. Счастливые. Счастливые же, а? Да, я эгоист. Срать мне на честь и достоинство Грейнджер. Не дожидаясь ее ответа, сползаю с места у стойки и направляюсь под покров моей слепой зоны местного освещения. — Ладно, пойдем, — невнятно доносится сзади. Оглядываюсь. Героиня подливает себе огневиски. Встает — и тут же, качнувшись, хватается за спинку стула, чудом не выплескав содержимое стакана. Да уж... По всей видимости, Грейнджер до сих пор пила разве что медовуху. Она прихватывает и бутылку и, пошатываясь, идет следом. Падает в свободное кресло напротив, с громким стуком обрушивая стакан на полированное дерево стола. — Ну, и? — спрашивает кисло и делает глоток, после которого закашливается. — По какому поводу пьешь? — Вот так сразу, в лоб? Хотя мне нравится твой подход, — неизменная точка-«Грейнджер» почему-то отказывается выстрелить из обожженного коктейлями рта. — Только учти, откровенность за откровенность. Не то чтобы меня тянет открыться... но это как с алкоголем: стоит только начать. В конце-концов — и к концу долгого ряда бутылок от сливочного — она узнает все. Об отце, медленно и страшно умиравшем в Мунго и изводившем нас с таким остервенением, будто боялся не успеть. О Тори. Тори, Тори. Тори, которой срать на сына. Тори, которая так любит швыряться деньгами, что мне пришлось попросить гоблинов наколдовать на ее счет лимит (и вытерпеть чудовищные истерики сначала самой жены, а потом ее матери). Тори, у которой через пару-тройку месяцев после свадьбы начались таинственные неизлечимые головные боли. По вечерам, разумеется. О миссис МакДона и ее чудесных девочках, визиты к которым еще через пару месяцев стали регулярными — кто я такой, чтобы вставать между женщиной и ее головной болью? О себе. Измельчавшем, слившемся с толпой, старательно избегающем всякого ненужного или невыгодного внимания. Полюбившем вечера алкогольного угара с его золотой дымкой забытья, одинокие прогулки по улицам, магическим или магловским, неважно, случайные аппарации и однажды даже влюбившемся в совсем юную проститутку. Которая, впрочем, быстро перебралась из баров и притонов в постели министерских главных. И, конечно же, забыла меня как выброшенные чулки. Странно: пока рассказывал, протрезвел. Да и Грейнджер, смотрю, отошла. Вот только теперь мне слегка страшновато. Дернуло ж, блядь, за язык... Пугают чужие секреты. Слишком много ответственности. Но я же ебаный Малфой. Мы жрем собственный страх и просим еще, блядь. Давай, детка, расскажи, да пожестче. Но откровенничать она пока не торопится: — Круто. По сравнению с тобой у меня не жизнь, а «Сладкое королевство», — фыркает, давясь собственным смешком. — У меня все проще: я с Роном развожусь. Вот так-так. Золотая Тройка окончательно распадается. Вот так всегда со мной: только понадеешься хоть на что-то, как этому приходит пиздец. Впору заняться наведением порчи за деньги. Цирк разрушительных надежд Драко Малфоя, блядь. — Выпьем, в общем... — она чокается с горлышком моей бутылки пива, которое мне уже просто некуда заливать, и немедленно отправляет огневиски в рот. Блядство. Смотрел бы на это вечно. Такое зрелище стоит того, чтобы как следует запечатлеть в памяти. — А как остальные? Забини, Паркинсон, с кем ты там ещё общаешься? — Вот с ними и общаюсь. И с Булстроуд, как ни странно. Все изменились. Все изменилось... На меня накатывает очередной приступ наглости: — Слушай, Грейнджер, а пойдем отсюда? Тут неподалеку сдают комнаты. Я там часто бываю. Не особо-то хочется последнее время оставаться в имении ночью. Последнее время — это года так два. Но об этом говорить уже не обязательно. — Приставать не буду, — ухмыляюсь и, картинно запрокинув голову, допиваю-таки последние пару глотков пива. Глава 2. Сразу за порогом, едва за нами закрывается дверь, подхватываю Грейнджер под локоть и, помедлив секунду, чтобы собраться с духом — и заодно приструнить желудок, — аппарирую. Уф, обошлось. Никого не стошнило, все на ногах, части тела на месте. Мистер Мелкин встречает нас радушной улыбкой: — Мистер Малфой, сэр! Что за прекрасная юная мисс с вами?.. Как обычно, угловой на последнем этаже? — Да, господин Мелкин. Люблю смотреть на Лондон в дождливые ночи. Едва переступаю порог комнаты, как алкоголь, до поры притаившийся где-то в потайном уголке меня, подло, исподтишка шибет в голову. Подгибающиеся ноги, однако, исправно доносят до кресла, а рука с палочкой и непослушные губы успешно выводят заклинание Негаснущего Огня. Камин вспыхивает, освещая номер. Грейнджер усаживается на кровать. Удобное кресло, горячий камин, что там в баре... ага, магловский виски, — приятная собеседница... Чем не хорошее окончание вечера? Стоп. Приятная? Ты это серьезно, Малфой? Блядь. Похоже, что да. Впрочем, в рухнувшем мире возможно и не такое. Как говаривал папаша, если не можешь ничего изменить, наслаждайся процессом. Наслаждался пыточными от Лорда, а, отец?.. — Садись, чего застыла. Будешь? — Вопросительно приподнимаю второй — мой уже налит — стакан. — Буду, — Грейнджер приманивает его к себе палочкой. — За что пьем? Смеюсь во все горло, так, что в итоге закашливаюсь и расплескиваю часть выпивки на ковер: — За семейное счастье, Грейнджер. За счастливую семейную жизнь! Салютую ей стаканом, забрасываю в себя виски и сразу наливаю еще. Левитирую бутылку по воздуху к Грейнджер. Тепло и выпитое расслабляют. Глаза пытаются закрыться, но хрен им. Когда еще я проведу вечер с такой собеседницей? Только ли собеседницей, Малфой? Ну, давай, скажи это себе еще раз. Да, да, блядь. Я все так же ее хочу. Но у меня есть правило: никогда не смешивать женщин, бухло и работу. Так что не сегодня, дорогой Малфой. — Ну, и что думаешь делать дальше? — Дальше? Ничего. А мне надо что-то делать? — лениво отвечает она, стягивая ботинки и забираясь в кресло с ногами. — Разведусь, верну себе свою фамилию, постараюсь сосредоточиться на работе. Ты? — Тебе знать, надо или нет. Я просто спросил. Откровенно разглядываю ее ноги. Хороши. Годы еще не успели. Впрочем, насколько я знаю женщин (а знаю я их хорошо, уж поверьте), такие, как Грейнджер, не стареют, а красиво увядают. Как розы, наверное. А вот как ответить на вопрос, не знаю. Ай-яй-яй, Малфой. Простой ведь вопрос. Да пошел ты к черту, придурок. Как будто мы с тобой не знаем, что на простые вопросы отвечать труднее всего. — Я?.. — Тяну время в ожидании, пока слова тягуче пытаются вынырнуть из глубин вечновоспаленного разума. А впрочем... — Не знаю. Я ни хрена больше не знаю, Грейнджер. Мы учились, воевали, теряли, а теперь долгожданно стали взрослыми — и что? Хочу долить виски, но бутылка неким чудесным образом оказывается пустой. Отбрасываю ее куда-то в угол. Глухой стук. — Наше поколение разбито. Наголову. Скажешь, нет? Одни мертвы, а кто жив, в большинстве вряд ли этому рады. Расползлись по работам, детские мечты остались под руинами школы. Семьи, дети. Ни хрена не знаю и не понимаю, Гермиона. Она ехидно улыбается: — Мерлин, Малфой, я не верю свои ушам. Неужели ты запомнил мое имя спустя двадцать шесть лет после знакомства? — Иди к черту, — смеюсь. — Дурацкая привычка со школьных времен называть вас по фамилиям. Но даже Малфои рано или поздно меняются, представь себе. Почему не сегодня? — Ну, я думаю, что ты все равно сгущаешь краски. Есть те, кто счастливы. Гарри и Джинни, к примеру, — ее рот кривится в подобии улыбки. Любопытная реакция... Да, Поттер счастлив. Ну, он-то точно заслужил это. Больше всех. Хотя мог бы найти и кого получше, чем эту рыжую сучку. Не знаю, как в жизни, а в работе она стерва еще та. Пересекались. — А вообще я очень удивлена тем, что ты рассказал. Мне казалось, что семейство Малфоев обладает уникальным умением приспосабливаться к любым условиям и устраивать свою жизнь наилучшим образом. Твой отец — яркий тому пример. Скажешь, я не права? — Одного примера маловато, не находишь? Да-да, их больше одного, — увидев, что она готова возразить, показываю ей ладонью: «погоди». — Тем не менее, хуевых примеров куда больше. А мой... отец, — слово вылетает плевком, а моя спина невольно выпрямляется, — был просто гнидой. Не надо равнять всех Малфоев по нему. — Не стану спрорить. Хотя точно не ожидала услышать такой его характеристики от тебя. — Ожидания... — Стаскиваю себя с кресла, двигаюсь было к бару, но на полушаге передумываю. К черту, хватит. Подумав, подхожу к Грейнджер и усаживаюсь на ковер перед ее креслом, скрестив перед собой ноги и устроив сцепленные руки локтями на коленях. Поза «Хромой лотос», ага. — Ты сам любил рассказывать о своих родственниках, древности и чистокровности... Ты лучше меня знаешь. Расхаживал по школе павлином, серьезно, — она говорит, но я почти не слышу, захлестнутый внезапный приливом старой боли. — Ожидания, х-ха. А я ожидал, что в свои тридцать восемь буду мелким чиновником с залысинами и беспросветной дурой-женой? Я, Малфой, блядь! Аристократ, мать их! — Речь получается горькой. Куда более, чем хотелось бы. — А хотел ведь жениться на Дафне. Не дали, суки. На тебе малолетнюю сопливую идиотку и место под министерским столом. И не отсвечивай, а то все припомним. Какие тут уже ожидания, Гермиона? Она запрокидывает голову и смеется, на несколько мгновений становясь похожей на ту Грейнджер, которую я помню со школы: — Переживаешь за состояние своих волос? Ты неисправим... А каким ты видел себя в таком возрасте? Чего ты ждал в плане той же самой профессии? — медленно сползает на пол, облокачиваясь на мягкий край кровати. Ее ноги упорно притягивают взгляд. Хочется прикоснуться. Хочется поцеловать эти маленькие пальцы, утопающие в ворсе ковра... Здравствуйте, меня зовут Драко Малфой и я футфетишист. Ну, слегка. Спокойно, Малфой. Не сегодня. Да, да, знаю. Не еби мне мозги. — Не поверишь. Я всегда хотел заниматься зельеварением, — потягиваюсь и, подумав секунду, ложусь на ковер, забросив за голову руки. — Зельеварением и коммерцией. Открыть свою лавку, экспериментировать... Я ведь с детства постоянно терся рядом со Снейпом. Он часто бывал у нас. Наверное, единственный, кого мой отец действительно ценил, уважал и с кем дружил. Самые счастливые моменты детства — когда я крутился возле профессора, — мой голос неожиданно сбивается и вздрагивает, будто пес, — пока он варил что-нибудь. Он ведь на самом деле прекрасно умел объяснять, ты знала? Просто... личные счеты со школьных времен для него так и остались в школе. Вот и отыгрывался на всех... Приподнимаюсь на локтях и пытливо взглядываю в грейнджеровские глаза. Глубокие... Так, прекращай, уебок. — А ты? Занялась в итоге чем хотела? Или тоже... как я?.. — Ну, с моей работой... Ладно, тут я примерно как ты. Отдел магического обеспечения работы Министерства Магии. Не удивлюсь, если ты о таком даже не слышал. Бесполезное отделение с кучей отчетов, которое, по сути, и существует-то только на бумаге. — Надо же. Коллега по бессмыслице. А я торчу в отделе разбора архивов. Малфой-архивариус, — невеселый смешок бесшумно падает на ковер возле моей щеки. — Пыльный мешок. Знала бы ты, сколько там чуши. Хотя попадаются и крайне любопытные документы... Ты знала, что юный Риддл успел поработать в Министерстве? Причем не на какой-нибудь забытой Мерлином должности, как мы с тобой, — подобно заправскому актеру, выдерживаю драматическую паузу: — Отдел по связям с магловским миром. Представь себе. И, к слову, он выдвигал весьма и весьма разумные перспективы. Вот только, насколько я могу судить из тех документов, что нашел, хода ему не давали. Причем и наши, и маглы... Снова ложусь, чтобы не пялиться на ноги Грейнджер. Малфой, еб твою душу. Тебе же не шестнадцать! И нечего списывать это на алкоголь, я прекрасно знаю, что на твой самоконтроль он никак не влияет. — Я не знала, что Риддл успел добраться и туда, но вот то, что ему не давали хода... Ну, скажем так, это меня не удивляет, — она фыркает и отхлебывает виски. Да уж. Кто работал в Министерстве, того мало чем удивишь. — Так а чего ты хотела, Гермиона? О чем мечтала? — Я сильно тебя удивлю, если скажу, что пределом моих мечтаний был мир всеобщего равенства? — с каким-то неловким смехом произносит Грейнджер. — И профессионально я хотела работать в этой сфере, только это тоже пустая формальность. Потом думала пойти на юриста, но мы решили, что я просто не смогу все успевать. В итоге я там, где я есть. Кстати, почему ты так и не открыл собственную лавку? Я не увидела конкретной причины. Тебе же не могли запретить заниматься индивидуальным предпринимательством... — Ты серьезно? — Я даже отрываю затылок от ковра. — Я же Малфой. Упивающийся. Забыла об этом? — Закатываю рукав и показываю пятно белесой ноздреватой кожи на месте Метки. — И не просто Упивающийся, а один из самых, блядь, знаменитых. Встаю и начинаю ходить туда-сюда. Камин — бар — шкаф — камин. Пальцы нервно сжимаются, и мне требуется немалое усилие, чтобы их остановить. Контроль, Малфой, контроль. Но как же больно. Как же, сука, обидно и больно. До сих пор. — О, наш прекрасный закон не ограничивает раскаянных. Но ты ведь не девочка, Грейнджер. Не хуже меня знаешь, как эти пидоры в чиновничьих мантиях умеют отказывать и ставить препоны. Не сдерживаюсь и обрушиваю кулак на ни в чем не повинную дверцу старого платяного шкафа: — Четыре года! Четыре года я, как последнее чмо, ходил по кабинетам, просил, сулил деньги, гнул спину. Я, Малфой! — Дыхание перехватывает. Некоторые раны никогда не заживают. — Всюду отказы. Отказы, отказы, отказы. Плюхаюсь на пол рядом с Грейнджер и откидываю голову на кровать. Держи себя в руках, слабак. Пошел нахуй. Это ты слабак. А я всю жизнь пинаю тебя и тащу на загривке. Трусость твою ломаю, слабость твою. Молчи, сука. Убью. Не убьешь. Я это ты. Нет. Я — не ты. Ты просто призрак в моей голове. Заткнись. — Я сдался, Гермиона, — голос съеживается в хриплый усталый шепот. Так разговаривал отец после собраний Ближнего Круга, когда ему доставалось. — Я устал. Не хочу ничего. Плыву по течению реки жизни, регулярно подслащивая ее бухлом. Добро пожаловать в светлое будущее без Волдеморта, блядь. Все. Я пуст. Слова выплеснулись и оставили тянущую глухую пустоту. Добеседовался, блядь. Так плевать на все, что даже не хочется открывать глаза. — Малфой, ты меня пугаешь. Ты просто не можешь сдаться, — в ее словах явно различаются нотки неуверенности. — И давно у тебя... такие ощущения? — Давно ли? Черт... Я даже не помню, представляешь? Где-то вскоре после войны и покатилось все. К хуям. Свадьба эта ебаная. Первая должность. Получше нынешней. А потом, как обычно и бывает... Медленно. По капле. Там прижали, там отняли, там отодвинули. И вот я здесь, — смех больше похож на всхип, — надрался с бывшей сокурсницей, которая однажды здорово разбила мне нос, и изливаю душу. Или что там у меня от нее осталось. Кое-как забираюсь на кровать. К сожалению, она в номере одна. Но большая. Траходром, будем честны перед собой, господа. — Ты как хочешь, а я спать. Можешь не переживать, я не храплю и не пихаюсь. Отворачиваюсь к стене и прижимаю ладонь ко рту. Вкусываюсь в пальцы. Спокойно, Малфой. Нужно поспать. Просто нужно поспать. — Спокойной ночи, — кровать поскрипывает, Грейнджер задевает мою спину локтем. Как-то слишком осторожно тормошит за плечо: — Поделись одеялом. А то замерзну, если камин погаснет. Грейнджер, Грейнджер. Гермиона. Что стало с тобой самой?.. Это же колдовское пламя. Камин будет гореть всю ночь. Глава 3. Я иду по глухому каменному коридору, загибающемуся вправо долгой дугой. Конца нет и нет. Срываюсь на бег и вдруг едва не врезаюсь в тяжелую окованную дверь. Такую же, какие в подвале поместья. Открываю — и отшатываюсь: на меня надвигается замахивающийся тростью отец. — Ты будешь поступать так, как должно Малфоям! Фигура отца рассыпается серым пеплом, и дверь захлопывается. Снова коридор. Справа и слева теперь двери в ряд. Мне не хочется, но противиться невозможно: заглядываю за каждую. — Сынок... Сынок, помоги мне! — Отец, иссохший, в мятой ночной рубашке, протягивает ко мне с больничной койки дрожащую руку, в которой держит за волосы голову матери с недоуменно-обиженным выражением на странно молодом лице. — Не могу найти остальное, сынок. Помоги! Помоги! Помоги-и-и-и! — Его голос срывается на визгливый старческий вопль. Дверь захлопывается. — Разверни, — улыбается, платина волос красиво струится на еще мощные плечи. — Ух ты! «Старинные яды и противоядия»! Спасибо, пап! — двенадцатилетний я подпрыгивает от восторга и срывается с места, тут же осыпаясь прахом. Отец смотрит вслед и улыбается. Дверь захлопывается. — Я люблю тебя, сынок, — стоит, слегка наклонив голову набок. Лицо обожжено проклятием, правая часть и вовсе обуглена так, что видно мышцы. — Нет, — у меня перехватывает горло. — Не любишь. Никогда не любил. Его волосы вдруг разлетаются радиально вокруг головы и волнуются, как трава под сильным ветром; гримаса гнева обезображивает — хотя куда уж дальше? — маску-лицо: — Ты лжешь! Никогда, слышишь, никогда не смей лгать мне! Вспыхивает, будто спичка. Дверь захлопывается. Открываю следующую. — Ничего, ничего, Драко... — отводит в сторону стакан огневиски, который протягивает ему я-шестнадцатилетний. — Подумаешь, пара Круцио. Бывали собрания и похуже. Сидит в глубоком кресле у камина, низко опустив голову. Дрожит. Нервно сжимает кулаки. — Это огромная честь служить такому волшебнику, Драко. Наш мир гибнет, съеживается, как яблоко на солнце, исчезает в тени магловского, и Темный Лорд единственный, кому есть дело. Единственный! — Слово выходит надрывным и горячим, как признание в любви. Поднимает голову, и я вижу, как из его глаз стекают багровые струйки крови. Только не вниз, а вверх. Капли срываются и медленно взмывают под потолок. — Однажды ты поймешь. — Рассыпается. Дверь захлопывается. Последняя. Открываю — и вижу Эстер. О, Эстер... Доверчиво тянет руки. — Давай я тебя поцелую, Драко! Давай. По щекам катятся слезы. Поцелуй меня, моя первая и единственная любовь. Но едва я отрываю подошву от пола, чтобы шагнуть к ней, как дверь захлопывается. — Нет! Нет! — Колочу в нее кулаками, оставляя кровавые следы, бью плечом, ногами, бросаюсь всем телом. — Нет-нет-нет-нет-блядь-нет-нет-нет! Эстер! Эсте-е-ер! Эстер! Вернись!.. Вспышка. Темнота. Слезы. Эстер. О, Эстер... |
"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом" |