Астроразборы по ГП

Автор: Friyana
Бета:нет
Рейтинг:G
Пейринг:все
Жанр:General
Отказ:
Аннотация:Астрология про всех
Комментарии:
Каталог:нет
Предупреждения:нет
Статус:Не закончен
Выложен:2007-11-02 00:00:00 (последнее обновление: 2007.11.02)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1. Гарри Поттер

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – яркий Солнечный тип с примесью Плутона. Не самый оригинальный выбор для главного героя, ну да ладно, что есть, тоже ничего получилось.

Непослушные, вечно растрепанные волосы, зеленые глаза, не бледная кожа – печать Солнца на челе, признак первый. Полное отсутствие рыхлости и вялости в фигуре – при всей фатальной недокормленности с детства, в Хогвартсе Гарри кормят, как на убой, да был бы толк, что называется. Откормить нереально – он остается худощавым до упора (типично Плутонианская особенность, наравне с черными волосами и временами прорывающимся яростно горящим взглядом).

Жизнелюбие и потрясающий, невыжигаемый, ничем не обоснованный Солнечный оптимизм. Способность увлекаться чем-либо до слепоты ко всему остальному, убеждать – совершенно искренне, без манипуляций, и вести за собой. Способность быть флагом, на который равняются другие и строятся под ним для дальнейших групповых операций (Солнце), пусть даже он не всегда это видит (Плутон).

При этом – каким бы ни был больным для Гарри вопрос личной славы, он к нему все равно неравнодушен. Эта тема есть, и она болезненно акцентирована. Гарри тщеславен, но тщеславен «по-честному» - славы хочет и ею наслаждается, но только заслуженной, и без проявлений внимания со стороны окружающих. Ему не нужно внимание, он лезет глубже – ему нужно уважение и знание, что он – в центре, причем по делу. Солнце, причем с претензией.

Гарри – человек не настроения, но «волны». Он практически не способен сопротивляться тому, что его однажды подхватило и понесло. Ему крайне сложно изменить мнение о ком-то или о чем-то, сформировав его однажды – всегда по субъективным и глубоко личным поводам. Что означает – он, по сути, не способен признавать свои ошибки. В глубине души он панически нуждается в том, чтобы чувствовать себя непогрешимым и успешным – не самая маленькая проблема Солнечных типов.

При всех внешних откоряках, в Гарри есть властность (потребность во власти – Солнце, способность к невербальному силовому управлению – Плутон). Судя по раскладам с Армией Дамблдора, ему нравится, когда люди ему подчиняются, и особенно – когда из этого выходит толк. При полнейшем отсутствии хоть каких-нибудь организаторских устремлений – огромная способность быть лидером. Харизма и личное обаяние (Солнце). И, повторюсь – все до предела искренне. Ни малейшего проблеска таланта к стратегии и тактике, ни малейших попыток просчитать хоть какие-то последствия собственных действий. Голый энтузиазм и воля к победе, помноженные на нечеловеческую удачливость – снова чистое Солнышко.

Но это – на поверхности.

Под наружным Солнечным слоем, как это ни прискорбно – совершенно провальная линия Сатурна. Что, кстати, более чем странно – детство Гарри – это типичное детство Сатурнианца. Лишения и голодание, донашивание обносков за нелюбящими и нелюбимыми родственниками, большие объемы физического труда «по дому», то есть, направленного только на поддержание постоянного порядка – труд без видимых результатов. Отсутствие внимания, любви и ласки, неуютное личное пространство, которому не светит неприкосновенность, общая неухоженность и – естественно – полнейшая замкнутость. И где в результате четкий, сильный, проработанный Сатурн с его жизненной мудростью и старческой усталостью во взгляде, какой положен любой порядочной Золушке? Что мы видим в Гарри, как только его вынимают из привычной среды и перемещают в Хогвартс, в центр всеобщего внимания?

Полное отсутствие собранности и усидчивости. С трудом выдерживаемые рамки распорядка дня. Прямо-таки революционное нежелание подчиняться правилам – и истерический протест против любых внешних ограничений. И ладно бы только внешних – сам себя ограничивать мальчик тоже так и не научился. Сатурн здесь не просто отсутствует, как класс, он зияет черной дырой. Как недостаточность. Притягивая к себе некоторых Сатурнианцев прямо хуже магнита.

Имея великолепную возможность повзрослеть еще до того, как вырос, Гарри благополучно и творчески ее провалил. Он не вынес из многолетнего общения с Дурслями ни тяги к спартанским условиям, ни закаленного в неравных боях терпения, ни той самой доброты, которой обладает каждый нормальный Сатурнианец, понимающий, в чем прикол аскезы и самоограничений.

Гарри не понял. Солнечная линия «передавила» - как и многое в нем, несмотря на совершенно четкие попытки Дамблдора скорректировать ее Сатурниански оформленным детством.

С проявленностью женских планет еще хуже. Судя по описанию, Венера задавлена совершенно – любые попытки пробудить чувственность Гарри либо пугают, либо вызывают неприятие и отторжение (Чжоу Чанг). Он излюбленным образом переводит все на знакомые Солнечные рельсы и дальше воспринимает ситуацию с точки зрения себя, любимого – как он выглядел со стороны, достаточно ли хорошо скрывал свои чувства, и не показалось ли кому, что он был неубедителен в своей мужественности. О силе (точнее, отсутствии силы) Венеры в Гарри можно судить уже по одному тому, что в ситуации, где чувства необходимо решительно проявить, он первым делам пытается их спрятать.

Отношения с Джинни этот факт только подтверждают. Сначала Гарри бродит и напрягается на наличие соперника (примечателен тот факт, что он вообще обратил на нее внимания только тогда, когда обнаружил ее, проявляющую собственную чувственность совершенно не с ним. Обнаружил полную и вопиющую потерю чужой себе преданности. Болезненно выпученное Солнце бунтует). Затем они целуются после матча – и основная мысль Гарри здесь – «Я это сделал!», причем не в смысле поцелуя, а в смысле возврата Джинни на ее законное место. Затем их отношения показаны фоном, по которому видно, что бедной рыжей Уизли досталась в итоге совершенно не Венерианская (чувственная), а вовсе даже совершенно несвойственная ей Солнечная (отражение звезды) и частично Меркурианская (подруга) роль, чему она по своим причинам совершенно не препятствует. То есть, Гарри опять вывернул отношения в привычное для него русло. Сцена их разрыва это только подтверждает – Гарри снова ведет себя, как истинный Солярий. Видит только свои мотивы, «подчиняется высшей цели» и напрочь отрицает, что у него на пути к этой самой цели может существовать потребность в чувственной поддержке.

Луна (глубинная эмоциональность) колеблется между «совсем никак» и «болезненно как-то». Первый признак ее задавленности – отсутствие материнской фигуры рядом. Худо-бедно ее пытается всю дорогу заменять Молли Уизли, и, вероятно, только поэтому функции Луны в Гарри не вышибаются окончательно в никуда, оставаясь больным местом, на которое весьма удобно время от времени давить тем, кому это нужно.

Второй признак негативной, но присутствующей Луны, сам по себе слабоватый, но вкупе с другими – вполне – это до аховости слабое зрение. Гарри не просто носит очки, он без них слеп, как новорожденный котенок. Неспособность воспринимать мир таким, какой он есть, и себя в нем заодно, помноженная на болезненное желание таки заставить этот самый мир превратиться в то, во что очень хочется, плюс отказ от попыток хоть что-нибудь с этим поделать – и в результате имеем глаза, которыми ни черта не видим.

Что, впрочем, правильный Солярий всегда обернет в плюс личной харизме. За все годы жизни среди волшебников Гарри ни разу толком даже не попытался прощупать почву на тему коррекции собственного зрения. Для этого он тут же становится слишком тактичен и робок, предпочитая гордо терпеть неудобства, нежели кого-то напрячь.

Терпел бы он их, если бы они ему действительно мешали! Например, играть в квиддич – если бы вдруг выяснилось, что очки перекрывают возможность быть ловцом и получать заслуженную славу, полагаю, они исчезли бы в считанные моменты. Когда Гарри что-либо нужно, он бывает чертовски убедителен и упрям.


2. Размышления на тему


Первая и самая больная проблема любого Солярия – его непоколебимая гордость. Умереть, но не снизойти до публичного признания собственных ошибок – вот жизненное кредо Солнечных типов, ибо в глубине своего своеобразного понимания мира они всегда приравняют это к публичному же унижению. Солярий не может быть неправ, потому что не может быть неправ никогда, и горе тому, кто насмелится попробовать открыть ему глаза на устрашающую реальность. Из чего следует уж совершенно печальный факт – рядом с Солярием вы никогда не найдете яркую или даже просто сильную личность. Он должен находиться в центре в гордом одиночестве – иначе как все увидят, насколько он в действительности прекрасен? Правда, наивно рассчитывать, что он когда-либо в этом сознается.

Исключение возможно только в одном случае – если сильная личность еще и достаточно умна, чтобы балансировать на зыбкой грани, и не теряя себя, и своевременно уходя в тень, дабы продемонстрировать Солярию свою ограниченность каждый раз, когда в этом возникнут сомнения. Вероятно, нужно быть очень склонным к самопожертвованию человеком и очень любить такого яркого, но такого беспомощного без своей тени Солярия, чтобы выбирать подобную жизнь и подобные отношения.

При этом – серость Солнцу тоже не нравится! Солярий хочет быть лучшим среди лучших, что, очевидно, создает немалые трудности тем, кого он выбирает себе в спутники жизни. Балансировать им, бедным, и балансировать.

Со стороны этот факт, как правило, очевиден, но сам Солярий его не видит никогда и ни при каких обстоятельствах. Ему жизненно необходимо быть непоколебимо уверенным, что в этом мире он один такой – самый-самый. Если подобную уверенность ему предоставить, то получится, фактически, самый лучший вариант из возможных – тогда Солярий окажется способен сделать хоть что-нибудь общественно полезное. Только, если у него не будет сомнений в истинности того, что по определению является наивной глупостью. И окружение – если оно, конечно, правильное окружение – должно просечь фишку махом и всячески поддерживать в нем эту иллюзию. Вот такая подстава.

Окружение Солнечного типа составляется по жесткому принципу – я должен быть ими горд, но они не имеют права меня затмевать. Если кто-то из близких вдруг сдуру вычудит нечто, что Солярий воспримет, как попытку наступить на больную мозоль его вечно трепещущей самооценке – будьте уверены, он принизит непрошенное достижение так виртуозно и творчески, что сомневаться и восхвалять «не того» продолжат только идиоты, которым захотелось покинуть окружение «звезды» навсегда.

Гордится Солярий тоже не кем попало. У него принципы, и довольно, опять же, жесткие. То есть, это как раз тот случай, когда «точка зрения бывает либо моя, либо неправильная». Солярий заворотит нос от любого, кто посмеет придерживаться иных жизненных ценностей – в этом смысле он совершенно неполиткорректен. Хочешь быть со мной рядом – думай, как я, и соглашайся со мной. Шаг влево-вправо приравнивается к побегу в стан врага, а с врагами он не церемонится до такой степени, что временами задумываешься, стоит ли эта, без сомнения, яркая личность, того, чтобы к ней, вообще, приближаться.

Плюс здесь только один, и, полагаю, им одним Солярии до сих пор и живы – они настолько любят образ «себя великодушного», что, встав в царственную позу, не смогут не простить, если перед ними должным образом унизиться. Должным – это, значит, не прогундеть «прости», поползать на коленках или как-то иначе продемонстрировать отсутствие гордости (Солярию неприятны враги без гордости, он тщеславен и в этом), а осознать всю глубину своей ошибки, признать ее и – по возможности – поблагодарить светило за то, что оно помогло заблудшему грешнику вернуться на путь истинный.

Ибо уж что-что, а помогать – всему, до чего руки дотянутся, но желательно великому – Солярий любит так же сильно, как чужое себе потакание. Фактически, он нуждается в этом столь же отчаянно и болезненно, как и в постоянном подтверждении собственной значимости – просто потому, что для него это примерно одно и то же. Я велик – я могу помочь – я должен помочь – я помогаю. Следовательно, я велик. Далее по кругу и до бесконечности.

Из всего вышесказанного самым грустным образом следует, что забитость, робость и пугливая улыбчивость Гарри до начала учебы в Хогвартсе, вовсю проявляемая им и дома, и при первой встрече с Хагридом, и на Диагон-аллее, и в Хогвартс-экпрессе, и на церемонии распределения, на самом деле, не есть признак сильной, активной и правильно проработанной Луны, как чаще всего хочется думать читателям, впервые уткнувшимся в творение Роулинг. Гарри – не пресловутый «добрый, хороший мальчик», которого так тянутся одарить заботой женщины с мощной Луной (Молли), от которого слепнут девочки с нестабильной Луной (Джинни), и на которого мгновенно делают стойку обладатели Луны болезненной и внешне отчаянно задавливаемой (Драко). Все, что так неотвратимо притягивает всю дорогу к Гарри Лунных эмоционалов, наивно полагающих, что у чудо-мальчика ДЕЙСТВИТЕЛЬНО большая душа, на поверку оказывается всего лишь забитым совершенно бездарным Сатурнианским воспитанием Солнцем. И, стоит только сменить обстановку и слегка отпустить тормоза, как вся робость и очаровательнейшая псевдолунная доверчивость Гарри сменяются ярким Солнечным стремлением управлять и проводить в жизнь собственную линию партии (поначалу, впрочем, сойдет и линия признанного авторитета) – жестким, волевым и сопровождаемым агрессивными вспышками в случае сопротивления. Все персонажи, кто ждал от Гарри Поттера глубокого и тонкого душевного мира со всеми свойственными ему проявлениями, круто обломались – хотя, к чести сказать, некоторые очень долго и искренне пытались приспособиться к тому, что есть, в итоге просто-напросто круто обломавшись чуть позже.

Из этого следует еще один вывод, печальнее предыдущего уже просто на порядок. Душевный мир Гарри неглубок, по большей части он вообще, как у любого столь яркого Солярия, довольно плоский, и центральная фигура в нем – он сам, а все остальное присутствует лишь как нечто, в чем он проявлен. Он не чуток, неуклюж и неловок в своих попытках душевных телодвижений. Гарри способен любить только себя в ком-то и в чем-то, только свою роль и свою цель. Любить же в принципе кого-то, отдельного от себя, человека, имеющего свою жизнь и свою душу, он по определению не способен. Он его просто не видит.

А, значит, он вообще не способен любить. И, значит, все, что на протяжении шести книг втирает ему Дамблдор о его мифической «силе, имя которой – любовь» - вранье. И, скорее всего, Дамблдор в курсе об этом с самого начала, как никто, но выбирает именно те слова, которые жаждет услышать так нужный ему Солярий.

Ибо Солярии, как, наверное, уже очевидно, просто предельно легко управляемы. Нужно только знать ниточки и грамотно в правильный момент за них дергать.

Вот тут-то мы и подбираемся ко второй огромной проблеме Соляриев, которую просто виртуозно всю дорогу обходит Дамблдор, но которая, судя по ситуации, просто неизбежно на Гарри рано или поздно свалится.

Самое страшное, что может случиться с человеком Солнца – разочарование. Вы никогда и ни за что не получите второго шанса, если услышите от него – «я в тебе разочаровался». Вы никогда не заставите его вернуться на однажды брошенный путь, если он демонстративно свернул в сторону, обидевшись на что-то, что ему там попалось под ноги. Вы никогда не восстановите его доверие к себе, если позволили доверию подорваться.

Что может разочаровать Солярия? Что для него хуже смерти, хуже публичного унижения, хуже несостоятельности?

Осознание того, что им управляли – именно потому, что управлять собственной жизнью, как ему кажется, имеет право только он сам.

Осознание того, что кто-то прикидывался перед ним глупым, будучи на самом деле хитрым и расчетливым. Позволил ему считать себя «своим», то есть, в случае Солярия – «освоенным», понятым, и в первую очередь «понятость» касается отношения к Солярию – а сам держал камень за пазухой. Солнце не терпит неуважения к себе, а уважение понимает только, как неприкосновенность территории, на которой им принимаются жизненные решения. Солнце искренно во всех своих проявлениях до болезненности, и наивно полагает, что все прочие люди, причисленные к «своим», будут отвечать ему тем же. Солнце превращается в сдутый пшик, если у кого-то вдруг хватит ума ткнуть его носом в то, что он неосознанно выполнял чью-то волю.

Потому что воля для Солярия – это святое. Его воля, естественно.

Он может понять и простить, скрепя сердце, нежелание выворачивать перед ним душу по первому требованию – в основном, все из-за той же позы «себя великодушного». Он способен проглотить чужие ошибки, списав их на глупость и недалекость – он, вообще, довольно легко позволяет другим людям быть глупыми, ведь это так возвышает его самого (впрочем, уважать ему их после этого уже особо и не за что, но продолжать заботиться о глупых и причислять их к «своим» он все же не перестанет). Уж совсем стиснув зубы, если очень-очень надо, он даже стерпит недомолвки во имя великой цели – особенно, если цель как-то пересекается с ним самим, нежно любимым.

Но прямое вранье в ответ на прямой вопрос, после которого Солярий поверил в чужую ложь и позволил себе повестись на ней, напринимал решений, исходя из своей веры – это то, чего он не простит никому и никогда. Это то, что неизбежно заставит его тем самым болезненным образом разочароваться. То, что покажет ему, как сильно он ошибся, поверив – а ошибиться Солярий не может, причины изложены выше. Это то, что действительно способно его сломать.

Поэтому крепко думайте, прежде чем врать Солярию прямым текстом. Упаси Мерлин, он когда-нибудь вас на этом поймает! Кранты придут не просто вашим отношениям и вашим планам на этого человека. Кранты придут ему самому, и, чем глубже и глобальнее была ложь, тем меньше вероятность, что он когда-нибудь сможет очухаться от пережитого унижения и снова засиять перед всеми желающими.

Исходя из того, что Дамблдор в каноне врет Гарри, совершенно не стесняясь и просто с каждой книгой делая все более честные глаза, перспективы выглядят, мягко говоря, ужасающими. Почему ужасающими?

Во вранье вовлечено слишком много людей, чтобы предполагать, что оно никогда не всплывет наружу. Вранье касается слишком основополагающих для Гарри вещей, про которые он прямо и неоднократно спрашивает директора на протяжении всех книг. Наконец, вранье вынуждает его сделать выбор, который он, возможно, сделал бы и без вранья, из одного только Солнечного великодушия, и в этом случае у него осталась бы лазейка к дальнейшему самоуважению… сделал бы, если бы хватило сил.

Сил – на то, чтобы принять правду. Правды Солярии, к сожалению, органически не любят, если она неприятна, при всей их внешней антипатии ко лжи. И выбор Дамблдора с самой первой книги перечеркивает единственную лазейку для Гарри, которая дала бы ему впоследствии возможность выбраться и сохранить себя. Слишком многое стоит на кону, и мудрый стратег, рассудив и оценив риск, не оставляет мальчику шанса, здраво выбрав между благополучием Магического Мира и «слезой одного-единственного ребенка».

Вывод – Гарри Поттер неизбежно умрет, причем неважно, умрет ли он физически в седьмой книге, хотя подобный исход был бы для него наиболее милосердным. Он – жертва, которую (спокойно или нет – не суть важно) платит Магический Мир за собственное выживание. И именно это и есть тот факт, которого он все еще не понял – и который уже поняли те окружающие его люди, у кого есть мозги и толика жизненной мудрости. Пока мальчик пребывает в уверенности, что делает все, что должен, и ему будет, куда вернуться «после» (вот оно, вранье Дамблдора – «ты сильнее тем, что ты способен любить»), прочие люди уже въехали, что возвращаться будет некуда и некому. Достоевский отдыхает.

Возникает вопрос – а какой, в таком случае, была бы правда, та самая которую Дамблдор предпочел скрыть? Она просто лежит на поверхности – если вспомнить планетарную картину психотипа Гарри.

Основной ведущей планетой для него является не только Солнце, но и Плутон.

Плутонианские привязки присутствуют в жизни Гарри буквально изначально – в бессознательном возрасте он переживает катастрофу, оказывается способным противостоять текущему воплощению зла, причем все события плотно и морским узлом завязаны на темную магию (и темного мага). Удача и то, что Гарри все же выжил – ярчайшие доказательства наличия в нем линии Солнца. Сама же катастрофа и сопутствующие ей обстоятельства могут быть следствием только присутствия на нем тени Плутона.

Плутон – планета высшая, то есть, способная, пока ее сдерживают, создавать фон разве что мелкими дискретными включениями, вроде постоянных смертельных опасностей, наличия могущественных (энергетически) злобных врагов, швыряния из тотальной бедности в нежданно сваливающееся наследство и прочей общей напряженности жизненного пути.

Постоянное включение Плутона чревато, ибо способно мгновенно вышибить человека из привычной реальности, до неузнаваемости исказив его картину мира. Что получится, если это все же произойдет?

Неконтролируемый, дьявольский умный, неуправляемый маньяк. Который, как любой маньяк-Плутонианец, посвятит свою жизнь служению высшей силе «справедливого возмездия» – он ее, возможно, никогда для себя не персонифицирует и не обозначит понятием, но ее присутствие будет ощущать всегда. Постоянно, до конца своей жизни – даже если попытается с ней порвать. Но порвать с ней, к сожалению, невозможно – можно лишь перестать ей служить, что сравнимо с побегом из капкана, когда, чтобы выбраться, приходится оттяпать себе половину конечностей. В данном случае, в основном, душевных.

Плутонианская сила – не то, с чем можно поиграться и бросить, выйдя сухим из воды, и в каноне присутствует ярко прописанный Плутонианец, чей пример столь же поучителен, сколь и печален – низшая сила никогда не отпускает того, кто однажды влез в ее щедрые объятия. Это именно тот случай, когда, единожды поддавшись слабости, человек расплачивается годами – и счастлив при этом до одури, что у него, вообще, есть такая возможность. Он слишком хорошо понимает альтернативу. И Дамблдор, глядя на него и принимая решение за Гарри, не может не понимать.

Гарри же альтернативы не видит, что и естественно – ему просто не дали шанса. Как Солярий, он чересчур любопытен, активен и чересчур привык к собственной непрошибаемой удачливости. Он в принципе не подозревает, что бывают бяки, однажды засунув нос в которые, уже не получится высунуть его обратно. Объяснять ему это на словах означает – лишь спровоцировать попытку проверить на практике. Тем более, что Гарри все же не настолько дурак (да и вообще не дурак), и тень Плутона над собой, да и в себе, прекрасно чувствует.

Его реакция на эти ощущения типична для любого, кого подобное касается в первый раз – он напуган. Он в панике и отталкивает от себя все, что приближает его к собственной Плутонианской сути – змееустость, связь с Волдемортом, даже мало в чем повинный Слизерин. Дамблдор проявляет воистину виртуозную дипломатичность, умудряясь и намекнуть мальчику, что Плутон в нем, мягко говоря, есть, и успокоить его враньем, что этой линии ему удастся в самом себе избежать, если очень постараться. Враньем – потому что избежать ее не только не получится, но и придется в какой-то момент максимально активизировать, дабы справиться с чертовым Волдемортом.

Гарри с подачи Дамблдора только и делает, что делает вид, будто мощная потусторонняя сила, раз за разом вмешивающаяся в его жизнь, по факту есть нечто, не имеющее к нему прямого отношения. И, тем не менее, в каком предмете он сильнее всего? В защите от темных искусств. Какой профессией он начинает бредить, как только интуитивно улавливает ее нередкий (но, разумеется, исключительно в благих целях, все для достижения высшей справедливости) контакт с тьмой? Профессией аврора. Кто, в конце концов, сумел стать его единственным реальным, не на словах, другом в мире взрослых людей? Оборотень.

Да, Люпина любят и уважают все, но до настоящих отношений дело доходит только у Гарри – хотя сам Люпин никогда ни от кого не отказывается. К нему просто больше никого так сильно не тянет, как измученных собственным бесконечно угрожающим в любую секунду взорваться внутренним ядерным реактором Плутонианцев. Обоих двух.

Силы Солнца хватает, чтобы Гарри успешно велся на том, что ему скармливает Дамблдор, и закусывал своим неунывающим оптимизмом. Но даже ее не хватит на то, чтобы отрицать очевидное, когда оно вырвется наружу. Тем более – если учесть, что вместе с очевидным наружу вырвется и факт многолетнего вранья Дамблдора – человека, которому Гарри, несомненно, безоговорочно доверял. Которому позволил участвовать в формировании себя, как личности. Который налепил ему розовые очки, позволяющие надеяться на помощь, которая не придет.

Гарри Поттер не способен любить и не способен принять это в себе, поэтому его смерть – вопрос времени. В лучшем случае он успеет при этом выполнить функцию, ради которой все и затевалось. Даже если он выживет в самой битве, что не факт, то ему все равно будет некуда возвращаться, да и вряд ли у него получится подобный финт – сила Плутона, повторюсь, не выпускает из своих цепких лапок то, что однажды заполучила. У Гарри чересчур много шансов стать вторым Волдемортом, настолько много, что проще лишить его даже подобия выбора, чем рисковать. Что Дамблдор с успехом и делает.

Второй не самый невероятный вариант финала – кто-то должен будет попросту убить Гарри после того, как он убьет Волдеморта. И этим кем-то может быть только еще один Плутонианец, но уже без провальной линии Сатурна, то есть, способный удерживать себя в жестких рамках, даже если они разносят его изнутри по частям. И, похоже, что именно изначальное наплевательство Гарри в вопросах самовоспитания в конечном итоге и предопределило его судьбу. Бороться с этим уже поздно и бесполезно – он слишком глубоко увяз, он слишком яркий Солярий, чтобы так круто повернуть на энное количество градусов, не потеряв в самоуважении и самооценке, без которых он нефункционален.

Третий вариант развязки для Гарри (слабо отличающийся от первого) – не физическая смерть, а лишь полное разрушение личности. Не самый невозможный исход для тщательно сдерживаемой годами, а потом одним рывком вырывающейся наружу Плутонианской силы.



Глава 2. Драко Малфой

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – довольно причудливое сочетание архетипов Рака и Близнецов.

Бледность, тонкие черты лица, светлые (и, судя по всему, не густые) волосы. Худоба и подтянутость, несмотря на то, что недоедание в детстве ему определенно не грозило, и при этом – осанка, то есть, никакой Сатурнианской крючковатости и сгорбленности в фигуре. Стало быть, Меркурий.

Драко легко учится, он неглуп, хитер, склонен к манипулированию имеющейся информацией, умело обращая ее в нужный момент против кого надо, определенно не лезет за словом в карман и имеет очень характерную, запоминающуюся манеру говорить – все это признаки сильного Меркурия. Причем, скорее всего, воздушного – у Драко не глухой голос, как у водного Меркурия, не занудно-сухой, как у земного, и не отрывисто-громкий с резкими перепадами интонаций, как у огненного.

С другой стороны – склонность обзаводиться влиятельными покровителями и пользоваться их расположением, невзирая на реальные эмоциональные с ними взаимоотношения (Снейп), склонность переводить личные конфликты на уровень отстраненно-социальных («я папе пожалуюсь, он у меня член Совета Попечителей»), склонность кичиться положением и финансовым состоянием, которое досталось без усилий, по праву рождения, указывают на явное присутствие Юпитера. Но – в Драко нет представительности и авторитетности, он не идеолог и не обладает способностью воодушевлять людей на что-то своей энергетикой (голосом, интонациями, волей). Он может, опять же, лишь использовать отсылки к неким существующим как бы абстрактно высшим связям, то есть, по сути, к чужому Юпитеру («слушайтесь меня, ваши папы моего тоже слушаются» – хотя, кстати, вовсе не факт, что с папами оно там именно так и происходит). Так что Юпитер присутствует и упорно проталкивается на передний план, но сам по себе он слаб и, скорее всего, негативен. А Меркурий за минусом Юпитера – это Близнецы.

Судя по внешнему поведению, Драко упорно пытается корчить из себя властного и влиятельного Юпитерианца, коим не является совершенно. Очевидно, что он лишь копирует манеры с отца, в котором, впрочем, Юпитер отсутствует также, чего Драко, в свою очередь, совершенно не видит, подменяя в своем сознании Сатурнианскую невозмутимость Люциуса Юпитерианским высокомерием. Таким образом, он пытается вытянуть слабо стоящую, хоть и включенную, планету, просто обезьянничая ее проявления с другого человека, не понимая, что и в этом другом человеке ее тоже нет! Драко обречен – такими путями ему властности никогда не научиться.

Впрочем, сам метод наводит на мысли – Драко определенно с нечеловеческой силой завязан на свою семью, раз пытается перенимать качества родителей, даже не разобравшись в них досконально. В его сознании он и род Малфоев как будто неразделимы – в любой конфликтной ситуации Драко ныряет в спасительный сладостный звук собственной фамилии, будто улитка в раковинку, и только потом с новыми силами начинает снова потявкивать на обидчиков – уже оттуда, из безопасного логова. Он даже не пытается добиться чего-то, что характеризовало бы его самого, как личность, предпочитая развивать только те сферы, на которые укажут честь рода вообще и родитель в частности. Он инфантилен и панически нуждается в номинальном покровителе, приобретая блеск и лоск только тогда, когда свет от «старшего родственника» начинает освещать его дорогу – и махом выцветая и тускнея, как только свет меркнет (папа в Азкабане, а Лорд лютует и выказывает недоверие). Все это признаки сильной Луны, причем не просто сильной, а чудовищно акцентированной и при этом несовместимой с образом «значительного, властного человека», коим так тщится казаться всю дорогу Драко.

В конце концов, для Близнецов он просто чересчур злобен внешне – будь тип чистым, Драко получился бы эдаким легковесным Гермесом-вестником, болтающимся между всеми и не привязанным ни к чему.

Он эмоционален, его легко напугать, сбить с толку и заставить сорваться – снова Луна. В стычках он с легкостью, свойственной людям с превалирующей женской планетой, переходит на личности и тычет в больные места, при этом отчаянно пинаясь, бьет «ниже пояса», мгновенно забывая про такие понятия, как «кодекс чести» и «правила боя» – в этот момент взрыва ослепленной детской обиды (меня опять уличили в слабости!) они для него не существуют. Что и понятно – его задели за живое, больное и уязвимое (его ранимую душу), и за это он будет исподволь кусаться с еще большим рвением и жестокостью. Тем более что, судя по тщательно культивируемому образу «хозяина жизни», Драко каждый раз искренне обижает, когда ему тычут в нос тем, что душа у него все же есть. Малфою она не нужна, но, куда от нее деться и как с ней жить, он тоже не знает. Спрятать получается плохо – чтобы научиться так скрывать эмоции, как Люциус, надо иметь такой же крепкий Сатурн, а где вы видели Драко, который радостно накладывает на себя ограничения и невзгоды, считая, что они закаляют дух? Он и в руках-то себя держать даже не пытается научиться, каждый раз срываясь и теряя лицо.

Вообще, все конфронтации, происходящие между Малфоем и кем-то еще, прекрасно укладываются в одну и ту же схему. Сначала Драко, мучимый потребностью утвердить совершенно неживой, но определенно навязанный ему сверху (возможно, всего лишь его собственным странным убеждением в том, что так и должно быть) псевдоюпитерианский образ «я-круче-вас-всех», выбирает любой из пунктов, по которому, по его мнению, он действительно круче, и озвучивает его, не стесняясь. Далее, получив ответ «в тон», Драко морщится, поскольку ему прилетает по его же больной Луне, признавать которую он не желает, звереет и начинает пинаться, пытаясь наказать ту сволочь, которая опять напомнила ему о его проблеме. Сволочь (если стычка не остановлена), естественно, через пару ходов перестает играть по правилам, после чего в дело неизбежно вступают Марсианские расклады – битва слов по эмоциям заканчивается, начинается просто битва. И вот тут-то выясняется, что и силы Марса в Драко тоже нет! Он в принципе не способен ответить на агрессию прямой агрессией в лоб, разве что, предварительно сорвавшись на полноценную масштабную истерику, что с ним за шесть книг случилось один раз, в женском туалете, причем истерика там началась куда раньше самого столкновения, так что, можно сказать, что она просто и не заканчивалась.

Итак, Луна за минусом Марса и Сатурна при непустом Юпитере – получаем нечто, напоминающее Рака.

Кстати, понятия справедливости всплывают в голове Драко столь же мгновенно, как пропадали, стоит стычке развернуться на пол-оборота и пойти уже против него. Как истинный Лунарий, Драко каждый раз оказывается жестоко шокирован подлостью противника, обнаглевшего настолько, что посмевшего дать сдачи его же оружием – впрочем, передергивание и вера в то, во что хочется верить именно в данную секунду, Лунариям, вообще, очень свойственны.

И еще один момент, который невозможно пропустить, рисуя портрет Драко – его неистребимое самолюбование. С одной стороны, это и впрямь похоже на некую самовлюбленность – Драко только и делает, что рисуется и красуется, он демонстративно театрален, и все это могло бы являться Солнечным признаком. Но при этом Драко совершенно не артистичен, даже врет не вдохновеннее прочих, плюс – у него отсутствует тот самый внутренний волевой стержень, который позволяет тому же Гарри временами посылать весь мир к Мерлину и бежать претворять в жизнь собственные идеи. Следовательно, вся зацикленность Малфоя на себе, любимом, идет никак не от сильного Солнца.

С другой стороны – Драко маниакально следит за своей внешностью, он моден, одет с иголочки, идеально (на его взгляд) причесан, он аккуратен до мелочности (почему, возможно, и неплох в зельях), манерен, избалован и теряет немалую часть уверенности в себе, стоит нарушить красоту его образа. Определенно, одной Луной тут не обойдешься, и надо искать влияние еще одной женской планеты.

И, хотя мы, фактически, не видим его личной жизни (не считая невнятной сцены с Панси в поезде), я все равно ставлю на проявленную, пусть и не проработанную, Венеру. Подобный нарциссизм и почти женское преувеличение значимости внешнего облика, если оно не Солнечного характера, более ниоткуда взяться не может.


2. Размышления на тему


Самая большая проблема Рака – это, естественно, его трусость и нерешительность. Никакой внутренней базы к мало-мальски осознанной активности, а в случае Драко – еще и ни одной яркой не то что огненной, а хотя бы просто мужской планеты. Меркурий – штука бесполая и силы не прибавляет, а Луна так еще и слабости со страхами накручивает. Солнце отсутствует, как класс. Марс забит и попискивает из дальнего угла, способный решиться разве что на удар тайком из-за угла, причем желательно – нанесенный чужими руками, чтобы сдачи в лоб не прилетело. Юпитер… с ним, как мы выяснили, отдельно все плохо, а про Плутон можно и не заикаться – его там изначально рядом не лежало. Личность получается достаточно теневая, способная найти себя только там, где от нее не будет требоваться ни сила, ни энергия, ни какая иная активность, в том числе и закулисная.

Но по сюжету и ситуации Драко – фигура совсем не дальнего фланга (как минимум, на его взгляд). Он выставлен в центр, под пристальное внимание, он сын большого человека, на него возложены ожидания, и «все наши затаенно взирают», как же покажет себя наследник влиятельного чистокровного семейства. Ответственность немалая, вот только Меркурианскому Лунарию она совершенно, абсолютно и гарантированно не нужна. Он ее просто не заказывал – ему нечем тащить ее на себе, да, если уж разобраться, и незачем.

Типичный Лунарий болезненно раним, пуглив и робок. Как правило, он чудовищно одинок, в чем, впрочем, вряд ли когда-либо признается, и, несмотря на то, что он болезненно нуждается в близких людях, сближается с кем-то крайне неохотно и со скрипом. Ему слишком непросто открыться, а жить в холодном одиночестве, закрывшись от мира, нереально вовсе. Разрыв с тем, кто ему дорог, способен вырубить Лунария в депрессию надолго – если не навсегда, это уж как фишка ляжет. Что, впрочем, не означает, что он – однолюб. Он просто не любит, когда его привязанность переживает чужую.

Поэтому Лунарий истеричен и плаксив, когда дело доходит до выяснения отношений – страх берет над ним верх каждый раз, когда разрыв еще только начинает маячить на горизонте. И, хотя он непостоянен – именно потому, что его настроения слишком часто меняются – «ту самую близкую душу», если вдруг таковая отыщется, не отпустит от себя никогда и ни за что, вцепившись в нее всеми конечностями похлеще неуравновешенного клеща.

Не ждите от Лунария искренности – «мысль изреченная есть ложь», и в нем всегда непоколебимой каменной глыбой будет сидеть уверенность, что никакие слова и действия не покажут его настоящего. Он выпадет в осадок на неделю, если попробовать намекнуть ему, что вы догадываетесь о его истинных переживаниях – он точно знает, что скрывал их просто идеальным образом! Хотя, на самом деле, чего смеяться – для наблюдательного человека (то есть такого же Лунария) он более чем прозрачен.

Его глубинное кредо – зачем ты слушаешь, что я тут несу, ты мне в глаза посмотри! Лунарий уверен, что, демонстрируя временами чувства и переживания, совершенно противоположные истинным, он, как раз, на истинные и намекает, и это должно быть понятно. А вы как хотели – прямо сказать он вообще не способен, он, во-первых, как заявлено выше, труслив, а, во-вторых, это уже слишком близко подходит к той самой активности в лоб, от которой у него мгновенно начинается истерика. Страстно желая чего-либо, для него душевно важного, Лунарий будет выворачиваться до последнего, как угорь, создавая у потенциальной жертвы (пардон, партнера) ощущение полнейшего сюрреализма и близящейся шизофрении – только что, вроде, сам на что-то там намекал, а, как дошло до прямых выяснений – опять в кусты! А после еще и волком смотрит, а вчера вообще за косички дергал и обзывался, причем обидно обзывался, сволочь. Это – Лунарий, и другим он быть просто не может. Шаг вперед, три назад – Рачья политика, по типу «сделайте это за меня, вы что, не видите – я робок».

Другое немаловажное жизненное убеждение Лунария – если в любой плохой ситуации очень долго и качественно плакать, то рано или поздно обязательно придет кто-то большой и сильный, кто все поправит и наведет справедливость. Даже при том, что плакать громко и вслух Драко не позволяет ни воспитание, ни неоспоримо существующий для него «кодекс чести Малфоев», ни культивируемый им Юпитерианский образ, он, как и все Лунарии, все равно умудряется всем своим видом демонстрировать мощный душевный надлом, при этом (естественно) отталкивая двумя руками предлагаемую помощь (того же Снейпа). Снейп сглупил тем, что предлагать Лунарию что-либо просто глупо – туда надо приходить и молча делать все, что считаешь нужным, проникновенно глядя ему в глаза. Собственно, именно этого он и ждет – только такой подход и снимет с него ответственность за происходящее, и решит его проблемы.

Вообще, насколько легче жилось бы Драко, не отрицай и не прячь он так яростно свою разнесчастную Луну? Может, и легче. Только кто бы ему дал такую возможность – судя по всему (в частности, по степени осознанности задавливания им Луны) Люциус вряд ли одобрил в растущем сыне ее «странные» качества. По крайней мере, раз уж Драко пытается порадовать папу, чем можно – при этом, правда, слегка забывая, что многие последствия его переживаний папу уж точно не радуют – он не может не понимать, что папа желал бы видеть в нем что-то иное. Не стану утверждать, что Пожирателя Смерти. Но не нытика и не эмоционально нестабильного истерика уж точно – а, похоже, что вечно невозмутимый и держащий маску Люциус может воспринимать Луну сына только таким образом. Пример проблемы неправильного воспитания в полный рост – пытающийся ожесточиться в угоду отцу и отчаянно нуждающийся именно в его поддержке Драко никогда, ни при каких обстоятельствах, не сможет пойти к нему со своими реальными проблемами – именно потому, что реальные проблемы всегда будут слишком близки к тому, что Люциус рад бы не видеть в нем никогда. И Драко об этом знает.

А больше Лунарию пойти и не к кому. Такие признают только родовую, семейную близость, до последнего полагая ее присутствующей «по определению», именно потому, что в собственном сознании слабо способны отделить себя от своих предков. Род – это то, что придает Лунарию силу. Единственное, что может ее придавать. В общем, не надейтесь, что ради вас Лунарий когда-нибудь бросит своих маму-папу – это святое, на которое покушаться себе дороже.

Засада начнется, если ему поставить прямой выбор в лоб между мамой-папой и «той самой близкой душой». Результатом будет малоприятное зрелище – просто потому, что выбрать Лунарий просто не сможет. Будет рыдать, привлекая внимание и яростно топчась то по себе, то по «душе», то по маме-папе. Потопчет в итоге всех и утопит в слезах, дождавшись, пока одна из сторон не выберет за него, после чего будет остаток жизни страдать от потери другой. Любой из оставшихся.

Кармическая задача архетипа Рака – сохранение и передача родовых традиций. Так что единственная для Драко возможность сменить сторону и перейти в лагерь противников Темного Лорда – это обнаружить, что его родители такой переход уже осуществили. Второй вариант, слабее первого на порядок – обнаружить, что они уже умерли, и слабость здесь именно в том, что, вдруг ощутив себя «последним из рода», Лунарий вполне способен вывернуться наизнанку, чтобы «не посрамить», несмотря на весь здравый смысл – буде тому вздумается противоречить такому решению. И уж совсем кранты, если, упаси Мерлин, его родители перед смертью об этом сдуру еще и попросили. Ну, или он так понял, что одно и то же.

Сложность в том, что Драко не только и не столько Лунарий, сколько еще и Меркурианский Близнец. Стало быть, у него не одна, а две глубинных проблемы, причем совершенно разные.

Кармическая задача Близнецов, как архетипа – это сбор информации. Они легки (на подъем), контактны (в своем социальном круге – у Драко больной Юпитер), вписываются в окружение (пространственное, когда надо что-то подсмотреть или подслушать), и при этом к полученным сведениям, в целом, непредвзяты. Близнецы – это такой специальный проводник, способный взять что угодно, пропустить через себя и передать куда угодно практически нетронутым. Почему?

Потому что они не способны вычленять из информации глубинный, скрытый смысл и подтекст – для этого они слишком поверхностны. Запоминая и проглатывая массу различных учений, теорий и взглядов, они в принципе, по сути своей не понимают, что такое этика, мораль, нравственность и прочие философские критерии. Из чего следует, что они не понимают ПРИНЦИП, по которому люди выбирают для себя различные точки зрения и потом их придерживаются.

Близнец способен повторить за кем-то набор убеждений, выучить его и потом рьяно придерживаться сделанного выбора, если так будет удобнее. Он может принимать ту систему ценностей, которая сейчас важна для тех, от кого ему что-то нужно. Но своей системы ценностей – выстраданной, осознанной, прочувствованной – у него не будет никогда. Во-первых, она ему не нужна и вообще мешает, а, во-вторых – он и не способен ее создать.

Не стоит думать, что Близнецам это дается легко. Они тратят годы, прилагая массу усилий, чтобы выглядеть, как «нормальные» люди. Для них отсутствие собственных взглядов на жизнь – такая же ахиллесова пята, как для Рака – его трусость перед лицом прямой агрессии. Рак делает все, чтобы доказать, что он «может и в рыло дать», при этом все же не решаясь в это самое рыло задвинуть хоть однажды. Близнец кичится и кипятится, доказывая, почему его белое – это белое, а не красное с полосами, при этом минуту спустя с легкостью перекрашивая белое в черное и с болезненной пылкостью утверждая, что так всегда и было.

Не пытайтесь поймать Близнеца на несоответствии его теорий с его же теориями. Теория у него одна, «общая», причем сразу – «всего», и лучше не применяйте к ней философские понятия вроде морали. Для него это – набор слов, специально призванный на то, чтобы указывать ему на его идеологическую «инвалидность». Близнец чувствует себя убогим, когда видит, как другие с легкостью принимают решения, исходя из собственных убеждений, потому что сам способен делать это, только следуя понятиям «интерес», «любопытство», «новизна», «простота», «легкость» и им подобных. То есть, куда ветер подует.

Ситуация, сложившаяся по сюжету с Драко, проста и глупа до слез. Как хороший сын своего отца, он всю дорогу тупо следует наложенным на него сверху принципам, честно не понимая, по какой еще причине, кроме социальной, они могут отличаться у других людей. Если папа сказал, что грязнокровки – дрянь и позор Магического Мира, значит, уважать и защищать грязнокровок могут только те, кто приближен к ним социально – такие же грязнокровки, отступники от идеологии чистокровный семей (Уизли), популисты (Дамблдор и Компания) и те, кому нужна любовь черни (проканает и Поттер). Но, например, на вопрос «почему именно и для чего Поттеру нужна любовь черни?» Драко сам ответить уже не может. Как и на вопрос – что именно плохого в грязнокровках, иначе он бы хоть раз аргументировал свои наезды на Гермиону. Он просто повторяет то, что ему – и вовсе не внушили, кстати, а представили, как допустимую к заучиванию версию – не задумываясь, чем эта версия лучше других.

Неважно ему потому что, чем она лучше. Ему не лучшая нужна, а работающая и ведущая его к определенной родом Малфоев цели.

Не забудем теперь, что Драко – еще и Рак, и семья для него важна просто до идиотизма. То есть, когда дело касается семьи, просто так взять и отбросить что-то, что говорил папа и поддерживала мама, он органически не может. А дать этическую оценку сложившейся к финалу ситуации самостоятельно – да ему и нечем ее давать.

Его идеально загнали в угол – и Лорд, давший задачку, и Люциус, воспитавший то, что воспитавший, и Дамблдор, выжидающий максимального срыва, причем не важно, насколько осознанно. Драко, как Рак, не может отказаться от шанса «отмыть доброе имя» посаженного в Азкабан отца. Как Лунарий же, он не может согласиться принять чью-то помощь, тем более – о ней попросить. Как Близнец, он не способен подумать головой и решить, чего именно он желает добиться, к чему хотел бы стремиться – к финальному переходу на сторону Ордена Феникса или к вступлению в ряды Пожирателей Смерти. Это уже из области ценностной этики, то есть – вопрос не к нему. И, наконец, как представитель Рачьего Марса, убить Дамблдора он тоже не может.

И не сможет. И не думайте, что он этого не понимает – шесть лет толком Поттеру в глаз дать не мог, а тут такое надо из себя выжать.

Кстати, попытки Драко добраться до директора опять же выдают именно Рачий Марс – все обходными путями, чужими руками, ибо иначе он просто ничего сделать не сможет. И то – истерика, как мы видим, нарастает, и не слабо. Еще б ей не нарастать – Драко уж как только не демонстрирует весь год, в какой он, пардон, заднице, и хоть бы одна зараза пришла и вмешалась! Поневоле заистеришь.

Добавьте к этому, что Драко все же не уверен, желает ли он получить помощь именно от Дамблдора, или от Снейпа, или от спустившейся с небес тени Мерлина. Он просто хочет, чтобы все закончилось. Достали ребенка – ему и так любая Марсианская активность хуже кости поперек горла, а тут сразу на убийство решись. Так что вполне понятно, почему он на него не решается. Изначально было понятно, в общем-то – совершенно согласна с мнением, что Лорд и ставил перед Драко невыполнимую для него задачу. По своим причинам.

И поэтому результат закономерен. То, что еще только грозит случиться с Гарри, с Драко уже произошло, причем банально и прозаически.

От хваленой Юпитерианской маски ничего не осталось – ошметки полетели в стороны, когда Снейп за шиворот вытаскивал его, провалившего миссию, с поля боя, да еще и прикрыл спинку. Дальше, скорее всего, тоже прикрывать будет – куда его теперь, такого. Но Юпитер у Драко – не настолько акцентированная планета, как Солнце у Гарри, так что тут остается малюсенькая надежда на то, что Малфой хоть теперь догадается отодвинуть его в сторону, как не имеющий отношения к реальной личности. Не нужны Драко властность и представительность, как бы он ни лез вон из кожи, убеждая себя в обратном.

И комплекс Рака (трусость), и комплекс Близнецов (отсутствие личной этики) встали перед ним в полный рост. Для него это то же самое, что разочарование для Гарри, и, как и куда жить дальше, ему решать – не перерешать. При этом не стоит думать, что, убедившись в собственной трусости, Драко получит возможность осмелеть. Ему придется продолжать жить со своим Рачьим Марсом, зная, что он – такой. Равно как и со своим Близнецовским Меркурием. Привет его Малфоевской гордости, то есть, пардон, Луне, на семейных традициях зацикленной.

Возможностей научиться чему-либо у Драко сейчас ни на грош не больше, чем всегда. Разве что стоит все же учесть доведенную до полного коллапса Луну – вот здесь, кстати, возможны сдвиги. Сомневаюсь, что после года прессинга, сцены на башне и бега с препятствиями через бой на ночной территории Хогвартса Драко продолжит отрицать свои Лунные качества. Впрочем, их признание ему сейчас мало чем поможет – поведение он вряд ли изменит, тут уже внешняя ситуация не позволит.

Что касается его пресловутой системы ценностей – Драко мог бы сменить сторону, да, но к тому нужна масса условий. Первое и немаловажное – у него, вообще, должен быть выбор. В том смысле, что перечень взглядов другой стороны (с обоснованием) он откуда-то должен узнать. Сейчас они ему неизвестны – он совершенно не врубается все шесть лет, ПОЧЕМУ Дамблдор, Поттер и прочие фениксовцы ратуют за то, за что они ратуют. Вот если ему кто-нибудь разжует – тогда пожалуйста. Выбрать одно из двух Близнецы уже способны, надо только дать им путь разрешения этого ценностного конфликта.

Второе условие – еще более немаловажное – Лунный контакт. Тот самый, глаза в глаза, «я тоже знаю, что такое страх» проникновенным голосом, или еще какая аналогичная тема. Тут не в словах дело, естественно, а в резонансе душевных переживаний, причем тянуть надо именно силой Луны, а не ее акцентуацией. У Драко, к примеру, акцентированность планеты есть, а силы нет. Вот и ждет всю дорогу сильного Лунария, который придет, возьмет за руку и уведет в рассвет, распутав между делом весь клубок проблем, в котором Драко уже и сам благополучно запутался. В общем, надо помочь ему принять эту самую шестнадцать лет отрицаемую Луну.

Третье условие – непротиворечивость с семьей. Семья должна либо погибнуть смертью храбрых, либо сама перебежать к иным горизонтам, либо так или иначе одобрить его выбор. Иначе никуда Малфоя не увести, от семьи-то. Никакая трусость не перевесит.

Ну, и под завязку – ему неплохо бы объяснить, что он не виноват. Что он повел себя оправданно, что его можно понять, что, вообще, блин, мальчик, это не твоя война, иди в тенек и посиди, мы все решим, все будут довольны. Кроме тех, на кого тебе и так плевать. По Луне погладить, короче – и заодно вывести из этического конфликта.

Что характерно, в самой сцене несостоявшегося убийства монолог Дамблдора именно с этих точек зрения разыгран, как по нотам. Подозреваю, что умный старик прекрасно понимал всю дорогу и проблемы Малфоя, и его метания, и его потаенные пожелания. Уж слишком аккуратно и вкрадчиво, не обрывая того самого Лунного контакта, он разжевал ему, что маму Орден спасет, это не проблема, самого Драко тоже прикроют, мы тут все не настолько сволочи, я в тебя верю, я ВИЖУ, черт возьми, в тебе то, что ты боишься увидеть сам, я вижу в тебе лучшее, чем ты о себе знаешь, иди сюда – и я помогу тебе это принять, ты станешь собой, ты будешь жить, ты не останешься должен никому, а с Лордом мы и без тебя разберемся.

И Драко на это – покупается! Что характерно, опять же. Кто бы сомневался.

Остается за кадром вопрос, было бы в планах Дамблдора переманить Драко прямо тут же, или он планировал всего лишь дать нужный толчок, оставив подготовленное поле для действий Снейпу и дальнейшей жизни. В любом случае, пинок имеет шансы вырасти во что-то значительное, если кто-то линию Дамблдора продолжит. Кто-то, у кого хватит и силы Луны (душевности), и силы Меркурия (грамотного ментального окучивания).





Глава 3. Рон Уизли

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Рыбки с ощутимой Марсианской примесью.

Огненно-рыжие волосы, веснушки, не темная кожа, привычка кидаться в драку прежде, чем толком объявят к ней повод – Марс присутствует, но это все, что о нем можно сказать. Нет пылающих глаз, нет агрессии, нет неконтролируемых взрывов… Ну, то есть, взрывы-то, как раз, очень даже есть, вот только чересчур выглядывают из-за них совершенно не Марсианские уши. Все «припадки ярости» здесь есть банальное следствие нездоровой эмоциональности, причем настолько нездоровой, что даже при внешне довольно легком и поверхностном характере на самые порой ничтожные раздражители идет глубочайшая реакция. Марс попутно включается, но, похоже, по большому счету его не так уж и много – Рон не агрессивен и не горазд в запале прошибать лбом стены. Возможно, именно потому, что его всегда есть, кому остановить, а в иных случаях он в драку просто не лезет.

Рон рассеян, невнимателен и учится спустя рукава. У него отвратительная память, довольно примитивная даже для подростка речь и ограниченный круг ментальных интересов. Его способ выражения мыслей порой напоминает ту собаку, которая все понимает, только сказать ни черта толком не может. Меркурий, похоже, здесь слаб настолько, насколько это, вообще, возможно – как водится, притягивая выраженных Меркурианцев.

При всей внешней отстраненной пофигистичности Рона по отношению к эмоциональной и чувственной сферам, в просторечии именуемым личной жизнью, он патологически в них нуждается. Он зависим от мнения матери, признает ее власть над собой и при всем своем недовольстве ею не склонен «рвать корни» - даже та малая, как ему кажется, часть ее внимания, совершенно определенно ему нужна, пусть он и не в состоянии ни удовлетвориться ею, ни потребовать больше. Рыбье качество – страдать молча, вместо того, чтобы хотя бы поговорить (провальный Меркурий вообще сразу ставит под сомнение возможность хоть какую-то проблему в отношениях решить переговорами).

Рон заботится о Джинни, ревнует Гермиону и вообще, похоже, способен на искреннюю эмоциональную привязанность – правда, не бытового, а, скорее, возвышенно-отстраненного плана. «Смотреть на вас мне столь мучительно, что лучше я совсем уйду» – такой Рыбий подход к отношениям лучше всего описывает поведение Рона перед балом на четвертом курсе, когда эта глубоко выстраданная истина вылезла на свет божий, дабы Рон мог искренне швырнуть ее впоследствии в лицо обалдевшей Гермионе. Не нуждайся он в девушке, история с Крамом зацепила бы его не больше, чем Гарри. С другой стороны, не будь он Рыбой, чувства проявились бы раньше и куда как проще.

Венера присутствует, но, будь она просто сильна, Рон был бы романтичным и галантным кавалером, а мы имеем зажатое, нуждающееся в понимании и такте существо. В такте – потому что признавать собственные потребности Рон не больно стремится, а удовлетворять их в глубине души более чем желает. Стало быть, Венера не сильна, а экзальтированна.

Как и положено Рыбе, Юпитер в задатках имеется – Рон амбициозен, и неслабо. Его первая реакция на Гарри Поттера характерна до не могу – ты тот самый? Ты знаменит! О, да ты еще и храбр! Любопытство прет изо всех щелей – я сижу рядом с Тем-Самым-Мальчиком! Я с ним разговариваю! Причем подобострастия пока нет. Оно появится позже, хотя, похоже, сам Рон его появления так и не отследит.

Итого по планетам: Юпитер плюс Венера минус Меркурий – получаются таки Рыбки.

Рон – единственный из Уизли (не считая Перси), кто откровенно стыдится собственной бедности, пусть и не признаваясь в этом. Для него важен социальный статус, хотя воспитание всеми силами задавливает эту важность в глубины подсознания – снова Юпитер. Он будет презирать того, у кого есть деньги, если этот человек посмеет продемонстрировать ему, что финансовая пропасть между ними существует и она заметна. К прочим Рон равнодушен, но эта связка из денег и демонстрации выводит его из себя. При полной, в общем-то, всю дорогу индифферентности Гарри к Малфою, именно Рон, единственный из всей троицы, готов бросаться на Драко чуть ли не с разбега каждый раз, как только завидит на горизонте. И тот не остается в долгу. Почему такая почти личная вражда?

Они делят внимание Поттера, как две влюбленные девицы, каждая из которых внимания хочет и к нему стремится, но в глубине души совершенно не уверена, что получит и заслуживает. У Рона тут неоспоримое преимущество – еще бы, он умудрился отвоевать Гарри у Малфоя с первой же встречи (не у кого попало, Малфои и Уизли – это ж почти что Монтекки и Капулетти с их кровной враждой и взаимным презрением, о которых, как водится, всерьез помнит только младшее поколение). Гарри не просто предпочел Рона – он публично оскорбил Драко, отказавшись протянуть ему руку! Тогда как самого Рона буквально только что кормил лягушками. Хороший трофей для вечно неудовлетворенной жизнью Рыбки, и хороший флаг, чтобы прикрываться потом от собственных комплексов при каждом удобном случае.

Впрочем, Рон с Гарри за это весьма щедро расплачивается – правда, так, как это умеют Рыбы. То есть, становясь в нужных местах кривым зеркалом и всеми силами отражая именно ту действительность, которую жаждет увидеть партнер, приходя на помощь, где позовут, и бесхребетно помалкивая там, где не велено подавать голос.

Рыба – страшное существо, особенно для людей, склонных к самообману.

Рон явно не тянет на лидера. Он с детства на вторых ролях, младший брат при выдающихся старших (уж слишком по-разному выдающихся, чтобы можно было на что-то рассчитывать), он донашивает за ними обноски и не по каждому празднику получает долгожданную игрушку. Косвенные указания, но на вполне Рыбью судьбу. Это не Сатурн, вынуждающий с малолетства привыкать к лишениям и ограничениям. Это общий фон не-достатка, не-благополучия и не-комфорта, тонким налетом существующий поверх удачного, в целом, бытия – в душевном смысле.

С другой стороны – удачного для кого? У Рона любящие родители и братья, у него дружная (в большей своей части) и теплая семья, не страдающая излишним пессимизмом или склонностью впадать в уныние. И, тем не менее – сам Рон в него не просто нередко впадает, а, такое ощущение, что в глубине души из него и не выходит. Правильная Рыба страдает всегда, а, когда нет повода, то – просто, потому что жизнь такая. Это ее суть, она так мир воспринимает.

Все реплики Рона о родителях и их заботе пронизаны прорывающимся сквозь все понимающую тоску раздражением. Ему грустно, что собранный ему в дорогу сэндвич снова с тем, что он не любит – но на самом деле ему грустно, что внимание и силы матери рассредоточены по семерым детям, и ему – как он весьма эгоцентрично уверен – достается меньше, чем другим. Его свитер не того цвета, его мантия слишком стара, его палочкой пользовался Чарли, а крыса принадлежала Перси. Рон лишен возможности даже завести себе лично свое, отдельное домашнее животное – что уж говорить о новой одежде или метле? Бедный мальчик, не досталось ему в жизни счастья.

И так бы и оно и выглядело, если бы не его братья. Те самые, которые выросли у той же мамы, получают от нее те же свитера домашней вязки и те же сэндвичи на дорогу. И при этом не ходят с видом людей, замученных душевными терзаниями и тяжестью несправедливости мира. Все это наводит на смутные мысли, что проблема не в семье и бедности, а в голове у Рона, настырно ищущего повод, чтобы обоснованно и глубоко завуалировано пострадать – причем желательно такой, который нельзя изменить. Кроме Рыб, подобной особенностью в Зодиаке больше никто не грешит.

Рон – тактик-шахматист, а не стратег, он не продумывает и не анализирует ни события, ни собственные поступки и реакции. Он импульсивен, но импульсивен, скорее, интуитивно – при всей проявленности Марса, дающего Рону и вспыльчивость, и стремление решать проблемы криком и кулаками, он безволен и пассивен, реально не делая ничего, чтобы поводов для нытья стало хоть чуть поменьше. Он не в состоянии изменить свою жизнь самостоятельно; все, на что его хватает – это втихую завидовать более активным и успешным братьям (а таковые они у него все, даже сумевший перешагнуть через барьеры воспитания Перси) и с тоской вздыхать, глядя на старые мантии и очередной домашний свитер нелюбимого цвета. Даже бурная коммерческая деятельность близнецов в Хогвартсе при всей внешней заинтересованности Рона ею зацепила его лишь краем – в вопросах финансов Рыбы ужасающе бездарны. Причем не потому, что не способны просчитать выгоду, а именно по причине своей безвольности и упрямой склонности до последнего плыть по реке только вниз, да и то лишь со скоростью течения.

Рон подвержен чужому влиянию и, скорее всего, даже признает это за собой – он нуждается в сильном плече, которым жаждет восхищаться, и обладатель которого не должен презирать его за его слабость. Потому как, опять же, восхищаться он мог бы и братьями, и на них же и опираться, но те поголовно – сволочи, и бедного Рона шпыняют почем зря. Гарри Поттер на их фоне – идеальный партнер, несомненно, даже если забыть, что он еще и боевой трофей, которым приятно размахивать.

Кстати, еще один до жути Рыбий поступок Рона – это его совершенно мазохистская ссора с Гарри на четвертом курсе. Амбиций в мальчике так много, что они лезут через край и временами передавливают даже разумные и осознаваемые потребности. Ему пришлось в итоге выворачиваться наизнанку, проявляя максимум тактики при явно идиотском выборе стратегии (Рыба, что с нее взять), чтобы все же помириться с другом, без которого он снова стал серой тенью с безликой жизнью, каким и был до него.


2. Размышления на тему


Ни одно создание в Зодиаке не делится с такой мрачной и бесповоротной отчетливостью на высшую и низшую октавы, как Рыбы. Да, проявления любого из знаков различаются в зависимости от того, на какой ступени находится принадлежащий к ним человек, но только у Рыб пропасть между ними настолько огромна.

Низшая Рыба – это мусорная яма Зодиака. Здесь пластичность становится бесхребетностью, а восприимчивость и отзывчивость трансформируются, превращая Рыбку в полупрозрачную бескостную медузу, способную не только принять любую форму, но и изменить по заказу свою сущность, структуру и состав, дабы иметь способность проявлять нужные окружающей среде (в данный момент) свойства. Не самое плохое качество, если не считать того, что, грубо говоря, добра от зла низшая Рыба совершенно не отличает, и поэтому вляпаться может во что угодно, с одинаковым рвением стремясь стать незаменимой рядом с тем, кого пытается отражать, будь он хоть чертом, хоть ангелом.

Рыбу нельзя обвинить в предательстве – она не предает никогда. Она просто каждый раз, оказываясь рядом с впечатляющим ее человеком (а впечатлить ее несложно, она теряет волю при виде струящейся силы и лучащейся к ней лично доброжелательности), пытается создать для него максимально комфортную атмосферу, перестраиваясь практически мгновенно и в доли секунды переставая быть тем, чем являлась для кого-то другого. Поэтому в чем еще Рыбу нельзя обвинить, так это в глобальной преданности кому-либо. Она любит только до тех пор, пока сидит именно на этих коленях и кормится именно с этой руки.

Любая Рыба проще всего гребет до мира собственных фантазий, спонтанно выпадая туда из реальности, как только последняя ставит задачку чуть сложнее, чем дважды два. В мечтах у Рыбы всегда все гармонично, и, если высшая ипостась способна, не напрягаясь, протолкнуть свои мечты в жизнь, то низшая безвольна ровно настолько, чтобы подобного и не пытаться хотеть – ей не нужен гармоничный мир, ей нужны гармоничные фантазии. То есть, вы, конечно, может попробовать помочь бедной страдалице и подкорректировать окружающий мир, чтобы Рыбе было теплее и комфортнее, но, скорее всего, она обзовет это вмешательством в ее личные свободы и будет продолжать обоснованно страдать – именно потому, что страдание и есть ее настоящий комфорт. Правда, не стоит наивно надеяться, что она позволит кому-либо спокойно думать о себе подобную чушь.

Добиться реакции от Рыбы очень легко, но это не значит, что при этом от нее можно добиться настоящих чувств. Кидаясь с кулаками на Малфоя, крича на рискнувшую связаться с Крамом Гермиону, вываливая тонну возмущения на занявшуюся, наконец, своей личной жизнью Джинни или хохоча над проделками близнецов, Рон, как Рыба, в глубине души каждый раз прячет нечто совершенно иное. Его истинного отношения к происходящему ни его поступки, ни его слова не объявляют и не характеризуют. Что именно он прячет – вопрос когда-то открытый, а когда-то совершенно прозрачный, факт в том, что в эмоционально значимых ситуациях он никогда не демонстрирует того, что чувствует на самом деле. При всей его кажущейся простоте и открытости он абсолютно закрыт ото всех, в том числе и от Гарри, тогда как Рыба высшей октавы была бы на его месте предельно искренна и вывернута наружу – в любой ситуации без лишних жестов и намеков создавая неуловимую ауру доверия еще до того, как прозвучат первые слова.

Еще один факт в пользу принадлежности Рона к Рыбам низкого уровня – его реакция на ситуации, когда он оказывается обязанным кому-либо, за исключением провального и неинтересного ему Меркурианского плана (то есть, не считая учебы). Например, после чемпионата по квиддичу, когда Гарри что-то там ему подарил, Рон встал в позу и кочевряжился вплоть до рождества – хорошо, хоть не непрерывно – пытаясь вылезти из чешуи, но расплатиться и не остаться должным. Искренне не видя разницы между подарками и подачками, он не способен перешагнуть через собственную гордыню, в глубине души всегда ставя знак равенства между несамодостаточностью и унижением, не понимая, что самодостаточность – качество, вообще-то имеющее весьма слабое отношение к бытовым вопросам.

Неудивительно, что Гарри не сказал ему, куда дел выигрыш Тремудрого турнира. Рон и это благополучно отнес бы на счет своих долгов.

Рыбы высшей октавы имеют железобетонный иммунитет против фобий любого пошиба – они просто выше всей этой астральной мути на порядок, и даже способны, если приспичит, с легкостью навесить подобные страхи на окружающих (или столь же изящно и незаметно убрать), хоть и не понимают никогда, как именно они это делают. Рон же не только панически боится пауков, ему хорошо бы вообще когда-нибудь пережить свой страх – не то, что разбираться с чужими. Высшие Рыбы молчаливы и загадочны – Рон болтлив. Они способны передавать словами невербализуемые переживания – Рон же их словами, скорее, скрывает.

Рыбьи свойства лезут отовсюду, куда ни ткнись, вот только качеством Рыба, похоже, не вышла.

Кармическая задача Рыб состоит в самопожертвовании, но не бесцельном, а приводящем к взрывному духовному росту окружающих (хоть сам Христос и Козерог, но христианство – учение, Рыбье до мозга костей, и его жертва – самый простой тому пример). Рыба должна, просто обязана уметь относиться к миру так, чтобы видеть одновременно и его несовершенство, и свою в нем пассивно-любящую роль, именно отстраненной и возвышенной любовью изменяя его мелкие огрехи. Она должна быть покорна своей судьбе, понимая, что только так можно вычистить из собственной души грязь гордыни и суетности, получив взамен возможность любить.

Рон изначально отрицает окружающий мир, в этом его основная и глубинная проблема. Даже Перси, пойдя против родителей и привитых ими принципов, более смел и честен сам с собой – ему не нравится результат, и он пробует по-другому (не стану утверждать, что это – его личное решение, но тем не менее). Рону результат не нравится также, но сделать хоть какие-то телодвижения – да что там, решиться хотя бы на мысленные потуги! – в сторону возможных перемен ему в голову не приходит. Возможно, в первую очередь, потому, что любые перемены начинаются с принятия того, что уже есть – а есть бедность, в которой Рон – так же, как и Перси – винит родителей.

Однако тут в ход вступают жесткие принципы (Юпитер силен, от него никуда не деться) – Рон, как Рыба, неразвитая до убожества, видит мир плоским и состоящим из двух ограниченных крайностей. И родители в нем – на той же стороне, что и Гарри, спорить с которым Рон по определению не готов, пока находится под неотразимым влиянием его силы и решительности. Зажавшись в тисках этической проблемы, которую он (как и все Рыбы, скажем честно) придумал себе сам, Рон бьется, хватая ртом воздух и шлепая хвостом по бокам, но не может найти выхода. Ему не хочется повторять судьбу отца и матери – и он не может, да и не желает, идти против них, против Гарри и всех, кто за ними стоит. Осознать же, что сторон может быть чуть больше, чем две, да и вообще – одно с другим слабо связано – Рыбе не дано. У нее повод страдать иначе пропадет.

Это тупик, не выйдя из которого, Рон не сдвинется никуда.

Он ноет и хнычет, барахтаясь в унылых тяготах собственных будней, и только яркость приключений, в которые он вечно втаскивается следом за неуемным Поттером, спасает от того, чтобы объявить свою жизнь неудавшейся и, как любая Рыба подобного пошиба, начать тихо спиваться (скуриваться, скалываться или любым другим способом скатываться по наклонной в низшие слои тонкого мира). Такое ощущение, что, убери Гарри – и реальность Рона тут же снова потускнеет и облезет, явив глазу все свое неприкрытое убожество. А приключения дают шикарнейшую возможность продолжать предаваться самообману, делая вид, что это У НЕГО САМОГО, а вовсе не у Поттера, к которому он присосался, яркая и насыщенная судьба.

Рон не думает о будущем всерьез – пожалуй, он единственный из прописанных персонажей, кто не делает этого никогда. В его мечтах, как очевидно следует из канона, есть лишь продолжение череды цветных вспышек, которые дарит близость Гарри. Главное – не отставать от Поттера, и эту мысль Рон помнит всегда и твердо. Гарри идет в авроры? Отлично, я тоже. Никаких попыток прикинуть, нужна ли эта профессия лично ему и будет ли, вообще, ему комфортна жизнь сотрудника спецслужб. Будет – если Гарри рядом! Прямо страшно подумать, что будет, если Гарри в один прекрасный момент испарится с горизонта Рона Уизли.

Хотя, впрочем, результат получится вполне предсказуемый. Если Рыба высшего плана воспринимает страдания почти с искренней благодарностью всевышнему как раз потому, что под их влиянием действительно духовно растет, то такая, как Рон – потому, что они позволяют уткнуться в них носом и не делать более ни черта. Нет более запойных алкоголиков и упертых наркоманов, нежели ушедшая в мир фантазий Рыба – а уйти туда ей мало того, что регулярно есть соблазн, так еще и поводы иногда жизнь подкидывает! И тогда, например, можно сесть и оставшиеся лет пятьдесят творчески барахтаться в воспоминаниях о том, как однажды лунным вечером (или солнечным утром) Рыбе было хорошо. И горе тому, кто попытается вытащить ее наружу и заставить жить. Жизнь меркнет по сравнению с незамутненной чистотой ее страданий.

Подстава в том, что в мире Роулинг нет и не может быть места тому пути, который – единственный – мог бы сделать из Рона то, что предполагалось природой. Сложись ситуация иначе и не представляй она к финалу шестой книги разыгранный, как по нотам, шахматный этюд с предопределенным финалом, Рон вполне мог бы попробовать найти себя – в первую очередь потому, что путь Гарри тоже не был бы столь печально и бесповоротно предопределен. Да и вообще – не факт, что «сильным плечом» для нашей Рыбы в итоге оказался бы именно Поттер.

Пока Гарри рядом, Рон неизбежно будет гоняться за приключениями (то есть, за Поттером, по сути), убегая при этом от своей жизни. Но, не будь в мире Темного Лорда, приключений могло бы и поубавиться, да и Гарри, скорее всего, не отрицал бы так перепугано собственный Плутон, а смолоду вляпался бы в совершенно другие игры, от которых Рона (есть слабая надежда) могло бы мгновенно отнести за километр, почуй он в Гарри жесткость по отношению к себе – а игры с Плутоном вполне могли бы такую жесткость в Поттере сформировать.

Рыбий потенциал, по идее, должен развиваться в совершенно конкретную сторону. Не случайно ситуация воспитания Рыбы – это тот самый фон не-достатка и не-благополучия, в котором и вырос Рон. Рыба должна смолоду видеть все реалии нуждающегося в любви и заботе мира, дабы со временем найти точки выражения и приложения этой любви. Развитая ее ипостась способна, как никто, ощущать проблемные точки и шероховатости – что в людях, что в ситуациях, что в обществе в целом – и уметь их незримо заглаживать.

Талант Рыбы впечатываться в партнера с размаху всей душой и по самые уши в высоком варианте предполагает способность изящно и незаметно, буквально на тонком плане вычищать при этом его энергетический фон, оттягивая на себя всю накопившуюся астральную грязь и небрежно сплевывая ее в сторону, максимально этим расслабляя и давая необходимый отдых. Эдакая «маленькая женщина рядом с большим человеком», незаменимое существо для того, кто много трудится ради общего блага и не успевает заботиться о себе.

Низшая же Рыба – это прилипала, которая на полноценный симбионт не способна даже близко. Она – всего лишь банальный паразит, не умеющий заниматься собой самостоятельно и жаждущая, что ее напичкают нужными эмоциями. Присасываться и вытягивать энергию она может, но не ту, что мешает жить и творить, а как раз ту, на которой партнер жить и пытается. От воли партнера тут уже мало что зависит, но лучше ему быть посильнее и с желаниями своей сдуру прикормленной Рыбы совпадать – иначе она выжрет сама все, что сочтет нужным, предварительно вымотав эмоционально, как заправский вампир (и вновь невольно вспоминаются ссоры Рона с Гарри, Джинни и Гермионой).

Любые попытки Рыбы вписаться в меркантильный и жестокий реальный мир заранее обречены на провал – она чересчур бесхребетна по своей сути, чтобы выдержать конкуренцию и вытоптать себе место под солнцем. Ее удел – быть либо отражением того, кто вытопчет все за нее, либо (в совсем уж положительном варианте) – тем светочем божественной любви, который способен растворять мрак в душах даже законченных негодяев, даря им прощение, очищение и перерождение. Но, поскольку до роли матери Терезы Рону, как до мировой олимпиады по зельеварению, то максимум, на который он мог бы быть способен – это стать тем самым штатным душевным ассенизатором при ком-то великом. К слову сказать, великие люди к Рыбам вроде Рона и сами тянутся – ну, нравится им, когда кто-то так качественно отражает их великолепие!

Самое обидное, но от того не перестающее быть бьющим в точку определение для мужчины-Рыбки такого уровня – лузер. Сам по себе Рон не способен добиться совершенно ничего при всем его выраженном Марсе – активность есть, зато нет ни ума (Меркурия), ни воли (Солнца). Не самым лучшим образом воспитанный и прущий, где не надо, Юпитер, дал куда большие амбиции, нежели Рон в состоянии удовлетворить, при этом не вдолбив в его рыжую голову, что к честолюбию и далеко идущим планам (ну, мечтам в данном случае) неплохо было бы сначала приложить и голову. Подумать, то есть – а реализуемые ли все это, вообще, мечты? Или мы тут себе сами полноценное ложе для дальнейших страданий заранее копаем?

Путь аврора для Рона неприемлем даже в том случае, если Поттер сумеет остаться рядом, и будут они служить на благо общества бок о бок. Нет в Уизли ничего, что склоняло бы к подобной работе, кроме совершенно зачаточных Рыбьих задатков вычищать грязь отовсюду, где она есть (ему и их-то, похоже, никогда не развить). Рыба на войне способна быть лишь медсестрой – или священником, провожающим в последний путь павших воинов, но и то, и другое Рону, как очевидно, весьма не близко. А уж воин из низшей Рыбы просто никакой – она сломается и сопьется через пару действительно кровавых драк и ситуаций, где надо будет принимать решения самостоятельно и быстро, да еще и не только за себя.

Рон мог бы найти себя в искусстве, будь у него хоть малейший талант к чему-либо, кроме фантазий, бегания за Поттером и шахмат. Он мог бы стать хорошим мужем для сильной и деловой женщины, согласись он на столь немужскую роль и умудрись до нее дорасти – чему не сбыться, ибо путь от паразита до полноценного симбионта чересчур длинен и тернист, да и подразумевает куда более глубокий внутренний мир и совершенно иную степень внутренней честности, нежели та, на которую Рон с грехом пополам согласен.

В описанной каноном ситуации Рон оказывается зажатым между ужасом от перспективы собственного безвольного и апатичного будущего в отсутствии Гарри с одной стороны, и самим Гарри с его самоубийственными планами и выходками – с другой. Честное слово, просто от души надеюсь, что в финале Рон падет смертью храбрых (ну, или просто – случайно оказавшихся рядом). Это будет куда как лучше, нежели обнаружить себя беспомощным, потерянным и одиноким – а такой исход неизбежен, поскольку уж больно притянутым за уши кажется возможное счастье Гарри. Если Поттер и не умрет, то вряд ли потащит в будущее балласт в виде Рона Уизли – сдается мне, ему будет слегка не до того.

А, подхвати Рона, как переходящее из рук в руки красное знамя, Гермиона Грэйнджер – смерть в бою для самооценки и гордости мальчика была бы менее болезненным событием, нежели то, во что превратится в этом случае вся его дальнейшая жизнь. Потому как – не вижу я предпосылок, дабы наша медуза вдруг стала личностью, способной если и не быть собой, так хотя бы помогать быть собой другим.





Глава 4. Гермиона Грэйнджер

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Меркурианская Дева с Солнечными вкраплениями.

Внешность Гермионы в каноне описана, как ни странно, пролетом – изначально упоминаются густые, копной, волосы, да выступающие вперед зубы, да и то – от этого дефекта девушка худо-бедно на четвертом курсе таки избавилась.

Она решительна, у нее сильная воля, в ней есть стержень, не позволяющий терять себя даже рядом с таким мощным Солярием, как Гарри. Но этот стержень не Сатурнианский, а, скорее, Солнечный – во главу угла ставятся именно ее убеждения и решения, а не законы внешнего мира. Да, в ее принципах следовать правилам, но, если честно, уж больно легко она их каждый раз нарушает, пусть и за компанию с мальчишками, чтобы говорить о реально проработанном Сатурне. К тому же, из нее паршивый воспитатель, а любой мало-мальский Сатурнианец скорее утопит своих подопечных в ледяной воде, чем даст им поблажку. Не вызывает сомнений, что и Гарри, и Рон – ее подопечные, но при всех потугах привить им хоть какую-то усидчивость девушка каждый раз уступает и идет на поводу у чужого разгильдяйства. Это даже наводит на сомнения, так ли уж ей, и впрямь, нужно, чтобы мальчишки чему-то научились.

Если предположить, что стержень Солнечный, то все становится на свои места. Гермионе действительно не важен реальный результат ее нравоучений и проповедей – ей важен образ себя проповедующей. Прочие ее образы в эту схему также прекрасно вписываются – более чем нередко, вставая в позу и вкладывая массу сил в какое-либо дело, она не интересуется итогом своих действий, упиваясь самой позой. Артистические таланты в ней присутствуют – это видно по тем редким моментам, когда она врет, на первом курсе в истории с троллем и на пятом, заманивая Амбридж в Запретный Лес. Врет, надо сказать, неплохо и вдохновенно.

Но при этом ее сложно назвать рисующейся, в ней нет склонности быть в центре внимания, она не тянется к свету рамп и равнодушна к массовому поклонению или порицанию. Ей важнее, чтобы в ней признавали недюжинный интеллект – Солнце есть, но Меркурий перебивает и зашкаливает.

Гермиона умна и занудна, с этим даже не поспоришь. У нее энциклопедическое мышление, она легко и без напряга переходит на околонаучный язык, отвечая на уроках – чем, честно говоря, в каноне мало кто может похвастаться – она искренне полагает библиотеку источником нужных ей знаний и непоколебимо уверена, что хорошая успеваемость в школе есть именно то, что необходимо для успешной профессиональной деятельности в будущем. Меркурий выражен максимально, причем именно в Девьем варианте – четкая быстрая речь, внимание к мелочам и деталям, не по возрасту обширный словарный запас плюс действительно энциклопедический ум, способный выдать ответ на практический любой вопрос, если этот ответ вообще можно найти в книгах. Впрочем, если можно найти только вопрос, то оно тоже ничего не меняет – Гермиона и в этом случае до ответа рано или поздно докопается.

Заслоняющий все Меркурий легко принять за ведущий аспект ее личности (как и Солнце у Гарри), но, как и в случае Гарри, все не так просто. Под отшлифованным и блистающим Меркурием, если присмотреться, обнаруживается совершенно провальный, хоть и выпяченный, Юпитер.

Гермионе – даже при том, что она, магглорожденная ведьма, уже стала одной из лучших учениц школы волшебства – никогда не сидится на месте. И ее социальные проекты были бы смешны, если бы не были так грустны.

Такое ощущение, что у нее просто бзик на теме справедливости или несправедливости служения – и это касается не только домовых эльфов, она в принципе не может не встать в стойку каждый раз, когда речь заходит о социальном неравенстве (иначе с чего бы она так взъедалась каждый раз, когда упоминают ее происхождение?), что только подтверждает выраженность Юпитера. Правда, будь он и впрямь сильным, ее действия не были бы столь бестолковыми и направленными непонятно куда. Будь он просто пораженным, из девушки перли бы непомерные амбиции и жажда формальной власти, чего тоже в каноне не наблюдается. Юпитер присутствует, но он провален, как планета в изгнании либо в падении.

Правда, и падающим он быть тоже не может – такой аспект, скорее, дал бы «комплекс Чингисхана» и стремление изгаляться, раз за разом заставляя окружение выражать своему вожаку признательность и преданность все более извращенными способами. С некоторой натяжкой еще можно поверить в падающий Юпитер Тома Риддла, но никак не Гермионы Грэйнджер.

Следующий немаловажный момент жизни гриффиндорки – ее личная жизнь, в каноне прописанная вроде бы походя, но на самом деле громко вопящими, хоть и неброскими, штрихами. Ситуаций к разбору, по сути, две – Гилдерой Локхарт на втором курсе и Виктор Крам на четвертом.

Персонажи, навскидку между собой совершенно не связанные, если не принимать во внимание тот факт, что для Гермионы первейшим и неоспоримым авторитетом всегда является книга – а книг о себе и своих деяниях Локхарт написал немало, и все их прилежная девочка, как и положено, прочла еще до начала учебного года. Сравним с Крамом не реального, а мифически выписанного во множественных автобиографиях преподавателя Защиты – и красная нить засияет так, что начнет лупить по глазам.

Как Меркурианка – а, тем более, Девья Меркурианка – Грэйнджер, видя в книге информацию, противоречащую реальной жизни, испытывает примерно то же ощущение, что и математический модуль, когда его заставляют поделить что-нибудь на ноль. Она зависает и впадает в ступор, ибо печатное слово для нее – свято. Неразвитый в силу юного возраста и пока только набирающий обороты Меркурий цепляется за единственно возможное решение – игнорировать не укладывающиеся в книгу факты и продолжать верить в то, что написано. А написан человек яркий, сильный, смелый, не боящийся заглянуть смерти в лицо, а опасности – в затылок, с легкостью рискующий собой и не стыдящийся своей популярности. Три в одном – мощный Марс (сила), твердокаменное, но не выпяченное Солнце (воля), и стоящий за ними активный Юпитер (слава) – вот и весь секрет дороги в сердце Гермионы Грэйнджер.

Крам, к слову, как спортсмен, занимающийся весьма травматичным и опасным видом спорта, тоже Марсом не обижен, не назвать его волевой личностью сложно, да и со славой у него отношения, можно сказать, сложились. Не то чтобы Гермиона теряла волю при виде чужой известности, нет – она не из девочек-фанаток, мечтающих о великом. Она мечтает о равном – а равным, по ее мнению, может считаться только тот, кому испытания медными трубами до такого же факела, как и ей самой. Определенно, Юпитер у девушки в изгнании, причем не в Близнецах, а в Деве – ведь она-то испытание властью до пятого курса если и проходила, то только в теории и в фантазиях. И, тем не менее, это важно – чужой сильный, но положительный Юпитер. Когда свой провален, всегда в партнерском компенсируешься.

Это полбеды, хуже с Марсом, ибо проявленность Марса у самой Гермионы отсутствует. Здесь нет этой планеты ни со знаком плюс, ни со знаком минус – Грэйнджер не страдает ни агрессивностью и попытками бросаться в бой прежде, чем станет ясно, с кем воюем, ни трусостью и стремлением отсидеться в тылу, пока наши гибнут за правое дело. Будь Марс Гермионы отрицательным, имела бы место та же компенсация, что и с Юпитером. Будь он положительным, это вообще был бы зачудительный признак попыток действительно найти себе равного – как в случае с Солнцем. Но Марса у девушки – ни сильного, ни слабого, ни доброго, ни злого – нет. А тяга к образу «мачо» есть, и немаленькая.

Сразу напрашивается вопрос – какая именно часть Гермионы так тянется к грубой мужской силе? Подобное возможно только в одном случае – при совершенно кривобоком и при этом мощном негативном стоянии Венеры.

Гермиона аккуратна и одевается строго, по форме и без изысков, так что по ежедневным проявлениям ее Венера выглядит просто-напросто отсутствующей. И так бы оно и было, если бы в каноне не был описан именно ее женский образ – по сути, всего один раз, на рождественском балу. И этот образ – совершенен, недаром даже вроде бы знающий ее вдоль и поперек Гарри с первой пары взглядов не признал свою лучшую подругу в неизвестной красавице. Так что вопрос об отсутствии Венеры снимается – если и предположить, что Гермиону одевал кто-то другой, у кого есть и вкус, и стиль, то носила все это она весь вечер сама. И из образа при этом не выпадала ни чуточки. Девочку, Венера которой выключена напрочь, можно обрядить хоть в королеву, и она все равно останется неуклюжей шваброй в плохо сидящем на ней красивом платье. Здесь же такого не наблюдается даже близко.

Всем своим повседневным поведением личную жизнь Гермиона вроде бы отрицает – она не красуется, не флиртует ни с кем, не раздает авансы никому, кроме Локхарта на втором курсе (даже в истории с Крамом этот момент либо нарочно замят, либо Виктор и впрямь влюбился в «библиотечную крысу», разглядев одно под другим). Венера есть, но ее как бы и нет – или все годы в Хогвартсе девушка воспринимает не как свою жизнь, а как «рабочий период», когда не до чувств, что маловероятно – даже настолько гипертрофированный Меркурий не вычеркнет того, что перед нами – подросток со всеми полагающимися возрасту переживаниями.

Следовательно, стояние Венеры сильно, но негативно, судя по кособоким проявлениям.

А Меркурий минус Юпитер минус Венера – знакомьтесь, это Дева во всей красе.


2. Размышления на тему


При всей кажущейся простоте, Грэйнджер – персонаж весьма и весьма неоднозначный. На первый взгляд, все элементарно – и, если не копать глубоко, Гермиона выглядит на редкость цельной личностью, особенно на фоне остальных. Она знает, чего хочет, у нее пропасть и тьма тьмущая успешно используемых сфер для самореализации, она – человек, без сомнения, сильный, яркий и уж точно не живущий чужой жизнью.

На второй взгляд все уже не так радужно. Начнем с многострадальных эльфов.

Как Дева, видя несовершенство в каком-то из участков системы, Гермиона каждый раз кидается «наводить порядок». Тут стоит заметить, что о том, что такое «порядок» в понятии Девы, лучше вообще не распространяться – нормальные люди в этом существовать не могут, поскольку любые проявления жизни (то бишь хаоса) будут безжалостно приравнены Девой к беспорядку и уничтожены на месте. Красоту цветущей розы (или прелесть зарождающегося чувства) Дева пытается понять, сосредоточенно выдрав все лепестки и детально изучив каждый. Она из тех людей, которые расставляют в шкафу книги по алфавиту и аккуратно надписывают каждую баночку с приправой на кухне (и хорошо, если при этом не заводят каталог, в котором указано, где какая баночка обязана стоять). Лишить Деву порядка означает упасть в ее глазах ниже плинтуса и, в лучшем случае, занять после этого в ее жизни место бесповоротно нуждающегося в опеке существа – кстати, в этом смысле совершенно неудивительно и понятно, почему Гермиона именно так обращается и с Гарри, и с Роном – они оба бардачники.

Обнаруживая бардак в любой части окружающего мира, Дева ведет себя одинаково – подправляет «кривую», на ее взгляд, часть. Проблема в том, что, если к беспорядку в квартире такой подход применять можно и нужно, то несовершенство системы подобным образом не лечится. Система – это нечто, выстроенное, в первую очередь, идеологически. Нечто, состоящее из множества слишком связанных друг с другом частей, чтобы можно было безболезненно изменить одну, не развалив все целиком. Нечто, имеющее фундамент, на котором выросло то, что выросло, и ничего другого вырасти уже не сможет. Как глупо надеяться, что, впихнув на восьмой этаж дома «недостающий» бассейн, в итоге не получишь груду развалин, так глупо и полагать, что, освободив повязанных кучей правил и законов эльфов, добьешься мира и гармонии во всем мире.

Но именно этого факта Дева в упор не осознает. С ее болезненным пристальным вниманием к деталям и мелочам она являет собой как раз тот случай, когда человек «за деревьями леса не видит». Познать суть, цель и смысл существования всей системы в целом Деве не дано, ее ум устроен иначе и воспринимает мир разделенным на простые и понятные формы, нуждающиеся в доработке. Отрицательный Юпитер не позволяет охватить взглядом всю задачу, его широта и размах Деве недоступны, и поэтому она не способна ни управлять, ни строить нечто глобальное, ни совершенствовать уже выстроенное. Точнее, может – но только под жестким руководством Юпитерианца, только в четко оговоренных пунктах, и никоим образом не самостоятельно.

Поэтому мои глубокие сожаления тем фикрайтерам, кто спит и видит Гермиону чуть ли не Министром Магии и директором Хогвартса в одном лице – управленческие должности Деве недоступны по определению. В этой роли она выглядит еще плачевнее, чем усаженная в мягкое кресло Рыба – хотя бы потому, что тут же рьяно бросается в идиотские и невыполнимые частности, разрушая основы.

Именно Дева может начать латать прорехи в бюджете, не понимая, что этим обнажает другие, более важные, его пункты, или кидаться в социальные программы типа «повысим налоги богатым и раздадим излишки бедным», не прикинув, что взятки от тех, у кого она сейчас что-то отнимает, и составляли, вообще-то, треть поступлений в бюджет.

Проект «освободим эльфов» обдуман и осмыслен примерно до той же степени, если не меньше, и совершенно очевидно, что бедные домовики с их реальными проблемами, по сути, Гермионе до факела. Она готова отмахиваться от них и их попыток что-то на данную тему прояснить так же свободно, как отмахивается от любого, кто против идеи. Кстати, даже ее шапки и носки, судя по канону, «слабо друг от друга отличаются», а вы покажите мне Деву, которая будет создавать несовершенную вещь! Разве что – если на вещь ей глубоко при этом положить, на самом-то деле, да и на тех, кто будет ее носить.

Зачем, казалось бы, вообще Гермионе эльфы? У нее нет болезненного желания спасать всех и каждого – иначе она бы только и делала, например, что радостно писала рефераты за Гарри и Рона, а в каноне мы видим регулярный и неизбежный скандал вокруг каждого списывания. У нее есть, мягко говоря, странные попытки поправить любое несовершенство мира, причем не ради славы или общего блага, как было бы при положительном сильном Юпитере, а ради торжества своего понимания порядка. Общее благо здесь, к сожалению – лишь декларируемая ценность, поскольку о реальных эльфах Гермиона не думает совершенно. Подкидывая им одежду, она не пытается выяснить результат, позволяя себе думать, что ее радостно «взяли», она не начинает пропадать сутками на кухне, как только ей становится известно, как именно туда пройти, а ведь домовиков там – целое гнездование, иди и изучай проблемы целевой аудитории, пока не надоест. Даже видя страдания Винки, она делает вывод не о том, как плохо эльфу (существу, судя по всему, с совершенно явным импринтингом на хозяина), оставшемуся не у дел, а о том, насколько глубоки и мерзки корни многовековой привязанности слуг к господину.

Вывод напрашивается один, все тот же самый – Гермионе неинтересны реальные эльфы с их реальными проблемами. Она не жаждет какого бы то ни было результата своей деятельности. Она наслаждается процессом – как прекрасна я, заботящаяся о мировой справедливости.

В ее отношениях с Гарри и Роном, которые, если вглядеться, строятся по тому же принципу, вывод применяется с аналогичным успехом. Гермионе не важно по большому счету, научатся ли мальчики тому, чему им в школе положено научиться, раз она позволяет списывания и берет на себя все, что взваливают – и, тем не менее, занудствовать и капать на мозги она за все годы так и не перестает. Почему? Все потому же – как прекрасна я, толкающая мудрую речь неразумным подросткам. Тщательно скрываемое, но оттого не менее заметное Солнце жаждет компенсации, и медленно формирующийся и набирающий обороты синдром навязчивости красной нитью проходит через все повествование.

Гермиона в мире волшебников – пария по происхождению, что бы ни говорили на эту тему Дамблдор, МакГонагалл и прочие уважаемые ею люди. Она – грязнокровка, и она это знает. И помнит об этом всегда, выползая из шкуры, но стараясь оправдать доверие людей, приславших ей черт знает когда письмо из Хогвартса. Неглупая и прилежная девочка, она ведет себя так, словно письмо ей написали авансом, дабы впоследствии убедиться, не прогадали ли, взявшись учить магглорожденную ведьму.

Честное слово, иногда гипертрофированное желание не быть худшей выглядит еще грустнее, чем нежелание бороться за свое место в мире вообще – в первую очередь потому, что все достижения самой Гермионе, похоже, не нужны совершенно.

Кармическая задача Девы – подчистка мелочей, вылизывание и доведение решенной кем-то другим задачи до отточенного финального блеска. Ее принцип – «делать надо хорошо, плохо и само получится» (кто бы объяснил Гермионе, что это относится не только к учебе или работе, но и к личным отношениям, и ко всему остальному). Проработанная, сильная Дева отдает себе отчет в том, что у нее разбегаются глаза при виде большой задачи, поскольку количество мелочей, из которых та состоит, не поддается подсчету. Она не станет хвататься за проекты в одиночку, не полезет туда, где нужно предварительное создание идеологической базы и не возьмется заниматься чьим-либо воспитанием, потому как – вот уж чего без сильного положительного Юпитера (да и Сатурна) хрен добьешься!

И, тем не менее, каноническая Гермиона все это делает – или, вернее сказать, пытается. Налицо мощное отрицание собственных жизненных задач и перекрывающие их попытки компенсироваться в том, что ей по определению не дано.

Самая большая проблема любой Девы – это социально одобренная необходимость адекватно реагировать на свои и чужие чувства и все, что с ними связано.

Венера в Деве – штука, на слабонервных зрителей явно не рассчитанная. Конечно, любая падающая планета в проявлениях извращается, как может, демонстрируя при этом просто бездну фантазии, но этот случай – один из самых горьких и печальных. Грустнее, наверное, только Луна в Скорпионе, когда вся глубинная эмоциональная жизнь превращается обладателем аспекта в холодное оружие, и рубит оно непрерывно, то есть по чему попало. Вылечить нельзя, можно только рядом не стоять – если, конечно, вы не мазохист.

Во-первых, Девья Венера совершенно, ни грамма, не смыслит в чувствах. Она проницательна и умна, пока речь не заходит о силовых раскладах – в глубине души любая Венера в Деве спит и видит, что ее подавят, додавят, и выдавят-таки из нее «настоящую любовь». Все потому, что чувствовать, как все, она попросту не умеет. Не дано. Ум Девы зациклен на беспрерывном функционировании настолько, что препарирует и анализирует каждый нюанс собственных переживаний.

Во-вторых, она же во всем пытается быть совершенной. Ее выворачивает наизнанку при мысли, что есть простейшая сфера, в которой любой идиот способен добиваться успеха, а она, умница-разумница, хлопает глазами и в упор не понимает, что к чему и почему. Комплексует при этом почем зря, всеми силами демонстрирует успешность в других областях, громко заявляет, что всякие там чувства она видала далеко идущими лесом, и при этом – безмерно страдает от того, что не понимает, то ли она – душевный инвалид, то ли весь мир вокруг дружно придуривается.

Влюбиться по уши и потерять рассудок Дева не способна. Точнее, если у нее все в порядке с головой – потому что иногда, бывает, крышу срывает напрочь, и нет зрелища печальней, чем слетевшая с резьбы Дева. Обычно такое случается в весьма юном возрасте – повзрослев, она за свои мозги держится покрепче и подобного уже не допускает – и всегда характеризуется наличием всех признаков маниакально-депрессивного психоза. Дева теряет покой и сон, не видит ни черта, кроме любимого, раскрашивает его в самые что ни на есть приятные себе тона, в упор не замечая реальных черт, носится за ним, как угорелая, впадает в агрессию, если попробовать открыть ей глаза, и может даже на время лишиться своей неизбывной мелочности и брюзгливой занудности. Одним словом, перестает быть собой совершенно – история с Локхартом в каноне иллюстрирует этот этап просто отлично.

Дева – не романтик, и ее влюбленностью движет не желание реализовать девичьи фантазии. В ней вопит стремящийся к совершенству педант, требующий, вынуждающий ее быть не хуже других. Если все вокруг влюбляются, я тоже должна – эту истину Дева знает с пеленок, поскольку читает книжки, смотрит кино и вообще потребляет полноценную дозу помешанной на межполовых отношениях цивилизованной человеческой культуры.

И, однажды решившись, она, фактически, сносит себе башню самостоятельно, отключая мозг в попытках понять, что ж там такое интересное весь мир находит в этих самых чертовых романтических отношениях. Смотреть на это действо тошно и жутковато, одно радует – долго такое не длится. Организм рано или поздно возьмет свое даже у свихнувшейся Девы – и одной попытки ей хватает, обычно, на всю жизнь.

Пережив подобный кризис, Дева меняется раз и навсегда, причем, как правило, все еще в юном возрасте. С этого момента она принимает для себя собственный доходящий временами до цинизма практицизм и хотя бы внутренне перестает корчить из себя романтичную барышню. Она знает, что ничего не чувствует, и с успехом заменяет сердце разумом, принимая решения головой во всех сферах, включая секс, замужество и прочую личную жизнь.

К сексу Дева относится в лучшем случае, как к полезному для организма виду зарядки (разрядки). Неземные страсти с ней невозможны в принципе, и возвышенному романтичному юноше в ее постели и жизни по большому счету делать нечего, разве что зарабатывать себе комплекс неполноценности. Трезво подходя к выбору партнера, Дева никогда не ввяжется в ненужные или неперспективные для нее отношения. Слово «любовь» в своем лексиконе она спокойно заменяет словом «забота», а слово «хочу» – словом «надо». Мои сожаления тем фикрайтерам, кто пытается пробудить в Гермионе всепоглощающую чувственность – ей там просто не из чего будиться.

Решив, что кто-то из мужчин ей подходит, Дева не станет ломаться и ждать у моря погоды. Скорее всего, она выдаст избраннику ключ от квартиры, сообщит, куда класть газеты, в каком порядке поливать цветы и чем кормить рыбок, и отчалит на работу, поскольку у нее плотный график и жесткий распорядок дня. У нее всегда график, куда ни ткнись. Она по нему взрослеет, выходит замуж, рожает детей, делает карьеру и покупает новые тряпки. Мужчине остается только вписаться, так как изменить Деву нереально, каким бы уродским и притянутым за уши ее жизненный план со стороны ни казался.

Идеальный для нее вариант – это партнер с собственным графиком, увлеченный своими делами, в меру восхищающийся ее талантами к наведению порядка и ценящий ее маниакальную мелочность. Если рядом с ней вдруг оказывается человек рассеянный и мечтательный, которого надо заставлять и пинать, дело плохо – с таким созданием Дева может связаться только при тотально низкой самооценке.

О ней же в Гермионе говорит и тот самый образ «мачо», к которому ее по канону неизбежно тянет. Жажда ощутить рядом сильное плечо и прислониться к нему проста и понятна, когда видишь подобное в романтичных Лунных девочках или в чувственных Венерианках. Гермиону Грэйнджер нельзя назвать ни глубоко эмоциональной, ни чувственной натурой. Она холодна и расчетлива, как все Девы – при всей ее внешней доброте, которая на самом деле забота, которая, в свою очередь, на самом деле и есть именно та, остаточная, любовь, и только на нее Гермиона и способна.

Следовательно, тяга к грубой силе в ней тоже имеет не настоящие корни, а является следствием очередного переноса. Образ складывается все более издерганный и далекий от своего внутреннего «я».

Магглорожденная Грэйнджер изначально воспринимает мир волшебников, как агрессивный, чужой и враждебный. Она готова к тому, что ее не примут, и пытается заранее дать себе фору, прочитав все, что читается, и вызубрив все, что зубрится. Знания и книги для нее – единственно доступный щит, и она прикрывается им со всех сторон.

Не зря на первом курсе мальчики застали ее плачущей в туалете – будь Гермиона и впрямь самодостаточной зубрилкой, ей было бы плевать на чужие пожелания дружить или не дружить с ней. Но она горько рыдает – она так и знала, она старается быть лучшей, но волшебный мир все равно против, он не принимает ее, он ее отталкивает!

Гарри, пожалев несчастную заучку, буквально вытащил ее из начинающегося припадка самобичевания, заодно получив массу пока еще непривычных переживаний на тему «как же классно я всех спасаю». Впрочем, Гермиона впоследствии заплатила ему искренне и от души – работая мозгом там, где сам Гарри думать уже не в состоянии, и заодно получая вкусные ощущения на тему «как прекрасна я, воспитывающая рассеянного недоумка». Определенно, они друг друга стоят.

Девочка боится, что ее будут травить и изгонять из волшебного мира, и защищается от него, как может. Естественно, ее тянет к грубой силе – когда мир по отношению к тебе агрессивен (или ты на эту тему мнителен), всегда хочется иметь рядом защитника.

Проблема в том, что ей самой такой партнер совершенно не нужен. Он нужен ее страху и боязни не реализоваться – той самой, что вынуждает Гермиону гоняться за высшими баллами, перечитывать все книги на сотый раз и пробиваться в списки лучших из лучших. Именно страх руководит ее действиями, а вовсе не жажда самореализации – никто не станет реализовываться, занимаясь проблемами эльфов, которые по большому счету не интересны и не важны, да и результат работы не очень-то принципиален. Это не реализация, это истерические попытки придать себе активный деловой вид.

К тому же, Дева сама по себе равнодушна к лаврам и подиумам. Ей безразлично, будет она лучше всех или нет – ей нужен максимально полный для нее объем знаний, вот и все, и полноту она прекрасно способна определить сама. Все срывы и истерики Гермионы по поводу «ах, мне поставят не высший балл!» тоже идут не от личностных качеств, а от страха, что ее не оценят. Она защищается баллами и достижениями от враждебного ей магического мира, а вовсе не реализуется в них.

Можно ли избавить Гермиону от страха – вопрос открытый. В первую голову, ей неплохо бы признать, что ее место в жизни – это место вечной подчиненной, которая всего лишь четко и без задержек выполняет свою рутинную работу, для чего, в общем-то, высокие оценки не важны совершенно. Важна четкость и собранность, а они никак не зависят от того, что об этом думают профессора или коллеги.

Идеальная для Девы сфера деятельности – наука, медицина, бухгалтерия или помощь большому человеку в мелких делах (попросту говоря, должность секретарши). Никоим образом не разработка стратегии и тактики военных действий – в этой роли в Ордене Феникса каноническая Гермиона не выступит никогда, просто провалится (мои сожаления тем фикрайтерам, кто думал иначе). Никоим образом не политика, не управление и не бизнес – ее мелочный ум хорошо способен дробить, но ему абсолютно не дано видеть картину в целом. Никоим образом не рядом с людьми – в людях Дева не разбирается, зато хорошо приплетает в тему и не очень чужие высказывания об отношениях в качестве советов.

Ее совет Джинни, о котором та обмолвилась в шестой книге, тому типичный пример – заставить влюбленную девочку оторваться от любимого и для начала самой стать личностью, чтобы обратить на себя его внимание – это слишком сложный вывод для подростка, которым Гермиона тогда являлась. Больше похоже на повторение чьих-то слов, причем, скорее всего, когда-то сказанных именно Гермионе – вся ее жизнь, судя по канону, есть идиотская, доведенная до абсурда своим максимализмом попытка следовать этой услышанной однажды истине. И девушка свято верит, что, гоняясь за ненужными ей регалиями и занимаясь вещами, в которых она совершенно не смыслит, она обретет себя.



Глава 5. Невилл Лонгботтом

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Нептунианский Водолей с сильной Марсианской линией.

Наличие основополагающей женской планеты в карте Невилла не вызывает сомнений с самого его первого появления в каноне. Круглолицый мальчик, регулярно создающий у окружающих ощущение, что он вот-вот расплачется – правда, к слову, плакать он при этом так ни разу и не начинает. Негромкая, не очень внятная речь, ощущение забитости, он словно старается быть тише и незаметнее, чем он есть – и при этом поневоле обращает на себя внимание. Он неуклюж, рассеян и вечно что-то забывает или теряет.

Женская планета присутствует однозначно, причем, похоже, водная, а не земная – Невилл скорее раним, чем практичен. Луна отпадает по многим признакам, несмотря на почти что Луноликую рожицу и намек на плаксивость. В первую очередь потому, что дальше намеков дело все-таки не идет, а во вторую – по причине полнейшего отсутствия в Невилле Лунной страсти к передергиваниям и нечестной игре в битье по чувствам собеседника.

Еще одна особенность мальчика – если смотреть на него непредвзято, то складывается ощущение, что, как живое существо, он куда ближе к растениям, чем к людям. Он понимает их, ему с ними комфортно, он готов копаться в них сутками, изучая и опекая, невзирая на то, что часть из них – потенциально опасны, да и вообще – не люди, чтобы относиться к ним с такой яростной нежностью. И это при том, что с людьми ему налаживать отношения и хотя бы выглядеть социально адекватным более чем непросто – он патологически зависит от доброжелательности собеседника. Похожей особенностью в каноне обладает только Хагрид – с его страстью к животным – и подобный талант находить общий язык с нечеловеческим подвидом указывает на обязательную проявленность высшей планеты. Причем – женской, в обоих случаях. То есть, Нептуна – ибо других высших женских планет попросту не имеется.

Растения можно изучать, как ученый, препарируя и исследуя их в лабораторных условиях – к Невиллу это не относится. Он действительно живет ими и с ними, таскает за собой плюющиеся непонятно чем кактусы и по степени переполненности информацией о них способен, как временами кажется, переплюнуть Гермиону, знающую все обо всем.

Еще один слабый намек на присутствие Нептуна в жизни Невилла – сумасшедшие родители. Так или иначе, но тема душевных заболеваний близка всем Нептунианцам – они просто ходят совсем рядом, почти рука об руку, с сумасшествием, когда в сознании начинает путаться мир реальный и мир вымышленный. И либо рано или поздно скатываются в клинику для душевнобольных – либо навещают там кого-то, кто для них дорог и важен. Как Плутон проехался по Поттеру, выкосив его родителей, так и Нептун с малолетства проехался по Невиллу, фактически тоже оставив его сиротой.

Невилл упорен и терпелив – невзирая на всю свою неуклюжесть, он до последнего упрямо борется с не поддающимися ему предметами. И, кстати, когда вопрос встает для него ребром, он вполне так добивается успеха в изучении боевых заклинаний на занятиях «АД». Что, кстати, наводит на мысль о том, что до пятого курса у него просто не было достаточной мотивации. И отсюда следует еще один очень важный момент.

Основной – немалой уж точно – мотивацией Невилла является его бабушка – образец суровости, строгости и требовательности. Сатурнианка, методично выколачивающая из воспитанника ростки того, что само не проклевывается и под действием слабой силы не выжимается. Лишенный родителей, оставленный на попечение бабушки и прошедший в детские годы ее «школу выживания» - а иначе методы Сатурнианца никак и не назовешь – Невилл выглядит забитым и основательно запуганным возможной реакцией собеседника ребенком. При этом в качестве реакции он никогда не ждет прямой агрессии – скорее, он готов к неизбежному возмездию за каждый проступок.

Невилл не разболтан и не отличается любовью к шалостям – он всего лишь до безобразия неуклюж, как любой оторванный от реальности Нептунианец. Но и его неуклюжести достаточно, чтобы вызвать – нет, не гнев, но суровую непреклонную расплату за содеянное уж точно – бабушки. Не то чтобы Невилл ее боялся – скорее, к одиннадцати годам он успел твердо уяснить, что такое последовательное воспитание в понятиях Сатурнианца. И именно этим обусловлены его реакции на собственные ошибки – он не столько пугается, что его накажут, сколько ЗНАЕТ, что ему воздадут по заслугам, и это будет правильно. Он ни разу за все годы учебы не высказывает никаких претензий о своей опекунше – он всего лишь знает, что его ждет, если она будет недовольна.

Линия Сатурна в мальчике проработана почти идеально. Причем не просто проработана (возвращаясь к вопросу о мотивации) – по возможности следуя указаниям бабушки и никак не желая ее разочаровывать, Невилл добивается успеха в боевых заклинаниях только тогда, когда начинает хотеть этого сам. А все предыдущее время – благополучно бабушку игнорирует. Сатурнианку со стажем, с пеленок вколотившую в него, что такое хорошо и чем чревато плохо.

Вывод напрашивается только один – в Невилле самом задатки Сатурна не просто есть, они есть более чем благодатно. Иначе – не представляю, как добиться от одиннадцатилетнего ребенка такого смирения и при этом такой спокойной и выдержанной устойчивой собственной внутренней позиции.

Невиллу на самом деле не нравится оказываться в центре внимания – достаточно увидеть, как он краснеет и теряется каждый раз, когда все смотрят в его сторону. Причем – ладно бы, когда дело касается тех случаев, где он выглядит полным идиотом, снова что-то разбившим, уронившим или потерявшим на ровном месте. Ему не нравится и внимание заслуженное – на уроке Защиты на четвертом курсе, когда Моуди хвалит его за успехи в травологии, Невилл точно так же, как и всегда, готов провалиться сквозь землю. Да, ему приятно, что его хвалят – но он, похоже, не переносит больше двух взглядов в свою сторону одновременно.

Мальчик не просто не лезет в центр – он забивается в угол. Кого не слышно никогда, так это Невилла, кто всегда тише всех – так это он. Раствориться в толпе и слиться с интерьером – вот что он пытается делать всегда, когда находится в присутствии даже дружественно настроенной толпы. Единственное исключение – это когда он хвастается своими растениями. Причем все равно – не на ноте «смотрите, что я вырастил» или «смотрите, что у меня есть», а, скорее, «восхититесь, какое ОНО!». Даже в этом случае – перенос акцента со своей персоны на нечто, на его взгляд, куда более восхитительное.

Солнечные проявления можно смело отметить, как отрицательные. Невилл не стремится быть лидером, он, в отличие от Гарри, меньше всего похож на светящийся в темноте маяк, слепящий каждого, кто на него наткнется. В нем есть стержень – но этот стержень не Солнечный. Невилл – не эгоцентрик, и он-то, как раз, как Нептунианец, прекрасно слышит и чувствует настроения окружающих. Возможно, поэтому и предпочитает сидеть в углу и возиться с куда более человечными, чем многие люди, растениями.

Суммируя выводы, Сатурн плюс Нептун минус Солнце – получаем почти Водолея. Из формулы выпадает только Марс, о котором здесь тоже нельзя не заикнуться.

Красивый Марс, иначе не сформулируешь. Никакой агрессии. Никакой вспыльчивости, ярости, выпадов и жажды активных действий на ровном месте. Никаких эксцессов на почве любовных похождений. И в то же время – спокойная и отчетливая готовность бить, если действительно понадобится. Готовность встать и выложиться на полную катушку, как только Сатурн в башке щелкнет и выдаст – пора, вот здесь уже оно того стоит.

Все это здорово напоминает экзальтированное проявление Марса в Козероге, и туда же даже укладывается Сатурн, но – Нептун, все же, проявлен в Невилле куда сильнее и играет более важную роль, чем Марс. К тому же, Козерог подразумевает отрицание Луны (что в случае Невилла маловероятно, а падающий Юпитер – так вообще ни при чем), Водолей же – отрицание Солнца. По долгому и здравому размышлению, ставлю на Водолея, хотя и урезанного, поскольку Уран не проявлен и не включен.

За все шесть книг Невилл фактически срывается в свою Марсианскую ипостась дважды (и куда только девается при этом хнычущий потерянный мальчик!) – бросаясь в драку на Малфоя, походя проехавшегося по жертвам клиники св. Мунго, и занимаясь отчаянной самодеятельностью под руководством Гарри в Министерстве на пятом курсе. Кстати, опять же – под руководством. Какое тут, нафиг, Солнце, если в первой же важной для тебя битве ты беспрекословно подчиняешься более безбашенному другу, отмахнувшись от его мнения лишь, когда решался вопрос о твоем участии в операции. Что тоже характерно. То, что Невиллу действительно важно – он получает, причем с достаточно спокойным и изящным нажимом, чтобы каждый раз хотелось поаплодировать. Другой вопрос, что не так уж во многом он и нуждается.


2. Размышления на тему


Случай Невилла чуть более нетривиален, чем той же Трелони или Луны Лавгуд (куда более хрестоматийные Нептунианки), но отрицать Нептун в нем сложно – такая связь с природой, как у Лонгботтома, просто не оставляет иных выборов для анализа.

Умение находить общий язык с природой – в любом ее проявлении – качество, для человека редкое, в основном, по причине того, что за ним должна стоять, как минимум, полноценная способность чувствовать. Нептун дает своему обладателю тонкое, но очень четкое ощущение гармонии на уровне энергий. Нептунианец – это именно тот, кто на самом деле знает, что хорошо, что плохо, а за что – по заднице, хотя бы потому, что считывает эту информацию напрямую из тонкого плана. Он смотрит на мир с другой стороны – не с той, на которой люди – и потому всегда выглядит слегка «не от мира сего». Впрочем, в той или иной мере это справедливо для жертвы (пардон, обладателя) любой высшей планеты.

Каждый Нептунианец, как следствие, безоговорочно – эмпат. Хотя и не любой эмпат – Нептунианец. Способность понимать растения (или животных) и не может быть отделена от эмпатии – и Невилл, как представитель этой планеты, не может ею не обладать. В нем всегда присутствует неформализуемое, но очень четкое ощущение, кто есть кто, он чувствует людей, их внутреннюю сущность, их настроения и состояния. Он просто не может не чувствовать их – а, следовательно, он один из немногих детей в каноне, кто понимает, что происходит. Кто понимает больше, чем положено понимать ребенку.

Да, не любой Нептунианец, способный чувствовать, способен и понимать. Если первое идет сверху прямым потоком, тупо сваливаясь в душу, то второе уже есть следствие пропускания первого через голову. Голову для этого, во-первых, надо все же иметь, а во-вторых – на той самой грани между мирами, где находятся Нептунианцы, надо стоять чуть ближе к той стороне, за которой – люди. Трелони (даже при условии наличия у нее головы) определенно от людей далека, как вспышка сверхновой. Грубо говоря, сигналы тонкого мира (хотя и не факт, что из высших его слоев) ей куда слышнее и понятнее, чем все, что происходит в человеческом социуме – отчего бедняжка и прячется в своей башне, мир ей просто некомфортен, при таком-то от него отрыве.

Невилл, с его Сатурном, выглядит существом, куда более очеловеченным. При всей его оторванности от земного и бренного, он способен поддерживать разговоры на общие темы, его интересы хоть немного пересекаются с общесоциальными (не считая маньячной страсти к растениям) и он вполне адекватно выглядит. Для Нептунианца, причем такого уровня – почти подвиг. Впрочем, что удивляться подвигам – когда ребенка воспитывает Сатурнианец, он в итоге и не на то будет способен, если ему это зачем-то понадобится.

Так что – понимание здесь более чем вероятно. Следовательно, Невилл – это тот, кто не может не знать истинных страхов Гарри, не видеть истинных мотивов Гермионы, не слышать истинных желаний Рона. Честно говоря, в этом случае не удивительно, что он предпочитает одиночество и общество растений людям.

Еще один мелкий момент по поводу эмпатии Невилла – это его, скажем так, своеобразная реакция на Снейпа. Неоспоримо проработанный мощный Марс мальчика ставит под большое сомнение, что его можно чем-либо напугать – и, тем не менее, каждый раз, сталкиваясь с профессором Алхимии, он впадает в ступор, больше похожий на истерику. Отдельный вопрос, почему Снейп не прекращает из года в год своих массированных попыток выжать из Лонгботтома «еще пачку эмоций», но – с чего бы Невиллу так реагировать?

Напрашивается только один вариант – в этом человеке действительно есть то, чего стоит бояться. И оно – то, что он в себе носит – страшно настолько, что тонкая сущность Нептунианца не в состоянии переварить иррациональную фобию и перестать стекленеть каждый раз, как только ЭТО оказывается рядом. Не зря же даже боггарт Невилла – существо, по идее вербализующее самый большой страх – выглядит, как внимательно смотрящий на мальчика Снейп. И, возможно, Северус прекрасно интуитивно чувствует, какой именно эффект оказывает на своего студента, и почему.

Данная информация уже вряд ли переводима в доступные термины и рационально познаваема Невиллом. Сильный Нептун просто дает способность чувствовать, поглощать чужие переживания, как тонкая мембрана – напрямую, и ее невозможно заткнуть или заглушить на время. Нептунианец вынужден глотать все, что на него валится, и единственное, что он может сделать – максимально отгородиться, поставить барьер между собой и другими людьми, изо всех сил цепляясь за собственный внутренний стержень, дабы не потерять себя в этом потоке лиц. В случае нормальных людей это помогает – в случае Снейпа, как видно, нет. Невилл Лонгботтом – индикатор сущности бывшего Пожирателя Смерти.

Здесь стоит вспомнить, в чем заключается слабое место каждого Водолея, даже при условии полной выключенности у него Урана – а у Невилла Уран попросту отсутствует, как класс. Активнее всего Водолей шарахается от любых инфернальных проявлений грубой силы – не бытовой, Марсианской, с которой он вполне способен справиться, а потусторонней, неподвластной человеку, сметающей все.

Другими словами, весьма болезненное восприятие любых функций и включений Плутона – в том числе и в людях.

Так что, наверное, вовсе не странно, что Невилл так реагирует на закоренелых Плутонианцев, живущих одной силой духа и варящихся в собственном аду так давно, что уже, похоже, научившихся получать от этого удовольствие. Вот только Нептунианцу смотреть на подобный кошмар – удовольствия мало. И возраст еще не тот, чтобы пытаться влиять, или сбегать, сломя голову, или хотя бы научиться хоть как-то переваривать и использовать.

Невиллу никогда не стать властителем и вершителем судеб, как Юптерианец Дамблдор. Ему никогда не выйти на реальные попытки подчинить себе мир и покрыть его мглистым покрывалом собственных темных устремлений, как Плутонианец Риддл. С его отсутствующим напрочь Ураном ему никогда не перевернуть мир революционными идеями, не сделать важных открытий, не привнести в него новых знаний.

Он далек от подобных подвигов, при всех его плюсах.

Но Невилл способен стать магом в том самом значении этого слова, какое в него вкладывали обитатели Средиземья, глядя на Гэндальфа. Нептунианец – проводник энергии тонких сфер, в идеале способный на действительно великие свершения одной лишь силой любви – той самой, что побеждает все. Не той, которой любят сидящую за соседней партой девочку – девочки тут могут всю жизнь идти где-то по боку. Той, которой чувствуют – сердцем – совершенство мира во всех его проявлениях, в каждой травинке и каждом облаке, его высшую справедливость и величие. Нептунианец может стать идеальным терапевтом для заблудших овец, просто прикасаясь к ним, глядя мудрым взглядом в самую душу. Этот путь – не единственный, но возможный, хотя длинен он просто до неприличия.

Возможно, именно поэтому Невиллу вряд ли суждено стать спасителем Магического Мира – хотя как раз его задатки выглядят как бы не более впечатляющими по сравнению с дерганым и зависящим от массы нюансов окружения и обстановки Поттером. Чтобы хоть как-то использовать возможности Невилла в борьбе против Волдеморта, его придется долго и упорно растить и растить, причем без гарантии результата – мальчику ничто не мешает выбрать вполне бытовой путь развития Нептунианца, и быть при этом довольным жизнью. А мир спасать надо скоренько. Так что выбор Дамблдора вполне предсказуем.

Но – именно Невилл, как эмпат и как Нептунианец, способен занять место правой руки Гарри. Стать для него тем самым тылом, который дает возможность прийти в чувство, расслабиться и, вздохнув, начать заново. К тому же – напомню – Невилл чуть ли не единственный из сверстников, кто на самом деле чувствует и понимает заполошного Поттера, запутавшегося в собственных иллюзиях и неадекватной самооценке по самое не могу.

Плюс – не стоит забывать о Сатурне. Невилл не просто слышит и реагирует на все, что происходит с теми, кто ему близок. Он способен при этом еще и не терять себя, способен продолжать добиваться поставленных целей, более того – он, в отличие от Гарри, способен ставить их себе – сам. Если Поттера легко сбить с толку умелыми манипуляциями, то сквозь Невилла они пройдут, как солнечный луч сквозь стекло – даже не запачкав, а, наоборот, только высветив то, что есть, и укрепив в собственных решениях.

Достаточно вспомнить, как лихо на первом курсе тихий и незаметный мальчик превратился в несгибаемую скалу, стоило ему решить, что его друзья заигрались, и пора прекратить закрывать глаза на то, как лихо они нарушают школьные правила (снова Сатурн – «ограничения придуманы не просто так, и мы никто, чтобы думать, будто нам лучше знать, для чего они»). И не сказать, что их уговоры или высокомерно-внушительные заявления типа: «Невилл, ты ни черта не понимаешь, не будь идиотом!», хоть как-то поколебали его решение. На фразу об идиоте Лонгботтом реагирует просто потрясающе – если и были сомнения насчет наличия у него комплексов по поводу своей неадекватности, то эта сцена рассеяла их окончательно.

Кстати, показательный момент – Рон в этой сцене взрывается и кричит, Гермиона напряженно думает, Гарри в растерянности агитирует свою группу поддержки «сделать хоть что-нибудь», а Невилл – стоит и ждет со сжатыми кулаками. И говорит более чем уверенно и спокойно. Все-таки невозможно проработанный для ребенка Марс – не так уж легко держать себя в руках, балансируя на грани драки с друзьями, которая, возможно, в случае, если принятое решение – ошибка, будет названа потом предательством. Не боится ведь совершенно.

И тот факт, что в прямой стычке он тогда в конечном итоге проиграл, похоже, только научил его не лезть в драку даже против своих, не разобравшись предварительно, как от них защищаться.

Совершенно неудивительно и то, что, при всей внешней безобидности, намеках на плаксивость и страсти к гербологии, Невилл оказался не в Хаффлпаффе, а в Гриффиндоре. Основная суть хаффлпаффцев – мухи не обидеть, правда, при этом и не поймать. Тихоня и темная лошадка Лонгботтом, при всей его, в общем-то, простоте и прямолинейности, способен за себя постоять, и отличается куда более впечатляющим внутренним стержнем, дающим в нужный момент и бесстрашие, и гриффиндорскую отчаянную уверенность в своих силах. Момент, когда он носится за Гарри по Отделу Тайн и пытается продолжать выкрикивать заклинания, несмотря на сломанный нос, показателен сам по себе.

Да, Невилл не силен в том смысле, какой применим в отношении Гарри, и в жизни не полезет в разборки с темной магией – разве что, окончательно потеряв связь с миром людей, сорвется в штопор и перестанет различать, голоса каких сфер диктуют ему императивные ценности («проблема Сарумана»). Что маловероятно – учитывая качество проработки Сатурна и страхующий мальчика от подобных выпадов его личный «индикатор душевных сил» – его связь с природой. Она оборвется мгновенно, как только Невилл перейдет грань. Флора или фауна – не люди, и на смену полярности идущих от того, кто рядом, энергий, реагирует махом.

Фандомный образ Лонгботтома – неуклюжего увальня, блаженно и тупо моргающего в потолок, пока ему изменяет жена, а коллеги обходят в марафоне по служебной лестнице, не выдерживает никакой критики. Со стороны бытовое поведение Нептунианца уровня Невилла может выглядеть, как нечто близкое к этому – но за ним стоит совершенно иной подтекст, с совершенно иными мотивами и последствиями.

Нептунианскому Водолею – естественно – глубоко плевать на большинство жизненных заморочек типа карьеры, финансов, амбиций и прочих общепринятых областей для странного человеческого самоутверждения. Ему и на секс по большому счету плевать – в том смысле, какой в него вкладывает цивилизованное общество. То есть, не понимает он, что можно вот так вот странно компенсироваться – коллекционируя постельные победы и изображая из себя супермачо. Для Нептунианца секс – это момент пронзительного резонанса душевных колебаний, слабо связанный с физиологией и способный напрочь сорвать крышу неподготовленному партнеру. Слишком заземленный и прагматичный человек не поймет, в чем прикол, вообще, человек же, эмоционально нестабильный и ведомый от полноценной близости с Нептунианцем в одно мгновение может оказаться в паре шагов от сумасшедшего дома.

Вообще, безумие и Нептунианцы – понятия, близкие до чрезвычайности. По крайней мере, во внешних проявлениях большинство представителей этой планеты напоминают чудаковатых «идиотиков», страдающих той или иной степенью социальной неадекватности. Впрочем, совершенно не факт, что они на самом деле неадекватны – просто в их системе ценностей понятие «быть, как все» то ли не присутствует, то ли загнано глубоко в дальний угол.

Нептунианец вполне может иметь ничем не примечательную профессию, в которой даже близко не будет пытаться реализовываться. Например, с таким Марсом и таким Сатурном Невилл (в отличие, скажем, от Рона) вполне смог бы стать аврором – в том смысле, что спокойно выдержал бы психологическую и боевую нагрузку этой профессии. Правда, маловероятно, что для этого ему хватило бы общих знаний в необходимых для нее, но слабо интересных ему областях, типа Алхимии или Трансфигурации. В отличие от большинства людей, Нептунианец не нуждается в том, чтобы любить свое дело или хотя бы получать от него удовольствие. Подавляющая часть его жизни проходит где-то глубоко внутри него, и внешняя реальность всегда остается лишь слабым отражением внутреннего мира. Ему все равно, сортирует он горох на конвейере, ловит преступников или перекладывает бумажки в офисе. Он – один из немногих, на кого совершенно не давит отсутствие самореализации, хотя бы потому, что реализуется он не во внешних телодвижениях, а вслушиваясь в одному ему ведомую музыку сфер и постигая одному ему понятные тонкие истины.

Впрочем, по нему всегда заметно, насколько этот процесс успешен. Нептунианский Водолей способен снимать боль, агрессию, истерию и прочий эмоциональный мусор, просто сидя рядом и глядя на вас внимательными добрыми глазами. И за таких, как они, хочется действительно продать душу – или хотя бы начать уже ею заниматься, для разнообразия перестав тонуть в собственных обидах, мстюльках и комплексах.

Некоторые из них все же выбирают профессию, исходя именно из своих сильных качеств, и становятся людьми либо искусства, либо религии, либо занимаются целительством – в любом проявлении. И то, и другое, и третье им просто дано от природы – как и связь с ней, что, кстати, опять же, не означает обязательного присутствия в их жизни животных, растений или еще какой части природного эгрегора. Все потому же – не придают они значения тому, что снаружи. То, что внутри, превалирует абсолютно и неопровержимо.

Сатурнианская линия в Невилле достаточно сильна, чтобы он мог успешно противостоять образу «рохли». Чем бы он ни занялся – сложно представить, что это будет навязанное кем-то решение. Такие люди выживают там, где умерли все, и продолжают функционировать в то время, когда началась сплошная пьяная панихида на десяток лет, выбив из колеи всех, кто участвовал и кого зацепило краем. С другой стороны, они с легкостью жертвуют собой и умирают, если надо – правда, не столько за идею, сколько просто следуя внутреннему ощущению, что так будет правильнее. У них нет Солнечного эгоцентризма, и это дает возможность видеть картину в целом. Если картина требует одной смерти ради достижения конечной цели – колебаний или страха принятие нужного решения у них не вызовет.

Все потому же – не ценит Нептунианский Водолей свою жизнь, совершенно. Он воспринимает ее, как часть одной огромной, потрясающе прекрасной и восхитительно всеобъемлющей мега-системы, и в принципе не считает, что без него тут все кончится. Он счастлив быть мелким винтиком, букашкой, занимающей именно то место, какое система выделила ему изначально, и нет человеку большей радости, чем сделать правильный выбор и уменьшить им количество вселенского хаоса. А жизнь – да она и так ему была не особенно интересна. Не самоцель, пока миру не станет зачем-то от него нужно обратное.

И еще – падающий Плутон ко всему прочему дает Водолею неприятие формальной власти в том виде, в котором она ложится на плечи одного и императивно влияет на остальных. В других людях он ее допускает – особенно, рассуждая категориями типа «должен же кто-то руководить», поскольку сам руководить не желает категорически. Да и плохо способен, если честно.

Ему ближе быть неформальным лидером. Быть тем, кто создает настроения, группу поддержки и направление хода мыслей ведущей фигуры, причем даже не с позиции самоутверждения (естественно – сдалось оно Нептунианцу), а с точки зрения пользы общему делу. При этом сам он – одиночка, не нуждающаяся по большому счету ни в чужом признании своих заслуг, ни в грамотно оформленных тылах. Все, что ему нужно, есть внутри него самого – и это вовсе не такой плюс, как кажется. Хотя бы потому, что, когда тебе никто не нужен, это довольно болезненно для любого, кто окажется рядом.

Жизнь с Нептунианцем сложна – как и с представителем любой высшей планеты, поэтому большинство из них, как правило, остаются в одиночестве – сразу или в конечном итоге. Впрочем, их это вряд ли печалит – у них другие задачи, слабо коррелируемые со странными общечеловеческими ценностями вроде семьи, детей, карьеры и дома с лужайкой. Хотя именно в случае Невилла – кто бы ему помешал, если ему что-то приспичит.



Глава 6. Джинни Уизли

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Венерианский подтип Тельца.

Про внешность Джинни в каноне нет почти ничего, кроме того, что она – рыжая. Не любит, похоже, Роулинг своих женских персонажей, вот точно. Черты мальчиков даны куда детальнее, чем черты самых близких к главному герою девочек.

И – тем не менее, вычленяя из того, что есть.

Сразу следует заметить, что Джинни – один из немногих персонажей, с огромным размахом показанный в развитии. То есть, имеется, грубо говоря, Джинни ДО третьей-четвертой книги, и Джинни ПОСЛЕ, и это две совершенно разные девочки. И при этом нельзя сказать, что именно в «Узнике Азкабана» с ней произошло нечто, способное столь глобально изменить личностные акценты – там с ней вообще ничего особенного не происходило. И все же – авторским произволом в сюжет, начиная с «Кубка Огня», введена совершенно другая девица, которая просто выступает под тем же именем.

Единственное разумное объяснение этому – Джинни изменилась еще во времена «Тайной комнаты», вот только Гарри, от лица которого ведется повествование, разул глаза лишь, когда уткнулся в девушку лбом, до того пребывая в своих глубоко интимных и сложных духовных переживаниях. На том и остановимся теперь уже своим авторским произволом, ибо вариант, что Джинни – банальная Мэри-Сью, то есть, персонаж непродуманный и никак не являющийся цельным, в принципе перечеркивает возможность попытаться ее проанализировать, а при таком допущении анализ вполне себе складывается.

В Джинни первоначального розлива основное качество – ее Лунная ранимая застенчивость. Она влюблена, влюблена пылко и романтично, она не может перестать говорить о предмете своих чувств, носится вокруг него с горящими глазами – и при этом ее мгновенно сдувает из поля зрения, стоит предмету хотя бы попытаться с ней поздороваться. Сдувает, кстати, не абы куда, а в личную комнатку. Лунарии любят обжитые раковинки, в которых чувствуют себя детьми, а, следовательно – защищенными.

Вообще, Джинни весьма повезло, что ей попался настолько эгоцентричный предмет любви. Будь он хоть немного внимательнее к окружающему миру, мог бы сразу предположить, что у девочки нелады с психической стабильностью, и откреститься на веки вечные от наивного желания дать ей шанс.

На момент встречи с Гарри ей десять лет – то есть, она даже еще не подросток. Гормонами пока и не пахнет, самого Гарри она видела суммарно от силы минуты полторы – и, тем не менее, следующим летом она уже изводится от накатившего чувства. Луна в полный рост, причем не задавленная и вполне признаваемая – для того, чтобы подсунуть первого встречного (пардон, подошедшего под образ принца) мужчину в рамки собственных романтических представлений, эти представления к тому моменту надо уже иметь, причем продуманные и сформированные от и до. Девочка определенно не теряла времени в детстве, пока возилась в курятнике и помогала по хозяйству маме. Штамп романтического Лунного поведения уже врос в мозги и пустил корни – Джинни не теряет своего интереса, даже когда Гарри летом перед вторым курсом переезжает в дом Уизли и начинает сталкиваться с ней по сто раз на дню. Не каждая девчачья влюбленность выдержит такую беспощадную проверку реальностью.

Она чувствительна, склонна к перепадам настроений, обидчива и отходчива, а при малейшей попытке Гарри вытянуть общение на социальный уровень пугливо каменеет и ретируется в обжитую норку. Луна, причем приправленная задавленным Марсом.

Впрочем, во второй ипостаси Джинни картина меняется на диаметрально противоположную. Девочка нахальна, смела, решительна, способна за себя постоять, легко втягивается в конфронтации и побеждает в них (одни перепалки с Роном чего стоят), недурно играет в квиддич, а ее боевыми заклинаниями восхищается даже видавший виды Слагхорн. Путь проработки скрыт, поскольку проходит не перед лицом Гарри (а, значит, и не перед лицом читателей), но он определенно был, ибо изначально мы наблюдали Джинни, пасующую и впадающую в ступор и перед улыбкой Поттера, и перед насмешками братьев.

Впрочем, во второй книге мелькнул некий странный момент, намекнувший, что девочка не так проста, как кажется. В книжном магазине, когда к Поттеру цепляется невесть откуда нарисовавшийся Драко, Джинни впервые за полтора тома открывает рот, и первое, что она произносит – довольно смело рявкает в защиту Гарри, при том, что минутой раньше, когда Поттер подарил ей стопку учебников, она постеснялась даже пискнуть банальное «спасибо». Вот вам и Лунная крошка – сама тише воды, а из ушей уже вовсю торчат задатки квочки, способной расхреначить весь курятник, как только кто-то сдуру посягнет на ее цыплят. Ну, или, в данном случае, петуха – что не преминул прокомментировать обалдевший от полученной информации Драко.

Так что Джинни Уизли – чуть ли не единственный пример в каноне проработки планеты из минуса в плюс. Но изначально Марс все же был в минусе. Как и Плутон – реакция Джинни на плотное личное общение с Томом Риддлом, скорее всего, и есть та веха, за которой исчезла романтичная и с трепетным восторгом ждущая любимого принца девочка, и появилась активная, не трусливая, сосредоточенно перебирающая мужчин – и при этом абсолютно закрытая девушка. Луна скрылась, точнее, оказалась погребена под грудой Марсианских комплексов.

Последнее, чем характерен образ Джинни – это гипертрофированная Венера. У девочки довольно рано сформировалась на удивление адекватная женская самооценка – уже в четвертой книге, на чемпионате по квиддичу, она ведет себя вполне уверенно, и не превращаясь при этом для Гарри в «своего парня», и не опускаясь до глупого кокетства, при том, что на тот момент ей было хорошо, если тринадцать лет. Год спустя (в четырнадцать!) она уже вовсю крутит романы, обсуждая их с завидным спокойствием – куда девались все краснения и бледнения при одном только упоминании имени избранника, как было до «Кубка Огня». Еще год спустя, к концу пятого курса Гарри, парни вокруг Джинни начинают калейдоскопически меняться (здесь имеется в виду не столько скорость, сколько методичность, с которой девушка изучает собственную женскую составляющую), что она и комментирует с убийственным хладнокровием. Тот не идеал – пожалуй, возьмем этого, а ты, Рон, заткнись, а то идиотом выглядишь. Потрясающе – для почти пятнадцатилетней юницы.

При том, что с годами Джинни не перестала быть Уизли, а, значит, вряд ли перестала носить старые, немодные и потертые мантии из магазинов подержанной одежды, этот момент не бросается больше в глаза даже Поттеру – еще один признак сильной включенной Венеры. Не так-то просто носить то, что есть, и выглядеть при этом достаточно хорошо, чтобы никто не обращал внимания, что именно там на тебе надето.

Начиная с пятой книги, глядя на Джинни, Гарри уже вообще не замечает, что она может быть некрасива. Она успешна и популярна – вот что не проходит мимо него. Она добра и внимательна – ее любят не только те однокурсники, с которыми она в данный момент встречается (а это уже признак не только сильной, но и положительной Венеры). И, кстати – несмотря на совершенно щенячьи глаза перепуганного предстоящим Рождественским балом Поттера, Джинни отказывается пойти с ним и бросить Невилла на произвол судьбы. При условии, что априори известно – ее интерес к Поттеру никогда и не исчезал – это выглядит, как поступок Венеры мудрой и дальновидной, больше свойственный взрослой женщине, чем девочке-подростку. Дождаться внимания к себе, а не быть для любимого средством избежать сиюминутных трудностей, и при этом в текущей ситуации всего лишь всячески выразить ему молчаливую поддержку, поскольку это максимум, что тут можно сделать разумного – покажите мне то болото, где водятся дамы с настолько мощной и проработанной Венерой.

Подводя итог, Луна плюс Венера минус Марс минус Плутон – познакомьтесь, Телка.


2. Размышления на тему


Тот факт, что суть Тельца строится (в том числе) вокруг экзальтированной Луны, вовсе не означает, что он раним, истеричен и сбиваем с толку. Луна Тельца – это совершенно не то, что Луна Рака. Ничего общего вообще. Это Рачий Лунарий болезненно восприимчив и всю жизнь ищет «родственную душу», с которой сольется в экстазе на тонких, мучительно цепляющих за живое вибрациях. Тельцу вибрации, простите, до факела – он прагматик и всегда ставит на реализм, а не какие-то там высшие материи. А реализм – это когда тебе сытно кушать, мягко спать и комфортно предаваться радостям жизни.

Любой Телец – гедонист, как бы замечательно он от себя этот факт не скрывал. Чувственные удовольствия превалируют надо всем, и нет в Зодиаке другой столь же томной натуры, способной получать кайф таким количеством душевных фибров. А, возможно, даже и всеми.

Поэтому все, что Телец делает – он делает со вкусом и в кайф. Даже если он работает, он и это совершает в по возможности удобном кресле, запивая дела чашкой наиболее нравящегося ему из всех доступных напитка. Или окружая себя теми, кто ему – в удовольствие. Или любым другим способом вставая на голову, но умудряясь выстроить вокруг себя паутинку мелочей, которые превратят невыносимое существование в комфортное бытие.

И – да, он всегда пробьется к той кормушке, где комфорт будет для него максимален. Хотя при этом со стороны хапугой и, упаси Мерлин, топающим по головам карьеристом совершенно не выглядит. Он им и не является потому что. Он просто хочет, чтобы ему было хорошо.

Любой Телец всегда знает, где подают самое вкусное (для него) сено и на каких пастбищах пасутся самые знойные (в его вкусе) телки. Даже если ему туда вход заказан – уж будьте уверены, он скажет себе: «Хм, ну это ж только пока!», и никакими судьбами вы не объясните ему, что для чего-то он рылом не вышел. Эта тварь способна упереться так, что в результате падут самые стойкие бастионы. От времени разрушатся, а это чудо все будет топтаться у входа, дожидаясь, пока наступит час икс.

Что характерно, бастион по имени Гарри, похоже, так и не въехал, что его с маниакальным терпением ждали почти шесть лет. Осаждали, выжидали, подгадывали и параллельно готовили почву для будущего совместного счастья. Все-таки нет в мире более ограниченного создания, чем Солярий. Когда тебя так много, по сторонам уже особо и не посмотришь.

Примерно тут же зарыта и самая глубинная слабость Тельца – его истерическая зависимость от стабильности. Раскачивается он долго, решается на что-либо еще дольше, но уж если что-то втемяшилось в голову – проще дать, чем объяснить, почему ему ничего не обломится. Потому что любые перемены для Тельца – как нож по горлу. Он врастает в окружение, антураж и интерьер корнями, рогами и копытами, и сообщить ему, что он должен сменить семью (мечту, работу, место жительства) по независящим от него и непредвиденным им заранее обстоятельствам – проще пристрелить сразу, честное слово. Хоть не так страшно мучаться будет.

Это не означает, что Телец не способен на быстрые и решительные действия (в свое время Джинни не понадобилось много времени, чтобы надумать участвовать в набеге на Министерство Магии). Способен и еще как, если он к ним морально готов и предполагал такое развитие событий. Но не спрашивайте, сколько он к ним готовился и чего ему будет стоить перестроиться и привыкнуть к тому, что ситуация изменилась (и больше участие девушки в борьбе за дело мира никому на хрен не интересно и не желательно).

Вообще, Тельцовский Марс – штука неоднозначная, а Марс Джинни Уизли – тем более. Он, с одной стороны, за пару лет вымахал сам по себе – один квиддич чего стоит, не за красивые же глаза девушку сделали ловцом Гриффиндора. С другой стороны, он передавил собой тоже не слабо выраженную Луну, которую Джинни с некоторых пор начала отчаянно прятать. И не факт даже, что именно передавил – больше похоже, что им прикрыли дыру на месте имевшихся когда-то Лунных переживаний.

Следовательно, история с Риддлом и его дневником стукнула девочку сильнее всего как раз по Луне – что, в общем-то, отчасти и не странно, ведь Джинни полагала Тома ближайшим другом и доверяла ему самое сокровенное, что у нее на тот момент внутри было, а это именно Лунный контакт. Но только отчасти – история сама по себе от и до Плутонианская, если считать участников и антураж в виде почти что удачных убийств, да и Джинни пришлось на время стать вместилищем темной силы – тоже Плутонианские шалости. Вот только она сама – не Плутонианка даже близко, никаким боком. А не-Плутонианец пережить подобные события и остаться в здравом уме, по логике событий, не может. Никак.

А Джинни пережила и, на первый взгляд, даже осталась. Заплатив чем – встает невольный вопрос?

Не могла столь мощная и ярко выраженная Луна вдруг бесследно исчезнуть. Да, понятно, что, пережив такой шок с предательством лучшего друга, едва не отправившись на тот свет, увидев, как парень, в которого ты по уши влюблена, сражается с чудовищем, уже напавшим на кучу твоих друзей, и едва не умирает на твоих глазах, любой нормальный человек либо приобретет фобию, либо начнет компенсироваться. Фобий у Джинни в каноне категорически не наблюдается – она по-прежнему лезет в авантюры Поттера, где только успевает, не боится проявлений зла в любой их форме, включая вполне очеловеченных обликом Пожирателей Смерти, и даже о Риддле в начале пятой книги говорит спокойно и рассудительно. И никаких страхов в глубине запуганных глаз и прочих кошмарных прелестей посттравматического синдрома.

Наоборот – после «Тайной комнаты» Джинни становится более открытой (внешне), ведет себя более напористо и уверенно, постепенно даже перестает трястись перед Гарри каждый раз, как только оказывается с ним рядом, и вообще – Луна уходит, Марс появляется. Компенсация в полный рост, на первый взгляд – девочка прячет свою, чуть не сгубившую и ее, и Поттера, эмоциональность и доверчивую привязчивость, и пытается научиться за себя постоять. Неувязок всего две.

Во-первых, ситуация была не с Марсианским бытовым нападением, а с выплеском темной Плутонианской силы, и прокачивать Марс после этого будет только полный придурок. И порывов-то не возникнет. Не у Джинни, которая увязла в раскладах по уши и наблюдала все события изнутри, причем достаточно ясно и четко, чтобы понимать, что бороться с Риддлом и его замашками бойцовой стойкостью – это просто идиотизм. Как раз, скорее, наоборот, там должно было зародиться понимание, что против такой силы любая человеческая сила – ничто. Да и Гарри, собственно, и василиска, и Тома не банальными заклинаниями, извините, угробил.

А во-вторых, уж слишком явная была у девочки Луна, чтобы просто кануть в небытие. Даже такое потрясение не превратит экзальтированную планету в отсутствующую. А вот инвертировать и перевести в столь же мощное, но скрытое проявление – может запросто.

Следовательно, Марс Джинни прет не осознанно, как реакция на стычку в ранней юности, а бессознательно, прикрывая болезненно зажимаемую Луну. Вот он, комплекс – девочка пытается не стать сильнее, чтобы уметь защищаться в будущем (впрочем, это у нее бы и не получилось), а перестать так безоговорочно и отчаянно доверять хоть кому-либо (кому угодно – комплекс не распространяется на отдельных личностей, он всеяден), чтобы никто больше не смог воспользоваться ее глупостью и наивностью.

То есть, ласковую, влюбленную, способную на полноценное партнерство Джинни мы больше, собственно, и не видим. Нет ее потому что. Если девочка что и вынесла из истории с дневником, так это то, что фиг в ее душу еще когда-нибудь хоть кто-то пролезет. И не потому, что она будет лучше выбирать, кого впускать. Потому, что душа будет забита в такие щели подсознания, что даже Гарри Поттер не выколупает.

Ведь поведение Джинни, когда Гарри все же соизволяет обратить на нее внимание и становится ее «парнем», из общего ряда уже совершенно не выбивается. Она такая же, какой была с предыдущими ухажерами – спокойная, уверенная в себе и способная за себя постоять. Нет больше смущения и пунцовых щечек – пятнадцатилетняя, заметим, девушка, сидя в компании парней, спокойно рассказывает, как на вопрос подруг, каков ее кавалер голышом, она ответила: «С венгерской хвосторогой на груди». И это, в общем, неудивительно для девицы, выросшей в толпе братьев и наверняка привыкшей к около-пошлым шуткам. Это удивительно для Джинни, с ее-то изначально размашистым и восторженным детским романтизмом.

С другой стороны – степень проработки Венеры прямо-таки поражает. У девочки такт и способность находить нужные слова временами просто нечеловеческая какая-то. Один прощальный диалог с Гарри чего стоит – во-первых, Джинни сразу догадывается, что ей сейчас брякнут. Стало быть, предпосылки были, чуяла она их – и ничем не выдала, что перспектива ее угнетает, дала возможность мальчику самому принять решение и разобраться. Без яркой и активной Венеры такой женской мудрости ни за что не получится. Но не выдала она себя ничем точно – потому как Гарри в своих преддиалоговых рассуждениях на эту тему не думал вообще, он и не в курсе был, что его подруга морально уже давно готова к разрыву. Хотя – это ж Гарри, когда он что в людях замечал.

Во-вторых, ситуация – девочка мечтала о Поттере тучу лет. Почти половину сознательной жизни. Через что только не прошла, пока дождалась своего счастья. Чуть не померла в середине – спасибо Поттеру, пришел и спас, пусть даже и не из любви. И тут сваливается на нее, наконец, это счастье, пару месяцев с ней гуляет – и вдруг в критический момент отчаливает в неизвестность. По ну очень благородной причине, естественно – Поттер же неописуемо благороден, и отчалить абы как по определению не может. И что делает Джинни, оставшаяся у разбитого корыта? А ничего она не делает. Пускает слезу и машет Поттеру ручкой.

Два варианта – либо она никогда по большому счету и не любила Гарри (или не любила в последние годы, по привычке ожидая, когда же будет счастье), то есть, ее Венера есть фикция, выпяченное пустое место, либо она любит его ТАК сильно, что готова простить ему и этот очередной закидон. Простить, понять, и терпеливо, как правильная Телка, начать ждать следующего шанса. То есть, ее Венера – штучка действительно проработанная и сильная.

Ставлю на второе – не вяжутся все остальные Венерианские проявления Джинни в такую вот провальную ямочку.

А, значит, Венера все же есть, очень есть, прямо-таки страшно есть. Знаете, почему страшно? Потому что для того, чтобы наработать к пятнадцати годам такой активный планетарный бэкграунд, мало просто развивать качества по планете. Мало наполнять свою жизнь событиями ее характера (грубо говоря, в данном случае – как можно раньше начать встречаться с мальчиками, заниматься своей внешностью и оттачивать приемы осознанной привлекательности и чувственности). Все это – хорошо, но недостаточно. Размаха не хватит.

Чтобы достичь такого уровня за столь малый промежуток времени, нужен еще и изначальный толчок, причем именно Венерианского толка. Венера не становится сияющее прекрасной у девочки, которой не задали вектор развития. У женщины к тридцати годам, при наличии всех задатков и активной и бурной личной жизни – может быть. Но не у пятнадцатилетнего подростка. Тут без подталкивания ни за что не обойтись – просто времени иначе не хватит.

А из событий у нас опять же – одна «Тайная комната».

Вывод, впрочем, снова почти очевиден – Джинни неминуемо была влюблена в Тома Риддла. И он либо отвечал ей взаимностью (событийно, а не душевно), либо целенаправленно подпитывал ее чувство провокациями и прочей поддержкой.

Чтобы задать толчок к развитию планеты, необходимо не просто включить по ней ситуацию и отыграть ее. У всех были первые влюбленности, но не все после этого включались в Венерианские потоки и принимались перестраивать свою жизнь с уклоном в личную. Вон, у Грэйнджер вообще Локхарт случился, и тоже на втором курсе. Ведь не стала же Гермиона после этого перебирать парней, как перчатки? А все почему – потому что ситуация включения Венеры должна для такого исхода сопровождаться потоком энергии, перекрывающим допустимый в данном возрасте. Основательно превышающим, то есть.

То есть, между Джинни и Томом – иначе девочка не смогла бы впоследствии развернуться и выдать тот образ Джинни, который мы наблюдаем уже через два-три года – существовали либо эротические переживания, причем не бестолково-наивного порядка, либо глубокие, даже близко не детские чувства (повторюсь, взаимные – хотя бы в ее представлении). А, скорее всего, и то, и другое.

Изнасилование как таковое, на которое ставят авторы многих фиков о Джинни и Томе, там имело место быть очень вряд ли – по крайней мере, в физическом плане. У Тома на тот момент попросту физического тела не существовало. Но что мешало ему, сильному и не обремененному чушью в виде человеческой морали магу, заставить девочку пережить весь спектр эфирных ощущений, не подкрепленных физическим контактом, попросту воздействуя ей на мозги? Да ничего не мешало. А крышу девке двинуло основательно – сексуальное насилие, доставляющее удовольствие (а не абы как! очень важный момент), незрелую личность привязывает так, что после этого жертва уже даже задумываться перестает на тему, доверять или не доверять своему партнеру. Он для нее царь и бог безоговорочно, пусть даже и подсознательно.

Ее последующее поведение в рамки жертвы насилия укладывается более чем логично. Предположив, что Джинни не пошла по пути фобий и не закрылась в собственную раковинку от возможных по жизни Венерианских потоков, а начала компенсироваться, мы увидим замечательную картинку. Во-первых, она совершенно и окончательно перестала бояться мужчин. Еще бы – того, что с ней сделал Том, эти малолетки повторить все равно не смогут. Она уже видела то, чего боялась и одновременно хотела, и жалкие потуги последователей Риддла (пардон, других партнеров) ни черта в ней не всколыхнут. Во-вторых, она не боится любви ни в каких ее проявлениях – ни того, что к ней кто-то привяжется, ни того, что она привяжется сама. Джинни ведь – не холодная расчетливая стерва, перебирающая мужиков. Она просто легко вступает в отношения, довольно живо и ровно их какое-то время поддерживает, и без лишних напрягов отделывается от партнера, когда устает.

Причина та же – она уже познала такую глубину и степень привязанности, что ничем ее эти мальчики не удивят. Она смотрит на ситуацию как бы сверху вниз, поскольку адекватно находиться внутри нее больше не способна. Сознательно в ее представлении мужчины – это источники удовольствий, которым может подарить удовольствие и она (Телец – гедонист, напомню). Подсознательно же она зла и обижена на весь мужской род, и мстит совершенно по-телячьи – влезая в чужую душу, вытаптывая там все под себя, а потом исчезая и оставляя «бывшего» наедине с его внутренним миром, напоминающим посудную лавку после визита слона.

Нет, конечно, не осознанно. Месть обиженной женщины вообще редко бывает осознанной – особенно, когда направляется не на обидчика, а не представителей всей аналогичной хромосомной линии.

Девочке нужен хороший психотерапевт, а не лавры «пожирательницы сердец», до которых, по всей видимости, ей не так уж и далеко. Хотя бы потому, что держать ЭТО в себе всю жизнь она просто не сможет, да и пытаться, скорее всего, не будет. Рано или поздно оно вылезет наружу, и вся ее тщательно сдерживаемая Луна, пока что успешно зажимаемая под прокачанным Марсом, объединившись с ним в негативном варианте (а позитивного здесь быть и не может – Луна после Риддла больная, аж облезлая), даст истерию, а Телец в истерике – зрелище не для слабонервных, тут одной «посудной лавкой» не обойдешься. Объединившись же с гипертрофированной Венерой, Луна даст склонность к беспорядочным связям и тягу к неумеренным наслаждениям. В любом случае, эта девушка не сможет создать семью (или, создав, хоть сколько-нибудь в ней продержаться) – ей не нужно партнерство, ей нужна компенсация.

И при этом – есть же еще и Гарри. В жизни Джинни Уизли мужчины делятся на три неравные категории – в одной из них Том Риддл, которого никому не переплюнуть хотя бы потому, что Джинни сама этого ни за что не позволит, ей, как Лунарию, ее страхи родны и привычны (ну, а с другой стороны, она, естественно, только этого и ждет – что хоть кто-то да переплюнет). В другой – собственно Поттер, который был до Тома и будет после. Связующее звено между ею настоящей и ею новой, запуганной и обиженной, и он же – спасший ее от Тома герой, почти что принц на белом коне. Ну и в третьей – все остальные, куда им до первых двух.

Что дает проработанная Венера, так это способность любить разных мужчин (хотя бы двух – запросто) глубоко и сильно, совершенно не испытывая при этом проблемы «как их одновременно в голове совместить». Правильный Телец, замечу, и сам по себе предпочитает всегда и во всем все дублированное – две работы, два образования, два лучших друга, и если не двух мужей, так хотя бы мужа и любовника. При том, что степень его преданности просто зашкаливает – ну очень он не любит, если честно, глобальных и активных перемен, он для них слишком инертен – именно страх перемен и заставляет его «подстраховываться». Поэтому бессмысленно задаваться вопросом, кого Джинни любит больше – Гарри или Тома. Это для нее совершенно спокойно сосуществующие и непересекающиеся понятия.

Бесспорно, что она любит их обоих. Предательством Том ее напугал, а не оттолкнул – ее отношение к Гарри, временами ведущему себя, мягко говоря, не намного порядочнее, и не дающему, в общем-то, девушке ни черта из того, что ей необходимо, тому прекрасное подтверждение. Да и нечем ему давать – потому Роулинг и скрыла в неясный сумбурный фон их отношения, что показывать там, не покривив душой и не исказив образы, было нечего. Венера Гарри провальна настолько, что, прописав поведение мальчика в делах любовных таким, каким оно только и могло бы быть, автор неминуемо настроила бы против него не самую малую часть читателей.

Но Джинни, тем не менее, любит Поттера независимо от его поведения – сильная положительная Венера способна не столько прощать, сколько не обижаться, понимая, что за поступками стоят комплексы самого человека, а не желание досадить лично ей. Еще бы девочке настолько сильную Венеру во времена «Тайной комнаты» - глядишь, и у самой бы поменьше комплексов сформировалось.

Поступок же Гарри в финале шестой книги, как бы его Роулинг не старалась выписать посимпатичнее, говорит, в общем-то, сам за себя. Никогда в жизни Солярий не бросит то, что считает своим. Ни из каких понятий о правильности и безопасности. Наоборот – он, скорее, максимально приблизит к себе то, что пытается защитить, поскольку то, что ему нужно живым – это то, в чем он сильно нуждается. Вот в Гермионе с Роном Гарри нуждается – и кто-нибудь видел, как он кричит им о том, что вдали от чумового Поттера жить безопаснее? Как же. Наоборот – он мчится к ним каждый раз, как только рядом объявляются неприятности, и совершенно, то есть абсолютно, не думает о том, что притягивает неприятности к ним. Они же – боевые товарищи! С ними можно! Никогда Поттер их не бросит, пока ему нужна их поддержка и помощь.

А вот впасть в красивую позу самопожертвования, чтобы стряхнуть с себя мешающийся хвост, Солярий может запросто. Просто сказать прямо и в лоб – это же слишком убого, если хочется сохранить образ наиболее активно страдающего и грозящегося вот-вот собраться, чтобы выдать всем между глаз, героя-спасителя.

Возможен, правда, слабый вариант, что здесь поза переиграла мальчика, и он просто для полноты драмы запихал сам себя в еще более гадостные условия – но в этом случае разлука сладкой парочки продлится столько времени, сколько понадобится Джинни, чтобы найти благопристойный повод напомнить Поттеру о былых чувствах, горестно похлопывая ресницами. То есть, скорее всего, до первой же следующей встречи в более-менее похожей на романтическую обстановке.





Глава 7. Люциус Малфой

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Хиронианский подтип Весов.

Описание Люциуса в каноне дано почти схематически и с регулярными отсылками на сына – все, «как у Драко». Отдельно выделены бледная кожа, острый нос и осанка – косвенные признаки наличия воздушной стихии. Стоит упомянуть также «холодные глаза», невозмутимость и протяжные интонации, которые, по всей видимости, и пытался всю дорогу копировать юный отпрыск Малфоев.

Люциус – аристократ, это подчеркнуто множеством мелочей и детальных зацепок. Он сдержан и преисполнен достоинства (всегда, когда наружу не прорывается неумелая агрессивность), он аккуратен, стилен, его речь (опять же, в спокойном состоянии) – образец гладкости и виртуозности владения словом. Диалоги, в которых участвует Люциус, вызывают даже не восхищение, а почтение – определенно, перед нами мастер передергиваний и не только закулисных интриг, но и куда более редкого умения – дипломатии в стиле «глаза в глаза».

Малфой-старший – из тех, кто всегда сделает качественно хорошую мину при плохой игре. «Люциус, мой скользкий друг!» - приветствует его свежевозродившийся Темный Лорд. Наверняка ведь не на ровном месте основная характеристика Люциуса в устах «работодателя» – именно «скользкий». Ему подходит.

Акцентуация Хирона здесь просто неоспорима – глядя на Малфоя, почти никогда не скажешь, врет он, прикидывается, говорит правду или просто несет ахинею. И то, и другое, и третье Люц способен выдать с одинаково невозмутимой (ну, или душераздирающе искренней – это уже по ситуации) миной. У него везде связи, из каждого угла тянутся нужные ниточки, и компромат на половину влиятельных людей – на кого нет компромата, тех всегда остается возможность попросту запугать. Хирон отточен почти идеально, и его уши торчат как из характерной манеры говорить и общаться, так и из образа жизни.

При всем том, что Люциус сам по себе не занимает отчетливо высокую должность в какой-либо области – либо канон об этом молчит, либо я пропустила упоминание – он существует как бы везде и влияет как бы почти что на все. Длиннющие лапки дотянутся даже туда, где заказан вход напрямую, а обо всех его махинациях, вполне возможно, не догадывается даже супруга – Хирон вынуждает перестраховываться по всем возможным и невозможным каналам, триста раз подстилая соломки и придумывая ходы к отступлению.

Он вроде бы «всего лишь» один из членов попечительского совета Хогвартса – вот только лоббирование идей осуществляется с такой скоростью, что впору за голову хвататься. Он вроде бы «всего лишь» вхож в кабинет Министра Магии – вот только оный Министр время от времени начинает повторять за ним то, что нужно, как заправский правильный попугай. Не будь Хирон столь активным, и окажись на его месте Юпитер – Люциус сам сидел бы в кресле Министра, что сильному хиронианцу напрочь не нужно.

Он – теневая фигура, серый кардинал, предпочитающий действовать из неосвещаемого угла, не являясь фактически фокусом всеобщего внимания, не объявляя вслух свою позицию, так, чтобы нельзя было потом «отыграть» обратно и сменить курс в ортогональную плоскость. Он предпочтет не светиться толком нигде, но всегда мелькать где-то рядом, в упоминаниях и описаниях, мелькать достаточно двусмысленно и активно, чтобы и не заметить было нельзя, и поймать «на слове», увязав его с конкретной политической фигурой – тем более.

Стиль и лоск Люциуса упомянуты мельком – Гарри, глазами которого читатель видит разворачивающиеся события, особой приязнью к нему не пылает, но даже Поттер замечает «достоинство», «холодные интонации», «сдержанность» и «невозмутимость». Аристократизм старшего Малфоя, дорогая одежда, умение выглядеть «богатым», не становясь похожим на разряженное пугало (при возможности позволить себе хоть увешаться драгоценностями – у него всего лишь серебряная трость, вполне вписывающаяся в образ) – все это признаки сильной Венеры, причем приправленной долей Сатурна. Красота и отточенность формы, совершенство внешнего образа – вот что такое Люциус.

Сатурн выглядывает не только из манеры обращаться с формой, но и из внутренних убеждений, жизненной позиции. Люциус невозмутим – это подчеркивается почти в каждой сцене, где он появляется на горизонте. Состояние «вечного дипломата», собственно, и недостижимо без способности сдерживать порывы и сглаживать плещущие наружу эмоции, и поэтому Люциус холоден, сдержан, а все богатство его мимики навевает ощущение, что и мимика тоже продумана.

Даже в чуть ли не единственном за шесть книг диалоге Малфоя с сыном основная мысль, которую Люц вдалбливает своему впечатлительному и эмоциональному отпрыску – это «держи себя в руках». Не показывай своих чувств, сдался тебе этот Поттер, с ним лучше не ссориться напрямую (ну прямо Хирон-дипломат, выковывающий потомка-преемника!), и вообще, что опять за нюни? А ну, цыц! И ручки по швам, а то метлу не куплю.

Нормальный такой диалог папы с сыном. Родительские чувства Люциуса, похоже, целиком трансформировались в процесс передачи ребенку модели собственной жизни, даже близко не глядя, есть ли там ей, где прижиться, вообще – и это указывает, что Сатурн здесь не просто сильный, а экзальтированный. Он всеобъемлющ, он прет изо всех щелей, он не может не выплескиваться на наследника, но в нем нет правильной сатурнианской последовательности, способности прокопать каждую мелочь не только там, где идет к финальной цели основная поставленная задача. Вот в ней – пожалуйста, во всем, что касается внешней жизни, Люциус не сплохует. А мелочи типа воспитания детей его раздражают. Не отвлекайте экзальтированную планету от ее наполеоновских целей на какие-то там никому не нужные частности.

И последнее, что стоит упомянуть, набрасывая портрет Малфоя – это его несколько странное при выраженном Сатурне неумение справляться с истоками собственной агрессивности. Да, держать себя в руках он способен практически всегда, и даже в крайней ситуации, разозленный напрочь и взбешенный провалившимися планами и сопутствующими неудачами, он не бросается на обидчика с кулаками. Но он выходит из себя – а это почти провал для столь мощного дипломата. Люциус способен скрыть любые эмоции – но припадки агрессии, похоже, выбивают у него из-под ног остатки колеблющейся почвы, и он теряет возможность действовать адекватно и сиюминутно. Ему просто необходима пауза, чтобы прийти в себя и снова влезть в ту маску, которая лучше подходит под обстановку.

Сцена под кодовым названием «освободим Добби» иллюстрирует эту проблему Малфоя-старшего просто шикарно. Всю дорогу более-менее гордо державшийся Люциус умудряется даже прохлопать ресницами обвинение в попытке подставы (а, если копать, то и убийства) Джинни Уизли – но на потере домовика он срывается. Рука, дернувшаяся к палочке – это, простите, практически крест на карьере «дипломата», пусть даже заавадить нахала Поттера взбешенный Люциус так и не решился.

При всем при этом нормальной, адекватной способности выражать хлещущий наружу Марс Малфой не имеет – либо он просто не в состоянии разрешить противоречие между откуда-то все время рождающейся марсианской энергий и хиронианской убежденностью, что всегда лучше промолчать, чтобы потом использовать ситуацию, чем выступить в ней прямо и отрезать себе путь к выбору. Ставлю на второе – сильный Сатурн в явную указывает на то, что, захоти Люциус научиться проявлять Марс всегда, когда сочтет нужным, через пару лет он бы это сумел. А, значит, здесь имеет место сознательный выбор, отказ от агрессии – и при этом неспособность задавить внутри себя ее источник, чтоб наружу так не хлестала не вовремя. То есть, Марс-то из рук ускользает, и посмотреть на проблему пристально Люциус не способен. Стало быть, Марс не отсутствует провалом (как было бы, будь он в падении), а просто проявляется отрицательно.

Итого, суммируя вышесказанное, Хирон плюс Венера плюс Сатурн минус Марс – это и есть Весы.


2. Размышления на тему.


Как известно, основная и непрошибаемая проблема Весов – это их неспособность к принятию решений.

Всем хороши Хиронианцы – а особенно умением найти комфортный тоннель даже сквозь абсолютно гладкую и ровную стену – но только не надо ставить их перед выбором. Они и так еле ориентируются, куда в жизни приткнуться и чем заняться (собственно, почему большинство представителей этого знака в итоге либо выбирают то, что им подсунут, либо так и мечутся всю дорогу, не решаясь осесть хоть где-нибудь), а уж что бывает, если загнать их в тупик, поставив рядом две равновероятные и равноприятные шанежки! Прямо билеты можно на такое зрелище распродавать – спрос будет.

Любой Хиронианец скорее удавится, чем самолично встрянет в ситуацию выбора. По жизни он ориентирован на выживание – проще всего тот путь, который оставляет больше возможностей, чтобы впоследствии можно было «все заново переиграть». И не пробуйте его дергать и тормошить, убеждая, что его выбор неправилен. Весы, почуявшие, что еще пара слов, и им придется заново выбирать, что делать – это страшное зрелище. Хуже, чем перепуганный Рак.

И поэтому Хиронианец всегда – всегда – вьется вьюном рядом с кем-то, кому делегировал право решать за него, куда ему жить и зачем. Разумеется, недовольства временами в сторону такого человека это совершенно не отменяет – крепко стоящая Венера в данном случае даст нехилую капризность и принцип жизни «принцессы на горошине», которой под настроение вечно все будет не так, но перестелить постель самостоятельно она в любом случае не додумается. Какой уж тут «самостоятельно» – Весы с их провальным Марсом к активности по определению относятся отрицательно. И не потому что ленивы – это вам не Телец с его вечно, чуть что, прирастающей к креслу задницей – а, к примеру, потому, что дергаться – неэстетично. Правильные Весы удавятся, но между формой и содержанием всегда поставят на форму. Потерять лицо? Объявить свою позицию? Вы что! Лучше соврать.

Хиронианцу вранье вообще, как с гуся вода – он в принципе не понимает, что тут такого. Да и не врет он, а приукрашивает. Или даже – рассматривает задачу с различных точек зрения! Чем не объяснение. Или еще лучше – ведь одна и та же позиция, приложенная к разным ситуациям, и выглядеть будет совершенно по-разному! Что за прямолинейность – всегда повторять одно и то же. Думать ведь надо, кому повторяешь. «Я тебя не люблю», сказанное начальнику, жене, ребенку или любовнице, будет иметь совершенно разный смысл, и звучать будет по-разному, Весы это понимают. И скажут по-разному. Начальнику – «что я могу сделать, чтобы вернуть ваше доверие?», жене – «а почему на ужин опять курица?», ребенку – «в твоем возрасте надо быть усидчивее», а любовнице – «новая шуба? я подумаю…»

И только полный идиот не поймет, что все это означает – «что-то мне тут разонравилось…»

Задавать Хиронианцу вопросы из серии «а почему бы тебе не сказать ему прямо?», мягко говорят, бессмысленно. Даже если отбросить в сторону такой скользкий момент, что это ж ему надо будет сначала РЕШИТЬ сказать, то выяснится, что Весы просто не выносят конфликтов. Любых, неважно – с близкими людьми или нет, по принципиальному поводу или не очень, они в любом случае предпочтут промолчать или тактично на что-то там, одним им понятное, намекнуть. Тот факт, что люди вокруг куда более прямолинейны и намеков не понимают – особенно, когда не хотят понимать – Весы успешно проигнорируют.

Выбрав – а, точнее смирившись с одним из глобальных жизненных вариантов путей – однажды, Весы редко меняют решение. Во-первых, им просто в лом начинать все сначала. Во-вторых, решать, как уже говорилось выше, они не умеют – и учиться не собираются. Вся их жизнь есть творческое избегание неизбежностей и ускользание от предопределенностей. В-третьих – а зачем, вообще, что-то менять, если они и здесь замечательно выживают?

Не забудем, что у перестраховщика-Хиронианца всегда в запасе два десятка путей к отступлению. Он так уперто и отчаянно верит в собственную способность выкрутиться из любой ситуации, что в принципе не подразумевает такого варианта, как «получить по заслугам». При всей своей странно искривленной под текущую проблему морали, Весы до крайности справедливы – ну, как им кажется. Они стремятся дать каждому именно то, что уведет ситуационный расклад как можно дальше от возможного конфликта, то есть – попросту говоря, либо изящно навешают лапши на уши, не соврав по факту в словах, либо дипломатично промолчат в нужном месте. Вот где-то это и граничит с тем, что они понимают под «справедливостью» – я давал каждому то, что ему хотелось услышать, нигде прямым текстом не лгал, умалчивал, разве что, и взамен (по справедливости) жизнь обязана ответить мне тем же. Она не посмеет поставить меня в безвыходную ситуацию.

К слову сказать, жизнь с Весами аналогичную изворотливость проявляет довольно редко, зачастую рубя прямо в лоб и без экивоков – но Хиронианцы и тут умудряются так хитро прогнуться, что происходящее оттрактуется ими в ту нужную сторону, в которую им приятнее.

В общем, глупо ожидать, что Хиронианец поступает как-то исходя из глупости типа «собственных убеждений». Его убеждение – выжить наилучшим образом, а при проработанной Венере – еще и выжить комфортно. Он ставит на сильных, поскольку, на самом-то деле, всегда слаб сам, и отдает себе в этом отчет. Но и с теми, кто тоже сильный, но не с ними, напрямую ругаться тоже не будет никогда – а вдруг выиграет не наш сильный, а чужой? Пути к отступлению, напомню, должны быть всегда. И такие – в том числе.

Не знаю, что нужно было сделать с нашей скользкой змеюкой Люциусом, чтобы заставить его так подставиться и рвануть вместе с прочей сворой Пожирателей Смерти в Министерство. Уже там, в Министерстве, все было понятно – Люциус снова не справился с собственной агрессивностью, и она его подвела, не дала вовремя сообразить, когда пришло время линять, не дожидаясь финальных разборок Великих. Ну, не способны Весы органично воспринимать реальность в ситуациях включенного Марса! Категорически. Либо одно, либо другое – либо Марс, либо Хирон – либо прямая агрессия, либо поиск отходных путей. Люциуса подвела собственная болевая точка, и, честно, даже не знаю, могло ли быть, вообще, по-другому.

По сути, он ведь в принципе не способен с ней справиться – почему и приходит на ум, что по доброй воле отправиться в Министерство Люциус не мог ну никак. Как правильные Весы, он должен был знать, чем для него чреваты ситуации открыто проявляемого Марса, а пойти и отобрать что-то у Гарри Поттера – это без Марсианской стычки не обойдешься никоим образом. Дитенок слишком психованный и слишком не любит выпускать из ручек «свое», чтобы надеяться, что он с ходу испугается «какой-то там толпы» взрослых, опытных темных магов-убийц, которым давно уже нечего терять, и отдаст пророчество по-хорошему!

В общем, в истории с Министерством Люциус либо крупно ступил, вообще в нее ввязавшись – что маловероятно, во всех остальных случаях его интеллект не вызывал сомнений – либо оказался в ситуации, безвыходной даже для него. Попробуем копнуть глубже.

Что значит – безвыходной? Мне вот сложно придумать, как именно должны сложиться обстоятельства, чтобы у Хиронианца уровня Малфоя-старшего не нашлось откоряки, дабы избежать участия в прямом нападении на представителей «другого лагеря» – а, как ни крути, на Министерство Магии Пожиратели именно нападали, не входили же по пропускам через главный вход, чтобы впоследствии степенно из него выйти тем же путем.

И, тем не менее, обстоятельства сложились. Что означает – Малфоя заставили напрямую, поставив под сомнение его преданность – в любом другом случае, кроме прямого безвариантного требования, Люциус бы отмазался, иначе гнилой из него Малфой. И я не вижу других возможных мотивов Темного Лорда, которые могли бы заставить его так зажимать совершенно точно не склонного к участию в подобных операциях приспешника, кроме сомнений в его благонадежности – причем, скорее всего, обоснованных сомнений (по своим причинам другие мотивы Лорд бы вряд ли рассматривал, как достойные).

Что неизбежно означает – наш не любящий дергаться и «менять коней на переправе», в общем-то, беспринципный и всегда двести раз оглядывающийся, прежде чем шагнуть, Люциус таки умудрился навлечь на себя подозрения. То есть, он должен был сделать нечто, что совершенно точно характеризовало его в глазах повелителя, как элемент, как минимум, колеблющийся. А то и просто намеревающийся бросить господина на произвол судьбы.

Второе обстоятельство, складывающееся туда же, всплывет, если вспомнить манеру Весов доносить до вышестоящих, что они недовольны своим положением.

Весы никогда и ничего не говорят прямо – тем более, если вопрос жизненно важен, и ошибиться, обрезав себе тем самым возможность «переиграть», нельзя ну никак. Поэтому они никогда – никогда – не придут и не скажут: «Я недоволен». В той или иной форме это у них прозвучит как: «Вы мной недовольны», подводя тем самым ситуацию к возможному разрыву отношений. «Вы недовольны, я вас не устраиваю, вы и доверять-то мне перестали, вы ничего мне не поручаете важного, я начинаю думать, что становлюсь вам не нужен». Только Весы после подобного финта могут удивляться, получив полноценную нагрузку на плечи и шанс доказать, что они достойны доверия.

Впрочем, если Весы и впрямь видят, что путь рука об руку с этим «сильным мира сего» уже грозит их возможному выживанию, задание они заберут и успешно провалят – так или иначе. После чего разрыв таки произойдет, уже обоснованно, и – та-да-дам! – таки не по их инициативе, как и задумывалось изначально. Ну, не умеют они уходить, сказав – я ухожу. Это слишком напоминало бы конфликт, избежать которого – для Весов чуть ли не одна из ежедневных насущных постоянных задач.

Мораль всей истории с Министерством Магии и битвой за пророчество, стало быть – Люциус Малфой по непонятным причинам и предпосылкам к концу пятого курса деток уже точно собирался расстаться с Лордом. Причем собирался настолько конкретно, что схлопотал отдачу от повелителя. В противном случае весь этот клубок логически вообще не распутывается.

Неудивительным тогда становится и то, что после ареста Люциуса так плотно и на всю катушку от взбешенного выходками семейки Малфоев Темного Лорда огребся Драко, совершенно, казалось бы, к ситуации пока не привязанный. И, похоже, не включенный в нее совершенно – его действия в шестой книге выдают с головой человека, об убийствах и сопутствующих им особенностях психологии имеющего очень лубочное подростковое представление. Сразу видно – мальчика держали подальше от всего, что могло потревожить его детскую психику. Он совершенно не готов – ни морально, ни душевно, ни психологически – к тому, что на него обрушилось, а его поведение в поезде – вообще квинтэссенция глупости и бахвальства. Тот, кто хоть раз видел вживую, как именно происходит убийство, уже прикусит язык прежде, чем начать хвастаться тем, что оно ему предстоит. Драко же определенно не отдает себе отчет в том, во что влип по самые ушки.

А, значит, папа и не хотел, чтобы Драко в это влипал – в противном случае юноша вырос бы в куда менее тепличных условиях, был бы менее избалован и чуть больше знаком с суровыми реалиями будней Пожирателей Смерти. Его для этого даже таскать на сборища и боевые операции было бы необязательно – достаточно было хотя бы рассказывать об этом дома нужным тоном и с нужными подробностями. Люциус же, судя по поведению Драко, либо не рассказывал ничего вообще, либо умалчивал все, о чем мог умолчать. Иначе Малфенок не вырос бы тем изнеженным и тупо копирующим папину высокомерную мину созданием, каким он, определенно, вырос.

Картинка вырисовывается своеобразная. Во-первых, из всего вышесказанного очевидно следует, что Люциус никак не мог планировать посвящения сына в Пожиратели Смерти. И, возможно (хотя это всего лишь предположение) он пытался порвать связи с Лордом как раз по этой причине – чтобы вывести Драко из-под удара. Во-вторых, перестраховочность Хиронианца сыграла с Люциусом, похоже, злую шутку – держа свое чадо как можно дальше от всего, что связано с Лордом, Люциус удержал его достаточно далеко и от собственных планов, и от собственного отношения к текущей реальности. По крайней мере, первый же их диалог – еще перед вторым курсом, в книжном магазине – уже демонстрирует, что у папы и у сыночка совершенно разные ценности, ориентиры и модели поведения. И один другого в разговоре не слышит совершенно – Драко игнорирует прямые указания отца, подсказывающие не портить себе отношения с теми, с кем их необязательно заранее портить, а Люциус не слышит, что Драко, неверно поняв «политику партии», для себя уже все выбрал и решил, причем выбрал неправильно.

Проблема отцов и детей в полный рост, помноженная на раздолбайство Люциуса, как отца, и истерическое Лунное желание Драко «быть таким же, как папа», не выяснив предварительно, что ж там с папой-то на самом деле происходит. При такой мощной Луне, какую мы имеем у мальчика, запутаться в этих трех соснах можно только в одном случае – если папу почти и не видишь. То есть, грубо говоря, если фигура отца остается для тебя калькой, внешним образом, а живой человек за ним – не проявляется. Увлеченный своими интригами и выживанием (возможно, и семьи в том числе) Люциус, судя по всему, не удосуживался приглядеться, что ж у него там за наследник растет, ограничиваясь лишь общими указаниями и понуканиями.

В конце концов, если ребенок заводит нытье на людях, получая совершенно спокойную и адекватную с точки зрения папы реакцию «а не огрести ли тебе за это, сынок, подзатыльник» – значит, не так уж много у дитяти возможностей вообще с папой о чем-то поговорить. Вариант, когда на людях ноется именно потому, что это – принятый в семье способ манипуляции родителями, подразумевал бы другую реакцию Люциуса. Растерянность, обещания – хоть сквозь зубы, хоть с увещеваниями – купить что угодно, лишь бы заткнулся, или быстро сменяющаяся согласием вспышка ярости – вот что выдало бы в Драко юного манипулятора, а в Люциусе – любящего, но слабого перед детской истерикой папу. Судя по тому, что наблюдается невозмутимость и «а ну, заткнись!», сказанное почти через плечо – Малфою плевать на капризы сыночка. Что и не странно, для Сатурнианца-то.

Вообще, Сатурн формирует в Весах очень своеобразное отношение к близким людям. Начать с того, что Весы, как знак, почти лишены женских планет – Луна здесь в отсутствии, а, значит, Лунный контакт (теплый, домашний, тот самый, что создает атмосферу «семьи») невозможен, скорее, даже вызывает недоумение и равнодушие. Нептуна также не наблюдается – Весы далеки от заоблачных сфер и тонких энергетических контактов с собеседником. Вся надежда, казалось бы, на Венеру, но именно в Весах, крепко потесненная Хироном и экзальтированным Сатурном, она даст лишь стремление к совершенству формы, к пониманию истинной красоты, к эстетству и гурманству на самом высоком уровне – но не к любви.

Весы, по сути своей, несмотря на присутствие Венеры, холодный знак. Они не нуждаются в Лунной поддержке – и сами не способны ее давать. Положение же экзальтации Сатурна вообще перечеркнет любую надежду на то, что рядом с этим человеком вам будет «тепло» – хотя, если тепло попробовать ему дать, он, скорее всего, его все же сожрет и не подавится. Ему неинтересны псевдоромантика, вздохи под звездами, клятвы в чувствах «до гроба» и проникновенные взгляды в глаза. И не стоит думать, что он приземлен – отнюдь, что вы. Он просто холоден, и искренне, до печенок, не понимает – какого черта от него нужно хнычущему чаду и обиженной жене? Он же все слова правильные и приличествующие ситуации уже высказал.

Доставать его хныканьем бесполезно – Сатурн взыграет махом, и вы получите такой ледяной душ за шиворот, что желание повторять пропадет надолго. Не тот, конечно, что выдаст вам на аналогичное поведение Козерог или иной Сатурнианец с планетой в обители – эта прелесть, скорее, отстроит всех и всем жестко напомнит, «как правильно», а потом еще и «отработку назначит». Накажет, грубо говоря. Весы же, как существо воздушное, даже не въедет, чем и где обижает – для него, дипломата и заседателя на трех стульях, обида по определению неконструктивна. В его лексиконе это слово отсутствует.

Он просто уменьшит по максимуму время пересечения с теми, кто хнычет, предварительно довольно холодно объяснив свое отношение к понятию «конструктивизм».

Пытаться пробить Весов эмоциями, в общем – дело бессмысленное. Все, чего они хотят от близких людей – это чтоб те «не мешали». Весам и самим не так просто ориентироваться в жизни и держать маску уверенного в себе, невозмутимого создания, постоянно «хлопая ушами», дабы вовремя уловить смену курса ветра и успеть под него подстроиться, и взваливать на них какие-то там душевные контакты с семьей и провоцировать на дополнительный отыгрыш масок – пардоньте, дома он отдыхает. Ему недосуг еще одни игры – он устает от них и вне дома.

Максимум, который можно дать мужчине-Весам – это адекватно поддерживать внешний фасад всегда и везде, где на него смотрит хоть кто-то. Жена должна соответствовать его понятию о стиле и красоте, о невозмутимости и сдержанности, об успешности и лоске.

И, кстати, в чувственном плане – при всей их Венере – любовник из Весов тоже весьма так себе. Что и не странно – какой уж тут чувственный контакт, когда постоянно беспокоишься, как ты выглядишь со стороны, да еще и пытаешься слова лишнего не сказать, чтоб, не дай Мерлин, чего-нибудь в горячке не пообещать или позицию жизненную какую-нибудь не выразить! Это ж потом замучаешься изворачиваться и назад все отыгрывать.

И, тем не менее, заводить любовниц типичные Весы очень даже склонны. Ну, нравится им все красивое! Правда, по большей части – чтоб посмотреть самому да другим показать – мое. Весы чаще других знаков коллекционируют предметы искусства – по тем же мотивам, по каким коллекционируют женщин – и они куда больше внимания уделяют внешнему виду дома, в котором живут, чем реальным проблемам тех, кто там обитает. Впрочем, если проблема выросла в полный рост и уже заслуженно называется «конфликт», они впрягутся и всех помирят – ну, или еще как-то разгонят по углам. По крайней мере, попытаются. Уж что-что, а дипломат из Весов отменный.

Остается несколько непонятным, подразумевал ли для себя Люциус вероятность провала в Министерстве Магии и, как следствие, Азкабан, или эта радость свалилась на него неожиданно и сама по себе. Предположу, что все же неожиданно – иначе Драко давно бы оказался заочно переведенным в какой-нибудь Дурмштранг, а Нарцисса – отъехавшей «погостить к родственникам» куда-нибудь за границу. Ну, не мог Люциус не предполагать, что так или иначе Темный Лорд на его семье отыграется – не на жене, так на сыне. Правда, возможен и вариант, что все произошло слишком быстро, и предпринять что-либо Малфой попросту не успел – в этом случае, полагаю, он попытается обратить «отсидку» в нужный выверт, положившись на неизбежное освобождение и последующие за ним потенциальные лавры Беллы, которая, чуть что, всю дорогу отгораживается от любых наездов железобетонным доводом «да я за Лорда в Азкабане сидела!»

Кстати, очень маловероятно – несмотря на весь наличествующий Сатурн – что тюрьма Люциуса не сломает. У него нет фанатичной преданности Беллы чужим идеям – то есть, включенного Плутона – нет и собственного достаточно жесткого внутреннего стержня. Сатурн Весов – это всего лишь форма, и на ней и зиждется весь их внутренний мир. Сорвать маску с Малфоя, сбить лоск, превратить в арестанта – это не значит убить в нем аристократа. Аристократ-то выживет. Это значит, убить в нем волю к жизни – потому что, по сути, вся она у Весов на внешней форме и держится.

Так что, возможно, и здесь Люциус крупно просчитался. Тому Малфою, которого мы от случая к случаю наблюдали первые пять книг, из тюрьмы уже в любом случае не выйти. Он там и останется – оплакивать самого себя, даже если тело когда-нибудь и вытащат наружу.





Глава 8. Северус Снейп

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – сочетание архетипов Скорпиона и Козерога.

Первое, что упоминает Роулинг о внешности Снейпа – сальные черные волосы, крючковатый нос и землистый, как бы болезненный цвет лица. Два из трех признаков сразу же однозначно указывают на акцентированный Сатурн, и дальнейшее представление профессора глазам наблюдающего за ним Гарри только укрепляет первоначальный вывод.

Снейп живет и преподает в подземельях – там, где меньше всего солнечного света, а температура, по мнению Гарри, «ощутимо холоднее, чем в остальной части замка». То есть, Сатурн здесь не просто силен, но еще и осознан – либо, если у Снейпа и впрямь не было выбора, и вести уроки в других помещениях он не имел возможности (что маловероятно, учитывая его способность добиваться своего), то можно говорить о смирении перед необратимыми внешними ограничениями и умении быть мастером своего дела даже при их наличии. То есть, опять выходим на подтверждение мощной и весьма проработанной линии Сатурна – причем в обоих случаях.

Стоит сразу заметить, что сатурнианская линия в Снейпе – и это, пожалуй, единственный случай подобного рода во всей саге – проявлена абсолютно на всех уровнях и во всех жизненных сферах. К примеру, Невиллу, также обладающему выраженным Сатурном, последний дал самоконтроль, выдержку, внутренний стержень, четкие жизненные ценности и способность функционировать в подчиненном положении – но совершенно не дал контроля над своим физическим телом. Невилл, при всех его плюсах, подавляющую часть времени рассеян и невнимателен к окружающему пространству – на этот план влияние Сатурна не распространилось. Сатурн Люциуса придал ему четкость и видение совершенства формы, контроль над бытовыми эмоциями и пластичность поведенческих реакций, умение задавить в себе что угодно, если так сейчас выгодно – но не дал внутреннего стержня и не имеющей предела оправданной, поступательной безжалостности.

В Снейпе же Сатурн пустил корни во все. И такого уровня персонаж, повторюсь, в саге – единственный.

Снейп, как алхимик высокого уровня – а он профессионал, и временами, скрепя сердце, это признает даже Гарри – должен обладать просто ошеломляющей наблюдательностью и методичностью. Невозможно добиться успеха в зельеварении, если ты не способен одновременно видеть и мельчайшие детали задачи, осознавая ценность каждой, и интегрированно задачу в целом – кстати, как раз этого категорически не умеет Гермиона, почему, при всей ее дотошности, качественным зельеваром она так и не стала.

Снейп живет в аскетичных условиях – это снова к слову о подземельях, у него весьма характерная для Сатурнианца манера говорить, чуть слышно цедя слова так, чтобы они все равно оглушали присутствующих, у него просто бешеный самоконтроль, он – алхимик, а эта профессия требует немало именно Сатурнианских качеств, в конце концов, он – преподаватель, на уроках которого одна мысль об отсутствии дисциплины кажется дикостью. Уровень Сатурна здесь не просто высочайший, он отточен до такой степени, что уже пролез по всем планам и стал осознанным жизненным кредо.

Второй четкий штрих портрета профессора – это активный, выраженный и проработанный Марс. Вообще, Северус впечатляет набором планет, доведенных до филигранной проявленности.

За все шесть книг не было ни одной ситуации, где бы Снейп демонстрировал трусость, нерешительность или неоправданную, нецелесообразную в данный момент пассивность – при том, что в Марсианские ситуации он попадает просто с завидной методичностью. Боевых стычек того или иного плана в каноне просто полно – и почти в каждой хоть боком, хоть краем, но оказывается участвующим Снейп.

Недаром Гарри его так не выносит. Впрочем, причин для «невыносимости» у них столько, что можно всю планетарную карту расписывать – они друг друга чуть ли не по каждому пункту цепляют.

Судя по отсутствию вспыльчивости и наличию огромного элемента продуманности (за мельчайшими исключениями) в действиях Снейпа, говорить о просто сильном Марсе уже, пожалуй, неправомерно. Скорее всего, это – признаки экзальтированной планеты.

Марс Снейпа не агрессивен – хотя включается такой мгновенной взрывной волной, что впору подумать, а выключается ли он хоть когда-то, вообще. Ставлю на постоянство – ибо реакции этого человека явно указывают на неослабевающую готовность к ситуациям класса «защита-нападение», а степени выраженности Сатурна вполне хватает, чтобы удерживать Марсианские проявления в рамках целесообразности. То есть, не выплескивать их каждый раз, когда кто-то нечаянно на ногу наступил, но при этом быть действительно бесстрашным, когда вопрос встает о жизни и смерти.

Вытекающий отсюда же третий – и немаловажный – момент, определяющий суть Северуса – это мощное присутствие в нем Плутона. При всем том, что толком так и не ясно, действительно ли он хотел когда-то вести защиту от темных искусств, или только так говорилось, неоспоримо, что в темных искусствах он – мастер, как и в алхимии. Кстати, кроме Сатурнианской последовательности и выдержанности алхимия, несомненно, включает в себя и Плутонианские нотки. Творить нечто живое из живых компонентов, манипуляции с огнем и жидкостями, элемент потусторонней, тайной власти над людьми – все это в совокупности указывает на влияние Плутона.

Возвращаясь к внешности профессора – угрюмость, уже упомянутые сальные черные волосы, черные глаза, подавляющую часть времени Сатурниански пустые, будто застывшие – но вспыхивающие яростным огнем, когда Плутон прорывается наружу. Вообще, в эти моменты в Снейпе тут же проявляется некоторая пугающая демоничность, парализующая наблюдателей – ну, не считая Гарри, конечно. Гарри есть, что чужому Плутону противопоставить.

К чести профессора, прорывы случаются крайне редко, но частота здесь говорит лишь о силе Сатурна (то есть, умении контролировать себя), а не о слабости Плутона. Сатурн ограничивает разрушительное влияние Плутона на самом Снейпе, но ничуть не уменьшает его. На это он просто не способен.

Связь с Волдемортом, темное прошлое, талант к окклюменции и легилименции, включенность в вопросы жизни и смерти – причем включенность не столько ситуативная, как в случае большинства Пожирателей Смерти, сколько личностная, постоянное присутствие той грани, на которой разница между адом потусторонним и адом при жизни слегка стирается – все это мощный Плутон. Причем, Плутон проработанный, ибо профессор, вроде как, в свое время порвал с темным прошлым – после чего вернулся туда, добровольно и осознанно. Степень добровольности тут не важна, важен сам факт того, что Снейп годами балансирует на этой грани, не умирая и не подставляя себя – что невозможно, когда ты попадаешь в такие тиски вынужденно. Просто силы воли не хватит. Тут неизбежно должна присутствовать и внутренняя потребность в них быть – отчасти из мазохистского самоистязания, так свойственного прожженным Плутонианцам, отчасти – из Сатурнианского понимания правильности выбранного пути. Для Сатурнианцев правильность вообще – единственный допустимый критерий при принятии решений такого плана.

И последняя яркая точка в портрете Северуса – его нездоровая, по-другому и не скажешь, сфера эмоций.

Понятно, что канонический Снейп сдержан до невозможности, и его переживания хрен разглядишь сквозь непрошибаемый Сатурн. Но при взгляде на любую эмоциональную ситуацию – то есть, ту, где ведущей фигурой является не он сам, а кто-то, для кого проявлять эмоции – не проблема, появляется нехорошее ощущение, что тут все не так просто.

Во-первых, даже оставаясь сдержанным и закрытым, Снейп включается в происходящее прямо-таки всей душой, и в перепалках с Сириусом – или прилюдном высмеивании Поттера, или унижении провинившихся учеников – он порой проявляет едва ли не наслаждение. Снейп упивается этими ситуациями, он провоцирует их, он их поддерживает и вытягивает из них полный набор переживаний оппонента по максимуму – что совершенно точно указывает на падающую Луну.

Причем именно падающую, а не просто слабо проявленную. Только планета в падении будет включаться, варясь в созданных другими людьми ситуациях, поскольку не способна создавать их сама, и при этом настолько нуждаться в том, чтобы они вокруг нее – были.

Во-вторых, ставшая притчей во языцех язвительность Снейпа. Тут дело даже не в том, что у профессора весьма своеобразная манера говорить и вообще выражать свои мысли – куда сильнее момент, стоящий ЗА этой самой манерой. А именно, чтобы бить собеседника так – безошибочно выбирая не просто слабые точки, а точки, действительно нуждающиеся в коррекции, и балансировать на грани скандала, не переходя ее (контролируя и себя, и оппонента, по сути), необходимо на самом деле видеть – ощущать во всей полноте – чужую личность со всеми ее недостатками и пунктиками самообмана. Не так, как это ощущают Нептунианцы и прочие эмпаты – Снейп не варится в чужих эмоциях и хитросплетениях чувств. Здесь нужно умение видеть все болевые точки стоящего перед тобой человека всего – целиком, да еще и четко осознавать, из чего эта целостность складывается. А это тоже возможно только при наличии падающей Луны.

Итого, по результату получается двойственная картинка. С одной стороны, Сатурн плюс Марс минус (в некоторым смысле) Луна – это вполне так себе Козерог. Вот только Плутон плюс (в том же самом странном смысле) Марс и минус уже конкретно падающая Луна – это очень даже Скорпион.

По некоторым причинам все же предположу, что тут имеет место смешение архетипов, а не Сатурнианский подтип Скорпиона.


2. Размышления на тему.


Канонический Снейп – это, как бы ни виделось некоторым фикрайтерам, не Плутонианский ядерный реактор, обнесенный железобетонной стеной Сатурна, что было бы верно, являйся он Сатурнианским Скорпионом.

В этом случае за двадцать лет никакие стены не выдержали бы, и Снейп давно превратился бы в мрачного маньяка-садиста, втихомолку или уже даже не очень попивающего кровь своих жертв за ужином в качестве аперитива. Он же по-прежнему социально адаптирован – по крайней мере, занимает социально одобренное положение преподавателя, учеников от него с сердечными приступами не выносят (хотя, к слову сказать, неудивительно, что они его так иррационально боятся), да еще и занимается довольно опасной деятельностью шпиона, требующей немыслимого контроля над собой и своими реакциями.

К тому же, любые стены рано или поздно прошибаются если не давлением изнутри, так методичным поскребыванием снаружи. Распространенный сюжет о том, как долгими годами прятавшегося за своей стеной Снейпа одним небрежным жестом (или долгим процессом битья в нее головой) вытаскивает наружу какой-нибудь Гарри, базируется именно на этой ошибке. А это – ошибка, и именно потому, что проявленный и в характере, и в жизни неотрицаемый и осознаваемый Плутон невозможно удержать даже таким Сатурном, как у профессора, при всем к нему уважении.

Если продолжать аналогию, то Снейп – это, скорее, Плутонианская мощь, насаженная на жесткий стержень Сатурна. И Сатурн играет роль не внешне сдерживающего фактора, а направляющего изнутри, что сразу меняет картину и расставленные акценты.

Снейп никогда не сделает того, что считает неправильным (неразумным, бессмысленным, временным, потакающим глупым желаниям). Кстати, желания для такого Сатурнианца глупы абсолютно всегда – ничем, никакими плюшками его не заманишь в то, что, как может показаться со стороны, ему «хочется». Не существует для Снейпа хотелок, если они не подпитаны его ощущением правильности. А, если и существуют, то, поверьте, не для того, чтобы их себе позволять. Он с ними борется методом постепенного вырезания на корню. А тех, кто попытается в этом ему помешать, вырежет столь же осознанно, и совершенно при том не колеблясь.

Снейп, напомню, на самом деле безжалостен. Это не фигура речи.

Единственное, что имеет значение для профессора – это осмысленность и целесообразность. Сатурн здесь играет роль решающего рычага, и любые действия должны быть направлены на достижение цели, а не препятствовать ему. «Отвлекать», кстати, в понятие «препятствовать» тоже входит.

Все моменты, когда Снейп выходил из себя рядом с Гарри, объединяются одной красной линией, которая, если приглядеться, говорит очень многое и о самом Северусе, и о сути его придирок. «Не лезьте не в свое дело, мистер Поттер!» - раз за разом рычит Снейп, отшвыривая Гарри за шиворот, как котенка, от очередной неприятности. Здесь нет нездоровой эмоциональности в стремлении эгоистично защитить собственные «великие взрослые игры» от попыток ребенка запустить туда ручки и «тоже побаловаться». Здесь есть ярость мужчины, вынужденного раз за разом отдергивать тупое шаловливое чадо от опасностей, которые тому упорно не по глазам.

Все наезды Снейпа на Гарри также подчинены одной задаче – вдолбить в непослушную голову, что в мире есть ДЕЙСТВИТЕЛЬНО серьезные вещи, к которым нельзя относиться играючи. Гарри ни к чему не относится серьезно, кроме себя и своих видений обстоятельств, Снейп же, в отличие от него, серьезен до не могу. Включения его Марса в этих ситуациях, во-первых, сразу сигнализируют о том, что Снейп на самом деле ощущает происходящее, как опасность – пусть даже Гарри когда-то опасности в упор и не видит. Ее видит Снейп – и вряд ли при том ошибается, экзальтированный Марс так просто наружу не вылезет.

Во-вторых, Снейп, вообще, при этом кричит (точнее, рычит, но в его случае это, можно сказать, одно и то же практически) – а, значит, Сатурнианский пуленепробиваемый щит дает трещину. То есть – что случается крайне редко и только при действительно серьезных обстоятельствах – Снейп пугается. Не факт, что лично за Поттера, с тем же успехом Сатурнианец способен пугаться за любого, кто находится под его ответственностью, но сути момента это никак не меняет. Гарри лезет в вопросы, которые пугают самого Снейпа – только этим можно объяснить реакцию профессора. При том, что сам Снейп в этих вопросах живет и здравствует, он прекрасно отдает себе отчет в том, насколько его выживание в них неустойчиво, насколько оно зависит от наличия в Снейпе тех качеств, которыми Гарри принципиально не обладает – то есть, опять же, Сатурна. Выдержки, воли, умения ограничивать и контролировать себя – и при этом способности четко и с бешеной скоростью мыслить в критической ситуации, просчитывая варианты, а не швыряясь в любой из них наугад.

Все, что Снейп делает по отношению к Гарри, есть типично Скорпионья манера попыток влияния на того, из кого хочется (именно хочется, а не требуется обстоятельствами) воспитать человека. Что бы там ни имелось за кадром под указами или не указами Дамблдора, определяющими воздействие Снейпа на Поттера, совершенно очевидно – Снейпу самому принципиально, личностно, важно сделать из Гарри человека в своем понимании. Напомню, профессор – единственный Плутонианец в Хогвартсе, и больше никто – абсолютно никто – кроме него, не способен научить Поттера выживать. По логике, это должен был понимать даже Дамблдор.

И ладно бы только выживать. По сути, Снейп всю дорогу делает две страшные (для Гарри – уж точно) вещи. Он вынуждает мальчика прокачивать провальный Сатурн, чему Поттер вполне успешно сопротивляется, и приоткрывает перед ним суть Плутона. Неудивительно, что заниматься окклюменцией парня отправили именно к Снейпу – как неудивительно и то, что общего языка учитель и ученик в который раз не нашли. Если профессора что и бесит, так это ребяческое отношение к тем сферам жизни, которые он полагает серьезными.

Насколько обоснованно полагает – уже другой вопрос, хотя уровень Сатурна заставляет задуматься, может ли профессор, вообще, ошибаться в оценке подобных вещей. У Снейпа, в отличие от Гарри, нет личной завязки на степень серьезности того, в чем он участвует – поскольку нет ярко включенного Солнца. И потому он куда более объективен – это даже если не считать того, что он, вообще-то, по факту куда больше в курсе сути вещей, о которых судит. Он попросту в них участвует – в отличие от того же Гарри.

Не суть, что сама манера Скорпиона пробивать себе путь к чужому внутреннему миру больше похожа на ударную шоковую терапию молотом, чем на хотя бы подобие проявления такта. Суть в том, что в этом – отчасти – и состоит его кармическая задача. Без сожаления добить умирающее и вытащить из пепла то, что могло бы родиться, не мешай тому глупости вроде страха, лени и косности, а отсевом будет прямо сам процесс – либо жертва умрет, либо выживет, став на порядок более сильной. Скорпион в этом, напомню еще раз, совершенно безжалостен – жалость (как и относящиеся к ней же в его понимании такт, деликатность и вежливость) для него понятие принципиально негативное. Он видит в ней ужасающий деструктив, и ничто не способно взбесить его настолько неотвратимо, как жалость к тому, кто обладает потенциалом.

Просто потому, что это – опять же, в его понимании – губит потенциал на корню, что делать просто непозволительно. То же самое можно сказать не только о жалости, но и о поддержке, поощрениях, похвалах и прочих положительных проявлениях согласия с наличием в человеке каких бы то ни было способностей. Есть талант? Будем бить, чтобы пылью не заросло! Нормальная логика Скорпиона. Бедные те, в ком он что-то увидит.

Снейп читает людей с легкостью, как раскрытую книгу – причем, в отличие от того же Драко, Луна которого тоже дает способность видеть чужие слабые места, читает ее целиком, а не только какие-то рваные кусочки. И не просто мгновенно делает выводы из полученной информации – мощный Марс позволяет ему вмешаться в любую секунду, спровоцировав именно тот диалог, в котором получится оптимально эти выводы сообщить. Сатурн же вынуждает повторять итерацию до тех пор, пока жертва (пардон, собеседник) не взмолится о пощаде, мечтая продать кому-нибудь душу, лишь бы избавиться от непрошенного любителя оперативных в эту самую душу вмешательств, причем проводимых и без наркоза, и без хотя бы для приличия полученного сначала разрешения ее обладателя.

Суммируя вышесказанное, получаем, что Снейп, как минимум, очень высокого мнения о потенциальных способностях Гарри – а, возможно, и о его роли в будущем. И при этом крайне низкого – о пути, по которому мальчик движется.

Однако, эта особенность положения падающей Луны, к сожалению, не единственная. Любой Скорпион крайне зависим от чужих эмоций – пусть даже никогда в этом толком и не признается. Ему панически необходимо ощущать, что все эти переживания существуют – нередко, как раз, потому, что он не уверен, существуют ли они в нем самом. Его способность видеть грязь везде, даже в ангелах, вкупе с проявленным Плутоном, дает такой мощный внутренний ад, что каждому, кого Скорпион хоть раз жалил в больное место, стоит задуматься – каково при этом вариться в нем постоянно. И, если собеседник от Скорпиона способен хотя бы сбежать, то сам Скорпион обречен жить со своим адом до скончания века. Не имея никакой возможности из него вырваться.

Неудивительно, что бедняга Невилл так стекленеет в присутствии Снейпа. Безжалостная, убийственная манера причинять боль всем, кто рядом – ничто по сравнению с той болью, которую Скорпион безостановочно носит в себе. Честно говоря, иначе он бы в жизни не замахнулся на роль «терапевта душ» – он ведь точно знает, что никто и никогда не будет в состоянии испытать хоть полпроцента того, что для него самого – норма существования. Он не умеет жалеть, потому что никогда не жалеет себя, хотя временами, чего скрывать, достоин если не жалости, так хотя бы сочувствия.

Впрочем, оно-то как раз Скорпиону напрочь не нужно. Все равно «никто не поймет, что я чувствую», скажет он сам себе, и с обоснованным презрением выпустит порцию яда в ответ на неуклюжую попытку погладить его по брюшку. Кстати, в попытке оценит смелость, но преисполнится твердо низкого мнения о глубине душевного мира того, кто сдуру полез к нему без скафандра. Ведь, раз лезет, значит, вообще ни черта не соображает. Иначе просто посидел бы рядом и правильно помолчал.

Собственно, это то, в чем Скорпион истерически и активно нуждается – в понимании хоть кем-то бездны пропасти его личного ада. Делать с адом ничего не надо, но – хотя бы понимать степень! Впрочем, чего ожидать от «нормальных людей», коими Скорпион считает всех, кто не является аналогом его самого.

Но «нормальным людям» он и завидует – никогда толком не понимая, действительно ли они испытывают всю ту гамму недоступных ему положительных эмоций, или только издеваются над ним, демонстрируя их в его присутствии. Скорпион действительно не умеет чувствовать радость, открытость, счастье, наслаждение жизнью – он рожден наслаждаться смертью и переходами в нее и обратно, точнее, вариться в ее соку, какая уж тут, вообще, радость. С возрастом он, бывает, и обучается делать вид, что тоже ее испытывает – но внутри всегда остается пугающе мрачен и готов к худшему. Худшее всегда рядом с ним, в нем самом, и пытаться избавить его от этого – всего лишь не понимать его суть. Когда смотришь в лицо смерти, даже просто глядя в зеркало, это, мягко говоря, накладывает некоторый отпечаток.

И, тем не менее, в чужих положительных эмоциях Скорпион панически нуждается. Он никогда не разделит их с собеседником – наоборот, он будет всячески пытаться высмеять, принизить их, каждый раз проверяя на прочность и решая для себя – это правда или игра? Или тонкое издевательство над ним, вообще? И при этом погибая внутри без их наличия.

В некотором смысле, Скорпион – вампир, когда дело касается эмоций. Он вытянет из оппонента всю душу, намотает ее на кулак, поплюет ядовитой слюной, высветит и до обидного четко обхохочет каждую ее составляющую – но он всегда будет благодарен в итоге за предоставленную возможность все это сделать. Это – то, чем он живет, когда жить уже нечем. Чужая радость. Чужая любовь. Чужое доверие. Ему необходимо видеть, что все это – реально, что оно – существует.

Естественно, потому, что подобное – по его твердому убеждению – никогда не будет жить в нем самом, рядом с ним, существом адским и проклятым, вышвырнутым из понятий любви и добра куда-то за их пределы – и для чего, казалось бы? Чтобы выполнять грязную, отвратительную черную работу ассенизатора мира, чтобы иметь зрение, отсекающее все хорошее и замечающее только плохое, чтобы жить в этом кошмаре всегда и на веки веков – одному.

Вот она, самая огромная проблема и самый отчаянный страх Скорпиона. Он одинок очень осознанно, но не стоит наивно полагать, что его это устраивает. Он и рад бы – да вот, увы. В глубине своей странной души он будет одинок абсолютно всегда.

Теперь попробуем вспомнить, что в Снейпе равновероятно со Скорпионом сочетается еще и архетип Козерога, и представить, чем ему это может грозить.

Типичный Козерог так же, как и Скорпион, одинок – но уже по совершенно другим причинам. Жизнь Сатурнианца всегда подчинена какой-либо цели, и нередко ему напрочь не нужно, чтобы кто-то болтался под носом и всячески отвлекал. Вот, если вы сможете помогать – причем неважно, чем именно, хоть созданием нужной ему атмосферы – тогда да, у вас есть шанс. Но не думайте, что, втолкнувшись в его жизнь, вы залезете Козерогу в душу. В попытках туда достучаться можно и лоб расшибить.

В первую голову потому, что душевный мир Козерога суховат и довольно-таки ощутимо зажат. Плюс – ему просто не интересно копаться в том, что ему, понимаете ли, не интересно. Что не соответствует его целям.

Он – аскет, привыкший к ограничениям, вросший в них, как верблюжья колючка в песок. И только попробуйте эту колючку пересадить на мягкую почву – он заклюет вас тем, что вы превращаете его жизнь в бедлам и нарушаете ему оптимальные условия для жизнедеятельности. И любой оазис с убийственной планомерностью переделает обратно в пустыню.

Козерог не умеет жить без неприятностей – в случае нужды он с легкостью создает их себе самолично. Он на них живет, плодится, размножается и растет как личность. Ему принципиально важно не просто вариться в сложностях, а вариться в них осмысленно, продуманно и постоянно. Впрочем, от комфорта, если тот укладывается в отведенный «потехе час», Козерог не откажется – хотя стоит заметить, что у некоторых представителей вышеозначенный час наступает даже не каждый год. А что вы хотели, делу время, что называется.

При всей своей странной маньячной страсти к проблемам, в которых надо выжить и не деградировать, Козерог очень практичен. Осмысленность и продуманность – его жизненное кредо, и, если он что-то делает, значит, ему действительно это зачем-то нужно. И одному ему понятно, каким нечеловечески трудным путем это приведет его к максимальному результату.

Он ведь никогда не откажется от нечеловеческих трудностей. Никто больше не способен с такой методичностью и таким терпением тратить годы и десятилетия на процесс прошибания стены постукиванием по ней, к примеру, ногтем. И никто больше и не прошибет, к слову сказать. Откуда еще у кого настолько крепкие ногти.

Козерог крепок весь – его не сдвинуть с выбранного пути, как ни старайся. Он не пластичен, как Весы, и не тупо упрям, как Телец – но он настолько решителен и продуманно последователен, что нет задачи, Козерогу неподдающейся. У него всегда есть план с десятками ответвлений по возможным ситуациям, и совершенно больное в своей непрошибаемой стойкости чувство ответственности, которым он и подпитывается.

Кармическая задача Козерога – организация и упорядочивание чего-либо. Он любую задачу или ситуацию видит, как огромную схему, структуру из множества элементов, он способен выстраивать эту структуру, с педантичным Сатурнианским упорством и качественной Марсианской безжалостностью отсекая все лишнее и привинчивая на нужное место полезное. Козерог – идеальный руководитель на стадии построения и отладки процесса. Дальше ему, в общем-то, уже и неинтересно – расширять горизонты он не способен, размаха не хватит.

Исходя из этого, вполне понятно, что Снейп, начавший руководить Слизерином сразу после первого падения Лорда, определенно находил в этом некий внутренний кайф. Он просто был на своем месте, там, где был нужен, и это было очевидно и для него самого. Возглавляя же его долгие годы, Снейп, скорее всего, тащит лямку – поддерживать на уровне он способен, но сложности задача уже не представляет. А, значит, и интереса – то есть, осмысленности, что для Сатурнианца одно и то же.

Отдельно стоит упомянуть чувственную сферу и ее роль в жизни Снейпа. Козерог к проявлениям чувственности, в целом, вообще равнодушен – его существование подчинено иным целям и принципам, чтобы тратиться на какие-то чувства. Он может даже между делом исследовать ее – просто, чтобы знать, как реагировать – но сам в нее не включится никогда. Ему просто нечем испытывать то, о чем столько бурных бесед и чему посвящено столько лирики. Он холоден, и ему это не мешает.

Скорпион же чувственен, как садист – ему тоже, честно говоря, любить особенно-то и нечем, с его-то непростым отношением ко всем этим человеческим переживаниям. Но он никогда не упустит возможности использовать еще один рычаг стимуляции чужих слабых мест, если тот практически валяется под ногами. Ведь чувственная сфера – это и есть слабое место для большинства. Люди уязвимы в ней просто до невозможности, а Скорпиона хлебом не корми, дай добраться до очередной уязвимой точки.

Поэтому, если Козерог исследует, чтобы отбросить, то Скорпион – чтобы использовать, как очередной качественный бич. И оба при этом – холодные, в общем-то, профессионалы своего дела, даже при том, что Скорпион, когда надо, весьма качественно изображает страстность. Лучше просто в руки не попадаться.

И еще один крайне важный момент – это власть и отношения с ней. Архетип Козерога подразумевает отрицание любой формальной власти над собой, если она основана на принципе подчинения авторитету. Его просто срывает в штопор, когда он видит, что вынужден прогибаться перед кем-то, кого всего лишь «все уважают». Для него это настолько пустой звук, что вполне можно вести речь о глубинном комплексе – Козерог боится власти и не умеет с ней обращаться, причем неважно, над ним эта власть или дана ему в руки.

Второе даже хуже, чем первое. Сатурн всегда ставит Козерога в подчиненное положение – не кому-то, так чему-то. Почему представители этого знака и обожают разнообразные цели, которым с радостью служат, и так активно притягивают к себе трудности одну за другой – им необходимо подчинение и преодоление таким образом негативов собственного «я». Но власть для Козерога – пунктик, на котором «сносит планку», рано или поздно появляется ощущение полнейшей безнаказанности и наружу пролазит неизбежный и жесткий диктат.

Козерог не умеет доверять, он отвратительно разбирается в людях – точнее, он просто заучивает их наизусть, чтобы хоть как-то предугадывать и трактовать реакции. Он никудышен, как управленец именно людьми – он управляет объектами, расставляя их по нужным местам и выстраивая общую схему. Но, как только до него доходит, что люди ему подчиняются, и он – их хозяин (в его понимании это синоним слову «руководитель»), дело труба. Никто не способен на столь изощренные выдумки, призванные доказать преданность подчиненных начальству, как Козерог. Авторитаризм, диктатура и произвол – вот характеристики режима Козерога, облеченного властью, и это всегда обусловлено диким страхом развала, непониманием человеческого фактора и неумением доверять.

Поэтому любой более-менее развитый Сатурнианец власти (именно власти над живыми существами, а не ведущей роли в организации системы) шугается, как черт ладана. Поставить его «к рулю» и дать право влиять на людей – означает, влепить его в такой мощный, подтачивающий изнутри соблазн, что – бедный Снейп, глава Слизерина! Понимаю, конечно, профессору хотелось сложных задачек – но не до такой же, простите, степени, чтобы так над ним издеваться.

Впрочем, сам факт того, что от власти он не уходит, продолжая исполнять обязанности и не увиливая от них, опять же говорит о силе его Сатурна. И только расширяет пропасть внутреннего ада, в котором он ежедневно живет.

Скорпион же к власти относится еще более своеобразно. Как Плутонианец, он обладает ей изначально – причем не формальной, социальной, а куда более мощной и всеобъемлющей. И при этом – точно так же, как Козерог – отрицает бытовую форму подчинения. Он ее просто презирает, как мелкую, ему-то ведома настоящая.

Неоспоримо, что в юности Снейп так или иначе должен был пройти через испытание безнаказанностью и вседозволенностью. Причем, скорее всего, в обоих смыслах – и бытовой формой власти над теми, кто не имеет возможности сопротивляться, и потусторонней, Плутонианской – над теми, кто сопротивляется очень активно, но в любом случае безрезультатно.

Сама позиция Снейпа, принявшего пост декана после падения Лорда, в этом случае предстает уже немного с другой стороны. Он определенно знавал многие стороны темной Плутонианской стороны – но он не отказывается ни от занятий алхимией, ни от окклюменции, ни от претензий на пост преподавателя защиты, ни от занятий с Поттером, призванных исподволь открывать отрицаемый Плутон мальчика.

Снейп – редкий случай Плутонианца, успевшего осознать глубину пропасти, в которую падает, и умудрившегося оттуда сбежать – но он возвращается туда, как только возвращается Лорд. На какие бы стороны он ни играл, он живет на обеих – а заигрывания с Плутоном, напомню, не позволяют так просто прыгать туда и сюда. В каком бы случае – рядом с Дамблдором или рядом с Лордом – Снейп ни был искренен, для него, как для Плутонианца, хотя бы раз сменившего выбор, будет невыносимой мукой находиться с тем из них, кому он лжет. Но он – находится.

Снейп определенно знавал, что такое – смерть в глазах человека напротив. Это просто исходит из его Плутонианской истории. И, скорее всего, он знавал, что такое, когда причина этой смерти – ты, ему известен вкус полноценной власти над живым существом. Но он продолжает оставаться на достаточно ответственном и высоком посту, продолжает ежедневно потреблять власть мелкими порциями, не срываясь в безнаказанность деспотизма, да еще и защищая своих подопечных везде, где это только возможно. Он держит себя на грани, не сбегая от нее.

Вывод – Снейп осознанно сделал из своей жизни непрерывный процесс искупления. Не вижу я других вариантов объяснения тому, что на грани он все-таки держится. Никакие вынужденные внешние обстоятельства без внутренней подпитки так долго его бы не удержали.

За что бы он ни мстил сам себе, за какие бы грехи ни наказывал – он делает это поступательно, качественно и безжалостно, как правильный Козерог. Но очевидно, что эти грехи слишком непростительны в его глазах, чтобы мысль о «пожить, как люди» в его голове не родилась никогда. Или почти никогда.

Кстати, возвращаясь к вопросу о власти – Снейп единственный, кто не стал бы подчиняться Дамблдору просто потому, что тот – директор. Или сильный волшебник. Или старше его в кучу раз. Все это – понятия, для Козерога попросту идиотские. Для него, напомню, не существует авторитетов, он и сам себе неоспоримый авторитет.

Снейп мог признавать силу и слово Дамблдора только в одном случае – если видел правомерность, необходимость такого признания. Если подчинение директору было с его точки зрения осмысленным. Верным. Приближающим Снейпа к его собственной цели.

К цели Козерог идет почти с наслаждением, ибо нет для него большей радости, чем продвигаться вперед, к намеченным горизонтам. Каждый шаг в нужную сторону – тем более, большой, качественный шаг – будет для него сопровожден вспышкой радости. Это, можно сказать, единственное, что способно радость в нем, вообще, вызывать. Ну, насколько он в принципе способен ее испытывать, конечно.

Если предположить, что Снейп служит Лорду, и хотел убить Дамблдора, чтобы что-то ему доказать – либо, чтобы защитить Драко, либо еще для каких-то своих невнятных задач, то факт убийства в этом случае неоспоримо – просто колоссальный шаг вперед, к финишной точке. Огромный – на не самом мелком пути.

Кто-нибудь видел возбуждение, предвкушение, оживление, радость или хотя бы довольство собой на лице Снейпа во время убийства и сразу после него?

Он мрачен, как туча. Он рычит сквозь зубы, довольно безапелляционно обращается с Драко – как с тряпочкой безвольной, я бы сказала, только что через плечо не перекинул, когда наружу тащил – и он просто взрывается гневом (экзальтированный Марс, куда деваться), когда под ноги снова попадается уже крепко доставший своим длинным носом вездесущий Поттер.

Улыбка появляется на лице профессора один раз – когда Поттер пытается продемонстрировать то, что Снейп воспитывал в нем всю дорогу. Причем безуспешно воспитывал. Способность произносить непростительные заклятия не просто так связывают с концентрацией, силой воли и прочими Сатурнианскими качествами – а в Гарри их не было никогда. Ситуация, действительно, несколько комичная – как воин, Поттер демонстрирует полнейшее фиаско. Все его заклятия Снейп с легкостью блокирует, успевая еще и защищать горе-героя от ударов Пожирателей Смерти, под занавес читая последнюю – содержательную, кстати – лекцию о том, что в мире почем и как называется. И улыбка исчезает, как только Гарри перестает валять дурь и снова принимается совать ручки во что-то, от чего, по мнению Снейпа, ему стоит держаться подальше, раз мозгов как не было, так и нет.

В любом случае, поведение профессора однозначно указывает на то, что убийство Дамблдора не являлось частью его личного плана. Шагом к достижению его целей. Чем именно оно было, судить не возьмусь, но Снейп определенно – личность слишком непростая и заковыристая, чтобы раскрашивать его действия в однозначно белый или черный цвет.

Хотя бы потому, что при довольно четкой морали эти цвета в нем здорово поставлены с ног на голову.





Глава 9. Сириус Блэк

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Марсианский Овен.

О внешности крестного отца Гарри Поттера в каноне не сказано почти ничего, кроме пары скупых мелочей. Увидев его впервые, мальчик отмечает худобу, длинные спутанные черные волосы, мертвенную бледность лица и горящие, живые глаза – почти все эти признаки с учетом едва закончившегося Азкабана удивления, в общем-то, не вызывают. Все, кроме живых глаз – вот они-то как раз за двенадцать лет рядом с дементорами просто обязаны были, по логике, хоть слегка поутихнуть.

Даже с учетом того, что, добравшись до Питера, Сириус, скорее всего, летел на гребне волны личного адреналина, его глаза выглядят живыми даже со страниц газет в объявлениях о розыске преступника. А уж там размещен снимок времен заключения – ибо, полагаю, глупо публиковать колдографию, сделанную двенадцать лет тому как, если хочешь, чтобы человека по ней опознали. Исходя из того, что Сириус сбежал, увидев в «Пророке» крысиную морду, а времени между поездкой Уизли в Египет и началом воплей о побеге из Азкабана прошло всего ничего, эти снимки были сделаны ДО того, как он узнал правду о смерти Поттеров – и при этом задолго ПОСЛЕ того, как его посадили.

То есть, блеск в глазах Блэка никак не мог быть обеспечен накатившим волнением по поводу возникших в его голове планов на дальнейшую активную жизнь.

Следовательно, Сириус просто – такой. Всегда, даже по прошествии как минимум десятка лет рядом с теми, кто, вроде бы, по определению призван высасывать из душ заключенных в том числе и волю к жизни.

Даже с учетом собачьего облика, в котором он все равно не сидел беспрерывно, прелестей присутствия дементоров должно было быть выше крыши. К тому же, я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь все это время выдавал ему шоколад.

Жизненная сила из Сириуса бьет бешеным смывающим все ревущим потоком, временами перекрывая все остальные потенциальные качества, которыми, вроде как, по идее обязан обладать человек взрослый, самостоятельный и ответственный. Блэк, конечно, не инфантилен, но взрослым его тоже назвать крайне сложно. Он просто крайне свободолюбивая псина.

Кое в чем, если разобраться, Сириус очень похож на Гарри. Он так же мгновенно составляет столь же предвзятое мнение о людях и впоследствии так же неохотно меняет его – впрочем, если обстоятельства давят уже до не могу, и изменить все же приходится, то тут же преисполняется благородной ярости розлива «ты, скотина, меня обманул!!!». Питер тому типичный пример.

Сириус легко и практически без переходов впадает в зацикленное на самом себе, грозящее ежесекундно закончиться взрывом состояние, в котором не слышит уже никого, никакой логики не воспринимает, а любые противоречия вызывают в нем вспышку гнева и рев на тему «кто не с нами, тот против нас!». Разница с юным Поттером только в том, что тот в этот момент исполняется презрения к собеседнику и разочаровывается в нем сразу и навсегда, а Блэк, в целом, отходчив. Он хотя бы в спокойном режиме способен немножко соображать, анализировать произошедшее, выводить, «как правильно» и отдавать себе отчет в том, что тупо вспылил.

Гарри этого категорически не понимает – для самого себя он прав абсолютно всегда и вообще изначально непогрешим. Сириуса заносит дискретно – хотя, честности ради стоит заметить, в некоторых вопросах вроде отношения к Снейпу или к памяти Джеймса – вполне постоянно. Но это уже о комплексах Блэка, а не о его личных качествах.

Разница между Гарри и Сириусом в этом срезе их личностей – это разница между Солнцем в обители и Солнцем в экзальтации. Сильное Львиное Солнце – это лидер, маяк и светоч, ведущий за собой и невольно дающий толпе ту самую жизненную силу и веру, благодаря которой толпа скучивается и приводит себя в боевую готовность дружно за ним побежать, но только Солнце в экзальтации способно стать в прямом смысле слова Звездой. Оно ослепляет, восхищает, притягивает, а у особо впечатлительных натур от него попросту отшибает мозги, вынуждая в чем-то идти даже против собственных принципов, потому что – ну невозможно противостоять такой непосредственной, живой и искренне фонтанирующей увлеченности любой секундной идеей. На этом месте можно вспомнить Люпина времен Мародеров – человека исключительно порядочного во все другие моменты, когда его не слепит свет в очередной раз загоревшегося чем-то там Сириуса.

Не вызывает сомнений и не то что сильный, а прямо-таки разожранный Марс Блэка. Дайте мне проблему – я зарычу и порублю ее на куски! – вот жизненное кредо Сириуса. На Гарри напали дементоры – о-о-о, мальчик, как же тебе повезло, на меня бы уже хоть кто-нибудь напал, наконец! – мечтательно стонет он, сидя в четырех стенах поместья. Сириусу необходимы драки, враги и активные действия, как нормальным людям необходимы сон и еда.

С врагами ему сложно – вокруг одни друзья да соратники, и Блэк едва не выгорает изнутри, погибая без славных битв и лихих побед. Хорошо, рядом Снейп хотя бы болтается, а то бы загнил и зачах в дебрях комнат бедный потомок Блэков, складывается невольное ощущение.

Некоторая демоничность его облика почти намекает на присутствие тени Плутона, но подтверждений тому событиями и жизненным антуражем практически нет. Азкабан, история с гибелью Поттеров, семья, близкая к темной магии и Темному Лорду, смерть за завесой – все это как-то хорошо, но мало и слегка не о том. Сириус – не Плутонианец, он не занимается темными науками, не лезет во власть над понятиями жизни и смерти, не ощущает никакой над собой мощной потусторонней силы и совершенно не разбирается в людях. При том, что он вышел из явно Плутонианской семейки – одна Беллатрикс чего стоит – он порвал с ней (ну, скажем так – попытался) и присутствие Плутона с тех пор отрицает категорически со всей своей Марсианской приземленностью.

Он не любит туманностей, больших планов и видения грандиозного в малом – он жаждет конкретных разборок с вполне конкретными своими врагами. И все. Это очень сознательная позиция, говорящая о том, что Плутон в нем изначально был – тут даже о родовой карме не обязательно задумываться – но перечеркнулся осознанно взращенным Марсом. Результат, конечно, такой же, как пытаться размахивать мухобойкой перед слоном (и Азкабан, как логический финал эпопеи разрыва с Плутонианской линией, тому лучшее подтверждение), но Сириусу, к излишним раздумьям не склонному, это всю дорогу до факела. У него свои ветряные мельницы, и плевал он на степень их иллюзорности, у него такое самоутверждение и такая вот лично им выбранная самореализация. В некотором смысле он попросту в этом счастлив. А в некотором он и умер счастливым – в бою (раз), защищая «свое» (два) в битве против «врагов» (три). Чего еще было ждать от такого Марса.

Последний штрих к портрету Блэка – совершенно очевидный, по-моему – это провальный Сатурн.

Ничто не вызывает в Сириусе такую тоску зубовную и такое подспудное желание побиться головой о стену, как монотонные, последовательные, равномерные тупые занятия. Его реакция на каждое предложение Молли помочь ей в уборке дома говорит сама за себя. Даже здесь он выбирает то, в чем можно либо проявить хоть какой-нибудь проблеск творчества (разобрать залежь чего-нибудь и решить, что куда, например), либо создать подобие иллюзии битвы, уничтожая заполонивших поместье вредителей. Перекачанные Солнце и Марс перешибают даже намеки на проработку Сатурна.

Сириус не способен задумываться, прежде чем принять любое решение любой степени важности, его тошнит от выжидания, которое он, как представитель анти-Сатурна, подсознательно приравнивает к бездействию, он нарушал правила и выдумывал свою собственную мораль допустимого поведения как в юности, так и после тюрьмы – все это прямые указания на то, что Сатурн не только отсутствует, но и не подразумевался, как возможный хоть в каком-нибудь возрасте.

Марс плюс Солнце плюс Плутон минус Сатурн безоговорочно равняются Овну.


2. Размышления на тему


Кармическая задача архетипа Овна – первопроходец. Безбашенный, не способный проанализировать возможные перспективы и степень предстоящих потенциальных опасностей, не умеющий, собственно, ничего, кроме как загораться и действовать, он единственный способен пройти там, куда другие не сунутся.

Хотя бы потому, что ему все равно, где топать, лишь бы там до него еще никто не ходил.

Овна бесят проторенные дороги – он жаждет оригинальности и самобытности, хотя при этом в целом равнодушен к тому, восхищаются им или нет. Во-первых, он слишком запросто способен восхититься сам собой, а во-вторых – экзальтированное Солнце тем и отличается от Львиного, что не нуждается во внешней подпитке. Это Лев умрет в корчах, если его последовательно стремать – Овен же с легкостью проигнорирует чужую оценку своих талантов и воспримет наезд исключительно, как вызов к разборкам «на кулаках», которые искренне обожает. Причем наезд, прошу заметить, вовсе не обязан выражаться в словах или действиях – на Овна можно наехать, просто оказавшись рядом и скорчив «не то лицо». Запросто.

Стоит упомянуть еще и о том, что Овну становятся глубоко фиолетовы понятия морали и порядочности, как только заходит речь о методах реализации принятого им решения. Он из тех, для кого совершенно однозначно цель оправдывает средства, если цель выбирал он сам, и обвинять его в том, что он «аморален» или взывать к какой-то там совести – занятие, бесперспективное по определению. Он просто не сможет понять, чего от него хотят – он все делал верно, он «наводил справедливость».

Вообще, справедливость и Овны – момент одновременно и очень тонкий, и простейший до не могу. Начать с того, что система Овнинских ценностей строится на довольно примитивных базовых понятиях из серии «выживает сильнейший», «друг – это свято», «вперед, за Родину!» и прочих, им подобных. То есть, Овен никогда не станет ломать голову, разрешая внутренние этические конфликты – в нем их попросту не существует. Он прямолинеен настолько же, насколько вспыльчив, и в случае противоречия одного принятого понятия другому попросту проигнорирует любое из них, после чего сделает вид, что проблемы и не было.

Не знаю, на что рассчитывали преподаватели, пытаясь усовестить зарвавшегося Блэка, едва не угробившего одного из студентов и поставившего под угрозу исключения другого. Взывать там было просто не к чему – в системе ценностей Овна Сириус поступил последовательно и однозначно, и винить ему себя ни тогда, ни потом было совершенно не в чем. Овен просто не способен понять, что не так – он может только делать вид, что что-то там понял. Да и то – все намеки на вид слетают, как только повзрослевший Снейп появляется в окрестностях и снова начинает провоцировать, «вызывая на бой». Сириус никогда не считал себя перед ним виноватым – и никогда не смог бы осознать какой-то там невнятной вины. С его точки зрения Снейп (как любой, кто лезет под ноги и раздражает) – провокатор и так ему и надо.

Не стоит к тому же забывать, что Овен еще и с легкостью впадает в священный берсеркизм, и в этом состоянии, как ему кажется, способен размазать противника в кашу одним только первым бешеным воплем (типа боевой клич), уже не глядя на ситуацию и не задумываясь о последствиях. Вообще, слова «Овен» и «думать» связаны настолько слабо, что ставить их рядом несколько бессмысленно. Если в вашем окружении есть Овен, и вы хотите, чтобы он вел себя разумно, то единственный выход – быть разумным за него, не допуская утечки информации, от которой его «понесет». Потому что Овен в состоянии аффекта себя не контролирует и сметает любые преграды, когда ему что-то приспичило. Лучше просто не доводить до коллапса, чем потом собирать кровавые ошметки с места спонтанно образовавшихся боевых действий.

Ни за свои поступки, ни за свои решения Овен в некотором смысле не отвечает. Да, его с легкостью можно назвать безответственным и не сильно пойти при этом против истинного положения дел. В глубине души Овен – вечный ребенок, от которого едва отличается лишь тем, что ребенок не видит дальше текущей секунды всегда, а Овен – только, когда его «накрывает».

При всей своей безбашенности, Овен еще и самозабвенно упрям (Солнце – оно и в Африке Солнце), и сбить с пути его почти невозможно. Максимум – можно отвлечь, да и то ненадолго. Если Овну что-то в башку втемяшилось, то туши свет – он все равно это сделает, и плевать ему будет на безопасность, правила, разумность и прочие несуществующие в его реальности соображения. А преграды и стоп-сигналы, с его точки зрения – это вообще для людей, неуверенных в себе. Помните рецепт прохождения сквозь стену? «Видеть цель и не замечать преград». Вот именно так Овны сквозь стены и ходят.

Авторитетов для Овна не существует – как и все Солярии, он сам себе мощный авторитет. Отчасти с этим связано и то, что его бесит, когда ему что-то указывают – а также то, что Овны обожают «рвать корни» и мчаться в любое никуда, которое их секунду назад поманило. Пытаться привязать эту парнокопытную сущность к понятиям «так принято» и «так правильно» – означает почти наверняка вынудить его сделать ноги (все четыре) куда подальше и как можно быстрее. Овен не выносит привязанностей.

Естественно – потому что на самом деле он крайне привязчив.

Не то чтобы надолго – но всей душой. Не то чтобы нуждаясь в семье (партнере, доме, детях) – но и отчаянно боясь, что ему некуда будет вернуться.

Любой типичный Овен – это воплощенный архетип воина, которому подавай, вроде бы, только победоносные походы, да только всегда важно знать, что где-то есть место, где его ждут. Овен нуждается в корнях хотя бы потому, что иначе плохо понимает, уходит ли он куда-то, вообще, или на месте стоит – а уходить (или, по крайней мере, знать, что он в любой момент имеет полное право уйти) ему принципиально необходимо.

Он нефункционален без новых горизонтов и трупов поверженных мамонтов – но, как правильный воин, нуждается в том, чтобы знать, за что борется. Ему слишком сложно выстроить систему ценностей сложнее примитивизма неандертальца, и он предпочел бы, чтобы кто-то терпеливый и любящий любезно сделал это за него – для него. В чем, конечно, вряд ли когда-то признается.

Так что при всей своей самобытности Овен горазд обезьянничать, и нередко все его «новые пути» на самом-то деле есть повторение чужих, пройденных, но отличающихся от тех, что предлагались ему изначально. Сириус ведь не просто так сбежал из дома в шестнадцать (или во сколько там) лет – он сбежал в ту семью, жизненная позиция которой противоречила семье его родителей. Он не выбрал новое – он выбрал другое, причем во многом – из Овнинского чувства противоречия, ибо, напомню, плохо у Овнов (как и у Близнецов) с осознанной, выстроенной и выстраданной собственной системой ценностей. Не знают они, что для них толком важно, кроме них самих и идей их бесконечных безбашенных.

Поттеры для Блэка – символ, маяк, обозначающий точку, где не существует Плутонианских теней и обязанностей, а есть свобода самовыражения и «свой собственный путь». То есть, Сириус времен раннего пост-Хога боролся не против Темного Лорда – он боролся против своей семьи и того, что в них отрицал. Лорд со своими Пожирателями Смерти всю эту пакость просто очень удачно воплощал и символизировал.

Еще один момент в ту же корзину – лидером Блэк при всей своей безмозглой временами запальчивости никогда не являлся, да и не тщился им стать, а, следовательно, нуждался в том, чтобы роль лидера рядом с ним брал на себя кто-то другой. По понятным причинам Овен – идеолог хреновый, он способен загореться и сделать что-нибудь невозможное, но только если идею подаст и поддержит кто-то другой. Кто-то, кто станет тем самым местом, «куда возвращаться».

Вообще, получается, что Поттеры в жизни Блэка – это куда больше, чем просто друзья. Даже за друзей как таковых Овен порвет в лоскуты и, если понадобится, заложит хоть свое будущее, хоть свою бездумную голову, это просто исходит из его Солнечно-Марсианского понятия справедливости. Сильное Солнце по определению призвано защищать «своих», а у экзальтированного это еще и куда меньше завязано на личные симпатии и совпадение принципов, чем у Львиного (хоть и все равно отчасти завязано). В отличие от того же Гарри, Сириус действительно способен тихо и бесславно сдохнуть ради кого-то, кого полагает «своим» – ему будет достаточно того факта, что он-то знает, что поступил правильно. Гарри так тоже хотел бы, но ему явно слабо – он, пока речь идет о «тихо», вообще мало на что способен.

Примечателен тот факт, что в момент первой встречи (в Воющей Хижине), когда Гарри впадает в праведную истеричность и вопит: «Ты убил моих родителей!», Сириус никоим образом не пытается этого отрицать. У него просто язык не поворачивается сказать – я не виноват. Совершенно очевидно, что вот здесь уже виноватым он себя очень даже чувствует. Собственными руками толкнуть живого человека к оборотню – ни хрена плохого в этом не видим, хоть кол на лысине затеши, а «допустить», чтобы погибли те самые Поттеры, не имея, по сути, никакой толком возможности их гибель предотвратить – все, можно голову пеплом до старости посыпать. Идиотизм с точки зрения логики, но очень естественная и понятная правда для Овна.

За «своих» он чувствует себя в ответе настолько же, насколько «всегда готов» убивать их противников. Друг моего врага – мой враг, и я всегда в ответе за то, чтобы наши процветали, а чужие гнили в могилах. Безоговорочно. Что тут неясного.

Допустить смерть друзей, прошляпив предателя в морде Питера – для Сириуса это единственный обоснованный повод впасть в натуральный экзистенциальный кризис с долгоиграющими последствиями. Как «воин», он понимает отдачу за показанный «новый путь» только в одном смысле – в виде защиты от потенциальных врагов. Это просто его основная задача – и именно в этом он терпит фиаско. В некотором смысле (в его понимании) Поттеров убил именно он, Сириус Блэк, а не Лорд или Питер.

Неудивительно, что месть – как только выяснилось, что кое-кто конкретный все еще жив, и ему можно и отомстить – оказалась единственным поводом, способным выдернуть его из ступора и заставить сбежать из тюрьмы. Да, он мог сделать это и раньше – но, как потерпевший поражение «защитник», полагаю, раньше он этого попросту не хотел. Напомню, он искренне полагал и до побега, и после него виновным в смерти Поттеров только себя. А Питер стал точкой выхлопа, куда получилось, наконец, сублимировать комплекс героя-неудачника.

Овен из тех самых рыцарей, что сначала убивают дракона, а потом уже, таща за хвост его тушку, являются забирать заслуженную принцессу. Он – идеалист и жуткий романтик, и ничем не вышибить Овна из его понятий о том, как должен строиться мир и как в нем обязана выглядеть справедливость. Он в принципе не сможет жить с этой бедной принцессой, пока драконы не перебиты – по крайней мере, те, что угрожают лично ей, ее папе или ее землям.

Тут же мы имеем ситуацию, когда принцессу дракон сожрал раньше, чем Овен успел до него добраться и вообще сообразить, под чьей личиной драконы в наше неспокойное время повадились прятаться. Двенадцатилетняя епитимия – ничто по сравнению с тем, что Овен способен за такое фиаско на себя осознанно возложить. Даже при условии, что дракона он предварительно все же угробил (ну, или, по крайней мере, ему так казалось).

Останется ли хоть что-то удивительное в поведении Сириуса, если предположить, что вдруг обнаруживается – из всего рода принцессы остался один ее близкий родственник, на принцессу похожий до не могу, и опасностей вокруг него выше крыши, а первая-то из них – тот самый недобитый мутировавший дракон? Жизнь Блэка, с кармической точки зрения пущенная псу под хвост еще с момента разрыва с семьей, поскольку Плутон так просто включенных в его энергетику личностей из своих паутинок не выпускает, начинает играть новыми красками.

Он вцепляется в Гарри и зубами, и лапами, и хвостом. Мальчик может сколько угодно думать, что Сириус любит ЕГО – но по факту Сириус всего лишь очищает собственную измученную и измочаленную совесть. Сам Гарри ему незнаком, он не знает о парне вообще ничего, кроме того, кто его родители – и Блэку этого достаточно. Молли права хотя бы в том, что Сириус любит продолжение Джеймса, а не сына Джеймса. А, если еще точнее – он любит свой шанс на искупление, на исправление ошибок, в этической оценке которых уже просто погряз, увяз и запутался.

Ну, нет у Овна четкой системы ценностей потому что. Не распутать ему такие узлы в одиночку никогда – по определению. Но и признавать вслух наличие узлов он просто не хочет. Не может. Неудивительно, что Снейп, чувствуя не просто слабое место, а прямо-таки провал, черную дыру в картине мира Сириуса, реагирует на него, как собака Павлова, перед которой моргает целая иллюминация лампочек. Он просто не способен туда не влезть и не попытаться расхреначить там все по местам. С реакцией Овна на подобные выходки тоже все ясно, так что эти двое с их стычками предсказуемы, как регулярное новолуние.

Ничего странного и в том, что Блэк в прямом смысле слова сходит с ума, оказавшись запертым в собственном старом поместье. Он потратил тучу лет, килограмм сил и потерял Поттеров, пытаясь избавиться от родовых призраков за собственной спиной, и, как только впереди забрезжил свет – здрасьте-получите, вы единственный наследник и жить вам прямо здесь еще хрен знает сколько. То есть, до скончания века, вполне возможно.

Чувствуется мне, на месте бедолаги-Овна любой бы завыл. Это даже если не брать в расчет, что он опять (!) вынужденно оказывается не способным защищать последнего из Поттеров самостоятельно. Он, можно сказать, ради этого из Азкабана сбежал, а его снова ограничили по максимуму. Ведь, упаси Мерлин, убьют же мальчишку (в его-то возрасте столько врагов иметь!) – и что тогда? Шанса на искупление у Сириуса больше вообще не останется. Никакого и никогда. И он очень четко это осознает.

Можно только порадоваться, что Дамблдор так и не позволил Гарри жить с крестным. И вообще, если разобраться, не позволил им толком сблизиться. Результат был бы плачевным в первую очередь для самого Гарри – ну, и для Дамблдора, естественно.

Не имеющий родовых привязанностей и потому с этой стороны уязвимый до невозможности младший Поттер Сириуса, как водится, дико и страстно идеализировал. Кумиров хотелось – причем кумиров правильных, с которыми путь, вроде как, совпадает – да еще и просто семья – поле непаханое. Что за зверь такой – семья – непонятно, понятно только то, что оторвали изначально и больше не дали, разве что издали посмотреть да на зуб попробовать, когда дом Уизли посещать разрешалось. Уизли Гарри нравились всегда, Сириус был другом его отца и его крестным отцом – все, этих предпосылок для парня достаточно, чтобы перспектива жить с ненавистными Дурслями стала ненавистной вдвойне.

При этом – Сириус к самому Гарри, как к личности, как к человеку, по большому счету всегда был равнодушен. Эмоциональный мир Овна негибок и – чего врать – неглубок, Овен, скорее, страстен и вспыльчив, чем эмоционален и чувственен. Никакой Луны и ее тонких колебаний, никакой (тем более) Венеры и ее гармоничности в нем отродясь не водилось. Сириус и душевное тепло, Сириус и постоянная, отчетливо ощущаемая забота – понятия, совместимые слабо. Поселившись с ним рядом, Гарри оказался бы лицом к лицу с совершенно другими качествами.

А именно – взрывная агрессия по поводу любых противоречий, это раз. Неприятие, резкое и замешанное на неприязни – каждый раз, когда кто-то ставит под сомнение спектр Овнинских святынь, это два. И, с учетом положения беглого преступника и изгоя, не имеющего возможности проявить себя никаким образом, кроме как утопая в воспоминаниях о днях юности беспечной, неизбежный в такой ситуации алкоголизм – это три.

Все хорошее, что теплилось в Гарри, связанное со смутными ощущениями от слов «родители», «семья» и «сын», умерло бы где-то там же, рядом с крепко пьющим, хамящим каждому вошедшему и до омерзения недовольным жизнью Блэком. На момент финала пятой книги он и впрямь представлял собой жалкое зрелище. Теряюсь в предположениях, существовал ли, вообще, еще какой-нибудь способ так быстро и качественно довести столь жизнелюбивое и отчаянно жаждущее действий создание, как Сириус, до нервного срыва и непрекращающейся истерики.

Другой стороной близкого общения Гарри с крестным стала бы некоторая полировка его личных качеств. Заточка под авторитет, что называется. Напомню, у обоих очень сильное Солнце и совершенно провальный Сатурн – а в случае сближения людей их одинаково заряженные планеты усиливают свои проявления. То есть, гордыни, самомнения и наплевательства на других в Гарри стало бы еще больше, а усидчивости, терпения и выдержки – еще меньше. Бедный Дамблдор, которому Гарри всю дорогу воспитывать. И бедный Снейп, которому все это за ним потом разгребать.

К тому же, Овен и Лев, объединившись, дают ужасающую в своей прямолинейности и благородной ярости боевую единицу. Если и без того повернутого на спонтанных активных действиях Гарри хоть как-то худо-бедно титаническими усилиями всегда удавалось сдерживать, проявляя море такта и океаны дипломатии, то после плотного и длительного общения с любимым крестным, сдается мне, повлиять не смог бы уже никто. Вся прелесть Поттера в том, что его никто никогда не воспитывал – до Хогвартса, его только муштровали. А Сириус, при всем том, что и воспитатель из него не очень, и осознанно воздействовать на Гарри он особо никогда не жаждал, имел все шансы перечеркнуть влияние Дамблдора и вколотить в мальчишку простейшую истину.

Что, парень – хочешь? Так делай! И ни о чем потом не жалей. А то будешь, как я.

Если учесть, что подобная мысль и так в Гарри где-то неглубоко всю дорогу дрыхнет, время от времени прорываясь наружу, только влияния Блэка здесь, что называется, не хватало. И без того пацана в руках держать едва-едва получается. Даже у Дамблдора.

Что же касается самого Сириуса, он, получив под крылышко Поттера, разумеется, свой комплекс защитника на время бы даже заткнул – зато огреб бы в полный рост кое-что другое. А именно – комплекс несостоятельного отца, ибо архетип отношений однозначно потребовал бы того, что в нем по определению не подразумевалось. Сильную линию Сатурна, то есть. И Блэк закомплексовал бы еще активнее.

Вообще, Сириус – единственный из персонажей канона, в ком так отчетливо прорисовано влияние родовой кармы. Невозможно сбежать из того, в чем родился – и события жизни Блэка тому ярчайшее подтверждение. Все, чего он пытался достичь, ускользало у него из лап, а все, кому он был предан и кого жаждал защитить, умирали чуть ли не у него перед носом. Двенадцать лет Азкабана, невозможность вернуть себе доброе имя, дурная слава и под занавес безоговорочное заключение в ненавистном семейном поместье – цепочка выглядит вполне последовательной.

Максимум, что мог сделать запутавшийся и потерявший всякие перспективы Сириус – это защитить Гарри, оправдываясь таким образом за смерть Джеймса и опосредованно благодаря того за «новый путь» и поддержку в разрывании связей с Блэками. Собственно, этот максимум он и сделал. За человека можно только порадоваться – ничего большего ему, с его-то Плутонианской семейкой, в любом случае не светило.

Очень символично, что убила его Беллатрикс, которая изначально все та же Блэк. Сириус – пример того, что семейные проклятия настигают везде, каким бы «чистым» ты себя ни мнил и как бы далеко от них не запрятывался.





Глава 10. Ремус Люпин

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Лунная Рыба.

Первое, что бросается в глаза при взгляде на Люпина – это его болезненный вид и изможденность. У него усталое, серое лицо, потрепанная и видавшая виды мантия, седина (при том, что лет Люпину на тот момент – от силы тридцать, наверное, три) – общие наметки образа жизни товарища тут же приобретают четкость. Это тот самый зудящий фон не-достатка, не-благополучия и не-комфорта, на котором строится существование любой ярко выраженной Рыбы.

При всей его внешней пожеванности, на лице Ремуса, по мнению Гарри, выделяются ясные и настороженные глаза, что сразу слегка сбивает с толку. Образ лузера среднего возраста, конечно, хорош, но у лузеров «за тридцать» взгляд либо потухший, либо замкнуто-агрессивный. Позднее Гарри отметит еще и «живость» глаз Люпина, и «вспыхивающую в голосе ласку», и «внимательность», и «негромкую мягкость». Рыбе все это, конечно, отнюдь не противоречит, но сразу многое говорит об уровне ее развития.

Манера Ремуса молчаливо выслушивать, незаметно заглатывая и аннигилируя потоки чужих эмоций любой окраски, его снисходительность (а вовсе не слепота, как может показаться) к чужим недостаткам, его терпеливость в общении с детьми вообще и Гарри в частности – все это признаки экзальтированной, ярко выраженной Венеры. Причем именно экзальтированной – положение сильной Венеры в обители дало бы не столько способность отстраненно любить окружающий мир и заботиться о нем по мере сил, сколько художественный вкус и чувство прекрасного. Эстетика в жизни Люпина – вопрос отдельный, и, конечно, при всей его, скажем прямо, тотальнейшей нищете неряхой он не выглядит все равно, но назвать его человеком, который выглядит красивым – это очень сильно пойти против истины.

По всему выходит, что у него видавший виды крайне скудный гардероб, и, раз Гарри, как наблюдающая сторона, раз за разом это умудряется замечать – Венерой в обители здесь и не пахнет. А вот экзальтированная, судя по проявлениям, есть вполне.

Еще одна черта Ремуса – это провальный, но четко проработанный Меркурий. Нечастое сочетание – обычно провальные планеты запинываются их обладателем куда поглубже и наружу по возможности не вытаскиваются (либо вытаскиваются исключительно в форме гиперкомпенсации). Здесь же абсолютно иная картина.

Совершенно точно, что отрицание Меркурия имеет место быть – Люпин не просто молчалив, он косноязычен и крайне неразговорчив. Он попросту не способен ясно, логично и четко выражать свои мысли словами, предпочитая при случае тут же подключать прочие «каналы связи с окружающим миром». Донося что-либо до окружающих, он, как никто, воздействует интонациями, позой, обстановкой и прочей невербаликой общения – категорически избегая слов. То есть, они, конечно, присутствуют, никуда не деться, но очевидно, что они несут минимум смысловой нагрузки.

Люпин мастер уверток, отмалчиваний и способности говорить, не раскрывая рта. Если же его все-таки взять за грудки, прижать к стенке и заставить сформулировать прямо и последовательно причины собственных поступков, перерезав пути к отступлению (а за все шесть книг я такой диалог встретила только однажды, с Тонкс), он превращается в бесформенно расплывшийся невнятный кисель. И от диалога, если присмотреться, уходит все равно.

И не потому, что ему нечего сказать. В системе ценностей Рыб слова имеют тридцатое значение именно в силу провала Меркурия – формализация им не дана, форма мышления слишком туманообразна и слишком оторвана от языковых средств, чтобы имело смысл вытрясать какие-либо объяснения. Поэтому при подобных «трясках» Рыба теряется и начинает строить мутные глазки дохлого окуня – ей больше попросту ничего и не остается.

При этом Меркурий Люпина от типично Рыбьего все же отличается – именно набором невербальных выразительных средств. Любая Рыба проще захлебнется, чем внятно выскажет то, о чем ей там глючится – но только Рыба высокого уровня способна передать все, что угодно, без слов, одной только мимикой, интонациями и атмосферой, которую с легкостью вокруг себя создает.

При всей кажущейся отстраненности Люпина от власти во всевозможных ее проявлениях, он слишком уютно и свободно вписывается в незнакомую ему, по сути, роль учителя. Не претендуя на позицию «воспитателя душ» он, тем не менее, именно им и становится – чересчур легко для того, кто к социальным формам власти действительно равнодушен. Учитель – это ведь не тот, кто просто передает слушающим новую информацию. Это именно тот, кто учит, растит и пестует, и такое состояние недостижимо без активно и качественно включенного Юпитера.

Тут имеется в виду и аспект авторитета, и умение держать в руках толпу тех, кто ниже тебя социально (то есть, самому стоять на социально более высокой позиции), и находить индивидуальный контакт с представителями толпы, не выходя из ведущей роли, и создавать образ «доброго, мягкого и дружелюбного» человека, вызывающего доверие. Много чего – и все это Люпин выдает буквально с первой минуты в поезде и до финального отъезда из Хогвартса. Без сбоев.

Он довольно изящно выходит из ситуаций, болезненных для вопросов авторитета – своего или коллег (чего стоит один Снейп в платье бабушки Невилла), он умудряется рассказывать Гарри многое, не говоря, по сути, почти ничего, он заставляет уважать себя даже при том, что Марс у него явно не включен (то есть, при том, что стать именно храбрым героем в глазах учеников ему тоже слабо). К тому же, Люпин становится чуть ли не единственным из взрослых, с кем Поттер действительно сблизился. И это – не дипломатия Хирона. Это широта души гармоничного Юпитера.

Юпитер плюс Венера минус Меркурий – это в любом случае однозначно Рыбы. Даже без прочих Люпиновских чисто Рыбьих косвенных проявлений вроде нищеты, тягот существования, тяжелой неизлечимой болезни, зависимости от чьего-то великодушия (то давшего работу Дамблдора, то приютившего под своим кровом Сириуса, то подбрасывающего зелья Снейпа) и прочих жизненных мелочей, которые так любит вываливать знак Рыб на своих подопечных.

Еще один аспект личности Люпина, который пока остался за кадром – это активно стоящая Луна.

Во-первых, Люпин совершенно точно чувствует всю эмоциональную гамму стоящего перед ним человека – раз так лихо умудряется найти нужные интонации и улыбки, чтобы тут же смягчить или как-то еще повлиять, как только собеседник слишком явно дергается в какую-нибудь ненужную сторону. Во-вторых, Люпин просто болезненно заботлив – и по канону видно, чего ему стоит себя одергивать, чтобы не превращаться в наседку над теми, кто ему дорог, и как его корежит от того, что они причиняют себе вред своей безалаберностью.

Ну и, в-третьих – он до кучи еще и оборотень. Лунное существо, завязанное на фазы и циклы, вынужденное жить от полнолуния до полнолуния, у него, бедолаги, даже боггарт, как полная луна, выглядит.

Причем, если смотреть по проявлениям, то Луну Люпина нельзя назвать ни экзальтированной Тельцовской (ему пофигу на комфорт), ни обительной Рачьей (он даже близко не истеричен, да и вообще не склонен к перепадам настроения). Луна здесь сильна, но от нее фонит все теми же Рыбами – жертвенностью, всепрощением, мягкостью и такой временами доходящей чуть не до бесхребетности терпимостью к чужим тараканам, что непонятно, как от такой дозы страданий у Люпина до сих пор нимб над головой не засветился.


2. Размышления на тему


Высшая Рыба, как существо, живущее на куда более тонких энергиях, нежели все нормальные люди, никогда не исходит из соображений собственного удобства или комфорта. Ее задача в том, чтобы очищать мир от грязи, начиная с себя – и нередко Рыбу в этом процессе перехлестывает так, что, глядя на нее, впору задуматься о том, что уж лучше бы о себе вспоминала почаще. Потому что при всех своих плюсах выглядит она нередко, мягко говоря, непрезентабельно.

Оторванность Рыб от приземленных материй способна довести их до любой степени нищеты и внешней безрадостности существования. Они просто слишком далеки от того, чтобы решать бытовые проблемы – и потому в некотором смысле беспомощны, когда дело заходит о вытаптывании себе места под солнцем. Им нечем топтаться, их плавники приспособлены исключительно для скольжения по ассенизаторским стокам и прочим местам скопления вселенской грязи, а не для распихивания конкурентов локтями. Рыбы слишком склонны к самопожертвованию, чтобы настаивать хоть на чем-то – для себя.

Как следствие, они, как правило, ничего в итоге и не имеют – и от Рыбы низшей при этом отличаются тем, что не очень по этому поводу дергаются. Если та изойдет на икру от сложносочиненных переживаний на тему «я – неудачник», то эта, скорее всего, в принципе не будет заморачиваться этическими оценками собственной социальной значимости.

Она эту значимость ощущает так, как слабо даже самым отъявленным Львам – такая там степень самовозвышения. И при этом – высшая Рыба совершенно и однозначно отрешенна по отношению к величине собственного «я». Как в ней это уживается – вопрос отдельный и изученный не до конца.

Начать с того, что такая Рыба не просто мнит себя частью божественной сущности, а в некотором смысле ею и является – она видит мир незамутненными глазами высшей, не имеющего ничего общего с человеческим пониманием этого слова любви. С точки зрения человека ее поступки и мотивация вообще нередко бесчеловечны – она может быть жестокой, упрямой, непримиримой или ужасающе бесхребетной. И все это – исключительно на взгляд стороннего наблюдателя. Изнутри-то все видится совершенно иначе.

Рыба, которая любит – существо в принципе страшное. Вклинившись исподволь, она нередко способна перелопатить и вывернуть наизнанку в человеке то, что для него жизненно важно сохранить неизменным, причем так, что объект воздействия вряд ли заметит влияние. Она не настолько дура, чтобы ему это показывать. Цель Рыбы – гармония в отдельно взятой душе, и ей плевать, что она положит собственную жизнь на движение по бесконечному пути, о котором ее не просили. Она мыслит иными категориями. И награды у нее тоже совершенно иные.

Нередко по факту за свои пластания Рыба не получает вообще ничего – и ее это устраивает. Она получает, во-первых, знание, что старалась, а во-вторых – чью-то, хотя бы частично выправленную, покореженность. Если, конечно же, выправить хоть чуть-чуть удалось.

Влиять напрямую – словом, запретом или действием – ни одна порядочная высшая Рыба не станет ни за что в жизни. Это для нее моветон и катастрофа ее сущности, как апофеоза пластичности. В любой ситуации, где Рыба с чем-нибудь не согласна, она будет выражать протест позой, молчаливым укором и глубоким, активным, всеобъемлющим переживанием своего видения происходящего. Даже взглядом, возможно, себя толком не выдаст.

Рыба слишком сильно верит в то, что переживание нельзя не услышать. Ну, она же слышит чужие потому что – значит, и ее должны слышать на раз. К тому же, она терпелива, так что при повторении ситуаций вполне может переживать одно и то же до бесконечности, покорно надеясь, что рано или поздно заблуждающийся объект одумается и устыдится.

В случае с непроходимыми Овнами, как выясняется, этот маневр бесполезен совершенно. То есть, в принципе. И Люпин не аморален и не бесчувственен, когда позволяет Сириусу то, чего не рад бы ему позволять – он просто искренне полагает, что воздействует на него, как только возможно. И, хотя полтора десятка лет спустя он с горечью признает, что в тот момент не смог ничего изменить, на самом деле при этом вообще не полагает, что должен был вести себя как-то иначе. Он просто сожалеет, что – не сработало. Но иначе он попросту не умеет, Рыбе иначе слабо.

При том, что Марс здесь не включен, Люпин не трус и не неуверенная в себе козявка. Рыба такого размаха уверена в собственных ощущениях, как в формуле истинной любви, которую иррационально знает с пеленок, а ощущения здесь будут всегда равны самоосознанию. То есть, уверенность Рыбы в своих силах (решениях, мотивах, ценностях, правилах жизни) проистекает из них – ощущений, а уж в них-то она сомневаться не может.

Но именно в случае Люпина тут и зиждется некоторая подстава. Кроме того, что он Рыба, он еще и Лунарий, пусть и тоже не самого низкого уровня. А Луна – штука, по определению на раз поддающаяся чужому волевому влиянию.

Достаточно с нужной степенью уверенности заявить Лунарию нечто, в чем он и так сомневается – и он сдастся. Все, что тут требуется – это чтобы у него не было доступа к объекту сомнений, дабы проверить «по ощущениям», как обстоят дела на самом деле, и все, Лунарий готов. Он слишком полагается на то, что чувствует от человека прямо сейчас, и потому никогда не составляет твердого мнения, в которое может потом, в отсутствие возможности пообщаться, верить. Тем более – в принципиально важных вопросах.

Нет ничего удивительного в том, что Люпин счел Блэка предателем Поттеров – но это многое говорит о том, как он чувствовал себя позднее, когда Сириус вернулся из Азкабана.

Тут стоит еще заметить, что любовь в жизни высшей Рыбы – штука основополагающая. Та самая любовь, которая жертвенность, мягкость, всепрощение и постоянные попытки незаметно подправить шероховатости чужой души. Так вот, Рыба не просто в кого-то влюбляется и кого-то любит отсюда и до обеда – это удел низшей ее ипостаси. Высокая любит вообще ВСЕ, в чем видит душевную дисгармоничность. То есть, всех и каждого, у кого, на ее взгляд, «есть проблемы». Ее собственной души хватает, чтобы любить так хоть целый мир, ей пофигу на количество.

Суть, цель и смысл ее жизни – помогать эти проблемы решать. Как именно помогать, уже вопрос ясный – всеми силами души отчаянно желать помочь. В некоем мистическом понимании Рыбой существующей реальности это и есть тот единственный способ, который имеет право на существование и одновременно и не является нарушением чужой свободы, и способен принести максимальные плоды, не нарушая «гармонии мира» грубым внешним в него вмешательством.

И самое катастрофическое, что может Рыба (с ее точки зрения) сотворить – это отказаться от помощи кому-то, кто в ней, на ее взгляд, нуждается. Не поверить, разочароваться или по любому другому поводу повернуться спиной к человеку, который, возможно, этой помощи (или хотя бы понимания) еще и ждал. Поэтому, как только Люпин в конце концов понял, что Сириус, похоже, «не виноват», у него у самого должны были начаться такие проблемы с личной гармонией, что впору не только взвыть, но и повеситься.

Неудивительно, что он прилип к Блэку после возвращения, как банный лист. Бытовые заботы типа «негде жить» или «не на что жрать», которые частично решал за него Сириус, для Рыбы имеют малое значение – Рыба скорее подохнет с голоду, чем предпочтет комфорт процессу помогания кому бы то ни было. Тем более – в данном случае, когда еще и по уши виноват, потому как отвернулся в тяжелый момент от близкого друга. Любимого, можно сказать, человека.

Так что Люпин почти наверняка замаливал собственные грехи и решал проблемы со своей личной совестью, пытаясь кротко взирать на бешеного Блэка и продолжая болеть за него всей своей Рыбьей натурой.

С этой точки зрения есть некая мировая справедливость в том, что Сириус два года спустя благополучно умер. Избавил бедного оборотня от бесконечной добровольной епитимии, можно сказать. С того бы сталось до смерти таскаться следом и вздыхать о собственных ошибках молодости, посыпая голову пеплом – для Рыбы это более чем естественно. Никто не способен так подвисать на одной душераздирающей эмоции годами и десятилетиями, как она.

Ее собственная жизнь (и качество этой жизни) для нее значит слишком мало, а возможность болеть душой за того, кого она любит – слишком много, так что совершенно логично, что Люпин с момента возвращения Сириуса пребывает в полнейшем душевном раздрае. С его точки зрения вообще чуть ли не он один виноват, что его друг провел двенадцать лет в жутком месте, будучи невиновным – Рыба, повторюсь, временами доходит до ужасающих пределов по части самовозвышения и полагания себя едва ли не причиной всех мировых трагедий. Как же – не досмотрела ведь! А должна была бы.

Степень требовательности к себе здесь у Рыбы такая, что никакие и ничьи требования к ней уже не вызывают у нее дискомфорта. Сатурнианец с той же последовательностью ограничивает себя во всем, и, хоть Рыбе до омутов самоограничения, она выщипывает из себя причастность к несовершенству каждого столь же самозабвенно, как Сатурнианец лишает себя радостей жизни. У каждого при этом очень четкое понимание сути своего пути и не менее четкое – его правильности. Незыблемой и категорически единственной, можно сказать, правильности.

Не сложно проследить по канону всех людей, которых Люпин искренне любит – в его понимании этого чувства. Это каждый, в ком он видит нерешенные проблемы и отсутствие гармонии с самим собой. Собственно говоря, он не относится так, пожалуй, разве что к Дамблдору – тот, скорее, сам взирает на Люпина слегка сверху вниз, не в смысле пренебрежения, а как взрослый на ребенка. Ремусу тоже свойственно так на всех своих любимых чаще всего поглядывать.

Его диалоги со Снейпом (или с Гарри), к примеру, тут говорят сами за себя. Он убийственно ласков всегда, когда за редким исключением не тверд – кстати, характерно, что тверд он разве что с истеричной Молли, которая только от твердости и строится и которая, на взгляд Люпина, похоже, просто не нуждается в нежности и понимании. Она сама себя понимает так, что никаких проблем с душевной гармонией вообще не имеет. Люпин ей не нужен – он чувствует себя нужным только рядом с тем, у кого «не все в порядке».

Как любая высшая Рыба, он не умеет жить для себя – и даже категорически не понимает, что это значит и зачем это нужно. Ему – не нужно. У него другие задачи и цели.

Пытаться построить такой Рыбе комфортное существование, дав дом, семью, заботу и кучу прочего, в чем она, мягко говоря, не нуждается – это поставить под сомнение ее состоятельность, как Рыбы, вообще. По сути, ограничить ее одним любимым и заставить «работать на один фронт», отказавшись от прочих, когда этих прочих вокруг – целый мир, и Мерлин бы знал, как хочется помочь каждому – это просто плюнуть ей в душу.

Неудивительно, что Люпин так отбрыкивается от притязаний Тонкс, прикрываясь красивыми и не очень отмазками. Он не себя недостойным ее считает – он просто не понимает, зачем ему все это нужно. Единственный способ быть нужным Люпину – это быть, пардон, моральным уродом, не способным самому выправить собственную угловатость.

Как следствие, единственное, что могла сделать Тонкс, чтобы обратить на себя внимание – это стать достаточно громко несчастной, чтобы Рыба кинулась ее из ее несчастий вытаскивать.

Впрочем, в чем Рыбу никогда нельзя обвинить, так это в преданности одному человеку. В ее внимании, заботе и любви нуждается целый мир – как можно зацикливаться на ком-то одном? Тем более, что очередные страдающие глаза напротив будут всегда. Тот факт, насколько глаза при этом довольны или недовольны положением дел, ничего для Рыбы, в общем-то, не меняет. Она очень искренна в своих чувствах, но ее чувства никогда не будут ограничиваться кем-то одним, причем чем выше Рыба, тем на большее количество народу будет хватать ее души. Априори.

Разве что, скажем, тот, кто будет жить рядом с ней, окажется уродом настолько, что Рыба утопится в этом уродстве по самые хвостовые плавники и забарахтается там навсегда. Но уродом надо быть неизлечимым в таком случае. Сильно сомневаюсь, что у Тонкс хватит силы воли и врожденного упрямства страдать до бесконечности – хотя, конечно, на все воля всевышнего.

По большому счету, Люпин, как Рыба, в ответных чувствах не нуждается совершенно. Ему поровну, что он получает взамен – потому что на самом деле он получает убежденность, что кому-то помог. Ну, или реальное тому подтверждение. Все остальное уже не имеет значения в его системе ценностей и потому отбрасывается, как мешающийся излишек. Бесполезно благодарить Рыбу, выдавая ей что-то, общественно и социально трактуемое, как возможная форма благодарности. Не оценит.

Высокая Рыбка, напомню, способна действительно помогать, а не только иметь сложные пространные переживания на эту тему. Процесс слишком иррациональный и не поддающийся пояснениям и контролю, чтобы выводить статистику, но даже по канону можно отследить, как исподволь меняются люди, рядом с которыми некоторое время находится Люпин. Он умудряется смягчать все – или доводить это «все» до такого состояния, когда оно рефлекторно начинает смягчаться хотя бы в его присутствии. К некоторым Овнам это, конечно, снова почти не относится. Их даже Рыбой не прошибить.

Люпин – один из немногих действительно счастливых людей в каноне (особенно если не брать в расчет тот кусок его жизни, когда он изводился от собственного чувства вины рядом с безвременно вернувшимся из отсидки Блэком). Он счастлив хотя бы потому, что занимается тем, что считает правильным, имеет свои успехи и результаты, и никто не пытается его с этого пути куда-либо сбить.

Он чересчур доверчив, чтобы быть настороже и видеть вокруг потенциальных врагов. Он чересчур любвеобилен (в его Рыбьем понимании любви), чтобы страдать от неразделенности или одиночества – его собственного потока чувств хватает, чтобы Люпину было тепло. В принципе, он вообще не нуждается в том, чтобы кто-то любил и его тоже. Точнее, если и любил бы – то так же, как любит сам Люпин. Любя весь мир целиком, болея за каждую в нем погрешность и желая приложить все силы, чтобы погрешностей стало меньше. Любовь к людям здесь трактуется уже как чувство к частям и проявлениям этого самого огромного мира, а не наоборот. Мир у Рыбы всегда первичен, а все остальное – лишь его части.

Любая Рыба хочет, чтобы люди умели быть счастливыми (читай – находиться в гармонии с собой) и умели любить (читай – находиться в гармонии с миром). Она искренне рада за каждого, в ком нет агрессии, ненависти, неприятия и прочих душевных шероховатостей – и за каждого, кто их в себе изжил или изживает. Несовершенство она способна простить, но как же Рыбе хочется, чтобы можно было не только прощать, но за кого-то и радоваться! А вот не за кого почти. Люди чудовищно несовершенны.

И, тем не менее, Люпин – счастлив. У него всю дорогу есть все, что в его понимании нужно для счастья, и, как бы ни менялась жизнь, внешние мелочи почти не задевают внутреннего покоя. Личные демоны если и грызут душу, то очень слегка и не постоянно – а Сириус так даже умер, скажем так, очень вовремя. Кстати, несомненно, что в терминах Люпина смерть Блэка означала, что Люпин все сделал правильно и покаяние выполнил качественно – раз мир освободил его от необходимости продолжать. Для Рыбы это практически команда переключиться на других страждущих и кивок от мира, что здесь функция выполнена на отлично.

Эмоции по поводу смерти близкого не в счет. У Рыб вообще другое отношение к смерти, и сама по себе чья-то гибель не может являться трагедией. Трагедия – это если к смерти привела ошибка самой Рыбы, а во всех остальных случаях в глубине души она мягко порадуется за умершего и пожелает ему более гармоничной, чем была земная, загробной жизни, в существовании которой не сомневается по определению. Рыба – тот еще мистик.

Все жизненные сложности, которые на Люпина валятся, как из рога изобилия, просто не могут доставлять ему, как Рыбе, глубоких неприятностей и проблем. Социальная успешность здесь стоит настолько пренебрежимо низко по шкале ценностей, что внешние шероховатости жизни воспринимаются разве что фоном, средством для духовного роста – почти как необходимость, а не как мешающийся элемент.

В Люпине, кроме божественной любящей сути, разумеется, есть еще и человек. Тот, который иногда хочет кушать, нередко – спать в тепле, и вообще тоже устает и в чем-то, как ему кажется, даже нуждается. Этому человеку больно осознавать себя изгоем (оборотнем), он хочет равных дружеских отношений и надежды на будущее. Вот только процентная часть, которую человек занимает в личности Люпина, исчезающе мала. Да, иногда что-то не может не включаться и не проклевываться – но человек никогда не перевесит в Рыбе такого размаха ее высшего «я».

Высшему «я» оборотничество не мешает, а, наоборот, создает необходимый для успешного функционирования фон страданий. Рыба, напомню, растет и хорошеет только на страданиях (своих), и только, пока они у нее есть, она способна ощущать и чужие. И быть способной кому-нибудь в чем-нибудь помогать – то есть, выполнять свою важнейшую по жизни задачу. Поэтому, как бы иногда Люпин, возможно, и не срывался, и не жаждал жизни полегче, а обстоятельств попроще, в глубине души он рад быть тем, кем является. Он, что удивительно, и впрямь существо счастливое.

Как Рыбе, ему плохо почти физически, когда он видит несовершенство в любом, кого любит (а любит он любого, в ком видит – тут замкнутый круг). Но это «плохо» снова тут же запускает процесс очередного страдания, вследствие чего Люпин начинает искренне жаждать, чтобы объект «просветлился» и «освободил свое сердце от ненависти» или еще каких тараканов. То есть, все происходит правильно, на самом-то деле, и быть рядом с Люпиным сволочью означает – дать ему возможность быть самим собой, пусть и причиняя ему при этом боль. Что поделать, боль неизбежный элемент отношений и жизненной позиции Рыбы, так что все получают свое и этим по большому счету довольны.

При всем этом Люпин – и это очень важный момент – совершенно и даже близко не мазохист. В его высоком понимании собственных обязанностей по отношению к окружающей реальности испытывать боль означает платить миру за предоставленную возможность кому бы то ни было помогать, и боль тут, конечно, подразумевается душевная, а никак не физическая. Впрочем, если понадобится, физическую Рыба тоже стерпит. Что она только не стерпит, если так разобраться. И что только не терпит всю свою странную жизнь.

Неудивительно, что в довольно молодом еще возрасте Люпин выглядит усталым и изможденным, а Гарри, глядя на него, с каждым годом отмечает снова и снова – седины прибавилось, опять похудел, хотя вроде куда бы уж, совсем осунулся. Жизнь Люпина сложна не нищетой, болезнью и отсутствием комфорта – она сложна тем постоянным, беспрерывным фоном страданий, которые он сам себе создает и которые слабо связаны с внешними неурядицами. Мировая гармония для Рыбы всегда важнее, чем какое-то там недоедание или недосыпание. А за такой мир, какой есть вокруг Люпина, можно вообще при желании устрадаться.

Можно, в общем-то, за него и умереть, если будет нужно. Склонность Рыбы к самопожертвованию тут кстати весьма и вполне. Если миру потребуется маленькое существо, готовое броситься на амбразуры и закрыть своей грудью лавину огня (или незаметно сдохнуть где-то в глуши), Рыба сделает это без колебаний. Она слишком далека от простых человеческих радостей и слишком плохо врубается, за что ценить свою жизнь, чтобы заколебаться. В мире ведь столько прекрасного – и столько ран, которые кто-то должен браться и исцелять! Если такой способ сделает кого-то чуть лучше – Рыба пойдет и спокойно жахнется в смерть с размаху, как носом в прорубь. Собственно говоря, примерно об этом в глубине своей запутанной души она тихонечко всегда и мечтает – сделать хоть что-нибудь, чтобы мир стал немножко получше. То есть, люди, его населяющие – для Рыбы это примерно одно и то же.

Но мечтает тихо и без особой надежды. Умереть за кого-то, ради кого-то или для кого-то для Рыбы слишком огромное счастье, чтобы вот так запросто позволять себе верить в его возможность.





Глава 11. Альбус Дамблдор

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Юпитерианский подтип Стрельца.

О внешности Дамблдора в книгах сказано на удивление мало – упоминаются только седые серебристые волосы да крючковатый нос. По большому счету, все остальное – лишь восприятие Гарри, но отталкиваться больше особо не от чего.

Альбус лучезарен, улыбчив и светится дружелюбием – по крайней мере, к самому Гарри. Он не склонен разрешать трения прямыми конфликтами и всегда старается свести диалог к монологу, не затыкая при этом напрямую собеседнику рта. Он представителен, ровен в общении и имеет весомый авторитет даже в глазах тех, кто не является его сторонником – один только бзик Риддла, упрямо сводящего все конфронтации к личной борьбе с Дамблдором, чего стоит.

Кроме того, Альбус занимает высокий ответственный пост, причем не просто администраторский. Он не только директор школы – он глава Ордена Феникса, а это уже и политика, и идеология, и умение вести за собой, базирующееся не на голой Солнечной энергетике яркой личности, как у Гарри, а на умении находить и держать контакт с каждым плюс способности выбирать, кто из этих каждых действительно нужен. То есть, еще и на умении отстраняться от личного и предпочитать ему общественное.

И при всем это он – не лидер. Дамблдор – идеолог и ведущая фигура, к его мнению прислушиваются, его доводы полагают разумными, признавая за Альбусом и мудрость, и жизненный опыт. Он – не просто глава, он – «голова» и подпольной организации, и школы, воспитывающей будущих волшебников, он – ориентир и для юнцов, и для взрослого поколения, почти что светоч во мраке. Все это – признаки сильного, проявленного и проработанного Юпитера.

К тому же, Дамблдор – отменный воспитатель. Он с легкостью находит ключики к тем, к кому ему принципиально важно их найти, он обладает достаточной широтой мышления, чтобы охватывать систему в целом и видеть как недочеты в ее детальном воплощении, так и генеральную линию развития. Он – единственный, кого можно назвать действительно «хорошим начальником» в изначальном понимании этого слова.

«Хороший начальник» – это ведь всего лишь человек, который видит что угодно с любых сторон, и при этом способен четко определить и для себя, и для других, какая сторона в этом сезоне зовется правильной. И еще и убедить в этом окружающих – не доказательствами и логикой, а верой, которой сложно не заразиться. Если Юпитерианец во что-то верит, а вас выбрал, как того, кто должен занять свое место в рядах его последователей, не сомневайтесь – он убедит. Вере такого размаха вообще сложно сопротивляться.

Второй, уже вытекающий отсюда, аспект личности Дамблдора – это экзальтированный Хирон. Именно он дает старику возможность сохранять четкую этику и придерживаться ее в любых скользких ситуациях, применяя любые методы и средства, невзирая на всю их этичность. Да, как любой человек с сильным Хироном, Дамблдор – отменный дипломат, которому раз плюнуть выкрутиться из скользкой ситуации и загнать противника в тупик. Но экзальтированный Хирон дает больше. Он дает, при всем этом, способность иметь и сохранять собственную, выстраданную систему этических ценностей, и придерживаться ее даже в тех случаях, когда обстоятельства вынуждают действовать как бы не вопреки собственным заявленным принципам.

Экзальтированный Хирон невозможно прижать на этических конфликтах. В любом раскладе и при любых условиях человек, им обладающий, будет продолжать видеть линию партии, какие бы «грехи» не отягощали плечи, и какой бы груз «ошибок» не болтался за спиной – хотя бы потому, что ни грехами, ни ошибками произошедшее он в глубине души не считает. Все это меркнет перед великой целью, которая у Хиронианца такого пошиба существует всегда.

Еще один момент, который бросается в глаза – это сила Дамблдора-волшебника. Кроме того, что он «великий человек», как постоянно повторяет Хагрид (чем только подтверждает выраженность его Юпитера), он еще и один из сильнейших магов современности – что неудивительно при таком возрасте, опыте и общественном положении. Некоторые из постов Альбуса таковы, что заставляют крепко засомневаться – можно ли было их занять, не обладая действительно внушительной силой? Не обладая чем-то еще, помимо дара возглавлять, направлять и подталкивать, обеспеченного Юпитером и Хироном.

Начать с того, что Дамблдор – очень мощный легилимент. Он считывает мысли и переживания собеседника с такой легкостью, что, глядя на это, невольно начинаешь сочувствовать туповатому Поттеру. Каждый раз, когда Гарри влезает в очередную авантюру, его вызывает к себе директор школы и, проникновенно заглядывая в глаза, с Юпитериански открытой улыбкой вопрошает – ты ничего не хочешь мне рассказать? Мальчик сосредоточенно перебирает в голове то, что успел наковырять и наподслушивать, и обреченно вздыхает – нет, сэр, не хочу. Спасибо, - добродушно расслабляется Дамблдор. Все, что его интересовало, он уже знает.

Учитывая тот факт, что в пятой книге Роулинг таки удосужилась обозначить вслух уровень владения Альбусом легилименции, стойкость личной этики ведущего «доброго волшебника» канона начинает попросту восхищать. Ложь, манипуляции, двойные игры, недоговаривания и прочие Хиронианские штучки не способны сбить столь крепко пустившую корни веру Юпитера. Они подкрепляют друг друга ежеминутно, это сработавшийся тандем двух планет.

Уже одна только связка Юпитера и Хирона однозначно указывает на Стрельца. Но сюда же можно добавить и то, что рассуждения в стиле формальной логики точно не самая сильная сторона Дамблдора – они быстро перебиваются в нем Юпитерианской верой и воодушевлением – и то, что он, считая себя (и являясь) законодателем для своих последователей, в принципе склонен преувеличивать значение веры, преуменьшая значение слов. Меркурий здесь однозначно выглядит кривовато, пусть и не провально, но личность Дамблдора строится, как бы отталкиваясь от его функций и отрицая их. Да, включить при случае в арсенал своих достоинств речь Альбус способен, но явно делает это разве что в исключительных случаях. Разрешает конфликты и вербует сторонников он «широтой души» или мягкой, как бы поглядывающей на собеседника доброжелательно свысока любезностью Юпитера, а не логикой и доводами Меркурия. Слабое место останется слабым, хоть как его подтягивай и раскачивай. Дамблдор, в целом, особо и не раскачивает.

Кроме того, он все же именно силен, как волшебник. Как творец волшебства. Он отлично чувствует людей, находит, повторюсь, свой подход к каждому, к кому желает найти, он – маг, то есть, работает с магическими энергиями однозначно не так плоско и потребительски, как это делают неоперившиеся юнцы в его школе. Без проявленной линии пусть и не мощного, но включенного Нептуна подобный уровень вряд ли возможен. Да и просто, если вспомнить, что об Альбусе говорят те, кто его видит не в первый раз – слово «странный» в их речи мелькает и не однажды.

Нептун здесь выступает в роли вторичной поддержки, а не личностнообразующей планеты – Дамблдор почти наверняка эмпат, к тому же, он именно мудр (по крайней мере, в таких относительно простых вопросах, как разрешение бытовых конфликтов и воспитание детей – тех, которые попроще).

Юпитер плюс Хирон плюс Нептун за минусом Меркурия – это снова Стрелец, в еще более полном варианте.


2. Размышления на тему


Стрелец по сути своей, в первую голову, завсегда идеолог. Просто управлять системой, выстраивать ее, как какой-нибудь Козерог, он не очень способен – слишком много огня внутри, чтобы последовательно такой планомерностью всю жизнь заниматься. Система имеет для него смысл, когда ведет к воплощению идеи – и только до этих пор.

Система состоит из людей, и поэтому правильный Стрелец умеет находить с ними контакт, подбирать ключики и выделять каждому именно ту частичку веры, которой ему не хватает. Реального ему, в общем-то, давать особо и нечего, так что Стрелец торгует исключительно верой. Валюта, если ее правильно применять, имеющая хождение везде и отпирающая любые двери.

В каноне довольно много ситуаций, в которых Дамблдор вынужден подпитывать разочаровывающихся и теряющих силы. Собственно, каждый его диалог с Гарри в конце каждой книги есть пример такой ситуации. Что делает Альбус? Обещает, предлагает, доказывает? Нет. Он просто верит, искренне и от самых кишок – и рядом с ним снова начинает верить измотанный очередным этапом своего нелегкого пути Поттер.

Даже финальный разговор директора с Драко идет по той же схеме. Мелочи и детали вроде конкретных предложений в нем несущественны и проходят как бы мимо обоих. Основная линия – на которую Малфой и пытался купиться – это всеобъемлющая вера Дамблдора во «что-то хорошее в Драко». Он верит в это настолько, что почти заставил своего несостоявшегося убийцу поверить и опустить палочку.

Не стоит думать, что Стрелец всего лишь классно разыгрывает веру во что-либо. Это категорически против его природы – играть такими вещами. Любой, даже самый низкий представитель этого знака верит в то, что исповедует, всегда – если он действительно исповедует. Только из Стрельцов выходят действительно сильные проповедники и основатели религий и философских течений. Сочетание Юпитера и Нептуна выливается здесь в способность не только видеть несовершенство мира, но и разглядеть ту самую идею, которая способна это несовершенство подправить, пусть даже в урезанном, доступном человеческому мышлению варианте. Сочетание же Юпитера и Хирона позволяет Стрельцу не скатиться во власть, потеряв изначальную идеологическую подоплеку, ради которой все, собственно, и затевалось. Позволяет сохранить этическую основу своей деятельности.

Однозначно можно утверждать, что Дамблдор, при всех его регалиях и высоких постах, не властолюбив. Ему комфортно быть «высоко», это естественное для него положение, но власть ради власти не имеет для него смысла. Юпитер амбициозен, но Нептун всегда выталкивает из области «бытовых плюшек» в область вселенского благополучия.

Потеря ведущей роли в одной из привычных областей деятельности для Дамблдора – не указание на его личную несостоятельность (нет здесь Солнца, нет и личностной акцентуации), а осложнение его положения, как ведущей фигуры. В каноне мы видим как минимум две таких ситуации – когда он теряет свой пост в Визенгамоте и когда лишается кресла директора Хогвартса. И поведение Альбуса здесь опять характерно – он расширяет спектр воздействия, подключает резервные каналы для распространения своего влияния, но никак не теряет его вовсе. За правильным идеологом идут даже тогда, когда его уже и рядом-то нет. Более того – как раз после этого идут как бы не более целенаправленно.

Четкая, сложившаяся личная система взглядов и ценностей позволяет Стрельцу довольно лихо вокруг нее вихлять, описывая концентрические круги разного диаметра, но никогда не выпуская из внимания центральную точку. Со стороны его телодвижения и поступки могут показаться временами прямой противоположностью его же заявленной позиции, но это, скорее, обман зрения наблюдателя, чем бесхребетность объекта наблюдений. Стрелец не может не экспериментировать, не может не пробовать новые пути, методы, способы – вся его суть в том, чтобы расширять достигнутое и понятое. Расширять как раз для того, чтобы утвердить и найти под пластом наколупанных истин еще парочку свежих.

Поиск «истины» и ее пропаганда – вот две основных задачи Стрельца. Со стороны, опять же, нередко может показаться, что он забил на первую и давно уже сосредоточился исключительно на второй, но, как только подобное действительно происходит, со всех декларируемых им мудростей начинает сыпаться шелуха. Они слоятся, облезают и сдуваются – потому что их больше не подпитывает Нептунианское видение космических энергий, напрямую считываемое из мирового эгрегора. Стрелец с выключившимся Нептуном – это менторски вещающий заезженные до оскомины высокопарные банальности чиновник с представительным брюшком, вцепившийся в теплое кресло под своей задницей. Голый Юпитер без поддержки Нептуна выглядит именно так. Зрелище печальное, но с Дамблдором никак не ассоциирующееся.

Что означает – на протяжении всех перипетий канона Дамблдор так и не срывается в бытовую борьбу за свое влияние, за власть и прочие Юпитерианские штучки. Все его двойные ходы и сложные шахматные партии, все его разыгранные, как по нотам, милые шутки с Гарри (вроде той же легилименции), есть средство для воплощения великой идеи, а не попытка кого-то «использовать». Стрельцы никогда никого не используют – они дают каждому возможность занять свое место в фундаменте под новым, прекрасным миром. Улучшенной версией мира прежнего. Если, конечно, этот каждый в фундаменте нужен.

Тот факт, что спрашивать у человека согласия быть частью основы для чего-то вовсе необязательно, для Стрельцов очевиден. Их экзальтированная этика позволяет и не такое.

При этом они, повторюсь, действительно верят в то, что строят чужими руками. Только они способны стать родоначальниками великих философских течений, основателями религий или иных систем идеологически «более правильных» взглядов на мир. К тому же, они действительно имеют все шансы не просто придумать нечто, но и сплотить вокруг одной идеи толпу народа, направив ее мечты, надежды и ожидания в нужное русло. Политика – столь же нередкая сфера самореализации для Стрельца, как и воспитание неокрепших умов, и духовное учительство, и административная работа.

Стрелец-политик (как и Стрелец-администратор) всегда имеет более выраженный Юпитер и более слабый Нептун, тогда как Стрелец-воспитатель (или Стрелец-проповедник) – наоборот. Если обрыв Нептуна превращает его в ментора и профанатора, то обрыв Юпитера – в слабо вписывающегося в реалии жизни и бытовой уклад мечтателя-идеалиста.

По канону четко видно и то, что Дамблдор всю дорогу пытается совместить обе роли, не выпуская из рук ни одной – и то, что свои провалы, как политика, он переживает куда как легче и отстраненнее, чем провалы, как воспитателя. Что означает – его Нептун в любом случае слабее, чем Юпитер (хотя это было видно еще по внешним планетарным проявлениям). Но логично вытекающего из расклада планет ухода в управление и администрирование не наблюдается. Альбус пытается воспитывать, и воспитывать очень непростых людей в непростых ситуациях, хотя совершенно очевидно, что это уже дается ему куда хуже.

То есть, мы имеем перекос, сформированный то ли личным упрямством, то ли жаждой человека, проработавшего как минимум Хирон и Юпитер, по аналогии подтянуть еще и Нептун. При том, напомню, что Меркурием Дамблдор всю дорогу продолжает пренебрегать – его не вытянешь так просто на честность, на разговор «на равных» (при том, что как раз равенство с каждым он и умудряется демонстрировать постоянно) или хотя бы на логику.

Последствия перекоса, в целом, очевидны – Альбус комплексует по поводу своих воспитательских неудач, продолжая выращивать из людей то, что ему удобно (а не то, что поможет им максимально реализовать себя). Он очень разный с каждым, с кем говорит – это видно, если сравнить его диалоги с Гарри, со Снейпом или, к примеру, с представителями Визенгамота на заседании суда. Но, находя общий язык с любым, как Юпитерианец, не теряя при этом себя и не предавая свою систему ценностей, как представитель экзальтированного Хирона, он не способен изменить чужую систему взглядов. А это как раз то, чего он и пытается добиться – это и есть воспитание.

Он лишь чуть-чуть ее направляет и корректирует – это все, на что хватает Дамблдора. Иначе не требовались бы ежегодные «промывки поттеровских мозгов». В руках у действительно сильного Нептунианца Гарри повелся бы так, что двинулся крышей сразу и насовсем, и Риддл в этом смысле добился куда большего успеха – в числе его последователей есть фанатики. У Дамблдора – нет.

А правильный Стрелец всегда способен их создавать, если ему нужны те, кто в нужной ситуации будет действовать, не колеблясь.

Совершенно очевидно, что от Гарри требуется именно это. Но при всей своей Хиронианской двуличности, манипулируя и управляя действиями мальчишки, как нечего делать, Альбус ухитряется вставать в позу и оставлять ему «право выбора» в самом принципиально важном вопросе. Где добро, а где зло, то есть.

Предполагается, что хороший воспитатель оставит этот выбор именно так, что ученик заведомо понятно, что выберет. И именно для этого духовный учитель и должен уметь корректировать и изменять его систему ценностей, именно для этого нужен контакт и доверие, именно так и выращиваются «идеологически правильные люди». Вот только иррациональное доверие и контакт со стороны последователя дает – Нептун. А Юпитер – уважение и авторитет, которые тоже хороши и позволяют вести за собой и руководить, но маловаты, чтобы действительно вкладывать что-то в души.

Дамблдор железно обладает вторым, но с легкостью теряет первое, то и дело ухитряясь успеть, вывернуться и снова поймать. И Том Риддл – это пример того, как мало значит голый авторитет, когда пытаешься кого-то воспитывать (в данном случае, скорее – перевоспитывать).

Схемы Альбус-Том и Альбус-Гарри совпадают до мелочей. Оба мальчика – сироты, до одиннадцати лет растущие не пойми где в диких условиях, оба одиноки, потенциально сильны и в перспективе зубасты. Оба – Плутонианцы, с мощным «эго», жаждущие признания и неравнодушные к славе. Прошляпив Риддла на ключевом выборе, который Дамблдор так любит оставлять подопечным («где добро, а где зло»), Альбус явно пытается не повторить предыдущих ошибок. И его действия снова слабо поддаются логике, очень напоминая подход «от противного».

Сатурнианское детство имелось в наличии у обоих мальчиков, но, если Тому директор позволил и дальше закалять себя, жить в своем внутреннем одиночестве и медленно двигаясь к собственным целям, то Сатурн Гарри пущен под откос. В первую очередь – похвалами за несоблюдение общих правил, лимонными дольками за вопиющие нарушения субординации и дополнительными баллами за неумение держать себя в руках.

Второй момент – оба парня Плутонианцы. И снова – Тому было позволено выбирать самому и развиваться так, как для него было естественно (что, кстати, само по себе вовсе не предопределяет выбор им «зла» – Плутон ведь, по сути, всего лишь сила, без окраски). Перед Гарри же Дамблдор вывернулся наизнанку, увещевая мальчика, что в нем и следов Плутона не существует. И в Слизерин его шляпа за таланты звала, и змееуст он по чистой случайности, и с Риддлом связь у него сама собой нечаянно получилась. Ничто ни из чего не следует, бояться нечего, развивать, как следствие – тем более.

Вот только Плутонианца Снейпа Альбус ему не перестает методично подсовывать – то в одном, то в другом качестве. Что напрямую означает – развивать силу и осознавать ее надо будет все равно, и Дамблдору это известно.

По сути, он играет здесь в шахматы сам с собой, жонглируя качествами мальчишки и переставляя их местами, отводя одни в сторону для последующего прорыва и выставляя вперед другие. То, что Гарри к финалу шестой книги, как личность, уже основательно переломан, и имеет все шансы доломаться, когда эпопея с Риддлом закончится, говорит о воспитательских талантах Дамблдора, пожалуй, громче всего.

Очень сомнительно, чтобы столь неглупый и умудренный жизненным опытом человек не видел, что именно делает со своим «подопечным» и к чему это в итоге приведет. Больше всего похоже на то, что этот факт для него – пренебрежимо мал в данном случае. Ему неважно сделать из Гарри человека состоявшегося и сильного (такое возможно только в случае объективной самореализации, в чем парню все шесть лет дипломатично отказывают), ему важно воспитать не-Риддла. Из мальчика с теми же задатками, вышедшего из тех же начальных условий, создать нечто, противоположное тому, что однажды уже получилось.

Тот факт, что взращивание душ по заданной схеме – попросту не стезя Альбуса, ему, при всей его мудрости, похоже, в голову либо не приходит, либо надолго там не задерживается. Он позиционирует себя, как духовного учителя, не больше, не меньше – и именно поэтому, похоже, его пробивает на слезу, когда Гарри со всей своей Львиной прямотой брякает: «Я – человек Дамблдора!».

Но именно духовным учителем Альбус, с его Нептуном, и не является. И не являлся, судя по тому, что имеем в сухом остатке, никогда.

Юпитер здесь мощен и цветет буйным цветом – Дамблдор прирожденный политик и идеолог, сильный администратор, при котором даже буйства прикормленных школьных привидений выглядят запланированными и не нарушающими общего жизненного уклада. Орден Феникса под его руководством не сдыхает, работу работает, функциями функционирует, нервируя всех, кого положено нервировать. Последователи у Альбуса множатся и появляются, Гриффиндор под патронажем Минервы год за годом поставляет (за редким исключением) борцов за добро, а Фоукс поет директору школы песенки, возрождаясь, когда приходит сезон. Машина выглядит отлаженной и растущей и вширь, и вглубь, как и положено машине, которой рулит выраженный Юпитерианец.

Что мешает Дамблдору всю дорогу признать свои сильные стороны и прекратить напирать на не самые сильные – наверняка не известно, но Альбус, похоже, мнит свою жизненную задачу именно воспитательской и воздействующей на умы и души, а не управленческой и идеологической. Просто придумать идеологию и выстроить (возродить) систему, воплощающую ее в жизнь – задача, для Юпитера такого размаха слегка банальная. Вот попробовать выстроить так, чтобы люди не только сами, по личному выбору, присоединялись к ней, но еще и выращивались прямо под нее – это уже куда интереснее. Только Дамблдору оно не по силам.

Ключевая проблема любого Стрельца – в его, как ни странно, разбросанности и неумении видеть мельчайшие детали во всем размахе и величии большого проекта. Ведомый идеей, он всегда и в любой ситуации продолжает ощущать положение конечной точки, основу, подоплеку и светящийся ниточкой путь вперед – но с легкостью упускает из поля зрения частности, из которых, в том числе, его система и состоит. Дамблдор вряд ли страдал перфекционизмом или занимался самобичеванием, признаваясь Гарри, что допустил в жизни много ошибок. Стрелец в принципе не способен сосредоточиться на мелочах, шагая и ведя за собой к главному – а мелочи нередко и становятся основой для огромных проколов.

Анализировать скрытые события канона и вычленять эти самые ошибки – задачка отдельная и многими любимая и без того. Из логики Стрельцовского архетипа и его воплощения в Дамблдоре следует лишь то, что ошибки стопроцентно имели место быть, и связаны они могут быть только с реализацией функций Нептуна и Меркурия, а никак не с Хиронианской двуличностью, лживостью и прочими нелицеприятными приемами состоявшегося торгаша верой.

То есть, Альбус где-то переоценивал свой дар убеждать, «цеплять за душу» и свое умение найти ту самую единственную точку, на которой воспитанника надо оставить одного, чтобы он сделал главный выбор самостоятельно, при этом не упустив его в принципе. А еще – что он попросту не всегда находил нужных слов, преуменьшая их значение. Все остальное он, как Стрелец, считать ошибками не мог в принципе.

Также весьма сомнительным выглядит предположение, что Хиронианец такого уровня мог допустить серию просчетов, в результате которых банально позволил себя убить. Многоярусная логика Дамблдора, прослеживаемая во всех его действиях, начиная с воспитания Гарри и заканчивая диалогом с Риддлом в Министерстве Магии, заставляет задуматься, мог ли этот человек навыстраивать такую шахматную партию, в которой получил бы мат ударом из-за спины. Все тылы всегда восхищали своей предусмотрительной многослойной прикрытостью, а тут вдруг – такой ляп. Не складывается.

На момент финала шестой книги Альбус не находился в углу, загнанный туда обстоятельствами. Ему никто не мешал поручить любому из привидений обрушить шкаф на голову проходящего мимо Драко или как-то иначе с легкостью устранить исходящую от него угрозу – а то, что об угрозе Дамблдор знал, из последнего диалога на башне и сопутствующих ему обстоятельств следует со всей очевидностью. Следовательно, смерть (или ее инсценировка, или сознательный переход в «потустороннее» состояние) была им запланирована, причем предположу, что как минимум за год до этого. Иначе Малфой (как и Снейп) попросту не дожил бы до расстановки сил на башне сам.

Хиронианец класса Альбуса не может ошибиться в расчетах – он может ошибиться в мелочи, из которой вырастет не то, что планировалось. Но никак не в постановке шахматной партии.

Даже если предположить, что Драко Дамблдор тоже пытался воспитывать – и тоже «не получилось» – просчет стал очевиден куда раньше, чем их пути пересеклись на башне. Альбус же не предпринял никаких действий, чтобы предотвратить ситуацию. Более того – еще до того как, не особо напрягаясь, убедил Драко опустить палочку, он звал Снейпа. И Снейп на сцену вышел в нужный момент.

Никакие мифические «ошибки» Дамблдора не могли привести его к смерти от руки собственного подопечного – уровень Хирона бы не позволил. Ошибки, скорее, могли привести к наличию в мире Тома Риддла – вот здесь уже подкачавший Нептун и сминусованный Меркурий вполне имели шансы сыграть свою роль.

Не берусь предполагать, по каким причинам Дамблдору потребовалось вывести себя из игры (или представить это в том виде, в каком выведение состоялось в конечном итоге). Но однозначно, что ему это потребовалось. Хиронианцы этого уровня, повторюсь, не умирают, допустив банальный стратегический просчет.

Оценивать морально-этический уровень Дамблдора бессмысленно хотя бы потому, что его цели всегда будут перевешивать выбираемые им средства. В системе ценностей Стрельца подобной акцентуации средства как таковые вообще не заслуживают оценки с точки зрения этичности – подходит все, что помогает, и это единственный заслуживающий внимания критерий.

Поэтому глупо рассуждать о том, «хороший» Дамблдор или «плохой», «добрый» он или «злой». Он многолик и в нужной ситуации всегда представлялся тем, каким было выгодно представляться – разница с Весами здесь только в том, что выгода Стрельца не личная, а общественная. В его системе ценностей это – достаточное различие, чтобы не брезговать, не гнушаться и не переживать за степень резиновости собственной совести.





Глава 12. Том Риддл

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – сочетание архетипов Льва и Козерога.

Что удивительно, почти любое описание внешности Риддла в каноне идет с отсылкой на внешность Гарри – у Тома такие же непослушные и блестящие черные волосы, такие же живые глаза, он такой же худой, а в детстве даже обладает похожей мимикой. Параллель с проявленностью черт Плутона в тексте заложена напрямую и проговаривается открытым слогом – все эти особенности как раз на Плутон и указывают.

К тому же, весь жизненный путь Риддла – это тоже путь выраженного Плутонианца. Еще во времена Тайной Комнаты Гарри отмечает вспыхивающий в глазах Тома «огонь алчности» при разговорах о мести, власти, и даже просто при взгляде на шрам самого Поттера, а со временем и вовсе сомнения отпадают. Риддл влезает в темную магию по самые уши и делает ее если не смыслом и целью своей жизни, то, как минимум – первейшим средством для ее достижения.

К тому же, окружающие его фанатики – все до единого тоже Плутонианцы (Белла, МакНейр, Фенрир). Общая связующая энергетика буквально витает в воздухе.

Но все было бы и вовсе не интересно, если бы и впрямь складывалось так просто.

Еще в юности Том выглядит, как человек, знающий, чего хочет – причем с самого раннего появления в каноне, со времен сиротского приюта. Он упрям, молчалив и производит впечатление «вещи в себе», существующей по своим внутренним правилам и идущей к своим, не всегда понятным со стороны, целям. Он крайне последователен и пошагово пробует себя на различных поприщах, так или иначе разбросанных вокруг некоего определенного пути. Воровство в приюте, по сути, есть такая же попытка узнать вкус тайной власти над чужими переживаниями (методом их незаметного создавания), как и маска любимого учителями образцового студента Хогвартса.

Том на редкость рано (уже в подростковом возрасте) учится собирать собственные мотивы, причины и поводы в личную копилку обид и прятать подальше, чтобы вытащить потом все и разом. Его убеждения крутятся вокруг «цель оправдывает средства» и «поспешишь – людей насмешишь», а выглядеть смешным он не намерен совершенно. Это, повторюсь, очень редкое для подростка качество – уметь похоронить в глубине собственной души любые эмоции, потребности и желания, подчинив свою жизнь высшей цели, причем поставленной себе самостоятельно, а не перенятой от авторитетного дяди. Пожертвовать настоящим ради будущего.

Подростки всегда живут здесь и сейчас, впадая в истерику или, в зависимости от темперамента, в депрессию, когда их вынуждают «подождать», особенно – подразумевая под временным отрезком годы, а не часы. Проработка Сатурна – самой медленной из не-высших планет – слишком длительна, и потому в бытовом понимании, собственно говоря, и означает взросление – этому пути учатся десятилетиями, да и то не все. Том же демонстрирует четкий и мощный Сатурн уже в шестнадцатилетнем возрасте.

С одной стороны, его детство – это хрестоматийное детство человека Сатурна. Приют, сиротство, одиночество, отверженность и отсутствие взаимопонимания с окружающими, неумение найти с ними ни к чему не обязывающий легкий социальный контакт (завязать дружбу), отсутствие тепла, близости и принятия человека окружающими «ни за что», без заслуг и оценок (любви, проще говоря) – все это при правильном внутреннем отношении и призвано формировать из ребенка раннего Сатурнианца. При неправильном (то есть, наличии в человеке выраженной Луны) будут комплексы – Лунному ребенку контакт необходим, он без него ломается. Том, как мы видим, сформировался – следовательно, Луны там и не было. Она должна отрицаться, чтобы не мешать пути Сатурна.

Сатурн за минусом Луны уже будет указывать на архетип Козерога, но сюда же можно добавить и явно присутствующий Марс Риддла – за все шесть книг если Том чего-то и не демонстрировал, так это трусости или пассивности. Когда надо, он включается очень даже лихо – одна стычка с Дамблдором в Министерстве Магии чего стоит. Но тут, опять же, все не так просто – и с картиной планетарного психотипа, и со стычкой.

Типичный Сатурнианец, мягко говоря, хреновый актер – его душевный мир неглубок и зажат, чтобы с легкостью изображать всю гамму не испытываемых им по факту эмоций. Даже Снейп, к примеру, во многих ситуациях предпочитает либо молчать критически настроенной ко всему зловещей тенью, либо вытягивать эмоции из окружающих – а Том, как мы видим, изображает что угодно, практически не напрягаясь.

С Джинни он понимающий, галантный и душевный, причем, заметим – отыгрывая при этом Луну, которой у него самого – полное отсутствие всякого присутствия. С Гарри в истории с Тайной Комнатой поначалу вежлив и корректен, с ходу выдает то самое «мы с тобой равны, я признаю твою силу, волю и исключительность», чем ослепляет Солярия Поттера сразу и до последнего – Гарри не может не доверять тому, кто сказал ему эти, такие правильные, волшебные слова. Ну, или позволил поверить, что слова прозвучали безмолвно.

Том прилежен в учебе, почтителен с учителями (как, похоже, и с любыми власть имущими), ему не составляет труда изобразить хоть раболепие, хоть уважение, хоть искренний интерес к собеседнику (диалоги со Слагхорном в этом смысле просто впечатляют). Он – игрок, причем не просто рискующий, а планомерно просчитывающий свои шаги – мощный Сатурн не просто не давит его, как личность, но помогает этой личности развиваться и двигаться к поставленным целям. Поставить себе на службу Сатурнианские качества, научиться их использовать во благо совершенно противоположным проявлениям, а не тупо им подчиняться – дано не каждому, честно сказать.

Актерские качества уже указывают на присутствие активного Солнца, и вот тут все бы было хорошо, что называется, но обуздать Солнечные проявления, похоже, у Тома получается далеко не всегда.

Как любой Солярий – пусть даже с сильным Сатурном – он время от времени срывается в тупое и бессмысленное позерство. Давить в себе присутствие Солнца у него выходит вполне сносно, но отказаться от возможности покрасоваться хоть иногда – хоть изредка, в минуты света рамп, находясь на всеобщем обозрении – это уже не просите. В эти моменты Солярий в нем взыгрывает и отметает любые позиции здравого смысла, не способный пересилить собственные потребности и отказаться от роли себя великолепного.

Том – человек гордый и мнящий о себе, судя по всему, немало – иначе ему было бы слабо считать преподавателей идиотами и лгать им в глаза, разыгрывая уважение и почтение. Он безгранично верит в силу своей воли и удачи, он так или иначе вляпывается во власть сам, а все его срывы на помпезные монологи рядом с почти-что-поверженным-Гарри, повторяющиеся раз за разом, выглядят, как минимум, неуместно для столь последовательной личности. К тому же, он крайне – ну просто крайне – не любит лжи (памятуя его монолог после Турнира на кладбище перед сбежавшимися приспешниками), он злопамятен, как может быть злопамятным только существо исключительно эгоцентричное и носящееся со своим эго, как с писаной торбой, и каждая его речь на публику вызывает ощущение, что вот на этом месте уже просто обязаны зазвучать заранее предусмотренные аплодисменты.

Все это – признаки болезненно присутствующего Солнца. А связка из Солнца и Плутона сразу же указывает на Льва.


2. Размышления на тему


Как правило – точнее, практически всегда – человек избегает проявлений и сфер тех планет, которые значатся в его карте в падении. Падающая планета – это провал, черная дыра, в которой не может быть ни уверенности, ни почвы под ногами, ни сил и опыта для попыток осмысленных действий. Что обычно делает человек, натыкаясь на сферу падения, так это либо пытается переключить поток на планету выраженную, либо сматывается со всех ног.

Чтобы понять суть вопроса, могу порекомендовать попробовать представить себе канонического Снейпа, расплывающегося в дурацкой теплой улыбке в ответ на назойливо проявляемую по отношению к нему душераздирающе искреннюю открытость с распахнутыми глазами (Луна в падении), Гарри, в ответ на прямые наглые потуги сделать из него идиота хлопающего собеседника по плечу и сообщающего, что, дескать, фигня, вовсе это его не унизило (Нептун в падении), Рона, методично и собранно день за днем зубрящего уроки (Меркурий в падении) или Драко, с криком: «За Родину!» смело лезущего грудью на превосходящие силы врагов (Марс и Хирон в падении). Все эти ситуации для перечисленных персонажей – хуже кости в горле, и произойти не могут по определению. Падающую планету не превратить в сильную – и именно поэтому люди, как правило, стремятся избегать возможных сфер ее проявления.

Это не есть способ проработки падения, но это, скажем так, меньшее из зол. Потому что возможен еще и вариант, когда человек по своим причинам все же вляпывается в болезненно сложную для него сферу по самые уши и остается в ней, уживаясь, как может. А может он плохо.

Проявления получатся извращенными просто до слез. Разыграть и выдать то, что требуется, человек все равно не способен – хоть ты умри, но не сделать из Снейпа душевно теплое существо, а из Малфоя – храбреца отважного, никогда и никак. Попадая в энергетический поток падающей планеты и увязая в нем, в первую очередь, человек теряет связь с реальностью – уже не сравнивает здесь себя с другими – и при этом, маскируя комплекс, объявляет существующее положение дел единственно возможной в мире истиной. Разубедить нереально.

Стоит также заметить, что есть некоторая разница между властью Солнца и властью Юпитера – первое предполагает, скорее, известность и славу, второе же – управление построенной системой, людьми и замыслами. И невозможно, взвалив на себя первое и собрав у ног тучу последователей, избежать второго.

Как Солярий, Риддл не мог не хотеть быть лучшим, известным и вообще самым-самым в чем-то, для него крайне важном. Гордыня и тщеславие – нередкие спутники ярко выраженного Солнца, так что удивляться тут нечему. Проблема должна была начаться где-то там, где ведущая за собой сильная личность превратилась в того, кто контролирует выстроенную ею же систему – людей, взглядов, ценностей, правил. Неважно чего – важно, что Лев в Томе был достаточно силен, чтобы увлечь и впечатлить, а в итоге включиться и расхлебывать результат пришлось Козерогу. Во Льве-то Юпитер отсутствует.

Козерог последователен и от выбранной цели не отступает – а Риддл всегда хотел признания, славы и власти. Тот факт, что на каком-то этапе власть не то чтобы потеряла свою Солнечную окраску, но приобрела еще и Юпитерианскую, закономерен совершенно – это просто нормальный этап развития – но для личности Тома он оказался губителен.

Если в воспоминаниях Дамблдора Риддл времен Хогвартса выглядит, как юноша себе на уме, целеустремленный, четкий и вполне отдающий себе отчет в том, что делает и зачем, то тот Волдеморт, которого год за годом регулярно встречает Гарри – уже совершенно другой человек.

Несомненно, что включившийся после возрождения уже на полную катушку Плутон (не мог он здесь не включиться – что еще тогда называть ситуацией полноценной Плутонианской инициации, как не пережитую смерть?) крышу Тому должен был двинуть окончательно. Причем, скорее всего – в сторону, опять же, властности в том числе. Плутон, как и Солнце, тоже подразумевает власть – только в данном случае уже над душами, потустороннюю, темную и разрушительную. Куда ни глянь, в общем, все равно выходишь на Дерибасовскую. Власть в психологическом портрете Риддла – это просто точка преткновения какая-то.

Опять же, почему – потому что все упирается в падающий Юпитер. Ну не умеет он, хоть как его убивай и заново возрождай, относиться к власти спокойно – авторитет себе, скажем, зарабатывать, систему выстраивать. Нет в Козероге такой способности. По сути дела, Козерог (как правильный Сатурнианец) – существо по определению подчиненное. Ему для полноценного функционирования всегда необходим кто-то «сверху», кто будет вести идеологическую линию партии, поощрять, направлять и помогать с долгосрочными целями. Для Тома, начиная с незапамятных времен, таким человеком выступает он сам – других вариантов у него попросту не остается.

Собственно, он их сам себе не оставляет, то ли запальчиво предположив сразу, что вытянет и функцию власти Юпитера – социальную, с авторитетом и уважением, с руководством системой – то ли просто не учтя этот фактор. Во второе верится слабо, ибо при всех своих странностях Том в юности – человек крайне внимательный к деталям и не склонный спешить, пока впереди предполагается вечность. А вот первое вероятно и даже вполне – сильное Солнце порой вынуждает еще и не так самоутверждаться.

Чем же все-таки характерен Козерожий Юпитер? Совершеннейшим, напомню, деспотизмом и самодурством. Обладатель такого стояния планеты в принципе не способен адекватно учитывать человеческий фактор – и потому по первости всегда предпочитает перебдеть, чем недобдеть. Перестраховываясь на мелочах, выдумывая новые способы и системы контроля над подчиненными, рано или поздно он докатывается до маниакальной подозрительности и неверия уже ни во что.

Если Козерог что-то и может, так это контролировать – иррационально доверять он не способен. Но одно дело – контролировать работу системы, руководишь которой не ты, и совсем другое – тащить ее на себе в одиночку, в том числе и идеологически. Из Козерога, с его больным стоянием Юпитера, идеолог такой же, как из Лонгботтома зельевар.

И, тем не менее, ситуация вынуждает. Солнце Тома вполне позволяет ему быть лидером, ярким и харизматичным – как минимум, в молодые годы у него это просто обязано было получаться, судя по подходам к Слагхорну и прочим учителям – но Солнца маловато, чтобы быть идеологом. Оно может только освещать путь, чтобы овцы не заблудились, но не объяснять суть и правильность этого пути – по крайней мере, не может делать этого самостоятельно.

Первоначальные попытки подключить Сатурн (сильную планету) и просто проконтролировать, чтоб все были в кучке и не разбегались, были наверняка уместны и неплохи, но только до определенного момента. Рано или поздно Козерожья подозрительность должна была перерасти в манию преследования, и с этой точки не мог не начаться жесткий диктат.

Судя по тому, сколько лет Том потратил на то, чтобы сколотить из своих Пожирателей Смерти действительно пугающую и мощную силу – и как долго он пробыл на этом пути – сферу Юпитера он давно должен был перестать ощущать, как проблемную. Не потому, что проблема исчезла – скорее, она неминуемо стала для него единственно возможной реальностью, и, как нередко бывает в этом случае, превратилась в агрессивную форму защиты.

Слетевший с тормозов по части власти Козерог в своем проявлении страшен не меньше, чем влюбленная по уши Дева или ударившиеся в духовный рост Близнецы. «Комплекс Чингисхана» в полный рост – в моих владениях лишь я хозяин, и, раз с утра было приказано при виде меня подпрыгивать шестнадцать раз на левой ножке, постукивая по полу хвостом, все, кто не подпрыгивает – потенциальные предатели. У кого хвоста нет – не мои проблемы, должны были отрастить, раз действительно хотите доказать свою преданность.

Выдумывая все более заковыристые методы «проверки на вшивость», пущенный гулять по просторам безнаказанности Козерог с каждым разом будет становиться все более недоверчивым, подозрительным и попросту мнительным. И рано или поздно падающий Юпитер выпятится настолько, что передавит любой сильный Сатурн. То есть, грубо говоря, маниакальная недоверчивость перерастет все представления о разумности и весь здравый смысл.

Примерно на этом же месте и начинается то, что в просторечии называют «сходить с ума» – человек теряет адекватную связь с реальностью, обретая четкий пунктик, со временем прорастающий во все большее количество соседних жизненных сфер. И этот момент куда как более печален, чем последовательное развитие Тома, как Плутонианца.

По сути, если разобраться, путь Плутона сам по себе, может, и страшен, но личность не ломает – он корректирует ее, это основа действия любой высшей планеты. Действительные ломки сознания начинаются, когда человек подменяет в своей голове понятия и пытается заставить себя верить в то, что черное – это белое, или наоборот. А потом и впрямь начинает верить, невзирая на все подаваемые окружающей реальностью сигналы. Чтобы так категорически игнорировать внешний мир – это, вообще говоря, надо довольно сильно крышей подвинуться.

И поэтому самая разрушительная проблема Тома – это, как ни странно, не то, что он поддался Плутону и принялся копаться во тьме, не брезгуя ничем (Плутонианцы как бы изначально не больно брезгливы в таких вопросах), а то, что он поддался своему провальному Юпитеру и попытался научиться властвовать. Даже, можно сказать, не просто попытался, а создал сам себе безвыходную ситуацию, в которой был вынужден продолжать поддерживать ту систему, которую и выстроил для достижения собственных целей.

В чем состояла конкретная цель Тома Риддла, судить можно только по косвенным проявлениям. Козерог – хреновый политик, отвратительно вживающийся в социум и плохонько реагирующий на человеческий фактор. Мощный Сатурн позволяет ему собрать качественную картотеку людских типажей, сверяясь с которой, он может найти примерное объяснение поведению каждого – а сильное Солнце помогает отыграть нужные образы и подобрать ключик к чужим слабым местам. Но в условиях постоянно меняющейся ситуации, когда на тебя с почтением пялится толпа народа, уже нужны другие методы и решения. И ни у Льва, ни у Козерога их – нет.

Лев, повторюсь, хорош в роли «лица на обложке», Козерог – как исполнитель чужой воли, но ни один из них не способен вести за собой массы, как только те из набора личностей перерастают в толпу. Там, где толпа, уже нужен Стрелец – действительно сильный идеолог, рассуждающий из понятий не личных целей, а общественного блага, обладающий выраженным Юпитером. У Тома его нет – а, значит, нет и возможности стать именно политической фигурой, действующей в условиях мирного времени, предвыборных платформ и программ и прочей мишуры. Худо-бедно поначалу это должно было компенсироваться Солнцем – во времена первых сборов Пожирателей Смерти – но к финалу шестой книги Том уже способен на политику только в рамках открытых военных действий. Его, как идеолога, на что-то другое при таких размахах уже не хватит.

Отсюда, как ни странно, вытекает простейшее объяснение извечному противостоянию Риддла и Дамблдора – именно со стороны Тома. Альбус, при всех его недостатках, обладает двумя вещами, которые Риддла всю дорогу конкретно бесят – сильными Юпитером (планета падения для Козерога) и Нептуном (планета падения для Льва). И демонстрирует их наличие с самой первой встречи, без всякой политкорректности.

С проблемой Юпитера все понятно – Риддл ввязывается во власть такого уровня, который способен тянуть, только параллельно деградируя как личность и неизбежно саморазрушаясь в процессе. С Непутном же еще проще – если Лев чего-то категорически не выносит, так это эмпатов, смотрящих вглубь и способных под маской классно отыгрываемых образов разглядеть Льва реального.

Который, с точки зрения самого Льва, всегда будет бледнее и кривее, чем играемая им яркая роль – напомню, Солярии ужасающе не уверены в себе по части собственной неотразимости, и именно поэтому всегда демонстративно пытаются ее к месту и не очень показывать.

Поэтому самой большой, с этой точки зрения, ошибкой Дамблдора было в первую же встречу с Томом – в приюте – открыто и жестко показать, что он все про мальчика чует, и никакие маски не помогут тому спрятать свою недоработанную суть. Мальчик запомнил урок не просто на отлично, а впитал, похоже, прямо под кожу. Впоследствии, в Хогвартсе, он, как может, избегает Альбуса, и открыто признается в «Тайной Комнате» Поттеру, что Дамблдор всегда видел его насквозь.

Показателен и момент, когда Том приходит в школу искать место преподавателя – Альбус отказывает ему довольно жестко, при этом снова (да как и каждый раз, собственно) тычет в нос, что все мотивы Риддла ясны и все наш всевидящий директор видит и понимает. Чем злит Солярия просто до нервной трясучки.

Сцена драки в Министерстве Магии – и последующий диалог Тома с Дамблдором – вписывается в ту же схему. Если смотреть с точки зрения Риддла, то Альбус снова хвастается, что видит, как тот плохо играет, и как за версту от этого горе-актера фонит, какой же он на самом деле – вовсе не непобедимое Зло, а так, закомплексованный мальчик Том. Причем он еще перед Пожирателями это говорит, не просто так! Перед теми, в чьих глазах Риддл должен быть не просто непогрешим, а чуть ли не свят! Создается ощущение, что Альбус то ли непроходимо тупой, что маловероятно, то ли просто добивает противника в однажды обнаруженное слабое место.

Неудивительно, что у Тома срывает башню каждый раз, когда при нем произносят «Дамблдор». Его реакция на заявление Гарри: «Это ты-то великий волшебник? Вот Альбус Дамблдор – это великий волшебник!» говорит сама за себя. В данном случае Поттер в очередной раз проявил просто чудеса удачливости и ткнул в самое нужное место, одной фразой выбив у противника из-под ног последние остатки почвы. После этой фразы маска сильного и спокойного человека слетает с Тома уже окончательно.

Собственно говоря, из сложных переплетений взаимоотношений Тома с Гарри вовсе не следует, что на Поттере у Темного Лорда и впрямь какой-то особый пунктик. Единственное, чем Гарри похож на больную мозоль, так это своим шрамом и историей его образования. В контексте Юпитера Риддла можно смело предположить, что логичный вытекающий отсюда страх – это то, что приспешники начнут думать, будто Поттер Тому соперник. Отчасти из этого вполне могут и следовать все попытки Риддла не просто убить Гарри, а сделать это легко, изящно, демонстративно и чуть ли не под восторженным вниманием публики.

По факту же – не так уж он особо и стремится его убить. Риддлу куда важнее лишний раз показать своим, что он может это сделать, чем реально взять и сделать, такое складывается ощущение.

При этом – напомню – Козерог мнителен, а Козерог, живущий по Юпитеру, мнителен втройне. И не стоит думать, что формирование в рядах последователей нужной степени трепетания перед своим лидером есть для него какая-то мелочь. Фактически, это проявление одного из наиболее ярких его комплексов.

При всей осознанности и проявленности в Риддле силы Плутона его нельзя назвать именно маньяком – хотя о целостности его души тут и впрямь говорить уже сложно. Не самый удивительный момент – и фанатичное желание Тома добиться бессмертия. Парня крепко переклинило на Солнечной жажде сделать то, чего не смог сделать никто, переплюнуть всех, и при этом потрафить родному любимому Плутону, выбрав сферой приложения сил именно его сферу проявления. Вопросы жизни и смерти – ключевые для всех Плутонианцев, и Том всего лишь Сатурниански последователен в реализации собственных планов.

Надо убить – делов-то, убивает. Надо красть, обманывать, выпытывать – да пожалуйста. Все это для человека с таким сплавом Сатурна и Плутона – не проблема и не пунктик. Вот то, что на пути пришлось выстроить разветвленную организацию, которой впоследствии еще и единолично идеологически руководить – это да, тут некоторый затык. Но Том последователен и здесь – даже понимая, что вот тут уже действительно платит своей душой, он все равно не останавливается.

К тому же, его, похоже, и впрямь потряхивает от мысли, что по земле бродит человек, посмеивающийся в бороду над всеми его потугами выглядеть самым-самым и переплевывать буквально всех. Более того – Дамблдор не просто в каждом диалоге с ходу сбрасывает со счетов Львиную маску Тома, глядя на суть, а не на форму, он при этом еще и имеет наглость старчески ухмыляться и сочувственно вздыхать, повторяя, что Риддл – хороший! Оскорбление большей степени по всем фронтам Лорду Волдеморту, судя по всему, нанести уже просто сложно.

Мало того, что его Льва обзывают хреново играющим (раз сквозь образ все равно обращаются к сути), мало того, что ставят под сомнение великий путь его Плутона (говоря – ты, мальчик, запутался, иди сюда, я-то тебе покажу, где добро и правда), так Альбус еще и на сдержанность и взрослость Тома регулярно тестирует (и Сатурн-то в тебе, парень, какой-то сомнительно проработанный). Причем, случается, что и – при подчиненных. При Пожирателях Смерти, то есть.

Старик здесь бьет настолько жестоко, доламывая Риддла по всем пунктам, что почти вызывает восхищение.

Правда, все равно непонятно, за каким Мерлином ему понадобилось с этого и начинать. Бить ниже пояса там, где уже идет именно битва – да на войне все средства хороши, но Альбус, если приглядеться, впервые ударил туда задолго до того, как начались проблемы. То есть, вообще с первой встречи повел себя категорически неправильно.

И – если обратить внимание – с Гарри подобной ошибки он уже не повторяет даже близко. Ни разу за все шесть книг Альбус не проехался по Солнечной гордости Поттера. Наоборот – несколько раз он даже искренне извиняется, а после смерти Сириуса позволяет громить свой кабинет, вопить и выражаться, как язык захотел.

Будь на месте Поттера Том постприютских времен, складывается ощущение, что Дамблдор сдвинул бы брови и сказал – тут у нас, если что, правила, юноша, извольте не выпендриваться, вы младше и слабее меня, вы мне вообще «сэр» говорить обязаны. Напомню, он обращался с Солярием Томом именно так – и именно этого Том ему, похоже, так толком и не простил.

И ни единой подобной нотки с Гарри у него уже не проскакивает. Наоборот – Альбус как только не поглаживает его по выпученному Солнечному эго, позволяя все, лишь бы не выкристаллизовался четкий Сатурн и не выбрал бы мальчик такой близкий ему путь Плутона.

Возможно, глядя на Поттера, в чем-то Том и видит отражение себя – по большому счету, они ведь и есть отражение друг друга, куда более похожие, чем может показаться на первый взгляд. Все их расхождение – в идеологии, которую так или иначе сформировал в них обоих Альбус, в личностных акцентах, воспитанных им же, и в глубинной отверженности, которую Том в себе понимает и принимает, как данность, а Гарри еще только начинает пытаться разглядывать.

Результат их глобальной стычки, честно говоря, непредсказуем. Оба настолько погрязли в собственных проблемах (Том – в Юпитере и Нептуне, Гарри – в Плутоне и Сатурне), что назвать кого-то из них более способной к выживанию личностью уже крайне проблематично.





Глава 13. Минерва МакГонагалл

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Сатурнианский подтип Козерога.

Первое же, на что обращает внимание Гарри, увидев будущего декана – это ее высокий рост, худоба и строгость. У нее строгий голос, строгий взгляд и строгое выражение лица – бедолага Поттер даже мельком подумывает, что от этой дамы стоит держаться подальше. И то, и другое однозначно указывает на ее мощный Сатурн – Гарри от Сатурнианцев, которых в своем окружении интуитивно вычисляет сразу же, первым порывом всегда пытается отшарахнуться мгновенно и за милю. При первом же их приближении. Реакция провальной и осознанно отрицаемой планеты на выраженную (кстати, совершенно аналогично Рону с его больным Меркурием с самой первой встречи иррационально и категорически не понравилась Гермиона).

Минерва сдержанна, непреклонна и сурова в вопросах управления собственной подчиненной структурой, она с легкостью снимает баллы с провинившихся гриффиндорцев – впрочем, если с точки зрения разумности из проступка следует положительный результат, на наказание она забивает. Разумность перевешивает, как в случае назначения Поттера ловцом.

Да, Гарри нарушил прямое указание и не подчинился правилам – но правила для Минервы теряют смысл, если именно их нарушение приводит к более высоко стоящей цели, чем дисциплина. А цели у нее есть – выигрыш кубка школы важнее воспитания первокурсников. Минерва, на первый взгляд, попросту амбициозна, но именно тут и есть некоторый нюанс.

Она декан и воспитатель, но по большому счету не способна находить к собственным ученикам индивидуальный подход и хоть как-то достукиваться до их душ. Все до единой ее попытки объяснить Поттеру, что почем и как себя надо вести, явились по факту сливом сил в пустоту: Гарри даже не дрогнул, не то что – не начал сомневаться в собственной точке зрения. Раз за разом, пытаясь быть не только руководителем факультета, но и его «мамой», МакГонагалл терпит фиаско. Луна отсутствует – Минерва даже не чувствует, что ее внушения ни до кого не доходят, как и не чувствует изначального настроя собеседника. Ученики реагируют на Сатурн, подчиняясь внешне и произнося нужные слова, но совершенно спокойно бедокурят за ее спиной.

Чего МакГонагалл не понимает ровно до тех пор, пока не уткнется в безобразие носом. И ее реакция в этом случае тоже указывает на провальную Луну – и заодно негативно стоящий Юпитер – она впадает в паническое негодование. Она разочарована, бьет Сатурном (наказывает) и напирает на превосходящие ее саму авторитеты.

Ее попытки вызвать чувство вины упоминанием имен Дамблдора или иных значимых персон для провинившегося, вплоть до родителей – следствие неумения обращаться с Юпитерианскими ситуациями и работать на этих энергиях.

Последний штрих в портрете Минервы – отчетливо выглядывающий из-за Сатурна качественно проработанный Марс. При всей своей сдержанности и манере, чуть что, выразительно сдвигать брови, МакГонагалл не раз «рявкает» так, что окружающие дружно вздрагивают – при этом даже толком не выходя из себя, а через секунду снова переключаясь на холодный суровый тон. Очевидно, что Минерва, в отличие от многих других преподавателей – не сухой теоретик, в ней отсутствует необоснованный страх перед активными действиями и именно она бросается грудью под палочки, получая в ответ пучок проклятий, когда Амбридж и Ко пытаются посреди ночи выставить из школы Хагрида. Минерву здесь, как и во многих других случаях, подводят необоснованная вера в собственный авторитет (провальный Юпитер) и неприменимые к данным противникам понятия о порядочности в правилах ведения боя (провальная Луна).

Марс плюс Сатурн за минусом Луны и Юпитера – Козерог.


2. Размышления на тему


Как любой четкий Козерог, МакГонагалл – создание преданное и исполнительное, но по природе своей подневольное. Она отлично чувствует себя, находясь на своем месте и выполняя возложенные на нее функции руководства системой, но вся ее четкость тут же смажется, потеряв опору, как только «сверху» не останется никого.

Козерогу, повторюсь, крайне сложно занимать лидирующую позицию там, где требуется не просто оперативное управление, но еще и авторитетная (основанная на личном авторитете) власть – он тут же скатывается в авторитарность, эту особенность за собой признавая и потому подобных ситуаций в глубине души тихо побаиваясь. Минерву можно поставить во главе Хогвартса и Ордена Феникса – только бедные после этого и школа, и Орден.

Она – не идеолог, в ней нет способности ни разбираться в людях, ни понимать, куда и к каким горизонтам следует всю эту подчиненную тебе толпу зачем-то вести. Минерва способна делать все это, опираясь на авторитет уже умершего Дамблдора и пытаясь следовать его целям, продолжать его линию, но, во-первых, недолго, а во-вторых – не лучшим образом. В любом случае, она так или иначе окажется в той же ловушке, что и Риддл, и, скорее всего, попытается рано или поздно либо сбежать от навязанной роли, либо прицепить к себе любого выраженного Юпитерианца. Пусть даже в качестве серого кардинала.

А Юпитерианцев в округе не так уж и много.

С другой стороны – формально Минерва способна возглавить хоть школу, хоть Орден, если в расчет брать довольно узкий отрезок времени. Но – именно формально, а не, опять же, идеологически. Ее талантов хватит, чтобы удерживать систему в заданных рамках, но не более – при ней Хогвартс имеет все шансы превратиться в жесткое консервативное болото, растеряв все свои воспитательные аспекты и оставив только муштрующие. Максимум, на который способна МакГонагалл, как Козерог – это превратить школу в образчик закрытой английской «казармы тюремного типа» для подростков с жесткой системой Сатурнианского контроля и ограничения.

Что по-своему тоже не бессмысленно, но далековато от того населенного хаотичными привидениями волшебного Хогвартса с чудачком-Дамблдором, который увидел Гарри, попав туда впервые.

Совершенно очевидно, что такой Козерог, как Минерва, все решения, выходящие за рамки штатных ситуаций, должна всю дорогу согласовывать с Альбусом – она в принципе не настолько некритична по отношению к самой себе, чтобы заниматься тем, чего не понимает. А как поступать там, где требуется оказать именно воспитательный эффект, она, с ее-то Юпитером, не понимает совершенно точно. Минерва – проводник чужих идей и касающихся человеческого фактора решений, она – качественное подспорье, исполнительная правая рука для Юпитерианца Дамблдора, но никак не самостоятельная фигура. Неудивительно, что система ценностей именно Гриффиндора, находящегося под патронажем Минервы, от и до совпадает с той, которая нужна Альбусу.

Каждый раз, когда Альбуса нет рядом, ситуация выходит из-под контроля, а действовать необходимо немедленно, в МакГонагалл включаются Марс и Сатурн, перешибая задачей «как правильно поступить прямо сейчас» задачу «а куда прийти-то в итоге надо». Она бросается под палочки, протестуя против произвола Амбридж, тогда как Юпитерианец на ее месте полез бы не со строгими криками и возмущением, а с влиятельным располагающим выражением лица и заставил перетрясти все разрешающие бумажки, оттягивая время. Или – что даже более вероятно – сам бы озаботился наличием нужных бумажек.

А в случае невозможности озаботиться ими или бессмысленности попыток диалога попросту не полез бы на амбразуры, позволив новой власти сбить с поля по большому счету непринципиальную пешку по имени Хагрид и обдумывая тем временем следующий ход. Минерва же не стратег, поскольку, во-первых, находясь внутри ситуации, не видит ввиду отсутствия линии Юпитера полной картины, а, во-вторых, имеет не настолько мощный Сатурн, чтобы предусмотрительно, еще находясь снаружи, задавить эту же самую ситуацию логикой и многомерным подсчетом.

Да, тот факт, что Минерва – Сатурнианка, отрицать глупо и бессмысленно. Но ее Сатурн совершенно точно не дотягивает до уровня проработки, скажем, Сатурна Снейпа (и даже до Сатурна бабушки Невилла). МакГонагалл позволяет себе и улыбки, и легкомысленные жесты (именно жесты, а не поступки), и, в конце концов, ее анимагическая форма – кошка. Свободолюбивое самодостаточное создание, гуляющее само по себе.

Ни один Сатурнианец высокого уровня не станет искать возможности «расслабиться» или «побыть просто человеком» – для него это уже приравнено к понятию «терять время», да и просто выпало из системы ценностей. Минерва же временами позволяет себе хихикать, а своим подопечным – нарушать правила, если, напомню, результат приводит к более высоко стоящей цели. Сатурн здесь силен, но не проработан – и даже тот факт, что декан Гриффиндора со стороны выглядит, как суровая старая дева, не гарантирует того, что МакГонагалл именно ею и является. Высокая Сатурнианка – являлась бы почти наверняка. Аскетизм просто заложен в их природе.

Само наличие иерархии целей и задач Козерогу, конечно, свойственно, но ни один сильный Сатурнианец не станет ни ради какой цели поощрять нарушение правил теми, за поддержание порядка среди кого он отвечает. Либо Минерва здесь выполняет конкретное распоряжение «не давить на Поттера» (что маловероятно, судя по ее живым реакциям), либо провальный Юпитер вступает в ход и вынуждает куда сильнее хотеть видеть кубок школы в своем кабинете, чем отлаженную систему правил под своим руководством и бесперебойно крутящиеся в ней шестеренки – учеников.

Козерог высокого уровня не выпустит свой Юпитер из-под контроля никогда и ни за что – а от ситуаций, в которых это возможно, будет сбегать с быстротой молнии. Либо терпеть их, сжав зубы и раскачивая собственный Сатурн, по возможности заменяя его строгостью и требовательностью Юпитерианское доверие и широту души (Снейп). Минерва же падка на атрибуты, демонстрирующие, что «моя система лучше вашей», и за перспективу получить кубок школы с легкостью прощает Поттеру то, за что из школы было обещано исключать.

Подобная непоследовательность для Сатурнианца – уже признак недостаточной проработки. МакГонагалл – яркий «середнячок», способный на многое под доброжелательным и четким руководством, когда правильный человек страхует ее в нужный момент в скользких ситуациях, выдавая ЦУ и поглаживая по голове за исполнительность, но она – не лидер и не ведущая фигура. Она не руководит Гриффиндором – она всего лишь добросовестно ведет его к тем целям, которые определяет положительно относящийся лично к ней (проблема Луны в изгнании) Юпитерианец, чьи заявленные цели совпадают с системой ценностей самой Минервы (таки наличествующий Сатурн).

Если же говорить о перспективах, то, исходя из планетарного портрета и видимых в каноне уровней его проработки, в образовавшемся после смерти Дамблдора раскладе из МакГонагалл получилась бы куда более сильная фигура бесстрашного воина и бойца, чем руководителя высокого ранга. Уж лучше жить по экзальтированной планете (Марсу), чем по падающей (Юпитеру) – если жить по планете в обители (Сатурну) ситуация все равно больше не позволит.





Глава 14. Сибилла Трелони

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Нептунианский подтип Рыбы.

Профессор Трелони – одна из немногих профессоров Хогвартса, к кому подобное звание, может быть, и подходит, но окружающими произносится почти всегда с оттенком сарказма. Сибилла неуклюжа и неповоротлива при всей своей истерической худобе, она с трудом вписывается в рамки заданного пространства, то и дело натыкаясь на выступающие отовсюду углы, не выносит яркого света и избегает окружающего мира, прячась от него в своей башне.

Ее дар – прорицание – уже указывает на мощно стоящий Нептун, и внешность вкупе с образом жизни только дополняет картину. Как все яркие Нептунианцы, Трелони слишком далека от людей, чтобы адекватно их воспринимать и находить с ними общий язык, да и вообще не близка к понятию «социальная адаптированность».

Еще одно косвенное указание на присутствие линии Нептуна – это тихий алкоголизм Сибиллы, набирающий обороты, пока дама живет в собственном добровольном заточении, в одиночестве. Не каждый алкоголик – Нептунианец, но каждый Нептунианец, чья связь с тонким миром сильнее способности (или желания) эту связь переварить – наркоман или алкоголик. Причем именно такого типа – тихо сам с собою и в одиночестве.

Сибилла не способна поддерживать внятную беседу о собственном даре и не выносит критически настроенных учеников, с ходу перешибая их попытки посмотреть на прорицание логически заявлениями из разряда: «Вам, к сожалению, не дано!». Ее первый же диалог с Гермионой тому типичный пример.

Фраза характерна во многом – во-первых, с ней невозможно спорить, потому что игра тут же переводится с Меркурианского поля логических связок и выводов на бесформенное и невыражаемое понятиями поле Нептуна, где никто, кроме самой Трелони, толком играть не способен. А, во-вторых – и это с ходу указывает на Рыбу – натыкаясь на негатив со стороны тех, кто стоит ниже ее по социальной лестнице, Сибилла не раздражается и не впадает в агрессию. Она жалеет того, кому не дано постичь величие и тонкость Нептунианских вибраций.

Для неразвитой Рыбы – не самая редкая форма гордыни.

Косвенными подтверждениями Рыбьей натуры Трелони становятся ее тотальная бездомность (ей, в ее далеко уже не юном возрасте, все еще некуда уходить из Хогвартса) и ситуация, в которой она годами вынуждена, фактически, полагаться на милость Дамблдора. Зависимость от чужого желания помогать и поддерживать, помноженная не неспособность выстроить собственный комфорт самостоятельно – еще один признак Рыбы.

Провальный Меркурий, создающий Сибилле сложности с вербальным общением и фактически перекрывающий для нее возможность когда-нибудь найти общий язык хоть с кем-нибудь, кто не согласен впихивать себя в Нептунианские рамки – не единственная проблема Трелони. Отсутствие социальной адаптированности, неумение чувствовать задачи, проблемы и заботы окружающих при всей неизбежно наличествующей в Сибилле Нептунианской эмпатии, неспособность разрулить отношения с властями, даже когда это уже просто необходимо ситуативно (Амбридж) – все это указывает на негативное стояние Юпитера. При том, что Юпитер Трелони однозначно включен, и включен сильно – она амбициозна, любит напирать на свой род и его наследие, негатива от именно вышестоящих лиц уже категорически не выносит, тут же впадая в панику (при отрицательном Юпитере реакция не разделялась бы в зависимости от социального статуса нападающего).

Типичный пример сильной, но негативно проявляемой планеты.

Нептун плюс Юпитер минус Меркурий – это снова Рыба.


2. Размышления на тему


Не вызывает сомнений факт, что Трелони действительно обладает способностью к прорицанию – в каноне наличествуют как минимум два произнесенных ею пророчества, причем как минимум одно из них – сделанное при Гарри перед побегом Питера – совершенно точно сбылось.

Примечательно, что Сибилла не помнит слов, которые говорит во время транса, как и вообще не помнит, что говорила хоть что-либо. С одной стороны, это только подтверждает силу включенности ее Нептуна – нужно иметь ну очень раскачанную высшую планету, чтобы напрямую являться проводником ее энергий. С другой стороны – это же указывает и на то, что сила здесь перевешивает и готовность, и желание эту самую силу принимать. Любая пифия вещает куда спокойнее, и мозги у нее при этом не отключаются – пусть и, естественно, не влияют на происходящее в момент транса.

Трелони выворачивается наизнанку все шесть описанных лет, пытаясь доказать, что действительно обладает хоть какой-то разновидностью дара предвидения – что, кстати, тоже подтверждает сложность стояния ее Юпитера. При нормальном, адекватном развитии этой планеты тот факт, насколько социум принимает или отвергает Сибиллу в качестве пророчицы, ей был бы глубочайше до факела. Нептун подобного размаха в любом случае подразумевает отрыв от социальных стандартов – невозможно иметь столь сильную связь с тонким миром, что аж время от времени схватывать оттуда потоки информации, и при этом вписываться в мир людей. Но и, имея эту самую связь, не совсем последовательно продолжать на людей оглядываться.

Проработка Юпитера дала бы Трелони хоть какую-то широту взглядов и некоторый пофигизм души в вопросах взаимоотношений с окружающим миром – но проработать Юпитер по определению невозможно, если живешь, запершись в башне и избегая даже коллег. Это – планета социума, и в одиночку она в принципе не прорабатывается. И поэтому по каждой провокации – а то и в ее отсутствие, просто так – Сибилла срывается на доказательства.

Доказательства же – это недоступная ей Меркурианская сфера, противоречащая энергетике Нептуна. Грубо говоря, давя на Нептунианца логикой и требуя от него подтверждения наличия связи с потусторонними энергиями, можно добиться только того, что связь неминуемо начнет истончаться – а сам проводник, который в любом случае ощутит это первым, впадет в панику.

Поведение Трелони в пятой книге очень типично для Нептунианки в ее ситуации. Она на самом деле не способна адекватно играть на Меркурианском поле доказательств и слов – и она действительно все сильнее пугается, чувствуя, как под давлением вышестоящего лица (все тот же непроработанный Юпитер) постепенно уходит и единственная доступная ей сила Нептуна. Резко увеличившийся темп и без того набирающего обороты женского алкоголизма тому ярчайшее доказательство – именно потому, повторюсь, что алкоголь и наркотики являются одним из немногих доступных человеку способов перекинуть мостик в тонкие слои мира. Вот только мостик ведет уже не совсем туда, да и бродит по нему не совсем то, что ожидалось.

Обычно люди с выключенным, слабым или отсутствующим Нептуном, «принимая на грудь», от реальности толком не отрываются – всего лишь начинают видеть вместо нее иллюзию, то самозабвенно пряча под ее светом собственные ошибки, то разглядывая преувеличенно выпятившиеся чужие. Да, иногда при этом иллюзорное зрелище оказывается настолько приятней реального, что человек постепенно приобретает привычку «заливать глаза» и под это дело заглядывать на себя и окружающих с более привлекательной для него стороны все чаще и чаще. Это – бытовое пьянство, к описываемой ситуации отношения не имеющее.

Алкоголизм Нептунианцев – процесс совершенно иной, и имеет другие последствия. Наличие выраженной линии Нептуна – уже само по себе мостик в потусторонние слои мира, и главная его особенность в том, что проход открывается дискретно и только с одной стороны. И эта сторона – не рядом с человеком.

То есть, сам Нептунианец уровня действующего пророка не контролирует собственные пророчества – ни их суть, ни время наступления – никоим образом. Частота включения связи с уровнем также не связана и зависеть от человека не может – из двух совершенно одинаковых по степени проявленности Нептуна пророков один может выдавать «сообщения сверху» трижды в день после еды, а второй – один раз за все годы своего сознательного существования. А вот жизнь, оторванную от социальных стандартов, неспособность вписаться в человеческое общество и, по сути, фатальное одиночество на полную катушку получат оба.

Правда, в случае хотя бы минимальной проработки Юпитера им будет на это глубоко положить. Но Трелони явно не относится к числу существ, склонных заниматься своими проблемами и время от времени для разнообразия делать попытки их еще и решать. Она предпочитает бегство.

Бегство – и все те же доказательства, то социуму, то самой себе, что действительно является пророком. И то, и другое выливается опять же в пресловутый алкоголизм.

Человеческая психика, как уже говорилось в разборах выше, не предназначена для адекватного функционирования на энергетике высших планет. Полноценно включившийся Уран, Нептун или Плутон изначально отрывает человека от реальности – можно сказать, просто отшвыривает напрочь, каждый в свою сторону и для своей цели. Бегать от того, чем являешься и для чего родился – с точки зрения астрологии процесс мало того что бессмысленный, так еще и губительный, калечащий и личность, и путь ее развития. Плюс – еще есть такой момент, как зависимость цены ошибки от уровня развития, из серии «кому больше дано, с того больше и спросится».

Трелони дано очень многое – Нептунианцев в мире достаточно, а пророков все равно единицы, да и то – большинство из них лишь пыжатся изображать то, чем по факту совсем не являются. Все, что по большому счету требуется от Сибиллы – это принять собственный Нептун, то есть связь с тонким миром, и перестать его так бояться.

Тот факт, что она боится, несомненен. Прыгая через голову в попытках доказать, что она на самом деле в прорицании профи и владеет этим искусством отменно (тут можно вспомнить ее поведение на первом уроке у Гарри или реакцию на уход Гермионы) профессор Трелони все равно в упор не желает признавать того факта, что тонкий мир уже давно вцепился в нее всеми ложноножками и способен проникнуть в ее странную голову в любую секунду.

Запивая хересом вечера, она, как любой алкоголик, пытается затереть иллюзией малоприятную реальность, причем сразу с двух сторон – и отмахнуться от того, что у нее бывают пугающие видения, а на мир смотреть, «как люди», не получается, и от того, что она не уверена в себе, как в прорицателе. Вообще, сложная жизнь у женщины – не так-то просто годами отрицать и собственную сущность, и свою в ней же неуверенность. Искренне хотеть и быть «качественным пророком», и не быть пророком вообще – и все это одновременно. От такого даже с нормальной головой можно крышей подвинуться, что уж говорить о голове Нептунианки Трелони.

Кстати, именно хересом она – в том числе – свою ценность, как пророчицы, всю дорогу медленно и последовательно губит. Нептун передает информацию из тонкого мира не обязательно в прямом словесном виде – нередко это образы, ощущения или сумбурные откровения, окончательную форму которым уже потом придает сам подвешенный на контакт человек. Среди Нептунианцев немало людей искусства, пытающихся выразить полученную информацию музыкой, стихами, картинами или игрой на сцене – и именно поэтому среди всех этих «шоуменов» так распространен алкоголизм или наркомания. Ускользающее чувство потенциальной потери контакта пугает, жизнь в социуме сложна и почти всегда сопряжена с трудностями – и человек раз за разом создает себе транс искусственно, пытаясь вытянуть оттуда еще капельку «вдохновения» (хотя это вовсе не оно) или убежать таким образом от проблем грубой реальности.

Почти всегда итогом становится либо некролог в газете, повествующий о самоубийстве очередной «звезды» – либо клиника для наркоманов после неудачной попытки окончательно шагнуть в тонкий мир. После клиники контакт восстанавливается всегда – мощно стоящий Нептун не загробишь даже прямыми попытками разорвать связь с высокими слоями тонкого мира, свалившись в низшие (а алкоголь и наркотики делают именно это) – но почти никогда не восстанавливается способность придавать откровениям понятную социуму форму. Исключения, когда они вдруг случаются, вызывают желание снять перед ними шляпу – настолько велики сложности, с которыми сопряжен возврат на исходную точку.

И именно поэтому Трелони – один из наиболее жалких персонажей канона при всем ее огромном потенциале. Или, может быть, как раз в связи с наличием потенциала. Отрицание обеих включенных планет (Юпитера и Нептуна), отрицание и нежелание заниматься проработкой негативно стоящего Меркурия, плюс отрицание, что называется, самого факта отрицания. Поневоле сопьешься.





Глава 15. Фред/Джордж Уизли

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Марсианский подтип Водолея.

Существует множество разнообразных теорий и мнений по поводу того, отличаются ли друг от друга близнецы Уизли. Нужно ли их рассматривать, как разных людей, или же – как одну клонированную личность. Возможно, в массе деталей Фред и Джордж действительно имеют море отличий, и, возможно, один из них и впрямь «чуть более такой», а другой – «чуть менее эдакий». Типаж личности все равно совершенно один и тот же, и разницы в планетарных акцентах я не заметила.

К тому же – за все шесть книг ни разу нет упоминания ни об одном не то что конфликте, но даже просто противостоянии между Фредом и Джорджем. Эта парочка представляет собой некий своеобразный тип отношений, недоступный никаким другим абстрактно взятым двум разным людям. Любые парные взаимодействия естественным образом подразумевают конфликты – и уровень совместимости покажет лишь форму, частоту и прочие причины-поводы для этих «несостыковок». Здесь же, складывается ощущение, имеет место быть не взаимодействие двух разных личностей, а некий постоянный слегка шизофренический диалог одной и той же личности с самой собой. Когда сам с собой разговариваешь, это всегда немножко шизофрения.

Следовательно, и рассматривать их можно попробовать, как одну личность – или две абсолютно одинаковых, с учетом непростых особенностей этой пары.

Близнецы Уизли легки, непоседливы, говорливы – но не болтливы. Они не перегружают собеседника информацией – поток их словоизлияний, скорее, сбивает с толку и вышибает из привычного состояния, вгоняя куда чаще в улыбку, чем в раздражение. Даже Поттера, который чем ближе к совершеннолетию, тем активнее горазд раздражаться.

Самое характерное отличие Фреда и Джорджа – их неуемная изобретательность, которую даже сложно назвать именно творчеством. Она слишком безлична и практически не несет оттенка демонстративности или жажды славы (признания, восхищения, прочих лавров) – и при этом очень целенаправленна и не создает ощущения случайности.

Она базируется на идее, которая всегда идет впереди любого поступка близнецов. Эта пара живет, мыслит и существует идеями разной степени гениальности, умудряясь из давно известного и простого создавать новое и улучшенное, нередко при этом – в ортогонально иной относительно изначальных ингредиентов области применения. Все это – признаки яркого включенного Урана.

При этом Фреда и Джорджа, при всей их кажущейся разболтанности, нельзя назвать неорганизованными. Они с легкостью нарушают чужие правила (и здесь проявляя нечеловеческую изобретательность), но при этом, совершенно не напрягаясь, соответствуют собственным – в том смысле, что успевают слишком многое для пары раздолбаев, внешне не создавая впечатления людей, то и дело над чем-то работающих. Как показывают их диалоги со своей не самой эмоционально стабильной в мире матерью и не менее своеобразным по этой части другом семьи Гарри Поттером, они редко выходят из себя (если не сказать – никогда), прекрасно способны держать себя в руках, а свои эмоции и желания – под контролем. Сатурн здесь присутствует – без его включенности такой объем работы и такую степень ее продуманности и организованности, как демонстрируют уже к пятой книге близнецы Уизли, попросту не осилишь – причем присутствует тоже достаточно активно, хоть и вторым планом.

К тому же, повторюсь, Фред и Джордж очень лихо умудряются даже в разговорах переводить акценты с самих себя на свою абстрактную или конкретную деятельность – или на окружающий мир и его странности (проявления, вызывающие их интерес). Они не то что не зациклены на себе – для них их собственные личности, такое ощущение, повода для акцентуации просто не представляют. В отличие от множества других интересных вещей. Солнце в минусе однозначно.

И последний штрих к портрету близнецов – однозначно проявленный Марс. Фред и Джордж не просто способны к бесстрашной активности – временами они (их слова, действия или мотивы) едва ли не жестоки по отношению к чужой трусости, слабости или пассивности. Причем жестоки до безжалостности, без оглядок на этичность или допустимость своего поведения, без каких бы то ни было колебаний. Что, кстати, походя указывает еще и на присутствующий Нептун – без эмпатии в таком возрасте так лихо чувствовать чужую суть невозможно.

Уран плюс Сатурн плюс Нептун минус Солнце – вполне типичный Водолей.


2. Размышления на тему


Портрет Водолея частично описан в разборе Невилла, поэтому многое разрешу себе для краткости не повторять. Скидку стоит сделать лишь на то, что Невилл все же именно Нептунианский подтип, причем с выключенным Ураном – а в портрете близнецов Уизли Уран более чем присутствует. И создает четкий перекос в свою сторону.

Как уже говорилось, любая высшая планета первым делом вышибает человека из адекватного восприятия реальности. Плутон, к примеру, дает гнетущее, давящее ощущение постоянно присутствующих неподалеку критических, переходных состояний и ситуаций – и зависимость от них, Нептун настраивает на тонкие, неслышные «нормальным» людям вибрации потусторонних миров и учит с ними тем или иным образом контактировать. Уран же просто выворачивает угол зрения и взгляд на мир в такой ракурс, что находящийся под его влиянием человек естественным образом начинает видеть принципиально новое в давно известном старом.

Самый типичный пример развитого Уранианца – Эйнштейн с его теорией относительности, не только полноценно вписавшейся в известные до того законы кинематики, но и дополнившей их до обобщенной теории, в результате которой все, что считалось раньше законченным разделом физики, стало всего лишь ее частным случаем.

Уран в высоком проявлении – это гениальность, превращающая человека из социально адекватного существа в нечто бесформенное и хаотическое, фонтанирующее идеями, о которые ему буквально невозможно не спотыкаться на каждом шагу. Уранианец никогда ничего не придумывает – придумать способно только творчески включенное Солнце – он просто видит новые способы решения старых задач, поскольку смотрит на мир с другой точки зрения и проецирует его в другую плоскость. У него зрение так устроено.

Близнецы Уизли на олицетворение хаоса с каждым годом тянут все лучше – хотя, возможно, до полноценной степени Уранианской асоциальности, включающей разноцветные носки и всклокоченные ввиду забытого, как класс, слова «расческа», волосы, им не дойти никогда. Тут, как и с любой другой высшей планетой, уровень неадеквата всегда сопоставим с уровнем планетарной проявленности и проработки.

Чем сильнее в Водолее Сатурн – тем больше он способен сделать, претворить в жизнь, воплотить из того, что посещает его слегка безумную голову, и тем меньше при этом в его жизни случается вспышек тех самых озарений гениальности. Чем сильнее Уран – тем дальше Водолей от социума, тем более революционны его идеи и тем менее социализирован он сам, как личность.

Как и в случае прочих высших планет, включенный Уран неизбежно обрекает свою жертву на одиночество. Во-первых, чрезвычайным затруднением социальных контактов (ввиду все той же оторванности от «приемлемых», допускаемых в обществе проявлений), а, во-вторых – принижением значимости этих контактов. Любой представитель высшей планеты (при условии, что планета им не отрицаема) – да, впрочем, как и любой человек, принимающий свою сущность и под стандарты не подстраивающийся – в глубине души интуитивно собой и своей жизнью доволен и не очень понимает смысла и значимости того, что так понятно и просто для «нормальных» людей. А нередко даже не замечает, в чем именно отличается – и почему это его вообще должно задевать.

В случае именно близнецов Уизли все крайне своеобразно. Они не то чтоб не одиноки, потому что их двое – вряд ли общение со своим аналогом можно назвать именно общением. Скорее, проблема собственной социализации, расти Фред или Джордж в одиночестве, так или иначе в их жизни присутствовала бы куда более плотно, требуя если не решения, то хотя бы внимания к себе. Наличие же брата-близнеца перечеркивает вопрос «нахождения кого-то, близкого по духу» сразу и изначально – и только увеличивает разрыв с социальными стандартами.

Фред или Джордж, взятые отдельно, еще хороший вопрос, решились ли бы на такой смелый шаг, как забивание на диплом и принятие решения строить дальнейшую жизнь без базовой корочки. Как, по сути, принятие решения пойти против надежд своих родителей (как минимум, матери), бросив школу за год до ее окончания. Это ведь не просто безбашенно смелый поступок – это плевок в лицо тем, чьи ценности подразумевают непременное наличие у ребенка базы в виде оконченного Хогвартса. При том, что эти люди – их близкие, их собственные родители. Как минимум, опять же, мама.

Но для Водолея, не отягощенного ни Луной, ни хотя бы Венерой хоть в каком-нибудь проявлении, с одним его экзальтированным Нептуном из числа женских планет, близкие, семья и прочие «социально одобренные» привязанности не имеют значения. Он точно знает, чем хочет заняться – реализацией любой из своих идей, как правило – и ничьи ожидания, переживания и страдания не собьют его с выбранного пути.

Фред и Джордж, взятые вместе, на общество не оглядываются уже вообще. Не уперлось оно им никуда – они занимаются тем, что считают правильным, и здесь уже играет роль не столько вопрос поддержки друг друга, сколько вопрос возведения в квадрат проявленности акцентированных у обоих планет. В частности, совершенно ортогонального общественным устоям Урана и упертого на том, что приспичило, Сатурна.

Как известно, в случае совпадения у партнеров планетарных акцентов, выраженная планета у каждого из них усиливает свои проявления – и поэтому близнецам Уизли наплевать на все, что вне их, причем не только в такой частности, как проявления социальной власти в лице возмущающейся их деятельностью старосты. Им наплевать настолько, что они могут позволить себе забить на возможность получить диплом об окончании обязательной для всех волшебников школы – и не бояться при этом остаться «за бортом» бурлящей вокруг жизни.

Их просто больше не пугает возможное одиночество.

Сюда же стоит прибавить, что при всем этом Водолей, как таковой – существо не особенно эмоциональное и чувственно акцентированное. Это просто не его задачи, он асексуален по определению. В его случае куда большую значимость имеет так называемый «дружеский секс» и близость на уровне идеалов и ценностей, взаимоуважения, совместных проектов и общих взглядов на мир. Водолеи куда больше «дружат» со своими партнерами, чем реально по уши влюбляются в них. Им чужды страсти, именно среди них нередко распространен стиль «унисекс» и чаще всего встречаются люди, не имеющие половой самоидентификации. Грубо говоря, те, в чьих базовых ценностях отсутствует понятие «реализация себя как мужчины (женщины)», разве что – в притянутом к социальным стандартам за уши варианте.

Среди Водолеев море холостяков – и такое же море «гуляк». Они слишком дружелюбны, чтобы кому-то отказывать, слишком альтруистичны, чтобы оглядываться на то, что надо или не надо им самим. Им слишком многое поровну, а сделать хорошему человеку приятное – несложно. А иногда даже в кайф. Сцена, в которой один из близнецов приглашает девушку на Рождественский бал – и то, как именно он это делает, в пятнадцатилетнем-то возрасте – эту черту обоих Уизли лишний раз подтверждает.

Экзальтированный Нептун, добавляющий Водолеям ту самую дозу эмпатии, превращает их в отменных собеседников и неплохих «врачевателей душ» – впрочем, подобные вещи для них, скорее, побочный эффект дружбы, чем самоцель. Другие у Уранианцев цели. Им неинтересно спасать душу каждого отдельного представителя мира (ну разве что походя и, опять же, по дружбе) – они предпочитают изменять весь мир, добавляя в него новизну, яркость и оригинальность.

Впрочем, в негативном варианте вместо этого добавляется исключительно хаос.

Воспитывать Водолея или иным образом пытаться давить – занятие изначально бессмысленное, даже если Сатурн в картине его личности не играет ведущей роли. Во-первых, эта тварь бесформенна, как медуза – хоть заприжимайся по центру, он все равно весь в края перетечет и оттопырится. Еще и прокомментирует оттуда со своей вечно эксцентричной манерой, как забавно (смешно, интересно, оригинально) выглядит тот идиот, который сейчас занимается бесцельным сотрясанием воздуха, полагая сей бессмысленный процесс воспитанием. Во-вторых, как любой Сатурнианец, Водолей прекрасно способен воспитывать себя сам – но только туда и в том, что полагает верным и стоящим его неподдающийся нормальному человеческому осмыслению Уран. Гундеть, истерить, обижаться, просить или требовать у Водолея «примерного поведения» – себе дороже. На него можно только смотреть сквозь пальцы, он все равно не изменится – а вы все равно не поймете, почему он уперся на том, на чем он уперся. Пока ему Нобелевская премия за его упертость однажды утром не прилетит.

Впрочем, скорее всего, он ее, не особенно кому-то похваставшись, весело и громко пропьет с друзьями, которых у него вечно – тьма тьмущая. Ну, не амбициозны Водолеи, совершенно. Раскрашивать мир в яркие краски им куда интереснее, чем карабкаться в нем по лестницам признания своих заслуг. Да и мир-то они раскрашивают не потому, что им до мира есть дело.

Просто – так смотрится оригинальнее. Ну и вообще, свежо, и даже как-то по-новому.

Нет Водолею большей радости, чем взять что-то старенькое и пыльное, перетрясти и подать под новым, свежеизобретенным соусом. Тот факт, что при этом нередко получается совершенно другая вещь, имеющая другое применение и несущая другие свойства, их удивляет меньше всего. Чего удивляться – они весь мир так видят, просто не до всего руки доходят. Идей-то, куда деваться, полно – хоть разорвись прямо.

Что касается «общечеловеческих идеалов» и прочей борьбы за абстрактную справедливость, Водолеям она слегка пофигу – зато не пофигу конкретные люди в конкретной жизненной ситуации. Если вы попали в понятие «друг» – за вас порвут глотки кому угодно, просто так, из дружеских побуждений. Наплевав на все собственные задачи и цели – точнее, отложив их до лучших времен.

К слову сказать, порвут, скорее всего, тоже не без применения собственных, буквально только что изобретенных методов. Восхищаясь параллельно уникальностью идеи изобретения, тестируя его на ваших же врагах и прикидывая, где что можно улучшить, подправить или переиначить. И чем масштабнее проект «разрывания врага на кусочки», тем только лучше – Водолея притягивает глобальное и размашистое. Он и сам весь такой, размашистый и глобальный.

Нет страшнее революционера, чем Водолей, попершийся насаждать свой любимый воплощенный хаос – и неважно, громит он при этом школу, принимает участие в реальных боевых действиях или свергает поднадоевшую монархию, насаждая без разницы, что.

А потому Фреду и Джорджу Уизли всегда будет, куда приложить свои силы. В надвигающейся-то войне, случись она на полную катушку.

С точки зрения астрологии их акцентированность друг на друге (точнее, столь тесная взаимосвязь друг с другом) имеет куда больше минусов, чем плюсов. Подкормленные энергетикой партнера Уран и Сатурн каждого вымахивают вперед, никому здесь не нужное Солнце забивается в щели, Плутон (темная сила, с которой невозможно бороться, можно только высмеять и абстрагироваться) отрицается, как класс, приравниваясь к «тому, что мы на дух не переносим» – в общем, портрет Водолея в масштабе тридцать два к одному из железобетона. Ни о какой проработке сминусованных планет, ни о каком восприятии окружающего мира с его проявлениями, не входящими в картину мира этой личности, речь не идет – и не пойдет, пока близнецы будут оставаться замкнутой друг на друге парой. Не самая редкая проблема сочетания тождественных планетарных типов.

Можно долго говорить о том, является ли это для них проблемой. Скорее всего – естественно, нет. И не будет являться до тех пор, пока переросшие свой потенциал планеты не выльются в уже вполне конкретную социальную неадекватность, подпитать и прикрыть собой которую ни один из близнецов не способен (именно потому, что неадекватен в этом случае каждый из них) – либо пока любой из них не умрет. Второй в этом случае найти свое место в ставшем ему окончательно чужим окружающем мире сумеет уже очень вряд ли.

Логичен и предсказуем вариант, при котором акцентированность Фреда и Джорджа друг на друге начнет со временем разбавляться включением в близкий, доверительный круг общения других людей, с другими проявленными планетами и другой картиной психотипа. В этом случае перекос до критической точки имеет все шансы не дорасти никогда – при том, что уровень включенности Урана у обоих почти наверняка все равно не снизится.





Глава 16. Луна Лавгуд

1. Штрихи к портрету.


Внешность и основные черты – Нептунианский подтип Рыбы.

Нептун проявлен в Лавгуд так четко, что тут даже не ясно, требуются ли пояснения. Луна меланхолично-задумчива, погружена в себя и непрестанно пребывает в какой-то лично своей реальности, оторванной от окружающих, такое ощущение, что – на километры. Об ее социальной неадекватности кричит и несуразный внешний вид, и привычки, и манера говорить, и неспособность не только вписываться в чуждую ей среду подростков-волшебников, но и даже – хотя бы конструктивно взаимодействовать с ней. Исключения составляют лишь те случаи, когда окружающие сами идут ей на помощь и подстраиваются под ее образ мыслей. Сама Луна подобные шаги не очень-то делает.

Лавгуд варится в собственном соку, и сок этот, очевидно, ей весьма и весьма комфортен. При совершенно другом развитии Нептунианских качеств, она в итоге столь же далека от людей и социума, как и Трелони, и Лонгботтом – каждый из них выбирает жить в том мире, который ему нравится больше, оставляя человеческий где-то в загашнике. В некотором роде – и возвышаясь над ним, причем Луна и Невилл делают это безо всякой гордыни, и отстраняясь от него, как от чуждого.

У Луны тихая речь типичного Нептунианца, ей тоже свойственна отрешенность и некоторая мечтательность взгляда, потерянность, разве что – от нее нет ощущения забитости, как от Невилла. Что и неудивительно – ее-то не Сатурнианец воспитывал. Жесткости и требовательной, строгой конкретики к девочке, похоже, никто никогда толком не проявлял, позволив Нептуну пустить корни и развиться до полноценной грани с шизофренией.

Еще один признак включенного Нептуна Лавгуд – «странность» ее родителей. Как и погибшую в результате неудачного эксперимента с магией (тоже показательный момент) маму, Луну тоже считают кто «чокнутой», а кто – слишком самобытной. При этом все ее выверты с одеждой и украшениями никоим образом не являются Солнечной попыткой выделиться или обратить на себя внимание – скорее, она пытается отделить себя от остального мира, не очень понимая, для чего вообще быть, «как все».

И при этом – очень четко этих «всех» ощущая и чувствуя. Ее короткие появления в каноне практически всегда сопровождаются рассеянными замечаниями, брошенными как бы вскользь, куда больше свойственными мудрому и взрослому человеку, нежели девочке-подростку. Не всегда правильно подбирая слова, Луна, тем не менее, каждый раз умудряется очень четко передать суть чужого состояния, а иногда – даже его причины. Одной-двумя фразами, не проявляя никаких внешних признаков внимательности или наблюдательности к окружающим.

С одной стороны – это яркое проявление Нептунианской эмпатии, с другой – включенность Юпитера. Плюя с астрономической башни на социум и его правила и идеалы, Луна для столь отстраненного от него существа на удивление неплохо этот самый социум понимает. Точнее сказать – она видит тех, кто живет в нем, куда лучше, чем они сами и их рядом стоящие близкие.

Для Лавгуд вообще очень важно устройство мира – она не просто живет, стоя одной ногой на тонких планах, она искренне верит, что там, где она, должен быть свой социум. Судя по существованию «Придиры», ее папа полагает точно так же – нести в массы «новости тонких миров» можно только в том случае, если полагаешь массы именно в этой части реальности хотя бы наличествующими.

С Меркурием же, тем не менее, там явный провал. Говорить с Лавгуд можно только на ее языке – чужих, то бишь человеческих, она не разумеет. Вычленить из нее то, что она реально думает, но сказать не желает, невозможно, такое ощущение, в принципе – Луна утекает сквозь пальцы, сияя собеседнику в глаза своей Рыбьей безмятежной улыбкой, и прижимать ее бесполезно. Так же, как Рыбу Люпина.

Нептун плюс Юпитер минус Меркурий – это действительно снова Рыбы.


2. Размышления на тему


От прочих Нептунианцев канона Лавгуд отличается, в первую очередь, тем, что ее оторванность от мира и социума поддерживается иным социумом – столь же неадекватным, как и она сама. Получая возможность не тратить жизнь на рефлексию и комплексы, будучи принятой полностью и изначально еще родителями, Луна вместе с этим получает и кое-что в довесок. А именно – полноценное усиление включенной планеты, резонирующей с той же планетой у близкого человека. Что увеличивает и плюсы, и минусы просто в разы.

А в случае высшей планеты – в десятки раз.

К сожалению, в каноне не видно глобальных Нептунианских талантов Лавгуд, кроме убойной эмпатии – все остальные Нептунианцы свои таланты вполне заявили. У Трелони – ясновидение, у Невилла – связь с природой, и все в немалых количествах. Аналогичный талант у Луны быть просто обязан, и, в общем-то, поскольку скрыть его невозможно, а Гарри его не видит, то только та самая эмпатия, похоже, и остается.

Во что она выльется в дальнейшем, сказать трудно – мать Луны, если не ошибаюсь, была, к примеру, целителем. Папа Нептуном одарен явно не меньше, раз выпускает такие журнальчики, но Юпитер там шкалит посильнее – папе интереснее просвещать, исследовать и оповещать мир о том, как он, мир, на самом-то деле устроен. Множественная шизофрения семьи Лавгуд с их кробозядрыми хипасисами – апофеоз Нептуна в кубе. Шикарнейший пример того, что бывает, если три одинаковых планеты соберутся вместе и объявят себя семьей.

По сухому остатку же, если брать эмпатию Луны как действительно самое сильное ее Нептунианское проявление, вся эта шизофрения девочке пока что идет только на пользу. Усиление влияния планеты ввиду резонанса ведет к усилению ее качеств – то есть, Лавгуд имеет куда больше шансов стать «эмпатом от бога» – так же, как целителем от бога была ее мама. При этом у Луны достаточно стойкое ощущение себя – она не теряется в какофонии захлестывающих видений тонкого мира, как Трелони, в ней нет испуга, колебаний или растерянности. Она просто есть, и такую себя по жизни спокойно носит – можно сказать, почти что с достоинством. А что достоинство то социальными мерками в ноль проецируется, если снаружи смотреть – так на то Луна, как было заявлено, с астрономической башни плевала. У нее и социум свой есть, не вдвоем же с папой они весь журнальчик на себе тащат, да еще и читают потом. Без поддержки узкого круга здесь однозначно никак.

При этом – смерть матери в Рыбьи энергии Лавгуд вписывается даже очень. Рыба должна быть обиженной и несчастной – даже если вообще-то в глубине души она гармонична, философична и всем довольна. Луна – редкий пример подростка-философа, способного приложить свои взгляды на жизнь к реальным проблемам. Ее поведение, когда у нее одноклассники тырят вещи, а потом прячут где попало, потому что, вроде как, это смешно, говорит само за себя.

Вернут, - пожимая плечами, сообщает Луна. Всегда так делают. Они просто играют.

Много ли подростков способны так реагировать на неприятие их коллективом? Девчонке действительно без разницы этот умозрительный коллектив, в который она чего-то ради вдруг должна полагать себя однозначно включенной, раз ее определил туда «дядя сверху». Она сама выбирает, на кого смотреть, кого слушать, за кого болеть на квиддичных матчах и с кем отправляться за приключениями.

Если Луну вырвать из привычной среды – например, отправив на тот свет еще и отца, то есть, убрав Нептунианский семейный резонанс окончательно – скорее всего, ее даже можно будет научить одеваться попроще и хоть немного соответствовать представлению общества о молодой женщине. Разговаривать, «как все», и прекратить отлавливать хипасисов она, правда, все равно наверняка уже больше не сможет. Нептунианца, как представителя любой высшей планеты, в нормального человека не превратить никакими судьбами – да ему это и не нужно. А вот степень социальной адекватности в столь юном возрасте и при столь не пугающих проявлениях планеты, как эмпатия, повысить довольно легко.

Если, конечно, не связать ее снова с Нептунианцем – каким-нибудь другим. Минус подобных семей, при всех их плюсах вроде взаимного принятия и поддержки, в том, что выросший среди резонирующих близких ребенок общаться на других энергиях впоследствии будет практически неспособен. В его подсознании четко успевает зафиксироваться комфортность существования рядом с себе подобными – как и простота и естественность взаимопонимания, и скорость собственного развития по заданному курсу.

На данный момент Луна Лавгуд – редкий случай действительно гармоничного и, пожалуй, счастливого персонажа в каноне. Ее тонкая Рыбья грусть, лежащая мягким таким налетом поверх крепко вросшей мечтательной отрешенности, по факту – всего лишь следствие нормального Нептунианского ощущения мировой гармонии. Если проводить параллель с Невиллом, то здесь в этом плане практически равнозначная ситуация – у Луны есть ощущение себя, своего пути, своего будущего… и при этом нет на всем этом зацикленности. Как и Невилла, ее можно выдрать из чего угодно, поместив в любые условия – ее свобода воспринимать мир таким, каким она его видит, у нее все равно останется. А Нептунианцу большего и не надо. Что там – смерть близких и прочие личные неурядицы. Для Рыбы это и не неприятность, можно сказать – она, страдая, только еще больше облагораживается. Тонкий план еще отчетливее ощущает.

Вот другим страданий она – да, пожелает очень так вряд ли. Несовершенство мира колбасит любую Рыбу, если только она не завалена расколбасами за саму себя, разнесчастную, как в случае с Роном и Трелони. При таком раскладе – да, Рыбе уже не до мира и общества с его странными и тупыми проблемами. Тут с самим собой бы хоть как-нибудь разобраться уже.

В случае же гармоничной и развитой Рыбы – как Люпин, к примеру – на себя будет, в общем-то, плевать глубоко и отчетливо. Тут же целый мир вокруг, интересный до не могу, сам в себе запутавшийся, я не помогу – кто распутать, вообще, возьмется? Люпин под этой эгидой готов облагораживать каждого, вычищая из него яд, успокаивая и напитывая гармонией – Луна Лавгуд же по примеру папы просвещает и открывает глаза на дичайшее множество значимых мелочей, человеку простому неведомых. И, что характерно – действительно в это верит.

Провести грань между «я вижу то, чего не видят другие» и «я вижу то, чего не существует» – это и есть провести ее между человеком еще здоровым и уже больным на всю голову. В случае Нептунианцев, сразу скажу, грань сия невозможна – с точки зрения социума они неадекватны все до единого и в лечебницу спихиваются по мере роста назойливости, агрессивности или неспособности поддерживать хотя бы видимость социальных контактов. Большинство спасаются тем, что залезть в их голову по факту мало у кого получается – а фильтровать базар до некоторой стадии окончательного перешагивания в тонкий мир они все же способны.

Если же фильтр убрать – абсолютно любой Нептунианец с точки зрения медицины является шизофреником. Только стадии да степень проблемности различаются.

Отчасти это и есть та самая причина, по которой люди интуитивно шарахаются от «странных» людей, предпочитая высмеивать их или просто держаться подальше. Им неловко находиться рядом – психика Нептунианца действительно здорово отличается от психики человека, влиянию высших планет не подверженного, и это сложно не чувствовать. Общаться с ними можно, только тоже чуть подвигаясь крышей – некоторым при этом доставляют удовольствие попытки щекотать собственный полудохлый Нептун, а некоторым – добавляют адреналина (попробуй, удержи крышу, когда она рядом с таким шизиком поневоле съезжать начинает). Кто-то возвышается в собственных глазах, оказывая покровительство «несчастному и обиженному», кто-то видит в этом то самое милосердие, толкающее людей на помощь «юродивым»… Главное-то не в этом.

Главное в том, что самому Нептунианцу, во-первых, мотивы и суть действий собеседника всегда очевидны, а во-вторых – они ему тоже поровну. Как и все, что касается тех, кто «не видит то, чего не видят другие».

Поэтому Луна не может не понимать снисходительности Гермионы, интереса Джинни и напряжения временами сбегающего в ее общество Гарри. Как и Невилл, она очень четко чувствует истинные подоплеки поступков тех, кто ее окружает – только, в отличие от Лонгботтома, не сбегает к цветочкам.

Что опять же косвенно указывает на именно эмпатический талант. Способность к целительству душ – раз в четырнадцать-пятнадцать лет девочка с такой легкостью перешагивает и через здоровую неприязнь эмпата ко всему, что он видит, и через собственный потенциальный дискомфорт, неизбежно при этом возникающий. Луна, в отличие от Невилла – не одиночка. И это огромный показатель.

Пусть она и ходит с таким видом, будто «случайно оказалась поблизости» – тем не менее, поблизости она очень даже оказывается. И спокойно включает себя в число тех, к кому полагает быть нужным включенной. Более того – при этом не является балластом в условиях действительно быстро меняющейся ситуации и полезность свою доказывает не один раз.

Отсутствие включенной Венеры в Рыбах перекрывает для нее перспективу повторить мать Терезу – скорее всего, Луна Лавгуд, как личность, имеет совершенно другое предназначение. Она слишком далека от окружающего ее реального мира и слишком подгружена Юпитерианскими вопросами мироустройства, чтобы тратить свою жизнь на любовь. Которая, впрочем, фоном в любом случае хлещет из каждого высокого Нептунианца, не заморачивающегося на вопросах принятия или непринятия себя и своих особенностей.

Луна не заморачивается – следовательно, вероятность повторить чужие пути подростковых ломок и поиска собственного пути для нее, в отличие от большинства молодых персонажей, минимальна.


"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"