Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Вышел месяц из тумана...

Автор: Рыбка Астронотус
Бета:Акварельная
Рейтинг:NC-17
Пейринг:СС/ГП
Жанр:AU, Angst, POV, Romance
Отказ:На героев Роулинг не претендую,выгоды не извлекаю
Вызов:Вокзал для двоих
Аннотация:"Образный смысл игры в жмурки тематизируется как акциональная амплификация сюжета: слепой ищет зрячего, мертвый ищет живого".
Комментарии:Имя эльфа читается как Мари с ударением на "а" - эльф мужского пола.
Каталог:нет
Предупреждения:нет
Статус:Закончен
Выложен:2013-10-05 18:40:08 (последнее обновление: 2013.10.06 10:01:23)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1. Иди за мной.

Ненавижу свои сны.

С самого детства, стоит мне закрыть глаза, все дневные неурядицы, все страхи, все мои ошибки и разочарования запутываются в один большой клубок кошмаров.

— Я не знаю, где он может быть, мистер Поттер.

Я смотрю на серьезное лицо нынешнего директора, не отрывая взгляда ни на минуту. Для чего? Пытаюсь поймать ее на чем-то? Не знаю. Я и себя уже перестал понимать. Что говорить о других?

— Последний раз я видела его в тот день и час, когда вы сами видели его живым. — Макгонагалл долго смотрит на меня сквозь бликующие в свете свечей линзы очков.

Вздрагиваю, боковым зрением замечая в отражении стекол книжных шкафов движение черной мантии. Он. Он здесь. Такое возможно? Где Макгонагалл? С кем я говорил только что?

Я вскидываюсь в кровати и пытаюсь спокойно дышать.

Что это значит, Поттер? Ты выиграл свою войну. Наслаждайся победой. К чему эти терзания? Впервые за долгое время можно спать действительно спокойно, можно позволять себе быть неосторожным и не думать о последствиях. Ты свободен. Все свободны. Тогда на кой черт эти подчистки сознания? К чему эти зацепки? Лучшее — враг хорошего. Война закончена для всех. Закончи ее для себя, в конце концов!

Пора понять, что в больших дозах приедается все. Все, Поттер.

И эта почти навязчивая помощь, гипертрофированная забота и внимание надоели уже даже миссис Уизли. Даже ей. А это уже о чем-то говорит!

Перестань делать из выжившего после войны мира подобие рая. Хватит кидаться грудью на каждую самую пустячную проблему. Все хорошо. Насколько может быть хорошо после войны. Ты не заменишь потерявшим семьи детям родителей, ты не вернешь погибших, не восстановишь разрушенное.

Тебя уже боятся. Тебя, как заведенную до упора детскую игрушку, несет все дальше и дальше. Остановись. Просто живи. И дай жить другим. Хватит!

Если ты сильно поранишься, если вырвешь из себя кусок кожи, на месте раны, так или иначе, нарастет новая плоть. Она перекроет вырванный кусок только частично, но боль уляжется, останется шрам. Все, кто потерял в этой войне, обросли этими шрамами. Все. Все затянули над своими вырванными кусками плоти рубцы новой ткани. Воссоединились семьи, жизнь потекла дальше. Рана осталась незатянутой только в одном месте. Ее некому было рубцевать. И потому она продолжала зиять вопиющей пустотой. Шрамы создавать просто никто не стал, наращивать новое не было смысла, и этот вырванный кусок воронкой пустоты тянул в себя кожу уже слишком значительной площади.

Я бежал от воспоминаний о Снейпе, сколько мог. Но, когда моя забота и внимание опостылели уже последнему магглу, я понял, что воспоминание о нем — единственное незамкнутое звено этой цепи. И я взял ее концы в собственные руки, вставляя себя на место этого потерянного звена. Больше я никому уже был не нужен. Роль, которую приписывали мне с рождения, я сыграл. Свою миссию я выполнил и стал пустышкой для всех. Во мне не было больше того зерна, что должно было однажды прорасти и накормить всех страждущих. Во мне поддерживали жизнь, меня обучали и готовили для одного, после этого меня уже не должно было быть. Я обязан был унести с собой на ту сторону Зло и исчезнуть вместе с ним. Я выжил снова. Когда уже не должен был. Я неправильно завершил эту игру. Что полагается делать с оставшимся в живых героем, принесшим себя в жертву ради всех и все же оставшимся в живых, уже не знал никто. Меня стали постепенно избегать. Как всю жизнь избегали его. Я стал потерянным звеном между ним и тем, что было со всеми нами. И этот пост стал единственным, что удерживало меня от разрушения себя самого. Чтобы не разлететься на осколки, я стал выпавшим черепком в разбитой вазе жизни самого отталкивающего и неприятного человека в круге всех известных мне людей.


* * *
Мне это никогда не снится. Никогда не снится тот день, хотя я запечатлел его в памяти до мельчайших деталей. Когда я спросил кого-то — почему так — мне ответили, что это свойство нашей памяти — убирать подальше то, что особо ранит, что произвело самое тяжелое и неизгладимое впечатление. Я понимаю, что если бы мы не умели забывать, это убило бы нас когда-нибудь — нагромождение болезненных воспоминаний и причиненного сознанию ущерба заставило бы тронуться умом, в конце концов. Именно поэтому моя память так поступает со мной. Несмотря на то, что в часы уединения я перебираю все снова и снова, сны об этом дне все же меня не мучают.

Кажется только, что рука, схватившая меня тогда за одежду, держит меня до сих пор. Я ощущаю на своей груди натяжение футболки в том месте, где он сгреб ее в кулак, и мне кажется, что это не пройдет никогда. Как никогда я не избавлюсь и от клейма взгляда, в котором угасала жизнь, в который меня втягивало, переворачивая, как на маггловской карусели, пока его глаза не закрылись.

— Посмотри на меня… — я посмотрел, и смотрел до тех пор, пока не смежились его потяжелевшие веки.

Рука обмякла, упала, отпустив меня.

Тогда я услышал другой голос — голос, который звал меня на расправу в Запретный лес.

Я ведь в тот момент уже мысленно попрощался с умершим на моих глазах человеком — да и, по сути, меня не очень-то тронула эта смерть. Другом мне он никогда не был. А тот торжественный момент, когда дыхание смерти в затылок еще что-то значит, я оставил далеко позади еще несколько лет назад с теми потерями, которые значили для меня гораздо больше.

И когда прозвучали слова Лорда, и все застыло, внемля проникающему в самое сознание голосу, я смотрел в сторону, и умершего уже не было в моих мыслях. Только пузырек с собранными воспоминаниями в моей руке напоминал мне о нем.

Снейп испугал меня, внезапно возобновив хватку с гораздо меньшей, но все же ощутимой силой, и, стоило мне встретится с пронизывающим взглядом снова, внутренности закрутило внезапным волчком. Я едва успел поймать взглядом блики и размытые мазки из окружающих красок — неумолимой волной меня втянуло в вихрь аппарации.

— Зачем? — почти заорал я, стоило мне выскользнуть из его цепкого захвата в кабинете Дамблдора. Нет, уже в Его кабинете. Последним директором здесь был именно Он.

— Здесь… Он потеряет тебя на время… — он осел на пол так резко, будто все оставшиеся до этого момента силы были вложены в это последнее перемещение в пространстве. Как ему вообще удалось аппарировать в таком состоянии? Он ведь умер на моих глазах! Я едва взглянул на перепачканную кровью руку, которой он сжимал горло. Видимо, он увидел в моих глазах то, что четко в них читалось — нечто типа "почему ты не сдох, Снейп?" — и медленно отвернулся.

— Вы не понимаете! — вскричал я, — я не могу находиться здесь! От моего решения сейчас слишком многое зависит! Там остались мои друзья! Кто просил вас переносить меня сюда? И зачем?

Он уже не мог говорить. Я смотрел, как он тяжело прислонился затылком к колонне, и взгляд его приобретал с каждой минутой все большее успокоение и отрешенность. Его мысли были уже далеко.

Я быстро огляделся вокруг. В кабинете никого не было, комната явно была пуста.

— Я дал тебе то, что мог дать, — внезапно почти проскрипел он, и его голос показался мне таким странным, что я невольно обернулся и с подозрением окинул его взглядом, — ты должен посмотреть это.

Я нахмурился, не понимая о чем он, и не сообразил сразу, когда он мотнул головой, кривясь от боли, в сторону зажатого в моих пальцах пузырька.

Его воспоминания. Конечно. Я едва не рассвирепел. Меня там ждут, нужно сражаться, каждую минуту моего промедления гибнут люди! А он…

— Нет… Я перенес тебя сюда не для романтического обмена воспоминаниями, — он едва ухмыльнулся краем губ, глядя на мое перекошенное от злости лицо, — там есть события и разговоры, которые ты должен знать и которые должен услышать до того, как пойдешь… к нему… Там много и лишнего, но это то, что пролетело в моей голове напоследок. Я отдал тебе все. Выбрать уже не могу. Ты поймешь, что важно.

Меня буквально рвало на части — ненависть к нему, вырвавшему меня из общества моих друзей, сбившего с лежащего передо мной пути к последним крестражам, с поля боя, мешалась с каким-то непонятным уважением к тому, что умирающий человек, найдя в себе силы для последнего переброса в пространстве, думал только о том же, о чем и я и тоже шел к этой цели, несмотря на оставшиеся в его распоряжении драгоценные секунды собственной жизни. Злость на то, что он так бесцеремонно выдернул меня из того места, где я должен был находиться, сменилась постепенным пониманием того, что место, возможно, было не то и не там, и все вершится именно здесь, сейчас, и между нами двумя.

Я огляделся и нашел взглядом думосбор. Ровные блестящие литеры рун отсвечивали золотом. Он проследил за движением моей головы и тяжело вздохнул. Я просто не мог поверить в то, что он до сих пор жив.

— Ты недооцениваешь мои силы, Поттер, — слова прозвучали таким точным ответом на мои слова, что я вздрогнул и резко обернулся. Но он на меня не смотрел.

Вдруг дверь в кабинет скрипнула, и я встретился с удивленным взглядом Макгонагалл.

— Поттер. Что вы делаете здесь? — Ее взгляд упал на неподвижное тело Снейпа у колонны, — профессор Снейп жив?

Я обернулся в сторону лежащего и окинул взглядом темный силуэт на фоне светлого мрамора.

— Я не знаю…

Она долго смотрела сначала на меня, потом на неподвижную фигуру Снейпа, потом снова на меня и, будто решив, что такое распределение ролей не может быть опасным как для меня, так и для нее, медленно вошла в кабинет.

Окинув еще одним оценивающим взглядом меня и пузырек в моих руках, она чуть склонила голову набок и перевела взгляд уже на Снейпа.

— Он дал вам какие-то воспоминания, Поттер?

Я тяжело сглотнул и смог кивнуть только когда вновь встретился с ее настороженным взглядом.

Мне хотелось добавить, что это важно. По крайней мере, по словам самого Снейпа. Что мне нужно посмотреть их сейчас, что это, возможно, даст мне нечто ценное перед походом в Запретный лес, но слова стояли комком в горле, я только бестолково поправлял раз за разом съезжавшие с носа очки и молчал.

— Я думаю, это важно, — она перевела взгляд на пузырек, — профессору Снейпу было известно о нем больше, чем всем нам.

Я кивнул.

— Не теряйте времени, Поттер.

Макгонагалл отвернулась, всем видом давая понять, что оставляет меня наедине с думосбором, и приблизилась к телу Снейпа.

Я выдернул пробку и вылил содержимое в сосуд с рунами. Бросив короткий взгляд на профессора Трансфигурации, я погрузил лицо в серебристую жидкость.

Сколько это заняло времени? Меня выбросило из Омута, когда я еще слышал в свой голове отдаленный стук двери, за которой скрылся Снейп после решающего разговора с Дамблдором. Постарался вздохнуть полной грудью. Не вышло. Пыльный ковер, на котором я обнаружил себя лежащим ничком, разящая тишина кабинета и еще двигавшиеся перед моим взором люди, сменяющиеся места, гораздо более молодые лица…

Я с трудом сел и тут же поймал на себе внимательный и обеспокоенный взгляд Макгонагалл. Я знал, что она ничего не спросит, но все равно внутренне сжался и едва не обхватил руками голову от невыносимой боли. Дрожащими руками надел потерянные на ковре очки.

Где он? Я скользнул взглядом по темным полам ее мантии, и она отошла в сторону, давая мне возможность увидеть его еще раз. Уже совершенно другими глазами.

Ты! Ты все знал! Хотя тебя предали во имя благой цели так же, как и меня. Так же, как и всех. Я застонал и опустил голову вниз, почти уткнувшись лбом в ковер. Сильным давящим движением прижал к вискам ладони и замер на пару мгновений, ощущая повисшее в кабинете напряжение.

Молча, не произнося ни слова, встал и, слегка качаясь, приблизился к колоннам, не сводя взгляда с неподвижного тела, лежавшего, как в разорванном коконе, среди раскиданных в стороны темных крыльев мантии.

— Он умер? — я не мог взглянуть на своего бывшего преподавателя после того, что было мне сейчас открыто. Я не мог бы сейчас встретиться взглядом и с ним, посмотри он на меня. Мне казалось, что в моих глазах уже застыла Смерть, и я оскверню видом ее перекошенной маски с пустыми темными глазницами все, на что упадет мой случайный взгляд. Не стоит мне сейчас поднимать на нее глаза. А ему вот не страшно. Судя по всему, он уже смотрит костлявой прямо в лицо. Подождите немного, профессор, я присоединюсь к вам там, по ту сторону. Мне сейчас суждено умереть, вы знали это и прошли по этому мосту на тот берег впереди меня, указывая мне путь. Я благодарен вам за это. Я вижу — это не страшно. И не больно. По сравнению с вечностью — просто укол булавкой. Я сейчас остро ощутил это, глядя в ваше впервые за все это время спокойное и как никогда человеческое лицо. Может, я и многое другое пойму теперь. Подождите немного. Я скоро буду там, и тогда мы во всем разберемся, расставим все точки над "и" в наших отношениях и воспоминаниях.

— Я проверяла его пульс минуту назад. Сердце бьется, но очень слабо. Он почти не дышит.

Мерлин! Она хотя бы понимает, что сейчас сказала? Я перечеркиваю свою боязнь смотреть на нее и долго изучаю совершенно ошалелым взглядом нахмуренное узкое лицо нового директора.

— Чтооо?

Макгонагалл не может понять, почему я так глупо улыбаюсь в ответ, почему в моих глазах светится нечто доселе незнакомое.

— Он жив? Прощупывается пульс? Вы уверены?

Я тяжело опускаюсь на колени рядом с телом Снейпа и впервые за эти годы добровольно беру его за руку.

Пульс действительно едва ощутим. Но все же он жив. Это настолько нереально, что я не перестаю по-глупому улыбаться ему в лицо.

В тот миг, когда, вынырнув из Думосбора, я нашел его взглядом, я уже попрощался с ним снова, во второй раз за это недолгое время. И вновь ошибся. Он дышал.

Я поднял глаза на Макгонагал и споткнулся взглядом о серьезное, даже несколько официальное выражение ее лица.

Мнение о происходящем читалось в ее глазах, как в открытой книге. Некоторое время назад ей пришлось заставить этого человека покинуть Хогвартс, обратившись в бегство, она считала его предателем, она кричала ему вслед "трус", но… не оказать помощь едва балансирующему на грани жизни и смерти коллеге и бывшему профессору она посчитала бы ниже собственного достоинства.

— Я сделаю все, что будет в моих силах, мистер Поттер, — ее голос глухо звучал в пустом кабинете, — идите. У вас мало времени.

Я кивнул, не имея сил оторвать благодарного взгляда от ее почти сурового сосредоточенного лица.

Когда я выходил из директорского кабинета, опасливо косясь на пустые рамы портретов, позади рефреном звучали два слова, давая успокоение моей совести.


Глава 2. Лишний.

Можно ли возненавидеть счастье? Можно ли упиться собственной значимостью и величием до такой степени, чтобы избегать встречаться с самим собой потухшим взглядом по утрам в зеркале? Я любил этот мир, стоящий на коленях, дрожащий под угрозой порабощения. Мир свободный, полный радости и надежды я постепенно начинал ненавидеть.

Когда после победы меня, как потрепанное боевое знамя, передавали из рук в руки, приглашая то в один, то в другой дом, я улыбался, слушал, кивал, я падал от усталости под обилием информации и эмоций, но я понимал, что это моя участь. Когда приходилось испытывать на себе внимание толпы, глядящей на меня с разными чувствами: зависти, обожания, злости, сочувствия — я терпел, я вымученно улыбался в сотый раз воспеваемым мне дифирамбам, я выслушивал заезженные шутки, набившие оскомину, я держал на руках детей, названных моим именем " в честь героя — пусть будет таким же храбрым", я видел глаза девушек, смотрящих на меня с намеком и кокетством, я видел злость и ревность на лице Джинни, зачастую находившейся рядом, я не мог остановить ее, вернуть, когда она уходила прочь с очередного собрания моих фанаток. Я потихоньку начинал звереть.

Это случилось через несколько месяцев моего существования в виде живого символа победы. Я сбежал.

Это больно, черт возьми, знать, что не можешь довериться даже любимой девушке, не можешь сказать всей правды и не скрывать своего убежища.

Я позвал ее сбежать со мной. Умничка Джинни все поняла, а если не поняла, то сделала вид, что понимает ради меня. Но … со мной не ушла. Я не мог ее винить — Молли, потерявшая сына, держала детей почти взаперти, несмотря на всякое отсутствие угрозы со стороны освобожденного мира. Паническая боязнь потерять еще кого-то из родных превратила ее из обычной наседки, которой она была всегда, в разъяренную кошку, защищающую потомство. Когда я увидел тот взгляд, который был брошен на меня и Джин после высказанного мною при миссис Уизли предложения побега, то сразу понял, как сглупил. Что в этом было нового? Не знаю. Но почему-то именно четкое, повисшее в воздухе разделение на "любимого мальчика Гарри" и на возможного похитителя ее дочери и спокойствия всей семьи резануло по и без того оголенным нервам. Нет, я не идиот, я прекрасно понимаю, что чужой, хоть и безгранично любимый, мальчишка никогда не станет дороже собственной дочери, но все же ясное понимание собственного одиночества и ненужности хлестнуло в тот миг как неожиданная пощечина наотмашь.

Я лежал ночью в чужой постели в снятой мною крошечной квартирке в зачуханном маггловском районе и смотрел в потолок, как никогда понимая, что я ОДИН.

Можно ли ненавидеть счастье? Можно. Я понял это очень скоро. Я стал бутылкой из-под выпитой кока-колы, валяющейся в сточной канаве, я стал использованной коробкой спичек со стертой на боках серой, исписанным карандашом, заточенным до самого ластика. Внутри меня больше не было наполнения, во мне не было Силы и во мне не было нужды.

Я стал одним из всех. Сгоревшая спичка моей жизни смешалась с другими такими же скукоженными и обгоревшими. Гарри Поттера, героя войны и Надежды магического мира больше не было. Тот Гарри, обычный маггловский мальчишка, которым я семь лет назад пришел в Хогвартс, в счастливом мире уже не был нужен никому.


* * *
Но то была только одна сторона медали. Не самая худшая, должен сказать. Что лучше — отмахиваться от внимания или искать его? Я теперь и этого не мог сказать с полной определенностью. Прошло полгода с тех пор, как я покинул ставший привычным за все эти годы мирок, с тех пор, как герой магической войны трусливо сбежал в одинокую пустую нору. Сначала мне было все равно, что думают о моем побеге, потом меня разобрала злость — меня даже не искали. Нет, Хедвиг приносила письма. Друзья, Джинни,семья Уизли, даже Макгонагалл. Но, когда я ответил на пару из них, не найдя в себе сил молчать совершено, они просто перестали приходить. У всех была своя жизнь. И тянуть из болота погрязшего в одиночестве и отчаянии героя было просто некому и некогда. Через пару месяцев остались только письма Рона и Гермионы, одно на двоих. Рон никогда особо писать не любил. Гермиона просто дописывала то, что он хотел мне передать, несколько строк и пару новостей. И все. Иногда писала Джин. Просила вернуться.

Еще через пару месяцев я пришел в ярость. Я не пускал сову, стучавшуюся в окно или отправлял письма назад нераскрытыми. Глупо? Да.

Еще через пару месяцев, проснувшись однажды утром от солнечного луча, бьющего прямо мне в лицо, я сел на кровати. Меня передернуло от внезапного холода, и я натянул одеяло до подбородка. Внезапно, просто вот так, глядя на полосу солнечного света на полу, я понял, что мне нечеловечески, нереально, безумно страшно.

Дальше пути нет. Если я сейчас не вернусь, я не вернусь никогда.

Если я сейчас, хотя бы как-то, насильно, против своей воли, не свяжу себя с Хогвартсом, с тем миром, пройдет еще пара месяцев, и пребывание там покажется мне чарующе красивым, детальным, но абсолютно нереальным сном.

Я собрался за десять минут. Все мои вещи уместились в небольшую дорожную сумку. Повод был — годовщина смерти Фреда, Люпина, Тонкс и многих других. Именно так я определял для себя эту дату. Назвать это годовщиной победы у меня просто не поворачивался язык.


* * *
Да, я спрашивал о нем. Когда вспомнил. Потом, через время после победы. Никто ничего не знал.

Я подошел к Макгонагалл.

— Я не знаю, где он может быть, мистер Поттер.

Да, она применила заживляющие заклятия, насильно влила ему в горло восстанавливающие зелья из личного запаса Дамблдора прямо в кабинете, по возможности залечила рваную рану на горле. К тому времени, когда ей было необходимо покинуть кабинет директора для защиты Хогвартса, его сердце еще билось. Едва слышно, но пульс был все же ощутим.

Директор высказала предположение о том, что профессор Снейп, зная о привычке Волдеморта расправляться с ненужными ему людьми с помощью Нагини, мог заранее продумать пути спасения для себя. К тому же "профессор был непревзойденным зельеваром", а оружие Нагини — все же разновидность яда.

— Да, но вы сказали, что вернувшись спустя несколько часов в кабинет, профессора вы там уже не застали!

— Его не было в кабинете, Гарри. Что только подтверждает мои слова.

— И все же вы не считаете его живым.

Макгонагалл пристально смотрела на мое лицо, будто раздумывая, переворачивая и встряхивая свои воспоминания снова.

— Я привыкла верить фактам, мистер Поттер. Северус не объявился, не дал о себе знать, когда все улеглось. О том, что Темного Лорда больше нет, если он жив, он не слышать не мог. Значит, все же я предполагаю худшее. Вы ведь были в его доме. Никаких следов его пребывания, так ведь?

Да, я был там. Паучий тупик встретил меня пронизывающим ветром, запустением и заколоченными ставнями на окнах многих домов. Люди стремились убраться отсюда подальше. Дом Снейпов ничем не отличался от таких же серых, приземистых и заброшенных домов справа и слева.

Дверь была заперта на обычное запирающее, ничего особенного или личного. Я легко попал внутрь.

Что мне потом снилось, так это дом. Мне приходилось бывать в разных домах, и магловских, и хогсмитских. Такого чувства одиночества и безысходности, повисшего паутиной на корешках потрепанных книг, мне не доводилось ощущать нигде. Я прошелся по комнате, служившей обитателю дома гостиной, едва заглянул в другие и долго смотрел на покрытые слоем пыли сгоревшие угли в камине. Нет, здесь точно никто давно не появлялся. Ни его вещей, ни любимых книг, которые могли составить нехитрый багаж при быстром побеге, я не знал. Что могло выдавать хотя бы мимолетное появление хозяина здесь, не знал тем более. Дом будто затаился, нахохлился и смотрел на меня молча и недружелюбно, ожидая только, когда я уберусь отсюда.

Даже половицы под моими ногами не скрипели. Даже так со мной не желали вступать в разговор.

Я увидел на камине запыленную черную металлическую змейку, свернувшуюся в причудливую восьмерку и, сам не зная зачем, прихватил ее с собой.

Больше в дом я не возвращался.


Глава 3. Зеркало.

Годовщина победы, годовщина смертей многих близких нам всех людей. Если бы не уговоры Гермионы, я не показал бы носа сюда. Не для меня этот праздник.

Кто-то радостно хлопал меня по плечу, кто-то смотрел с затаенной злобой. Я отвык от людского внимания, мне были в тягость даже простые разговоры.

— Гарри, Дамблдор просил тебя зайти в кабинет директора. Только поторопись — его сегодня все портреты по расписанию ждут!

Вот уж кого мне совсем не хотелось видеть, так это его. Но лучше все же один Дамблдор, чем десятки разномастного народу вокруг. Я быстро выскользнул из Большого зала и отправился прямиком к знакомой горгулье.

Вошел в кабинет и первым делом бросил затравленный взгляд на то место у колонны. Что надеялся увидеть там? Пятна крови, оставленную мантию, кровавый след до двери? Не знаю. Но, пока не поймал на себе внимательный взгляд Дамблдора с портрета, не мог оторвать взгляда от той площадки у колонны, где стоял год назад.

— Гарри, мальчик мой, как твои дела?

Я поднял голову и увидел в раме над собой старика с седой бородой в пол и голубыми глазами за очками-половинками. Я не видел его год. Казалось — полжизни.

— Спасибо…директор… Хорошо…

Он ухмыльнулся в бороду.

— Я привык называть вас именно так. Для меня существует только один директор Хогвартса.

Он вновь улыбнулся и посмотрел на меня более пристально, склонив голову. Я никогда не любил этот его взгляд.

— Ты выглядишь усталым.

Еще бы. Почти бессонная ночь, дорога.

— Просто плохо спал.

Пронзительный взгляд продолжал буравить меня.

— Тебе все еще снятся кошмары, Гарри?

Я невольно потер рукой шрам на лбу. Когда он перестанет заботиться обо мне, как о малом ребенке?

— Нет. Я не вижу кошмаров, директор. Я допоздна был в маггловском ночном клубе, — смущенно улыбаюсь, разрешая ему считать, что он поймал меня.

Он смягчил взгляд, в глазах появились легкие смешинки.

— А-а-а… Ну, это хорошо…Это нужно…

Я кивнул.

Нет, я не собираюсь кому-либо рассказывать о себе. Пусть все будет так, как есть.

Еще пара ничего не значащих фраз, и он извинился — очередное приглашение в честь дня победы. Откланявшись, директор удалился, а я с облегчением вздохнул. Желания говорить что-либо о себе не было абсолютно. Я еще раз окинул взглядом кабинет и собирался было уходить, как вдруг в дальнем углу мой взгляд привлекло что-то достаточное большое, завешенное материей.

Наши воспоминания всегда лежат на дне нашего сознания в ожидании, когда они нам понадобятся, я это уже давно понял. Только не всегда мы можем их понять, а тем более — применить.

Я узнал его сразу. Хоть и не видел давно. Даже не могу сказать, что послужило определяющим фактором — форма, высота. Не знаю.

Подошел ближе. Да, я не ошибся. Откуда оно здесь? Зеркало Еиналеж. Его же убирали подальше от учеников, подальше от человеческих глаз. Откуда оно в кабинете директора? Я протянул руку к пыльной ткани и чуть сдвинул ее в сторону. Да, оно.

Зеркало блеснуло в неярком свете магических огней, я не удержался и сдернул тряпку.

Смотреть было страшно. Я не знал себя сейчас. Не представлял даже, что могу там увидеть.

Маленький Гарри, сирота из далекого маггловского городка, увидел в нем родителей — самую несбыточную свою мечту. Что увидит в нем восемнадцатилетний юноша, отравленный одиночеством и непонятостью, потерявший сам себя?

Я невольно расставил ноги чуть шире, словно пытаясь крепче вдавить себя в пол, придать себе устойчивости. Не надо было так наливаться шампанским.

Что ты покажешь мне сейчас?

Медленно поднял глаза… и уже не смог отвести взгляда.

Я. Это я. Только я так же похож на себя сейчас, как ощипанный теткой Петуньей рождественский гусь на феникса Дамблодора.

Осанка, гордость во всей моей фигуре, расправленные плечи и вскинутый подбородок. Блестящие глаза, на лице нет очков, волосы взъерошены, но не выглядят неухоженными. Я весьма горд собой и улыбаюсь собственной куда более приземленной копии напротив. На мне непривычная одежда. Это не те джинсы, к которым я привык. На мне классические черные брюки, молочно-белая рубашка и отглаженная, поблескивающая свойственным новой дорогой ткани блеском мантия. Я там настолько спокоен и уверен в самом себе, собственной неотразимости и силе, что зрелище просто заставляет меня дрожать.

Я не понял, как быстро это случилось, но я в порыве злости выхватил палочку и наставил ее на ухмыляющуюся копию самого себя. Какого черта? Ты хочешь показать мне, как низко я пал со всеми этими своими терзаниями и мучениями? Как я перестал следить за собой, как наплевательски отношусь к собственному внешнему виду и одежде? Черта с два! Я направляю на него палочку, хмурясь от злости. Самоуверенный гад! Ты смеешься надо мной!

Доли секунды, пока я принимаю единственное возможное решение — на плечо моей холеной копии ложится чья-то рука. Я вижу, как Поттер в зеркале поднимает взгляд на подошедшего. Не успеваю еще заметить кто это, но все внутренности просто переворачивает черной завистью — в глазах того, зеркального, меня столько нежности и уверенности в собственной значимости для этого человека, что мне становится дурно. Чего я хотел? Зеркало отражает только мое потаенное, мое сокровенное. Значит, самое недостижимое и желанное для меня сейчас — необходимость, значимость, вот это отражение самого себя в глазах другого человека. Я почти по-звериному вскрикиваю от ненависти к этому счастливому и довольному своей судьбой существу, посылая заклятие разрушения в мерцающую стеклянную даль зеркала, когда внезапно силуэт человека рядом проясняется, и я вижу знакомые, очень знакомые черты. Этого не может быть! Доли секунды, пока мое заклятие вырывается из конца зажатой в моей дрожащей руке палочки и долетает до зеркала, я всматриваюсь с ужасом и изумлением в черты человека, стоящего со мной рядом там… Я успеваю выхватить очертания горбоносого профиля, высокого лба и упрямо сомкнутых губ, когда внезапно отбитое зеркалом заклятие силой древней магии бьет меня рикошетом прямо в лицо, в широко распахнутые глаза и приоткрытые губы… Я вскрикиваю от боли, не успевая ничего понять, и без сознания валюсь тюком на мраморный пол кабинета.


* * *
Просыпаюсь от звона металлической ложки о жестяной поднос и недовольного сетования на собственную неловкость кого-то невидимого в темноте. Пахнет травами и спиртом.

Возмущаюсь тем, что кто-то мешает мне спать, но через секунду понимаю, что это не темнота. Это мои глаза завязаны чем-то темным.

Я кручу головой и шарю руками по лицу. Вся его поверхность покрыта толстым слоем какой-то жирной мази, в области глаз — повязка из плотной ткани.

Мои руки, размазывающие эту слизь по лицу, хватают чьи-то теплые пальцы и отводят в сторону. Я слышу недовольное бурчание над головой. Ничего не понимаю и ору:

— Почему на мне это? Что со мной? Зачем эта повязка? Снимите ее! Я хочу видеть!

От бормотания в ответ на мои крики мне становится еще хуже. Я различаю нечто вроде : " Если бы это было возможно…", начинаю метаться в панике, хватаю ртом воздух и вместе с ним захлебываюсь горьковатой, пахнущей мятой жидкостью, из ниоткуда появившейся у моих губ. Еще пара секунд проходит в борьбе с невидимыми руками, самим собой, повязкой и действием влитого в меня зелья.

Потом мне постепенно становится все равно, я слабею, отмахиваюсь уже реже и менее настойчиво, еще через минуту перед закрытыми глазами все кружится, и я проваливаюсь в благословенное забытье.

— Я не знаю этого, Гарри. Это какая-то старая магия, мне не приходилось с нею сталкиваться. Я делаю все, что в моих силах. Ваше лечение — результат консилиума лучших врачей среди колдомедиков, лучших врачей среди магглов. Хотя магглы в этом случае вообще разводят руками, так как настоящая причина кроется все же в мире магическом.

Я слушаю, я киваю, я просто молчу в ответ. Я все понимаю. Все. И прежде всего то, что я окончательно и бесповоротно ослеп. И что с этим делать, не знает никто.

Но это было еще не все. Зеркало отомстило мне изысканно. Кроме слепоты, я был награжден кривыми, широкими, уродливыми шрамами как по лицу, так и по телу в том месте, где была расстегнута рубашка на груди подвыпившего героя. Сейчас Гарри Поттер являл собой чарующее зрелище — глаза завязаны темной повязкой по настоянию лечивших меня врачей, все лицо, шея и верхняя часть груди — в шрамах, мешающих мне даже улыбаться по-человечески. В общем, еще тот красавец. И глумиться над своей неземной красотой у меня быстро вошло в привычку. Уж пусть лучше я сам.


* * *
Мы, люди, все же живучи, а маги живучи втройне. Хотя не думаю, что родившись магом, зная о себе то, что знают рожденные в том же Хогсмите, я смог бы перенести все настолько стоически, насколько был способен вообще перенести утрату зрения восемнадцатилетний собиравшийся жениться юноша, так или иначе привыкший ко всеобщему вниманию и любви.

Мало кто знает, какие мысли приходили мне в голову по ночам, когда я оставался один на один с самим собой. Дни и ночи перестали иметь какой-либо смысл. Я наигрался в жалость к самому себе довольно быстро, я перестал винить себя даже в том, что сам напророчил беду. Еще будучи ребенком, я частенько раздумывал о том, как сложилась бы моя жизнь, будь я не полным жизни отчаянным исследователем, а в чем-то неполноценным, ущербным, обиженным кроме сиротства еще и физическим недостатком. Когда в очередной раз дядя Вернон в порыве гнева на мою неловкость обозвал меня слепым, я всерьез задумался об этом. Я помню, как, старательно зажмурившись, пытался проделывать по дому те же простые ежедневные дела, которыми был загружен постоянно, как пытался в таком виде передвигаться по дому, как искал в своей комнате на ощупь привычные мне предметы. Это развлечение в моей бедной интересными событиями жизни так увлекло меня, что я не раз попадался за этим под руку дядьке, тетке, или еще лучше — Дадли.

После того, как наглый маменькин сынок изловчился столкнуть меня, идущего по коридору зажмурившись, с лестницы, я эти попытки прекратил. Но память об этом осталась. Может быть, это так увлекало меня именно потому, что я безумно боялся этого в реальности. Не иметь возможности видеть лица говоривших со мной людей, лица моих друзей, не видеть лучей солнца и не иметь возможности просто смотреть на свою физиономию в зеркале — мне казалось это настолько чудовищно, что я просто с маниакальным упорством воссоздавал для себя этот новый, полный опасности и темноты другой мир.

Сейчас, размышляя о том времени, я поначалу ловил себя на мысли, что то была репетиция моего теперешнего провала, потом стал винить себя в том, что сам накликал беду, позже стал понимать, что если я что и накликал, так это собственное уныние и жалость к самому себе. Мне, всегда нарушавшему все правила и порядки, приходилось теперь передвигаться только теми путями, которые были для меня безопасны, мне, бродившему по школе ночью втайне от всех в отцовской мантии, теперь было роскошью выйти из Хогвартса на улицу, в сопровождении провожатого.

Меня это даже удивляло, но мысли о том, как злорадно потирает руки Малфой, читающий статьи обо мне в "Пророке" или как дразнят его дружки меня за моей спиной, волновали меня ничтожно мало. Даже попытки оскорблений и насмешек с его стороны никак не трогали меня. Я выслушивал его жалкие потуги молча, с легкой улыбкой на губах, и думал о том, что мне сейчас дано больше чем этому зажатому, неуверенному в себе пареньку. Да и встречаться нам практически не приходилось. С тех пор, как я потерял возможность видеть и стал постоянной, бессменной игрушкой в руках колдомедиков, местом моего обитания стала отдельная комната при госпитале, моей постоянной компаньонкой — мадам Помфри, моими развлечениями — разговоры и посиделки с Гермионой и Джинни, которые навещали меня ежедневно, да вылазки на улицу в сопровождении Рона или Невилла. Больше ничего.


Глава 4. Книги, мифы, жмурки.

Я не скажу, что мне очень скучно одному. Только сейчас, потеряв зрение, я понял, как много видел в свои восемнадцать. И самое тяжелое — сколько я еще не видел. Если мне действительно предстоит жениться, я так и не увижу счастливого лица Джинни, ее свадебного платья… Хотя какая мне к дементору свадьба! Я просто не представлял себя женихом в таком виде. Но, несмотря ни на что, моя малышка Джин не бросала меня ни на минуту. После тяжелого разговора, произошедшего между нами после моей глупой выходки, я понял, что так просто ее не сбить с решения быть моей женой. Джин терпеливо пережидала приступы ярости, когда я, не в силах справляться с элементарными вещами, крушил все вокруг себя.

Любовь, безусловно, все стерпит и переживет, но преподносить семнадцатилетней девушке подарок в виде беспомощного, слепого, изуродованного мужа не хватало наглости даже у такого "высокомерного заносчивого идиота", каким считал меня Снейп. Не так давно окончившая школу, еще толком не ставшая на ноги девушка, мечтающая о собственном доме и семье, не должна получить в мужья инвалида, до конца ее жизни повешенного ей на шею. Я слишком уважал для этого Джинни и всю семью Уизли вообще.

Как я могу радостно вручить девушке, которая влюблена в меня с детских лет, вместо ее варианта принца на белом коне — Гарри-в-круглых-очках этого урода в шрамах, слепого и почти беспомощного?

Мои грустные мысли прерывает появление в комнате Гермионы.

— Гарри, доброе утро! Как спал?

Я в ответ только приветственно поднимаю руку. Она знает и уже привыкла к тому, что общаться я сейчас зачастую не расположен.

— Принесла тебе интересную книгу. Читала всякое в библиотеке о зрении, о магии, влияющей на зрение, и нашла вот это. Хочешь, почитаю тебе?

Я кивнул.

Гермиона всегда читала с упоением, даже вслух и даже мне. Хотя я далеко не самый внимательный слушатель, читает она всегда с выражением, не бубнит однотонно, не прерывается резко, выделяет паузами абзацы и часто вставляет свои комментарии.

Я подтянул под себя ноги, чуть откинулся назад.

— Читай.

— Знаешь, я даже не представляла, какие глубокие корни у всего этого.

Я молчал, сложив руки в замок на коленях. С необходимостью ловить взгляд собеседника, следить за мимикой отпало и желание вообще как-то реагировать на слова людей. Какая разница, что покажет мое изуродованное лицо, полускрытое повязкой?

— Я читала мифы, разные сказания. Все сводится к одному — закрыть глаза, значит — умереть. Но в разных смыслах.

Я все же изобразил ухмылку краешком губ и кивнул. Очень уж слова совпадали с моими собственными мыслями.

— Вот. Слушай. Я буду зачитывать тебе выборочно, цитатами из разных книг. Так не будет лишнего, и ты сложишь все сведения в одну картинку.

"Завязанные, невидящие глаза — это атрибут игры в жмурки".

"Жмурки, прятки — это игра, в которой один из игроков с завязанными глазами ищет других. Игра существует в культуре большинства стран, и известна со времен античности. Правила ее за все время практически не менялись, сюжет схож в различных вариантах. Обязательны три условия: наличие по меньшей мере двух игроков: того, кто ищет, ловит, и тот, кого ищут. При чем тот, кто ищет, должен быть ограничен в сфере своего зрения, а тот, кого ищут, должен как-либо давать знать о своем местонахождении.

Игра считается детской. Но настолько ли она проста? Если копнуть хотя бы немного глубже, увидим скрытый смысл игры. То есть сюжет подразумевает под собой гораздо более сложную основу и трактуется так: слепой ищет зрячего, мертвый ищет живого".

— Дальше тут идет много разъяснений, откуда взялась такая мысль. Подтверждение того, что во всех культурах и традициях умереть — значит потерять зрение, приводятся выражения, существующие для определения жизни, как возможности видеть некий свет. И саму смерть представляют незрячей, слепой. Да и духов, оборотней и прочую нечисть, приходящую пугать, мы видим только ночью, в темноте.

— Да, знакомо,— фыркнул я.

Гермиона на миг остановилась. Я ощущал на себе ее внимательный взгляд.

— Василиска помнишь? Он меня по звукам искал, когда Фоукс ослепил его. Да и убивал взглядом. И только когда его ослепили, я смог его убить.

— Точно! — Гермиона легко коснулась моей руки, — я об этом как-то даже забыла!

Я улыбнулся в ответ, стараясь сделать свою гримасу хоть немного менее кривой. Я в своей темноте и не такое вспоминаю.

— Слушай дальше. "Слепой же считается другим, не таким, как все. Ему даны другие ощущения — повышенная острота слуха, осязания.

Слепой ловец должен в игре не только поймать, но и назвать того, кого он поймал. Водящий задает вопросы, наводящие намеки, чтобы он смог опознать того, кого поймал. Хоть это и является элементом игры, но понимать это следует, как вопросы потустороннего о здешнем.

В каком-то понимании поиски слепого водящего — это поиски человеком своей судьбы. Игра в жмурки — это игра человека со смертью, намек на то, что ее все же можно обмануть. Слепота — это возможность заглянуть в будущее, увидеть то, что скрыто. И инструментом для этого очень часто является…зеркало".

Гермиона замолчала, и я понял, что она внимательно изучает мое лицо. Я же сидел с опущенной головой, не шевелясь и не комментируя услышанное.

— Гарри, с тобой все в порядке? — она осторожно взяла меня за руку и сжала мои пальцы в своих.

— Слепой ловец…— отчетливо в наступившей тишине повторил я ее слова, — Гермиона, мне никогда больше не летать…

Даже не видя ее лица, я ощутил повисшее в комнате напряжение, боль, отразившуюся в ее глазах.

— Гарри, не надо так… Мы найдем способ. Не может быть, чтобы это было навсегда.

Я высвободил свою руку из ее пальцев и кивнул в ответ, отворачиваясь.

— Знаешь, я хочу еще поговорить с Дамблдором. У меня есть кое-какие мысли по этому поводу, и, если он поможет мне найти книги…

Я протянул к ней руки, и она с нежностью обняла меня.

— Гарри, все будет хорошо. Не сдавайся!

Я снова кивнул и опустился щекой на подушку. Осознанная новость в моем сознании раздавила меня сильнее, чем постарались все дни мучений и безуспешного лечения. Я должен навсегда забыть лучшее, что было в моей жизни — ощущение полета. И с этим тоже придется привыкать жить.

На следующее утро, едва я проснулся в своей палате, сел на кровати и понемногу привыкал к тому, что новый день начался в этой кромешной тьме, дверь с грохотом открылась и в комнату вбежала радостная Гермиона.

— Гарри! Гарри! Я только что из библиотеки!

Она с разбегу плюхнулась на край кровати, вынуждая меня подвинутся. Я ощутил, как моей коленки коснулось что-то твердое, похожее на край корешка книги и приготовился слушать.

Я уже почти перестал оборачиваться на голос и старался все время смотреть прямо перед собой. Так было легче ориентироваться в пространстве.

— Я нашла много чего о зеркале Еиналеж! И самое главное! — девушка резко распахнула пахнущие пылью страницы и ткнула пальцем в строку, как будто я мог читать вместе с ней.

— Вот! Я нашла эту статью о зеркале, о его свойствах. И тут есть описание того, какой магией оно обладает, а также как ею управлять!

По звуку голоса я понял, что она подняла ко мне взгляд, пытаясь уловить проявления заинтересованности на моем неподвижном лице, наполовину скрытом повязкой.

— Это твое лечение, Гарри! Если сделать все, как здесь написано, магия вернется обратно в зеркало, и ты сможешь снова видеть!

Я немного повернулся к ней и попытался изобразить на лице улыбку. Малейшая мимика давалась с трудом.

— Слушай: "Зеркало Еиналеж — старинный артефакт, обладающий мощной древней магией. Стоящий перед ним будет видеть самое сокровенное и желанное, скрытое в его душе".

Я сидел молча, раздумывая над сказанным. Это я знаю с первого курса. Кто бы вот сказал мне, какого черта я увидел в нем Снейпа?

— А теперь слушай внимательно: "Не стоит пытаться как-либо негативно влиять на зеркало. Если вы в плохом настроении, раздражены или озлоблены, лучше не подходите к нему близко, а тем более не пытайтесь что-то увидеть в нем. Будьте осторожны! Магия зеркала не выносит угрозы и неуважения. Что бы ни пришлось вам увидеть, ни в коем случае не пытайтесь оскорбить зеркало, нанести ущерб поверхности стекла или раме. Зеркало умеет защищать себя, как любой магический предмет. Последствия могут быть плачевны!"

Я тяжело вздохнул и отвернулся, чтобы даже лица не было видно. Хотя выражения моих глаз не мог видеть никто, горечь слов вызвала тянущую боль в груди, и я зажмурился, пытаясь не обращать внимания на боль от шрамов.

— Почему Дамблдор тогда не сказал мне этого? Я мог знать это еще почти семь лет назад!

— Я не думаю, что Дамблдору могло прийти в голову, что ты можешь послать проклятие в Зеркало, которое показывало на тот момент твоих родителей!

— Да. В тот момент я готов был скорее обнять его, чем разбить!

Гермиона заерзала на кровати, и я понял, что это еще не все, что она нашла.

— Это еще не все, Гарри! "Чтобы снять проклятие, наложенное зеркалом, нужно в деталях воссоздать картину, увиденную человеком перед тем, как отбитое заклинание было отброшено в него Зеркалом. В момент, когда увиденное в Зеркале будет воспроизведено с точностью, магия Зеркала вернется обратно и освободит от своего действия того, кому она причинила ущерб".

Гермиона хлопнула страницами, закрывая книгу, и по мягкому хлопку я понял, что она заложила между страницами закладку. Тут же теплыми пальцами она взяла мою руку, явно всматриваясь мне в лицо.

— Гарри, если ты оденешься так же, как ты был одет там, в зеркале, магия вернется обратно!

Она продолжала возбужденно тараторить, но я не слушал ее. Осторожно забрал из ее руки свою и качнул головой, отгоняя навязчивые мысли.

— Тогда это еще более невозможно, чем просто вылечить меня, Гермиона.

Девушка удивленно замерла. Я слышал в тишине звук ее дыхания и тоже молчал.

— Но ведь ты рассказывал в деталях, в чем ты был одет, когда увидел себя в Зеркале! Ты не помнишь свою одежду?

Я осторожно пошарил руками по кровати и спустил ноги вниз с другой стороны, развернувшись к Гермионе спиной. Чувствовал ее внимательный взгляд в спину и не мог произнести ни слова.

— Было еще что-то, Гарри? Ты о чем-то умолчал?

— Да.

— С тобой был кто-то еще? Или что-то? Либо ты был в таком месте, в которое не мог бы вернуться?

— Этот план не сработает, Гермиона.

Девушка молчала, ожидая, пока я заговорю сам.

— Я был не один, ты права. Но со мной был человек, который в этой войне не выжил…

Я уловил ее потрясенный вздох и движение воздуха от руки, метнувшейся к губам.

— Значит, все напрасно? Я так надеялась на эту статью, Гарри… Когда прочла, словно камень с души свалился! Так хотела порадовать тебя, так летела к тебе с этой книгой!

— Я понимаю, Гермиона, я понимаю. Спасибо тебе большое за заботу! Но план действительно невыполнимый. Кроме того, что человек, бывший там со мной, считается погибшим, был еще один момент.

Я запнулся, подбирая слова.

— Я смотрел на этого человека, понимаешь? Я видел его лицо, глаза. И этот человек относился ко мне дружелюбно, со всем вниманием и добротой, на которые был способен. Этого не было в нашей реальной жизни. И не будет никогда.

Я решил, что она кивнула, когда слова прозвучали подтверждающе:

— Я поняла. Вариант непригоден.

Судя по звукам, мельчайшие отголоски которых я уже умел различать, она сложила руки на книге и думала, глядя в сторону.

— Может, нам все же стоит воссоздать одежду, которую ты видел на себе, Гарри?


Глава 5. Незнакомец.

Дверь тихонько скрипнула. Я повернул голову в сторону Гермионы, ожидая, пока она поприветствует прибывшего. Но она молчала.

Я прислушивался к малейшим шорохам, ощущая просто кожей повисшее в комнате напряжение.

— Кто пришел, Гермиона?

Не имея сил ожидать в молчании, я протянул к ней руку и попытался нащупать ее в своей темноте.

Гермиона внезапно тихонько ойкнула, будто чему-то сильно удивившись, но вслух не произнесла ни слова. Мою руку поймала ее рука, и она сжала в своих мои подрагивающие пальцы.

— Гарри, мне нужно будет оставить тебя на время. Я вернусь чуть позже, хорошо?

Я напряженно сглотнул. Если она не хочет говорить мне о пришедшем, значит, мне нужно узнать самому. Я медленно кивнул.

Дальнейшее стало для меня картиной из звуков и запахов. Я услышал, как Гермиона спрыгивает на пол, стукнув подошвами туфлей по каменному полу, идет к двери, медленно, очень медленно обходит посетителя, открывает дверь, и вновь медлит в проеме. Потом дверь закрывается, я слышу ее стук. Но со мной никто не заговаривает, не здоровается. Я жду, не поворачивая головы к двери. Кто бы это ни был, он видит, что со мной. Видит меня и бинты на моей голове, мое лицо в шрамах.

Я молчу. Пришедший не двигается, не подходит, не произносит ни моего имени, ни слов приветствия.

Внезапно как молния, меня пробивает догадка — так на меня может смотреть только человек, не знавший, что именно со мной произошло, не видевший меня в таком состоянии, а следовательно, чужой.

Я жду.

Ощущаю движение в воздухе. Догадываюсь, что посетитель сбрасывает капюшон мантии, ослабляет завязки и снимает ее, складывая на руке.

Шорох складываемой мантии — звук привычный для каждого, кто находится в Хогвартсе, но мне каждая деталь добавляет информации. Следовательно, пришедший — маг. Маггловских врачей в мантию не наряжают.

Маг. Но Гермиона не узнала его. Или ее.

Я жду, почти не дыша и не двигаясь, почему-то соглашаясь играть в эту игру. Почему-то не задавая вопроса, естественного в моем положении, не выясняя для себя личность пришедшего.

Мантия тихо ложится на стоящее недалеко от двери кресло, и я понимаю, что человек сейчас подойдет ко мне.

Я чуть вскидываю подбородок и сжимаю на краю кровати пальцы. Смотри, кто бы ты ни был. Мне нечего бояться и нечего скрывать. Я ослеплен, я безоружен, но я остаюсь магом!

Тихие шаги в мою сторону. Человек приближается, замирает в нескольких футах от меня. Я слышу тщательно скрываемый, едва различимый вздох.

Поднимаю подбородок еще выше. Вот только жалеть меня не надо!

Еще пара шагов. Судя по тому, как тихо касается подошва обуви плит пола, обувь без высокого каблука, мужская. Да и судя по вздоху, это все же мужчина.

Еще шаг. Он замирает прямо передо мной. Я ощущаю прохладу улицы, которой напиталась его одежда, ощущаю легкий запах дождя, идущий от него.

Дождь шел ночью, значит, вряд ли этот человек провел ночь в школе. Скорее всего, он приехал недавно, и дождь застал его в дороге.

Еще легкий шорох одежды, и я внезапно порывисто вздрагиваю — прохладные пальцы касаются моего лба. Я дергаю головой, как норовистый конь.

— Кто вы? Что вам нужно?

В ответ не доносится ни слова. Незнакомец опускает руку, я слышу отголоски запахов от его одежды — трава, дождь, пыль дороги. Я втягиваю в себя эти запахи и поднимаю голову, словно пытаясь через повязки увидеть его лицо.

— Почему вы молчите? Зачем вы касаетесь меня?

Вдруг слышу резкий стук шагов, едва различимый шепот. По моей спине бегут мурашки. Даже не от того, что дверь сейчас закрыли неразличимым запирающим, не от того, что я остался наедине с этим человеком, закрытый с ним в одной небольшой комнате. Что-то другое, едва уловимое, мечется в моих мыслях, воспоминаниях, полуощущениях.

Я уже не могу опустить голову. Я его не вижу, но я ловлю каждое движение этого человека в пространстве, разделяющем нас.

Он разворачивается, и так же быстро подходит ко мне, еще ближе, чем раньше. Я ощущаю прикосновение прохладной ткани его одежды к своим коленям, и меня передергивает от внезапного перепада температур.

Пальцы незнакомца касаются повязки, ощупывают край. Я начинаю выходить из себя.

Резко, нацелившись в своей темноте, ориентируясь по звукам, я хватаю его за руку и сжимаю свои пальцы на прохладной коже. Он не вздрагивает, не отдергивает руки, я слышу только учащенное биение сердца в прижатой мной жилке на запястье.

— Что вам нужно? Оставьте меня в покое!

Тут же дергаюсь назад — к моим губам прикасается палец, призывая меня сохранять молчание. Я порывисто отмахиваюсь прямо перед собой и задеваю его руку недалеко от своего лица. Короткая потасовка — я не отпускаю его запястья, пытаюсь схватить другую руку, промахиваюсь, моя ладонь с размаху бьет по его телу. Я пытаюсь оттолкнуть его, мои пальцы скользят по мягкой ткани его одежды, я соскальзываю ладонью на пуговицы на его одеянии и тут же жадно прижимаю ладонь к его груди. Пуговицы. Я видел такие только на одной одежде, только на одном человеке. Бросаю его запястье и кладу вторую руку рядом с первой, ощупывая ткань на его груди, изучая пальцами форму и величину пуговиц, ошалело перебегаю кончиками пальцев по ткани, нащупывая несколько таких же вверх, несколько вниз…

— Нет! — я отшатываюсь и, ерзая по кровати, отодвигаюсь прочь, продолжая мотать головой в немом изумлении. — Этого не может быть!

В ответ раздается тихий смешок.

— Я еще могу понять, мистер Поттер, вашу реакцию на мою внешность, но сейчас и того нет… Что ж вас так испугало?

Голос. Этот голос я не спутаю ни с чьим во всей магической Британии!

— Этого не может быть! Вы мертвы!

— В таком случае я ваш утренний кошмар.

Он вновь насмешливо фыркает. Я же не знаю, что мне говорить. У меня нет слов.

— Вы умерли! Я сам видел! Вы истекали кровью там, в кабинете Дамблдора!

— Что из того? Потеря крови еще не повод умирать.

— От укуса Нагини с такой потерей крови не выживают! Я не верю!

— От укуса Нагини выжил даже такой легкомысленный простак как старший Уизли! А что касается потери крови — не вам судить. Что вы знаете о максимально допустимом расходе крови для человека, Поттер?

— Мистеру Уизли вовремя оказали помощь!

— Себе помощь оказывал я сам.

— Это невозможно!

— Возможно. Вы забываете, с кем имеете дело, — я на миг замолчал, а он добавил уже почти гневно: — Вы будете продолжать спорить, даже удостоверившись, что перед вами именно я?

Что мне оставалось возразить? Я отвернулся в сторону, сжимая в пальцах простыню.

— Значит, вы все же выжили тогда…

— Какая проницательность с вашей стороны, Поттер!

— Потому я не нашел вас, когда вернулся в кабинет директора чуть позже. Вы просто исчезли.

— А, по-вашему, мне нужно было оставаться там и ждать смерти?

— Я попросил Макгонагалл помочь вам. У меня не было возможности остаться в кабинете. Мне надо было…

— Поттер, избавьте меня от пересказывания подробностей, ради Мерлина! Я прекрасно знаю о событиях того дня, и следующего, и всего этого года!

Я вскинул голову, пытаясь сквозь повязки увидеть его лицо.

— Откуда?

— Я не уезжал на край света, Поттер. Я вернулся в свой дом в Тупике Прядильщиков.

— Ложь! Вас искали там!

— Выбирайте выражения, Поттер!

На миг повисла тишина.

— Кто меня искал?

Теперь молчал я. Что мне было говорить о том, что потерянный и брошенный судьбой герой войны искал его по всем местам, где только мог в течение нескольких месяцев?

— Меня несколько месяцев не было там, это правда. Мне нужен был покой и лечение. Я думаю, это понятно, Поттер. После восстановления я вернулся в свой дом. И меня никто не искал там.

Ведь он прав. Я был в его доме, но в самом начале своего поиска. Больше не было смысла возвращаться туда. Не найдя его там в первый раз, я больше не возвращался в угрюмый и негостеприимный дом. О том, что он мог вернуться туда позже, я просто не подумал.

— Но почему тогда…

— Почему что? Почему я не объявлял на всю магическую Британию, что верный помощник Темного Лорда, преданный его соратник, тайный шпион и предатель все же выжил вопреки здравому смыслу? Это вы хотели сказать, Поттер? Почему я не объявил о своем существовании во всеуслышание, не предстал с повинной головой перед Визенгамотом и добровольно не сел в Азкабан?

— Вас никто не посадил бы в Азкабан! Вы считались бы героем войны!

В ответ я услышал сухой короткий смех. Хотя назвать это смехом язык не поворачивался.

— Право же, Поттер. Вы достигли восемнадцати лет, победили величайшего мага современности, но так и остались наивным юнцом! Да мне бы и минуты не дали стоять перед судом! Вы забыли свое собственное заседание? Вам напомнить, как Золотому мальчику слова сказать не дали в свое оправдание? Заметьте, мои прегрешения перед магическим миром не сводятся к вызову патронуса в присутствии маггла, Поттер! Я не буду говорить уже об убийстве Дамблдора, Темной метке и прочем.

— Она исчезла? — мой голос звучал хрипло и странно, но сейчас именно этот вопрос мне хотелось задать ему.

Пара секунд молчания. Я уже хотел добавить, что имел в виду Метку, ждал, что он сейчас задаст уточняющий вопрос, ведь мы говорили совсем не о том, но он внезапно выдохнул короткое:

— Да…

Несколько минут прошли в тишине. Я не спрашивал, он не говорил со мной.

— Как же тогда вы пришли сюда?

Он, судя по звукам, ходивший передо мной по комнате взад-вперед, остановился.

— Мир не без добрых людей, Поттер. С легкой руки моих бывших учеников сейчас я действительно считаюсь чуть не героем. По крайней мере, — он добавил голосу холодной язвительности, — после ваших стараний как можно больше обелить мое имя, я могу считать себя почти свободным. Хотя о том, что я жив, знает совсем немного людей.

— Гермиона знала это?

— Мерлин упаси, Поттер. Вы и ваши друзья были бы последними, кому я сообщил бы это.

— Но она не была удивлена вашим приходом. Ведь и она, и я считали вас погибшим.

— Всего лишь мантия с капюшоном, Поттер. Моего лица посторонним не было видно. Дамблдор уже знает. Точнее, знает его портрет. Также знает Минерва. С ее помощью мне было устроено свидание с портретом директора, а так же наше с вами свидание.

Я повел головой в сторону. Все происходящее казалось сказкой, сном, в которых действие происходит по нашему собственному сценарию. Я хотел, чтобы он остался в живых, и вот в моей собственной реальности он выжил. Я хотел найти его, и в моей собственной сказке он пришел сам. Я не мог понять себя. Искавший его несколько месяцев, так часто думавший о нем, я должен был быть счастлив его появлением, но…я был зол. Разозлен и разочарован. Почему? Не знаю. Вместо радости — горечь и невероятное раздражение.

— Зачем вы пришли ко мне? Интересно было посмотреть, на кого стал похож пресловутый Грифиндорский мальчик? Вам приятно позлорадствовать, Снейп?

— Мистер Снейп.

— Какая разница? Вы достаточно вознаграждены за обиды, причиненные вам моим отцом, видя меня в таком состоянии, да?

Комнату наполнила тишина. Давящая, тянущаяся вязкими лохмотьями, как старый кисель.

— С чего вы решили, что ваш вид может вызвать во мне чувство удовлетворения, Поттер? Вы считаете меня настолько циничным, чтобы я смеялся в лицо сыну своего давнего обидчика? Радовался тому, что сейчас вижу перед своими глазами?

Я не выдержал. Мне уже было все равно, как я буду выглядеть при нем. Спрыгнул с кровати, держась за край, и привычным маршрутом прошел к окну.

— Тогда зачем вы пришли сюда?

Он молчал, я тоже.

— Это опять он? Он не может оставить ни меня, ни вас в покое? Заставил вас прийти в очередной раз мне на помощь? Вам не кажется, что это уже становится доброй традицией?

Он продолжал молчать. Что, дорогой профессор? Не ожидали, что ваш бывший ученик тоже может быть циничным? Привыкайте. Я, видимо, начинаю понимать тех, кому от жизни досталось меньше благ, чем в свое время мне самому.

— Вы все правильно поняли, Поттер. Я пришел сюда по просьбе Дамблдора.

— И в его просьбе помочь мне снова содержался приказ не оставлять меня одного?

— Вы вряд ли когда-либо будете совсем один, Поттер.

— Да я все время один!

Пара секунд тишины.

— Давайте закончим эту ни к чему не приводящую перепалку и успокоимся. Оба. Да, я жив, примите это и смиритесь. Не знаю, какие именно чувства у вас вызывает этот факт. Хотя, право, и знать не хочу. Вам на данный момент требуется помощь. Я могу попытаться ее оказать. Давайте сведем наше общение к минимуму и не будем портить друг другу нервов. Вас устраивает такое развитие событий?

— Нет!

Что ж, вам следовало это предвидеть, профессор. Хотя похоже на то, что это так и было.

— Могу я узнать причины вашего несогласия?

Я просто ощутил, как он сложил руки на груди и смотрит на меня снисходительно, с легкой ухмылкой. Образ до того четко сформировался у меня в голове из воспоминаний о моем школьном учителе, едва различимого шороха его одежды и интонаций его голоса, что мне не стоило труда воссоздать его перед мысленным взором.

— Мне не нужна ваша помощь!

Идиот. Упрямый осел. Куда тебя несет, Поттер? Меньше часа назад ты сетовал на то, что единственный человек, могущий, возможно, помочь тебе, мертв. Всего час назад ты вздыхал об этом! Но стоило ему появиться, и тебя словно пикси покусали за задницу! Не его ли ты искал? Что ты вытворяешь сейчас?

— Хорошо, — примирительно заявил он.

Я насторожился. Если Снейп легко с чем-то соглашается — жди беды.

— Я могу хотя бы осмотреть вас? Воспринимайте меня, как очередного колдомедика. Не более.

От неожиданности его слов я попятился назад и врезался спиной в стену.

— Нет!

Представить, как он сейчас коснется меня, возьмет за руку, чтобы проводить к кровати, было просто невыносимо. Оказалось, что вся моя уверенность в себе и бравада по поводу того, что я не беспомощен и прекрасно ориентируюсь в пространстве, ощущаю себя уверенно в своей темноте, с его появлением полетели ко всем чертям. Состояние было такое, будто я только что узнал о том, что ослеп и не могу самостоятельно и шагу ступить.

— Нет! Я не нуждаюсь в вашей помощи! Мне ничего не нужно от вас!

Я тряс головой, как исступленный, отодвигаясь в сторону, неизвестно куда, лишь бы подальше от него.

Он молчал, и я четко ощущал его взгляд на себе.

— Это просьба Дамблдора, Поттер, — наконец тихо произнес он.

— Нет.

Я замер у стены, прижавшись к ней спиной и ладонями, и продолжал качать головой, готовый отбиваться, если меня коснутся.

В тишине раздались звуки шагов, он на секунду остановился у кресла, потом я услышал снимаемое шепотом запирающее и стук закрывшейся за ним двери. Я снова остался в пустоте.


Глава 6. Разговор.

— Гарри, ну что с тобой? Зачем ты прогнал его?

— Я не знаю, Гермиона.

— Ты ведь хотел его найти! Ты забыл? Он — твой шанс на выздоровление! Что же ты делаешь?

Я опустил голову и закрыл лицо ладонями.

— Не знаю, не знаю. Я долго искал его, считал его мертвым. Все время думал о том, что я виноват перед ним.

Я соскочил с кровати и стал ходить по комнате, изредка вытягивая перед собой руки, проверяя, свободно ли пространство передо мной.

— Я думал, что если бы нашел его, то кинулся бы к нему. Я так много хотел ему сказать! Он сейчас — один из немногих выживших, из того поколения, кто видел мою мать живой, кто общался с моим отцом, кто учился с ними в одно время. Может, это ерунда, но мне важно, что он был именно там и тогда, когда они учились в Хогвартсе.

— Я понимаю тебя, Гарри.

— Гермиона, я сам себя понять не могу. Я думал много раз, я представлял перед сном, как я увижу его, как много ему скажу. Ведь он многого не говорил мне, никто мне не говорил.

Я не знал, каким был мой отец, я не знал правды о многих людях. Я был мальчиком в розовых очках вместо своих линз, и мне все казалось светлым и радужным.

Я видел этот мир разделенным на белое и черное. Дамблдор, так похожий на рождественского Санту со своей седой бородой, обязательно должен быть хорошим, а Снейп в черном, угрюмый, язвительный, придирчивый, просто обязан быть плохим. А жизнь все перевернула с ног на голову, понимаешь? И добрый Санта семь лет готовил из меня орудие убийства, этакую пчелу, которая, выпустив жало, должна была погибнуть сама, а Снейп, издевавшийся надо мной все семь лет и открыто показывавший, что ненавидит меня, не раз меня спасал.

Я не знал правды, я жил в своей сказке, деля мир на хороших и плохих. Ты будешь презирать меня, но мне не было больно, когда я видел, как Нагини впилась зубами в его горло. В тот момент мои мысли были омрачены другими, более значимыми для меня потерями. Джордж, Люпин, Тонкс, Дамблдор, да кто угодно. Судьба Снейпа волновала меня лишь в той степени, в какой он мог быть и был угрозой, как помощник на стороне Волдеморта. Да, я не чудовище, мне было жаль его, как человека, как учителя, но не более того. Я не мог более держать в себе столько боли, больше просто не вмещалось с тех пор, как я увидел мертвыми дорогих мне людей. Я не стал бы оплакивать его, я не стал бы скорбеть. Но после того, что я увидел в его воспоминаниях, после свободы, которую дала победа, я очень многое для себя переосмыслил. И я стал совершенно по-другому относиться к нему.

— Тогда зачем же…

— Я не могу ответить тебе. Правда, не могу. Это как какое-то наваждение. Я искал его, я совсем другими глазами смотрел на него до всего этого…

— Он нужен тебе сейчас!

— Я знаю. Это как долгая погоня, которая изматывает. Когда догоняешь, отбрасываешь прочь, потому что погоня уже отняла все силы.

— Давай я попрошу Дамблдора поговорить с ним? Он поймет тебя.

— Нет, Гермиона. Не надо.

— Но почему?

— Дай мне привыкнуть к тому, что он жив, что все реально.

— Ты сам поговоришь с ним?

— Я не могу сказать этого сейчас.

— Но ведь он уедет снова, Гарри. Ты потеряешь его.

— Да, наверное…

Дверь приоткрылась, и на пороге появился эльф.

— Мистер Дамблдор просит мистера Гарри Поттера прийти к нему…

— Вот видишь. Снейп уже сам доложил ему о том, какой я дурак.

— Не говори так.

— А я не боюсь говорить о себе правду, Гермиона, — я протянул руку в пустоту. — Проводишь меня?


* * *
Гермиона ввела меня в кабинет директора, и я почти рывком освободил свою руку. Он не может не быть здесь. А значит, не должен видеть меня беспомощным. Я не хочу быть жалким в его глазах.

Я коротко попрощался с Гермионой, отметая ее попытки проводить меня дальше, и развернулся в ту сторону, где по моей памяти должен был быть портрет.

— Здравствуй, Гарри.

— Здравствуйте, директор.

Он чуть слышно выдохнул, и я понял, что он улыбается.

— Ты присядешь?

— Спасибо, я не хочу.

Я осторожно прошел дальше вглубь комнаты, по памяти прокладывая себе путь мимо каминного выступа и оставшейся стоять пустой жердочки Фоукса. Нашел рукой колонну и прислонился к ней спиной.

Он здесь? Почему он молчит, и я не ощущаю его присутствия?

— Ты уже знаешь о том, что, считая гибель профессора Снейпа одной из потерь нашей войны, мы все заблуждались. Ты знаешь, что профессор жив и вполне здоров, да Гарри?

— Да, директор.

— И я также знаю о том, что вы успели переговорить сегодня утром, и Северус был столь любезен, что предложил тебе свою помощь.

Я буквально ощущал на себе его проницательный взгляд. Чего он ждал от меня? Какой реакции хотел добиться?

Я молча кивнул.

— Гарри, я понимаю, что сейчас совсем не легкое время для тебя, ты часто ощущаешь себя недостаточно свободным, тебе больно, и в твоем сердце скопилось много разочарования и отчаяния.

Я молчал, держа голову поднятой. Еще не хватало, чтобы Дамблдор стал жалеть меня при нем. С каждой минутой разговора я все больше напрягался, готовясь отбивать польющуюся в мою сторону жалость.

— Я чувствую себя вполне нормально, директор.

— Я знаю, Гарри, ты слишком горд для того, чтобы признать необходимость в чужой помощи. Но она все же существует, и с этим нельзя поспорить.

Молчать, не дать своенравию и чувству противоречия взять власть надо мной. Не надо обладать особой интуицией, чтобы понять, что теперешняя ситуация — тот шанс, на который я надеялся несколько месяцев. И упустить его сейчас — не просто не дать реально помочь себе, а еще и показать собственную незрелость, проявив ненужное упрямство.

— Если само провидение дает нам в руки такой шанс, мы не можем его упускать, Гарри. Я знаю, что предполагаемая нами гибель профессора Снейпа была одним из основных препятствий к тому, чтобы осуществить план твоего возвращения к нормальной жизни.

Я вскинул голову и удивленно прислушался. Гермиона поняла, о ком я говорил? И уже сказала об этом директору?

— Что? Вы знаете о статье, которую нашла Гермиона?

— Да, Гарри. Более того, именно я посоветовал ей взять книги из моей собственной библиотеки, в которых можно было найти подробности об интересующем нас магическом предмете. Как ты знаешь, я изучал свойства зеркала Еиналеж. И знаю, в каких именно книгах можно найти статьи о нем. Но, к сожалению, мы не сразу смогли отыскать именно нужную книгу. Ведь я в кабинете уже не хозяин.

Я едва заметно улыбнулся краем губ. Да кто тут навсегда останется хозяином, так это вот этот хитрец в очках-половинках. Но об этом лучше промолчать.

Он сделал небольшую паузу и продолжил:

— Насколько я знаю, именно присутствие профессора Снейпа было необходимо для проведения ритуала. Я не беру во внимание твою одежду, Гарри. Это преграда, не стоящая внимания. Сейчас же, когда разрушена та, которой было суждено стать действительно серьезным камнем преткновения, я не вижу больше оснований для невозможности твоего освобождения, Гарри.

— Это так, профессор. Но вы не учитываете ряд факторов.

— Я знаю, о чем ты хочешь сказать Гарри. Ты считаешь, что проблема именно в том, что в своем отражении ты видел себя зрячим, ты СМОТРЕЛ на человека рядом с собой. Я прав?

— Да.

Дамблдлор кашлянул и, судя по звуку его дыхания, потаенно улыбнулся в бороду.

— Дело в том, Гарри, что с появлением профессора Снейпа и эту проблему мы сможем решить.

— Каким образом? Профессор сможет вернуть мне зрение?

Видимо, в моем голосе все же было слишком много сарказма, потому что все присутствующие в комнате, если все же мы были не одни, замолчали, и повисла тяжелая напряженная тишина.

— Я могу вернуть вам зрение, Поттер.

Он все же здесь. Заговорил своим низким бархатным голосом, и я впервые ощутил в огромной пустой комнате, как от этого голоса мне становится не по себе. Нет, он пугал нас еще в школе своим обманчиво мягким тембром и гипнотизирующей медленностью, с которой произносил слова, но сейчас это было нечто иное. Видимо, я все же за год успел забыть, как он умеет привлекать к себе внимание именно тихим, размеренным и коварно спокойным тоном.

Смысл сказанного им даже не сразу достучался до моего сознания. А когда это все же произошло, мне пришлось сжать в побледневших пальцах выступ лепнины позади себя.

— Это будет на время, эффект непродолжителен. Но вы сможете видеть, Поттер. Есть два отрицательных пункта в этом действе, к которому я предлагаю прибегнуть с целью вашего лечения.

Я не мог поднять голову, хотя моего взгляда все равно никто не ловил. Его спокойное рассуждение о том, что было для меня сейчас жизненно важным, вызвало во мне давно забытую тревогу и почти животный страх.

— Какие? — едва слышно выдохнул я.

— Зелье, которое способно вызвать такой эффект касательно вашего состояния, чрезвычайно, невыносимо болезненно при приеме внутрь.

Я молчал. Слова о том, что я согласен ходить по раскаленному железу, только чтобы видеть мир вокруг себя снова, застряли в горле. Мерзкая, паническая мыслишка о том, что если сам Снейп называет производимый эффект от принятия зелья именно такими словами, значит, боль будет действительно нечеловеческой. С другой стороны, что он знает о моем пороге боли? Я для него всего лишь юнец, бывший студент, и рассчитывать на мои силы и выносливость ему не приходится.

Будто вмиг прочитав мои мысли, он продолжил, и по звуку приближающегося голоса и едва слышному шороху подола мантии по мраморному полу кабинета я понял, что он подошел ближе и стоит сейчас напротив меня.

Я распрямил плечи и поднял голову, чтобы он видел мое лицо. Ты меня не испугаешь. Я слушаю тебя. Говори.

— Я знаю, что вы выносливы, Поттер. Я видел это не раз. На чемпионатах по квиддичу, в ваших передрягах, в которые вы с легкостью успеваете попадать.

Я молча слушал его. Что-то в этом тоне мне абсолютно не нравилось.

Он наклонился ко мне, и я услышал его голос гораздо ближе к своему лицу, чем слышал до того.

— Я говорю именно о НАСТОЯЩЕЙ боли, Поттер. Круцио по сравнению с нею — детская забава.

Я невольно мотнул головой.

— Гарри, мальчик мой, я думаю, тебе все же стоит принять это предложение. У нас сейчас просто нет другого выбора, — донеслось сверху.

Я не хотел слушать его. Слова Дамблдора о том, что у меня нет выбора, мне уже настолько стали ненавистны за последнее время, что мне просто не хотелось слышать этого вновь.

— Сколько длится приступ боли? — я сам удивился тому, как спокойно и уверенно прозвучали мои слова.

Стоящий недалеко Снейп пару секунд молчал, потом я услышал шаги, отдаляющиеся от меня по полу кабинета.

— Если верить аннотации к этому зелью, не больше пяти минут.

Я сжал кулаки. В кабинете стояла мертвая тишина.

— Я согласен.

Ощущая каждым дюймом тела, как скользит по мне взгляд Снейпа, оценивая и взвешивая мои слова, я молча пережидал продолжения его речи.

— Ты говорил еще об одном аспекте лечения, Северус.

Я настороженно прислушался. Что еще предстоит перенести в погоне за простым желанием видеть солнце над своей головой?

— Зелье необходимо принимать ежедневно в течение пяти дней. Действия хватит еще на две недели. Потом необходимо повторять.

В наступившей вновь тишине мне показалось, что взгляды обоих мужчин вновь устремлены на меня.

— Я же сказал — я согласен, — несколько раздраженно повторил я. Если они ждут, что я струшу…

— Я не об этом, Поттер.

Что еще он имеет в виду?

— При таком курсе мне необходимо находится рядом с вами эти пять дней. Если учесть, что мне нужна лаборатория и некоторые дополнительные ингридиенты, проводить процесс лечения целесообразно в условиях Хогвартса.

— Ты останешься в школе, Северус? — обманчиво мягким тоном осведомился Дамблдор.

Мне стало не по себе. Я вновь подумал о том, какое влияние имел на человека в черном этот добрый и с виду абсолютно мягкий человек. Мне вспомнились их разговоры обо мне, о моей миссии в этой жизни, о требовании выполнить вместо Драко поручение Темного лорда, адресованное Дамблдором этому сухощавому человеку с абсолютно бесстрастным лицом. То, что я знал о них двоих, о приказах и просьбах, которые от приказов ничем не отличались, было только вершиной айсберга. Мне внезапно стало до одури противно. Сколько раз же милый старичок в очках-половинках принуждал этого молчаливого и замкнутого человека в черном, в какие планы и тайные замыслы посвящал его, втягивая в собственные авантюры, для этого человека зачастую равнозначные смерти и вечному презрению со стороны всего магического мира? Как много я не знаю? Как много ему приходилось терпеть и выполнять? Тошнота подступила к горлу удушливым комком. Снейп. Сколько было в твоих воспоминаниях сжатой в кулак собственной воли, сколько было подавленных личных желаний! Мне захотелось кричать, кричать в лицо этому рождественскому дедушке с седой бородой. Даже после просмотренных воспоминаний Снейпа, где мне было открыто действительное отношение Дамблдора к моей миссии в этой жизни, мне не было так невыносимо противно.

— Ты сказал, что тебе предложили работу в частной лаборатории? Во Франции, если я правильно понял? С хорошим жалованием и домом?

Снейп молчал. Впервые за все семь лет мне хотелось схватить его за руку и увести прочь от этого человека, подальше от пронизывающего взгляда голубых глаз, из-под этого ига, которое едва ли отличалось от ига другого его хозяина.

— Да, директор.

Во мне медленно вскипала злость. Как он может так манипулировать людскими судьбами? Ласковый взгляд Дамблдора подобно снежной лавине подминал под себя все чужие желания и мечты, заставлял засунуть себе подальше в горло крик возмущения и разочарования.

— Северус…— начал он, но я неожиданно взорвался.

— Оставьте его, директор! Неужели вам мало того, что он сделал для вас? Неужели мало он терпел и подчинялся? Он заслужил это право — быть свободным! Не лишайте его права быть там и тем, кем и где он хочет быть! Он выжил, так дайте ему жить!

Воцарилась просто невероятная, умопомрачительная тишина. Совершенно изумленный своим собственным порывом, я замолчал, продолжая сжимать кулаки в порыве гнева.

— Гарри, но ты никогда не вылечишься…

Давно, а, быть может, никогда, я не слышал в голосе Дамблдора такой растерянности. Снейп молчал. Я ощущал на себе его пронизывающий взгляд, но он продолжал молчать.

— Я найду способ! Оставьте его. Не принуждайте его бросать то, что у него есть, ради меня. Он и так слишком много делал ради меня, ради вас. Я не хочу!

Продолжая гневно сжимать кулаки, я рванул прочь из кабинета, но в моем положении это оказалось плохим решением. Не знаю даже, за что именно я зацепился, но грохнулся на мраморный пол я со всего размаху, не успев даже как следует выбросить вперед руки.

В эйфории гнева тут же рывком сел и ощутил вокруг своего локтя тиски поддерживающих пальцев.

Прекрасно понимая, кто поспешил ко мне на помощь, я сбросил со своей руки прохладные пальцы, поднялся и насколько мог быстро вышел из кабинета.


Глава 7. Уговоры и обещания.

— Спасибо, что ты рядом все это время. Иначе мне зачастую было бы не с кем просто поговорить.

Я нашел на простыне руку Гермионы и сжал ее пальцы. Она в ответ сжала мои.

— Конечно, Гарри. Я с тобой. Для того и нужны друзья.

Я обнял себя руками крест-накрест и чуть наклонился вперед.

— Мне противно было слушать его, понимаешь? Я видел глаза Снейпа тогда, когда он этим своим последним усилием перенес меня в кабинет директора, чтобы отдать свои воспоминания. Он не был уверен, что выживет. Скорее, напротив. Знал, что у него катастрофически мало и шансов, и времени. Я ведь тогда, после думосбора, ощущал то же самое. Знаешь, может, это покажется бредом, но тогда я ощутил какую-то близость с ним. Я увидел, что меня ждет впереди. Увидел, что ни дороги назад, ни права шага в сторону у меня нет. Есть только один свет в конце тоннеля — победить олицетворение зла и уйти в небытие вместе с ним. У меня ведь не было тогда ни единой зацепки, чтобы дать себе надеяться. Я знал, на что иду, знал, к кому и куда иду. И после его воспоминаний я уже был уверен, что вернуться мне не суждено. Это кажется пафосным и геройским, когда говоришь об этом со стороны. Но тогда мне было до одурения страшно. Я боялся не боли, не сражения, даже не самой смерти. Это такое липкое и мерзкое понимание, что мир может спокойно продолжать жить дальше без тебя, что ты не стоишь ничего, и твоя жизнь сейчас погаснет, как зажегшая огонь и уже ненужная спичка.

Перед глазами плывет все, что ты не сделал, не успел, недолюбил, недострадал. Понимаешь, что не будет уже второго шанса прожить эти несколько минут, что тебе остались. Понимаешь, что то, что ты скажешь и сделаешь именно сейчас, запечатлеется в памяти других как последнее воспоминание о тебе. Ни пережить заново, ни переписать уже не выйдет. Все, что ты успел до этой черты, этого рубежа и есть твоя жизнь. Из всех твоих воспоминаний она уже сложилась, и ты стоишь сейчас на ее рубеже, на исходе.

— Я не могу даже представить это всерьез, Гарри. Это действительно страшно.

Я едва заметно кивнул.

— Когда я вынырнул из омута, в моих глазах стояла смерть. Я боялся взглянуть на Макгонагалл — мне казалось, что я оскверню дыханием тления человека, которому еще защищать и поднимать школу. Но я мог смотреть на него, я думал о том, что мне предстоит. И видел спокойные черты, закрытые глаза, видел маску смерти на его лице. Мне трудно это объяснить, но в тот момент он стал мне учителем больше, чем был все эти семь лет. Я увидел перед собой пример того, как идут к ней, как смотрят ей в лицо, как берут ее за руку без страха, не оборачиваясь назад и не раздумывая. Я не мог отвести взгляда от его лица, от спокойствия и уверенности, которые он источал. Мне уже не было страшно. Я увидел это действо перед своими глазами, и оно перестало меня пугать. Сильнее образа для меня не было. Я понял, что смерть — действительно еще не все, и не самое страшное. И я ушел оттуда, вооруженный совсем другим знанием. Он тогда прошел впереди меня по узкому бревнышку над пропастью в плотном тумане, обернулся и протянул мне руку. Чтобы я не боялся, чтобы я знал, куда мне идти. Он смог. Не в борьбе, не посреди боя, сознательно делая последний рывок ради моего вот этого понимания, видя лицо смерти перед собой. И я смогу. Я сознательно пойду и сделаю то, что мне суждено сделать. Я не слабее и не трусливее. Он смог — я смогу. И я пошел.

— Пошел и победил.

— Да. Заметь — он тоже ушел, чтобы вернуться. И выжить. Хотя ни он, ни я не рассчитывали на это и в самой малости. Путь был одинаков для нас обоих. Мы прошли его, не надеясь на чудо, не ожидая спасения и требуя помощи. Я долго думал обо всем этом. И сейчас, когда у него есть шанс если не начать все сначала, то хотя бы найти свое место в жизни, ради меня ему снова нужно бросать все, рушить свои планы и вновь подчиняться желаниям других. Он заслужил свою свободу, понимаешь? Я тоже заслужил свою, но у меня ничего не вышло. Видимо, я не был для этого приспособлен. Все, что держало меня в этом мире — миссия, которую я должен был исполнить, моя ноша и предназначение. Когда ее не стало, я превратился в пустышку. Я не был готов к миру, разгребая пепелище этой войны. Что делать в мирном, свободном мире Гарри Поттеру, я просто не знал. И потому этот мир не принял меня. Я не смог удержаться в нем. Потому что был слишком чужд ему. Он смог. Я верю, что он другой. Он гораздо сильнее и терпеливее меня. У него есть этот шанс. Ему не нужно было быть героем, и не нужно теперь превращаться в героя. Я, прошедший очень сходный с ним путь, сейчас искренне желаю ему быть собой, не зависеть от мнения других и от решений других. Ему нужно стать свободным. Может быть, за нас двоих.

— Не говори так! Зачем ты ставишь на себе крест в восемнадцать лет?

— Кто ставит на себе крест?

Джин. Джинни. Возмущение в ее голосе слышно с самых первых нот.

— Гарри, ты сошел с ума?

— Привет, Джинни! И я рад тебя видеть!

Она присела рядом, взяла мою руку в свою.

— Гарри Поттер, объясни мне, пожалуйста, по какому праву ты так распоряжаешься своей жизнью? Почему ты снова не слушаешь никого? Объясни мне это!

Я удивленно перевел невидящий взгляд в ее сторону.

— Что ты имеешь ввиду?

— Зачем ты прогнал Снейпа, Гарри?

Я устало вздохнул.

— И ты туда же!

— Я как раз говорила ему об этом! — тут же вмешалась Гермиона. — Гарри со своим этим глупым упрямством погубит себя! К чему сейчас быть таким упертым, когда дело касается жизни!

Джинни недовольно потрясла мою руку, явно пытаясь до меня достучаться.

— Гарри, нельзя так! Мы все ненавидели Снейпа в школе, никто и после школы его не полюбил. Но сейчас он — твоя единственная надежда! Наша надежда, Гарри!

Я опустил голову и поджал губы.

— Гарри, ты хочешь жениться на мне? Ты хочешь семью, детей? Скажи мне, пожалуйста!

Я молчал. Почему я правда всегда думаю о себе? Это даже не мой шанс, это шанс Джинни получить нормального мужа вместо этого слепого урода в шрамах.

— Прости, Джин. Да, я опять думаю только своим эгоизмом. Он у меня, наверно, вместо мозга.

— Гарри…

— Ты достойна нормального мужа, зрячего и пусть с моей далеко не сказочной, но все же обыкновенной внешностью. Я не могу лишать тебя этого! — я сжал ее руку. — Прости. Я уже говорил тебе, что не имею права быть с тобой, встать рядом с тобой под венец вот таким слепым инвалидом с обожженным лицом! Сейчас же мы оба будем знать, что я мог сделать что-то для улучшения собственного состояния, и не сделал этого, и это будет еще хуже!

Она на миг упустила мою руку из своей.

— Гарри, ты думаешь, что я хоть бы на мгновение задумалась, останься ты таким навсегда? Я ведь тебя люблю, вот здесь тебя самого, — она приложила руку к моей груди.

Я положил свою ладонь на ее пальцы, сжал и закрыл глаза.

— Я знаю, Джинни. Но ты достойна нормального мужа. Понимаешь? Выйти замуж в семнадцать за слепого…

Он закрыла мне рот ладонью.

— Гарри Поттер, прекрати сейчас же! Слышишь?

Я тяжело вздохнул.

— Правда, Гарри. Сейчас не место и не время упрямствовать зря.

— Да я ведь не упрямлюсь… Мне просто обидно. За себя, за него… Мы все заслужили покой. Мы выжили, мы живем дальше. Это наш мир. И он должен быть справедливым!

— Гарри, обещай, что мы сейчас же пойдем к Снейпу, и ты скажешь ему, что согласен!

Я мотнул головой.

— Сейчас?..

— Да, Гарри. Он уедет, понимаешь? Потом искать его будет нереально!

— У него работа во Франции! Я все ему ломаю!

— Он ведь может вернуться туда позже, Гарри. Или найти другую. От этого не зависит его жизнь! А твоя зависит от твоего выздоровления!

Опять это. Мы все просто привыкли к тому, что есть люди, которые раз за разом обязаны ради нас пожертвовать всем. И Снейп среди этих людей на первом месте. Мы даже не пытаемся разорвать этот круг.

— Гарри…— я услышал едва сдерживаемые слезы Джинни. Ее голос предательски дрожал.

Все. Хватит. Ты сейчас запихнешь свою хваленую гриффиндорскую гордость в свою гриффиндорскую задницу и пойдешь к Снейпу! Будет надо — попросишь, и не раз! Это не только твоя жизнь. Нельзя упускать этот шанс! В конце концов, Снейп сам явился сюда, сам предложил свою помощь! Хочет помогать? Так чего я буду отказываться? Мне жениться, черт возьми! Джинни не заслужила такого отношения!

Я сжал руку девушки в своей.

— Я пойду к нему. Не плачь. У тебя будет нормальный муж, с которым не страшно появиться на людях!

— Гарри, перестань…

Несмотря ни на что, я чувствовал огромное облегчение в ее тихом вздохе. Ей всего семнадцать. Ее Гарри должен быть самым лучшим на земле! И он, дементор меня целуй, сделает все для этого!

— Я сам.

— Гарри, я знаю, что тебе неловко идти к нему. Мы пойдем с тобой. Что здесь такого?

— Нет.

— Тогда пойду только я. Хорошо? Все же я твоя будущая жена. Не так ли? — Джин уверенно взяла меня под руку.

Мне ничего не оставалось, как позволить ей провести меня в подземелья. Джин я не мог отказать, даже если это меня задевало.

— А ты уверен, что он в подземельях, Гарри?

— Не знаю. А где ему еще быть?

Мы прошли вдоль каменных холодных стен до класса Зельеварения и остановились.

— Я загляну в кабинет. Подожди меня тут.

Я не успел открыть рта, как Джин, быстро постучавшись, открыла дверь и исчезла за ней.

Оставшись в прохладном коридоре один, я задумался о словах, которые мне надо было сказать ему. Как назло, ничего более умного, чем "Мы с Джинни хотим пожениться" в голову не приходило. Да, хорошее объяснение причины, по которой ему стоит бросить все.

— Поттер, что вы делаете в подземельях?

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь на голос. Он. Сверлит меня взглядом, который я чувствую кожей.

— Решили вспомнить школьные годы? Прогуляться в неположенном месте в неположенное время?

Рядом скрипнула дверь, и я услышал голос Джин.

— Тут его нет.

— Я искал вас, профессор, — тут же поспешил объяснить я, пока она не обозвала его носатым уродом, еще не видя из-за колонны.

— А, Гарри. Вы уже встретились…

Джин, не место тебе здесь. Чувствую, как вся ее веселость и хорошее настроение улетучивается, стоит взглянуть на его кислое выражение лица.

— Мисс Уизли, — я будто вижу, как он полушутливо склоняет голову. Все четко видится в моей голове, построенное на интонациях и колебаниях воздуха вокруг.

— Здравствуйте, профессор.

— Я давно уже не ваш профессор, — недовольно вставляет он, и я принимаю решение. Джин не должна быть здесь. Просто не должна.

Я оборачиваюсь к ней и очень тихо прошу оставить меня с ним одного. Она сопротивляется, но все же уступает мне.

— Я подожду тебя в холле, Гарри.

— Хорошо, Джин.

Она медленно бредет назад, и мы остаемся вдвоем со Снейпом в узком коридоре подземелий.

Он молчит, и я понимаю, что должен заговорить первым.

— Я искал вас.

— Позвольте спросить — зачем? — он отвечает так быстро, что я понимаю — сейчас будет нелегко.

— Ваше предложение…

— Мое предложение? Я думал, что оно должно было быть вашим. Мне все равно, Поттер. А вот вы, я так думаю, заинтересованы больше меня.

— Но ведь это вы предложили помощь…

— Я сказал вам, что именно и как именно я могу сделать. Навязываться вам я не собирался.

Вот гад. Хочешь, чтобы тебя просили?

— Да, — коротко и уверенно произношу я, — я заинтересован в вашем предложении и нуждаюсь в вашей помощи.

Джинни. Сейчас стоит думать только о ней и нашей будущей свадьбе. Пусть этот мерзкий упрямец будет одной из сложностей, которые придется преодолеть ради счастья.

По шуршанию одежды я понимаю, что он складывает руки на груди.

— Что ж так, мистер Поттер? Мне кажется, в последнюю нашу встречу вы были уверены в обратном.

— Я достаточно хорошо осознаю ситуацию, чтобы понять, что у меня нет другого выбора.

— И давно вы стали ее хорошо осознавать? С тех пор, как ваша невеста расплакалась у вас на плече?

Я вскипаю. И кто запретит мне после этого всего звать его носатым ублюдком? Пытаюсь себя сдерживать.

— Моя невеста заслужила лучшего, чем это, — я неопределенно взмахиваю рукой перед своим лицом.

— Значит, я ваша последняя надежда? В противном случае вы просто останетесь без невесты, Поттер?

Откровенная насмешка в голосе. Он даже не язвит. Он открыто насмехается.

— Вам-то какое дело до этого? — еще одна попытка не сказать гораздо больше. Поттер, терпи. Ты на другое не рассчитывал.

Он только хмыкает в ответ, резко разворачивается, и я ощущаю, как край его мантии скользит по моим ногам.

— Вот в этом и вся соль отношений, Поттер. Вы сделаете то, что выжмут из вас слезами, — глубокомысленно произносит он, удаляясь прочь от меня по коридору.

Ну, все!

Я делаю несколько шагов следом, и говорю ему в спину достаточно спокойно, хорошо зная, что он услышит:

— Потому вы до сих пор не женаты?

Он тормозит. Я слышу, как резко замирают его шаги, отдаваясь эхом в тишине коридора.

Разворачивается. Идет назад.

Я поднимаю подбородок и жду его приближения молча.

Подошел. Стоит прямо напротив. Кажется, стоит мне протянуть руку, и я коснусь сюртука на его груди.

Проходит пара секунд. Еще пара. Еще.

— Скажем так, это не было основной причиной. Если вам настолько интересно, Поттер.

Вновь разворот, стук каблуков, исчезает за поворотом. Я стою. Хочется, как в любимых тупых мультфильмах Дадли, демонстративно вытереть ладонью пот со лба.

Ну что ж, Поттер. А ля гер ком а ля гер. Резко выдыхаю в сторону и отправляюсь следом за ним по коридору.


Глава 8. Снейп.

— Я не могу весь день проводить в Хогвартсе. Но если мы с вами идем на этот эксперимент, вы должны иметь постоянную связь со мной. Поэтому я буду по возможности находится либо в кабинете Зельеварения, либо в комнатах, прилегающих к нему. В течение дня вы или кто-либо другой по вашей просьбе сможете найти меня здесь. Так как сейчас время зимних каникул и школа почти пуста, не думаю, что с передвижением по коридорам у вас будут проблемы.

Я вошел следом за ним в кабинет Зельеварения, сверяя расположение предметов, которых я касался вокруг себя, с запомнившимся мне по урокам.

— Каждый день, ровно в двенадцать, вы должны быть здесь. Получить свою дозу лекарства, прийти в себя и отправиться обратно. Это понятно?

Я недовольно сжал губы.

— Что именно представляет из себя зелье, которое мне предстоит принимать?

Шаги стихли. Он обернулся, и я вновь ощутил на себе тяжелый взгляд.

— Поттер, — в его голосе звучало столько снисходительности, что меня передернуло, — можно подумать, вы знаете хотя бы основные лекарственные и магические растения даже из "Расширенного курса Зельеварения"! Не говоря уже о большем. Что вам дадут названия компонентов? Вы способны воспринимать и трактовать названия на латыни из трех-четырех слов?

Я сцепил зубы и мысленно бил себя по губам. Молчи, Поттер, молчи. Не стоит устраивать перепалку, еще не начав лечение.

— Хорошо. Скажите хотя бы одно — зелье опасно?

— Хм.

Он явно собирался разразиться столь же пламенной тирадой по поводу моего знания зелий, но почему-то промолчал.

— Оно смертельно, Поттер.

Я ощутил, как на лбу выступает испарина.

— Что?

— То, что слышали. Зелье, вернее, его основной компонент — смертельный яд. Только его безукоризненно правильное использование в связке с другими компонентами может дать тот временный эффект, который я вам предлагал.

— Но если зелье настолько опасно…

Он бросил на стол книгу, и стеклянные колбы жалобно зазвенели.

— Медицина полна ядов, Поттер. Даже в невинных косточках плодов содержится синильная кислота.

Он едва слышно коротко рассмеялся, и я сжал руку в кулак. Он просто обожает наводить страх на учеников, знаю. Но я-то школу уже закончил. Никак не наиграетесь, профессор?

— Хорошо, — что мне было еще сказать ему? По правде говоря, сознание того, что мне предстоит травиться ядом, как-то очень мало меня трогало.

— Что хорошего, Поттер?

Началось.

— Вам нравится то, что придется в течение нескольких дней принимать смертельный яд? Вы уверены в моей абсолютной компетентности? Вы настолько доверяете мне? Или у вас просто нет другого выбора?

Я молчал. Снова сжал кулаки и невольно поднял подбородок.

Вдруг его голос зазвучал над самым моим ухом, и я даже не успел отпрянуть от неожиданности.

— Вы настолько уверены во мне, Поттер? Я не ошибусь в дозировке и не допущу ни малейшей ошибки?

Словно загипнотизированный шипением мне в ухо, я не двигался с места и не раскрывал рта. И когда шепот еще более приблизился, по моему телу пробежали мурашки. Теперь он едва не касался губами моего уха.

— А если я ошибусь, Поттер? Вы не представляете, насколько мизерна грань между лекарством и ядом именно с этим веществом…

Я тихонько кашлянул, прочищая горло. Этому ублюдку просто нравится производимый эффект. Но зачем же так кружить вокруг меня, как ворон над добычей?

— Да. Я уверен в вас.

Достаточно громко, достаточно уверенно, с гордо поднятой головой. Можешь играть в свои игры, сколько влезет. Я уже это проходил.

— Прекрасно, Поттер.

Убедился, что не действует? Тогда почему все так же, почти в самое мое ухо? Мне внезапно вспомнился Арагог, перебирающий надо мной огромными лапами. Вот уж прототип так прототип! Мне даже стало на миг смешно.

Легкое фыркание, наконец-то отодвинулся, ушел вглубь комнаты. Терпеть не могу, когда он так близко. Такое впечатление, что вокруг вросшей в пол фигуры в этом наслоении черного на черное спиральным вихрями кружит сбивающая с ног магия. Тяжело даже стоять рядом, не говоря уже о том, чтобы выдерживать близость его лица с пронзающим взглядом черных глаз.

Я ощущал такое зачастую и от Дамблдора, но там сила была совсем другая. Сейчас, воспринимая окружающее меня пространство как набор ощущений, звуков и запахов, я бы сказал, что сила Дамблдора поднимала на невидимый пьедестал. Пускай под перекрещивающиеся лучи заклятий, но вверх, к обозрению всего с высоты, к возможности в ответ бить сверху.

Сила Снейпа скорее напоминала заточение в темной нише, когда перед тобой нависает дементор, и у тебя есть только бешеная, невыразимая ярость для того, чтобы прорваться наружу.

— Итак, мистер Поттер, лечение длится пять дней. Не больше и не меньше. Я не буду вам этого повторять. Одного раза достаточно — нарушенная процедура приема зелья дает не только обратный эффект, причем весьма отягощенный, но и медленную погибель тому, кто бросает курс, не закончив. Это понятно?

— Да.

— Надеюсь. Все. Можете быть свободны. Сегодня я подготовлю ингридиенты, завтра с утра начну варить зелье. К двенадцати оно будет готово. Я буду ждать вас здесь. И в ваших интересах не опаздывать — выстаивание раствора в котле более десяти минут губительно для зелья. Надеюсь все же на вашу рассудительность, Поттер.

— Я понял, — вопросы задавать уже просто не хотелось. И так впечатление было не из приятных.

— Что вы стоите? Я больше не задерживаю вас.

Как ни странно, но уходить мне не хотелось. Нет, я мечтал поскорее вернуться к Джинни, но только выяснив для себя раз и навсегда все.

— Професс…

— Сколько можно повторять, Поттер? Я не преподаю больше года, вы больше года — не ученик. К чему это обращение?

— Тогда как мне звать вас?

— Как хотите, так и зовите!

— Я привык звать вас профессором!

— Зовите хоть дементором!

Я недовольно сжал губы. Для откровенного вопроса, который я хотел задать, почва минутной перебранкой была подготовлена как нельзя лучше. Почему мы просто не можем разговаривать, как все нормальные люди?

— Скажите. Если можете, правду…

Он обернулся и я опять поймал на себе его взгляд.

— Я не знаю, Поттер. Гарантии я дать вам не могу. Но, насколько позволяют мне судить мои знания и опыт, эксперимент должен быть удачным. Вы будете видеть.

— Спасибо. Но я не об этом…

— А о чем тогда? Вас что-то волнует больше, чем ваше здоровье?

Он замолчал, явно ожидая от меня ответа.

— Возможно.

— Что же вас так волнует?

Я закусил губу и пару мгновений собирался с мыслями.

— Вы отклоните предложение работы во Франции?

Он ответил не сразу. В течение пары секунд я уже ждал, что он сейчас разразится гневной тирадой, пошлет меня подальше, крикнет, что это не мое дело, и чтобы я вообще убирался со своими идиотскими вопросами. Но в ответ прозвучало одно короткое:

— Да.

Я опустил голову. Когда из него не летела во все стороны его язвительность, когда он не сыпал направо и налево насмешками, я вновь ощущал то странное единение с ним, о котором говорил Гермионе. Какое-то понимание, что ли. Несмотря ни на что.

— Вы снова делаете то, что хотят другие, — я неловко сложил пальцы в замок, опустив голову. С ним это было особенно тяжело — делать вид, что ты все в этой жизни понимаешь.

— Вас ждет ваша невеста, Поттер. Не заставляйте женщину нервничать.

Я тяжело вздохнул и развернулся к двери. Джин действительно уже нетерпеливо прохаживалась по коридору.


Глава 9. Зелье. День первый.

В холле часы пробили двенадцать. Я дождался, пока мой провожатый скрылся за поворотом, и постучал.

Дверь открылась почти мгновенно, и я ощутил на себе одновременно его оценивающий взгляд и пахнувший из комнаты запах травы и готовящихся зелий.

— Входите, Поттер.

Звук шагов по каменному полу — он отошел, пропуская меня. Но руки не протянул и не предложил проводить меня внутрь лаборатории. Я снова мысленно представил знакомое мне помещение и смело направился вперед.

— Кресло повернуто боком к столу. В самом торце прямо перед вами. Присядьте. Мне необходимо добавить в зелье еще пару компонентов. Это делать нужно уже незадолго до употребления.

Я замедлил движение недалеко от стола, протянул вперед руку и нащупал стул.

Снейп чем-то шуршал у стола в дальнем конце комнаты, постукивал в котле стеклянной палочкой и звенел чашами медных весов. Я прислушивался к звукам и запахам, ощущая себя словно на приеме у стоматолога, когда бряцание металлических инструментов о поднос вызывает ужас от предстоящего действа. Вцепившись руками в подлокотники, ждал, когда он даст команду начинать, и чувствовал, как в груди бешено колотится о ребра сердце.

Сбоку раздались приближающиеся шаги, и моего колена коснулась ткань его мантии. Я поднял голову и замер.

— Повязку нужно будет снять.

Я, не смея шевелиться, пережидал, пока он осторожно снимал с моей головы повязку, разматывая кругами бинт, и молчал.

Ощущение забытой свободы на лице против обыкновения не обрадовало. Я пытался представить зрелище, открывшееся его глазам, и понимал, что мои щеки уже заливаются румянцем неловкости.

Лицо, покрытое безобразными шрамами, лишенные всякого выражения глаза. Наверняка мой вид может вызвать только чувство неприязни и отвращения. Не желая быть объектом презрения, я отвернул голову в сторону и закрыл глаза.

Он не сказал ни слова, но спустя секунду я ощутил мягкое прикосновение пальцев к своей щеке. Мою голову развернули в исходное положение, и я оказался лицом к лицу с ним. Под подбородок мне лег его согнутый указательный палец, большой замер чуть ниже губ, и меня осторожно заставили поднять голову вверх.

Ожидая, когда он с отвращением уберет руку, я напрягся, сжимая подлокотники кресла.

В следующее мгновение от неожиданности я вздрогнул и замер, вдавившись затылком в высокую спинку кресла — по моему лицу быстро, ловко заскользили кончики пальцев, изучая каждый дюйм пораженной плоти.

Я просто окаменел, ощущая, как мягкими движениями он изучает мою кожу, каждый шрам. Резонно предполагая, что мне будут глубоко неприятны прикосновения этого человека, как всегда был неприятен он сам, я почти зажмурился, пережидая его исследовательский интерес к моей персоне, но ничего особенно для себя неприемлемого не ощутил. Нет, прикосновения к увечной коже не были приятны, местами это было даже болезненно, но, к своему удивлению, отвращения к его касаниям я не испытал. Пахло от его рук каким-то спиртовым настоем и чем-то вроде мяты. Я перестал жмуриться, и, когда пальцы уже медленно ощупывали с легким надавливанием веки, даже расслабился. Руки медленно изучали дюйм за дюймом всю мою кожу на лице, прошлись по коротко остриженным волосам и спустились на шею.

Я заерзал на стуле, ощущая его руки в достаточно интимных, нагретых рубашкой местах — на задней поверхности шеи, сбоку, чуть выше ключиц. Он на мгновение замер, чуть отстранился и я услышал низкий глубокий голос над своей головой.

— Не двигайтесь, Поттер.

Пытаясь переводить невидящий взгляд, я молчал, не различая даже его силуэта во тьме, окружающей меня.

— Поражения кожных покровов не только внешние. Задеты мышцы лица и шеи. Это серьезнее.

По движению воздуха вокруг себя я понял, что он нагнулся еще ниже, и, когда кончики пальцев коснулись моей шеи в вырезе рубашки, снова зашевелился на стуле, отодвигаясь вглубь сидения, насколько мог.

Голос зазвучал снова, на этот раз резче и грубее, появились нотки раздражения.

— Вы можете не двигаться? Мне нужно исследовать мышцы вашей шеи, а может, и груди.

Он коснулся края воротника моей рубашки.

— На данный момент я исполняю роль вашего колдомедика, Поттер. Если вам настолько неприятны мои касания, расстегните верхние пуговицы своей рубашки сами, будьте так любезны.

Пронизанный холодом и едва ли не презрением голос, которым произносились эти слова, заставил меня напряженно двинуть головой в сторону. Ну что я, в самом деле, как ребенок? Ему не отвратительно прикасаться к изувеченной, опаленной коже, мне же так противны прикосновения рук обычного ученого! Ведь он не делает со мной ничего, что было бы болезненно, его руки явно нагреты над пламенем камина — я помню, какие он обычно прохладные. Он здесь ради тебя, Поттер. Будь добр, хотя бы не шарахайся, как от прокаженного, от человека, который из-за твоей вспыльчивости оставил надежду на лучшую жизнь и карьеру.

Я мог сделать это сам, мне не составило бы труда расстегнуть несколько пуговиц. Но повисшее в воздухе напряжение после его слов дало мне четкое ощущение того, что сделай я это принципиально самостоятельно, я нанесу ему обиду, соглашусь с тем, что продолжаю ненавидеть его просто так, из упрямства, ни за что, и любые его прикосновения мне исключительно противны.

Я нарочито высоко поднял подбородок и раскинул руки в стороны, растопырив пальцы. Делай, что считаешь нужным. Я не имею права оскорблять тебя ни за что.

Он понял и сам расстегнул на моей рубашке несколько пуговиц. Я терпеливо пережидал, пока он осторожно, дюйм за дюймом изучал кожу вокруг ключиц, несколько раз поворачивая мою голову то вправо, то влево, то поднимая вверх, и прощупывая напрягающиеся при этом мышцы.

— Не застегивайтесь. Мне нужно будет повторить осмотр после приема зелья. Его действие на такие кожные повреждения мне неизвестно. Я хочу поверить, будет ли оно эффективно не только для восстановления зрения, но и тканей, пораженных тем же заклятием.

Я коротко кивнул. Вот видишь, Поттер. Ничего с тобой не случится, если ты просто отключишь свою предвзятую неприязнь и сделаешь то, чего от тебя ждут.

Коснувшись рукой кожи в том месте, где шрам зудел после прикосновения, я вздрогнул, когда он вдруг взял мою руку в свою, но тут же понял, что это сделано было только для того, чтобы вложить в мои пальцы ножку достаточно увесистого бокала.

— Держите бокал крепко. Он довольно тяжел. Будьте осторожны.

Я сжал ножку бокала, боясь подумать о том, что именно в моих руках, и какую боль мне предстоит испытать.

— Вам нужно выпить это. Мне помочь вам?

Я вскинул на него взгляд своих невидящих глаз, будто мог рассмотреть его лицо. Тяжело сглотнул и, преодолевая сухость в горле, проговорил:

— Я сам.

Он явно смотрел на меня, стоя в паре шагов слева, я ощущал его взгляд так четко, словно он оставлял полосы на моем теле.

Легкое фыркание заставило меня удивленно повернуть к нему лицо.

— Это не обещанное зелье, Поттер. Это обычное восстанавливающее. После принятия лечебного зелья я вряд ли волью его в вас. Так что лучше до.

Я поднес бокал к лицу и осторожно принюхался. Пахло чем-то успокаивающе — приятным. Восстанавливающее. Конечно.

Пригубил жидкость, сделал несколько глотков. Обычный травяной вкус. Допил все до капли, и он осторожно забрал из моей руки бокал.

Голос, прозвучавший так близко, отдавал легкой насмешкой, но за ней явно ощущалась простая снисходительность. Я удивленно поднял ресницы и прислушался к незнакомым нотам.

— Вы думаете, я бы вот так просто сунул вам в руки зелье, которое причинит вам невыносимую боль, Поттер? Побойтесь бога, я не законченный садист.

Я едва заметно улыбнулся. Улыбка была корявой и кривой, но шутку от Снейпа мне приходилось слышать едва ли не в первый раз.

Он отошел к дальнему краю стола, поставил бокал и некоторое время возился со склянками, не обращая на меня внимания.

Я задумался о своем, и, когда с того края комнаты до меня донеслись его слова, сердце так неожиданно подпрыгнуло и забилось в груди, что я едва не закашлялся.

— Зелье готово.

Он чем-то еще звенел, я услышал звук переливаемой в стакан жидкости, потом его шаги.

Не зная, стоит ли мне встать и приблизиться к нему либо же остаться сидеть, я не шевелился, когда он подошел ближе. Уже ставшие более прохладными пальцы коснулись моей руки. Я позволил ему взять мою руку в свою и поднялся на ноги.

— Вы готовы, Поттер?

Понимая, что голос вряд ли будет подвластен мне сейчас, я только коротко кивнул.

Он потянул меня за собой, и я сделал несколько шагов вглубь лаборатории. Короткими движениями он управлял мной, а я повиновался, не издавая ни звука.

На миг положил другую руку мне на плечо, поставил меня прямо перед собой и вложил мне в руку еще достаточно теплый высокий стеклянный стакан.

— Слушайте меня очень внимательно, Поттер.

Я кивнул, отмечая про себя неуместную мысль о том, что он продолжает все так же держать мою руку в своей.

— Когда я скажу, вы поднесете стакан с зельем к губам, и медленно, очень медленно, сделаете один глоток. Не делая паузы, следом — еще один. Медленно, но не прерываясь, понимаете меня?

Я ощутил, как он сжал в своих мои пальцы, и осторожно кивнул.

— Один за другим вы сделаете столько глотков, сколько будет нужно, чтобы полностью осушить стакан. Потом, — слушайте меня внимательно, — как только вы допьете последний глоток, вы бросите стакан в сторону. Не под ноги себе, постарайтесь запомнить это. В сторону.

Я понимал, что тошнота, которая накрывает меня волна за волной, может легко заставить меня попрощаться с содержимым желудка раньше, чем второе зелье попадет в него, но я мужественно кивал в ответ, и пытался вслушиваться в его слова сквозь наваливающуюся на уши ватную тишину.

— Положите левую руку на мое предплечье, обхватите его рукой, как вам будет удобно.

Я протянул руку, и он тут же подставил под нее свою. Едва понимая, что делаю, я мягко охватил его руку почти у самого локтя.

— Начинайте, — ровным и удивительно спокойным голосом приказал он.

Я поднес руку со стаканом к губам, отбрасывая от себя глупые мысли о том, что стою едва ли не в объятиях Снейпа, держа его под руку, как Джинни на прогулке.

Коснулся края стакана пересохшими губами. Пахло чем-то удивительно похожим на лесные ягоды. Я невольно втянул в себя запах, едва шевеля носом. Наклонил стакан к губам и сделал глоток. Теплая, на вкус приятная и почти сладкая жидкость потекла в желудок. Не прерываясь, глотнул еще. Еще глоток, еще. Жидкость пилась легко, и я уже подумал о том, правильно ли он сварил зелье, когда в области живота внезапно ощутимо, но не очень болезненно кольнуло. Я сделал еще два глотка, и опустил стакан. Тут же тело свело судорогой, я невольно согнулся, краем сознания понимая, что он резким ударом ладони выбил из моей руки стакан, и тот разлетелся в куски где-то на каменном полу.

Спазм повторился, и Снейп вдруг резко рванул меня к себе. Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но тут все тело пробило такой невероятной волной боли, что я только изумленно раскрыл рот в немом крике, с силой сжимая его предплечье левой рукой.

И тут началось такое, что я просто не в состоянии был описать. Боль понеслась отовсюду. Меня выворачивало наизнанку, выкручивало каждый сустав и тянуло каждую мышцу. Я попытался оттолкнуть его, но он только сильнее прижал меня к себе. Ощущая под своей полурасстегнутой рубашкой ткань его мантии, я то пытался влепиться в теплое тело под собой, вжаться в него, ощутить хотя бы минутное успокоение от все нарастающей боли, то оттолкнуть его изо всех сил и справиться с этим самостоятельно. Живот резало так, будто мне вспарывали внутренности ножом, и на задворках сознания пронеслась мысль о том, что меня сейчас просто вырвет, прежде чем я внезапно ощутил на своих губах чужие горячие губы, приоткрывающие мои в жестоком, властном поцелуе.

Я отталкивал его, царапал ногтями его мантию и выворачивался из его объятий. Мне хотелось влепить ему пощечину, закричать от негодования — как может он приставать ко мне, когда меня сейчас просто разорвет напополам от неимоверной боли?! Я вырывался так сильно, как мог, не понимая, что именно вращает мое тело — мои попытки вырваться или сумасшедшие спазмы, прорывающие мое тело алыми бороздами невыносимой боли. Мне было до одурения страшно, обидно, что он так предает меня в тот момент, когда я нахожусь на грани смерти, и я попытался кричать. Он накрывал мой рот своим, ловил мои губы и прижимал меня к себе с такой силой, что я ощущал все свои кости как одну ноющую рану.

Я не мог кричать и глотал слезы обиды в своем пронзаемом спазмами полубреду, сходя с ума от того, что он ничего не понимает, от того, что он пользуется моей беспомощностью и не может видеть, что творится со мной, как мне больно, не понимает, что я просто не вынесу этой боли, я умру сейчас! Неужели он не понимает этого?!

И в тот момент, когда я понял, что это конец, что я больше просто физически не выдержу, боль усилилась, мою голову залило молочным туманом, я закричал… и провалился в это белое непрозрачное марево.


Глава 10. Первые результаты.

— Фух, Гарри, наконец ты пришел в себя! — теплая рука скользнула по моему лбу, прошлась по волосам.

Я с трудом открыл глаза. Здесь Гермиона. И Джинни. Хотя я их не вижу.

— Мы так беспокоились за тебя! Ты пролежал вот так, не приходя в себя, несколько часов. То ли спал, то ли потерял сознание.

Я попробовал сесть, но они обе мгновенно уложили меня обратно.

— Тебе не стоит вставать! Как ты себя чувствуешь?

Я попробовал пошевелиться и тут же застонал.

— Что такое, Гарри? У тебя что-то болит?

Я попытался выжать из себя улыбку.

— У меня… все болит…

— Еще бы! Бедный!

Руки Джинни, я узнаю ее прикосновения в своей темноте. Ловлю ее руку и прижимаюсь губами.

— Сегодня все еще пятница? Сколько сейчас времени?

— Почти шесть вечера.

Я тихо охнул. Я отправился в лабораторию в двенадцать… Лаборатория. Внезапно, словно волной застигнутого судорогой пловца, меня накрыло воспоминаниями. Лаборатория. Боль. Невыносимо. Я кричу. Снейп.

Дальше вспоминать просто не хотелось.

— Как ты это выдержал, Гарри?

Я невольно обернулся на голос.

— Выдержал что?

— Ну… это лечение…

Я все же попытался сесть. Боль во всем теле была такая, будто по мне целую ночь топталось стадо кентавров. Выкручивало каждую косточку и тянуло каждую мышцу.

— Мммм…

— Тебе не стало лучше после него, так ведь? Еще рано говорить о результате, конечно. Профессор Снейп сказал…

— Ты уже знаешь, что он жив, Гермиона?

— Конечно! Вся школа знает! По крайне мере те, кто сейчас здесь.

Я тихо застонал.

— Он ведь никому не показывался…

— Ну, ты ведь знаешь, что такое секрет в Хогвартсе…

— Знаю…

Джинни поправила одеяло вокруг моих ног.

— Я ведь сейчас в своей комнате? В госпитале?

— Конечно.

— Как я пришел сюда?

Девушки бросали друг на друга косые взгляды. Я понял это по тишине, которая повисла между нами троими.

— Профессор Снейп принес тебя…

Я опустил голову и закрыл глаза ладонью.

— Что он говорил?

— Ничего не говорил. Я спросила у него, как ты, но он так на меня зыркнул, что я не рискнула больше что-то говорить. Он не так давно ушел.

— Не так давно? Значит, я недавно здесь?

— Нет, ты здесь часа четыре.

— Но ты говоришь — он недавно ушел… Он что, сидел здесь после того, как принес меня?

Опять повисшая тишина. Меня начинало это раздражать.

— Да, Гарри. Он положил тебя сюда, долго изучал твои шрамы на лице, на шее, приподнимал веки, светил маленьким таким фонариком тебе в глаза…

— Ты была тут?

— Он прогнал нас. Обеих. Я поглядывала из-за ширмы. Но потом он меня застукал и выгнал вон. — Джинни тихо засмеялась.

Почему-то мне было совсем не смешно. Воспоминания этого полудня не давали мне покоя. Ощущение чего-то липкого, грязного не отпускало, заставляя внутренности болезненно сжиматься. Я знал, в чем причина, но не хотел говорить об этом даже с самим собой.

— Может, ты поспишь, Гарри?

Я мотнул, было, головой, но тут же передумал. Спать не хотелось абсолютно, а вот побыть одному — более чем. Кивнул и для пущей убедительности изобразил зевок.

— Да, пожалуй. Выжат, как лимон. Надо отдохнуть.

Девушки пожелали мне хорошо выспаться и вскоре исчезли за дверью моей комнаты. Я же остался лежать на спине, делая вид, что смотрю в потолок. Разницы все равно не было никакой.

Сколько прошло времени, не знаю. Столько мыслей носилось в голове, что, казалось, мне просто не вынести их противоречия друг с другом.

— Он спит, профессор…

Только когда за ширмой раздались шаги, я понял, что говорили обо мне. Но закрыть глаза и принять позу спящего уже не успел.

Шаги. Я научился различать их уже давно. Не просто узнавать человека, а и представлять траекторию его движения, приблизительные жесты.

Он.

Внутри все стянулось, как дернутый за внутреннюю нитку клубок пряжи.

Что ему еще нужно от меня?

Молчит. Ни слова, ни приветствия.

Подошел. Мои глаза открыты. Да, я не сплю.

Кончики пальцев коснулись моего лба. Я резко дернул головой и вытащил руки из-под подушки.

— Зачем вы пришли?

В ответ — молчание.

Обошел вокруг кровати, посмотрел и поставил обратно какие-то бутылочки на тумбочке рядом. Тихонько звякнуло стекло.

Я взвился и резко сел в кровати, морщась от боли во всем теле.

— Зачем вы пришли сюда?! — если он сейчас не ответит, клянусь Мерлином, я запущу в него наугад любой вещью с тумбочки.

— Мне нужно ваше разрешение на посещение комнат в школе, Поттер?

Бессильная ярость рвала меня на части. Мне хотелось задушить его собственными руками. Я уже представил свою траекторию движения — как вскакиваю, бросаюсь на него, нахожу горло…

— Вы различаете более светлое пятно в той стороне, где находится окно, Поттер?

Я его даже не слышал. Рука сама скользила по краю кровати. Где-то рядом лежала книга. Я вовремя пришел в себя, и сбросил ее на пол. Успокойся.

Что? Окно?

Я повернул голову влево. Окно?

Застыл. Повернул голову вправо. Снова влево. Вправо. Мерлин, я различаю границу света! Очень, очень смутно, но где именно окно я могу сказать с четкостью! Мерлин!

— Как я понял, различаете.

Я повернул голову на голос и что есть мочи всматривался в темноту перед собой, щурясь от напряжения.

— Нет, Поттер! Не делайте этого! Никакого напряжения глаз! Вы сведете на нет весь эффект!

Даже если бы он меня сейчас ударил, это не возымело бы такого действия, как простые слова, произнесенные им с хорошо улавливаемым волнением.

Я закрыл глаза и прижал к лицу ладони. Нет-нет, я буду делать все, что нужно!

— Значит, эффект все же есть. Хотя на кожных покровах это никак не отразилось…

— Зачем? — я поджал к животу колени и уткнулся в лежащие на них руки.

Он молчал. Прошел к окну, сделал разворот, я слышал, как скользнула по полу за ним мантия.

— Поттер, вы невнимательны. Это могло стоить вам больших проблем.

Теперь молчал я.

— Я сказал вам отбросить стакан. Как можно дальше. В сторону. Вы же держали его в руке до последнего.

Что мне надо было сказать ему? Что мне было невыносимо больно? Ярость против него сдулась, как попавший в куст шиповника надувной шар. Я видел грань света и темноты, а это говорило о многом. И я бы даже внимал его словам с благоговейным трепетом, надеясь на выздоровление, если бы не врожденное упрямство и какая-то старая накопившаяся злость.

— Я отвел руку.

Все, что я мог сказать. Я не нападаю, но и не особо оправдываюсь.

— Я просил вас отбросить, а не держать на расстоянии. Если бы сильный спазм застал вас в таком положении, вы раздавили бы стакан в руке. А контролировать глубину проникновения осколков вашу ладонь мне, извините, некогда было. Пришлось бы извлекать их пинцетом и сращивать кожу. К чему еще эти проблемы?

Я тяжело сглотнул. Как обычно — сухая, официальная речь, продуманные действия, никакого лишнего риска. В этом весь Снейп. Слаженно и четко.

Он прошелся по комнате, не глядя на меня, не говоря ни слова. Я знал, что не могу промолчать, но любые слова казались бредом, будучи произнесенными вслух.

— Тогда зачем вы сами создаете их?

Новый порыв злости, накатившей, едва стоило мне вспомнить разочарование и гнев, вызванные его предательством, придал мне сил. Я решил бить его же оружием — едкостью.

Он остановился, перевел на меня внимательный взгляд и сухо проговорил:

— Что я создаю, мистер Поттер?

— Проблемы. Зачем вы сделали это?

Он несколько мгновений молчал, разглядывая меня.

— Что именно вы имеете в виду?

Я поднял голову и перевел невидящий взгляд туда, где должно было быть его лицо. По моим расчетам, он поймает это взгляд на себе, и создастся иллюзия того, что я смотрю на него в упор.

— Вы знаете, что я имею в виду!

Он не двигался, не отходил прочь, не менял позы. Любое появление смущения или неудобства с его стороны сказало бы мне о том, что ему так же неловко. Но он не шевелился.

— Поттер, вы когда-нибудь видели тело, содрогаемое спазмами? Настолько сильными, что они могут привести к вывихам суставов, к удушению собственным языком, к перелому шейного отдела позвоночника от резкого и внезапного откидывания головы? Вы осознаете, что, приняв зелье, почти сразу стали давиться рвотными спазмами, потому что ваш желудок сжало в лепешку?

Я вновь тяжело сглотнул. Он хочет сказать, что я мог удавиться собственным языком?

— Если бы ваш рот не был приоткрыт хотя бы немного, риск того, что вы подавились бы собственной рвотой, был один к пяти. Западение языка при бессознательном состоянии и непрекращающихся судорогах — явление тоже не редкое. Мои кости сегодня ноют не меньше, чем ваши, — он все более распалялся, едва заметно повышая голос, — потому что все мои силы ушли на то, чтобы контролировать ваше тело. Вы не помните того, что, почти потеряв сознание, вывернули шею так далеко, что я слышал хруст шейных позвонков?

Меня начинало знобить от нервного напряжения, которое я испытывал с каждой минутой все сильнее. Он хочет сказать, что я вчера едва не свернул себе шею?

— Если вам нужно это объяснять, Поттер, я объясню. Не сделай я вчера с вами того, что мне пришлось делать, последствия были бы весьма печальны. Если вам станет от этого легче, мои руки были заняты сдерживанием ваших судорог, и я не мог предотвратить удушение иным способом, кроме того, который я избрал. И если вам настолько противны мои действия, я приму меры завтра же. Любой предмет, который вы не сможете перекусить силой сжимаемых челюстей, с успехом заменит мою помощь. К тому же, во избежание вашего близкого контакта со мной я могу использовать Petrificus Totalus как обездвиживающее средство для вас. Не ручаюсь, что при этом перекрывающее действие зелья не вызовет разрывов связок и вывихов суставов, но с ними можно будет справиться позже с помощью обычной исцеляющей магии.

Я ощущал, как мои глаза округляются и челюсть медленно тянет вниз. О чем он говорит? Мерлин великий, находиться в обездвиженном состоянии, когда мое тело будет терзать невыносимая болевая судорога? От одной мысли об этом меня неимоверно затошнило, и я едва сдержал крупную дрожь по всему телу.

Он быстро прошел мимо, огибая кровать.

— Я советовал бы вам поспать, Поттер. Восстанавливающее будет делать свою работу, если вы избегните активной деятельности этим вечером. Не забывайте о том, что процедуру необходимо повторять в течение пяти дней. В противном случае последствия могут быть действительно фатальны. Принимаемое зелье — разновидность сильного яда, который имеет обратное действие при нарушении системы приема. Спокойной ночи, мистер Поттер.

Я слушал, как затихали за дверью его негромкие шаги, и сжимал в кулаке простыню, терзаясь от смеси гнева, потрясения, боли и стыда.


* * *
Спать. Конечно, отдыхать стоило. Но я прекрасно знал, что заснуть попросту не смогу. Столько мыслей в моей голове роилось только после победы, когда улеглась волна отчаяния, засохли на могилах свежие цветы и наросла тонкая кожа на чуть стянутых ранах наших потерь. Мир строился заново. Я не мог сказать, почему именно и что вселило в меня такую уверенность, но ощущение прилива свежей крови не проходило с тех пор, как я впервые услышал его голос под сводами старой школы. И дело было даже не в нем самом, а в каком-то непонятном для меня чувстве искупления. Будто с его появлением что-то простилось мне из того, что висело на моей шее со дня победы. Я не мог вернуть погибших в семьи, восстановить утраченное, но эту свою внутреннюю дыру я внезапно закрыл, а ведь именно этой заплаты не хватало мне тогда для успокоения собственной совести. Но одновременно возникли и другие чувства. Чувства тянущихся за мной из прошлого хвостов, чувства продолжения некого сражения за место под солнцем.

Он вновь прочно занял свое место в моей жизни. Сейчас место было совсем не таким, как раньше, но о том, что он мой учитель, хоть и бывший, забыть мне все же не удавалось.

Сейчас появилась хотя бы призрачная надежда на то, что все же какое-то спокойствие в моей жизни будет. Сегодня я увидел слабый, но реальный сдвиг к лучшему, забрезжил рассвет в моем кромешном аду темноты и безысходности. Мне было ужасно стыдно, но я даже мало связывал этот рассвет именно с его работой. Как будто это было само собой разумеющимся — он пришел, положил на алтарь моего благополучия все, как делал это всегда, не требуя ничего взамен. Если честно, я привык к этому за много лет.

Мои мысли потекли в другую сторону, и я вновь задумался о нем. Ощущает ли он что-то вообще? Разочарование, боль, горечь? Что не дает ему спать по ночам? Какие мысли роятся в мозгу? Чего он на самом деле хочет для самого себя?

Внезапно появившаяся в голове интересная мысль увлекла меня надолго — а что бы в Зеркале увидел Снейп? Мою мать? Себя уверенным, обеспеченным, имеющим собственное дело, владельцем частной лаборатории пусть где-нибудь в том же Париже? Что составляет его тайное желание? И почему, спрашиваю себя в две тысячи триста шестьдесят седьмой раз, я увидел тогда в Зеркале именно его? Почему смотрел на него с таким признанием и… я боялся сам себе сказать это, но тогда в моих глазах была именно нежность. Что означало это невозможное для нас чувство? Что я увидел тогда? И почему именно так? Неужели я просто увидел свое будущее — то, что я буду благодарен ему за собственное спасение? Я просто терялся в обилии мыслей, одна мешала другой, все вместе противоречили третьей. Я уже не знал, что мне думать. Стоит все же положиться на волю случая и плыть по течению. Слишком много изменилось в моей жизни за последнее время, слишком большим количеством потерь получено нынешнее хрупкое полуспокойствие, чтобы рушить все снова. Я закрыл глаза и почти мгновенно забылся тяжелым сном.


Глава 11. День второй.

Утро я провел с Джинни. Было как-то до удивления спокойно просто держать ее за руку, разговаривать о своем, о нашем личном. Сейчас я мог хотя бы оправдывать себя тем, что еще неделя-другая, и я не буду дарить любимой девушке вот этого Василиска, которым сейчас стал — слепое разъяренное чудовище.

Мы строили планы на будущее, предполагая, как быстро будет продвигаться мое лечение, как много нам еще предстоит сделать, мечтали о собственном доме и крылечке в завитках плюща, когда в комнату вошла мадам Помфри.

— Как вы себя чувствуете сегодня, Гарри?

— Спасибо, Поппи. Неплохо.

Вот один из аспектов взросления. Мне позволено называть грубоватую, но предельно внимательную женщину просто по имени. Я приветливо улыбнулся ей.

Она на мгновение остановилась у кровати, и по движению Джинни в ту сторону я понял, что колдомедик пришла не просто так. Джин явно ждала от нее новостей.

— Гарри, профессор Снейп просил передать тебе, что в двенадцать он ждет тебя в лаборатории.

Меня почему-то дернуло. Сейчас, увлеченный собственными делами, наедине со своей девушкой, я пытался хотя бы на время выкинуть из головы мысли о хмуром слизеринце, о необходимости закончить курс, о предстоящих муках. Комок неприятных и почти болезненных воспоминаний навалился разом, будто и не было перерыва между вчерашним пережитым адом и предстоящим сегодняшним.

Я спросил время и с удовольствием отметил, что в моем распоряжении еще час.


* * *
— Нет, Джинни. Только до арки, ведущей в подземлья. Не дальше. Я же не полный инвалид. И я знаю Хогвартс, как свои пять пальцев.

— Ну ладно, ладно.

Мы спустились на первый этаж, и я обнял ее напоследок.

— Иди. Передай привет всем своим!

— Обязательно.

Я нащупал рукой край каменной арки, ведущей из центрального холла в подземелья, и помахал рукой невидимой фигурке девушки позади себя.

Нет, сюда ты больше не пойдешь со мной. Этого я допустить не могу. Каким бы это бредом мне ни казалось, вчерашний инцидент со Снейпом будто бы разделил меня надвое. Одна часть принадлежала Джинни, помнила запах ее волос и вкус ее губ, другая принадлежала Снейпу, и …помнила то же самое…

Меня передергивало, даже когда я просто думал об этом, не то чтобы воспринимать этот свой бред всерьез. Но люди сейчас и вправду для меня существовали голосом, запахом и прикосновениями. Я стал многое замечать, не видя лица человека, не поддаваясь на провокацию мимики и жестов. Запахи и звуки говорили мне многое, заменяя мир зрительный зачастую более основательно, чем я воспринимал его, скользя взглядом по лицам и предметам. Гермиона со своими книгами была права.

Прохлада подземелий, едва ощутимый ветерок, доносившийся откуда-то снизу. Я дошел до нужной двери и понял руку, чтобы постучать. Но дверь открылась сама.

— Что же ваша невеста бросила вас посреди дороги, Поттер?

Мне хотелось скривиться и с кислой миной произнести в ответ такое же ласковое "а вам до всего есть дело?" , но я сдержался.

— Ей нечего делать здесь. К тому же я не беспомощен.

В ответ донеслось насмешливое фырканье, которое я решил оставить без внимания. Прошел на свое место у стола и, ощупал рукой спинку стула, присел, ровно и натянуто держа спину.

— Впечатление от зелья будет каждый раз одинаковым? — спросил я в никуда, не слыша его шагов в комнате.

Он не ответил.

Сбоку что-то зазвенело, послышалось легкое хлюпание жидкости, принимающей очередной компонент зелья. Он кашлянул и сделал несколько шагов ко мне.

На колени мне лег достаточно ощутимый на вес предмет. Я протянул руку и сжал в пальцах что-то, похожее на пестик.

— Что это?

— То, что я обещал вам.

Я сдвинул брови. Он хочет сказать, что мне предстоит вцепиться зубами в эту палку, чтобы не задохнуться и не подавиться рвущимся наружу содержанием моего желудка?

Я медленно повертел пестик в руках.

— Вас не устраивает мой выбор? Я могу предоставить для вас любой другой выбранный вами предмет.

Я чуть заметно скривился.

— Мне все равно.

Ты думаешь, что я испугаюсь или начну просить тебя поискать что-то более подходящее? Не дождешься! Пусть будет пестик. Хоть клык дракона, лишь бы я вышел от тебя сегодня, различая контуры предметов в своей темноте!

— Зелье готово.

Уже? Ох. Вчера у меня была хотя бы пара минут на то, чтобы восстановить ритм сердца после прогулки по лестницам и закоулкам каменных коридоров. Как бы я не храбрился, риск споткнуться и влипнуть носом в каменный пол никто не отменял.

— Вам нужно время подготовиться, Поттер?

Я резко встал, сжимая в руке пестик.

— Ничего мне не нужно!

Он смерил меня оценивающим взглядом, и я кожей ощутил, как пробежала по мне волна его насмешливой снисходительности.

— Тогда Petrificus Totalus?

А вот это уже было серьезно. Я приоткрыл и вновь сомкнул губы.

— Нет? Я сделаю, как вы скажете, Поттер.

Я замешкался с ответом. С одной стороны, мне было противно согласиться с тем, что он все же может диктовать свои условия, с другой сама мысль о том, что случится с моим телом, выбери я этот путь, пугала до дрожи.

Я молчал, когда он подошел ближе, и взял меня за руку.

— Не теряйте остатки разума, Поттер. Я ценю ваше геройство и терпение, но сейчас не тот момент, когда эксперименты над самим собой оправданы. У меня еще три свидания с вами на этой неделе, и я не желаю тратить время еще и на то, чтобы сращивать ткани и вправлять вывихи.

Ну что ж. По крайней мере, я не сказал "нет".

Он провел меня на середину комнаты и вручил бокал с восстанавливающим.

— Оно помогает мне? — я сунул нос в бокал, будто пытаясь на нюх определить степень его влияния на поднятие моего болевого порога. Он хмыкнул.

— Я мог бы предложить вам попробовать без него, но тут уж эксперименты не рискнул бы ставить даже я.

Я вздохнул и залпом опрокинул содержимое бокала в себя. По телу разлилось приятное тепло.

— Я готов.

Нихрена я не готов. Но если рассуждать так, то и не буду. Я протянул вперед левую руку, и он тут же подставил под нее свою.

Правая стиснула поднесенный мне еще теплый стакан. Запах ягод. Я буду шарахаться от него, как дементор от Патронуса, когда это все закончится.

Поднося стакан к губам, невольно сжал его руку. Один глоток, второй, третий. Не дожидаясь приближения спазма, отбросил стакан в сторону, и мою руку тут же прижали локтем к своему боку, толкая меня к себе. Во рту появился плотный эбонит пестика, я сжал челюсти. Вдохнул запах полыни, исходивший от его мантии… и карусель боли и спазма закружилась снова.

Видимо, я каждый раз буду поражаться тому, как можно выносить это. В моем теле взрывались костры невероятной боли, отдаваясь синими языками пламени в мозгу. Я помню только, как падал в пропасть, по кусочкам, разорванный на мелкие части, разрозненный и заходящийся неистовым криком. Потом все исчезло.


* * *
— Пришли в себя, Поттер?

Я приподнял ресницы, попытался пошевелиться. Тело пронзила сумасшедшая боль, я застонал и попытался расслабиться. Под щекой что-то теплое согревало и успокаивало.

— Нет, лучше не двигайтесь. Говорить и глотать сейчас вы тоже не сможете.

Я сглотнул и тут же застонал снова. Распухшие губы, невероятно ноющий и огнем горящий язык.

— Предвижу ваши вопросы. Поэтому объясню заранее. Пестик в зубах вы все же не удержали. А потому сильно прикусили себе язык. И не только. Губы так же пострадали.

Пытаюсь сконцентрироваться на каком-то неприятном ощущении влаги на щеке. Понимаю, что из уголка рта капает слюна. Пытаюсь сглотнуть. Тщетно. Кривлюсь от боли.

— Я же сказал. Не пробуйте говорить и глотать. Потерпите еще немного. Я не рискнул насильно разжимать ваши челюсти. Пара минут, и я залечу ваши повреждения. Не двигайтесь.

Уже более отчетливо ощущаю тепло под своей щекой. Судя по всему, это его нога. Если это так, то неслабые у него мышцы бедра — при моих попытках шевелиться они напрягаются под моей щекой. От глупой мысли пытаюсь улыбнуться, но жалкая гримаса приводит к очередному стону.

— Когда же вы будете хоть что-то слушать? — устало бормочет он.

Мое тело явно полулежит на ковре, голова — на его ноге. В какой позе он сам, я сказать не могу.

Я хотел уже возмутиться тем, что он не дает мне подняться, как вдруг по телу пробежала крупная дрожь, и сведенный спазмом желудок подвело.

Судорога, заставляющая меня мелко дрожать, еще одна. Я закрыл глаза от боли. Не столько внутренней, сколько моральной. Стоило так старательно изображать из себя героя, чтобы сейчас лежать у него на коленях, грозя украсить содержимым и так пустого желудка поверхность ковра?

— Вставайте.

Он осторожно подхватил меня под руки и приподнял.

Тело выкручивало, я попытался стать на ноги, но ноги подкосились тут же, и я рухнул прямо на него, не успев удержаться.

Каково же было мое изумление, когда Снейп не только не отпихнул от себя этот измазанный слюной, не держащийся на ногах полутруп, но и мягко привлек меня к себе. Я сделал движение, чтобы выпрямиться, и стать таки ровно, но вновь потерпел поражение и только ткнулся носом в его плечо. Такого мне ощущать не приходилось. Тело не слушалось приказов мозга абсолютно. Я словно был тряпичной куклой, у которой ноги волочатся сами по себе, руки висят плетьми, а глаза застыли в одной точке.

— Потерпи. Еще несколько минут, и все пройдет. Дай своим мышцам обрести тонус. Не двигайся.

Я не знал точно, какие именно ощущения вызывает во мне этот глубокий низкий голос над самым моим ухом, и чего мне хочется больше — оттолкнуть его и быстро покинуть комнату, чтобы никогда не возвращаться, или и дальше стоять вот так, впервые за этот год ощущая успокоение и надежность остановившейся минуты.

Он обратился ко мне на "ты". Я отметил это, когда прозвучавшие слова достучались-таки до моего затуманенного сознания. Значит, я все же выгляжу слишком жалко. И он меня жалеет.

Я снова толкнулся назад. Но он даже не заметил этого. Я же удивленно приподнял брови, осознав, наконец, что приятные ощущения на моей спине — это поглаживания его руки. Он меня успокаивал. Снейп меня успокаивал. Все настолько плохо?

— Ты не ощущаешь боли в сердце, Гарри? У тебя просто сумасшедший пульс.

Гарри?? Я вскинул голову, попытался рассмотреть его лицо в своей мгле… и замер…

Размытые очертания головы прямо передо мной. Я не видел ни лица, ни волос, но контур фигуры был явно темнее всего остального пространства позади него.

— Что такое? Замечаешь улучшения?

Я едва заметно кивнул.

Попытался снова отлепиться от него, приподняться. Руки немели, словно я лежал на них, подвернув под себя, всю ночь. Попробовал сжать пальцы на его предплечье, чтобы дать себе опору, но рука не удержала вес тела, запястье подвернулось, и я вновь упал ему на грудь.

— Да постой же ты… — несмотря на слова, в голосе звучали только горечь и волнение.

Меня внезапно резко дернуло, словно тяжелым всхлипом после плача. Я изумленно охнул, когда теплая ладонь легла мне на висок, поворачивая мою голову так, чтобы я щекой лег ему на грудь. Я не был в состоянии сопротивляться.

Сколько мы так стояли, я не знаю. Когда мои глаза открылись снова, я уже лежал на своей подушке, наволочку и плотность которой узнал бы, наверное, из тысячи.

Приподнялся. Коснулся кончиками пальцев губ, пошевелил языком. Немного тянуло кожу, но ни боли, ни неприятных ощущений уже не было.

— Профессор? — осторожно позвал я в уже чуть менее непроглядную, но еще непонятную мне действительность.

— Гарри! Ты живой! Слава Основателям!

Джинни. Схватила меня за руку, прижимает ее к губам. Я ощутил с другой стороны касание пальцев Гермионы к своей щеке.

— Мы так боялись за тебя!

— Почему? — легкая растерянная улыбка на моих губах.

— Ну, ты ведь не приходишь сам. Снейп приносит тебя сюда каждый раз на руках. Сегодня я ждала твоего возвращения здесь. А когда ты появился, просто испугалась твоего вида.

— Испугалась? — я протянул руку и коснулся щеки едва улавливаемой фигуры, чьи контуры выделялись на фоне белой ширмы.

Джин схватила меня за руку.

— Гарри, ты меня видишь? Ты видишь меня?

— Только силуэт, очень размыто. Только контуры фигуры.

Она прижала мою руку к губам, и я ощутил на своей коже горячие капли.

— Джин, ну что ты? Не надо плакать! Все ведь хорошо!

Она старательно закивала, не отпуская моей руки. Я нашел взглядом второй контур головы слева и протянул руку. Гермиона сжала ее в прохладных пальцах.

— Так чем я так напугал вас?

— Ты в крови был. Кровь шла из носа. И губы были в запекшейся крови. Весь просто изранен.

Я нахмурился. Вот уж не думал, что им придется видеть все это.

— Почему он сам не привел меня в порядок? Зачем заставил вас видеть все это?

Гермиона укоризненно наклонила голову.

— Гарри, не осуждай его. Он сам едва живым ушел отсюда. Попросил мадам Помфри залечить твои губы и язык и попытался вернуться в лабораторию. Но…

— Что?

— Он почти упал на пороге, Гарри. Видимо, это ужасно тяжело и для него. С нами был Рон. Он успел подхватить его, прежде чем тот упал.

— Снейп упал? — почему-то у меня внезапно кольнуло сердце, стало так тоскливо, так страшно, будто комната резко наполнилась дементорами. Я даже ощутил привычный холодок.

— Не совсем. Рон подхватил его, но тот оттолкнул его руки, немного постоял у стены и ушел. Мы предлагали проводить его, но он даже не взглянул на нас. Мне кажется, он нас даже не услышал.

Я тяжело вздохнул.

— Нужно посмотреть, как он. Я схожу к нему.

Девушки сразу же налетели на меня, как две разъяренные птицы. Мне было категорически запрещено вставать, шевелиться, да и вообще лучше — поменьше разговаривать.

— Мы по очереди ходили в подземелья, все трое. Но он никому не открыл.

Я нахмурился еще сильнее.

— Гермиона, может ему совсем плохо?

— Гарри, ну мы бы не оставили все так. Директор сама спускалась к нему. Ей он тоже не открыл, но ответил через дверь, что все нормально и ему нужно время, чтобы восстановить силы.

Я опустил голову и недовольно зашевелил губами. Ситуация мне совсем не нравилась.

Джинни гладила меня по руке и, как мне казалось, продолжала плакать.

— А вообще, Гарри, — Гермиона запнулась, подбирая слова, — тебе не стоит его ненавидеть.

— Я давно перестал это делать…

— И правильно. Знаешь, мне сегодня показалось, что он готов ради тебя на что угодно…

Я тяжело сглотнул.

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что несколько минут назад он возвращался сюда…

Джин удивленно втянула в себя воздух, не отрывая губы от моей ладони.

— Джинни сидела спиной и не видела. А я лицом к двери. Он открыл дверь, увидел нас всех здесь и закрыл ее снова. Такой белый, как стена… И взгляд такой…

На пару мгновений в комнате повисла напряженная тишина.

— А еще, Гарри, я видела в его волосах седые пряди. Когда он только вернулся в школу несколько дней назад, их не было…

Я набрал воздуха в грудь до изнеможения и долго выдыхал толчками. Мягко забрал у Джин свою руку и прикрыл глаза.

— Я посплю. Очень обессилел. Скажите мадам Помфри, что я отдохну, а потом попробую поесть.

Девушки закивали, расцеловали меня, посоветовали выспаться, и дверь за ними закрылась. Я остался один.

Закрыл глаза. Навязчивая мысль не давала мне покоя. Он там один. Конечно, он взрослый мужчина, он талантливый зельевар, и вообще неимоверно живучий сукин сын. Но все же.

Не он пил то зелье, но… Ко мне вот пришли трое, меня ни на минуту не оставляли одного…

Я с гневом откинул от себя одеяло. Покрутил головой. Как это было ни странно, с наступлением сумерек я различал очертания предметов даже лучше, чем днем.

Ну почему со мной нет отцовой мантии, когда она так нужна?

Приоткрыл дверь и высунул голову в общую комнату госпиталя. Насторожился, прислушиваясь к малейшим звукам. Тихо.

Постоял минуту, вслушиваясь в собственное дыхание и мерный стук часов в другом конце огромной комнаты.

Я ведь все рано не засну. Сделал шаг вперед. Еще один.

— Куда это вы собрались, мистер Поттер?

Дохлый пикси! Кто там еще?

Конечно, мадам Помфри. Кто еще может застать меня врасплох в больничном крыле?

Добрых полчаса ушло на то, чтобы уговорить ее разрешить мне спуститься в подземелья. Она не хотела и слушать ничего подобного, но, когда я пригрозил отказаться от еды на сутки, все же согласилась. Я принял условия — надеть теплую куртку и дать проводить себя до двери в лабораторию. Об отказе не могло быть и речи. Пришлось уступить хотя бы в этом. По крайней мере, все же я добился своего.

Было около семи вечера, когда я в сопровождении Поппи спустился более длинным, но не проходящим через всю школу путем в подземелья. Этому я был только рад — лишнее внимание праздношатающихся учеников мне явно было не нужно.

Я вновь, как обычно, дождался, пока шаги колдомедика стихнут за поворотом, и постучал. Тишина.

— Профессор Снейп…

Дверь тут же распахнулась, и я подавился глотком воздуха, от неожиданности жадно набранным в грудь. Прищурил глаза, но ожидаемого силуэта перед собой не увидел.

— Професcор…

— Гарри Поттер, сэр…

Эльф. Мерлин, где Снейп?

Я опустил невидящий взгляд на уровень пояса и озвучил свой вопрос вслух.

— Мистер Снейп в комнатах. Он спит. Мне не велено никого впускать к нему.

Я шагнул в комнату и на ощупь закрыл за собой дверь.

— Тогда зачем же ты впустил меня?

Чуть заметно улыбаясь и ожидая услышать нечто вроде того, что он не мог меня не впустить, "я же Гарри Поттер", как зачастую отвечали мне эльфы, я слегка опешил, когда в ответ прозвучало вполне убежденное:

— Вас велено пускать всегда!

Ну конечно! Еще бы Снейп запретил меня пускать! Мало ли, мне станет плохо, или я посреди ночи начну снова биться в судорогах! Я фыркнул себе под нос и прошел к камину, как нельзя вовремя зажженному в прохладных подземельях.

— Ты уверен, что профессор в порядке? — пытаясь отыскать невидящим взглядом где-то перед собой ушастого, спросил я.

— Да, сэр.

— Откуда ты можешь это знать?

Эльф, казалось, был удивлен постановкой вопроса, но все же ответил.

— Мистер Снейп вернулся не так давно из госпиталя и лег отдыхать. Почему с ним должно быть что-то не в порядке?

Мне хотелось дать ему подзатыльник и крикнуть в одно из больших оттопыренных ушей, что смотреть надо лучше, в каком состоянии человек в комнату заходит. Но я сдержался и только недовольно поджал губы.

— Хорошо. Ты можешь принести мне что-нибудь поесть?

Отправив мелкого за ужином, я присел на диван и пытался разгляеть языки пламени в камине. Не могу же я, в самом деле, заглянуть к нему в спальню? Да и если он не так давно пришел, значит, все же находится в терпимом состоянии.

Протянул руки к огню в камине и с удовольствием размял пальцы над приятным теплом.

Вернулся эльф с подносом еды, поставил на стол и недовольно устроился в кресле, свернувшись клубком. Я слышал, как он возится, поджимая коленки. Очевидно, я оторвал его от сна. Как-то я здесь сегодня ни к чему.

Ну что ж, хотя бы поужинал спокойно.

Уже вытирая рот салфеткой, от неожиданности чуть не запихал ее в рот. Нельзя же так возникать из ниоткуда!

— Какого дементора вы забыли здесь, Поттер?! — голос настолько сочится ядом, что меня передергивает.

Я встаю. В конце концов, я на его территории.

— Вам больше негде поужинать?

Как он умудряется шипеть с такой яростью, не переходя даже на чуть повышенные тона?

— Простите, сэр. Я зашел узнать, как вы чувствуете себя!

Он подлетел ко мне молнией, схватил за ворот рубашки и едва не поднял в воздух. Я не видел его лица, улавливая только контур нависшей надо мной фигуры, но мог представить, как его перекосило от злости.

— Как я себя чувствую? Через минуту буду чувствовать вполне сносно, когда впечатаю вас в стену в этой комнате! Что я говорил вам? Никакого напряжения и излишней активности! Отдых и восстановление сил! Какого черта, объясните мне на милость, вы разгуливаете в одиночку по коридорам в то время, когда должны были спать?

— Я пришел не сам! Меня проводили!

— Вы еще и мисс Уизли заставляете потакать вашим прихотям?

Я вцепился в его руку и с неимоверным трудом оторвал ее от своего воротника.

— Меня проводила мадам Помфри! И я всего лишь хотел удостовериться, что с вами все нормально!

— Половина Гриффиндора весь вечер ломилась в мою дверь, подняли на ноги директора! Скажите, Поттер, что я вам сделал, чтобы вы и ваши друзья не давали мне покоя весь вечер? Я едва смог заснуть!

— Простите их. Гермиона видела…

— Что она видела?

— Вам было плохо там, в госпитале…

— И вы решили досаждать мне своим вниманием весь вечер, чтобы мне резко похорошело?!

Я не выдержал. Развернулся на голос и, сжав кулаки до боли, проорал:

— О вас заботятся, черт возьми! Неужели вы такой бесчувственный, что не можете понять элементарного внимания! Мои друзья беспокоились! Вы остались здесь один! Если бы вам потребовалась помощь, об этом никто бы не знал!

— Мне не нужна ваша помощь! И не нужна ваша забота! Неужели это так трудно понять? Я хочу остаться один, выполнив свою работу!

Я на ощупь быстро нашел двери, и вылетел в коридор.

— О, Гарри! Я уже начала беспокоиться!

Черт. Помфри. Конечно, куда бы она ушла без меня!

— Добрый вечер, Северус!

Уже чуть не столкнувшись с колдоведьмой, я понял, что он вылетел в коридор вслед за мной.

— У вас все нормально? — по тому, как прозвучал ее голос в каменных стенах, я понял, что Поппи с удивлением переводит взгляд с меня на Снейпа и обратно.

— Да, Поппи. Спасибо. Мистер Поттер как раз направлялся обратно в госпиталь. Будьте так добры, доставьте его туда в целости и сохранности.

Сама вежливость и внимание! Я проигнорировал руку колдомедика и быстрыми шагами направился прочь из подземелий.


Глава 12. День третий.

На следующий день мы почти не разговаривали. Сегодня меня посетила семья Уизли чуть не всем составом. Я чувствовал оживление и радость в голосе Джинни. Что еще мне нужно было, чтобы пережить время до полудня? Джинни становилась все веселее день ото дня. Ее любимый гриффиндорский мальчик медленно, но уверенно шел на поправку, впереди маячила главная церемония в жизни каждой девушки. Я решил не накручивать себя попусту и воспринимать как лечение, так и самого Снейпа как нечто из мерзкого, но неизбежного ряда проблем.

— Добрый день, сэр.

Я открыл дверь лаборатории и вошел, принюхиваясь к незнакомым запахам.

— Кому как.

Ну, чего другого от него можно было и не ждать. И на том спасибо.

Прошел, сел в кресло у стола. Он приблизился. Молча, не произнося ни слова, расстегнул одну за другой пуговицы на моей рубашке и долго вертел мою шею так долго и небрежно, что я стал побаиваться, как бы он не свернул мне голову. Я терпел, иногда втягивая в себя воздух и кривясь от особо нежного его движения.

— Каким образом вы принимаете ванну, Поттер?

Вопрос застал меня врасплох. Застегивая после осмотра пуговицы, я на миг даже замер.

— Что?

— Как вы моетесь? Вам кто-то помогает? В душе вы один?

Я удивленно почесал подбородок и поднял брови.

— Один…

— Кто-то видит вас обнаженным, когда вы выходите из душа, переодеваетесь, что угодно?

— А кто может меня видеть?

— Не знаю. Мне все равно. Мадам Помфри, мисс Уизли, хоть портрет Дамблдора. Кто видел вас обнаженным последний раз?

Меня начало это раздражать. Какого дементора он ко мне пристал?

— Никто! Я не расхаживаю голым по школе!

Он поставил на стол какой-то предмет и отвернулся к нему. Мне показалось, что он листает страницы книги.

— Прекрасно. В таком случае раздевайтесь.

— Чтоооо? Зачем?

Он еще несколько мгновений листал книгу, будто не замечая даже моего изумления, потом развернулся и голос стал жестким.

— Вы же не ребенок, Поттер. Если я говорю — раздевайтесь, значит — раздевайтесь!

— Но зачем?

Мысль о том, что мне придется снять с себя одежду посреди кабинета перед этим явно сумасшедшим, меня отнюдь не радовала.

— Мне дольше объяснять вам. У меня нет на это времени.

Ну, конечно! Объяснять некогда, раздевать меня есть когда!

Я пожал плечами, и выдернул уже заправленную в брюки рубашку. Только привел все в порядок после его осмотра! Ему мало.

Когда последняя пуговица была расстегнута, он шагнул ко мне. Я расставил руки в стороны, как делал обычно, показывая свою полную отрешенность от процесса, но он быстро прижал их обратно к телу. Взял с двух сторон раскрытые половинки рубашки и медленно стянул ее с моих плеч. Я поежился. В кабинете все же было прохладно.

Несколькими движениями, не вынимая мои руки из рукавов, опустил ее до самого пояса брюк и оставил меня таким полусвязанным в собственной рубашке стоять посреди кабинета.

Короткие надавливающие прикосновения пальцев пробежались по груди. Я дернул плечами. Он приподнял мои руки в плену рубашечных пут, в нескольких местах коснулся боков. Я вздрагивал, когда его пальцы касались ребер, втягивал живот и недовольно поводил плечами.

Зашел мне за спину, вновь несколько коротких прикосновений к коже, в разных местах. Я ощущал, как по спине от холода, напряжения и его прикосновений бегут мурашки.

— Одевайтесь.

Я послушно потянул на себя рубашку. Медленно застегнул все пуговицы и поправил на запястьях манжеты.

— Есть что-то новое? — я все же не удержался от вопроса.

— Я буду периодически осматривать вас на предмет выявления сомнителных пятен, — его голос уже звучал из другого конца кабинета.

— Каких еще пятен? Это все? Больше мне раздеваться не нужно?

Он фыркнул.

— Ну, только если вы не страдаете эксгибиционизмом, Поттер. Нет, мне достаточно того, что я видел.

— Так о каких пятнах вы говорите? Синяки?

— Синяки, залеченные и полузалеченные, сбивают с толку. Но без них вы курс не закончите.

— А что вы искали на мне? Какие пятна?

Он остановился посреди кабинета. Несколько секунд молчал.

— Вы помните руку Дамблдора?

В прохладной комнате я резко ощутил, как меня обдало жаром.

— Вы хотите сказать…

Перед глазами поплыли сиреневые круги. Он что, планирует и меня отправить с Башни Астрономии? Мне грозит то же, что и Дамблдору?

— Я не хочу ничего сказать. Рука Дамблдора пострадала после влияния темной магии. Вы знаете это не хуже меня.

— Но при чем тут я?

— Зеркало — вещь не настолько безобидная, как вам кажется. Это не просто отражение красивых картинок. Ему сотни лет. И в нем, как и во многих древних магических предметах, скрыто не только доброе и светлое. Дамблдор ведь говорил вам, что многие, смотревшие в него подолгу, сходили с ума?

— Да…

— А энергия, которую выделяет человек, стоящий у Зеркала, им самим очень активно поглощается. Можно сказать, Зеркало питается высвобождаемыми наружу эмоциями людей, подходящих к нему. И это не всегда радость. Если человек, день за днем видящий в зеркале погибших родных, несбыточные мечты, страшные тайны, в итоге сходит с ума, зеркало тянет в себя и это. Понимаете о чем я?

— Откуда вы это знаете?

— Не забывайте, Поттер, что я вел не только Зельеварение в этой школе. Темная магия, предметы, напичканные ею, проявления темных сил. Одним словом то, что принято в Хогвартсе называть Защитой.

— И вы считаете, что вместе с проклятием Зеркала мне могло достаться в подарок и это?

— Будем считать, что я не исключаю такой возможности. Потому важно наблюдать за вашей кожей. Сейчас вы чаще, чем когда бы то ни было, подвергаетесь разрушающему воздействию со стороны. А значит — вдвойне уязвимы. Ваша кожа ежедневно получает порцию кровоподтеков, ушибов, и потому весьма склонна к новообразованиям гораздо в большей мере, чем всегда.

Меня замутило. Еще этого не хватало для счастья!

— И каковы мои шансы? Это реально?

— Я не могу сейчас ничего сказать. Мне нужно понаблюдать за вами какое-то время. Если эксперимент закончится удачно, возможно, нам удастся избежать этого.

— Возможно?

Он сделал несколько шагов в мою сторону.

— Поттер, я не Мерлин. И даже не Слизерин. В таких вещах я могу только предполагать.

Я опустил голову. Неужели все настолько плохо? Неужели, вынырнув из одного болота, я тут же попаду в другое? И вот из этой топи мне уже не выбраться. Если Дамблдор не смог…

— Зелье готово.

Я набрал воздуха в грудь. Выдох получился рваным, напряженным.

— Расслабьтесь. В таком напряженном состоянии лечение не поможет, — в протянутой ко мне руке был зажат кубок с восстанавливающим.

Я открыл было рот, но решил, что стоит промолчать. Он все знает не хуже меня.

Запах ягод, его рука под моей, раскаленные плети боли. Я приоткрыл губы, не в силах более сопротивляться крику, и последнее, что осталось в моей голове — благодарность за то, что его губы примкнули к моим, проникая в меня, впитывая мою боль.


* * *
С трудом, очень медленно, открываю глаза. Сознание уплывает куда-то, мысли разлетаются в голове, как игроки в квиддич после выпуска снитча. Не могу поймать ни одной.

Я лежу на спине. Все тело ломит от невыносимой боли. Поднимаю ресницы, смотрю вверх. Надо мной — перекрытия и балки хогвартских стен. Где-то высоко-высоко. Камни, дерево, лепнина у самого края стены, железный крюк с подвешенной чашей. Зеленоватое пламя магического огня. Я смотрю на все это, не ощущая ничего, без единой мысли в голове.

Правая рука затекла, я ее почти не ощущаю. Левая лежит на моей груди. Очень медленно затихает пульс, и я перестаю слышать только гудение крови в ушах. Откуда-то издалека доносится бой часов. Я осторожно облизываю губы. Кривлюсь. Вкус металла. Запах резаных обветренных яблок.

Осторожно смежаю веки снова. Проваливаюсь в поверхностный полусон едва ли на несколько минут.

Снова открываю глаза. В ресницах путаются какие-то радужные блики, похожие на детские мыльные пузыри. Руку колет мелкими иголочками. Я не могу ею пошевелить.

Крюк над головой. Большая металлическая чаша, отблеск зеленоватого света на стене. Я смотрю на нее долго. Очень долго. Не могу понять, почему.

Голову пробивает резкой вспышкой боли. Я снова кривлюсь, сжимаю зубы. Пережидаю. Снова открываю глаза.

Мерлин великий! Наконец до меня доходит…

Взгляд скользит по стенам…

Я готов дотянуться и расцеловать каждый камень в кладке надо мной, пустую запыленную бутыль на краю шкафа с книгами, этот металлический крюк в стене! Просто потому, что я их вижу!

Периодически на глаза набегает белесый туман, я долго моргаю, пугаясь, что все вернется снова, но уже через мгновение снова жадно оглядываюсь.

Не поворачивая головы, пытаюсь пошевелить пальцами правой руки. Они придавлены чем-то тяжелым, и рукой я двигать не могу. Но мне некогда смотреть на свою руку. Я счастливо, по-идиотски счастливо улыбаюсь во весь рот. Шрамы не дают моим губам нормально растянуться в улыбке, и я смеюсь только глазами. Смеюсь, моргая от застилающих глаза переливающихся цветами радуги слез. Смеюсь беззвучно, дрожа всем телом…

Понимаю, что это все же не сон. Опускаю взгляд вниз, вправо. Замечаю растрепанные черные пряди волос прямо у себя под боком. Чуть поворачиваюсь в ту сторону. Кажется, проходит вечность, прежде чем под все появляющимися перед моими глазами торчащими прядями я замечаю бледное лицо. Он. Шевелю пальцами и понимаю, что на них лежит.

Снейп. На полу возле дивана, на котором лежу я, щекой на моей ладони. Растрепавшиеся волосы закрывают лоб и нижнюю часть лица.

Я хочу вытащить свою руку, занемевшую до бесчувственности, но он даже не замечает моего движения.

Осторожно поворачиваюсь на бок. Сердце щемит болью. Он сидит прямо на каменном полу на пятках, левая рука лежит безвольно ладонью вверх на колене, кончики пальцев правой я вижу под его волосами, между моей ладонью и его щекой. Понимаю, что пальцы замерли на моем запястье, на месте пульса, и голова уже просто упала сверху на руку.

Смотрю на его лицо. Вижу его в первый раз. Неестественная бледность, серая дымка кругов под глазами, заострившийся кончик носа с почти плоской, чуть более широкой посредине спинкой, подрагивающие ресницы, мелкая сеточка морщин вокруг век с тонкими голубоватыми прожилками. Я не могу забрать свою руку. Я не могу нарушить его хрупкую уверенность в том, что все нормально. Я просто лежу и смотрю на него.

Почему-то так спокойно, почти уютно. Я не помню, когда последний раз было так. Ощущение того, что сейчас, потом, всегда, будет все хорошо, что будущее есть, и оно такое…

Уже не радостно, от ликования в текущем моменте, а мягко, легко, понимая и соглашаясь, улыбаюсь одними уголками губ, не сводя взгляда с его лица.

У меня, у нас всех все будет. Обязательно. Настоящее, будущее. Будет хорошее, теплое, как в кресле под клетчатым пледом с кучей яблок, как масло и мед на свежем кусочке хлеба, как запах дождя и роса на утренней траве. У нас все будет… Все закончилось. Именно сейчас я почему-то отпускаю опасность, войну, боль. Мне хорошо и я думаю о том, как будет хорошо и спокойно там, в жизни, дальше, в семье, которую я обрету, в моем доме.

Он шевелится, двигает затекшей шеей. Приподнимает голову. Я смотрю ему в лицо, и меня дергает от неприятного понимания — быть может, я слишком многого жду от жизни? На его губах — запекшаяся кровь. Я смотрю на подзатянувшиеся вместе со свернувшейся кровью ранки, и понимаю — это после моих зубов. Видимо, я поранил его, когда он пытался приоткрыть мой рот, может, даже разжать мои губы. Возможно, я даже сильно прикусил ему губу. Сейчас мне легко, мне не нужно шарахаться и контролировать себя. В душе поселилось спокойствие момента, когда все получается, когда понимаешь, что будет только лучше.

Он смотрит на меня внимательно, я вижу, как глаза постепенно теряют сонную растерянность, как строится камень за камнем кладка его невозмутимости, закрывающая его от меня. Но меня даже это сейчас не трогает. Я улыбаюсь так незаметно, почти одними глазами, протягиваю к нему руку и провожу большим пальцем по ссохшейся полоске бурой крови на его нижней губе.

Он не отталкивает мою руку, не шарахается от меня, просто молча смотрит мне в глаза. Я легонько опускаю ресницы на одно мгновение, и мягко улыбаюсь ему.

Вижу, как его взгляд перебегает от одного моего зрачка к другому, как он ловит скоординированность и направленность моего взгляда, как понимает, что я вижу его, вижу его лицо, уверенно и целенаправленно протягиваю руку к его губам. На миг мне становится до изумления тепло. Я протянул бы руки и обнял бы его за шею. Просто так. Потому, что мне хорошо, как не было очень-очень давно. Мир обрел краски и форму. Я снова живу полноценно. Я уже не обделенный жизнью инвалид на обочине жизни. Я снова тот самый Гарри Поттер.

Он отводит взгляд и встает, медленно и осторожно распрямляя затекшие ноги. Дыхание против воли вырывается из груди судорожными рывками. Я понимаю, что это вздох облегчения, и сейчас, зная, что я в безопасности, он вновь закроется своей непроницаемой ширмой.

Я изучаю его со спины с нескрываемым интересом. Он и впрямь изменился. Волосы сильно отросли, и он явно не занимался ими давно — пряди разной длины лежали на плечах чуть волнистыми космами, несколько седых побивалось сквозь черную материю нитями люрекса.

— Вам лучше отдохнуть хорошо этой ночью. Я увеличил дозу вещества, влияющего именно на восстановление зрения, и это дало незамедлительный эффект. Но большая концентрация этого вещества будет ощутимо влиять на вашу координацию и внимание. Потому я сейчас позову сюда Помфри, чтобы она проводила вас. И мой вам совет — выспитесь сегодня хорошо. Вам понадобятся силы.

— Но…

Я открываю рот, чтобы возразить, но он, не глядя на меня, не поворачиваясь ко мне лицом, перебивает мою только начавшуюся речь.

— Пожалуйста, не спорьте. Ни у вас, ни у меня сейчас нет на это сил. Просто сделайте то, что я говорю.

— Профессор, можно я просто останусь здесь?

Я смотрю на его чуть сутулую спину, прямо между лопаток, ожидая ответа. Сама мысль о том, что нужно сейчас вставать, куда-то идти, перебираться в другое место, где я буду спать, мне неприятна. Я не хочу куда-то идти. Я открыл глаза и увидел именно эту комнату, эти предметы. Я хочу смотреть в этот потолок, осознавать, что я снова вижу этот мир своими глазами…

— Нет. Вы должны отдохнуть для завтрашнего лечения. Здесь вам не место.

Я беззаботно и радостно улыбаюсь деревянным балкам над головой и почти не воспринимаю его слова. Мне хочется отмахнуться, как ребенку, исследующему лужу на предмет глубины и не слышащему предупреждение взрослого о простуде. Теперь все будет хорошо. Почему я не верил? Разве я мог остаться на всю жизнь слепым? Этого просто не могло быть! Это было временно, как наваждение. Я же не собирался быть слепым всегда. Это только на время, это было уже так давно, до того, как я уже вот столько счастливых минут изучаю стены.

— Профессор, мы пойдем завтра к Зеркалу с вами? Ведь я могу видеть! Одежду можно просто трансфигурировать, и мы можем попробовать…

— Нет.

Как он умеет поднять настроение! Просто обнадеживает каждым словом!

— Но почему? Разве не это было нашей целью?

Он оборачивается нарочито медленно, прокручиваясь вокруг себя на одном каблуке, и салютует мне зажатой в руке колбой.

— Курс, Поттер. Мы не закончили курс.

— Но мы же его закончим! Почему нельзя попробовать сейчас?

Я приподнимаюсь на диване, но вдруг резко уезжаю назад, на подушки спинки, и долго сосредоточенно моргаю.

— Я же сказал вам — ваша координация напрочь нарушена. Вы не сможете сейчас и пары минут простоять ровно!

— Но…

— Не искушайте судьбу, Поттер. Закончите курс и стойте перед зеркалом сколько вашей душе захочется!

Я понуро опустил голову. Но тут же радостная улыбка озарила мое лицо.

— Тогда я встречусь с Джинни! Она с ума сойдет от радости!

Он повторил свой трюк с разворотом, только теперь смотрел на меня, низко склонив голову к плечу. Не понять смысла жеста было невозможно — "Поттер-вы-непроходимый-идиот!"

— Я же сказал. Никакой активности. Сытная еда и сон. Сон, Поттер. Никаких амурных дел.

Нет, он все же способен вывести из себя каменную горгулью!

— Я хочу увидеть свою девушку! Я могу видеть! Я хочу видеть ее лицо!

Он вздохнул так тяжело, что мне показалось — сейчас вздох перейдет в стон разочарования.

— Для свиданий будет утро! Не сводите на нет все лечение!

Я поджал губы и нахмурился. Слова слетели с губ раньше, чем я успел осознать их смысл.

— Профессор, вы любили?

Он повернулся настолько медленно, что по моей спине пробежали мурашки и враз обдало холодом. Ледяной взгляд черных глаз, будто полная торчащих щепок свежеразрубленная доска, прошелся по мне сверху донизу. Я раздосадовано моргнул и опустил глаза.

— Простите…

Мы никогда не вспоминали тот день. То, что он отдал мне тогда, за мгновения от смерти, не обсуждалось, и даже намеком ни один из нас не упоминал об этом.

Сейчас я ощущал себя предателем, вторгшимся в личное чужое, во что-то настолько интимное, что на руках остался налет прошлого, словно пыльца с крыльев бабочки.

Не говоря ни слова, я медленно встаю на ноги, падаю назад, снова встаю. После нескольких попыток, наконец, удерживаю хрупкое равновесие. Делаю шаг в сторону выхода. Я пойду в госпиталь сам, даже если для этого мне придется идти всю ночь, держась за стены.

— Никакой самодеятельности, Поттер. Сейчас я вызову Помфри.

Он ставит на стол колбу, вытирает руки каким-то темным материалом. Я слышу слова, произнесенные им скорее самому себе под нос, однако достаточно громко для того, чтобы я услышал их.

-Что вы можете знать о любви? Девятнадцатилетний мальчишка.

Я вспыхиваю. Сколько он будет считать меня ребенком? Мои щеки покрыты щетиной, а я все еще мальчишка?

— Что из того, сколько мне? У меня есть девушка, и я люблю ее!

Он насмешливо разводит руками. На губах играет легкая улыбка.

— Да ради Мерлина!

Но мне мало этого. Я разозлен как давненько уже не был. За кого он меня принимает?

— Вы считаете, что в девятнадцать рано любить? Считаете, что я еще ребенок? Что мне рано заводить семью?

— Семья — не показатель умения любить.

Я невольно делаю шаг вперед, раскидываю руки в стороны для балансировки, и замираю, удерживая равновесие.

— А что же по-вашему показатель? Возраст? Опыт?

Он вновь смотрит на меня, долго, испытующе. Я понимаю, что он не ответит мне, а если и ответит, то это будет очередное напоминание о том, что, не слушая его и пытаясь двигаться без опоры, я сейчас же упаду прямо на ковер.

Смотрит, потом разворачивается и уходит в соседнюю комнату, не закрывая за собой дверь. Я слышу, как он через камин зовет Помфри, и сжимаю кулаки от ярости.

Как я ошибался всего несколько минут назад! Все, что он ощущает, что заставляет его быть хотя бы немного человечным — чувство долга, профессиональная привычка преподавателя, ставшая за долгие годы второй натурой. Ничего он не понимает! Никаких чувств, никаких эмоций.

Помфри появляется из соседней комнаты и удивленно смотрит на меня.

— Поппи, я прошу вас забрать Поттера в госпиталь. Сам он идти не сможет.

Мадам Помфри коротко кивает, приближается ко мне и дает мне руку. Я недовольно сверлю взглядом спину зельевара.

— Можете воспользоваться камином в кабинете, — снисходит он до разрешения.


Глава 13. Наши успехи и наши ссоры.

— Ему легче было оставить тебя в лаборатории, — недовольно бурчит Помфри. Я хмурюсь.

— Он никогда не делает того, что легче. Нужно было обязательно выкинуть меня прочь.

— Ну что ты такое говоришь, Гарри? Профессор Снейп считает, что ты сможешь отдохнуть на нормальной кровати. А не на диване в лаборатории.

— Вот именно — он считает. Никогда не спрашивает моего мнения!

— Ты уже вполне прилично видишь, как я понимаю? — она остановилась и внимательно осмотрела мое лицо в полумраке коридора.

— Да! — я довольно улыбнулся, насколько позволяли шрамы. — И хотел видеть свою невесту! А он запретил!

Она поджала губы и склонила голову.

— Гарри, не осуждай его сгоряча. Он желает тебе добра. Он очень переживает за тебя!

Я мог бы долго смеяться в ответ, но сейчас во мне не было прежней язвительности. Я был почти счастлив, рассматривая старинные, покрытые кое-где паутиной и мхом стены подземелий, оглядываясь на лампы с зеленоватым магическим огнем, радуясь каждой мелочи, попадавшей на глаза.

Мы шли в помещение госпиталя вдвое дольше, чем обычно. Помфри то и дело приходилось оттаскивать меня от высоких витражных окон, от манящей дали коридоров, в которые я погружался, как в живительную, слегка пахнущую тиной воду. Сейчас, увидев Хогвартс снова, я понял, как безумно я скучал. Наконец я смогу перемещаться из холла по лестницам, а не в обход по тайным ходам. Несмотря на то, что я знал замок идеально и побывал за семь лет в таких его тайных недрах, которые были неизвестны и многим преподавателям, мне запретили пытаться подниматься наверх передвигающимися лестницами. Сейчас же все это великолепие увешанных портретами стен, снующих туда-сюда лестниц, блестящих статуй рыцарей, мерцающих огней в чашах на каменных подставках произвело то же самое впечатление, что и в первое мое появление здесь. Я стоял, раскрыв рот, глядя на все это величие и в который раз поражаясь тому, как богата и разнообразна жизнь школы, даже если она полупуста.

Войти в палату было особенно тяжело. Будучи теперь уже зрячим, мне не хотелось снова возвращаться в свой плен. Не хотелось видеть неубранные, разбросанные вещи, безо всякого порядка валявшиеся вокруг моей кровати. Сейчас я будто смотрел на себя того, слепого, со стороны, представлял, каким видели меня друзья и посетители. Тягостное впечатление, от которого я тут же решил избавиться, разобрав все свои предметы и разложив все в удобном мне порядке.

Прошло минут пять с тех пор, как мы пришли, а в дверь тут же постучали. Я бросил удивленный взгляд на Помфри, но, когда дверь открылась, мы оба вздохнули с облегчением. Всего лишь эльф. Не взглянув на колдомедика, уверенно прошагал ко мне и вложил мне в руки небольшой свиток пергамента. Я не успел раскрыть рта, как он тут же исчез за дверью.

Я неопределенно мотнул головой и развернул записку. Знакомый угловатый, ровный и несколько размашистый почерк.

"Мистер Поттер, предупреждаю вас, что в ваших интересах соблюсти несколько обязательных условий:

— не пытаться читать что-либо,

— не смотреть на пламя огня,

— постараться не напрягать зрение и действительно выспаться.

В любом случае, вы пожелаете отправить письма друзьям с вестью об улучшении вашего состояния. Настоятельно советую поручить процесс создания писем мадам Помфри".

Ниже стояли две заглавные S, на которые я невольно засмотрелся, ловя себя на том, что в полумраке госпиталя с почти отсутствующим светом они кажутся мне сплетающимися змеями.

-Что там, Гарри? Это же эльф Северуса?

Я кивнул и дал ей прочесть записку.

— Ну вот, видишь. Он не забывает о твоем лечении, даже когда ваш сеанс окончен.

Я кивнул несколько раз, что должно было означать мою издевку, но она на меня не смотрела.

Какое же все таки это счастье — иметь возможность видеть собственные руки! Я смотрел на свои ладони, пока по нашей договоренности Поппи ходила за пергаментом и пером, и дивился тому, какими чужими они мне казались.

Как можно спать, когда ты заново обрел этот мир несколько минут назад? Каждая мелочь привлекает взгляд: стекло окна с разноцветными кусочками витражей, крахмальная белизна простыни, мои собственные очки на тумбочке — стекла уже покрылись пылью.

Я стоял, прислонившись плечом к стене у самого окна, и смотрел на вечерний пейзаж. Темнело рано, снега было еще совсем мало, и зимнее радостное настроение заменяла позднеосенняя грусть. Я задумался о том, что будет со мной в ближайшие несколько лет. Когда-то настанет такой день, когда я, совсем не похожий на себя нынешнего, а может быть, ничуть не изменившийся, буду жить где-то далеко, в неведомом мне пока месте, когда закончится славная эпопея Мальчика-который-выжил, когда я до конца своих дней буду просто Гарри.

Впереди ждет другая, взрослая жизнь. Детство кончилось, кончились наши посиделки в грифиндорской гостиной, у всех свой путь. Мы разбредаемся в разные стороны. Те, кто были друзьями в Хогвартсе, и те, кто были врагами. Имеет ли это все смысл сейчас? Какими мы будем через пять, десять лет? Окруженные заботами и детьми, работой и семьей, будем вспоминать эти стены, как нечто светлое, далекое. Хотя в последние годы Хогвартс уже перестал быть для меня местом веселья и дружеских развлечений. Я впитал его в себя слишком сильно. Я много узнал о нем. Немного выходило из этих стен учеников, исследовавших школу от Башни Астрономии до Тайной комнаты. Я ощущал себя частью этих мест, мне было показано и мной пережито гораздо больше, чем многими тут. Я уже не воспринимал замок как школу. Это был какой-то странный, полный не мной сочиненных загадок и имеющий свою собственную силу, но все же мой родной дом. Сейчас я очень четко ощутил это снова. Положил руку на каменную стену и ласково провел по ней ладонью. Что в моей жизни было кроме этого? Детство на Тисовой аллее казалось таким нереально далеким, будто никогда и не существовало вовсе.

Внезапная мысль заставила меня улыбнуться. Много поколений учеников училось здесь, и вот, когда отучился я, сколько всего с моим уходом перевернуто с ног на голову — Дамблдора нет, школа потеряла самого запоминающегося учителя — Снейпа, не осталось больше ни оборотней, ни сбежавших заключенных, Тайная комната уже давно не тайная, нет рассказов о Том-кого-нельзя-назвать. Школа стала беззаботной, какой, наверное, была до становления Реддла.

— Мы будем писать, Гарри? Надо черкнуть пару строк, чтобы обрадовать твоих друзей, и сразу же — спать. Ты ужасно бледный. Да и вид измученный. А завтра снова сеанс лечения. Нужно как следует отдохнуть.

Я кивнул и поплелся к своей кровати. Подожди еще немного, Гарри. Все будет хорошо. Жизнь скоро изменится, у тебя будет свой дом, у тебя будет семья. Ты не будешь больше ощущать себя брошенным и одиноким. Только потерпи еще немного.

Мы написали два письма — несколько коротких строк для Джинни и Гермионы с Роном. Поппи отправила с письмами сову, а я нырнул под одеяло и лежал тихо, отвернувшись к стене, пока веки не потяжелели, а усталость не отодвинула на второй план счастье этого дня.

Утром в моей комнате в госпитале некуда было ступить от посетителей, цветов, принесенных подарков. Были все, кто оставался на этот момент в Британии.

Джин не отходила от меня ни на минуту, ревностно охраняя меня от внимания других гостей. Это продолжалось бы целый день, если бы Поппи с озабоченным видом не выгнала в итоге всех прочь и не дала мне время собраться с силами перед лечением.

Все как-то отступило на второй план, я ощущал себя удивительно спокойным, рассудительным и решительным. Утро было чудесным, таким же обещал стать сегодняшний день. Я даже прошелся по коридору самостоятельно до самой башни и долго стоял у открытого окна, вдыхая свежий воздух и запах наступившей зимы.

Времени оставалось еще час с лишним, но я решил спуститься в подземелья пораньше. Сейчас ни Снейп, ни его вечно кислое выражение лица, ни предстоящая боль не могли унять ликования в моем сердце. Уже проходя по коридору первого этажа, я остановился возле окошка, замечая, что наконец-то пошел снег, и зима обещает стать настоящей.

Со стороны лестниц что-то загремело, и я резко обернулся на шум.

— Поттер — шмоттер — перепоттер!

Я радостно улыбнулся и помахал рукой озадаченно повисшему в воздухе Пивзу, увешанному блестящими доспехами и вооруженному явно украденной у Филча метлой.

— А, дрянной мальчишка, ты видишь меня! Я так не играю! Я хотел застать врасплох! — он недовольно сбросил метлу вниз и долго наблюдал за ее полетом на первый этаж. Я улыбнулся сам себе и спустился в центральный холл. Навстречу мне из подземелий донесся запах сырости и пыли.

Я постучал, но ответа не последовало. Тишина зависла на несколько долгих минут. Постучал еще раз. Потрогал ручку двери. Закрыто.

Размышляя, идти назад или все же добиться внимания со стороны обитателей кабинета, я засмотрелся на красиво оплетенный мхом камень в стене, чуть выбивающийся наружу, когда дверь внезапно резко открылась. На пороге, глядя в коридор предусмотрительно гневным взглядом, стоял сам Снейп. Я обернулся, и он обдал меня холодом с ног до головы.

Удивительно, но вид Снейпа, взлохмаченного, грозного, не выспавшегося, с подергивающимся в презрительной гримасе уголком губ, вызвал у меня легкую улыбку.

— Вам подарить часы, мистер Поттер? Насколько я знаю, сейчас не двенадцать.

Не ожидая от себя такого, я только улыбнулся в ответ на это.

— Да, я знаю. У меня есть еще час.

— Тогда почему вы сейчас стоите здесь? На сегодня закончились посетители, и вам не хватило внимания?

Я продолжал улыбаться, только уже про себя, плотно сжав губы, чтобы намеренно его не раздражать.

— Можно мне войти?

Он не отстранился ни на шаг.

— Зачем?

Я удивленно вскинул брови.

— Мне приходить к вам через час. Я спустился раньше.

— Зачем?

— Поздороваться с вами хотя бы.

— Поздоровались? Я вас больше не задерживаю!

Ну что за человек? Я собрал в кулак все медленно тающее самообладание.

— И что же мне теперь — возвращаться в госпиталь, чтобы через двадцать минут идти обратно?

Я чувствовал, что мое хорошее настроение его раздражает, а улыбка в моих глазах — еще более, но ничего не мог с собой поделать.

— У вас есть альтернатива прогуляться по подземельям. Распугайте там летучих мышей, чтобы вам не было так одиноко.

Я едва не расхохотался в голос. Ну почему он такой всегда?

— Можно я просто подожду в кабинете?

— Нельзя!

Я уже открыл было рот, но тут в глубине комнаты что-то загудело и со звоном разлетелось. Он выплюнул какое-то проклятие и молнией рванул в лабораторию. Пользуясь тем, что дверь не закрыта, я вошел и осмотрелся.

Только когда попал в комнату, понял, почему он не пускал меня.

Повсюду валялись какие-то странные предметы, пол устилали большие пучки травы с маленькими сиреневыми цветами, а на столе мой взгляд наткнулся на нечто более серьезное — покрытые пятнами крови бинты и брошенное оборудование для приготовления зелий. Ступка с торчащим из нее пестиком, нож для нарезки, какие-то колбы со странным содержимым и банки с разного цвета жидкостями.

Что он тут делает? Я подошел ближе к столу, пользуясь отсутствием хозяина кабинета. Какие-то вычурные листья, темно-зеленые с одной стороны и серебристые с золотыми точками и прожилками с другой, баночка с прозрачной лимонно-желтой жидкостью, колбочка, явно наполненная густой темной кровью. Я скривился и отошел подальше. Как он возится со всем этим? Противно ведь даже смотреть.

— Отойдите от стола, Поттер! Вам нечего делать там!

Я недовольно поджимаю губы.

— Что это за листья, сэр? — указываю на серебристо-зеленые листки.

Он резко разворачивается и чуть не плюется в меня словами.

— Какого черта вас принесло сюда, Поттер? Я запретил вам входить! Или вы не только ослепли, но и оглохли?

Я вскидываюсь, чтобы заорать в ответ, но по тому, как он застывает возле стола, наклоняется над ним, будто пытаясь закрыть собой то, что на нем лежит, понимаю, что действительно пришел не вовремя. Он не просто распсиховался. Я помешал чему-то. Или стал свидетелем чего-то. Чего-то, что он хотел бы держать в тайне. Мне становится неловко.

Даже глядя на его ссутуленную спину, просто ощущаю напряжение, с которым он борется, чтобы не выкинуть меня отсюда.

— Простите, сэр. Я действительно невовремя, — я киваю неизвестно кому и иду к двери. Я сам терпеть не могу, когда вмешиваются в мое личное.

Он молчит, не оборачивается и никак на меня не реагирует, но, когда я берусь за ручку двери, неожиданно выдыхает.

— Сядьте на диван и постарайтесь вести себя тихо.

Я тоже не оборачиваюсь, стою к нему спиной, не зная, как мне поступить.

В тишине кабинета его голос звучит как-то глухо и обреченно.

— Это листья меллорна. Один из ингредиентов.

Я кошусь на него. С чего бы ему мне объяснять?

— Вам пора бы понимать, Поттер, что даже ингредиенты зелий могут быть крайне опасны. Вы прослушали — по-другому я это назвать не могу — курс Высших зелий, и все равно ничего не поняли.

— Я ничего не трогал, сэр.

Почему меня не покидает ощущение, что он хочет загладить свою внезапную грубость? На него это абсолютно не похоже. Зачем тогда рассказывать мне, как ребенку о ядовитых грибах, о том, что у него на столе? Какая мне разница?

Я все же возвращаюсь и сажусь на диван, стараясь не касаться разбросанных везде пучков травы.

— Вам не обязательно что-то трогать. Тронуть могут вас. Без вашего согласия и абсолютно непредсказуемо.

Я снова кивнул непонятно кому и отвернулся, глядя в сторону.

— Меня испугал вид бинтов, сэр. Наверное, я решил, что вы могли пораниться, или что вам нужна помощь, потому и подошел ближе…

Он внезапно оборачивается и смотрит на меня пристально, с невообразимой насмешкой в темных глазах.

— Мне — помощь? Ваша помощь? Клянусь, вы сегодня в ударе, Поттер! Шутки так и сыплются из вас с самого порога!

Что из меня сыплется и какие шутки он себе придумал, я даже не хочу спрашивать. Понимаю, что нарушил его покой и так просто он мне этого не простит.

— Я реагирую на кровь. Это абсолютно естественно!

Он не сводит с меня взгляда. Рассматривает, как тот лист на своем столе. Резко оборачивается, берет в руки колбочку с темной кровью и показывает мне.

— Если вы об этом, то это кровь быка, Поттер. Если для вас естественно на нее реагировать…

Я начинаю звереть. Вскакиваю и тычу пальцем в бинты на столе.

— Бинты тоже в бычьей крови? Мне абсолютно не интересно, что вы делаете и зачем. Это ваши дела и меня они не касаются. Я всего лишь проявил нормальное человеческое внимание. Хотел удостовериться, что с вами все нормально!

— Со мной и без вашего внимания все нормально! — едва не кричит он.

— Рад за вас! — ору я в ответ и резко падаю на диван, заставляя кожаную обивку противно заскрипеть.

Он еще несколько секунд сверлит меня взглядом, но я смотрю в сторону. Не оборачиваюсь и тогда, когда он убирает все со стола, взмахом палочки собирает пучки травы в одно место в углу, собирает свои склянки и исчезает в соседней комнате.

Возвращается уже с пустыми руками и сразу подходит к небольшому котлу на дальнем столе.

— Зелье готово.

Те же магические слова, заставляющие мое сердце сжиматься в предчувствии боли.

Я вздыхаю и напоминаю себе, что этот раз — предпоследний. Завтра, когда я приду к нему, это повторится в последний раз. Завтра все будет кончено. Быть может — совсем, и Зеркало наконец заберет все обратно.

Я встаю, приближаюсь к нему, принимаю из его руки бокал с восстанавливающим.

Это как-то странно, но орать и устраивать перепалки мы можем ровно до того момента, когда начинается лечение. Будто это какая-то игра, которая, как шелуха с зерна, слетает с нашего общения, оставляя его спокойным и даже — мне страшно это произнести — доверительным, стоит ему протянуть мне бокал.

Мельком оглядываю его лицо. Он бледен. Очень. Не могу сказать, что это заставляет меня переживать за него, но с тех пор, как его присутствие рядом стало залогом не только моего выздоровления, но и моей жизни, мне не все равно. Я прекрасно понимаю, что, стоит ему сейчас заболеть, исчезнуть, отказаться, и я медленно угасну от этого яда, от незаконченного курса. Я говорю себе, что мое внимание к нему рационально, более ничего такого в этом нет, и почти верю в это сам.

Он забирает из моей руки бокал, и я открываю рот, не смея произнести вслух то, что крутится на моем языке.

— Что-то не так, Поттер? — он подхватывает мою руку, и я сжимаю пальцы на его предплечье.

— Вам тоже это нужно… Наверное… — я не знаю, куда деть глаза от смущения, но через секунду все же встречаюсь с ним взглядом.

— Мне нужно что?

— Восстанавливающее.

Он смотрит на меня внимательно, очень долго и пристально.

— Я выгляжу так плохо?

Мне враз становится не по себе. Ну чего ты пристал к человеку? Он ведь может обидеться.

Но сегодня, видимо, день моей глупости.

— Вы бледны, — я смотрю ему прямо в глаза, едва моргая.

Он молчит. Не язвит, не ерничает. Молчит и смотрит на меня в упор. Я едва сдерживаюсь, чтобы не предложить, наконец, начать, но он уже поворачивается в сторону и тянется за стаканом.

Мои пальцы принимают теплое стекло, но он не убирает своих. Я понимаю, что пауза затягивается, и вскидываю на него вопрошающий взгляд.

— Сегодняшняя порция содержит новый компонент. Если мои расчеты верны, его присутствие в зелье даст вам возможность отстрочить следующий курс приема почти до двадцати одного дня. За это время нужно будет решить, что делать дальше. Я думаю, что в нашей ситуации это крайне важно. Второго такого курса после этих трех недель вы можете просто не пережить. Но вынужден предупредить, что наличие нового компонента может привести к усилению болевых спазмов, а также их большей продолжительности. Если вы согласны на это, я готов предоставить вам именно это зелье. Если нет, за моей спиной стоит кубок с обычным составом. Решение за вами.

Я сжал челюсти и молча потянул к себе стакан. Он еще раз внимательно окинул взглядом мое лицо и разжал пальцы. Мне выбирать некогда.

Подношу к губам стакан, делаю глоток, не отводя взгляда от его блестящих от волнения темных глаз. Пью все до дна, так и не опустив взгляда ни на мгновение. И, когда он резко толкает меня к себе, бросаю стакан в сторону.

Ничего не происходит. Я жду одну секунду, вторую, третью. Странные мысли о том, что я просто стою посреди комнаты в его объятиях, прижатый к нему, ощущая тепло его тела, сменяет страх. Почему?

Что пошло не так? Наши взгляды встречаются, в его глазах тревога, ожидание. Я смотрю в эти два черных тоннеля и не могу оторваться, предвидя нечто необычайно страшное.

Он не разжимает рук, не отпускает меня. Я замираю, забывая вдохнуть. Ожидание смерти хуже самой смерти. Чего мне ждать сейчас? Почему нет боли? Почему все так?

Волнение усиливается с каждой секундой, я понимаю, что едва могу дышать — так давит мне грудь непередаваемое предчувствие опасности. Я вдыхаю, ощущая боль в груди с каждым вздохом, как после долгого утомительного бега, когда горло содрано напряженным дыханием, а легкие стискивает от нехватки воздуха. Перед глазами начинает темнеть, половинки темных кругов пролетают где-то на периферии моего зрения, я понимаю, что еще немного, и тьма накроет меня. Сердце. Это ритм сердца. Кровь гудит в ушах, как топка Хогвартс-экспресса, я уже четко различаю каждый его удар, едва не ломающий мне ребра, таким тяжелым мне кажется его громыхание во мне.

Я с трудом ловлю его взгляд и понимаю, что беззвучно, одними губами шепчу:

— Сердце…

Он резко вскидывает руку, обнимающую меня, приникает прохладными пальцами к моей шее сбоку, и я слышу его тяжелое хриплое дыхание почти над самым моим ухом. Краем сознания я понимаю, что эффект получился обратный : сумасшедший стук сердца вызвал невероятное волнение во мне, но не могу понять одного — почему я до сих пор не отключился от сумасшедшей, пронизывающей меня словно холодные тяжелые сосульки с невероятно острым концом боли в сердце, в голове, где-то внутри, глубоко, и в месте солнечного сплетения.

Боль отдает в спину, стреляет под лопатку, где-то слева, я из последних сил пытаюсь не оттолкнуть его, не упасть на пол, хотя мне сейчас хочется этого больше всего на свете — ничком рухнуть на каменные плиты пола, загоняя вырывающееся из меня сердце назад в грудную клетку.

Он удержит меня, я знаю это, и сильнее сжимаю пальцы на его предплечье.

Помоги мне, помоги.

Я знаю, ты можешь.

Когда же это закончится?

Ну, пожалуйста, пусть это уже закончится.

Почему я не теряю сознание, как всегда?

Меня же разорвет сейчас на куски, мое сердце просто взорвется во мне. Я больше не могу.

Почему я не умираю?

Ты не знаешь, что творится со мной, да? Иначе ты бы помог мне. Я знаю, ты бы помог. Но ты этого не ощущаешь. Этого не видно снаружи.

Мою грудную клетку обдает холодом. Тьма заволакивает все пространство перед моими глазами, волочась рваными лентами, как плащ дементора.

Я понимаю, что сейчас настанет конец, и считаю секунды. Мне уже все равно, выживу ли я сейчас. Только бы это закончилось. Хоть как-то закончилось.

Мир теряет оставшиеся звуки, я уже не стою на своих ногах, я падаю куда-то, в черный огромный колодец, наконец, теряя сознание.

Спасибо…


Глава 14. Мари и я.

Когда мои глаза, наконец, открываются, я не сразу понимаю, где я и что со мной. Не могу понять, почему мир перевернут, а где-то высоко надо мной — потолочные балки и касающиеся друг друга мордами четыре зеленых змеи на потолке. Тела не чувствую абсолютно. Его просто нет. На мгновение ярко, как в мимолетных снах, меня шарахает мыслью о том, что моего тела действительно нет. Я даже вспоминаю тот момент из своего детства, когда впервые надел отцовскую мантию на Рождество. Мое тело тогда просто исчезло, растворилось в воздухе. Но абсурдность мысли все же сменяется в моей голове пониманием того, что в таком случае я не открыл бы глаз. Пытаюсь перевести взгляд в сторону, взвываю от невыносимой боли внутри головы. Снова лежу, глядя прямо перед собой. Соображаю, что если нельзя осмотреться вокруг себя, то можно хотя бы ощупать пространство.

Пытаюсь поднять руку, разминаю пальцы. Едва выходит пошевелиться, приподнимаю кисть. Все тело ломит, выворачивает все кости и тянет мышцы.

На моей груди что-то лежит, я постепенно концентрируюсь на этом участке своего тела и ощущаю нечто чуть более теплое. Пытаюсь посмотреть вниз, но в затылок словно ударяют молотом. Тяжело вздыхаю и концентрируюсь на других ощущениях. Теплее еще сбоку, слева. Не так, как от человеческого тела, но все же теплее, чем от бездушного предмета.

Напрягаю слух и наконец понимаю, что раздражающий меня звук где-то позади, за головой — это плач. Кто-то плачет, тонко и безутешно. Мне это мешает, я кривлюсь.

Снова разминаю руку. Слабость во всем теле неимоверная. Я на миг прикрываю глаза, мгновенно проваливаясь в мягкий гамак сна.

Открываю глаза, снова слышу отдаленные звуки. Плач продолжается. Кому там так охота рыдать надо мной? Или не надо мной?

Уже более уверенно поднимаю руку.

Разминаю затекшие пальцы. С трудом поднимаю руку к своей груди. То, что лежит на ней, мешает мне дышать. Кончики пальцев касаются края планки рубашки — она расстегнута и раскинута в стороны. Зачем?

Ощупываю край, поднимаюсь пальцами по планке вверх. Пуговица. Одна есть. А выше? Знакомое любому существу мужского рода ощущение комочка ниток, сбившихся в одном месте — пуговица оторвана, вырвана резко, с силой. Зачем?

Пальцы плохо сгибаются, я едва могу координированно направлять их, куда надо. Касаюсь чего-то прохладного, плотного. Рука. Это чья-то рука. Но почему такая холодная?

Касаюсь пальцев, пытаюсь нащупать край рукава. Обычного в такой ситуации хотя бы невольного, инстинктивного движения в ответ нет абсолютно. Рука неподвижна.

Нащупываю край плотной материи, маленькую пуговицу сбоку, выглядывающий край рубашки. Снейп. Почему его рука на моей груди? Выходит тогда… то, что я ощущаю сбоку — его тело?

Почему он неподвижен? Он жив вообще?

Пытаюсь приподняться. Кривлюсь от особо выразительного всхлипа плачущего за моей головой. Что за ерунда тут творится?

С трудом приподнимаюсь, склоняю голову. Шея затекла и кажется, от моих движений сейчас заскрипит.

Рубашка на груди и впрямь разорвана, я вижу свой голый живот, концентрирую тупой взгляд на пупке и ленточке темных волос от него к джинсам. Едва не теряю равновесие, когда сердце будто прокалывает большой иглой. Больно.

Поворачиваюсь влево. Снейп. На боку, прямо на каменном полу, волосы закрыли лицо, разметались вокруг, левая рука съезжает с моей груди, правая — под головой. Такое впечатление, что он просто спит. Только вот закрывающие лицо волосы придают этому сну какой-то лихорадочный характер.

Смотрю на него, не имея сил позвать, пошевелиться. Просто смотрю, ожидая, когда он почувствует мой взгляд, поднимет голову. В какой-то момент понимаю, что нет и не будет реакции, которой обычно жду от него. Ему как-то все равно. Он не поднимет головы.

Мне становится не по себе. Усилием воли приподнимаюсь, косясь на темные пряди, сползающие змеями по краям моей рубашки. По-видимому, он лежал вплотную ко мне, положив руку на мою грудь.

Протягиваю дрожащую от слабости руку, касаюсь его плеча. Он не реагирует.

— Профессор…

Всхлип сзади повторяется. Я оборачиваюсь, нахожу взглядом объект. Эльф. Его эльф. Чего он рыдает?

— Мари… чего ты плачешь? — слышу свой голос, как из колодца, глухой и низкий. Эльф коротко вскидывает на меня взгляд и снова утыкается мордой в сложенные руки.

Я просто ощущаю, как по спине бегут мурашки, и меня порывисто дергает всем телом. Он рыдает… по Снейпу?

Нет, я так не могу. Подползаю, опираясь на локте, с усилием переворачиваю неподвижное тело.

— Профессор! Профессор Снейп!

Осторожно убираю с лица пряди черных длинных волос. Глаза закрыты. Лицо такое белое, что это просто ненормально. Легонько трясу его за плечо.

— Профессор!

Никакой реакции. Повторяю его трюк с пальцами на шее. Прикасаюсь к прохладной коже, ощущаю едва различимое биение сердца. Фух. Слава Мерлину. Жив.

Снова трясу за плечо, легко бью по щеке. Мари позади заходится рыданиями.

Он вздрагивает, все тело пробивает судорогой, выгибается мне навстречу, резко распахивает глаза. Мерлин великий, он не был бы Снейпом, если бы не эти глаза.

Несколько мгновений, пока он соображает, где он и кто перед ним, смотрю в них, поражаясь темноте радужки, почти слившейся со зрачком, ловлю себя на мысли, что бывают ведь такие различия угольно-черного цвета, все же зрачок темнее, хотя и ненамного.

Видимо, постепенно сознание возвращается к нему, потому что брови уже сдвигаются, во взгляде появляется тревога.

Он силится встать, но руки не выдерживают вес тела, подгибаются. Я протягиваю к нему ладони, чтобы он оперся, но он гневно зыркает на меня, на них, и делает еще одну отчаянную попытку.

Садится, бросает короткий взгляд на мою разорванную рубашку.

Я, как завороженный, ловлю каждое движение, словно от него зависит моя собственная жизнь. Облизывает пересохшие губы, пытается сглотнуть.

— Как вы себя чувствуете, Поттер?

Я пожимаю плечами.

— Нормально.

— Что с вашим сердцем? Вы ощущаете боль в сердце?

Я прислушиваюсь к себе. Больно, но это не резкая боль. Тупое, ноющее нечто, как ватная подушка вокруг груди.

— Немного неприятно. Но не сильно.

Он опускает голову и пытается скоординировать рассеянный и какой-то испуганный взгляд. Я снова слышу всхлип Мари и оборачиваюсь к нему.

— Ну, а теперь ты чего рыдаешь? Все живы.

Эльф давит рыдание в сложенных руках и отворачивается от меня. Глупое создание.

Снейп несколькими рывками упрочивает свое положение в пространстве и встает на ноги.

— Мари, ты приготовил все?

Эльф сразу же оборачивается и перепуганно смотрит на него.

-ьДа, хозяин. Мари все приготовил. Мари так переживал, так переживал!

Снейп что-то раздраженно бурчит в ответ, и эльф испуганно зажимает рот ладонью.

— Я не могу позволить вам сегодня покинуть эту комнату, Поттер. Сегодняшний сеанс прошел не настолько гладко, как можно было предположить, — он стоит ко мне боком, тяжело опираясь о стену, — мне нужно будет понаблюдать за вами до утра. Ночь может стать для вас тяжелой.

Я смотрю на него с недоверием и напряженностью. Сейчас я ощущаю себя вполне нормально. Только немного еще отдает под лопатку слева.

— Поэтому вы проведете ночь здесь, в лаборатории. Все, что вам необходимо, найдете возле кровати. Ни о еде, ни о душе до вечера и не думайте. Вам может сейчас казаться, что вы сильнее, чем есть на самом деле. Последствия увидите, скорее, завтра. Поэтому настоятельно советую вам быстро добраться до кровати и постараться хотя бы подремать.

Я окинул комнату взглядом. Диван, на котором я лежал еще недавно, видимо, был трансфигурирован в кровать, вполне приемлемого вида, со свежим бельем и лежащей на краю футболкой и домашними брюками.

Спорить все равно бесполезно. Да и, несмотря на то, что ощущал я себя неплохо, сил на это не было. Я согласно кивнул, поймав на себе его напряженный взгляд.

— Я тоже постараюсь восстановить силы. Думаю, через два-три часа я смогу уделить вам внимание и осмотреть вас более тщательно.

Он медленно разворачивается, открывает дверь и исчезает в соседней комнате, не прикрывая ее за собой полностью.

Я провожаю взглядом его фигуру и направляюсь к кровати.

Мари, завидев исчезновение хозяина, снова заходится неудержимым плачем.

— Да прекрати ты рыдать! Вот уж глупое существо! Чего ты голосишь? Все в порядке!

Я сбрасываю с себя порванную рубашку, скидываю джинсы, переодеваюсь в предложенные вещи. И только надев приятное телу легкое одеяние, понимаю, как чертовски я вымотан.

— Как тебя только Снейп терпит? — недовольно бурчу, опускаясь на край кровати, — небось, орет на тебя день и ночь, если ты так рыдаешь без повода!

Мари, наконец, на мгновение затихает.

— Хозяин не кричит на Мари. Мари не плачет, если хозяину или Гарри Поттеру ничего не угрожает.

Я недовольно киваю раньше, чем до меня доходит смысл сказанного.

— Ты хочешь сказать, что сейчас кому-то из нас угрожает опасность? — хмурюсь, пытаясь собрать в кучку разрозненные мысли.

— Мари не может говорить об этом. Мистер Снейп запретил Мари болтать.

— Тогда прекрати рыдать, очень тебя прошу! Ты меня утомляешь этим, а я и так устал.

Опускаюсь на подушку, блаженно вытягиваю ноги на покрывале.

— Еще бы Гарри Поттер не устал. Бедный, бедный Гарри Поттер!

Меня это все начинает раздражать. Какая-то скопившаяся агрессия рвется наружу, и я едва сдерживаюсь, чтобы не обрушить ее на мелкого.

— Чего ты опять ноешь? Почему это я бедный? Да, мне было очень больно. Но сейчас все прошло и мне нужно отдохнуть. Так что не мешай. Твой "мистер Снейп" лечит меня, чтобы я мог видеть. Или ты считаешь, что лучше быть слепым?

— Лучше быть живым! — в запале выкрикивает эльф и с разбегу запрыгивает на кресло у стены, с головой закапываясь в плед на нем.

Я поднимаю голову и наблюдаю процесс закапывания Мари в плед. Что он хотел этим сказать?

— Ничего со мной не случится! Не придумывай себе ерунды!

Пытаюсь закрыть глаза и лежать тихо, но с этим мелким идиотом разве можно отдохнуть?

— Хорошая ерунда! Гарри Поттер был мертвый, совсем мертвый несколько минут назад! Если бы мистер Снейп не…

Я приподнимаюсь на локте. Вот уж противное создание.

— Мари? — он прекрасно слышит угрозу в моем голосе и делает вид, что уже закопался не только в плед, но и в недра кресла. Нет, я так все это не оставлю. — Маааарииии…

Молчание. Тишина и полное игнорирование меня.

Злость все же вскипает, и я резко сажусь на кровати. Голова кружится, даю себе несколько мгновений, чтобы восстановить привычное положение потолка и пола перед глазами.

В несколько шагов приближаюсь к креслу, поднимаю плед, вытряхивая из него мелкого, но тот висит где-то внутри, как вцепившаяся в покрывало кошка. Встряхиваю плед в воздухе. Он все же отцепляется и плюхается на пол. Я осторожно опускаюсь на колени рядом.

— Мари. Скажи мне нормально. Что ты имеешь в виду? Когда ты видел меня мертвым? Что вообще здесь было?

Легкое протрезвление сознания меня внезапно пугает — я даже ни о чем не спросил. Что в действительности тут произошло? Почему на мне порвана рубашка? Почему эксперимент пошел не так, как планировал Снейп? Почему сам Снейп не выпускает меня отсюда? Почему он бледен и испуган? Мерлин, я так спокойно увалился спать, как будто это происходит не со мной и не имеет ко мне никакого отношения!

— Что здесь было сегодня, Мари? Ты что-то видел? Расскажи мне!

Мелкий опасливо косится на дверь в спальню.

— Хозяин запретил мне говорить с Гарри Поттером!

Я приглушаю голос до шепота.

— Я ничего ему не скажу. Это ведь касается меня, я хочу знать. Расскажи мне, что ты видел. Он ничего не узнает, не волнуйся!

Мари опускает взгляд огромных глаз и тяжело вздыхает.

— Хозяин приказал мне остаться сегодня здесь. Чтобы принести ему нужные баночки, если это понадобится.

— Баночки? Какие? Зачем?

Он недовольно шевелит ушами, и я беру его за руку.

— Мари, если что-то пойдет не так с этим экспериментом, я снова стану слепым, понимаешь? Ты же не хочешь, чтобы я ослеп снова?

Он вскидывает на меня изумленный взгляд и едва не кричит:

— Нет! Гарри Поттер не должен быть слепым! Гарри Поттер слишком дорого платит за то, чтобы видеть! И мой хозяин тоже платит! Нельзя допустить, чтобы Гарри Поттер снова был слепым!

Я сжимаю тоненькое запястье.

— Не кричи. Ты его разбудишь. Расскажи мне все.

Мелкий трет свободной рукой нос и снова вздыхает.

-Хозяин сказал Мари, что сегодня будет очень тяжелый сеанс. И что ему могут понадобиться баночки с зельями. Вон там они стояли, на столе, — он махнул рукой на стол позади себя.

— Для чего они были нужны, он сказал? Почему тебе нужно было принести их? Почему он сам их не взял?

— Хозяин не мог. Хозяин…

— Что? Говори.

— Он меня убьет!

— Сейчас я тебя убью! Говори, пожалуйста! Мари, ну не тяни! Мне надо отдыхать, а я жду, пока ты скажешь каждое слово!

Я почти заглядываю ему в глаза. Почему-то начало истории очень мне не нравится.

— Гарри Поттер не выдержал этого сеанса. Гарри Поттер умер…

— Что? Что ты говоришь, Мари? Я же живой! Ты же смотришь на меня!

— Да… Живой…

До меня начинает доходить. И это мне не нравится еще больше.

— Снейп возвращал меня к жизни? Я умер на сегодняшнем сеансе? Он меня приводил в чувство?

— Сердце. У Гарри Поттера остановилось сердце…

— Остановилось? Как остановилось?

— Хозяин так сказал. Он слушал сердце Гарри Поттера, а потом кричал, что оно остановилось, и приказал мне принести те баночки.

Я сглотнул и окинул глазами комнату. Это все было здесь? Еще некоторое время назад? Я не в силах поверить, что возможность никогда больше не увидеть эти стены была, как никогда, реальна.

— Хозяин так кричал, хозяин никогда так не кричал на Мари. Он очень испугался. Порвал рубашку на Гарри Поттере и делал вот так.

Мари показал руками пассы. Я понял, что Снейп пытался делать массаж сердца. Если только мелкий вообще что-то сам понял.

— Потом схватил палочку и палочкой что-то делал, какие-то заклинания. Мари не знает. Он только кричал, что нужно принести те баночки, чтобы он мог запустить сердце Гарри Поттера.

— Запустить сердце? — я ошалело опустился на свои ноги и выпустил руку эльфа.

— Да.

— Почему они там стояли? Те баночки?

— Мари предлагал хозяину поставить их тут, но хозяин отказался. Гарри Поттер уже однажды скинул все со стола, когда ему было плохо.

— Я скидывал все со стола? Я не помню такого. Когда это было?

— Гарри Поттеру было плохо. Гарри Поттер очень сильно…— эльф изобразил телом конвульсии, и я понял, что он имеет в виду мои судороги.

— Я понял.

— Хозяин тогда позвал Мари убрать.

— И что было дальше сегодня?

— Хозяину тоже было плохо. Очень плохо. Он приказал Мари принести баночки и сам … Ему тоже было очень плохо…

Я с подозрением покосился на эльфа. Что-то он темнит насчет Снейпа. Мне это не нравилось.

— Мари, что было со Снейпом?

— Мари не может сказать…

Я едва не схватил тонкое горло рукой. Искоса перевел на него взгляд и вновь медленно повторил вопрос.

Эльф прижал уши к голове и втянул голову в плечи.

— Хозяин убьет Мари…

— Говори, мантикора тебя задери!

— Мистер Снейп… Он… У него кровь была…На ковре…

— Кровь? На ковре? Он поранился? Говори же!

Сейчас я точно его придушу! Сердце снова кольнуло.

— Нет, не поранился. Просто кровь. Много. Вот там, на ковре.

Я обернулся в ту сторону, куда показывал мелкий. На ковре не было никаких следов.

— Там нет ничего. Хозяин убрал. Он не хотел пугать Гарри Поттера…

— Откуда кровь? Что с ним было? — я таки схватил эльфа за его потрепанную хламиду и встряхнул. Он замахал руками, отбиваясь, и жестами стал показывать на горло, изображая рвоту.

— Что? Кровь пошла горлом?

Он закивал, выпучив на меня совершенно ошалевшие огромные глаза.

Я разжал пальцы и отпустил его.

— Да… Горлом…

Он наклонил голову и прикрыл лицо ладонями.

— Мари так испугался! Гарри Поттер умер, хозяин умрет. Так страшно, так страшно!

Я поднялся и поплелся на негнущихся ногах к кровати.

Еще этого не хватало! Мало того, что я едва не отправился к родителям всего с полчаса назад, так еще и Снейп… Если с ним сейчас что-то случится, мое лечение будет просто некому закончить. Мерлин, ведь без него мне не завершить всего этого! Мало того, что другой такой курс лечения под силу сделать только ему, так еще и завтрашний сеанс остается под угрозой.

Весь сон вместе с усталостью как рукой сняло. Сказать точнее, я был перевозбужден новостями так, что сон просто улетучился напрочь. Поднял тяжелую голову с подушки, перевел взгляд на приоткрытую дверь в его спальню. Оттуда не было слышно ничего, не мелькало даже тени. . Мысль о том, что с того времени, как он исчез за ней, я не слышал от него ни звука, вызвала мурашки по спине. А что, если он…

Я стукнул кулаком по покрывалу. Дементор меня целуй! Вот в ком я никогда не сомневался, так это в Снейпе! Он был и остается единственной константой в этом мире хаоса, особенно сейчас, когда все мои надежды связаны с этим курсом. Я ослеп, я снова видел, я сражался с Волдемортом, я побеждал, я бежал от славы или искал ее, я был героем, был просто Гарри. Снейп был всегда. Незыблемый, постоянный, одинаковый, всегда в черном и с нахмуренными бровями, неизменный. Снейп был всегда. Я ненавидел его, восхищался его отвагой, подозревал во всех земных грехах, презирал, отвергал, видел рядом с собственным отражением в зеркале… он просто был. Всегда.

Если сейчас что-то случится с ним, прервется не просто мой курс лечения, рухнет огромная часть мира. Такая же, как была потеряна со смертью Дамблдора.

Эти двое стали для меня двумя атлантами, держащими на плечах мое собственное мироздание. Белый и черный. Одного я уже потерял. Нас вообще становится все меньше. Уже никогда не соберешь Орден таким, каким он был в мою бытность учеником. Уже ничего не вернуть. Если я сейчас теряю и этот незыблемый столб, теряю кусок своей жизни, что у меня останется вообще? Да, Поттер, какой же интересной и наполненной событиями стала твоя жизнь после победы, если потеря Снейпа кажется тебе невосполнимой!

Я вновь поднялся на ноги. Мари смотрел на меня огромными тревожными глазами.

— Ты мне ничего не говорил, — я направил на него указательный палец, проходя мимо.

Эльф согласно закивал.

Подошел к двери, перенес вес тела на одну ногу, прислушался. Ничего. Ни звука, ни шороха.

Это действительно пугало. Медленно сложил пальцы на ручке двери, потянул на себя, заглянул в приоткрытый проем. Виден только край камина и столбик кровати, кусок зеленого покрывала.

Что он может делать? Кажется, он собирался восстанавливать силы. То есть он сейчас… спит?

Я все же решительно открыл дверь и тут же сделал шаг внутрь. Как бы ни было, топтаться на пороге я не буду. Удостоверюсь, что с ним все нормально, и вернусь в свою кровать. Не более.

Вошел, так же оставляя за собой приоткрытой дверь. Придал себе решимости противостоять язвительному тону.

И увидел его. Решимость смыло прибоем каких-то других странных чувств.

Он лежал на кровати по диагонали, оставив за краем покрывала ступни ног в туфлях, которые так и не снял. Длинные волосы рассыпались вокруг него, закрывая лицо, часть подушки и обнимающие ее руки. На мгновение мне стало как-то не по себе, словно я стал свидетелем слабости существа, которое бы эту слабость по своей воле никогда мне не показало.

Как был, так и упал на кровать, не раздеваясь, не снимая обуви, не расстилая постели. И, пролежав вот так пару часов, он собирается заниматься мной дальше?

Я осторожно приблизился. Меня не видели, не слышали. Судя по всему, он вообще ничего не слышал и не воспринимал вокруг себя. Я сделал еще несколько шагов и присел на край кровати рядом с ним.

Захочет — прогонит. Если я не так давно вынырнул из небытия, какая мне разница — наорет он на меня раз или дважды.

Меня не видели и не слышали, хотя я сидел уже совсем близко, глядя сверху вниз на его голову на подушке, ореол черных волос на покрывале.

Не знаю почему, может, для того, чтобы удостовериться, что все нормально, я осторожно подцепил пальцами пряди, убирая их с его лица. Пришлось убрать несколько, прежде чем показалась бледная щека, темный край ресниц, белые бескровные губы.

Видимо, все же крови он потерял достаточно. Лицо, губы, веки — все было невероятно бледным, почти белым на фоне темных волос.

Я смотрел на подрагивающие ресницы, плотно сомкнутые губы, как завороженный, не имея сил отвести взгляда. Черные волосы, белая кожа, темно-зеленое покрывало. Какое-то ощущение опасности, ощущение выжатости и достигнутого предела. Синяки под глазами залегли так глубоко, что это ощущалось даже со стороны. Я невольно провел рукой по своему лицу, прикрыл и с усилием открыл глаза. Нет, нужно все же выспаться. Отдохнуть как следует мне просто необходимо.

Я встал, но тут же резко развернулся и зашел за спинку кровати, огибая ее с другой стороны. Нельзя так все оставить. Убьет он меня после этого — его право. Я поступлю так, как велит мне моя совесть.

Присел на край кровати с другой стороны, чуть нагнулся и потянул за шнурок на его туфле. Один, второй. Сбросил их на пол.

Окинул взглядом комнату. Его нужно укрыть. Какая-то непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что от потери крови должно знобить, решила за меня. Я вышел в соседнюю комнату, подхватил с кресла плед, вернулся. Осторожно расправив его, укрыл пледом неподвижную фигуру в черном.

Бросив на него последний взгляд, вновь ушел в соседнюю комнату и с чувством выполненного долга рухнул на кровать.


Глава 15. Первая проба.

Просыпаюсь от того, что в комнате рядом кто-то разговаривает шепотом.

Смотрю в сторону кресел. Тут же сталкиваюсь с ним взглядом. Снейп. В руке — чашка, которую он держит у самых губ, закрывая нижнюю часть лица, чуть выше — опасный блеск глаз, впившийся в меня не хуже зубов Нагини. Я спросонья быстро вспоминаю, за что он может так на меня смотреть, и снова откидываюсь на подушку.

Сейчас будет язвить. Не сможет ведь промолчать.

— Мистер Гарри Поттер будет ужинать? — Мари стоит прямо перед кроватью, умильно заглядывая мне в глаза. Судя по всему, осознание того, что все живы, и я не выдал его Снейпу, сделало его вечер чрезвычайно приятным. При мысли о еде я прислушиваюсь к голодному урчанию в животе и согласно киваю. Судя по всему, уже поздний вечер. Я проспал часа три.

Возле дальней стены накрыт маленький журнальный столик. Снейп откидывается в кресле, продолжая наблюдать за каждым моим движением внимательным взглядом поверх чашки, как паук за мухой в своих сетях. Я приближаюсь к столику, но сама мысль о том, что я могу сесть ужинать рядом со Снейпом, приводит меня в недоумение. Он позволит мне такую вольность? Он даже не встанет сейчас, не пересядет в другое место, оставляя меня жевать в одиночестве?

Я сажусь, опасливо косясь на его ногу, заброшенную на другую, и протягиваю руку к чашке с чаем. Он не встает. Не пересаживается и не уходит. Он позволяет мне есть в его обществе, ощущая себя частью некоей группы, собравшейся в вечернее время за одним столом.

Мари усаживается чуть поодаль и с благоговением взирает то на меня, то на Снейпа. Я бы уже прикрикнул на него за то, что он таращится на меня, когда я жую, но при Снейпе я себе этого не позволяю и молча сношу это безобразие, умудряясь не подавиться под пристальным взглядом восхищенного картиной эльфа.

— Как вы себя чувствуете, Поттер? — внезапно произносит Снейп в полной тишине, которая повисла между нами троими.

Я не могу даже перевести на него взгляд. Какое-то странное ощущение того, что мне разрешили присутствовать на некоем интимном ритуале, смущает меня неимоверно.

— Нормально, — я нахожу компромисс между набитым ртом и тягостным молчанием в ответ на его вопрос, и он тянется к столу, чтобы поставить пустую чашку. Складывает пальцы в замок на колене и едва заметно шевелит носком туфли. Я ловлю движение, на мгновение задумываясь о том, как он нашел их у кровати и несомненно понял, кто это сделал, и отвожу взгляд в сторону от неловкости. Не думаю, что Мари разрешено прикасаться к нему, а значит, надеяться на то, что мою глупую заботу спишут на эльфа, нет смысла.

— Мне нужно будет осмотреть вас.

Я киваю, допивая чай, и кошусь в его сторону. Мерлин, он сверлит меня взглядом прищуренных глаз, будто пару минут назад застал за чем-то очень подозрительным.

Следующая фраза убивает меня окончательно.

— Мари, убери со стола и оставь нас.

Он хочет остаться со мной наедине. Для чего? Чтобы четвертовать по полной программе за глупое внимание к его персоне?

Смотрю, как Мари убирает со стола, и впервые за все это время не хочу, чтобы он уходил. Но эльф, как назло, оказывается необычайно проворен. Не проходит и пяти мнут, как его уже нет в комнате. Я сижу, вцепившись в чашку с глотком чая на дне, и жду, поглядывая по сторонам поверх ободка.

Снейп встает, делает несколько шагов по комнате и останавливается прямо передо мной, глядя сверху вниз внимательным взглядом из-под нахмуренных бровей. Я осторожно ставлю свою чашку на стол и тоже встаю. Он не оставляет мне места, и я стою очень близко к нему, почти вплотную. Привычным движением протягивает ко мне руку, расстегивает пуговицы на рубашке, продолжая смотреть на мое смущенное лицо. Скидывает рубашку с плеч и кладет на мои плечи чуть прохладные ладони. Я стою, не шевелясь и не дыша. Поднимаясь движениями пальцев по моей шее, приподнимает мне голову вверх, и я вынужден перевести на него взгляд. Смотрю на сосредоточенное лицо, пока он оглядывает шрамы на моих щеках, лбу, подбородке, отводит лицо в сторону, изучает шею. Пальцы скользят по боковой поверхности шеи, задевая мочку уха, касаются края волос. Я невольно расслабляюсь под этими касаниями, мне приятно.

Спускает с меня рубашку, оставляя ее, как обычно, свисающей с застегнутых на манжетах рукавов. Но на этот раз она там не остается. Поднимает мои руки, как будто играет с куклой, расстегивает манжеты, стаскивает рубашку с меня полностью.

— Вы не будете одеваться, пока я вам не скажу, Поттер.

Я невольно зябко повожу плечами.

Заходит мне за спину, проводит кончиками пальцев от самой шеи до пояса джинсов, заставляя мою кожу покрываться мурашками. Пережидаю, пока он за моей спиной тщательно осматривает каждый дюйм моего тела, стою не шевелясь.

— Сейчас двенадцатый час ночи. Вы будете спать?

Я даже вздрагиваю от звука голоса, так расслабили меня мимолетные прикосновения.

— Да… наверное…

— Хорошо. Ложитесь.

Он садится в кресло в кабинете, берет в руки книгу, открывает и утыкается в нее носом. Я пробегаюсь взглядом от кровати к нему и обратно. Он собирается сидеть здесь, пока я не засну, что ли? Но спросить неловко. Придется ложиться спать при нем. Хотя так я вряд ли засну.

Косясь на него, снимаю джинсы, кладу их в другое кресло, ныряю под одеяло.

Ну что ж. Спать так спать.

Но заснуть долго не могу, ворочаюсь, поглядываю на него, не отрывающегося от книги. Смешно, но само его присутствие в комнате — угроза. Что такого в том, что он сидит так далеко от меня и просто читает, сказать не могу. Но и заснуть при нем мне трудно.

— Принести вам снотворное, Поттер?— это он, не опуская книги, не глядя на меня.

— Нет, спасибо.

Ишь, слышит все, как я ворочаюсь. Я закрываю глаза, перебираю во сне мысли, останавливаюсь на списке гостей на нашей с Джинни свадьбе, и не замечаю, как тяжелеют веки.

Я даже понимаю, что это сон. Но мне все равно жутко страшно. Ощущение опасности, какой-то погони. Мне не по себе, сердце бьется, как пятнадцать запертых в клетке пикси.

— Поттер! Поттер! — просыпаюсь, вижу его взволнованно лицо над собой.

Смотрю на сведенные брови и понимаю, что ощущение опасности — не просто сон. Это сердце. Сердце стучит с невероятной силой, причиняя боль, проецируя в моем сне картины погони, волнения. Смотрю на него испуганным со сна взглядом, пытаюсь сесть.

— Больно? — он наклоняется надо мной, заглядывает в глаза, лицо бледное, сосредоточенное.

Едва могу кивнуть.

— Не садитесь. Не надо. Прилягте.

Рывком вскакивает, несется к столу, хватает какую-то банку со странной голубой жидкостью и небольшой кубок, возвращается.

Какое там лечь. Я скручиваюсь в клубок от боли, прижимаясь грудью к ногам, пытаюсь втянуть в себя вырывающееся из груди сердце.

— Выпей вот это. Один глоток. Только один.

Он подносит к моим губам бокал. Я тянусь к нему губами, но предательская дрожь тела не дает мне нормально охватить ими край. Он смотрит на все это, хватает меня за подбородок, вливает глоток жидкости в мое горло, я глотаю… и кричу от боли.

— Потерпи, потерпи. Сейчас будет легче! — он держит меня за плечо, пытаясь выпрямить мои судорожно поджатые ноги.

Меня всего трясет, но боль постепенно стихает, успокаивается сердце, и я в изнеможении падаю на подушку, ощущая только, как он неловко проводит рукой по моим волосам.

— Поспи, поспи.

Засыпаю снова, напрочь обессиленный.

Но не проходит и часа, как все повторяется снова.

Когда он подносит к моим губам кубок, я толкаю его ладонями в грудь, отбиваюсь. Но он что-то шепчет мне, успокаивая. Слова, которых я не слышу из-за шума в ушах. Я отпихиваю его, но он силой вливает в меня глоток голубой жидкости, и тут же, как при нашем лечении, обнимает меня, прижимает к себе, садясь на постели рядом.

Так продолжается почти всю ночь. Я падаю без сил на подушку, едва не теряя сознание от усталости. Проходит с час, и он снова будит меня. Я уже не могу понять, ночь сейчас или день, сколько раз я уже просыпался. Только под утро, когда за окнами уже сереет, наконец, падаю в смятые простыни и забываюсь тревожным сном.

Утро встречает меня неожиданным теплом. Я открываю глаза и вижу прямо перед собой край одеяла. Нагретый моим дыханием материал взмок, я недовольно отпихиваю его рукой… И тут же дергаюсь в испуге. Он лежит совсем рядом, в окружении черных прядей волос, в своем бессменном сюртуке с мягким платком вокруг шеи и острыми уголками рубашки под самым подбородком. Кошусь на резкий, словно набросанный углем на холсте профиль, изучаю малейшие морщинки и бледную до синевы кожу. Волосы на его, на моей подушке, я вздрагиваю всем телом, когда моя рука случайно задевает их. Спит. Глаза закрыты, дыхание ровное. Это отдает бредом, но у меня такое впечатление, будто мы провели эту ночь вместе. Я смотрю на изогнутую линию носа, чуть поблескивающий шелк черных бровей и думаю о том, что никогда не видел его настолько близко.

Откидываюсь на подушку, но закрывать глаза уже не хочется. Скольжу взглядом по комнате, глаза болят, будто засыпанные песком. Сегодняшняя ночь вспоминается, как глупый кошмар — я не верю, что такое могло быть на самом деле. Внезапно меня осеняет — я ведь уже сегодня вечером могу попробовать! Сегодня состоится последний сеанс нашего лечения! После него уже не будет этой боли, не будет ожидания ее в моей жизни. Я буду проводить день, как хочу.

Поймав себя на том, что больше всего на свете хотел бы сейчас хотя бы раз облететь Хогвартс на метле, не замечаю, как он открывает глаза. Уже столкнувшись с ним взглядом, понимаю, что не смогу точно сказать, сколько времени он уже наблюдает за мной.

Просто лежит и смотрит на меня. Ни тревоги, ни подозрения, ни снисходительности. Просто взгляд.

— Не вставай. Тебе нужно сохранить силы. Сегодня еще последний сеанс лечения, ты знаешь.

Я киваю.

— Я скажу Мари принести тебе завтрак. Ты должен спать до самых двенадцати часов.

Смотрю на него, пожимаю плечами. Как я могу столько спать? Да и есть мне совсем не хочется.

Он уходит, и через несколько минут Мари действительно приносит завтрак.

Нехотя запихиваю в себя хоть что-то. Эльф услужливо подает мне кубок с чем-то, похожим на сок. Жадно приникаю губами к его краю. Вот пить я точно хочу.

Но, не успевая допить, понимаю, что не сок это вовсе. Едва ставлю его на пол у кровати, глаза закрываются сами собой.

Просыпаюсь от того, что кто-то трясет меня за плечо. Снейп.

— Уже двенадцать. Не пропустите сеанс, Поттер.

Я недовольно морщусь и сажусь в кровати. Сегодняшний — последний. Последний. Повторяю себе снова и снова.

Двенадцать. Значит, зелье уже готово. Я даже еще толком не проснулся, а уже предстоит переносить боль в который раз за эти сутки.

Он подходит ко мне, протягивает бокал с восстанавливающим.

— У меня для вас хорошая новость, Поттер.

Смотрю на него с недоверием. Хорошая? С каких пор?

— Лечение принесло успех, сегодня ночью был некий переломный момент в нашем курсе. Поэтому доза лекарства, предназначенная для сегодняшнего приема, почти не содержит той субстанции, которая доставляла вам страдания.

Я не верю своим ушам. Неужто сегодня не будет боли?

— Да, сегодняшний прием будет лишь слегка болезненным, не более.

Он приближается, принимает мою руку, пододвигает меня к себе.

Я стою, не шевелясь, держа в руке стакан с зельем, который он принес, и смотрю на зеленоватую жидкость. Ну вот и все. Мучения окончены. Наконец-то.

Выпиваю содержимое, и он сам забирает из моей руки стакан.

Боль есть, но сравнить ее с тем, что было до этого, невозможно. Меня немного дергает, знобит, но, в общем, все терпимо.

— Ну вот и все, — он отходит, ставит стакан на стол. — Вы можете быть свободны, Поттер. Хотите — отдыхайте, хотите — можете пройтись.

У меня в голове другие мысли. Я тут же их озвучиваю.

— Мы пойдем к зеркалу? Сегодня вечером?

Он переводит на меня тяжелый взгляд, задумывается. Его многозначительное "да" падает на пол стеклянным шариком. Я сжимаю кулаки. Он согласен.

— Мне ведь нужен костюм. Его, конечно, можно трансфигурировать.

— Я думаю, не в нем дело.

Мы идем в кабинет директора молча. Я нервничаю. Макгонагалл встречает нас серьезным, даже несколько строгим выражением лица.

— Хорошо. Я покину вас, чтобы не мешать сосредоточиться, — произносит она, исчезая за одной из дверей, ведущих из кабинета.

Я прохожу вперед, здороваюсь с Дамблдором.

— Здравствуй, Гарри! Как вижу, момент настал.

Я согласно киваю. Даже не знаю, что ему сказать. Во мне как-то все перемешалось.

Оглядываюсь назад. Снейп стоит у камина, глядя на огонь.

— Северус, мой мальчик, ты бледен. Ты нормально чувствуешь себя?

Ага, думаю я, нормально. Вчера — кровь горлом, сегодня полночи надо мной. Нормально. Как всегда.

Он кивает, едва удостаивая директора взглядом.

— Ты чем-то удручен. Не веришь в положительный исход дела?

Снейп переводит взгляд на Дамблдора, и меня дергает от выражения его глаз. Он действительно очень бледен. И как будто сильно чем-то опечален. Или это просто последствия бессонной ночи?

— Мы должны перепробовать все, что можем, — уклончиво отвечает он.

Я направляюсь к Зеркалу, чувствуя спиной взгляды обоих где-то между лопаток.

Снейп разворачивается, скользит взглядом по портрету на стене и подходит.

— Как ты стоял?

Зеркало закрыто покрывалом, я не вижу его, но прекрасно чувствую магию, которая от него исходит. Мне не по себе от всего этого. Я ждал этого момента долгих пять дней, но сейчас отдал бы все за возможность бежать и никогда сюда не возвращаться. Мне почему-то кажется, что это же чувствует и Снейп.

— Вот здесь, — я указываю на плиту пола под своими ногами, — стоял здесь и смотрел в Зеркало.

— Где был я? Как я стоял?

Я кошусь на Снейпа. Как же это, оказывается, тяжело. Такое впечатление, что я рассказываю свой сон и прошу исполнить его наяву, делюсь чем-то личным и от того смущаюсь. Мне неловко говорить ему, как именно он стоял.

— Рядом со мной, вот здесь. И вы…

Снейп устремляет на меня изучающий взгляд прищуренных глаз. Мне бы возмутиться в своих мыслях, что он так демонстративно не стремится занять свое положение, но отчего-то я чувствую только, что ему так же тяжело исполнять эту роль. Он не хочет этого не меньше, чем я. Нет, так не пойдет. Нужно хотя бы себе придать уверенности.

Я становлюсь прямо перед Зеркалом и приподнимаю подбородок. Я был уверенным в себе, гордым и счастливым. Я должен быть таким сейчас.

Не смотрю на него. Я показал ему место, где он должен стоять. Не стоит заглядывать ему в глаза в надежде на то, что он согласится играть свою роль.

— Что я делал? — доносится сбоку.

Я даже не перевожу на него взгляд. Пытаюсь сосредоточиться на Зеркале, пытаюсь вспомнить то ощущение.

— Вы стали рядом и положили руку мне на плечо. Я повернул голову и посмотрел на вас, а вы смотрели на меня.

Мерлин, я сам только что это все произнес? Это мой язык выговорил подобное? Я не оборачиваюсь к нему и сейчас. Тем более не буду.

Он проходит вперед, и я со всем вниманием наблюдаю, как шевелятся полы его сюртука, как сминаются под коленями брюки. Я сосредоточен как никогда. Закрываю глаза, когда он сбрасывает покрывало. Вспоминаю свое уверенное и счастливое отражение. Повторяю, как заклинание : "я могу видеть, я могу видеть".

Шорох обуви по каменному полу, он становится рядом, и его ладонь ложится мне на плечо. Я даже не вздрагиваю. Этот жест настолько интимен, настолько соединяет нас, стоящих рядом друг с другом, что я просто замираю, впитывая кожей тепло его ладони.

Взмах палочкой, я ощущаю запах новой ткани, приятную стянутость ремня на талии, крахмальную жесткость выглаженной парадной рубашки. С закрытыми глазами представляю нас двоих, стоящих сейчас у Зеркала. Он не торопит меня, ничего не говорит, и я благодарен ему за терпение.

Медленно, очень медленно открываю глаза.

Поднимаю невероятно тяжелые веки, перевожу взгляд на зеркало…

Я. Вот, на берегу реки, среди вороха осенних опавших листьев, взъерошенные волосы, простая потрепанная куртка. Вокруг — желтые, багряные, золотые краски. Осень. Парк. Я смотрю вперед, на реку, на какой-то мост, впереди передо мной по воде плывет пара уток. Я достаю из кармана хлеб и бросаю им.

А вот он. Меня на миг пробивает дрожью. Знакомый образ, но какой он тут! Высокий мужчина в черных брюках, черном пальто, расстегнутом и распахнутом, руки в карманах, с задумчивой легкой улыбкой смотрит на меня, прислонившись затылком к стволу дерева. Я не могу назвать его красивым. Нет, он светится каким-то внутренним спокойствием, в его глазах весь этот мир в неспешном течении приятно грустного осеннего дня. Я слышу запах прелой листвы, костра, тины от реки, слышу, как пахнут его пропитавшиеся дымом волосы, покрытые мельчайшей дымкой моросящего дождика. Оборачиваюсь и улыбаюсь ему. Мне становится страшно — как я смотрю на него…

Так не смотрят люди, испытывающие плотскую страсть, так не смотрят влюбленные. Мой взгляд пробирает меня самого до глубины души. Я смотрю на него, будто он все, что было и будет в моей жизни. Смотрю, впитывая в себя каждый изгиб его тела, каждую прядь волос, каждый жест и взгляд. Меня просто распирает изнутри от этого ощущения. Сердце бьется у горла, я едва дышу. Никто никогда не был настолько дорог мне. Я едва сдерживаю какие-то странные непрошенные слезы. Мне хочется подойти к нему, прижаться к рубашке на его груди, ощутить прохладной от дождя щекой его тепло, обвить руками талию, поднырнув под пальто, и стоять так, пока не кончится дождь, пока не кончится моя жизнь, пока не настанет вечер, и мы вернемся домой, бродить по полутемной квартире в вязаных высоких носках, пить горьковатый кофе с шоколадом и снисходительно поглядывать из окна на спешащих под дождем запоздалых прохожих.

— Гарри…— это его голос. Он позвал меня.

Я оборачиваюсь. То же лицо. Только будто лежавшая на окне фотография. Буроватые выцветшие краски, покореженные края. Но это он…

Смотрю на него, понимая, что в моей жизни никогда не будет такого. Вот такого, как сейчас там, в зеркале.

— Гарри, — снова зовет он и склоняется ко мне, не убирая руки с моего плеча, — что с тобой?

Я поднимаю на него глаза, уже возвращаясь в реальность, пряча себя, закрывая в пустой сундук горьковато-сладкий привкус той осени.

— Все нормально…

Он смотрит на меня, пристально, нахмурившись.

— У тебя слезы на щеках…

Я спохватываюсь и быстро прижимаю к лицу ладони. Четко ощущаю кожей рубцы на щеках, лбу. Ничего не изменилось. Ничего не сдвинулось с места. Все было зря…

— Все зря. Ничего не изменилось, — я прислоняюсь спиной к колонне позади и съезжаю по ней к самому полу, опускаясь на корточки.

Дамблдор поглаживает рукой бороду, я слышу звон колокольчика в его седых прядях.

— Мда. В чем же причина?

Я поднимаю на него взгляд и остаюсь сидеть так, откинувшись затылком на мрамор колонны, с раскинувшимися вокруг меня крыльями парадной мантии.

Как будто враз выпили всю мою уверенность в том, что будет хорошо, и в том, что что-то будет вообще, мою жажду жизни, мое стремление к свету и воздуху. Я ощущаю себя проколотым воздушным шариком. Впервые за все эти годы понимаю, в какой форме может проявляться влияние Зеркала. Когда Дамблдор говорил мне, что оно не дает ни знания, ни истины, что его влияние тлетворно, и что подвергшиеся его чарам теряли рассудок, я считал его слова преувеличением, старческой нотацией, проявлением его склонности к рассуждению вслух о морали и должном. Но сейчас я на себе ощутил, как может оно влиять на меня, как может издеваться и дразнить, показывая в самых пронзительных, самых чувственных красках то, что тлело у меня в душе, мою жажду покоя, тихой размеренности, уюта, тепла, близости другого существа, одно присутствие которого рядом наполняет дождливый день хрупким запахом жасмина и свежемолотого кофе с корицей. Ему под силу выжать из меня соки, одним видением отбросив ударом в грудь самоуверенного мальчишку, посмевшего надеяться.

— Что же мешает ему забрать назад магию? — Дамблдор рассуждал вслух, размахивая рукой в воздухе и поджимая губы, — сейчас ведь соблюдено все, не так ли? Северус здесь, ты можешь видеть, твой костюм, ваши позы и место, на котором вы стояли…

Я опускаю голову на руки, прячусь в сложенных на коленях руках, зарываюсь в них лицом.

— Гарри, ты точно ничего не забыл? Может, какая-то деталь…

Я четко ощущаю взгляд Дамблдора на своем темени. Так не люблю, когда на меня смотрят, будто пытаясь раскусить, увидеть за моим равнодушным лицом спрятанные эмоции и тайны!

— Я стоял перед зеркалом, вот на этом самом месте, — я на миг выныриваю из кокона собственных рук и киваю подбородком на каменную плиту напротив зеркала.

— Хорошо. Опиши подробно, что ты видел.

Я мотаю головой. Так не хочется говорить об этом снова!

— Увидел себя в парадном костюме: брюки, рубашка, парадная мантия.

— Что дальше? Что делало твое отражение?

— Ничего. Тот Гарри просто стоял и смотрел на меня.

— И все?

— Да.

— Ты послал в Зеркало проклятие. Значит, тебя что-то вывело из себя?

— Да…

— Что же?

— Тот Гарри был уверенным, ухоженным, в красивой одежде, он смотрел на меня так… Нагло, высокомерно.

— И это тебя раздражало?

Я поднялся, выпрямился у колонны, сложив руки за спиной. Как не хочется все это выносить наружу снова! Не хочется поднимать всю эту муть и мерзость!

— Да. Тогда, после войны, я ощущал себя ненужным. Все годы на меня смотрели, как на героя, я привык к этому, привык к опасности, к риску. Я жил каждый день, зная о том, что надо мной, над всеми нами висит иго, с которым мне предстоит бороться. У меня была своя собственная маленькая армия, в меня верили, я был нужен.

А потом, когда всего этого не стало, от меня враз все отвернулись. Я был как выстреливший патрон, как сыгравшая карта. Никто не знал, что делать с героем, которому больше не с чем сражаться. Я даже сбежал в одно прекрасное утро, меня не было в Хогсмите полгода. Я жил как маггл, пытался принять себя. Но потом все же вернулся. Не чувствуя себя родным ни тому, ни этому миру. Я как будто повис посредине. Мне некуда было идти и у меня не было цели. Я приехал на годовщину этой самой победы в Хогвартс, встретил своих давних друзей. У всех была своя жизнь, бывшие сокурсники создавали семьи, кто-то работал, кто-то продолжал учебу. У меня же не было ни занятия, ни дома, ни семьи. Я слонялся по школе, пока меня не позвали к вам, директор. Дальше вы знаете.

Дамблдор смотрел на меня внимательно сверху вниз, будто взвешивая каждое мое слово.

— Да, знаю. И тебя вывел из себя тот уверенный, спокойный, хорошо одетый Гарри. И ты послал заклятие в зеркало.

— Все так и было. Я был слегка пьян. Шампанское, радость встречи. Я ничего не ел ни на фуршете, ни до него. Меня слегка развезло, и ощущения потерялись. Я понял, что натворил, только когда заклятие уже ударило в поверхность Зеркала.

— Каким заклятием ты хотел его разрушить?

— Да обыкновенное Diffindo, я же говорил. Ничего особенного.

Дамблдор покивал, задумчиво охватил рукой подбородок.

— Хорошо, давай перейдем к профессору Снейпу.

— Я не знаю, почему видел именно профессора…— понимаю, что предваряю еще не заданный вопрос, но не хочу этих пояснений снова.

— Расскажи, как именно ты видел Северуса, — Дамблдор кидает на Снейпа внимательный взгляд поверх очков-половинок.

Я тоже бросаю на него взгляд, но он ни на кого из нас не смотрит. Снейп стоит боком, со сложенными на груди руками, и смотрит куда-то в одну точку прямо перед собой.

— Тот Гарри стоял и смотрел на меня, и когда я послал заклятие, увидел рядом с ним фигуру человека в темном, а потом ему на плечо легла рука.

— Ты точно видел, что это был именно Северус? Или просто человек в темной одежде?

— Точно видел.

— Почему ты в этом уверен?

Пикси вас кусай, директор! Что мне нужно сказать? Что я его горбоносый профиль и во сне узнаю?

— Я четко видел профиль.

— Понятно. И что дальше?

— Профессор смотрел на того Гарри. И тот Гарри, в отражении, обернулся и посмотрел на профессора Снейпа.

— Как именно посмотрел? Что-то говорил? Улыбался? Грустил?

Я сжимаю кулаки и стискиваю зубы. Снейп стоит в нескольких шагах от меня, и слушает каждое мое слово. Как я могу сказать, каким взглядом тот Гарри смотрел на него? Как я могу вообще это произнести?

— Ничего не делал. Просто смотрел. Так…

Я замолкаю. Ну пойми это сам, если сможешь. По-видимому, не может. Или не хочет.

— Как?

— Я не знаю…

— С любовью?

— Нннуууу… нет…

— С благодарностью? Признательностью?

— Похоже на то.

— С нежностью?

Я чувствую, как пересыхает во рту, и не могу сглотнуть. Мне кажется, что звук сейчас будет слышен на весь кабинет.

— Да…

Снейп поднимает голову, но на меня не смотрит. Мерлин, ну почему я видел именно его? Зачем мне это унижение? Почему я должен говорить это все при нем?

— Думаю, именно это и будет основным фактором, Гарри, — задумчиво произносит Дамблдор.

Я смотрю на него с вопросом во взгляде, он молчит и смотрит на меня.

— Твое отношение к профессору Снейпу. Видимо, Зеркало интерпретировало то, что творилось в твоей душе, как желание прекратить вашу извечную вражду, убрать натянутость из ваших отношений, дать тебе возможность выразить свою признательность к профессору, твое восхищение его выдержкой и отвагой, о которых ты говорил мне после войны.

Я, поначалу расцветший буйным цветом облегчения оттого, что мои тайные желания, которые неизвестно где и как нашло во мне зеркало, были поняты всего лишь как благодарность к человеку, спасавшему меня бесчисленное количество раз, вернувшему мне зрение, под конец директорской речи не знал, куда девать глаза.

Я говорил ему о своем восхищении Снейпом? Ну, допустим, говорил. Но я ведь считал профессора погибшим. Это было после его смерти, в которой я ничуть не сомневался. Сейчас же я в собственных глазах выглядел этаким сопляком, который втайне обожествлял своего ненавистного учителя, но всеми силами скрывал это от окружающих хотя бы просто из подросткового чувства противоречия. Дамблдор умеет поднять на поверхность все то, что заставляет ощущать себя ничтожеством, в этом ему не откажешь.

— В таком случае, Альбус, нас ждет успех только после моей гибели на бис на глазах у Поттера, — он не смеется, он даже не улыбается, но меня передергивает от насмешки, которая сквозит в его голосе.

Дамблдор склоняет голову вперед и осуждающе смотрит на него поверх очков.

— Ты слишком строг с Гарри, Северус.

Он хмыкает.

— Я просто смотрю на вещи реально. Если единственным условием для Зеркала будет такой взгляд, который Поттер описывает сейчас, то можно заранее поставить жирный крест на наших попытках.

Что мне сказать ему? Что тот, зеркальный Гарри испытывал к нему, Снейпу, какие-то чувства посильнее благодарности? Что в том взгляде была не просто нежность, направленная на приятный взгляду объект. Это были взгляды двух людей, которым тот, кто перед глазами, был действительно дорог. Которые хорошо понимали друг друга. Которые принимали друг друга такими, какими они были на самом деле. В таком случае, Снейп прав — нам никогда этого не достичь. Ни я , ни он на такое не способны.

— Что ты намерен предпринимать, Северус? — Дамблдор испытующе смотрит на Снейпа, и я вновь вижу в этом взгляде давно устоявшийся ритуал беспрекословного подчинения зельевара директору. Мне противно видеть этот взгляд, и я отвожу свой в сторону.

— Не знаю, Альбус. Мне нужно подумать,— Снейп медленно проходит мимо, пронзая меня холодным снисходительным взглядом, и исчезает за дверью в коридор.


Глава 16. Я и Снейп.

Я сидел на широком подоконнике в коридоре и задумчиво смотрел в окно.

Все полетело в тартарары. Ничего не выходит. Пять дней невыносимой боли не привели ни к чему. То, что я сейчас могу сидеть здесь и смотреть в окно на снег и запутавшиеся в цветных стеклах витража солнечные блики — все это еще на три недели. Потом исчезнет и это.

Шаги. Негромкие, но четко слышен стук каблука. Снейп.

Идет сюда. Как не хочется встречаться с ним сейчас! Но сбегать отсюда, из места единственного уединения, хочется еще меньше.

Приближается. Уже в любом случае увидел меня здесь. Конечно, увидел. Траектория шагов изменилась. Идет прямо ко мне.

Я оборачиваюсь и встречаюсь с холодным взглядом темных внимательных глаз.

— Здравствуйте, профессор.

Он кривится. Уже устал напоминать мне, что давно не преподает. Я согласен, но как называть его по-другому, просто не знаю.

— Что вы тут делаете, Поттер?

Я неопределенно развожу руками.

— Сижу.

— Это я вижу.

Чего тогда спрашиваешь?

Он на миг замолкает, и я буквально ощущаю, что он сейчас скажет что-то, на что собирается с мыслями. Мне становится интересно, я оглядываю его лицо.

— Мне нужна ваша помощь в лаборатории.

Лицо отстраненное, непроницаемое. В лаборатории? Как же. Да ты меня туда на пушечный выстрел не подпустишь!

Я ловлю себя на мысли, что он лжет, и это все только повод. Удивляюсь, раздумываю. С каких пор я так четко ощущаю ложь в его голосе?

Я согласно киваю. Что бы это ни было, ложью или правдой, если он прибегнул к ней, значит, я ему и впрямь нужен.

Спускаю ноги с подоконника, собираюсь спрыгивать, но он внезапно подходит еще ближе, придвигается ко мне, почти вплотную.

Протягивает руку, касается моего виска. На лице — напряженная задумчивость, старательно выдаваемая за рассеянную.

Я смотрю на него с удивлением.

Мантия вокруг его фигуры замирает с остановленным движением тела, край рукава так близко от моего лица. Я просто в немом изумлении вижу его лицо так невообразимо близко, он склоняется ближе ко мне, будто сейчас коснется моих губ, замирает на мгновение и так же плавно выпрямляется.

Я неподвижно сижу на краю подоконника, наблюдая за ним.

Мысли о том, зачем я ему понадобился, внезапно прерываются. Я ловлю волну запаха, исходящую от него, и замираю.

Нет, Снейп, конечно, фигура неординарная, весьма непонятная, но все же…

Я никогда не ощущал ничего подобного. Запах. От него исходит какой-то странный, весьма оригинальный запах. Я втягиваю воздух носом и понимаю, что остановиться не могу. Я не знаю, что это, и как это назвать, но, если бы меня попросили дать определение, я назвал бы это эфиром.

Я понятия не имею, что такое эфир. Но в моем понимании он должен иметь именно такой запах. Нечто прозрачное и в то же время тягучее, резкое, как растаявшая на полу ртуть, разбитое стекло.

Я вдыхаю запах и не могу вобрать его в себя. Какие-то непонятные ноты, оттенки и отголоски, абсолютно мне незнакомые, держат меня в странном напряжении.

Он тоже внимательно смотрит на меня, прищурив глаза, и будто чего-то ждет.

Поднимаю к нему голову, непроизвольно шевелю носом, ловя волну запаха. Он замечает это, вскидывает подбородок, резко разворачивается и уходит дальше по коридору.

Что это было? Я понятия не имею. Но в том, что хочу еще слышать этот запах, нет сомнений. Бегом догоняю его. Уже за поворотом почти настигаю, иду следом.

Он — чуть впереди, быстрыми ровными шагами пересекает площадку у лестниц, ныряет в длинный узкий коридор, ведущий в подземелья. Я иду в нескольких шагах позади, не имея сил оторвать взгляда от трепещущего за его спиной подола мантии, от волны запаха, следующей за ним, как прирученное животное. Волны воздуха, доносящиеся до меня, приносят отголоски того же аромата, и я вдыхаю его снова и снова, чуть не прикрывая глаза от блаженства. Это так увлекает меня, что, когда он останавливается посреди коридора, я буквально врезаюсь в его спину. Мгновение моргаю, остатками затуманенного сознания понимая, что мысли ни одной в голове не осталось, и смотрю на него немного снизу вверх, когда он поворачивается ко мне.

Делает шаг ближе, еще, останавливается невероятно близко, и я снова слышу этот запах. Наши взгляды встречаются в полутьме каменного коридора подземелий, и я понимаю, что такое гипноз. Меня словно поднимает всего, тянет вверх, всасывает в темноту его глаз, я не могу пошевелиться, не могу разговаривать и почти не могу дышать. Грудь сдавливает, словно меня приплющили многотонным прессом, я даже не моргаю.

Он протягивает ко мне руку, приподнимает мой подбородок фалангой согнутого пальца и задирает мне голову так, что, кажется, сейчас сломает шею.

Я уплываю на волне этого запаха, под действием его взгляда, не в силах вынести головокружение прикрываю глаза, снова оказываюсь в привычной, но страшной для меня темноте. Остается только мое шумное дыхание и расстилающийся в темном тумане вокруг меня усиленный его приближением запах.

Большой палец ложится мне на подбородок, разминает кожу, он распрямляет пальцы и охватывает ими мою щеку. Я дышу тяжело и прерывисто, не смея пошевелиться. Внутри все словно клокочет, меня рвет на части от какого-то странного ощущения, которому я не могу дать названия.

Палец касается моих губ, проводит по нежной коже, нижняя губа, верхняя, сдвигает, раскрывает их, скользит по небу, ласкает. Я приоткрываю рот, подаваясь к нему, к его рукам, замирая от сладких ощущений во всем теле.

Пальцы поднимаются вверх по щеке, очерчивают веко, скользят по краю носа, лбу. Я вдыхаю шумно, протяжно, не понимая, сдержал ли я рвущийся наружу стон. Внезапно он хватает меня за запястье и тащит за собой, воровато оглядываясь по сторонам. Я покорно иду за ним, недоумевая о произошедшей перемене.

Вталкивает меня в лабораторию, быстро закрывает за нами дверь.

Я прижимаюсь лопатками к стене и наблюдаю, как он заклинанием старательно запирает дверь, потом подходит к столу и сдвигает от края все книги и пергаменты.

— Иди сюда.

Я подхожу, осторожно косясь на него и на стол.

— Садись.

Он легко подсаживает меня наверх, и через мгновение я уже восседаю на крышке стола прямо перед ним.

Смотрю, как он упирается кулаками в стол вокруг моих ног, нависает надо мной.

— Гарри. Ты знаешь, кто я?

Я ошалело смотрю на него, поднимаю брови.

— Быстро и коротко. Я спрашиваю — ты отвечаешь. Итак. Мое имя?

— С-с-северус Снейп.

— Что я преподавал в этой школе?

— Зельеварение. Ну, и Защиту.

— Как ты ко мне относишься?

Я смотрю в его холодные темные глаза, и не знаю, что мне сказать.

Наконец, неуверенно пожимаю плечами.

— Ты меня ненавидишь. Так ведь?

Я снова пожимаю плечами.

Он хлопает ладонью по крышке стола, я подпрыгиваю от неожиданности.

— Отвечай нормально!

— Раньше. Наверное.

— А сейчас?

Я пытаюсь снова пожать плечами, но заметив его реакцию, выдавливаю из себя хоть какие-то слова.

— Я не знаю. Сейчас, наверное, нет.

Он выпрямляется, разводит в стороны мои ноги и становится между ними так близко, что я могу коснуться губами его щеки.

— Что ты сейчас ощущаешь? Какие чувства есть у тебя ко мне?

Я растерянно перевожу взгляд с одного предмета на другой, избегая смотреть ему в глаза.

Собираюсь с мыслями. Нужно хоть что-то ответить ему. Запах сбивает меня с толку. Что-то такое мужское, но сводящее с ума, кружащее голову, призывное. Я едва удерживаю сомкнутыми губы.

— Я чувствую… не знаю, что я чувствую…У меня нет к вам ненависти. Я благодарен вам за то, что могу видеть…

— Теплее. Что еще?

— А что еще должно быть?

Он кладет теплую ладонь на мою ногу у самого паха. Я напрягаюсь и все же приоткрываю губы.

— Что ты ощущаешь ко мне сейчас?

Я озадаченно перебегаю взглядом по предметам. Что мне сказать? Что я дурею от этого запаха мужчины, исходящего от него? Что во мне все горит, меня выворачивает всеми мышцами наизнанку от какой-то ненормальной тяги к нему? Я не могу такое ощущать к мужчине, и вообще — эти ощущения для меня непонятны, новы и меня это просто пугает.

Он нагибается еще ближе ко мне, почти касаясь губами моей щеки, дотягивается до уха, и я не могу удержаться от стона, когда горячий шепот обжигает мою шею:

— Ты хочешь меня, Гарри?

Что он такое вытворяет? Что вообще со мной? Мурашки по коже, я готов выпрыгнуть из джинсов, лишь бы он продолжал так шептать еще и еще.

— Ну что же ты молчишь? Скажи мне…

Снова горячее дыхание в шею. Я ж так съеду с ума окончательно! Что это такое? Почему я так на него реагирую?

Осторожно киваю, боясь случайно губами коснуться лежащих на моем лице его волос. Волосы. Я несмело зарываюсь в них носом, вдыхая запах, отдающий морем, новой кожаной экипировкой для квиддича, дождем, и слегка, где-то в глубине, едва уловимо, какими-то цветами. Я не помню, какие это цветы, но мне нравится.

— Жасмин… — невольно выдыхаю я.

— Что?

— Запах… Это жасмин. И еще что-то…

Он тычется кончиком длинного носа в мою шею, и я уже почти выстанываю:

— Сандаловое дерево…Сандал…

Голос звучит где-то между моим ухом и шеей.

— Тебе лучше знать…

Я с трудом глотаю пересохшим горлом.

— Скажи мне сам…

— Что?

— Скажи, что ты меня хочешь…

Я прикрываю глаза от наслаждения, когда его длинный нос трется о мое ухо, приподнимает волосы на шее.

— Хооочууу…

— Скажи сам. Скажи: "Я хочу вас, профессор Снейп"…

Я дергаю шеей, начинаю мелко дрожать. Что? Сказать такое? Ему? Как он это представляет? У меня же язык не повернется!

Кончик его носа сменяют теплые мягкие губы, коротко касающиеся кожи на моей шее, за ухом…

— Скажи…

Я стискиваю кулаки, на мгновение открываю глаза.

— Я хочу вас…

— Правильно…

Рука на моем бедре оживает, движется по ноге верх, вниз, спускается внутрь, охватывает колено. Меня просто распирает изнутри, я готов заорать, схватить его… я даже не знаю, что именно я бы делал с ним… На миг задумываюсь об этом, теряю последние остатки контроля, понимаю, что хочу тереться. Да, именно. Тереться об него всем телом. Как собака, нашедшая в траве интересный запах. Тереться до содранной кожи, до боли.

Рука ложится на мой живот, на пояс джинсов. Я шумно втягиваю в себя воздух. Еще такое прикосновение, чуть ниже, и я начну это делать. Мне плевать уже, что он обо мне подумает. Я буду тереться пахом о его руку.

— А если я скажу…— голос в моих волосах, — скажу, чтобы ты поцеловал меня?

Я даже не понимаю до конца смысла его слов.

— Ты сделаешь это?

Голос на шее, сзади, в ухе, вместе с влажными прикосновениями языка.

Я не могу не стонать, не могу не выгибаться. Я совсем теряю всякое самообладание.

— Да…

Губы оставляют на моем ухе влажный след, и я повожу плечами. Щекотно.

Но не успеваю сообразить, что именно от меня хотели, как его губы оказываются прямо возле моих. Выдох обжигает мою щеку, но я не отворачиваюсь ни на дюйм. Замираю, ощущая, как узкий ловкий язык слизывает дыхание с моих губ.

— Тогда сделай это. Сам. Поцелуй меня.

Я приоткрываю губы, тянусь к нему. Жду ответа с его стороны, но он не двигается ни одним мускулом. Я сам дотягиваюсь, касаюсь губами его губ.

Да я даже целоваться толком не умею. Я не знаю, что мне делать с ним, и так же касаюсь кончиком языка его губ. Он тяжело выдыхает, как будто на время затаил дыхание. Голос хриплый, низкий, он почти рычит в ответ.

— Хорошо. Достаточно.

Но я разошелся. Мне понравилось. Если мне предлагают, почему бы не попробовать? Тянусь к нему снова, касаюсь губ языком, пытаюсь несмело накрывать его губы своими, легонько втягиваю в себя его нижнюю губу.

Он издает нечто, похожее на всхлип, отстраняет меня. Я возмущен таким поведением, но он сильнее. Держит меня на расстоянии, положив руку мне на плечо и, по-видимому, переводит дыхание. Я соображаю, что другая его рука все так же на моем бедре, и, коварно ухмыляясь, подтягиваюсь к ней, оттолкнувшись ногами под столом. Придвигаюсь, даю ему ощутить мой жар, приподнимаю бедра и со стоном спускаюсь промежностью вниз по его руке.

Он снова всхлипывает, отодвигается, убирает руки, отходит от меня подальше. Я понимаю, что выгляжу до одурения пошло, но это меня только заводит.

— Пойдем! — он подлетает, хватает меня чуть не за шкирку, и как котенка, тащит в коридор.

Я даже не успеваю возмутиться. Прохладный ветерок, гуляющий по подземельям, немного остужает меня.

— Куда мы идем?

— К Зеркалу.

Я дергаюсь всем телом, будто меня внезапно окатили ведром воды.

— Зачем?

Он резко останавливается, смотрит на меня пристально, испытующе.

— Сейчас ты будешь смотреть на меня с вожделением. Возможно, именно этого нам не хватало.


Глава 17. Еще одна попытка.

Я ничего не понимаю, но мне неприятно, что мой сеанс наслаждения прервали так резко.

Мы буквально влетаем в кабинет директора, благо Макгонагалл в нем нет. Портрет Дамблдора тоже пуст. Слава Мерлину, мы одни.

Он подбегает к Зеркалу и рывком срывает с него покрывало. Я, не ожидающий от обычно неторопливого и спокойного Снейпа такой прыти, удивленно наблюдаю за ним.

Подходит ко мне, взмахом палочки трансфигурирует мои тертые джинсы и футболку в уже привычный для меня классический костюм, добавляет дорогого вида мантию, пальцами приглаживает мои волосы.

— Иди сюда!

Подбегает к Зеркалу, становится напротив, призывая меня к себе. Я подхожу, становлюсь рядом, бросаю взгляд на Зеркало… и просто охреневаю от зрелища.

Я. Это снова я. Только… поза… вид… действо…

Он смотрит на меня сверху вниз, замечает выражение шока на моем лице, несколько раз задает вопрос о том, что я там увидел.

Я не могу этого сказать. Заливаюсь краской до корней волос, прячу глаза.

— Нет, смотри на меня. Как смотрел тогда, в отражении!

Я поднимаю на него взгляд, смотрю в его темные блестящие от волнения глаза…

Он наклоняется, целует меня, я слышу вновь волну этого запаха от его волос, и меня пробивает волной дрожи.

— Смотри на меня! — кладет руку мне на плечо, смотрит на меня внимательно, в упор.

Мы стоим, гипнотизируя друг друга взглядами, минуту, другую.

— Если бы это помогло, уже бы вышло.

Я вздрагиваю и отыскиваю на стене портрет Дамблдора. Тот стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на нас.

Снейп медленно разворачивается, садится на мраморный парапет, склоняет голову вниз и сжимает ее ладонями.

Я не знаю, что мне делать. Украдкой бросаю взгляд в зеркало, но там продолжается это… Спешу перевести взгляд на что-то более культурное в кабинете.

Дамблдор внимательно изучает меня с портрета.

— Гарри?

Я оборачиваюсь к нему, перехватываю его взгляд.

— Да, директор.

— Сейчас Зеркало что-то показывает тебе?

Я снова заливаюсь краской.

Дамблдор ждет ответа, не сводя с меня пытливого взгляда, и я понимаю, что он не оставит вопрос открытым.

— Показывает меня и… профессора Снейпа.

— Так же, как раньше?

— Ннннет…

— Что-то изменилось?

— Да…

— Что именно?

Мантикора его задери! Чего он пристал ко мне с вопросами? Почему бы ему не спросить Снейпа, что тот увидел в Зеркале? Как я могу говорить это при нем?

— Это личное. Пожалуйста…

Дамблдор подозрительно смотрит на меня. Склоняет голову набок и приподнимает брови.

— Гарри, мальчик мой, мне неловко спрашивать тебя. Я не стал бы вмешиваться в твое личное, если бы от этого не зависело твое выздоровление. Тебе нечего стесняться. Говори открыто.

Я мнусь и переступаю с ноги на ногу.

— Я и профессор Снейп…

— Ты видел в отражении то, что происходило перед зеркалом?

Я вскидываю взгляд на портрет и снова густо краснею. Он видел мой поцелуй со Снейпом? Мерлин великий! Как мне смотреть ему в глаза!

— Нет. Хуже.

— Что же это было?

Дементор и все его поцелуи! Ну, догадайся сам! Не мучай меня!

— Я и профессор Снейп занимались…

Все, я больше не могу. Я сейчас хлопну дверью и больше никогда не войду сюда. Мне уже некуда краснеть! Я сейчас просто провалюсь куда-нибудь вниз, в какую-нибудь Тайную комнату с новым Василиском. Пусть лучше меня кто-то сожрет, чем я произнесу это!

— Вы с профессором Снейпом занимались любовью? — абсолютно спокойно и буднично продолжает Дамблдор.

Финиш. Снейп это слышал. Он теперь изведет меня, просто съест на обед без перца и соли! Ну зачем все это было выносить на всеуслышание?

— Да… — едва выдыхаю я.

Дамблдор крякает в бороду, и серебряный колокольчик на ней ставит свой аккорд в симфонию моего полного провала.

— Он под амортенцией, Альбус. Его видения сейчас — чистой воды бред!

Я кошусь на Снейпа. Он сидит в той же позе, стискивая руками голову, и не смотрит ни на меня, ни на директора.

— Ты применил к нему амортенцию?

Снейп гневно вскидывает голову.

— А что мне оставалось? По своей воле он никогда не посмотрит на меня с… так, как нужно…

Дамблдор тяжело вздыхает.

— Возможно, ты прав.

— Ты прекрасно знаешь, что я прав. Но это тоже не сработало.

Дамблдор оглаживает рукой бороду. Я, устав наблюдать за ними двумя, и в расслабленности не понимая почти ни слова из того, что они говорят, усаживаюсь в глубокое директорское кресло, и съезжаю в нем, вытягивая ноги вперед. Фактически, я полулежу, лениво поглядывая на спину сидящего на парапете перед директорским местом Снейпа и правую половину лица Дамблдора за колонной.

— Да, Зеркало оказалось хитрее, чем мы рассчитывали. Я подозревал, что у него есть какая-то своя правда, уж слишком умные вещи оно показывало. Но правда оказалась еще и с умыслом.

Снейп сидел, не разгибая спину, похожий на скукожившегося от холода ворона на первом снегу. Я смотрел на него, наслаждаясь каждой черточкой его фигуры, каждой выбившейся прядью волос. Неравномерные свисающие по плечам пряди казались мне совершенством, худые плечи и чуть сутулая спина — верхом изящества.

— Северус, — внезапно пониженным до шепота голосом заговорщицки позвал Дамблдор.

Снейп, не поднимая головы, буркнул в ответ.

— Прости меня за откровенность. То, что он сейчас видит в Зеркале, было и впрямь реально?

Снейп еще секунду не двигался, потом очень медленно поднял голову, переводя взгляд на портрет.

— Директор, вы хотите сейчас сказать, что я… был близок с мальчишкой?

Дамблдор поджал губы и чуть искоса поглядывал на сидящего внизу мужчину.

Снейп резко встал, распрямил плечи.

— Не кипятись, Северус. Возможно, это ваш единственный шанс.

Снейп чуть склонил голову к плечу, внимательно и недоверчиво глядя в голубые чуть насмешливые глаза.

— Этого не будет! Я пальцем не коснусь мальчишки ! Хватит играть с его жизнью, Альбус! Он не подопытная жаба в моей лаборатории! Он живой! Прими это, наконец! Мы найдем способ вылечить его! Чего бы это не стоило! Он женится и будет счастлив! Я не разрушу его жизнь из чужой прихоти!

Я удивленно поднял брови. Снейп посмел кричать на Дамблдора? Такое я видел впервые за все время моего знакомства с этими двоими.

Ожидая, что Дамблдор сейчас вспылит, развернется и уйдет прочь, я даже привстал в своем кресле. Но тот только лукаво улыбнулся в ответ.

— Знаешь, Северус, мой мальчик, я действительно рад за тебя. Ты стал другим, ты правда пытаешься жить. По-настоящему, как хочешь ты сам.

Мастер зелий сложил руки на груди и, не глядя на портрет, оперся спиной о колонну. В тишине его голос прозвучал особенно тревожно.

— Это была первая амортенция из тех, что я планировал сделать для него. Я сделаю еще несколько. Я найду самого дорогого для него человека, кем бы он ни был. И когда я его найду, Поттер предстанет перед Зеркалом с этим человеком. И пусть оно покажет ему правду. Пусть увидит сам, кто в его жизни занимает главное место. Я думаю, что и он сам, и Зеркало тогда действительно изменят свое мнение. Я должен уйти с этой дороги. Мне не место рядом с ним. Пусть будет его друг, его невеста, хоть кошка Филча. Мнение Зеркала, мнение Поттера должны измениться. И я все сделаю для этого! Он не хотел быть одинок, он не будет одинок! С ним будет человек, которого он выберет сам, с помощью только своих инстинктов.

Дамблдор смотрел на него сверху вниз, недоверчиво хмуря брови.

— И если ты найдешь, что главный человек в его жизни, к примеру, Джинни Уизли, ты оставишь его с ней?

— Да!

— Хорошо. Пусть будет так.

Я недовольно поморщился и сполз с кресла. Что они там обсуждают? Я уже соскучился по запаху, который заставлял меня летать, и решил во что бы то ни стало найти его новую дозу. Стоящий у колонны Снейп привлекал меня, как муху ложка меда. Я медленно приблизился, подошел к нему и оперся подбородком о его сложенные на груди руки.

Взгляд его тут же опустился вниз, на мое лицо, но я видел, что он витает где-то в своих мыслях. Тогда я мягко, но настойчиво развел его руки и обнял его, прижимаясь к груди невозмутимо спокойного мастера зелий.

Дамблдор удивленно хмыкнул.

— Ты намерен это выдерживать дальше? Ты же любишь его! Представляю, чего тебе стоит не сорваться!

Снейп поднял на него сердитый взгляд из-под насупленных бровей, потом снова взглянул на меня, умильно прижавшегося к сюртуку на его груди, и прерывисто вздохнул.


Глава 18. Мои странные реакции.

Следующая неделя прошла, как в дурном сне. Я много времени проводил в подземельях, мучимый постоянными сменами настроения и появлением различных желаний. Никогда меня еще так не рвало на части от всего сразу — все ощущения словно сбились в клубок. Я резко переходил от гнева к вопиюще сентиментальной нежности, от ненависти к восхищению самыми незначительными вещами и людьми.

Снейп был непредсказуем вчетверо больше, чем обычно. Я не знал, чего он потребует от меня через пару минут — убрать книги в кабинете или убираться прочь и оставить его в покое.

В один из таких дней он просто наглым образом вышвырнул меня из лаборатории, сказав, что меня ждут наверху. Я поплелся в свою каморку в госпитале, недовольный и злой, но, завидев приехавших в гости Гермиону и Джинни, резко повеселел и остаток дня провел в их обществе, наслаждаясь вниманием и любовью, которые они мне дарили. Лишь один инцидент заставил меня потерять радостное спокойствие в тот день. Мы уже долго сидели в моей комнате, когда на пороге внезапно появился Снейп. Вошел, осмотрел внимательным взглядом моих гостей и неожиданно попросил Джинни выйти с ним в коридор.

Что именно он говорил ей, я так и не дознался от нее позже, но Джин вернулась в комнату какая-то счастливая, сияющая, с горящим взглядом и неисчезающей улыбкой на губах.

Каким именно образом Снейп довел ее до такого состояния, я так и не понял, но с приближением вечера Джин просто расцвела на моих глазах.

Гермиона привезла мне маггловских журналов, и я лениво перелистывал их, пока Джин рассказывала мне о новостях семьи Уизли. Я ее сегодня вообще не узнавал. Она сказала, что останется со мной, когда заспешила домой Гермиона. Был уже поздний вечер, а мы все сидели на моей кровати в комнате госпиталя. Я рассматривал фотографии девушек в журнале, проглядывал какие-то статьи о косметике и моде, любовался видами моря в статье об отдыхе. Джин сидела рядом, перебирала одной рукой волосы у меня на затылке, другой играла с шарфиком на шее.

Я даже не заметил момента, когда она прижалась к моему боку, заглядывая мне в лицо, сдувая волосы на моей шее. Мне было тепло и уютно, я укутал ноги одеялом и едва заметно улыбался ей краешками губ. Джин была просто великолепна. Глаза блестели, губы были чуть приоткрыты. И запах, доносившийся до меня от ее кожи, от ткани легкого шелкового шарфика, был просто великолепен. Такой тонкий аромат распускающихся почек, соединенный со сладковатым запахом ванили, и еще чего-то, что я не мог уловить.

Мир вообще в последнее время будто помешался на запахах. В те моменты, когда Снейп оставлял меня в кабинете либо занимал меня каким-то делом в лаборатории, я все время ощущал какие-то странные, незнакомые запахи в воздухе. Сам он будто решил отмстить мне за все те годы, что мы провели в одной школе. Никогда еще за все это время он не был со мной так близок. Именно в физическом смысле. Я просто изумлялся день за днем его почти навязчивому желанию проникать в мое интимное пространство, на расстояние вытянутой руки, касаться меня, садиться со мной рядом, становиться как можно ближе. Зачастую, стоило мне присесть на диван, он садился рядом, совсем близко, хотя места было предостаточно. Я часто убирал с себя край его мантии, а то и пряди его волос, когда он наклонялся ко мне.

И все время ловил какие-то запахи. Сладкие, терпкие, напоминающие мне то о гриффиндорской спальне, то о доме Дурслей, то о квиддичном поле, то просто о красивых местах на природе, где мне приходилось когда-либо бывать. Причем запахи не только вызывали воспоминания, но и манипулировали моим настроением. Я ощущал их повсюду.

И вот сейчас — снова. Джин пахла чем-то удивительно свежим, весенним. Я смущенно хмыкал, когда она касалась губами моей шеи, приподнимала волосы. Это было некрасиво, но я не мог отложить журнал и смотреть только на нее. Какое-то чувство неловкости в моменты, когда девушка пытается тебя откровенно соблазнять, мешало мне просто открыться навстречу. Джин же, пользуясь моей неловкостью, все уменьшала расстояние между нами, клала голову мне на плечо, согревала горячим дыханием мочку уха, подбородок. Я игриво тушевался, посмеиваясь от щекотки, и упрямо смотрел в сторону.

— Отложи свои журналы, — промурлыкала она мне в шею, но я только застенчиво засмеялся в ответ.

На странице журнала поблескивал приклеенный кусочек пластика — пробник духов. Я уклонился от очередного шутливого укуса Джинни и приподнял краешек. Запах вмиг сразил меня. Совершенно потерявший себя в пространстве, я пару секунд просто хлопал ресницами. Журнал выпал у меня из рук, Джинни потянулась к моим губам с поцелуем, а я сидел и смотрел прямо перед собой, как прибитый пыльным мешком.

— Гарри…— Джин коснулась моих губ, прикрыла глаза и замурлыкала мне куда-то в уголок рта. Я же не мог успокоиться, с каждой минутой накручивая себя все больше. Резко нагнулся, подхватил съехавший по простыне журнал и быстро перелистал его страницы.

Она попыталась убрать мои руки, подтягиваясь ко мне, обнимая за шею. Я же через ее плечо искал страницу, лихорадочно проглядывая глянцевую брошюрку.

Вот оно. Пробник. Я быстро пробежал глазами строчки. Мое внимание привлек состав духов:

Начальные ноты: белая фрезия, персик, ежевика.

Сердечные ноты: орхидея, арабский жасмин, ландыш.

Конечные ноты: сандаловое дерево, амбра, пачули, ваниль, мускус.

Снова эти запахи. Сандал, жасмин. Мне не надо напоминать, где я их слышал. На ком я их слышал, и какое они производили на меня действие.

— Джин, уже поздно. Мне нужно еще спуститься в подземелья к Снейпу.

Она резко выпрямляется, смотрит на меня так, будто я ее только что обозвал или ударил.

Мне не по себе. Но это как с Феликс фелицис — я знаю, что мне нужно сейчас в определенное место в это самое определенное время. И ничего с этим поделать я не в силах.

— Гарри, я вообще-то тут еще, с тобой. Ты собираешься от меня удрать? Опять к своему горбоносому? Он тебя что, приворожил?

В ее тоне столько язвительности и злости, что я невольно вскидываю взгляд на ее раскрасневшееся лицо. Джин просто вне себя от гнева.

— Не надо так о Снейпе. Он меня вылечил… — тихо, но уверенно заявляю я.

— Ах, даже так? Он стал тебе дороже меня? С каких пор, Поттер? Ты его ненавидел всю свою сознательную жизнь! А теперь целоваться с ним готов!

От последних слов меня дергает. Я резко вскакиваю с постели и поправляю джинсы.

— Ни с кем я не целуюсь! Мне нужно видеть его. Это срочно. У меня к нему… есть дело!

Джин выпрямляется, держа плечи ровно, как статуи на фасаде Хогвартса.

— Поттер, я вообще-то собиралась остаться здесь! Тебе абсолютно на это наплевать?

Я смотрю на нее непонимающим взглядом, шаря руками под подушкой в поисках палочки.

— Остаться здесь? На ночь? Ты чего, Джин? Хочешь, чтобы миссис Уизли трансфигурировала меня в спицы для вязания? — я пытаюсь смеяться, но ей явно не смешно.

Стоит, упершись руками в бока. Совсем, как Молли.

— Знаешь что, Поттер. Если у тебя кто-то есть, нечего мне голову морочить! Мы с тобой еще не помолвлены, так что у тебя есть время подумать!

С этими словами она хватает пальто и выскакивает в коридор.

Я удивленно смотрю ей вслед, но догонять и не пытаюсь. В конце концов, она не говорила мне, что собирается остаться здесь на ночь. Да и спать тут негде. И Молли меня убьет. Так что все к лучшему. А характер у Джин взрывной, но она быстро остывает. Уверен, не успеет еще аппарировать от ворот Хогвартса, уже пожалеет о своем грубом тоне.

Я поднял руку и медленно сжал пальцы в кулак. Осторожно постучал. Молчание. Еще раз. Где, мантикора его задери, Мари?

На третьем стуке дверь распахнулась так резко, что я подпрыгнул на месте. Мы оба одновременно уставились друг на друга. Он на меня, я — на него.

Снейп. Еще никогда не видел выражения такого, не побоюсь этого слова, изумления на его лице. Может быть, со стороны это не выглядело таким вопиюще явным, но я-то знал его мимику лучше кого-либо в замке. Он был просто поражен моим появлением на его пороге едва ли не поздней ночью.

Пауза затянулась, но ни один из нас не был способен сдвинуться с места. Я, замерший перед дверью, совершенно ошалело разглядывающий его в одном темно-зеленом халате, обнажавшем шею и белую безволосую грудь, и он, уставившийся на меня с не меньшим изумлением, не пытающийся даже запахнуться поглубже и не сводящий взгляда с моего бледного лица с полосками румянца на скулах.

Я первым нарушил молчание.

— Я могу войти, сэр?

Он непроизвольно потянулся за краем воротника халата, прикрываясь и поеживаясь от холода.

— Какого черта, Поттер? Вы знаете, какой сейчас час?

Я описал глазами полукруг, раздумывая.

— Вряд ли, сэр.

— Сейчас одиннадцать ночи. Почему вы не спите?

— Я не знаю, сэр. Я просто понял, что мне нужно спуститься к вам в подземелья. И спустился.

Он смотрел на меня так, что я впервые всерьез задумался — может ли у человека, внешне не выдающего свое изумление, случиться сердечный приступ от тщательно скрываемого шока?

— Зачем?

— Что зачем, сэр?

— Зачем вам спускаться в подземелья?

Внезапно его взгляд выразил какое-то понимание, и он уже гораздо увереннее взглянул на меня.

— Где ваша невеста, Поттер? Вы поссорились с ней?

Я удивленно поднял брови. С каких пор Снейп интересуется моей личной жизнью?

— Нет. Она, правда, обиделась, что я ушел, но это ничего. Джинни вспыльчива, но отходчива.

— Тогда она, наверно, уже поджидает вас в госпитале.

— Я так не думаю.

Переминаюсь с ноги на ногу на пороге. В подземельях достаточно прохладно. Не хватало еще простудиться. Он видит, как я зябко повожу плечами, и в задумчивости переводит взгляд в сторону.

— Поттер, идите спать. Сейчас не время и не место для дискуссий о характере вашей невесты.

Я поджимаю губы и недовольно кривлюсь.

— Сэр, я шел сюда потому, что мне это было нужно!

Он возводит глаза к потолку, напряженно выдыхает и продолжает, явно пытаясь сдержать гнев.

— Вы своим стуком заставили меня покинуть ванную. Я могу спокойно принять душ хотя бы вечером? Без вашего присутствия?

— Я не буду мешать вам, сэр, — заверяю я совершенно спокойным тоном.

— Вы мне уже мешаете, Поттер!

Вздыхаю. Опускаю голову, разворачиваюсь, чтобы уйти. Замираю вполоборота, оглядываюсь назад. Дверь приоткрыта, но его на пороге уже нет. Что это значит? Это означает, что я могу войти?

Приближаюсь, заглядываю в проем двери. Его нигде нет. Комната пуста.

Осторожно захожу, прикрываю за собой дверь, иду в ту сторону, где все время стояла моя кровать. И… замираю в изумлении. Мало того, что ее нет, нет дивана, из которого он ее обычно трансфигурировал, так еще вся поверхность пола в этой части комнаты устелена какой-то травой. Трава слева, трава справа. Все пространство по левую сторону от двери застлано желтоватыми и бурыми кустиками какой-то полузасохшей зелени. Слышу, что из ванной доносится плеск воды. Значит, он все же вернулся в душ. Но если нет моей кровати, куда мне деваться?

Дверь в его спальню приоткрыта. Я прохожу мимо, заглядываю в щель между краем приоткрытой двери и косяком. На кресле лежит его сюртук, поверх него белым пятном светлеет рубашка.

Что мне здесь делать — не знаю. Зачем пришел, не знаю тем более. Усаживаюсь в кресло, откидываюсь назад, прикрываю глаза. Не проходит и пяти минут, как мои веки странно тяжелеют. Понимаю, что это действие травы, уже когда поднять ресницы просто нет сил. Ну и ничего, не страшно, если я немного вздремну в кресле.

Когда неожиданный шум будит меня, я резко дергаюсь всем телом и распахиваю глаза в испуге. Ни Снейпа, ни кого-либо другого в комнате нет. Но дверь в коридор приоткрывается, и появляется Мари. Удивленно смотрит на меня, вздыхает и влезает на кресло напротив, закутываясь в плед. Судя по тому, как он окопался и повернулся ко мне спиной, разговаривать с ним нет смысла. Я прислушиваюсь к тишине. Вода уже не льется, в комнатах полутемно, только неяркий свет горит над тем креслом, где мирно посапывает эльф.

Я оборачиваюсь в сторону спальни. Там тоже виден отблеск света, похожего на огонь камина. Снейп еще не спит? Сколько же времени прошло с тех пор, как я присел сюда? Поднимаюсь, недовольно кошусь на траву на полу. Видимо, на Мари она тоже действует. Уж больно сладко он сопит.

— Профессор, — я подхожу к двери в спальню, но оттуда не доносится ни звука. Мне никто не отвечает, и вообще похоже на то, что обитатели подземелий давно спят.

Ну что ж. Если меня оставили дремать в кресле, это ведь еще не значит, что я соглашусь провести в нем всю ночь. Захожу в спальню.

Нет, это просто прелесть что такое. Снейп преспокойно спит под одеялом, укутавшись до самого подбородка. Я понимаю, конечно, что меня сюда никто не звал, что пускать меня сюда не хотели, вообще я здесь лишний, и меня видели спящим в кресле, но все же вот так оставить меня одного в комнате, где нет кровати, и отправиться спать, не обращая на меня внимания — это уже явный перебор.

Я обхожу комнату, разглядывая предметы в полутьме, стараясь ни на что не наступить и ни обо что не споткнуться.

Его вещи так и остались лежать на кресле. Прохожу рядом, косясь на сочетание белой и черной ткани, и внезапно вспоминаю, зачем именно пришел сюда. Запах. То, что напомнило мне запах, исходивший от Снейпа, когда мы пробовали вернуть зеркалу его магию. Сочетание сандала, жасмина, запаха новой кожаной экипировки, дождя и много чего еще.

Он ведь больше не пахнет этим, но это не мешает мне помнить тот запах, находить его составляющие в других местах и сочетаниях.

Опасливо бросив короткий взгляд на кровать, я касаюсь рукой его рубашки на кресле. Приятная коже ткань, ощущение швов и пуговиц под кончиками пальцев. Я уже смелее касаюсь, беру ее в руки. Рубашка Снейпа. Мы все, ученики, мои друзья, весь Хогвартс, привыкли видеть только края воротничка, выглядывающие из-под его неизменного сюртука. Не думаю, что кому-либо в замке приходилось видеть зельевара просто в одной рубашке, не одетым и не завернутым в кокон его обычной брони из одежды и язвительности.

Мы никогда его в ней не видели, но он ведь носил ее все это время, носил эту белую рубашку под сюртуком. И вот сейчас она в моих руках. Я даже не понял, зачем и как, но ощутил, что поднес ее к лицу, только когда ткнулся носом в прохладную ткань.

Нет, того запаха нет. Есть другой. Запах кожи, волос, какой-то травы. Я трусь носом о ткань в своих руках и, когда дохожу до воротничка, прикрываю глаза от наслаждения. Вот именно здесь отголосок того запаха, который так сводил меня с ума, смешанный с индивидуальным запахом тела, запахом мужчины. Знакомый мне отголосок идет от волос, это я понимаю быстро и, как кошка, нанюхавшаяся валерьянки, дурею от него, проводя рубашкой по своей щеке, вдыхаю все новые и новые ноты, более легкие и более зовущие, чем сам запах.

Внезапно меня словно пробивает каким-то ощущением извне. Я открываю глаза и перевожу взгляд на кровать. Снейп.

Сидит в кровати, откинув одеяло, и смотрит на меня…


Глава 19. В чужой постели.

Что мне сделать? Я смотрю на него, ощущая, как к голове приливает кровь и закладывает уши, будто при полете на большой высоте. Что мне сейчас делать? Положить рубашку на место и сделать вид, что ничего не было? Снова уткнуться в нее носом и показать ему, что со мной делает этот запах? Я не знаю, куда мне девать глаза.

Он смотрит, не отрываясь, ничего не спрашивая. Я понимаю, что он изумлен. Я даже не могу сказать, в каких именно чертах его лица я это замечаю — он ничем не выдает своего удивления. Но я это просто ощущаю.

Опускаю взгляд и боком, заводя руку за спину, кладу рубашку на кресло, поверх его сюртука. Он провожает ее взглядом и снова смотрит прямо мне в глаза.

— Мне негде спать. Там, в комнате, нет моей кровати… — как будто это может объяснить то, что я сейчас делал с его вещью.

Я пытаюсь не смотреть на него, но все равно то и дело бросаю косые взгляды. Ночная рубашка съехала на его плече, завязки воротника свисают, перепутавшись, волосы растрепались и теперь лежат на плечах как попало.

Он продолжает смотреть на меня суженными глазами, чуть отводит голову вбок, не опуская взгляда, будто не веря в то, что я действительно реален, и замирает так, просвечивая меня этим взглядом насквозь.

Я не знаю, что мне еще сказать. Сейчас, безусловно, я вылечу отсюда с треском. Я уже приготовился к ледяному тону, но его последующие действия ввергли меня в еще более глубокий шок, чем ругань и оскорбления, которых я ждал.

Снейп откинул край одеяла, продолжая безотрывно и испытующе смотреть мне прямо в глаза, и сдвинулся в сторону.

Мерлин, если бы я мог просто так, без дементоров и заклинаний падать в обморок, я бы точно сейчас упал. Он что?..

Он предлагает мне место рядом с собой? Он хочет, чтобы я спал с ним в одной кровати? Я невольно вздрогнул, качнув головой и глядя на него совершенно ошалелым взглядом.

Мне? Лечь с ним? Спать рядом? В его постели?

— Я два раза не предлагаю, Поттер. Или ложитесь и спите, или убирайтесь из моей комнаты!

Меня словно хлестнули по щеке. Мерлин великий, какой же, наверное, глупый вид у меня сейчас.

Нет, я не уйду. Но это…

Окидываю взглядом пространство вокруг себя. Нужно же куда-то положить вещи. Положить вещи? Я намерен раздеваться при нем? Все дементоры Азкабана, мне что, нужно просить его отвернуться, как барышне на выданье?

Но он избавляет меня хотя бы от этого. Зыркнув еще раз на меня, ложится в кровать и поворачивается спиной к тому месту, которое мне освободил.

— Подайте мне колбу с каминной полки.

От звука его голоса я вздрагиваю и оборачиваюсь к камину гораздо резче, чем это можно было бы посчитать нормальным. Замечаю на нем стеклянную колбочку, подхожу и сжимаю ее в руке. Отдать ему? Как я должен это сделать?

Он, словно ощутив мое смущение, недовольно оборачивается и вскидывает руку. Я приближаюсь и осторожно передаю ему склянку. Его пальцы прохладны несмотря на то, что он под одеялом. Неужто мерзнет в своих подземельях?

Однозначно, я не пойду сейчас наверх. Это все, происходящее в комнате, неестественно и непонятно, но все же доставляет извращенное удовольствие мне и моему телу. Я, как какой-то странный мазохист, стремлюсь к этому, не ухожу, краснею, смущаюсь, но выгнать меня отсюда практически невозможно.

Подхожу к кровати, беру край одеяла, приподнимаю.

— Вы рассчитываете на то, что я пущу вас в постель в одежде, Поттер? Вы в этих своих джинсах обтерли все углы Хогвартса!

Я замираю, пораженный. Мерлин, мне просто так не удастся отделаться от всего этого. Ну, он хотя бы не смотрит. Раздеваться под его взглядом… от одной мысли об этом меня передергивает.

Замечаю, что он возится под одеялом. Мне не видно, что именно делает, но через пару минут я замечаю, что он ставит колбочку на тумбу рядом с кроватью.

Что ему резко понадобилось с моим появлением? Какое-то одурманивающее? Что он собирается со мной делать? Внезапная мысль о том, что если бы делать ничего не хотел, не звал бы лечь в свою постель, пробивает мой мозг пониманием, и я даже пячусь назад в испуге. Но вот это нечто, неподвластное мне, приведшее меня сюда, гаденько шепчет на ухо, что я не ушел бы сейчас, даже зная наверняка, что он задумал нечто ужасное.

Стягиваю футболку, кладу ее на кресло с другой стороны от его вещей, расстегиваю "молнию" на джинсах — звук оглушающе громок в этой тишине. Мне кажется, что я раздеваюсь на каком-то подиуме, где на меня смотрят десятки глаз, хотя сейчас даже единственный свидетель этого совсем не обращает на меня внимания.

Стаскиваю джинсы, кроссовки и носки. Хочет, чтобы я спал в одних трусах в его чертовой постели? Ради Мерлина! Буду спать в одних трусах!

Приподнимаю одеяло, ныряю в постель.

Черт, нужно же как-то совместить то, что я не могу касаться его под этим одеялом и все же должен быть укрыт в прохладной комнате. Осторожно продвигаюсь спиной к нему ближе, в ужасе ожидая соприкосновения тел. Еще этого мне не хватает.

Запихиваю руку под подушку, прижимаюсь к ней щекой. Главное теперь — не раскидаться во сне, и еще — не лечь ему на волосы, чтобы не заставить его ночью спихнуть меня с кровати. Эта мысль так меня пугает, что я переворачиваюсь на спину, решив проверить, как далеко его волосы от моей головы. Поворачиваюсь к нему лицом. Его голова совсем близко, волосы разметались по подушке. Я замираю, раздумывая, что мне лучше сделать с ними, чтобы не потянуть, причинив ему боль, и… улетаю куда-то…

Я даже не пойму, что это. Куда я сейчас попал и что со мной сделали.

Тяжело сглатываю и смотрю на его волосы широко открытыми в полутьме глазами. Откуда он это знает? Такого ведь не может быть. Это нереально. Я втягиваю воздух раздутыми ноздрями, закрываю глаза, и едва не падаю лицом в подушку.

Я не могу сказать, что это, и что составляет Эдем, витающий в воздухе, но мне внезапно становится все равно. Мне тепло, мне так хорошо, как давно уже не было. Я блаженно улыбаюсь сам себе. Снейп. Ведь он… совсем не страшный. Он даже… он хороший, он такой… он так сдержан всегда, он так замкнут и так одинок, он молчалив и резок в своих редких словах, он так аскетичен и так угрюм, что… он ведь само совершенство… Молчащий, серьезный, гордый, насмешливый, резкий, нелюдимый. Недотрога. Холодный мрачный интроверт. Ледяной ветер с холодными лентами снега. Северус…

Я не могу больше сдержать это. Опускаюсь лицом в подушку, носом в пряди его черных волос, нанизываю на себя запахи, закрываю свое лицо этим шелком, вдыхаю его всего, втягиваю его в себя, дышу им.

Он не двигается, не оборачивается, хотя я не могу не тянуть его волосы, не могу не делать ему больно.

Я ощущаю, как замерзло оголившееся плечо, и едва ли не со стоном ныряю в теплый мягкий кокон одеяла. Ложусь щекой на подушку, завороженно глядя, как он закидывает руку себе за плечо и собирает волосы в горсть, притягивает к себе. Я колеблюсь меньше минуты. В конце концов, я не могу сопротивляться этому так долго. Затаив дыхание, приближаюсь к нему, касаясь грудью его спины, тычусь носом куда-то в шею, в волосы. Я не могу так лежать, мне некуда деть руку. На моем бедре она держится всего пару минут. Я поражаюсь своей наглости и тому, с какой уверенностью действую, но сейчас мне абсолютно не хочется это анализировать. Подтягиваюсь к нему, и сердце пропускает удар, когда я понимаю, что сейчас обнял его талию свободной рукой.

Снейп молчит, не шевелится и не откидывает моей руки. Только тяжело вздыхает, и я ощущаю движение его спины под своей грудью.

Волосы так близко, что я зарываюсь в них носом до самой шеи, обнимаю его крепче, приникая к его телу своим, и затихаю. Мне так хорошо, что я готов убрать волосы с его шеи и коснуться ее губами. Я вполне мог бы это сделать, но веки уже тяжелеют, и я погружаюсь в приятное сладостное забытье.


Глава 20. Джинни.

Утро застает меня в кровати. Открываю глаза, сладко потягиваюсь… и резко сажусь. Где я?!

Кровать, чужая постель, чужая комната, неизвестные и незнакомые мне предметы. Бросаю взгляд на постель рядом с собой. Она пуста.

Что-то белое привлекает взгляд внизу, на полу. Кусочек пергамента со словами.

Наклоняюсь, подхватываю его. Почерк не узнать невозможно.

"Я сегодня еду в Лондон на встречу с одним человеком. Поездка займет день. Ты можешь присоединиться. Выезжать нужно в одиннадцать".

Коротко, лаконично. Никаких "если ты хочешь", "собирайся, будь готов". Хочешь — присоединяйся, не хочешь — никто не настаивает. Я бросил листочек на одеяло. Конечно же, я хочу! Сколько я не был в Лондоне? Последний раз я прятался там, когда сбежал от всех, от своей славы. Это было так давно! В прошлой жизни! Я ведь и не думал больше увидеть город своими глазами. Я уже попрощался с ним тогда, вспоминая его как нечто прекрасное и уже недостижимое для себя. Конечно же, я хочу.

Вскочил с кровати и быстро натянул на себя джинсы, футболку.

Нужно сбегать в мою комнату в госпитале, переодеться. Вылетел в соседнюю комнату. Мари вытирал полотенечком какие-то склянки и едва не выронил одну, когда я появился на пороге, сияющий и взъерошенный.

— Мари! — заорал я над самым ухом насмерть перепуганного эльфа. — Я увижу Лондон!

— Мистер Гарри Поттер спал там? — Мари махнул рукой в сторону спальни Снейпа и его глаза, и без того огромные, округлились до неимоверных размеров.

— Ну да, — я не придал значения его удивлению и продолжал орать, — Мари, я еду в Лондон со Снейпом!

Мари перевел на меня рассеянный задумчивый взгляд и как-то недовольно скривился.

— Зачем хозяину в Лондон? Хозяину не надо никуда ехать. И Гарри Поттеру не надо никуда ехать. Не стоит. Не надо.

Я махнул рукой.

— Мари, не канючь. Я сто лет никуда не выходил отсюда. Я поеду с ним, хотя бы немного развеюсь, вернусь в город хотя бы на день.

Эльф проводил меня испуганным взглядом, но я уже исчез за дверью в коридор.

Влетел в госпиталь, почти бегом пересек большое помещение и исчез за дверью в свою комнату… чтобы тут же замереть на пороге.

За столом, грея руки о чашки с чаем, сидели мадам Помфри и Джинни.

Едва я появился, они уставились на меня с плохо скрываемым раздражением, и в комнате на пару секунд повисла напряженная тишина. Поппи очнулась первой.

— Гарри, ты можешь хотя бы предупреждать меня, если собираешься ночевать где-то? Я ведь беспокоюсь! Ты пропал и даже не сказал мне ни слова! Если бы не Джинни, я бы с ног сбилась тебя разыскивать!

Я взглянул на Джинни, но тут же пожалел, что сделал это. Джин смотрела на меня с таким холодным и презрительным выражением на лице, что меня дернуло, словно я внезапно получил пощечину.

— Гарри Поттер, — терпеть не могу, когда она говорит со мной таким тоном! — где ты ночевал?

Меня эта ситуация начинает раздражать. Чего они обе ко мне пристали? Я что, маленький ребенок? Почему я должен отчитываться?

— Где ночевал, там ночевал! — недовольно бросаю я и иду к своей кровати.

— Ах, даже так? — Джин разворачивается следом за мной и ее рыжие волосы волной падают ей на плечи.

— Джин, какая разница, где я ночевал? Неужели это так важно?

— Может, для тебя это не важно. Но я прождала тебя тут полночи.

Я оборачиваюсь и смотрю не нее в немом изумлении.

— Ты сказал, что идешь к Снейпу!

— Я и был у Снейпа!

— Всю ночь?

Нет, меня это начинает уже откровенно бесить! Почему я не могу быть у Снейпа всю ночь?

— Да, черт побери! Я был у Снейпа! Всю ночь!

Джин подходит ближе, складывает руки на груди.

— Гарри Поттер, не лги мне. Если ты был где-то, и не хочешь говорить об этом, можешь хотя бы не выкручиваться?

Я оборачиваюсь и смотрю на нее с раздражением.

— Я не лгу тебе, Джинни! И не выкручиваюсь! Я был у Снейпа, и я ночевал в подземельях! Что здесь такого?

— Я ждала тебя здесь!

— Ты ушла, когда я вышел из комнаты. Сказала, что уходишь и ушла!

— Я вернулась! Дошла до центральных ворот и вернулась!

— Ну и зачем?

— Я решила подождать тебя здесь и поговорить еще раз. Мы как-то очень резко расстались, это меня мучило. Я знаю, что у Снейпа ты не пробудешь долго, и сажусь ждать тебя в комнате. Но тебя нет. Час, другой, третий. Ты не возвращаешься. Мадам Помфри ждала тебя, даже спрашивала о тебе Макгонагалл, но я сказала ей, куда ты ушел.

— И что? Ушел в подземелья и остался там. Я много времени провожу там, ты это прекрасно знаешь! Зачем было ждать меня тут?

Джин склонила голову к плечу и сузила глаза.

— Гарри скажи мне. Только честно.

Пауза затянулась. Все время, пока я искал кое-какие свои вещи и в особенности палочку, которую с вечера так и не нашел, Джин стояла напротив и смотрела на меня, не отрываясь.

— Что тебе сказать? — не выдержал я.

Она выдержала еще небольшую паузу, пытаясь придать своим словам вес.

— Что у тебя со Снейпом?

Я едва не поперхнулся собственным дыханием.

— Что ты имеешь в виду?

Джин сложила руки на груди.

— Имею в виду то, что говорю. Что у тебя с ним?

Я выпрямляюсь, бросая попытки искать свой зимний шарф, и гляжу на нее с вызовом.

— Что значит "что у меня со Снейпом"? Ты не знаешь о том, что он лечит меня? Что я прохожу курс в по…

— Довольно! Это я уже слышала!

— А что еще ты хочешь услышать?

— Гарри, ты с первого курса ненавидел Снейпа! Мы все его ненавидели! Мы его даже боялись. Никто из нас по своей воле не подошел бы к нему, никто не заговорил бы с ним без нужды. Ты ненавидел его больше нас всех. Из-за отца, да много из-за чего! И Снейп ни к кому так не относился, как к тебе. Никому так от него не доставалось! Я допускаю, что, узнав о нем правду, ты стал лучше к нему относиться, ты в какой-то степени уважаешь его, признаешь его отвагу, его ум, ты рад тому, что он — еще одна выжившая жертва Темного Лорда, которую тому не удалось унести с собой. Я все это допускаю. Но когда я вижу, что ты ни на шаг от него не отходишь, когда узнаю, что ты проводишь целый день в подземельях и потом уходишь, оставив меня одну, ночевать туда, согласись, я не могу реагировать спокойно!

Я шумно дышу в ответ. Меня этот разговор очень напрягает. Даже не знаю, как мне лучше на это реагировать и что мне говорить.

— А что тебя так раздражает? То, что я не отчитываюсь, куда пошел? — огрызаюсь наконец в ответ.

— Гарри, я прекрасно вижу, что между вами двумя далеко не отношения врача и пациента. Между вами есть что-то, я пока не могу сказать, что именно. Но оно есть. Ты ночевал у него сегодня? Может, ты еще спал в его постели?

Я вздрагиваю. Нет, сейчас я не смогу поднять глаза и встретиться с ней взглядом. Я прекрасно помню то, что было ночью. Я понимаю, что я делал, хотя абсолютно не могу сказать, зачем и почему. И эта ее последняя фраза сбивает меня с толку напрочь. Неужто это все так понятно со стороны? Неужто мое странное влечение к нему так видно?

— Куда ты собираешься, Гарри? — она, наконец, понимает, что я пришел сюда не просто так. То, что я при ней надеваю теплую куртку с меховым воротником, заставляет ее обратить внимание на мои метания по комнате.

— Он предложил мне съездить с ним в Лондон…

Конечно, выражение "Снейп предложил" звучит не лучше, чем "Фенрир Сивый пригласил". Но ведь это правда.

— Ты поедешь с ним в Лондон? — Джинни устало опускается на кровать. — Опять ты с ним…

— Это всего лишь поездка, Джин. Туда и обратно. Ничего в этом страшного нет.

— Ну да. Ничего страшного… — шепчет она себе под нос.

— Я вернусь сегодня вечером. Всего лишь несколько часов. Давай я по возвращении появлюсь в Норе и мы устроим ужин вместе со всем семейством Уизли? Как тебе предложение? Молли будет рада!

Джин смотрит на меня так, будто я, приговоренный к смерти, рассуждаю о кусочке пирога на завтрак.

— Ну, что? Хочешь? — я не выдерживаю ее напряженного взгляда и натянуто улыбаюсь в ответ.

— Не надо, Гарри…

— Но почему? Ты не хочешь встречаться в Норе? Давай встретимся в Хогсмите?

— Не надо.

Я начинаю злиться. Чего я лезу с этими уговорами? В конце концов, я ни в чем не виноват. Ну, не хочет сегодня ужинать со мной — что ж. Вместо этого хотя бы нормально высплюсь.

Джин поднимается и тянет за собой по покрывалу сумочку.

— В любом случае, вечером я буду здесь. Обещаю, что ты сможешь меня здесь найти, если захочешь.

Она идет к выходу, ничего не говоря. Вдруг замирает на полдороги и чуть поворачивает голову вбок.

— Вчера, когда мы все сидели тут, ты, я и Гермиона, он звал меня в коридор.

Я застываю, сидя на корточках и завязывая шнурки на зимних ботинках. Я прекрасно помню этот инцидент. Что он тогда хотел от нее?

— Когда я вышла, он коротко рассказал мне, что для твоего лечения нужно, чтобы ты нашел свою истинную пару. Чтобы то чертово Зеркало показало тебе того, с кем ты будешь по-настоящему счастлив. Кто твоя половинка. И сделать это нужно как можно быстрее, пока длится перерыв в курсах твоего лечения. Тогда магия Зеркала отпустит тебя, и все вернется.

Я медленно встаю и опираюсь на спинку кровати. Неожиданное головокружение пугает меня, я едва держусь на ногах.

— Сказал, что я твоя невеста, что мы любим друг друга, и он не видит рядом с тобой другого такого человека, которого бы можно было назвать твоей парой.

Сердце стучит в груди, заставляя жадно хватать воздух. Снейп говорил такое Джинни? Мерлин, я ведь даже не знал всего этого!

— Потому он создал своего рода приворотное, которое должно было привязать тебя ко мне. И чтобы оно подействовало, мне нужно было дать ему прядь своих волос.

Я сцепил пальцы на перекладине кровати. Ну зачем все это? Зачем он это делает? Джинни. Она ведь и так будет моей женой, как только закончится мое лечение. Зачем это все?

— Я согласилась. Он сам с помощью палочки отрезал несколько моих волосков прямо над небольшой склянкой, с которой он пришел. Дал мне выпить это. Я выпила. И потом вернулась сюда.

Пару минут мы оба молчали. Говорить было не о чем.

— Ты был нежным со мной, тебе нравился тот запах, который исходил от меня, я это видела. Но, стоило мне проявить чуть большую решительность, ты просто сбежал. И провел эту ночь в его комнатах, с ним…

Я опустил голову на локоть руки, опираясь о спинку кровати. Нет, я решительно сойду с ума. Обилие магии вокруг уже сбивает с толку. Меня лечат, привораживают, ругают, ласкают, привлекают запахами и отталкивают грубостью. Сколько еще это будет продолжаться? Как я устал быть чужой марионеткой! Когда меня оставят в покое?

— Приворотное должен пить тот, кого привораживают, — только и смог я выдавить в ответ.

— Ну, это не совсем приворотное. Это эликсир, усиливающий самую суть, внутренний стержень определенного человека, делающий личный запах тела человека слышимым для другого. Если ты выпьешь это, к тебе потянется тот, кому ты идеально подходишь. Так он говорил.

Я не мог ничего сказать в ответ. В горле стоял комок, и я едва мог дышать от странной тяжести в груди.

Джинни открыла дверь и тихо вышла, оставив меня одного.


Глава 21. Привокзальное кафе.

— Мари, где Снейп? — я вхожу в кабинет, окидываю глазами пространство.

— Хозяин сказал, что утро проведет с портретом Дамблдора.

Я киваю, снимаю куртку и бросаю ее в кресло.

— Принесешь мне поесть?

Дверь резко открывается, и на пороге появляется Снейп.

— Завтракать надо было раньше, Поттер. Нам пора выезжать, — он тормозит, бросает на меня короткий взгляд, — если вы едете, конечно.

— Да, я еду.

— Тогда через пять минут мы выходим.

Я вновь тянусь за курткой и неспешно одеваюсь.

Он исчезает в спальне, прикрывая за собой дверь, и буквально через пару минут выходит оттуда в черном пальто до середины бедра, тонком черном свитере с длинным узким шарфом, небрежно накрученным на шею.

— У вас есть шарф?— он меряет меня взглядом с ног до головы и недовольно кривится.

Я мотаю головой, не имея сил оторваться от его лица. Не могу поверить сам себе, что эту ночь я спал, обнимая его за талию, тесно прижавшись к его спине. Сейчас он совсем другой, и сама мысль о том, чтобы подойти и коснуться его, вызывает дрожь.

Долгий взгляд, возвращается в спальню и выходит уже с шарфом в руке. Такой приятный шоколадный цвет. Я принимаю его из рук Снейпа, стараясь хотя бы в непосредственной близости не глазеть на него беспрестанно.

— Идемте.

Он быстрым шагом пролетает мимо, я едва успеваю махнуть на прощание Мари и догоняю его уже в коридоре.

На улице холодно. То ли я отвык от воздуха и ветра, то ли действительно мороз достаточно сильный. Мы стоим у высокого столика с двумя чашками кофе.

Кутаюсь в шарф, поглядывая на снисходительно улыбающегося Снейпа напротив. Это только он так умеет — ни глаза, ни губы не выдают улыбки, но он улыбается.

Обхватываю двумя руками чашку и втягиваю голову в плечи.

— Когда наш поезд?

Он вскидывает взгляд на часы над моей головой и роняет, прежде чем погрузить губы в свою чашку:

— Через полчаса.

Я еще больше нахохливаюсь и постукиваю пальцами по керамическому боку чашки, пытаясь согреться. Ему, кажется, не холодно. По крайней мере, по нему этого не скажешь. Я оглядываю снующих рядом людей, прислушиваюсь к объявлениям по громкой связи, хотя все равно ничего не могу понять.

— Наш поезд опаздывает,— внезапно заявляет он.

Я поднимаю голову. Как он разбирает это гулкое эхо, прокатывающееся по огромному зданию вокзала? Ни слова же не поймешь!

— На сколько?

Он вновь вскидывает взгляд на часы, смотрит куда-то в сторону.

— Прибудет через час.

Я обреченно вздыхаю. Мне чертовски холодно.

— Ты замерз? — поворачиваю голову и тут же встречаюсь со взглядом черных глаз, поблескивающих из-под нахмуренных бровей. Отпираться нет смысла, и я киваю.

— Да.

— Тут есть кафе. Там гораздо теплее. Пойдем.

Я следую за ним, натягивая рукава на озябшие пальцы. Почему вокзал для меня всегда — нечто сокровенное? Даже не могу сказать, с тех ли пор, когда прибытие сюда стало означать новый семестр в Хогвартсе, или позже, когда сидел в том белом великолепии с Дамблдором. Но когда я здесь, ощущение радостных перемен в моей жизни не отпускает ни на минуту. Своеобразный запах вокзала, шум поездов и обилие людей сейчас воспринимаются ярко, будто все это впервые. Отгоняю от себя предательские мысли о том, что еще неделю назад воспоминание о дороге, о вокзале, о любом пространстве вне моей палаты в больничном крыле Хогвартса было болезненным.

Мы входим в маленькое кафе и заказываем еще кофе. Я вспоминаю о том, что так и не позавтракал, и заказываю себе пару пирожных — все, что мне сейчас хочется.

Снейп отказывается от всего, останавливая выбор только на кофе. Я же забираю тарелочку с парой эклеров и мы долго ищем место среди заполненного людьми маленького зала.

Есть свободная лавочка, короткая, с одной стороны упирающаяся в стену с большим окном. Он пропускает меня первым, и я ныряю в узкое пространство между крышкой стола и лавкой. Садится рядом. Я с улыбкой отмечаю про себя, что сидеть, не задевая друг друга локтями, нам вряд ли удастся. Он откидывается назад, опираясь головой о стену, руку кладет на спинку лавочки прямо за моей спиной. Я глотаю горячий кофе и ощущаю блаженное тепло, постепенно согреваясь. Грею руки о чашку, подтягиваю ближе к горлу край шарфа.

Смотрю в окно по правую сторону от себя, на табло с высвечивающимися цифрами, на спешащих людей, и неторопливо кусаю эклер.

— Согрелся?

Я, погрузившийся в свои мысли, чуть вздрагиваю от звука его голоса и оборачиваюсь. Он настолько близко, что я чувствую, как согревает мою щеку его дыхание.

Вот сейчас действительно улыбнулся — краешек губ чуть сдвинут, взгляд направлен на мои губы. Протягивает руку и снимает крошку с моего подбородка. Я смущенно опускаю голову и отворачиваюсь.

Что это с ним? Что за сентиментальность?

Я действительно согреваюсь, и меня даже слегка размаривает в тепле.

Допиваю свой кофе и опускаюсь на спинку лавочки. Его рука остается там, он не убирает ее, не отстраняется.

Пережидаю пару мгновений, понимаю, что он не намерен убирать руку, и расслабляюсь, вытягивая ноги под столом.

— Тот, к кому вы едете, будет ждать вас? — сонно говорю я куда-то в сторону. — Мы ведь опоздаем.

— Я позвоню ему с перрона, — спокойный голос сверху слева заставляет меня улыбнуться,— этот человек не из тех, кто будет волноваться. К тому же он знает, что если я обещал, то приеду обязательно.

Я киваю, прикрывая глаза. Сейчас бы подремать немного. Прошлая беспокойная ночь сначала в кресле, потом в чужой кровати, дает о себе знать.

Глаза закрываются сами, и я не запрещаю себе расслабиться на пару минут.

— Нам пора, — тихий голос над ухом будит меня, и я открываю глаза, жмурясь от света.

Понимаю, почему мне так тепло и уютно, только когда выпрямляюсь на сидении. Мерлин, я спал, съехав боком ему на грудь! Почему он не оттолкнул мою свалившуюся на него тушку? Поднимать глаза и встречаться взглядом нет сил. Молча встаю следом за ним, поплотнее закутываюсь в куртку, закручиваю на шее шарф.

Мы выходим из кафе, и мне кажется, что стало еще холоднее. Мелко вздрагиваю одними плечами, поднимаю воротник.

— Сейчас я позвоню отсюда, — он указывает рукой на телефон-автомат на стенке недалеко от нас. — Никуда не уходи.

Я киваю, недовольно оглядывая прохожих и рассматривая поклажу на тележках. Куда мне отсюда идти?

Прохожу несколько шагов в одну сторону, несколько — обратно. Оглядываю его высокую фигуру у стены. Полы пальто треплет ветер, кисточки шарфа путаются в волосах. На миг ловлю себя на мысли, что его сейчас просто сдует ветром, как ту волшебницу Мери Поппинс в сказке, унесет куда-то, и я останусь здесь один.

Хмыкаю сам себе под нос, делаю еще несколько шагов по перрону, пытаясь согреться, потирая ладони друг о друга и пританцовывая.

Всю последующую сцену я вижу, как в тумане. Ничего не понимая, замираю на месте, забыв о холоде. С другой стороны площадки выходят двое в черных плащах, быстрым шагом минуют телефонные кабинки на стене, проходят мимо Снейпа… Один из них, не останавливаясь, вскидывает руку, и я вижу, как в спину Снейпу летит луч заклятия. Все занимает пару мгновений, не больше. Трубка падает из его руки, и он мягко оседает на перрон. Второй ловко подхватывает его, и вдвоем они почти бегом направляются в самый дальний угол площадки.

Я ничего не могу понять, но ноги уже несут меня туда сами. Сердце выскакивает из груди, я задыхаюсь холодным воздухом, расталкиваю людей на площадке, пытаясь не потерять их из виду.

За мгновение до того, как они двое, поддерживая третьего с обоих сторон, подбегают к большой напольной вазе с имитацией каменного цветка и касаются ее руками, я понимаю, что это портал, и сейчас всех унесет в неизвестном мне направлении. Я не успеваю добежать и, оттолкнувшись, буквально валюсь в прыжке одному из них на руку.

Тут же всех нас подхватывает и вихрем уносит неизвестно куда.


Глава 22. Мои поиски.

Еще не придя в себя, с мельтешащими перед глазами цветными пятнами и завыванием ветра в ушах, падаю грудью на землю.

Дергаю головой, приводя в нормальное состояние себя и свои глаза. Перед глазами на снегу, среди разбросанных прядей волос, как в ореоле лучей черного солнца — неестественно белое лицо Снейпа с закрытыми глазами. Окидываю его беглым взглядом и тут же откатываюсь в сторону, поражаясь собственной прыти, когда в мою сторону летит Expelliarmus одного из тех двоих в черных плащах.

Отталкиваюсь локтем, переворачиваясь по снегу дальше, замечая, что второй приседает над лежащим телом, и тут же вскакиваю на колени, отбивая еще одно заклятие.

Уже пригнувшись от луча первого, понимаю, что мне в грудь летит Stupefy второго, падаю и за сотую долю секунды до потери сознания успеваю подумать, что мне никогда не найти их, если они сейчас оставят меня здесь…


* * *
Холодно. Мне настолько холодно, что я даже не дрожу. Тело ноет, я почти не чувствую кожи.

Открываю глаза. Неимоверно болит затылок. Пытаюсь перевести взгляд в сторону. Тут же проносится мысль, что именно так я лежал на полу лаборатории Снейпа. Так же было больно внутри головы, больно двигать глазами.

Снейп. Где он?

Через несколько неудачных попыток, наконец, сажусь. Рука тянется во внутренний карман куртки, и я воздаю хвалу небесам. Палочка со мной.

Негнущимися пальцами сжимаю привычное руке теплое дерево, накладываю на себя согревающие чары. Хоть что-то.

Затылок разрывает болью. Осторожно завожу руку за голову. Пальцы касаются чего-то липкого. С трудом подношу руку к лицу, гляжу на ладонь. Пальцы в крови. Я упал затылком на что-то твердое. Сил, чтобы повернуться и посмотреть, на что именно, нет совершенно.

Оглядываюсь вокруг. Глазам больно, мне самому больно, всему телу, как будто меня били ногами.

Нет, так не пойдет. Хотя бы элементарные заживляющие, надо привести себя в норму. Несколькими заклятиями стягиваю рану на затылке, убираю с волос кровь, сам поражаясь тому, что заклинания всплывают в памяти так четко и быстро.

Боли уже нет, но неприятное ощущение, головокружение и слабость остались. Координация в пространстве явно хромает. Встаю, еще раз оглядываюсь. Площадка снега у моих ног утоптана, чуть поодаль — контур лежавшего в снегу тела. Подхожу ближе, склоняюсь. Продавленный силуэт полон мелких ворсинок пальто, вижу два длинных черных волоса.

Снейп. Куда они его тащили? Он жив? Где мне теперь искать его?

Следов на снегу нет, они аппарировали прямо отсюда. Еще лучше.

Сознание на удивление трезво, я рассуждаю логически, удивляясь сам себе. Ваза была порталом. Просто так оставить предмет-портал в забитом магглами месте не могли, значит, это было продумано заранее. Кто-то поджидал нас на вокзале. Кто-то знал, что Снейп и я появимся там. Более того, за нами следили.

Его забрали с собой. Скорее всего, он жив. Только без сознания. Он зачем-то нужен этим людям. Зачем-то нужен и я сам. Но не сейчас. Иначе просто убили бы обоих на месте.

Пытаюсь вспомнить хоть что-то, что могло подсказать мне, зачем кому-то понадобился Снейп. Первая мысль — шантаж. Чего-то хотят добиться от меня. Но кому я нужен сейчас? На мне — проклятие Зеркала, это Ежедневный пророк давно донес до умов всея Британии, я не сказочно богат, не влиятелен, да и вообще сыграл в этом мире свою роль, убив Волдеморта. Что во мне может быть интересного? Шантажировать меня, чтобы добиться… чего?

Хорошо, пройдем этот же путь применительно к Снейпу. Кому он мог мешать? Для кого представлял интерес? Волдеморт повержен, союза Упивающихся больше не существует. О том, что он жив, вообще знают только в Хогвартсе. По крайней мере, просматривая последние выпуски Пророка за прошедшее с его появления время, я не нашел ничего о нем. Для всех он официально мертв, и это его вполне устраивает.

Он успел кому-то перейти дорогу? Тогда почему его не искали раньше? Если верить его словам, он вернулся в свой дом в Паучьем тупике, и какое-то время провел там. Искать его, и не заглянуть в Паучий тупик невозможно. Значит, это связано… Мерлин, я не знаю, с чем это может быть связано.

Только Дамблдору может быть что-то известно. "Хозяин сказал, что проведет утро с портретом Дамблдора", — услужливо напоминает мне память. Старик не мог не знать, если Снейпу угрожали. Если он представлял для кого-то большой интерес. Нужно расспросить его!

Но… Я не могу сейчас просто уйти отсюда, вернуться в Хогвартс. Здесь последние следы пребывания всех троих. Что если они вернутся сюда? Что если решат вернуться за мной? Шансы малы, но я сейчас даже не знаю, где я. Если я захочу вернуться сюда еще раз, я не знаю даже места, куда мне нужно аппарировать.

Пытаюсь осмотреться вокруг. Впереди, передо мной — заснеженный лес, позади — поле, редкие деревца, больше до обозримого горизонта я не вижу ничего.

Видимо, там, дальше, какая-то низина, но до того места очень далеко. Смотрю влево. Далеко от меня — заросли кустарника, снова — полоса леса. В одном месте что-то поблескивает. Всматриваюсь между деревьями. Черт, там железная дорога! То, что блестит, это столбики разметки. Какая-то табличка. Поднимаюсь и как могу быстро по снегу бегу в ту сторону.

Казалось, он совсем рядом, но, пока я достигаю невысокого столбика с поблескивающей на зимнем солнце табличкой, ноги уже едва слушаются меня. Идти в глубоком снегу тяжело, ноги будто ватные, я едва передвигаю их.

В надежде смотрю на табличку… ничего. Цифры. Видимо, обозначение количества километров откуда-то куда-то. Рельсы чисты от снега, значит, ими пользуются. В изнеможении сажусь прямо на мерзлую колею, руки безвольно свисают вниз.

Внезапно меня словно бьют наотмашь — Снейп. Если я не найду его до следующего сеанса лечения, я останусь слепым навечно. В том, что шансы что-то сделать со мной есть только у него, я уже уверился по своему опыту. Несколько месяцев безуспешных попыток колдлмедиков и маггловских врачей хорошо убедили меня в этом.

От злости я готов переломить собственную палочку надвое. Но, благо все же какие-то инстинкты самосохранения у меня остались, и я только бью кулаком по колену.

Чертов Снейп! Зачем тебе понадобилось ехать куда-то сейчас? Скорее всего, что это какая-то месть, это его собственные враги, он все же кому-то перешел дорогу. Но при чем здесь я?

Вспоминаю, сколько у меня времени. С тех пор, как закончен курс, прошла неделя. Значит, у меня есть еще две. Ну какого дементора было рисковать сейчас? Неужели нельзя было поехать в Лондон позже, когда я был бы полностью вылечен? Понимаю сам, что это не могло быть конкретной датой, и вообще как меня излечить, так никто и не знает, но все равно ужасно злюсь. Неужели была такая необходимость ехать? Снейп, если ты жив, я сам тебя придушу!

Опускаю голову на руки, сижу так неизвестно сколько, перебирая все в голове. Со мной нет ничего, у меня уже вообще нет совы, я не могу отсюда позвонить, я не могу даже дать знать в Хогвартс, где я сейчас и что мне нужна помощь.

Единственное, что я знаю — Хогвартс находится к северу от Лондона. Если эта дорога — та же, по которой мы должны были ехать, то направление на север будет приближать меня к школе. Абсолютно глупое и нереальное рассуждение, но мне так хочется найти хотя бы какую-то точку опоры, что я все же заклинанием направления нахожу север и стою посреди железнодорожного полотна, с грустью глядя в ту сторону.

Я могу хоть сейчас начать двигаться в том направлении прямо по железной дороге, но сомнения не покидают меня. Я боюсь оставлять это место. Зачем им возвращаться сюда? Для чего появляться здесь снова? У меня нет ответа на эти вопросы. Я просто панически боюсь уйти прочь, пропустив появление Снейпа в этом самом месте.

То, что прошло уже несколько часов и начинает темнеть, я понял, только когда в очередной раз поднял палочку для накладывания согревающих чар.

Ничего не менялось. Мне нечего здесь ждать.

Я вновь оглянулся на то место за своей спиной, где обнаружил себя вылетевшим из портального коридора, и меня внезапно осенило, что, возможно, я зря жду его здесь. Если ему удалось вырваться, если он правда жив, Снейп будет искать меня на вокзале!

Просидевший в раздумьях то на рельсах, то на поваленном дереве несколько часов, я внезапно вскочил и заметался, не зная, как поступить. Вопреки моим предположениям, видимо, колея все же не использовалась или использовалась так редко, что меня не потревожил ни один состав за все это время. А значит, дорога не может быть той самой. И мне ничего не узнать, просиди я тут хоть полжизни.

Собравшись с силами, я все же аппарировал к вокзалу. Еще часа два ушло на осмотр каждого закоулка, каждой комнаты ожидания, каждого кафе и закусочной. Я даже подходил к тому самому телефону, снимал трубку и долго слушал гудки. Его не было нигде. Ни работники кафе, ни киоскерши, ни кассирши, ни уборщицы его не видели. Набегавшись до изнеможения, я опустился на первое попавшееся кресло и опустил голову на руки. Возвращаться в Хогвартс? А что, если он появится здесь и будет искать меня? Что, если ему сейчас нужна помощь? Я ведь не знаю, где он. Быть может, за запертой дверью в каком-нибудь вокзальном подвале, или в тысяче миль отсюда?

Неизвестность сводила меня с ума. Я отрешенно смотрел на проходящих мимо людей, на длинные тени, которые отбрасывали в предвечерних сумерках фонари, на зажигавшиеся тут и там неоновые огни реклам, на яркие блики, которые они бросали на лица и вещи пассажиров.

Не помню, когда в последний раз ощущал себя настолько беспомощным. Мысли носились в голове, мелькали, как крылышки снитча. Я не успевал ловить их. Что мне делать? Вернуться в Хогвартс? Или остаться здесь? Я встал и снова обошел вокзал. Вышел на перрон и поднял глаза к небу. Множество звезд подмигивало мне из синего бархата, но сейчас даже это зрелище не радовало меня. Если я не найду его в ближайшее время, мне не видеть их до конца моих дней.

Было уже почти двенадцать, когда я, наконец, перенес свое измотанное тело к воротам Хогвартса. Перебудив сначала Филча, потом Макгонагалл, в итоге добрался до портрета Дамблдора, заодно лишив сна и остальные портреты директоров в кабинете.

Сбивчиво, взахлеб я долгих полчаса рассказывал двоим директорам, новому и бывшему, что случилось, как я потерял Снейпа, как искал его.

После все трое решали, что делать дальше, высказывали предположения одно другого мудренее, и я с каждой проведенной там минутой все четче понимал, что у меня нет никаких зацепок, никаких реальных подозреваемых и никаких направлений для поиска.

Когда, наконец, я изложил Дамблдору свои претензии к Снейпу, свое недовольство его необдуманным поведением, мне было открыто много нового. Как оказалось, ехали мы в Лондон не просто на встречу. Это был визит к одному весьма сомнительному человеку, пользовавшемуся дурной славой, но весьма лояльно относившемуся к Снейпу. Человек этот занимался незаконной торговлей запрещенными ингридиентами для зелий. Именно его люди составляли большинство в Лютном переулке, именно этому человеку были подконтрольны мелкие торговцы всякой дрянью, именно в его подчинении находились попрошайки, воры и другие темные обитатели закоулков Хогсмита.

Человек этот однажды был удачно вылечен Снейпом от весьма тяжелой болезни, и потому Снейп мог вполне считать его своим должником, хотя говорить об этом не любил и не хотел.

Сегодняшняя поездка была посвящена новой задумке зельевара — еще одной попытке остановить магию Зеркала. Только у того человека были абсолютно запрещенные составляющие зелья, которые Снейп хотел использовать. Меня же он взял с собой не столько из-за того, чтобы я имел возможность сменить обстановку, сколько из опасения, что в его отсутствие мне может стать хуже, а помочь мне никто не сможет, так как никому не известен состав лечебного снадобья, его побочные эффекты и производимое им на меня действие.

После всего сказанного вся та слабость, которую я старательно запихивал в себя весь день, словно разом вырвалась наружу. Меня одновременно подкосило все — мое замерзание, стресс, день впроголодь, все испытанные волнения. Сейчас мне казалось, будто я за один вечер на том вокзале, за одну ночь постарел лет на пять.

Когда идет война, когда ты сражаешься плечом к плечу с друзьями, гораздо легче идти навстречу собственной смерти. Угасать же медленно, на глазах у всех, теряя сначала зрение, а потом и уважение к самому себе, казалось мне немыслимым. Уж лучше головой с Башни Астрономии. Хотя бы мгновенно и никого не обременять собой.

— Гарри, тебе нужно успокоиться. Отдохнуть, поесть и выспаться.

Я вскочил и забегал взад-вперед по кабинету под пристальным сочувствующим взглядом Макгонагалл.

— Как? Как я могу успокоиться? Если я не найду его, моему лечению конец. Да и оставить его… Я ведь даже не знаю, кто эти люди. Как я могу спокойно есть и спать, когда они сейчас, возможно, мучают его?

Дамблдор опустил голову и задумался.

— Как ты говоришь, это все вряд ли было ради убийства. Если хотели бы убить, пусть не на вокзале, среди толпы магглов, но там, возле леса, вполне бы свели счеты с вами обоими.

— Да, это было похищение. И оно было спланированным. Ваза была порталом, ее приготовили заранее. Нас ждали. Кто-то знал, что мы будем там в тот день в это время!

— Завтра утром я лично допрошу учеников. Быть может, кому-то известно больше, чем мы думаем, — резко проговорила директор.

— Вы кого-то подозреваете, Минерва? — Дамблдор внимательно смотрел на преемницу. Но Макгонагалл только покачала головой.

— Мне некого подозревать, Альбус. Но, учитывая то, что Северус и Гарри в последнее время не выходили из замка, знать об их передвижении могли только присутствующие в нем. Ученики, учителя. Я лично возьму это под контроль. Если за вами следили, Гарри, эти люди до сих пор находятся здесь.

Я кивнул. Кто мог знать о том, что Снейп собирается в Лондон? Учеников и помощников у него не было, Мари предан ему, как верный пес, больше никто даже не заходил к нам. Мне не на кого думать.

— Так это или нет, я настаиваю, чтобы ты отдохнул, Гарри. Если ты упадешь от усталости, легче не будет никому. К тому же, — он понизил голос,— именно Северус просил нас всех следить за тем, чтобы ты как можно больше отдыхал и как можно меньше нервничал.

Я поднял на него запавшие от постоянного напряжения глаза. Дамблдор смотрел на меня с тревогой.

— Я не знаю. Это были его слова — "не давайте Гарри нервничать. Волнение сейчас чревато для него. Оно лишь вызовет рецидив его болезненного состояния, ухудшив его сильнее, чем до лечения".

Я сидел на ступеньках, ведущих к рабочему столу Макгонагалл, и сжимал руками голову, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от безвыходности и злости.

Какой сон? У меня сейчас одно желание — схватить что-то тяжелое и кинуть подальше, чтобы разбилось, разлетелось, поломалось. Нет сил вот так сидеть и ждать неизвестно чего. Я не могу так.

— Я возвращаюсь на вокзал, — резко встаю и одергиваю куртку, — не могу так сидеть! Может, он уже ждет меня там!

— Гарри,— мягкий спокойный голос Дамблдора не сулит ничего хорошего. Он бросает взгляд на Макгонагалл, та кивает и тихо исчезает из кабинета. Мы остаемся одни.

— Гарри, присядь, пожалуйста.

Я стою столбом посреди кабинета, нахмурившись, полный упрямой решимости и гнева.

— Присядь. Мне нужно поговорить с тобой.

Нехотя возвращаюсь назад, опускаюсь на ступеньки, подпираю руками голову.


Глава 23. Дамблдор.

— Гарри, я понимаю, что ты сейчас зол и растерян. Ты взвинчен и не можешь дать себе отдохнуть. Это не выход, Гарри.

— Что мне остается? Я обязан найти его! — еще немного, и я сорвусь на крик. С трудом заставляю себя дышать ровно. Напряжение дает о себе знать. Нервы на пределе.

— Ты не знаешь ничего об этих людях, не знаешь, куда его забрали. Сейчас мы слепы. Нужно ждать. Если это спланированное похищение, то его целью может быть только шантаж.

— Как я могу сидеть и ждать, директор? У меня нормальной жизни осталось две недели!

— Я понимаю, Гарри. Но сейчас ты не можешь подвергать себя такой опасности. Северус вложил очень много сил в твое лечение. Я повторил тебе его слова — волнение сейчас губительно для тебя. Ты сведешь на нет все, что ему удалось сделать за это время…

— Да какая мне разница, как быстро уйдет эффект от лечения, если в итоге я все равно ослепну? — я уже кричу, вскакиваю, делаю несколько порывистых шагов по кабинету. — Мне нужно найти его! Иначе все лечение пойдет прахом! К тому же… — я говорю едва слышно, но Дамблдор все же различает мои слова, — я не могу предать его вот так. Не могу оставить его одного. Быть может, он ждет моей помощи. Быть может, в эту самую минуту я нужен ему…

Дамблдор молчит, поглаживая бороду. Я вновь тяжело опускаюсь на ступеньки и прислоняюсь виском к колонне.

— Я не могу вот так его бросить… Я уже однажды потерял его. Думал, что потерял. Как и всех, кто погиб в этой войне. А потом… он вернулся, он провел меня через смерть, сам прошел мимо нее, и я прошел. Я вернулся оттуда, и он вернулся, — я бессильно махнул в воздухе руками. — Я не могу этого объяснить. Это много значит для меня.

— Я понимаю, Гарри.

— Сегодня… я только сейчас понимаю, что он что-то чувствовал…

— Что ты хочешь сказать этим?

— Не знаю. Он… не такой был, как всегда…

— Какой? Что изменилось?

— Не такой, как обычно. Спокойный какой-то. Я задремал в кафе и съехал на лавочке прямо ему на грудь. Мы сидели близко, там очень тесно было. Много людей в кафе, на вокзале. Я улегся у него на груди и проспал так минут двадцать… а он меня даже не оттолкнул, не разбудил… Он всегда так раздражался, когда мне приходилось его касаться… Я его так всегда бесил… А сегодня…

— Ты его никогда не бесил.

— Да полно вам, директор. Снейп меня ненавидел до войны. После нее стал спокойнее относиться, но все равно терпеть не мог.

Дамблдор напряженно кашлянул.

— Он никогда не относился к тебе так. Ты просто смотрел, не видя.

Я поднял голову и взглянул на портрет. Неужели Дамблдору сейчас охота разглагольствовать о вечной любви? Излюбленная тема.

— После того, как умерла твоя мать, ты стал для него самым дорогим человеком.

Я скривился. Может, вы не знаете, директор, но я видел реальные воспоминания Снейпа. И в них я был навязанной ему обузой, лишним напоминанием о погибшей любви.

— Я знаю, что ты все видел.

Наши взгляды встретились, и старик склонил голову, глядя на меня поверх очков.

— Да, я все знаю.

— Он сказал вам?

— Да. Сказал. И ты неправ, думая, что был не нужен ему. В тот момент Северус действительно был вне себя от горя. Никто и ничто не могло вернуть Лили, ничто не заменило бы ее для него. Он видел в тебе только твоего отца, Джеймса. И не хотел принимать того, что ты ее сын тоже.

— Он так и видел во мне отца. Все это время.

— Нет, Гарри. Ты неправ. Ты сам понял, что на отца ты похож только внешне. Внутренне и в своих делах и мыслях ты был похож на мать. Ты совсем другой, Гарри. И ты вырос совсем другим. Я ведь помню Джеймса, помню Лили. Я всех их помню, как будто мы расстались только вчера. Я ведь стар, Гарри. Прошлое я помню лучше, чем настоящее.

— Я знаю, что не похож на отца. То есть, только внешне. Но Снейп во мне видел именно его. И я раздражал его этим.

— Гарри, мой мальчик, — Дамблдор задумчиво поднял взгляд к потолку, — люди судят о других только по тому, что они видят! Не вдаваясь в детали, не анализируя и не замечая главного.

— Я понимаю. Вы хотите сказать, что Снейп не раз спасал мне жизнь, но я видел только отвращение на его лице раз за разом, и не утруждал себя другими сужениями о нем.

— Не только это, Гарри. Пойти на смерть ради общего дела человеку, привыкшему жить ради других, не так сложно, как это может показаться. Но вот жить много лет, играя на двух шахматных досках ради одной единственной фигуры, день за днем сдерживая в себе самые высокие чувства, отталкивать от себя того, кого любишь — вот что тяжело.

— Вы знаете, что я преклоняюсь перед его выдержкой и отвагой, директор. Но все же… — я на миг задумался, вылавливая в его словах что-то, что меня зацепило, — вы говорите "отталкивать того, кого любишь"? О чем вы?

Дамблдор молчал, глядя на меня пристально и с некоторой снисходительностью во взгляде.

— Ты видел то, что хотел видеть, Гарри. То, что тебе старательно показывали. И не видел главного. Любви.

Я нахмурился и мотнул головой.

— Я, конечно, ценю ваше стремление примирить всех и вся между собой, директор. Но как эта всеобщая всеобъемлющая любовь может касаться меня и Снейпа? По-моему, мы как раз далеки от нее, как никто. Как это все касается меня и его?

— Как касается? Напрямую.

— Объясните же.

— Гарри, ты ведь задумывался о том, почему именно Северуса ты увидел в Зеркале?

— Да, конечно. Потери, которые мы понесли в войне, очень много отняли у меня самого. Я не мог смириться ни с одной смертью. Мне было больно терять каждого, больно видеть мертвыми тех, кто еще несколько минут назад стоял рядом со мной плечом к плечу. Но так вышло, что у всех были семьи, были родные. С этими потерянными душами было кому встать рядом, кому оплакивать их. Каждая наша потеря была частью чьей-то семьи, чьим-то отцом, сыном. Все, кроме него. Снейпа никто не оплакивал. У всех были свои мертвые, свои потери. У меня ведь тоже не было близких. Мне не к кому было возвращаться, меня некому было встречать. Меня тогда жгло одно желание — поставить все на место. Пусть даже со Снейпом. Возле всех умерших встали их родные и близкие. А я стал тогда рядом с ним. У него никого не было, и у меня никого. Потому я вспоминал о нем больше, чем обо всех остальных.

Дамблдор покачал головой.

— Да, это красивая легенда, Гарри. Но… дело в том, что я ни на сикль в нее не верю…

Я вскинул не него изумленный взгляд.

— Почему?

— Знаешь,— он сложил руки на груди и устремил задумчивый взгляд вдаль, — многие верят в судьбу. Но многие кричат о том, что строят свою судьбу сами. Дескать, это только от них зависит, какое решение они примут, как настойчиво будут добиваться своей цели, как упорно будут к ней идти. Но ведь то, что ты добивался и добился этой цели — уже есть предписанная тебе судьба. Это все равно, как жук, упавший на спину, верит, что только от него зависит, что будет быстрее — он перевернется и убежит или на него наступит случайный прохожий. Так вот и с любовью. Ты можешь верить в то, что ценишь определенного человека за талант, способности, отвагу, мужество, силу духа, стойкость и прочее, хотя на самом деле в природе твоей души изначально просто заложена скрытая любовь к нему.

— Вы хотите сказать, что… я люблю Снейпа? — мысль показалась мне настолько абсурдной, что я едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. — И еще интереснее — что Снейп любит меня?

Дамблдор ничего не отвечал, глядя на меня поверх очков. Мне же становилось все более не по себе с каждой минутой. Какие-то непонятные ощущения ворочались очень глубоко, очень далеко от моего сознания. Я даже боялся смотреть на них. Так неприемлемо это было для моего понимания.

— Ты знаешь о том, что Северус искал твою вторую половину? Чтобы ты смог увидеть себя в Зеркале счастливым рядом с нею?

— Да. Он делал для Джинни нечто вроде приворотного. Чтобы я мог увидеть себя с ней парой и обмануть Зеркало, которое показывало мне его самого.

— Да. Именно. Но это было не первое приворотное. Точнее, я не назвал бы это зелье приворотным. Это был своего рода катализатор, проявляющий самое сокровенное в каждом, кто выпивал его. Самое истинное, что пряталось под всем этим, приобретенным в жизни — опытом, масками, чужим влиянием. Зелье проявляло твою исконную, первоначальную сущность, показывало тебя остальным свободным от всех слоев, надеваемых жизнью. Он сделал их несколько. Так как главной составляющей, как и в оборотном, была частичка того, кому оно предназначалось, Северус использовал его с несколькими людьми.

— Нескольким? — я открыл рот от изумления. — Джинни была одной из многих?

— Да. Так как первоначально мы знали, что в Зеркале ты увидел рядом с собой именно его, Северус сделал это зелье для себя. Целью его было вызвать в тебе терпимое, лояльное отношение к нему в противовес тому, что ты ощущал к нему в реальности. Ведь в отражении ты увидел именно нежность, признание в своих глазах, обращенных на него.

— Снейп пытался приворожить меня? — в изумлении воскликнул я. Джинни была права! Вот откуда это мое нездоровое влечение к нему! Вот откуда этот запах, от которого я с ума сходил!

Я обхватил голову руками и застонал. Мерлин, вот откуда все это безумие!

— Да, именно так, Гарри. Первой своего рода амортенцией было зелье самого Северуса. В Зеркале ты видел его, а значит, это было самой важной попыткой, самой первой пробой его лечения. И ты отреагировал. Но, к сожалению, зелье вызвало в тебе только физическое, плотское влечение. Потому, когда вы предстали с ним перед Зеркалом, это не обмануло его. Древний магический артефакт оказался хитрее, чем мы думали. Тогда Северус видоизменил зелье. Так как приводить в лабораторию, где он лечил тебя, других людей он не мог себе позволить, то зелья, изготовленные с использованием частиц возможных оппонентов, он испытывал прямо на себе, наблюдая за твоей реакцией. Ты остался безучастен к запаху, к истинной природе красивой девушки, приятного доброго парня — не буду даже называть имена — Северус находил для тебя абсолютно разных людей, пытаясь понять, к какому полу, типу личности и душевных качеств вкупе с внешними данными ты тяготеешь.

Я сжимал голову руками, реально опасаясь, что она вот-вот взорвется. Вот откуда были те перепады настроения и моего отношения к Снейпу за всю прошедшую неделю! Он ставил на мне эксперименты!

— И к кому я тяготел? — с нервным смехом проговорил я.

— Он сделал зелье для Джинни Уизли, считая именно ее уготованной тебе судьбой. И отдал его ей, когда вы были вместе, уговорив девушку использовать свое очарование и соблазнить тебя.

Я снова застонал. Нет, это просто невозможно!

— Но когда ты после этого пришел к нему в подземелья, ведомый непонятным для тебя инстинктом, Северус просто развел руками. На следующее утро он рассказал мне об этой стадии своего поиска, искренне недоумевая. В ту ночь ты должен был быть с Джинни, должен был остаться с ней, принять ее, как свою судьбу, обмануть Зеркало, вернуть древнюю магию на место. Но когда он, уверенный в том, что не увидит тебя в эту ночь, а может и вообще в своей жизни, открыл дверь на стук из коридора, на пороге он увидел тебя. Северус едва не взбеленился от гнева. Ничего не выходило. Ты опять вернулся к нему. Он оставил тебя спать в кресле, но ты пришел к нему в спальню…

Я зажмурился и спрятал лицо в руках. Все, что я испытывал тогда, было действием зелья! Вот что творилось со мной, вот почему я так вел себя с ним!

— Тогда он решился на крайнюю меру и использовал зелье, приготовленное для себя самого, снова. Ты знаешь, какова была твоя реакция…

Мне хотелось провалиться сквозь землю. То, что я не понимал, то, что я пытался оставить позади, как невероятную нелепость, было хорошо спланированным трюком. Меня просто вели за веревочку, мной управляли.

— Не вини его за это, Гарри. Ты даже не представляешь, какой ценой ему далось все это. Северус только говорит об этом легко, но я вижу, чего это ему стоит. Я хорошо знаю, что творится в его душе, когда он изо всех сил пытается изображать безразличие.


Мне хватило всего этого для размышлений на всю ночь. Я не нашел для себя лучшего места, чем кровать в спальне того, кто последние дни дергал веревочки, управляющие моими любовью и ненавистью. Они еще пахли тем запахом, простыни в постели человека, которого я так нелепо потерял.


Глава 24. Я иду искать.

Ночь, как и все мои ночи с той самой, выдалась сумасшедшей. Мысли, воспоминания перемешались с галлюцинациями полусонного сознания, вызывая в моей голове образы один краше другого.

Один запомнился мне настолько четко, что я помнил его весь следующий день. Снейп был портретом в кабинете Дамблдора. Усиленный восприятием сна образ так напугал меня, что я проснулся едва ли не в слезах. Помню, как смотрел на рамку, ограничивающую его свободу, и едва сдерживал рыдания. Там, во сне, это было до одурения страшно — его лицо, руки, его вечный сюртук, мантия, даже черный шарф поверх этого всего — абсолютно ни к чему — но я не мог уже дотронуться до его руки, не мог слышать того восхитительного запаха, который был для меня связан с ним. Четкие линии рамки, и ничего более, никаких осязаний и трепета дыхания. Меня тогда сразило наповал то, что я могу видеть его едва ли до пояса, что ниже для меня Снейпа уже не существовало. Почему-то я просто сходил с ума от того, что больше никогда не увижу, как развевается на поворотах его мантия, как трепещут рукава, как отражается огонь в блестящей поверхности его туфель.

Утро. У меня было их много таких, безрадостных и тягучих, как запах прокисших фруктов. Это утро ко всему было еще и зимним, почти предрождественским. При мысли о празднике меня просто перекосило. Не хотелось ничего, навязчивое желание заставить весь мир спрятаться дома и сидеть за закрытыми ставнями в своих спальнях раздражало свой несбыточностью. Но и смотреть на то, как празднуют и веселятся на улицах, просто не было сил.

Я проснулся очень рано. Хотя назвать это пробуждением я не смог бы при всем желании. Скорее это был очередной виток бодрствования, перерывом между навязчивыми галлюцинациями и кошмарами в моем ночном бреду. Я открыл глаза и долго соображал, где сейчас я, где может быть сейчас он, что будет со всеми нами дальше

С тех пор, как исчез Снейп, прошло четыре дня. Каждую ночь я возвращался в Хогвартс, чтобы рано утром от его ворот апппарировать на вокзал и провести там весь свой день.

Это утро не стало исключением. Решив на время своего ожидания перенести свои вещи из комнаты в лазарете в спальню в подземельях, я поднялся в больничное крыло. Джинни с того вечера не разговаривала со мной. По ее словам, я бросил ее в тот момент, когда она в последний раз поверила мне и пришла вечером в мою комнату в больничном крыле. Мои слова о том, что в этот момент я как раз уворачивался от бросаемых в мою сторону заклятий и догонял похитителей Снейпа, никакого действия не возымели — она меня игнорировала.

Поэтому, придя к Поппи за вещами и обнаружив Джинни в компании колдомедика в ее кабинете с чашкой чая, я был, мягко говоря, удивлен.

Мы обменялись взглядами, и я пошел в свою комнату. Собрал свое нехитрое имущество, сложил несколько книг и журналов для Гермионы, убрал постель. Когда решил снять рубашку, чтобы надеть более теплую, Джинни появилась на пороге.

— Ты уезжаешь? — ее отрешенный безразличный тон резанул мне слух.

— Я больше не хочу быть здесь. Я весь день провожу в поисках. Мне нужно ночью вернуться, никому не мешая, и упасть спать.

— Ты будешь жить в подземельях?

— Да.

— В комнатах Снейпа?

— Да.

Она минуту помолчала, и я ощутил в воздухе намечающуюся издевку.

— Ты уже переезжаешь к нему жить? Что будет следующим? Обручальное кольцо на твоем пальце?

Я тяжело вздохнул, пытаясь сдерживать себя. Не нужно тратить силы еще и на ссоры. В последнее время я и так ощущал себя слишком вялым.

— Может, тебе выйти за него замуж? Или самому на нем жениться?

Я бросил на кровать рубашку и резко развернулся к ней.

— Джинни, единственный человек, который может избавить меня от судьбы слепого на всю оставшуюся жизнь, пропал! Его похитили неизвестные мне маги прямо у меня на глазах! Если я не найду его в ближайшую неделю, я останусь слепым навечно! Неужели это непонятно?

Во психе содрал с себя рубашку, и развернувшись к ней спиной, взял другую, сунул руки в рукава.

— Постой. Что это?

Я уже набросил ее на голову, когда Джинни внезапно схватила воротник, не давая мне потянуть рубашку вниз. Я удивленно повернулся и посмотрел на нее. В глазах Джинни застыла тревога, и мне это совсем не нравилось.

— Что там такое?

— Вот здесь, — она коснулась пальцами кожи между моими лопатками, — и вот тут, — касание у пояса, — какая-то странная сыпь. Темная, как будто темно-серые веснушки. Большие.

Я похолодел. Нет чтобы подумать о чем-то более прозаическом! Первая пронесшаяся в голове мысль была о руке Дамблдора. Мне как-то сразу стало не по себе, я ощутил горечь во рту и едва смог спросить:

— Как они выглядят?

Дурацкий вопрос, мне только что это сказали. Но шок от услышанного притупил мое внимание и мои эмоции. Я ощущал себя вялым и бессильным.

— Я же говорю, похожи на темные веснушки. Только больше.

— Ладно, — я недовольно дернул рубашку и подхватил свои вещи, собранные в пакет, — мне нужно быть на вокзале.

Джинни проводила меня оторопевшим взглядом до двери и, уже когда она почти закрылась за мной, крикнула вслед:

— Спроси у Дамблдора, что это! Он должен знать!

Я кивнул неизвестно кому и быстрым шагом направился в подземелья.

Уже в комнатах при лаборатории бросил вещи в кресло и упал ничком на кровать. Если это — то самое…

Память услужливо подкидывала мне воспоминания : рука Дамблдора, изувеченная проклятием, вопросы Снейпа о том, кто видит меня обнаженным, его осмотр моей груди и спины, разговоры Дамблдора о том, что Снейп запретил мне нервничать…

Это было сложно, было страшно — идти прямо в объятия смерти полтора года назад. Сейчас же, когда мир, наконец, спокоен и свободен, когда я сам отвык уже быть героем, когда тягомотина одинаковых дней засосала по самое горло, когда хочется просто жить, праздновать Рождество, зная, что оно ничем не отравлено, обнимать свою девушку, обвешанную гроздьями серпантина, улыбаться друзьям, строить планы на будущее, я вынужден вновь жить одним днем, не зная, что будет впереди. Я вновь столкнулся с материей, мне абсолютно незнакомой, от которой нет излечения в мире, в котором я живу. У меня осталась неделя. После этого моя жизнь опять лишится света, мой мир станет черным, как единая сплошная непроглядная ночь. Меня охватила паника. Я перевернулся на кровати на спину и закричал, просто так, в потолок, от безысходности и напряжения. Даже когда приоткрылась дверь, никого не пропуская, я не обернулся. Мари. Он сторонится меня с тех пор, как я буквально прижал его к стенке, расспрашивая о том, кто мог угрожать Снейпу, выпытывать у него имена и события, открыто подозревая его в шпионаже и предательстве. От Снейпа за все это время не было ни малейшей вести. Ни того, жив ли он, ни того, чего мне ждать, я не знал и даже представить себе не мог, что может случиться через минуту или две. С появлением этих пятен я сразу сильно поник духом. Воспоминания постоянно крутились в голове — Снейп колдует над рукой Дамблдора, их разговор о темной магии, почерневшая кисть директора, его слова: "Как вы думаете, сколько мне еще осталось, Северус?"

Сколько осталось мне? Даже Снейп не смог тогда остановить распространение проклятия, только сдержал его на время в одной руке. Сейчас со мной нет даже Снейпа.

Я задумался о том, как продолжалась бы моя жизнь, будь Снейп тут, имей я возможность задержать проклятие в одном месте своего тела. Сколько бы мне еще суждено было прожить? И что это была бы за жизнь? Каждый день, как последний, медленно угасая, видя сочувствие в глазах друзей и не имея возможности даже бороться.

Меня подкидывало на постели. Я сел и обхватил голову руками. В следующее же мгновение встал и почти бегом направился к кабинету Макгонагалл.

Она была там. Я встретился с ней взглядом и перевел его на Зеркало. Она все поняла, молча кивнула и вышла в коридор со стопкой книг в руках.

Есть ли сейчас на портрете Дамблдор, я даже не посмотрел. Мне не хотелось кого-то видеть или слышать, слишком тяжело было на душе.

Подошел, сжал руками раму, опустил голову и долго стоял, пытаясь ощутить магию старинного предмета. Но Зеркало молчало, как будто оттуда, из его глубин, тоже прислушивались — внимательно, настороженно, уже ко мне самому.

Снял покрывало, стараясь не смотреть на собственное отражение, опустился рядом с ним и замер.

— Зачем ты так поступаешь со мной?

Я не знал, почему мне хотелось говорить с Зеркалом, что я мог ему сказать. Я говорил то, что приходило мне в голову.

— Ты не оставляешь мне шансов. Я знаю, что сейчас начинается, что происходит с моим телом. Я уже видел это раньше. Ты убиваешь меня, медленно и мучительно. Нет, я не прошу у тебя пощады. Я сам заслужил наказания, я сам его принял.

Я подпер голову кулаком, рассматривая вырезанные узоры на раме, прослеживая взглядом вязь листьев и символов.

— Я хочу знать — это все? Это конец? Я буду знать и вести себя соответственно.

Зеркало поблескивало легкими искорками магии, явно наблюдая за мной. Быть может, насмехаясь. Не знаю.

— Скажи мне, пожалуйста, где мне искать Снейпа? Зачем он впутан в это все? Снова я не знаю, жив ли он, снова я сам на грани смерти. Неужели нельзя просто жить спокойно? Неужели все нужно начинать с начала? Я устал, правда устал. Если это мои последние дни, если это — все, что мне осталось, я пойду искать его просто куда глаза глядят. Все равно я не смогу так поступать с моими друзьями, я не смогу смотреть на их лица, не смогу ощущать дыхание смерти мне в затылок и одновременно улыбаться им оскалом приговоренного. Это все равно не жизнь. Пусть лучше мне суждено погибнуть где-то далеко, где меня не знают и где никто не будет меня искать. Я пойду на его поиски. Если найду, и он будет жив, это будет наша собственная игра в прятки. Как там говорила Гермиона? Мертвый ищет живого? Я уже не жилец, мне осталось немного, без его помощи — еще меньше. Нужно хотя бы дать себе поиграть в прятки. Я в детстве не играл, не до того было и не с кем. Поиграю хотя бы сейчас. Если я найду его, мне останется только произнести его имя и дать понять этой вселенной, этому вихрю магии, которым никто из нас не может управлять, что я его узнал, я его осалил. Моя игра на этом закончится. Если не найду, буду искать, пока будут силы. Раз это игра, в нее можно играть не только в этой жизни, правда? — я подмигнул Зеркалу и рассмеялся.

— Ну что, старинный артефакт, принимаешь мои условия? Я иду его искать. Ты закрываешь мне глаза раз за разом, ты делаешь меня слепым, ты толкаешь меня играть в прятки. Что ж, я сыграю с тобой, насколько хватит моих сил.

Я улыбнулся сам себе и продекламировал медленно и с выражением:

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана.

Вынул камешки и мел,

Улыбнулся, как умел.

Подарил мне всё, что вынул,

И опять в тумане сгинул.

— Поиграем? — я поднялся на ноги и криво ухмыльнулся Зеркалу.

Оно ответило мне. Быстро. Как всегда. Я засмотрелся и забыл дышать.

Это я. Один. Стою на самом краешке скалы, внизу, далеко подо мной — поле вереска, в отдалении — небольшая деревушка, справа блещет гладкой поверхностью озеро. Я стою так опасно близко, что даже здесь, на каменном полу директорского кабинета, не могу смотреть на это без содрогания. Моя копия, мое отражение оборачивается, криво улыбается мне. Я хочу закричать, чтобы он не двигался, но не могу. У меня нет сил произнести ни слова. Гарри там, по ту сторону, отворачивается снова и садится на самый край, свешивая ноги вниз. Я не могу даже представить, на какой высоте сейчас мое отражение болтает ногами, мне становится не по себе, и я отхожу в сторону.

Завешиваю Зеркало, бросаю взгляд на портреты. Он там. Смотрит на меня своими голубыми глазами поверх очков-половинок.

— Гарри…

Я гляжу на него молча. Если он был здесь все это время, он и так все слышал.

— Гарри, мальчик мой… — он качает головой, с сожалением глядя на меня. Я улыбаюсь в ответ.

— Меня сия чаша тоже не минула.

— Не говори так. Я был стар и много пожил, много видел в жизни, когда это случилось со мной. Ты молод, ты не заслужил такого…

— Директор, сколько раз я должен был умереть? Впервые — в самом начале своей жизни, а потом уже и не перечесть на пальцах обеих рук. Полтора года назад смерть все же меня поймала, но я вернулся и оттуда. Вы знаете сами. Сейчас у меня шансов практически нет. Если я не найду Снейпа, пока не закончен период моего ожидания до следующего курса, я останусь слепым навечно. А вот эта зараза, — я показал на собственное тело, — доконает меня окончательно. У меня сейчас нет других вариантов, кроме как идти на поиски Снейпа. Найду — быть может, ему удастся продлить мое существование еще на какое-то время, нет — я хотя бы не буду обременять своими проблемами друзей и близких мне людей, угасая у них на глазах.

— Сейчас, когда ты еще так молод, собираешься жениться, когда нет уже ига над нами, это особенно трагично, Гарри. Я знаю, ты сильный юноша. И, честно говоря, на твоем месте я, наверное, поступил бы так же. Но как твой бывший директор, я не могу сказать тебе таких слов.

— Я понял вас. Сегодня я пробуду на вокзале до вечера, а завтра утром пойду на поиски.

— Где ты будешь искать, Гарри?

— Я не знаю. Нужно просто принять эти правила игры. Завязать себе глаза платком и бормотать под нос детскую считалку. Слепой ищет зрячего, мертвый ищет живого. Помните, в книге? Той, что Гермиона нашла в вашей библиотеке?

— Помню.

— Ну вот, значит, так и буду искать.

Я улыбнулся и помахал Дамблдору, стараясь не замечать тревоги в его глазах.

— Спасибо вам за все, директор.

Помахав рукой остальным портретам, я вышел из кабинета.


Глава 25. Письмо.

В школе еще все спали, когда я тихонько выбрался наружу и от самых ворот Хогвартса аппарировал на вокзал.

Там мне тем более никто не был рад. Заспанные недовольные лица ранних пассажиров, ворчание уборщиц, звон трогающихся вагонов, запах вокзала — поезда, вещи, еда, мерзлый снег.

Я присел на лавочку на перроне, втайне от магглов накладывая на себя согревающие чары. Буду сидеть тут до самой ночи. Быть может, что-то все же удастся узнать.

На вокзале я провел ровно два часа. Позавтракал в закусочной, обошел несколько раз перрон, заглянул во все потайные места и снова уселся ждать.

Но следующие минут пятнадцать я все же ловил себя на мысли, что должен вернуться на то место, где последний раз видел Снейпа.

Обозначив место для себя именно так, я аппарировал на знакомую мне со вчера полянку. Как будто ничего не изменилось. Даже следы были лишь слегка засыпаны снегом. Я еще раз обошел место вокруг, немого углубился в лес, вернулся и прошел к табличке у железной дороги.

Мысли все время возвращали меня к воспоминаниям. Сколько раз в своей жизни я мог погибнуть? Сейчас сражение с Василиском казалось нереальным чудом, рассказанной когда-то сказкой. Мое время застыло где-то там, между тем подростком — Гарри и мной теперешним, потерявшим себя снова.

Неужели придется провести остаток дней слепым? Это был только яркий всплеск, я вынырнул на поверхность своего собственного Черного озера, чтобы русалки моих сомнений и мыслей снова уволокли меня в бездну. Теперь уже — навсегда.

Здесь тоже ничего нового. Все же на вокзале у меня, пожалуй, больше шансов. Буду оставаться там до тех пор, пока есть хоть какая-то надежда.

Я вернулся на вокзал, занял лавочку на перроне и долго наблюдал за прохожими, пока мелькание перед глазами и почти бессонная ночь не смежили мои веки.

Проснулся от того, что кто-то теребил рукав моей куртки. Согревающее не возобновлялось давно, меня начинала пробирать дрожь. Открыл глаза. Передо мной стояла девочка лет десяти и протягивала мне небольшой мягкий сверток, глядя на меня с интересом и вниманием.

— Это вам.

Я выпрямился, поднял воротник куртки.

— Мне?

— Да.

Девочка вручила мне сверток и, смерив меня по-детски оценивающим взглядом, зашагала прочь.

Я покрутил его в руках. Ни адреса, ни надписи на простом пластиковом пакете. Разорвал одну из сторон пакета и едва не задохнулся, жадно схватив глоток морозного воздуха. Мне в руки выскользнул черный вязаный шарф Снейпа.

Белый листок бумаги, вылетевший вместе с ним, я поймал на лету. Еще не глядя на слова, быстро вскочил и догнал удаляющуюся по аллее девочку. Схватил ее за плечи.

— Кто тебе это дал?

Девочка смотрела на меня испуганно.

— Кто это был? Тот, кто дал тебе это? Ты его знаешь?

Девочка в испуге помотала головой.

— Я не знаю этого человека. Он подошел, дал мне сверток и попросил отнести вам.

— Как он выглядел?

— Такой высокий, в черном пальто. Такой, — она развела руки в стороны, показывая достаточно внушительного размера человека. Как раз так выглядел тот, который первым бросил в меня заклятием.

— Куда он пошел? Ты видела?

Девочка снова покачала головой.

— Я смотрела на пакет. Тут на пакете рисунки такие, — она показала на виды пляжа из какой-то рекламы, — а когда подняла голову, чтобы спросить, как вас зовут, он уже исчез.

Я кивнул ей и пошел обратно к перрону.

Листок в моей руке трепал ветер. Я боялся даже поднимать его к глазам.

Сел на выступ здания, спрятавшись от ветра, и негнущимися от холода пальцами с двух сторон разгладил листок.

«Твой мерзкий паук у нас…»

Я уронил голову на ладонь и несколько минут ждал, пока успокоится сердце. Он жив. Мы все были правы — это шантаж. Похищение и шантаж.

«Если хочешь его видеть, в указанное место придешь один, как обычный маггл, не оставляя за собой магического следа. Если узнаем, что ты не один, что с тобой еще маги или магглы, что ты к назначенному месту аппарировал, или о твоем месте нахождения знает еще хотя бы одна живая душа, увидишь ты его уже мертвым.

В твоих интересах поторопиться — каждый час твоего промедления дорого ему обойдется».

Дальше следовала инструкция, где найти место встречи и как добраться туда пешком.

Ну, вот и все. Я собирался идти искать его. Я пойду.

Мысли носились в голове с необычайной скоростью. Сколько он там уже? Кажется, сегодня шестой день. Я потерял счет времени. Казалось, я не видел его вечность. Почему-то сейчас черты некогда отталкивающего лица вспоминались как нечто значимое и невероятно нужное. Сердце кольнуло в груди, и я прижал к нему ладонь. С каждым днем я все больше убеждался в том, что курс лечения с нагрузкой на мое сердце не прошел даром.

Но сейчас я не могу позволить себе остановиться. Я сжал пальцы на левой стороне груди.

«Потерпи еще немного. Я знаю, что тебе плохо. Но не предавай меня сейчас. Еще немного, и все будет кончено. Нужно только найти того, кто дал тебе второй шанс. Нам с тобой нужно его найти, понимаешь? И все, тогда мы оба отдохнем, обещаю. У нас будет вечность для отдыха».

Опустив руку с письмом, я оглядел перрон. Суетящиеся вокруг люди вызывали усмешку. Что может быть более существенного, чем видеть этот мир? Иметь возможность рассматривать виды из окна поезда, наслаждаться черной, покрытой мелкими пузырьками, поверхностью кофе в чашке, видеть пушистые лапы елок, доверчиво протянутые к тебе многолетними деревьями, видеть серебряные блестки на снегу и линии на собственных ладонях?

Я поднял руку и вгляделся в полосы, затейливо пересекающие мою ладонь. Линия жизни. Улыбаюсь. Какой же прерывистой тебе нужно быть, чтобы отражать правду? Встаю, поправляю край манжета рубашки под рукавом куртки и внезапно холодею. Поднимаю его выше, рву на себе рукав, тяну на себя в изумлении и панике — пятна на запястье. Почему я не видел их раньше? «Потому что эти дни ты вообще не обращал на себя никакого внимания»,— говорю сам себе. Короткий душ в полночь, а то и позже, чтобы не быть хотя бы противным самому себе. Я ведь даже не мылся толком, я просто стоял под стекающей на меня водой, а если задерживался в ванной, то приникал носом к горлышку шампуня, стоявшего на полке в ванной комнате — отдаленно запах шампуня Снейпа напоминал мне тот запах, напоминал спокойствие и тревогу тех дней, которые мы проводили здесь, в подземельях. Иногда я ловил себя на том, что просто стою под струями воды, думая о будущем, о нашей с Джинни свадьбе, которой не суждено будет состояться, о Снейпе, о Дамблдоре, о людях, которым Снейп перешел дорогу, о жизни моих друзей и забредавших когда-либо в мою жизнь людей.

Я не смотрел на себя, я не водил мочалкой по своему телу, что раньше очень любил, я не смотрел на себя, переодеваясь. Я все время смотрел куда-то сквозь предметы днем, ночью — сквозь темноту и отблески магического огня на потолке. Мне было все равно.

Если столько их уже покрыло мое тело, сколько мне вообще осталось? Смогу ли я использовать хотя бы ту неделю, что у меня есть? Я резко поднялся, сложил письмо и положил его в карман. У меня нет сейчас времени на то, чтобы рассматривать свои руки. Я должен добраться к указанному месту, пока быстро приближающаяся зимняя темень не покрыла город, замедляя жизнь, замедляя мое дыхание. Мне предстояло доехать до указанной станции поездом. Отряхнув с джинсов снег, я направился к кассам.

К указанной станции я прибыл через полчаса, оглядываясь вокруг себя везде — в поезде, на вокзале, на выходе из него. Если за мной следят, я должен это знать. Но вокзал был полупуст, никаких подозрительных людей вокруг я не увидел.

Указанное место должно было располагаться вдали от города, если я хоть что-то помнил еще. Мне предстояло иди туда пешком через небольшой лесок, заваленный снегом. Я вышел на дорогу за постройками вокзала и осмотрелся. Небольшой лес, в его глубине должен быть заброшенный егерский домик. Почему я это знаю? Станция, на которой я вышел, была транзитной, и летом мне как-то пришлось ждать здесь пересадки. Тогда я от нечего делать прошелся по дороге в лесок и увидел издали строения, похожие на охотничьи домики. Все вспоминалось, как из сна, таким далеким казалось то воспоминание. Если я не ошибся, домики не так далеко. Нужно пересечь полосу насаждений и свернуть влево. Тогда я только увидел их издалека, сейчас же надо искать нужный дом среди них.

Пройдя по извилистой дорожке к полоске леса, я оглянулся назад. То ли домики давно заброшены, то я неправильно помню направление. Достал листок, сверился с адресом. Нет, все точно. Мне нужно пересечь еще полоску леса, свернуть влево и пройти вперед, пока не увижу небольшой дом с разрушившейся печной трубой.

Иду через лес, косясь на явно брошенные охотничьи домики, пытаюсь заметить хоть какие-то признаки жизни, но не нахожу ничего. Да, они разрушены и брошены уже давно. Когда я был здесь? Несколько лет назад видел издалека. Сейчас ими не пользуются. Домики среди леса, в глуши, сейчас еще заваленные снегом, утонувшие в тишине и запустении.

Прохожу вперед, сворачиваю влево, еще вперед. Передо мной — несколько полуразвалившихся домов. Я вижу четыре, но их немногим больше — некоторые рухнули совсем или разобраны.

Осматриваюсь вокруг, увязая ногами в рыхлом снегу и ощущая себя будто под прицелом десятков наблюдающих изо всех щелей любопытных глаз. Вдруг что-то привлекает мое внимание впереди. Свет в окне. Загорается и тухнет. Присматриваюсь. Это свечу подносят к раме и убирают в сторону. Меня заметили.

Я стою посередине между двумя рядами заброшенных домов, утопая ногами в сугробах, хорошо заметный из каждого домика, со всех сторон. Не увидеть меня на этом белом плато невозможно. Ну что ж. Хотели бы напасть, уже бы напали.

Иду вперед, прокладывая себе дорогу в снегу. Короткое расстояние до крайнего домика, стоящего ко мне фасадом, занимает времени гораздо больше, чем заняло бы летом. Идти тяжело, и я ловлю себя на мысли, что снег не смят, других следов нет. Если эти люди там, они пришли другим путем, либо же несколько дней не выходили оттуда.

Приближаюсь к дому, оглядываю фасад с облезшей краской, полуразвалившимися ставнями и ступенями.

— Поттер! Входи! — из дома доносится зычный голос, который приводит меня в бешенство. Они хорошо знают, с кем имеют дело. Ну что ж, тем хуже.

Поднимаюсь по скрипящей лестнице, берусь за ручку двери левой рукой, одновременно сжимая рукоять палочки правой. Распахиваю дверь настежь и замираю на пороге.

— Эй, ну дверь-то открывать настежь не просили! Зима на улице! Береги тепло!


Глава 26. Воскресальный камень

Вхожу, оглядываясь по сторонам, переводя взгляд с одного улыбающегося лица на другое. Ни одно из них мне не знакомо.

За столом, развалившись, с дымящейся кружкой в руке восседает здоровенного вида мужчина с короткой темной бородой, возле самой двери, в шаге от меня — высокий в пальто. Один из тех двоих. Еще один рядом с бородатым, все смотрят на меня с интересом и насмешкой.

— Берт, забери у него палочку.

Я отвожу руку с единственным оружием назад, и бородатый недовольно морщит нос.

— Эээ, нет, Поттер. Так дело не пойдет. Знаем мы вас, волшебников чертовых!

Я быстро перевариваю в голове сказанное. Значит, эти люди — магглы? Тогда все обстоит еще хуже. Магам противостоять гораздо привычней. Там все дело состоит в памяти и умении.

Ну что ж. Я тоже не из магического мира сюда прибыл, имею за плечами другое прошлое.

— Не отдашь свою палочку — разговора не будет.

Я отхожу на шаг назад, опасливо поглядывая на высокого в плаще рядом. Уж это-то точно маг! Он пользовался порталом! И тот другой высокий в плаще. От этих как раз можно ожидать заклятия в спину. Окидываю его взглядом с ног до головы. В Хогсмите я его точно не видел.

— Где он? — я обращаюсь к бородатому, определяя его, как главного.

— Паук твой? — незнакомец кривится и сплевывает в сторону. — Пауку связали лапки паутиной! — Он противно гогочет над собственной шуткой, оглядываясь на сидящего рядом.

Тот кивает в ответ.

— Слишком много от него проблем!

Бородатый переводит взгляд на меня и смотрит уже серьезно. Я вижу в его глазах угрозу.

— Палочку, Поттер. Или ты его больше не увидишь!

— Покажешь где он — получишь палочку! — я быстро восстанавливаю в памяти бои с дружками Дадли. Нельзя сдавать оружие, не узнав, за что.

— Ишь чего придумал!

— Показывай! — я делаю в воздухе палочкой пасс и тут же замечаю направленные на меня две другие высоких в черных пальто. Вот и выяснилось, что магов среди них двое. Бородатый — вряд ли, хотя все может быть.

— Да ради Бога! Любуйся! Берт, покажи ему его паука! — бородатый машет в сторону одного из магов, и тот указывает мне на узкое окошко в двери справа.

— Подойди, убедись. Нам нет смысла тебя обманывать.

Я крадусь боком к двери, пытаясь не упускать из виду хотя бы палочки двух магов за своей спиной. Заглядываю в окошко и нервно дергаю шеей. На полу среди соломы лежит человек в черном. Я вижу даже лицо, повернутое ко мне. Глаза закрыты, рот завязан веревкой.

— Почему он без сознания? Откуда я знаю, что он жив? — кошусь то на скорчившуюся на полу фигуру, то на бородатого. Осознание того, что Снейп здесь, за дверью, добавляет мне сил. Я ощущаю в себе то давнее, забытое возбуждение войны, напряжение предстоящего боя. Мысли бегают в голове как никогда быстро, я соображаю четко и трезво.

— Жив, жив, — недовольно бормочет бородатый. — Твоему паучку кормят специальных мушек. — Он снова гогочет, заставляя меня выходить из себя. Я оборачиваюсь и смотрю на него с плохо скрываемой яростью.

— Он под снотворным. Иначе эту сволочь просто так не утихомирить. Хоть с палочкой, хоть без нее устраивает тут представление! — бородатый вновь сплюнул на пол.

Я глянул в окошко. «Да уж, это вам не первокурсника в подвале закрыть. — Меня разбирает нервный смех. — Снейп и беспалочковой владеет, будьте уверены! Представляю, что он им тут показывал!»

— Твою палочку, Поттер. Иначе его сейчас в таком состоянии и заавадят в два счета, — шипит рядом со мной высокий в плаще.

— Никто не собирается тебя убивать. Да ты нам и нужен-то… Нам нужна твоя помощь, Поттер.

Берт протягивает руку за моей палочкой.

— Если вы не намерены со мной сражаться, я, пожалуй, оставлю ее при себе, — намеренно нагло глядя на них, прячу палочку в карман джинсов.

Бородатый, продолжая улыбаться, кивает высокому в сторону двери. Тот быстро открывает дверь в каморку и идет к Снейпу.

Я смотрю, как он присаживается рядом с ним на корточки и тычет кончиком палочки ему в щеку.

— Ты хорошо подумал, Поттер? В таком состоянии он ничего не почувствует, а вот тебе, думаю, будет неприятно!

Высокий поднимет палочку вверх, намеренно внимательно глядя на меня.

— Хорошо! — я выхватываю палочку из бокового кармана, мгновение сжимаю в руке.

— Даже не думай, Поттер, — второй из похитителей направляет свою на меня, — ты и глазом моргнуть не успеешь!

Я подхожу к столу и кладу палочку перед бородатым.

— Скажи своей ищейке оставить его в покое,— злобно бросаю прямо ему в лицо.

Бородатый зовет Берта, и тот появляется в комнате, прикрывая за собой дверь.

— Садись. — Мне указывают на стул, но я отказываюсь, резко мотая головой.

Высокий с другой стороны подзывает взмахом палочки стул прямо мне под ноги, вынуждая сесть. Я сажусь, наблюдая, как бородатый играет с моей палочкой и сжимаю кулаки в карманах куртки. Высокий позади него противно ухмыляется, явно стремясь показать, что без своего оружия я теперь никто.

— Видишь ли, Гарри, — начинает бородатый, задумчиво разглядывая мою палочку, — я хорошо знаю твоего паука.

— Его зовут Снейп! — не сдерживаюсь я.

— Да. Снейп. Я знаю, не переживай так.

Намеренно успокаивающий насмешливый тон действует мне на нервы. Я сжимаю кулаки до хруста, впиваясь ногтями в ладони.

— Незадолго до того, как пал Волдеморт, он был казнен. Ну, ты это все хорошо знаешь. Змея, смертельный яд… — бородатый говорил с такой небрежностью, будто хорошо знал о событиях того дня, слышал их во всех подробностях, несмотря на то, что был магглом. — Но Северус не из тех, кого можно взять так просто.

Я смотрел на него во все глаза. Резкий переход изумил меня до крайности.

— Ты удивлен? Да, я знаю Северуса несколько лет. Это именно я поставлял для него запрещенные ингредиенты. Точнее, это делали мои люди. Ты ведь знаешь, что творится в Лютном переулке, так ведь, малыш? Хотя не думаю, что ты знаешь все. Северус — хороший покупатель. Он разбирается в том, что хочет получить, достойно оплачивает товар и всегда держит язык за зубами. Потому мы в достаточно хороших отношениях несколько лет. Хоть я маггл, как вы выражаетесь, магический мир стал мне родным. Это хорошее поле для деятельности, особенно в период смуты. Сам я не имел возможности примкнуть к вашему безносому повелителю мерзких тварей, но всегда подчеркивал свое к нему лояльное отношение. Потому меня не трогали — мои люди, как шакалы, подчищали магическое население Британии от больных и раненых. Я был нужен.

И меня все это устраивало. Я жил достаточно спокойно, обеспеченно и хорошо. Пока в один прекрасный для некоторых, — он сжал пальцы вокруг рукояти палочки, — день мой брат не был предательски убит одним из моих бывших подчиненных. Я не буду говорить тебе, кем для меня был мой брат. Просто скажу, что я потерял все. Я потерял свою жизнь и желание заниматься чем-либо. Мой бизнес стал тонуть на глазах, я едва не был убит сам. Такое дело, как мое, нужно контролировать и во сне, Гарри. Иначе все летит к чертям собачьим.

— Что тебе нужно от Снейпа? Насколько я знаю, он спас тебе жизнь. Ты так отблагодарил его?

— Видишь ли, мальчик, я был премного благодарен Северусу за свою спасенную жизнь. Но до тех пор, пока она имела для меня смысл. Когда на одну чашу весов легла жизнь моего брата, а на другую — все мои личные привязанности, признательность и чувство долга, первое перевесило.

— При чем здесь он?

— Дело в том, что по чистой случайности наши с ним дороги пересеклись у одного подпольного колдомедика, когда он восстанавливался после укуса Нагини. Снейп был слишком слаб для того, чтобы изготовить поддерживающее для себя самостоятельно в то время, когда антидот его собственного приготовления боролся с ядом змеи. Потому он обратился к человеку, которому если не доверял, то которого хотя бы не подозревал. Есть такой колдомедик, вечно гонимый Министерством, не брезгующий моими услугами, с которым Северус был хорошо знаком. Я пришел к нему за лекарством для брата, и мы с Северусом буквально столкнулись в коридоре. Твой драгоценный зельевар едва стоял на ногах, и когда он там же, в доме нашего знакомого, просто отключился, я сказал, что позабочусь о нем. Долг имеет силу даже в моем мире, Гарри. Мой брат был болен очень давно, его жизнь продлевалась за счет зелий нашего друга-колдомедика много лет. И в том, чтобы оказать помощь Северусу, я видел свои причины. Он мог мне помочь. И я был перед ним в долгу. Поэтому я забрал его оттуда, привез к себе и следил за его здоровьем несколько дней, пока он не смог передвигаться самостоятельно. Северус оценил мою помощь и сделал для моего брата все, что было в его силах. Джордж даже духом воспрянул после лечения, его снова потянуло на подвиги. Это и закончилось в один день трагедией для него…

— Вы вините Снейпа в смерти своего брата? — изумился я, еле сдерживаясь, чтобы не кинуться к бородатому через стол. Это было слишком.

— Ну что ты, Гарри. К этому Северус уже не имел отношения. Но брата я хотел вернуть. Несмотря на его болезнь и то, что в его голове было слишком много дури, он был единственным родным для меня человеком в этом мире. Я не хотел жить без него.

Бородатый встал и сделал несколько шагов по комнате.

— В то время, когда Северус жил у меня, пару дней он провел в бреду. За ним было кому ухаживать, я не беспокоился и навещал его изредка, чтобы удостовериться, что этот чертов сукин сын карабкается к солнцу, — бородатый заржал, встряхнув головой. — Однажды, когда я навестил его, он бредил в полусне, и я услышал весьма интересные для себя слова. Слова Северуса о воскрешении, о каком-то камне. Меня это очень заинтересовало.

— Камень? Воскресальный камень? — чуть не заорал я.

Бородатый развернулся и ткнул в меня пальцем.

— Вот. Именно.

Я вскочил и едва не кинулся на него, не обращая внимания на нацеленную в меня палочку высокого:

— Его давно нет! Я выронил его в Запретном лесу! Камня не существует!

Бородатый приблизился и навис надо мной.

— Это ты так думаешь, Поттер. Камень у него! — бородатый указал на каморку.

Я смотрел ему в лицо и пытался сообразить, на каком я вообще свете. О чем он говорит?

— О чем вы вообще? Его нет, камня не существует!

Бородатый криво ухмыльнулся.

— Ты слишком мало знаешь, мальчик. Камень у Снейпа. К тому же он не расстается с ним.

— Этого не может быть!

— Может! Я сам его видел!

Я оторопело смотрел на незнакомца. Камень выскользнул из моих рук, когда я нашел Волдеморта в Запретном лесу. Об этом даже никто не знал!

Перебирая все в памяти, я качал головой, не веря в то, что мой страшный сон возвращается снова. Все те легенды, Бузинная палочка, камень, Волдеморт — это все было давно, это в прошлом, этому нет возврата! О чем они вообще?

— Когда Северус был в бреду, видимо, к нему вернулись видения. Яд сильно действовал на его сознание, иногда он даже не узнавал меня. Он бредил и видел в своих полуснах то, что было с ним сразу после укуса змеи. Я не понял, как именно ему удалось выйти из замка. Аппарировать он тогда уже не мог. Но он все же как-то покинул замок. Насколько я понял, в его полуживом состоянии там еще, в школе, ему кто-то помог.

— Макгонагалл…— прошептал я в ответ.

— Я не знаю. Позже он сказал мне, что ему нужно было продержаться до того времени, пока вступит в силу его собственный антидот. Но это время он потратил на то, чтобы перенести тебя в замок. Убил на это свои оставшиеся силы и потерял сознание там, в школе. Ему оказали помощь, не считая уже выжившим. Но все же рану ему залечили, хотя дело было уже не в ней. И он каким-то образом выбрался из замка, направляясь к Запретному лесу.

— Снейп пошел к Запретному лесу?! — я едва не подпрыгнул на месте.

Бородатый кивнул.

— Да. Ведь туда пошел ты, и он попытался догнать тебя.

Я открыл рот и застыл так, не мигая и не дыша. Вот это новость! Этого еще не хватало!

— Конечно, сказать, что он за тобой «пошел» — это сделать ему комплимент. Сил у него не было абсолютно. То, что его рану залечили, немного восстановило его. Он хотя бы перестал терять кровь. Но яд был уже в нем, и это было самым убийственным для него. Потому тебя он уже не нашел. И в лесу в очередной раз потерял сознание.

— Меня уже не могло быть в лесу тогда…

— Да, тебя там уже не было, как не было и Волдеморта со всей его свитой. Вы все переместились в замок.

— И он остался в Запретном лесу?

— Да. Этого он уже мне не говорил. Отказался вспоминать это. Но я понял отрывки из его бреда. Он снова израсходовал хоть немного подкопленные силы на то, чтобы добраться до леса, и это его окончательно свалило с ног. Потому там он фактически умер.

— Умер?!

— Да. Как я понял из того, что он молол в бреду, это было нечто типа кратковременной смерти. Мы называем это клинической смертью, уходом в небытие, я не знаю. Но явно на том свете он побывал.

— Я чуть раньше тоже там побывал. На своем собственном вокзале.

Бородатый кивнул.

— Я не знаю, кого он там увидел. Но то, что увидел знакомых, однозначно. Он называл имена, но этих людей я не знаю.

— Какие имена?

Бородатый задумался.

— Он что-то говорил про какого-то пса, Бродягу, еще Джеймс, Лили, траву какую-то назвал.

— Люпин?

— Да, именно!

— Но этого не могло быть! Он ушли, когда я нашел Волдеморта в лесу!

— Я этого не знаю, мальчик. Видимо, не ушли. Или же он попал в ту пограничную зону, где встречаются мертвые и живые. Этого я тебе не скажу.

— Что было дальше?

— Он звал какую-то Лили. Просил ее спасти тебя, если она может.

— Лили — моя мать. Снейп любил ее, когда они были детьми.

Теперь настала очередь бородатого смотреть на меня в немом изумлении.

— Тогда это многое объясняет. Снейп не хотел отвечать мне, кто такая Лили!

— Просил меня спасти? Но как? Моя мать мертва давным-давно!

— Я же тебе говорю, он с призраками общался! С мертвыми, привидениями, как хочешь. И просил ее помощи.

— И что сказала моя мать?

— Как я понял, она сказала ему, что ты будешь жить, и положила ему в руку этот самый камень.

— Как она могла его положить? Она была видением, призраком!

— Ну спроси у него! Почем мне знать? Он все время бормотал: «Лили, камень. Дай мне камень».

— И что случилось потом?

— Камень оказался у него в руке.

— Но этого не могло быть!

Бородатый в гневе ударил ладонью по столу.

— Поттер, не зли меня! Не могло, не могло! Я рассказываю тебе о том, что слышал из его бреда!

— И что? Камень не воскрешает людей! Он не оживляет мертвых!

Я тут же дернулся, как от пощечины, от взгляда бородатого — такого я еще не видел. Он смотрел на меня так, будто ему одному была известна тайна, некое знание, в его руках была Сила, которой я не знал.

— Нееееет, Поттер. Ты не обманешь меня! Ты выжил с этим камнем в руках, Снейп с ним выжил! Я знаю, что он делает!

Я застонал от отчаяния и присел на корточки, обхватив руками голову.

— Мерлин, и из-за этой ерунды вы похитили Снейпа?! Из-за вот этой легенды?

Бородатый заорал так, что я подпрыгнул от неожиданности.

— Ерунды? Это тебе жизнь моего брата — ерунда! Для меня это совсем не ерунда! Я потерял единственного человека, который был мне дорог! Его убили в пьяной драке неделю назад!

Я качал головой в шоке. Вот так просто. В этом всем причина. Мы сломали головы в поисках того, кому Снейп перешел дорогу. А истина так проста и… нелепа.

— Да поймите же! — не выдержал я. — Камень не воскрешает! Я не знаю, почему выжил Снейп. Выжил благодаря своему безоару! Я выжил, потому что Волдеморт убил тогда не меня, а частицу себя во мне, которая была его последним крестражем! Вы не воскресите брата этой побрякушкой!

Бородатый приблизился, тыча кончик палочки мне в горло.

— Заткнись, Поттер! Если хочешь жить, лучше заткнись! Ты не уйдешь отсюда, пока он не покажет мне, как действует камень! Я убил двоих своих людей на его глазах! Он проклинал меня, просил успокоиться, пытался обмануть, что не знает о камне ничего, кроме того, что его дала ему некая Лили, пока он был в том, тонком мире. Но знаешь что, Поттер, — бородатый сузил глаза, глядя на меня презрительно и криво ухмыляясь, — я ему не поверил ни на один миг! Северус слишком умен, чтобы отдать такое сокровище ни за что! Я знаю, ему не впервой видеть смерть, он не сдастся просто так, видя, как умирают на его глазах чужие люди. Но ты…

Я в ужасе смотрел в безумные горящие глаза мужчины. То, что пришло ему в голову, было слишком очевидно.

— Твою смерть он не будет наблюдать спокойно!

Я кинулся к нему, пытаясь вырвать палочку, но сидящие между нами двое тут же кинулись ко мне, заламывая мне руки за спину.

— Уймись, Поттер. Хочешь ты этого или нет, ему придется смотреть на это. Или рассказать мне, как действует камень, или наблюдать твою мучительную смерть.

Я рвался из их рук, что было сил, пинал ногами стол и вырывался, но двое держали меня крепко, моих сил не хватало.

— Барт, приведи нашего гостя в чувство. К нему пришли, — бородатый махнул в сторону каморки, и высокий маг довольно ухмыльнулся в ответ.

— Паучку пора на представление!

Я брыкался и орал, но на меня никто уже не обращал внимания. Высокий открыл дверь и вошел в каморку. Я услышал только тихое Ennervate, когда тот склонился над Снейпом.

— Стойте! — заорал я, — хорошо! Вы получите камень!

Бородатый посмотрел на меня с сожалением.

— Камешек у нас, мальчик.

— Я уговорю его рассказать вам, как им пользоваться! Если я этого не сделаю, вы меня убьете!

Высокий вышел из каморки и уставился на меня, усмехаясь.

— Паучок услышал свою мушку. Кричи громче, Поттер!

Мне стало не по себе. Представляю, что сейчас ощутил Снейп, услышав мой голос! Что он себе нарисовал, какую картинку увидел перед глазами!

Бородатый смотрел на меня в раздумье.

— Вы ничего не теряете! А я жить хочу! Я уговорю его! Отпустите меня!

Мужчина приблизился и ткнул мне палочку в щеку.

— Ты пойдешь к нему сейчас, развязывать его не будешь, касаться его не будешь. Уговоришь — останешься в живых.

Я кивнул, и он сделал знак высокому отпустить меня.

«Как же, оставишь ты меня в живых!» — я покосился на мага, разминая затекшие руки.

Они все провожали меня внимательными взглядами, пока я шел в каморку, а двое магов еще и держали меня под прицелом палочек. Я вошел и встретился взглядом со Снейпом.


Глава 27. Побег.

Даже не думал, что это так тяжело — видеть в глазах человека боль от сознания того, что он не сумел уберечь и отвести беду. В глазах, говорящих все за него, лежащего на полу с завязанным ртом.

Я присел рядом и наклонился к нему, чтобы наш разговор не могли слышать из коридора.

— Профессор Снейп. Вы целы? С вами все нормально?

Он даже не отвечал, глядя на меня абсолютно ошалелым невидящим взглядом. Мотнул головой, пытаясь избавиться от своих веревок. Но я не мог сейчас помочь ему в этом.

— Потерпите немного. Я дал слово не снимать с вас веревок. Иначе они убьют нас обоих. Этим людям нужен камень.

Снейп взбешенно замычал в свои веревки и дернулся всем телом.

Я положил руку на его плечо и нагнулся к нему еще ниже.

— Послушайте, мы имеем дело с зациклившимся на своем желании человеком, я это уже понял. Наши объяснения просто никому не нужны. Я предлагаю вам план.

Он вскинул на меня полный тревоги взгляд.

— Послушайте меня. Если не так, то по-другому нам не выбраться отсюда.

Я наклонился к самому его уху, и зашептал в спутанные волосы свой план.

— Он согласен, — тихо и устало произнес я, выходя из каморки.

Высокий окинул взглядом меня, потом посмотрел на лежащего Снейпа. Тот не двигался и вообще вел себя предельно тихо.

— Согласен, говоришь? — бородатый приблизился и сделал круг вокруг меня.

— Да. Вы все правильно поняли. Я значу для него то же, что ваш брат значит для вас. Он не хочет моей смерти. И потому согласен.

— Ну, что ж. Посмотрим.

Я набрал в грудь воздуха.

— Только ему нужен будет камень и его палочка.

Бородатый резко развернулся.

— Держишь меня за дурака, Поттер?

Я пожал плечами.

— Нужно наложить на камень определенное заклятие. Тогда он освободит своего последнего хозяина от необходимости быть его хранителем.

— Берт может наложить заклинание вместо него!

Я устало протер рукой глаза.

— Говорю же вам — Снейп сейчас последний хранитель камня. И камень связан с ним. Чтобы разорвать эту связь, нужно дать камню другого хранителя. Для этого нужно прочитать над ним заклинание и коснуться его палочкой последнего владельца. Только владелец камня может передать его другому, чтобы новый хранитель мог им воспользоваться.

— Это он тебе с завязанным ртом рассказал? — Барт смотрел на меня искоса, не опуская палочки.

Я тяжело вздохнул.

— Да знал я это все, — я закатал рукав куртки и показал пятна на руке, — на мне лежит проклятие. Такое же, как убило Дамблдора. Вылечить его нельзя. Но можно попробовать воскресить меня после смерти.

Бородатый подошел ближе, сжал мою руку, разглядывая пятна на запястье.

— Мне немного осталось. Он хочет сохранить камень для меня… — я говорил убитым подавленным голосом, сожалея о том, что теряю свой шанс на воскрешение. — Я не хотел ничего говорить, мы оба думали, что вы поверите в сказку, что камень не существует, что он не воскрешает. Но…

Бородатый победно хмыкнул.

— Барт, тащи сюда Снейпа!

Маг вошел в каморку и через несколько минут появился, волоча за собой еле стоящего на ногах зельевара.

— Паучок-то ослаб, — хищно ухмыльнулся маг, — паучки тоже есть хотят. И пить. А из еды и питья — одно снотворное.

Мне стало дурно. Шесть дней впроголодь и почти без воды? Я едва подавил в себе волну ярости, стоя с опущенной головой, несчастный и грустный. У меня забирают камень, которым я должен быть воскрешен. Мне следует быть вне себя от горя.

— Ален, Поттер должен быть с тобой! — бородатый пихает меня в спину, отправляя ко второму магу в плаще. — Держи его под прицелом своей палочки!

Высокий хватает меня под шею, сжимая горло, и приставляет палочку к моей щеке.

— Гляди, Северус — одно твое неловкое движение, и мальчишка отправится прямиком к своей драгоценной матушке! — бородатый сжимает подбородок Снейпа и заглядывает ему в глаза. — Ничего личного. Да, Северус?

Я смотрю, как Берт развязывает руки Снейпа. Бородатый протягивает зельевару палочку, и маг в плаще становится за его спиной, нацеливая на него свою.

Бородатый приносит небольшую шкатулку и ставит ее перед Снепом на стол.

Медленно, очень медленно Снейп поднимает на меня спокойный задумчивый взгляд, я смотрю на его неподвижное лицо, он открывает шкатулку…

Дальнейшее происходит настолько быстро, что все действо занимает от силы несколько минут.

Снейп подбрасывает шкатулку, кидает прямо поверх моей головы. Маг, стоящий за мной, как все мы, привыкший мгновенно реагировать на посланное в него заклятие, дергается в сторону, я тут же ощутимо бью его пяткой ниже колена и добавляю еще несколько ударов, когда он приседает от боли. Снейп резко кидается в сторону, посылая заклятие в Берта, и вдвоем мы уже через несколько минут отправляем бородатого в нокаут. Я стою посреди домика, оглядывая то, что мы натворили. Двое магов против троих противников. Пусть двое из них — магглы, но все же.

— Бежим! — я тяну Снейпа за рукав, хватая свою палочку из руки бородатого, и мы вылетаем из дома бегом. По ветхим ступеням, в снег, хватаем друг друга за руки и аппарируем, поднимая за собой снежную порошу.


* * *
Где мы очутились, я не понимаю, даже когда оглядываюсь по сторонам. Я дал ему самому выбрать место для аппарации, и он перенес нас сюда.

Смотрю на него, он смотрит на меня.

— Какого черта ты явился туда? — это вместо приветствия в наконец-то нормальной обстановке.

— Они прислали мне письмо!

Я достаю из джинсов смятый листок и вкладываю ему в руку. Он хватает, не сводя с меня гневного взгляда, пробегает текст глазами, рвет бумажку на куски, резко разворачивается и идет неизвестно куда.

— Тебя убить могли! Идиот!

Я догоняю его по снегу, увязая в сугробах.

— А мне нужно было вернуться в Хогвартс и спать лечь?! — ору ему в спину.

Он так же резко тормозит, разворачивается ко мне и в три шага оказывается рядом.

— Да! Забыть обо мне и спасать себя!

Он почти нависает надо мной, лицо перекошено от гнева, глаза горят. Я редко вижу его таким. И потому замираю с, по-видимому, похожей миной гнева и волнения на лице. Он внезапно вскидывает руку и едва замедляет ее движение у самого моего лица. Я прикрываю глаза, хотя мне даже инстинктивно не хочется этого делать. Просто закрываю глаза и стою так перед ним. Рукав его пальто касается моего лба, и я чуть вздрагиваю. Ладонь ложится на лоб, скользит вниз, до самого подбородка.

Я ощущаю внезапную слабость, открываю глаза, с удивлением наблюдая, как расплываются контуры его лица перед глазами, и… оседаю в снег.


Глава 28. Втроем

Почему так больно? Всему телу очень больно. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу. Открываю глаза. Где я? Меня кто-то ласково гладит по голове. Поднимаю взгляд вверх. Джинни.

— Наконец, ты пришел в себя. Гарри, ну зачем ты так поступаешь?

Я пытаюсь сообразить, приснилось ли мне все, и Снейп по-прежнему в плену, или же все было реально. Но почему его нет здесь?

— Джинни, где Снейп?

Она кривится, но тут же сменяет гримасу на улыбку.

— Он отправился в Хогвартс. Ему нужно взять лекарства для тебя. Тут ведь ничего нет.

— С ним все нормально? Нас никто не ищет?

Джин опять кривит уголок губ.

— Со Снейпом все нормально. Вас никто не ищет. Тебе нужно лечиться, и он оставил тебя со мной, чтобы взять в школе лекарства для своих зелий. Сейчас зима, на улице полно снега, мы в каком-то домике, я не знаю, где это. Снейп аппарировал сюда вместе со мной, когда я собралась по его письму, — нарочито нудно тянет она, будто пытаясь успокоить меня тем, что все нормально.

— По письму?

— Ну, насколько я вообще что-то поняла из объяснений твоего супер-разговорчивого лекаря, ты упал в снег прямо посреди дороги, когда вы сбежали от тех людей.

— Я упал в снег? Почему?

Джинни как-то странно отводит глаза, но потом снова улыбается мне.

— Тебе стало плохо. Видимо, ты перенервничал.

Я хмурюсь, но решаю оставить выяснение этого факта на потом. Сейчас есть вопросы поважнее.

— И что дальше?

— Он перенес тебя в полузаброшенный домик одного своего знакомого. Знакомый его уехал на долгое время, и дом пустует. Вот в него он тебя и принес. Немного добавил здесь уюта для жилья. И теперь мы все пока обитаем в этом месте.

— Мы все? Кто?

— Ты, я, Снейп. Я днем, появляюсь тут на несколько часов, а потом возвращаюсь в Нору. Если честно, мама против нашего общения сейчас.

Ладно, это тоже обсудим позже.

— Почему мы не в Хогвартсе?

Снова этот загадочный взгляд. Что-то мне не нравится, но я пока не пойму что.

— Тебя пока нельзя беспокоить. Тебе нужен покой.

Я сдвигаю брови и наконец отрываюсь от наблюдения за мимикой Джинни. Оглядываю свое тело. Мерлин, я весь в бинтах.

— Джинни, что со мной? Что это за повязки? Почему?

Еще раньше, чем она открывает рот, я уже все понимаю.

— Это те пятна, да? Они стали больше?

Джинни прячет глаза, но я ловлю ее руку, тяну к себе.

— Скажи мне! Не молчи! Я должен это знать!

Она косится на мое возбужденное лицо и напряженно выдыхает:

— Да…

Я откидываюсь на подушку, и отпускаю ее руку. Это я предвидел.

Вижу ее испуганное лицо и понимаю, что последние слова произнес уже вслух.

— Предвидел? Ты знал, что так будет, Гарри?

Я киваю, так же тяжело вздыхая в ответ.

— Ты ведь знаешь, что так было с Дамблдором. Снейп тогда смог остановить развитие проклятия. А со мной в эти дни не было Снейпа…

Джин кивает, глядя в сторону.

— Да, он был вне себя, когда я появилась здесь первый раз. Чуть не волосы на себе рвал, раздевая тебя и находя все новые пятна.

— Вне себя? Когда ты была тут впервые? Вообще сколько я тут уже?

Джин считает дни.

— Здесь уже четыре дня. Я получила письмо из Хогвартса. Снейп предупредил Макгонагалл обычной почтой, из города. А она послала сову в Нору. Он просил, чтобы никто больше не появлялся здесь, пока он не разрешит. Ты был без сознания почти сутки. Он так сказал. Как только я получила письмо, по его просьбе собралась и стала ждать его в указанное время недалеко от Норы. Он появился там, забрал меня и аппарировал со мной сюда. Я даже до сих пор не знаю, где мы.

Я лежал, глядя прямо перед собой, обдумывал услышанное и представлял, что сейчас творилось в Хогвартсе. Наверняка, Гермиона и Рон измучили Макгонагалл просьбами увидеться со мной.

— Гермиона очень хочет тебя видеть. И Рон. Да все наши. Макгонагалл. Но Снейп даже не разговаривает с ними. Разрешил только мне.

Я нашел ее руку на одеяле.

— Гарри, прости меня. Я вела себя так…

Я снова сжал ее пальцы.

— Не надо, Джин. Я ведь тоже был неправ. Я многого не знал. Ты переживала за меня, а я зациклился на этом Зеркале…

Зеркало. Меня словно бьют наотмашь.

— Джинни. Зеркало…

Он смотрит на меня, я на нее.

— Зеркало. Еще день-два, и перерыв между моими курсами окончится! Я снова буду слепым!

Джин вскрикивает и прикрывает ладонью рот. Я вижу, как она потрясенно мотает головой, и мне хочется провалиться под землю. Ну зачем я это сказал?

Где-то далеко со стуком открывается дверь. Я выглядываю из-за руки Джинни и вижу на пороге Снейпа. Мерлин великий, он до этого худой был, а сейчас…

— Гарри очнулся? — я слышу его хриплый голос и понимаю, что не видел его вечность.

Джин стискивает мои пальцы в своих и встает, пропуская его ко мне. Он не раздевается, не распутывает шарфа. Сгружает какие-то принесенные предметы на столик и быстро приближается ко мне.

Мне противно от самого себя, от своей какой-то глупой сентиментальности, но едва я вижу его осунувшееся лицо, белое, как стена за его спиной, нездоровый блеск его запавших глаз, мне хочется кинуться к нему на шею и шептать только одно: «Все кончено, все кончено».

Что именно кончено для человека, полностью закутанного в бинты, которому видеть этот мир от силы осталось дня два-три, я абсолютно не знаю, но слова во мне звучат именно эти, когда я встречаюсь с ним взглядом.

Сам этого не осознавая, протягиваю к нему руку, чтобы хоть как-то приблизить его к себе.

Он принимает мою руку на свое предплечье, как тогда, и опускается рядом.

Смешно, но я понимаю, что мне даже нечего ему сказать. Я просто смотрю на него. Смотрю, как будто пытаясь что-то вспомнить.

Внезапно я все же вспоминаю, и улыбка освещает мое лицо.

— Я же вас искал, — глухо говорю я, — как Гермиона читала тогда в книге, которую дал Дамблдор. «Слепой ищет зрячего, мертвый ищет живого». Я вас искал. Закрывал глаза и искал.

— Зачем? — его голос такой же глухой. Низкий, будто осипший.

— Я хотел вас найти…

— Зачем закрывал глаза?

— Ну, это же как в игре в прятки. Надо завязать себе глаза и считать. Считалочку проговаривать, пока ищешь. А найдешь, назвать по имени и вырвать из мира теней.

Он смотрит на меня, не отрываясь. Я едва могу удерживать глаза раскрытыми под его взглядом, так он тяжел и так пронизывает меня до самого какого-то дна.

Я поднимаю руку, и неожиданно для самого себя провожу по его лицу, как тогда сделал он. Ото лба до самого подбородка.

— Я вас нашел. Мне надо назвать вас…

Он молчит, и я набираю в грудь воздуха, снова проводя ладонью по его лицу.

— Северус…

Вижу, как дергается его кадык. Мне самому должно быть неловко, но мне как-то на удивление легко. Как будто я имею на это право. Он внезапно вскакивает с кровати, и не глядя на меня, вылетает в открытую дверь, громко хлопая ею за собой.

— Чего это он? — удивленно переводит на меня взгляд Джинни.

Я чуть заметно улыбаюсь уголками губ, отворачиваясь лицом к стене.

— Наверное, что-то вспомнил…


Глава 29. Лечение.

Когда я открыл глаза после недолгого сна, Джинни рядом уже не было.

— Где Джинни? — я обвел взглядом комнату, увидел только сидящего с книгой в кресле Снейпа и воззрился на него.

— Я отправил ее домой.

— Почему?

— Я буду лечить вас. А это зрелище не для молодой девушки.

Я окинул взглядом контуры своего тела под одеялом.

— Все настолько плохо?

Он встал, отложил книгу, но мне так и не ответил. Подошел ближе, захватив с собой какие-то бутылочки и бинты.

— Скажите мне!

— Что вам сказать, Поттер?

Я встретился с ним взглядом.

— Скажите, как далеко все зашло.

— Достаточно далеко.

Я сжимаю челюсти и отворачиваюсь в сторону.

— Еще через пару дней закончится перерыв между курсами моего лечения, ведь так? Я снова буду слепым.

Он молчит, приготавливая в плошке какую-то смесь. Меня начинает раздражать его спокойствие.

— Не молчите! Я хочу знать правду!

Он делает еще несколько движений, но потом вдруг, будто мои слова наконец достигают его слуха, откладывает пестик и поворачивается ко мне.

— Чего вы хотите от меня, Поттер?

Я с большим трудом, но все же сажусь на кровати.

— Скажите мне все!

— Вы знаете все!

— Я ослепну?

— Да.

Короткое слово заставляет меня жадно хватать воздух ртом. Я не могу говорить, и он говорит за меня.

— По моим подсчетам завтра-послезавтра закончится перерыв, которого мы добились. В этих условиях и при вашем нынешнем состоянии я не смогу повторить курс заново.

— Почему мы не вернемся в Хогвартс?

— Ваше тело сейчас слишком хрупко для аппарации, а маггловским путем либо любым другим мы будем передвигаться преступно долго. Я не смогу поддерживать жизнь в вашем теле на протяжении такого периода времени, пока мы не доберемся до более серьезных…

Я не выдерживаю, хватаю оставленного Джинни на кровати мягкого мишку и бросаю его в сторону.

— Хватит! К чему все это представление? Поддерживать жизнь в моем теле? Какого черта? Зачем вам это нужно, Снейп?

Я уже слышу, как он коротко добавляет «мистер Снейп», но он молчит. Стоит ко мне спиной и молчит, чуть ссутулившись и опираясь ладонями о столешницу.

— К чему все это? Зачем эта показная забота? Завтра-послезавтра я стану слепым, покрытым смертельными отметинами, бревном в этой постели! Вам это нужно? Дайте мне сдохнуть здесь! Я знал, на что иду, когда отправлялся на ваши поиски! Я видел пятна на своих руках уже на вокзале, Джинни видела их на мне в школе! К чему это все?

Он резко разворачивается, подлетает ко мне и хватает меня рукой за подбородок.

— Это первый и последний раз, когда я даю тебе выражаться подобным образом! Еще одна такая тирада, и я оставлю Джинни здесь на несколько дней, вынуждая наблюдать, как покрывается язвами твое тело! И ты будешь терпеть ее боль, как собственную, за двоих!

— Вы не сделаете этого! Даже для вашего презрительного отношения ко мне это слишком!

— А ты думал, что я напугаю тебя тем, что оставлю здесь самого, умирать на этой койке в гордом одиночестве? Нет, Поттер. Я знаю твои слабости лучше тебя самого! Этого ты не боишься! А вот заставить страдать и молча плакать твою девушку я могу, если еще раз услышу от тебя такое!

— Вы ублюдок, Снейп!

— Ради Мерлина. Хоть василиск. Можешь плеваться и бросать принесенные тебе подарки в стену. Пока у тебя есть на это силы, я буду этому только рад!

Я буквально зарычал от бешенства. Чертов палач! Я должен терпеть его долбаную заботу обо мне, и терпеть ее молча! Он прекрасно знает, чем меня взять. Чем можно угрожать мне. Что меня зацепит. И пользуется этим, как хочет!

Я в психе скинул на пол одеяло.

Он ухмыльнулся в ответ.

— Вы сообразительны, Поттер.

Я с перекошенным от злости лицом повернулся к нему. Что он хотел этим сказать?

Снейп указал на сброшенное одеяло.

— С вами легко иметь дело. Вы все поняли и уже помогаете мне!

Я вновь издал рык негодования. Поистине, этот мерзкий слизеринец способен вывести из себя кого угодно!

Еще через мгновение мне стало смешно. Мы не можем находиться в одной комнате и не ругаться до хрипа! Еще несколько дней назад между нами воцарилось какое-то молчаливое взаимопонимание. Я не раз возвращался мыслями к тому моменту, когда мы, не сговариваясь, схватили друг друга за руки и аппарировали со снежной площадки, когда слаженными движениями двоих нам удалось бежать.

Но сейчас в этой крошечной комнате полузаброшенного дома мы, как две змеи в одной банке, не могли произнести и пары фраз друг с другом, чтобы не начать агрессивно шипеть.

Я молча пережидал, пока он разматывал на мне бинты, с ужасом отмечая для самого себя, что под ними я абсолютно обнажен, и он видит все мое тело неподвижным, распростертым перед ним. Глупая человеческая природа. Минуту назад я требовал оставить мое тело покрываться язвами в этой кровати, а сейчас заливаюсь краской смущения оттого, что он видит меня голым.

— Это радует, — неожиданно произносит он где-то сбоку.

Я коротко кошусь на него, не поворачивая головы. Он машет рукой в сторону моего лица.

— Вы краснеете, Поттер. Вам неловко, что я вижу вас обнаженным. Это хороший признак.

— Хороший признак того, что я не превратился еще в безжизненный труп? — хрипло интересуюсь я.

Он хмыкает.

— Нечто вроде этого.

Как скоро я перестану так реагировать на все его издевки и унижения? Он специально ими пользуется, чтобы поддерживать во мне злость?

Терплю его уход за собой, быстрые ловкие движения, которыми он снимает бинты с моего тела, как обмазывает меня какой-то дрянью, закутывает в бинты вновь.


* * *
Мое положение ухудшается с каждым днем. Я начинаю уже привыкать к тому, что постепенно отказывают ноги, руки слушаются плохо, я почти не могу садиться в кровати. Каждый день добавляет мне "радостей", которые я воспринимаю молча, просто как факт, не жалуясь и не вздыхая. На это у меня тоже уже не остается сил. Постепенно принимаю то, что он поит меня, держа одной рукой стакан, другой придерживая мне подбородок. То, что он кормит меня с ложки, убирая стекающую с подбородка кашу — единственное, после чего спазмы в животе не заставляют меня извергать содержимое желудка фонтаном на одеяло. То, что он трижды в день снимает с меня все бинты, обмазывает какой-то пахнущей травами мазью и так же скрупулезно заворачивает меня в кокон снова. Когда впервые мне пришлось мочиться в банку, я только сжал зубы, отвернувшись к стене. Он раз за разом старательно изгонял из комнаты Джинни, если она оставалась на время процедур, забирал из ее рук мое белье, которое она собиралась стирать, перед появлением ее в доме менял на мне футболку и приводил в относительный порядок волосы, которые я, пока еще двигались руки, тут же взъерошивал в привычное осиное гнездо. Радовало только то, что каким-то непостижимым образом я все еще мог видеть. Зрение достаточно слабое, но все же темнота меня не поглотила, и этому я в тайне от всех радовался чрезвычайно.

Однажды, наблюдая это все, я не выдержал.

— Что толку причесывать меня и менять белье, если от меня наверняка несет, как от сдохшей кошки? Мои язвы сочатся гноем, я не могу этого не видеть, как вы ни стараетесь скрывать от меня очаровательную картину поверхности моей кожи. Что толку меня переодевать, если футболка через несколько минут пропитывается моим потом? Это ваш способ выводить меня из себя? Да, Снейп? Заставлять Джинни видеть все это, лицезреть меня полуразложившимся куском дурно пахнущей плоти?

Он с абсолютно равнодушным выражением лица опустил книгу на колено и взглянул на меня.

— Не льстите себе, Поттер. Чтобы так злокозненно издеваться над вами, нужно иметь к вам хотя бы какое-то чувство.

— А вы обожаете меня, правда, профессор? — я сам заулыбался, поражаясь елейности своего голоса.

— Мисс Уизли видит вас в достаточно пристойном состоянии. Пусть это вас не беспокоит, — констатировал он, снова поднимая книгу к глазам.

— В пристойном? По-вашему, это пристойный вид? Я не ощущаю запахов, но могу догадываться, как от меня несет!

— Чушь!

Дальнейший разговор происходил в виде обмена короткими резкими фразами между мной, лежащим неподвижно на постели, и ним, не опускающим книгу ниже уровня глаз.

— Хватит считать меня идиотом! Я не могу двигаться, есть и обслуживать себя, но я все понимаю и еще из ума не выжил!

— Вы снова себе льстите. Чтобы из него выжить, надо было его иметь изначально. Этим вас Мерлин не наградил.

— Я вас ненавижу!

— Весьма полезное чувство.

— Я не хочу видеть здесь Джинни! Она этого не заслужила! Не заставляйте ее ощущать себя стервятником, раз за разом летящим на падаль!

— Вы вполне адекватны вашему состоянию, Поттер.

— Бред! Ей просто противно находиться рядом!

— Ничего подобного.

— От меня воняет! Я вызываю отвращение! Если вам в ваших подземельях привычно жить среди навоза летучих мышей и мерзких тварей, заспиртованных в ваших банках, не думайте, что это приятно всем!

— Вы пахнете вполне приличным лимонным маслом. Нечего так трогательно заботиться о своем внешнем виде. Это не ваш стиль.

— Откуда ему взяться? Этому лимону? Вы кормите меня ими на завтрак? Или раскидали вокруг моей постели? С чего бы мне ими пахнуть, Снейп?

— Потому, что этим маслом обработано ваше тело. Кроме того, что оно придает коже приличный запах, масло является неплохим антисептиком.

— Откуда ему взяться на моей коже? Вы, что ли, обмазываете меня им каждый день? — я почти ору, не имея сил выдерживать его спокойный тон.

— Каждый день — нет. Три раза в день — да. После каждой процедуры лечения.

Он не опускает книгу и не смотрит на меня. А зря. Многое пропускает в своей жизни. Изумление на моем лице, открытый в немом вопросе рот и округлившиеся глаза — вероятно, та еще картина!

Понимаю, что исчерпал запас своего гнева, что сил потрачено достаточно, но цель никакая не достигнута, закрываю глаза.

Он откладывает книгу, подходит и садится на край кровати.

Я с трудом разлепляю веки и поднимаю на него затуманенный взгляд. Что я могу ему сказать? «Спасибо?». Я противен сам себе. Я не знаю, чего во мне больше — ненависти к нему или какой-то щемящей нежности, захлестывающей меня иногда с головой. Настроение меняется так часто, что мне трудно за ним уследить. Минуту назад я готов задушить его, теперь — прижать к себе с такой силой, чтобы вжать, впитать в себя каждую клеточку его тела.

Дни кажутся бесконечными, но разницу я понимаю только следующим утром, когда мир мой составляют уже только звуки и запахи.

Я даже плохо помню его, этот день. Почти весь его я проспал, вымотавшись от внезапно нахлынувших чувств, излившихся в долго ожидаемую истерику, ночь пролежал с бесполезно открытыми глазами, устремленными в потолок.

Если до этого дня я был несносен, мои перепады настроения и внезапные приступы гнева уже стали нормой, то после этого утра я стал просто невыносим. Не раз слыша, как плачет Джинни, я просто не мог остановить себя, доводя ее до слез снова и снова.

В это утро я проснулся неожиданно рано, открыл глаза и прислушался. Рука, сжимавшая мою руку, была теплой и мягкой.

— Джинни?

Она тут же сжала мои пальцы в своих.

— Да, Гарри.

Я покрутил головой по сторонам, прислушиваясь к звукам в комнате.

— Где Снейп?

Джин пересела на кровать рядом со мной, продолжая держать меня за руку. До этого утра я не видел ее дня три — Молли серьезно приболела, и я отпустил ее помочь. Теперь же она снова вернулась и сидела рядом, изредка касаясь пальцами моего лица и волос.

— Он хочет попробовать еще одно лекарство для тебя. Отправился за какой-то травой.

Я вздохнул.

— Ты держишь меня за руку…

— Это Снейп так просил. Когда ты проснешься, держать тебя за руку. Он сказал, что ты часто просыпаешься по утрам от кошмаров, и это тебя успокаивает.

Это действительно было так. По утрам я просыпался, и мою руку уже держали длинные чуть прохладные пальцы. Я даже ничего не говорил ему, просто легонько сжимал свои.

Как он ловил этот момент, я не знаю, но только сейчас я четко ощутил, как привык к этому.


Глава 30. Игра в прятки.

А потом мы и вовсе остались вдвоем. Молли стало хуже, и я отправил Джин к ней. Честно говоря, мне так было даже легче. В последнее время присутствие Джин несколько тяготило меня. Снейпу приходилось проделывать со мной все эти фокусы с бинтами и обтираниями уже гораздо чаще, мне становилось все хуже, и я уставал тратить силы на то, чтобы поддерживать хотя бы минимальное общение. Со Снейпом неожиданно оказалось проще. Он не просил на него никак реагировать, не требовал моего внимания, и если я не обращался к нему сам, ограничивал общение только необходимыми фразами. Мне так было легче. Временами я просто отключался, теряя сознание на несколько минут, потом снова приходил в себя, неизменно находя его где-то поблизости. Мы почти не разговаривали даже в те минуты, когда я на час-другой был в состоянии бодрствования. Он без слов угадывал мои желания, я же по первому требованию находил под своими пальцами его руку.

Сил на то, чтобы ругаться, не было уже давно. Я потерял счет дням и времени. Все слилось в один темный клубок. Мир различался запахами трав, запахом масла лимона, запахом волос Снейпа, запахом растаявшего снега и мокрой земли, доносившимся с улицы, когда он по нескольку раз в день проветривал комнату.

Меня не пугала даже боль, все усиливавшаяся с каждым днем. Он спрашивал меня о ней, но я молчал в ответ. Честно говоря, мне хотелось покоя. Для него. От меня.

Я не говорил ничего, даже когда боль стала яркой, как слившиеся в один пожар вспышки огня по всему моему телу. Я сжимал пальцами край простыни в те моменты, когда пальцы еще слушались меня, едва различая звук его голоса. Он сидел рядом, читая мне письма из Хогвартса, зачитывая какие-то отрывки из книг, которые я часто даже не понимал.

И когда посреди ночи вспышка словно поднялась по моему телу, как огонь, постепенно захватывая ноги, живот, грудь, голову, я успел только поблагодарить Бога за избавление.

— Гарри, Гарри, Гарри…

Я слышу сквозь какой-то глухой вязкий туман низкий голос, почти нараспев произносящий раз за разом мое имя.

— Гарри, Гарри, Гарри…

Мне почему-то смешно, и я улыбаюсь. Мне хорошо, так тепло, так спокойно. Сбоку, слева, какое-то странное ощущение, будто тепло птичьего тела. Такая гладкость голубиной спинки, согревающий меня жар. Я улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь…


* * *
— Тебе водить, — слова долетают до моего сознания, но я воспринимаю их только спустя несколько секунд.

— Я не умею…

Теплые пальцы касаются моих волос, щеки.

— Надо. Ты ведь не можешь отказаться. Я тебя нашел.

— Нашел…— сквозь сон повторяю я.

— Так нечестно. Я назвал тебя по имени. А ты отказываешься водить.

Я вздыхаю.

— Зачем?

— Так надо.

— Нужно прочесть считалку. Ты неправильно играешь.

— Хорошо. Я прочту.

Я слышу глухой голос, произносящий в мое ухо незнакомые слова, и удивленно поднимаю брови.

— Можно войти, сэр?

— Нет, сэр.

— Отчего, сэр?

— Я простужен, сэр.

— Где вы простудились, сэр?

— На Северном полюсе, сэр.

— А что вы там делали, сэр?

— Ловил медведей, сэр.

— И много поймали, сэр?

— Одного, двух, трех, четырех…

Я хмурю брови.

— Ты знаешь какие-то странные считалки. Прочитай лучше про месяц.

— Я такой не знаю.

— А что там знать?

— Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана.

Вынул камешки и мел.

Улыбнулся, как умел.

Подарил мне все, что вынул,

И опять в тумане сгинул…

— Я не слышал такую.

— А я других не знаю…


* * *
Я просыпаюсь от того, что моя рука затекла и кожу колет множеством иголочек. Пытаюсь ею пошевелить. На руке что-то тяжелое, теплое.

Вздыхаю. Рядом тоже вздыхают, и моей щеки касаются пальцы.

— Ты живой…

Я чуть улыбаюсь уголочками рта. Произнесенное кажется мне странным.

— Конечно. А должно быть иначе?

Поднимаю тяжелые веки. Глаза режет необыкновенно ярким светом. Я плохо различаю контуры предметов. Рядом со мной есть еще кто-то. Пытаюсь сфокусировать взгляд. Из тумана проявляются резкие черты, какие-то темные скользящие волны, белизна чьего-то тела.

Пытаюсь навести резкость. Всматриваюсь в некогда знакомые черты. Криво улыбаюсь. Поднимаю руку, касаюсь его губ.

Он сжимает своими пальцами мои, притягивает их к губам, целует, прикрывая глаза.

Я лежу и смотрю на него. Не понимаю, что не так, но оторвать взгляда не могу.

Несколько минут проходят в молчании.

Опускаю взгляд ниже. Тело рядом со мной. Белая кожа, выступающие ключицы, неестественно на всем этом черная тонкая прядь волос на груди.

— Снейп…— я улыбаюсь устало, вымученно.

Он смотрит на меня так, как будто больше нет ничего. Только мои глаза. И мои пальцы у его губ.

Перевожу взгляд за него. Комната. Я и помню ее, и не помню совсем. Понимаю, что не так, только снова возвращаясь к нему.

Он ведь лежит в кровати рядом со мной, настолько близко, что я вижу мелкие морщинки вокруг его рта, вижу проступившую на щеках щетину, едва различимую границу зрачка и радужки в направленных на меня черных глазах.

Он обнажен, лежит рядом со мной под одеялом, обнимая меня свободной рукой.

— Тебе тепло?

Я киваю.

— Пусть тебя не смущает мой вид. Мне нечем было согреть тебя. Даже согревающие чары были бессильны. Я грел тебя своим теплом.

Я смотрю на него удивленно.

— Ты грел меня?

Он едва заметно кивает.

— Одеяло, плюс чары, плюс тепло тела. Только так у меня получилось.

Мне становится неловко, что я обратился к нему так запросто, и я опускаю глаза.

— Что со мной было?

— Кризис. Ты не говорил мне, что боль усиливается. Но я видел это сам. Должен был быть кризис. Из него — два пути: выжить или умереть.

Слова простые, я понимаю, киваю.

— Я помню только, что играл с кем-то…

— Со мной…

Я перевожу на него изумленный взгляд.

— С вами?

— Да.

— Как?

— Когда переломный момент миновал, тебя сильно знобило. Я лег рядом, обнял тебя, и ты что-то шептал мне в бреду. Я различил твои слова не сразу. А когда понял, что ты играешь в прятки, стал читать тебе считалки.

Я смотрел в эти темные глаза с неразделимой от зрачка радужкой и пытался что-то понять.

— Но зачем?

— Ну, ты ведь сам мне говорил. «Слепой ищет зрячего, мертвый ищет живого». Видимо, там, в своем мире, ты играл в прятки. Я дал тебе найти себя.

— И долго я искал?

— Я не знаю. Я грел тебя двое суток… Наверное, столько ты и искал.


Глава 31. Весна.

Когда я спрашиваю его, как он это сделал, он только кривится и молчит.

Не очень четко, но я вижу. С каждым днем я нахожу свое тело, я собираю его по кусочкам. Каким-то образом ему удалось запустить обратный процесс. Все теперь повернуто в обратную сторону.

Я уже почти могу садиться, с трудом, но сам держу ложку. А сегодня я впервые пытался вставать с кровати.

Он все так же держал меня под руку, когда я наконец вышел на улицу. То, что на дворе весна, стало для меня настоящим шоком. Пахнувший в лицо аромат свежей травы вскружил голову, и я едва не рухнул на пороге от избытка впечатлений.

Я живой. Я снова живой. Как заклинание, как считалка. Я живой.

Процедуры занимали все меньше времени. И хотя шрамы на моем лице и груди не прошли, язв и пятен уже не было. Я постепенно набирал силы. Он объяснил, что это временно, как с Дамблдором, но мне было как-то все равно.

То, что Джинни не появлялась здесь уже дней пять, я узнал, только как следует приперев его к стенке. Мне это было дико, но правда оказалась до боли простой. Вернувшись тем вечером, когда Снейп сжимал меня в объятиях в кровати, лежа рядом со мной обнаженным, она с проклятиями выскочила из дома. С того дня от нее не было вестей.

Это очень мучило меня, и я слегка успокоился, только когда Снейп пообещал мне на днях вернуться в Хогвартс.

— Если хотите видеть кого-то из ваших друзей, мистер Поттер, у вас есть возможность встретиться с ними. Только ночью и только на полчаса, не больше.

— Ночью? Почему?

— Ваша магия слишком слаба сейчас, заклинания и зелье, которые вытащили вас с того света, на данный момент держат вас на некой оси, подобно детской пирамидке. Стоит сейчас качнуть ее чуть сильнее, и все будет разрушено вновь. Потому я запрещаю вам находиться в обществе до поры, встречаться со значительным количеством людей и пользоваться какой-либо магией. Я забрал вашу палочку, чтобы вы случайно не воспользовались своими магическими способностями. По той же причине настаиваю на вашей встрече именно с теми людьми, которые не могут вывести вас из душевного равновесия. То есть, я бы отказался на время от общения с мисс Уизли.

Весело. Я как раз не мог дождаться момента, когда смогу поговорить с нею!

— Если это для вас тяжело, я бы посоветовал вам написать письмо, которое может вручить ей любой из ваших друзей, либо сама директор.

Я кивнул. Если дело действительно обстоит так, мне не стоит сейчас устраивать перепалок с Джинни. Нормальным общением наша встреча закончиться не может, а для выяснения отношений я и впрямь еще очень слаб.

В ожидании свидания с друзьями я начинаю слегка хандрить. Процедуры занимают все меньше времени, свободного его у меня все больше. Я уже сам выхожу на улицу, самостоятельно ем и переодеваюсь. Он продолжает ежедневно обмазывать меня своей мазью, раздевая догола, но я уже мало обращаю на это внимания. Я возвращаюсь к жизни.

Он замечает, что мне с каждым днем лучше, и в один прекрасный день зовет меня прогуляться по небольшому городку, находящемуся близко от нас. На его приглашение я отвечаю сначала лихорадочным блеском глаз и едва сдерживаю крики радости, но потом внезапно скисаю. Меня тревожат те люди, которые так и не получили желаемого. Что, если они станут искать нас? Искать Снейпа. Однако ему удается несколькими фразами убедить меня, что мои опасения напрасны, тем более здесь, в глуши неизвестного нам обоим маггловского городка.

Я не могу сдержать глупой улыбки, когда иду по узенькой, мощеной булыжником улочке крошечного маггловского городишки. Я смотрю в отражения витрин, я подхожу к зеркалам, я оборачиваюсь на свои отражения во всех блестящих предметах. Смотрю на свое все еще покрытое шрамами лицо, на отросшие взъерошенные волосы, на потрепанную одежду и не могу не смеяться. Я живой. Я выжил. Мерлин, как по мне, это было самое тяжелое и самое безысходное мое падение во тьму.

Я смотрю в отражении витрин на идущего рядом со мной высокого человека в черном пальто, с длинными, доходящими уже до середины спины волосами, и не могу оторвать от него глаз. Нет, я не любуюсь им. Я не наслаждаюсь его резкими чертами и не смотрю на его четкий профиль с обожанием. Я бы не назвал это даже благодарностью. Это нечто другое. Мне не дать этому имени. Это как получить в подарок нечто особенное и знать, что оно будет с тобой всегда. Что бы ни случилось. Ни огонь, ни вода, ни человеческая подлость, ни любые передряги и взлеты не будут преградой для моего постоянного нахождения рядом с этим подарком. Все, что я буду чувствовать и переживать в своей жизни, будет связано с ним, я буду смотреть на все его глазами, слышать его слова в голове, вспоминать все то же самое, что помнит он со дня нашего знакомства. Он идет рядом, глядя прямо перед собой, и не понимает этого. Он попросту не знает. И когда, привлеченный моим изучающим взглядом, он оборачивается ко мне, я хочу сказать ему об этом. Но не нахожу слов… И только продолжаю на него смотреть.

Мы сидим в маленьком кафе, друг напротив друга, и молчим. Нам не нужно разговаривать, чтобы чувствовать друг друга. Я смотрю на него, он как-то слегка смущенно поглядывает на меня. Хотя я не назвал бы это смущением. Это выглядит так, будто он что-то потаенное скрывает в себе и боится, что это видно в глубине его глаз. Я не настаиваю и не цепляюсь к нему.

Я оглядываюсь вокруг себя с щемящей радостью. Все это: цветы в кадках, мороженое, подтаявшее в моей креманке, его волосы, краем лежащие на столешнице, когда он склоняется к чашке, игривая собачка возле входа, танцующая на забаву посетителям, милая девушка в кружевном переднике, на которую Снейп даже не смотрит, тисненые буквы на толстой кожаной папке меню, каменная стена ярко полыхающего камина, запах кофе и фруктового чая из наших чашек — заставляет меня ощущать вкус жизни. Я вздыхаю, едва сдерживая в себе волну жгучего счастья от всего этого, и обхватываю руками теплые бока чашки, отпиваю свой пахнущий яблоком и виноградом обжигающий чай.

Мы выходим, солнце бьет по-весеннему яркими лучами мне в глаза, и я чуть отстаю от Снейпа, идущего впереди, кружась по улице с раскинутыми в стороны руками. Из кафе доносится очень приятная немного грустная музыка, и я замираю так, растопырив пальцы и раскинув руки, мешая пройти редким прохожим, вызывая умиление стариков и улыбки детей. Снейп уходит вперед по булыжной мостовой, а я все стою, щурясь от солнца, готовый петь от радости, обнимать каждого проходящего мимо человека. Неожиданно мне вспоминается тот миг, когда я впервые открыл глаза в подземельях, и я понимаю, что вот оно, то счастье, которого я ждал.

Снейп останавливается ниже по уходящей под наклоном вниз улице и смотрит на меня. Не зовет, не торопит. Просто смотрит, приложив руку козырьком к глазам.

Я бегу ему навстречу, так же, с раскинутыми в стороны руками. Мне хорошо, мне так тепло, что я хочу кричать от радости, от упоения весной, от любви ко всему и всем в этом мире.

— Профессор Снейп! Я живой! Я живой!

Он ничего не говорит, но, приблизившись, я замечаю на его губах улыбку.

Мы скрываемся за зданиями на берегу реки, когда уже начинает темнеть, и аппарируем к Хогвартсу.

Я смотрю на горделивых вепрей на воротах и тихо смеюсь. Он смотрит на меня, чуть подняв брови.

— Хорошо, что я выжил. Если бы мне пришлось умереть в Хогвартсе, это было бы гораздо хуже…

Снейп делает еще одно движение бровями, что должно означать вопрос. Я хмыкаю, направляясь к воротам.

— Да я с дури на втором курсе пообещал плаксе Миртл поселиться в ее туалете, если стану привидением в Хогвартсе…

Это стоит того. Впервые за семь с небольшим лет я слышу, как он смеется.


Глава 32. Разговор.

Дамблдор встречает нас аплодисментами, и я не знаю, куда девать глаза. После долгого обстоятельного разговора меня отпускают к друзьям, а двое моих бывших директоров остаются наедине в пустом кабинете. Дальнейшего их разговора я уже не слышу.


* * *
— Сейчас то, что я испытываю к мальчишке… Я не могу найти слова для этого чувства, — Снейп прислонился плечом к колонне и опустил голову. — Мне страшно это говорить, Альбус. И если бы не этот разговор, я не хотел бы вообще произносить это вслух. Мои чувства к мальчишке…ярче, сильнее, мудрее, чем чувства, которые я испытывал к его матери.

Дамблдор удивленно крякнул в бороду.

— Ты хочешь сказать, что эта твоя любовь сильнее?

Снейп резко мотнул головой.

— Я не хочу применять это слово к тому, что я ощущаю. Это слишком сложно, и я подчас не могу понять сам себя. Это очень довлеет надо мной, тянет из меня все силы. Но то, что чувства сейчас сильнее, я могу сказать точно. Лили была моей молодостью, моим детством, была надеждой и какой-то чистой мечтой. Во многом я идеализировал ее, ждал от нее безоговорочного принятия и понимания меня самого, моих честолюбивых идей, моего увлечения как учебой вообще, так и темной магией в частности.

— Ты только становился собой тогда.

— Да, я был молод, легко увлекаем, такой юношеский максимализм, когда нет серого, есть только белое и черное. Я не мог представить ее счастливой ни с кем, кроме себя. Никто не был в моем понимании ее достоин. Только спустя годы я смог понять, что не ей я желал счастья, а самому себе. В своем эгоизме не видел ничего дальше своего носа. Я не мог бы отпустить ее, отдать другому и пожелать ей быть счастливой, если она выбрала не меня. В моей голове это просто не укладывалось. Сейчас же я смотрю на все это иначе. Ты знаешь, что я слежу за мальчишкой с самого появления его в школе. Но я не держу его на поводке, не нависаю над ним со своей опекой. Он совсем другой, он независим, своенравен. И это только сослужило мне хорошую службу. Будучи и без того не особо словоохотливым, тактичным и сочувствующим, я смог удержать ту дистанцию, которая позволяла бы мне защищать и спасать его, не приближаясь настолько близко, чтобы он это понял. Я остался для него отвратительным, холодным, язвительным — каким я и собирался быть. Не только для него, для всех. Для него же — вдвое больше. Моя должность как нельзя к этому располагала, а работа на два лагеря — и подавно. Мальчишка меня возненавидел, и я всеми силами поддерживал этот свой статус.

— Да, Гарри совсем по-другому относился к тебе до войны.

— И это было хорошо, это было нужно. Любовь, привязанность — это слабость, Альбус. Знай он мое истинное к нему отношение, он постоянно ощущал бы меня за своей спиной, тянулся бы ко мне, как случилось это позже с Блэком. Я не мог разрешить себе такого, позволить ему ощущать себя слабее, чем он был на самом деле. Только надеясь сам на себя, он мог победить.

— Я всегда говорил тебе, что ты ошибаешься, и скажу это снова. Любовь — это созидающая сила, Северус. Она не может быть проклятием и ношей, какой бы она не была. Она всегда права и всегда прекрасна.

— Я не согласен с этим.

— А зря.

— Любовь погубила Лили. Любовь, так или иначе, погубила Блэка и Поттера. Погубила Тонкс и Люпина. Да и тебя самого. Это любовь, это смерть забрала всех, — он злобно засмеялся. — Только меня она не берет.— Поднял голову и встретился взглядом со взглядом серьезных голубых глаз напротив. Раскинул руки в стороны. Вскинул голову и вновь рассмеялся. — Меня она не берет, Альбус. Потому что ей нечего у меня забрать. У меня ничего нет. И никого. Меня нечего лишить в наказание.

— У тебя есть Гарри.

Он вновь опустил голову.

— Гарри… Он единственный, кто остался из тех, кто был дорог мне. Я боюсь, Альбус. Я впервые за столько лет просто боюсь. Если бы я увлекался дешевыми выступлениями на публику, как тот же Темный Лорд, я бы даже сказал, что я проклят. Хотя это не так. Если меня кто и проклял, то я сам. А мальчишка может сейчас потянуться ко мне, я это вижу. Стоит мне сейчас дать себе поблажку, хоть немного ослабить ту броню, что держит его на расстоянии, и он поверит в то, что я могу быть не только этим мерзким слизеринским ублюдком, ненавидящим его, но и другом ему. Он заиграется в эту игру.

— Но Гарри собирается жениться.

— Да, я знаю. Хотя ни на минуту не верю в искренность этих отношений. Но тут я вновь вмешиваюсь в то, что меня не касается.

— Ты думаешь, что Гарри будет несчастен в браке с Джинни?

— Я не могу говорить об этом. Умом я не позволяю себе думать так, не позволяю себе вмешиваться в чужое личное, считать, будто имею на него какое-то право только потому, что спасал его, потому что он сын любимой мною женщины. Но вот тут, — он приложил руку к груди, — я чувствую иначе.

— Ты думаешь, что Гарри будет лучше рядом с тобой?

Снейп резко развернулся и с размаху влепил кулаком в мрамор колонны. Лицо исказилось гримасой боли, он тяжело дышал.

— Я не позволю себе так думать! Это ложь!

— Северус, ты взрослый мужчина. Я знаю, что ты неплохой психолог. Ты научился читать по лицам людей, наблюдать за их поведением. Тебе не было дано этого с рождения, как бывает дано другим просто так, от природы. Ты не мог взять сердцем, ты взял умом. Если задача интуитивно непонятна, ее можно решить с помощью одной логики. Ты изучил проявления человеческих эмоций, научился распознавать скрытые чувства, ложь и снимать с окружающих хорошо приклеенные маски. Если ты хоть на миг подозреваешь, что в отношениях Гарри и Джинни есть недомолвки, натянутость, и что Гарри не будет счастлив в этом союзе, скажи сейчас. Пока еще не поздно.

— Нет. Я не могу разрушить его жизнь только из собственного эгоизма! Сколько бы я не давил в себе это, сколько бы не считал себя мудрее и выше этого, я не могу отпустить его просто так, с легким сердцем. Я научился отпускать всех, не держать возле себя ничего и ни к кому не привязываться. Это срабатывало всегда. Но только не с ним. Изо дня вдень, глядя на него, говорю себе : «Оставь его в покое. Он не будет счастлив, если ты будешь хотя бы на шаг ближе к нему, чем это положено тебе по статусу. Дай ему построить свое счастье, каким бы оно ни было. Дай ему набить собственные шишки. Это будет его собственная жизнь. И ты не имеешь к ней отношения».

— Но ведь он действительно может оказаться с разбитым сердцем, если твои ощущения верны.

— Это будет его жизнь!

Снейп прижался лбом к холодному мрамору и закрыл глаза. Плотно сжатые кулаки изредка медленно приподнимались над резным бортиком колонны, потом он мягко опускал их вновь.

— Я никогда не жил так, понимаешь? Может тогда, еще давно, когда мои радужные планы, моя гордость от понимания того, что я маг, что я не такой, как дети вокруг меня, в далеком детстве, я был так… я не назвал бы это счастьем. Счастье — это минута. Если ты счастлив уже вторую, от тебя что-то скрывают. Но тогда у меня цель была в жизни, будущее какое-то, что ли. Я видел перед собой дорогу, по которой мог идти к своей мечте. Сейчас я уже не тот мальчик, верящий в идеалы, в то, что волшебник — значит избранный, что стоит мне прочесть еще пару книг, и я обязательно добьюсь всего, что хочу. Ведь я маг, я могу, я способен. Сейчас нет идеалов, нет образцов. Я перестал быть бабочкой, летящей только на свет. После того, как я не раз уже вернулся оттуда, как потерял все, что мне было дорого, я лечу уже, куда мне хочется, куда хочу я сам. Я пытаюсь жить, а не дожить до победы, до понедельника, до нового года. И я никогда не жил так, как сейчас живу рядом с ним. Я пью жизнь взахлеб, понимаешь? Он живой, он настоящий. Он живет так, как будто завтра не будет ничего. Никого из нас не будет. Я всегда считал это блажью и глупостью. В моем четко очерченном пространстве, в моей жизни, среди точных пропорций, десятых долей, решающих все, когда от выражения спокойствия на моем лице день за днем зависела моя жизнь, когда я просто обязан быть сильным, быть собранным, несмотря ни на что, в этой моей жизни не было такого. Есть четкие законы, есть устав школы и внутришкольных отношений. Есть этика преподавателя, есть моя собственная совесть. Есть чувство долга, которое нельзя просто выкинуть, как мусор. Есть данные обещания и обеты, которые я должен чтить и выполнять. В его жизни после этой победы нет ничего. Он исполнил то, ради чего его ждали, ради чего его носили на руках. И он стал пустышкой для всех, он стал никем. Я видел за прошлый год, как он махнул рукой на себя самого, как терзался от одиночества и ненужности. Я ведь не оставлял его одного дольше, чем на день. Я приходил в себя несколько месяцев, я лечился от последствий воздействия той магии, которой был полон яд змеи. Нечто вроде воздействия кольца на твою руку. Не в такой мере, но все же это едва не погубило меня окончательно. Я и сейчас не полностью восстановился. Нужно еще время, чтобы убрать это из меня, вытравить каленым железом.

Я видел, как он мучится тем, что враз стал никому не нужен. Школа позади, в его жизни нет больше цели, нет идеи, за которую он со свойственным ему героизмом, пусть и глупым подчас, но искренним, мог бы сражаться. Нет трудностей, созданных для того, чтобы он их героически преодолел. Жизнь стала пустой. Отсюда и трагедия с зеркалом. Ему дали шанс. Шанс начать все сначала. И он им воспользовался. Знаешь, я даже не думал, что он настолько силен. Настолько стоек и вынослив. Он не ломается, он ни разу не пожалел себя при мне, ни разу не сетовал на жизнь. Он хочет жить. И будет жить, чего бы ему это ни стоило. Меня просто поразило это. Я не мог оставить его в том состоянии, в котором он был к моему появлению. Не могу бросить все на середине и сейчас. Мы сегодня были в городе, в маленьком кафе, были вдвоем. А потом выходим, я иду впереди, а он бежит ко мне по улице и зовет меня. Громко, люди оборачиваются, а ему все равно. Я оглянулся — он летит, раскинув руки, подняв лицо к солнцу, и кричит : «Я живой! Я ЖИВОЙ! Профессор Снейп, я живой!». Подбегает ко мне и кружится вокруг себя, раскинув руки, щурясь от весеннего солнца. Такой глупый, такой настоящий…

— Я понимаю тебя, Северус. В тебе смешалось все — забота, долг, быть может, любовь. И ты не можешь отступить, как бы безвыходна не была ситуация.

— Не могу. Как бы кощунственно это ни звучало, мне все равно, слепой он или зрячий, мой или чужой, здоровый или пораженный страшным проклятием. Мне все равно, какой он. Я всегда приму его любым. И я хочу ему счастья. Он его заслужил. Потому я сделаю все, чтобы он получил свое собственное, личное счастье.

— Ты ведь не сможешь жить без него, Северус. Ты свыкся с мыслью, что тебе охранять его покой до конца, когда бы он не наступил. Ты не сможешь отдать его другим и жить спокойно.

— Я в любом случае не буду жить спокойно. Будет ли он рядом или далеко. Я позволил этому яду постепенно проникать в мою кровь. И теперь его не вытравить никаким антидотом.

— О чем ты? О каком яде ты говоришь?

— Эта… я не знаю… это чувство. Это яд. Очень сильный, очень медленно действующий. Я надышался им, не замечая, за много лет.

— Это любовь, Северус.

— Я не хочу.

— У тебя нет выбора.

Он вскинул голову.

— Выбор есть всегда! Ты загоняешь нас всех в рамки, которые сам строишь, Альбус! Хватит! Выбор всегда есть, ты неправ!

— Тогда вырви сердце из своей груди и живи без него. Ты не сможешь без мальчишки. Я достаточно знаю тебя, чтобы видеть это чувство в тебе сейчас. Ты любишь. Горько, сладко, кривясь от боли и не ожидая радости, как умеешь, но ты любишь.

— Тогда мне конец, — он вздохнул и медленно пошел к двери.

— Нет. Это только начало, мой мальчик. И запомни мои слова — следуй велению своего сердца. Только сердца. Твой ум, твой долг и совесть не скажут тебе ничего стоящего.

Дверь открылась, Снейп на миг замер на пороге и через секунду исчез в коридоре.


* * *
Я встречаю его у ворот, как договаривались, в одиннадцать, и мы возвращаемся в наше пристанище. Не знаю почему, но ощущение того, что сегодняшний вечер — особенный, не покидает меня ни на минуту. Он уже закончился, этот день, но я все не отпускаю его. Остается сеанс лечения, и мы заснем крепким сном после общения и прогулок. Но я не могу избавиться от странного чувства, что все только начинается…


Глава 33. Канатоходец.

Я подошел к нему и замер рядом, не поднимая рук и не двигаясь. Опущенные ресницы, чуть склоненная голова.

Он протянул ко мне руки, и его пальцы медленно одну за другой расстегнули пуговицы на моей рубашке. Еще недостаточно сил, чтобы летать или помериться с ним магией, но достаточно для того, чтобы ровно стоять на своих ногах.

Расстегнул рубашку, положив ладони мне на плечи, так же медленно спустил ее вниз до локтей. Я не поднимал головы и намеренно не смотрел на него. Я могу уже стоять перед ним, могу сам снять эту чертову рубашку, но он продолжает все делать сам. Пуговица на джинсах, «молния». Как все же странно, когда тебя раздевает другой человек, и ты ощущаешь себя при этом куклой, неподвижной и бессловесной.

Ты делал это со мной ежедневно в течение нескольких недель. Почему именно сейчас мне так неловко? Какая разница, лежу я или стою, если ты обнажаешь мое тело изо дня в день, если ты привык к этому и не обращаешь внимания на мое смущение?

Я чуть повернул голову в сторону, когда он спустил с меня джинсы и трусы. Покорно поднял одну, другую ногу, остался в носках на коврике перед ним. Тело обдувало чуть более прохладным воздухом, и я ежился от непривычных ощущений мурашек на коже. Представил себя, абсолютно обнаженного, среди комнаты, едва не покрылся румянцем до самых корней волос, но вовремя успел подумать о том, что ему должно быть все равно. Да и не то я создание, чтобы вид моей наготы мог кого-то привлечь. Сейчас я еще более худой, чем когда-либо, почти тощий, впалый живот, торчащие бедренные кости, бледная до синевы кожа. Жалкое зрелище. Почему-то мне захотелось насладиться тем отвращением, которое я должен был вызывать у него, и я поднял взгляд на его лицо.

Видимо, я все же чего-то не понял, или у него после всего этого случились проблемы с головой, потому что я однозначно застал его врасплох. Взгляд, жадно ощупывавший мое тело, как будто он видел его впервые, и видел воплощением самого вожделения, тут же сменился его обычным непроницаемым занавесом. Но ошибиться я не мог. Он изучал меня.

Странные мысли кружились в голове, и я уже не отводил взгляд от его лица, будто стремясь снова уличить его в чем-то тайном.

Он подтянул меня ближе и сел на стул, поставив меня прямо перед собой. Процедура уже хорошо знакомая. Я снова погрузился в себя и отвернулся в сторону, ожидая, когда со мной закончат. Но какие-то смутные ощущения изменений в этот раз не давали мне покоя. Я рискнул все же еще раз посмотреть на него. Руки с бальзамом скользили по моему телу, но в этот раз как-то нарочито медленно, плавно, как будто он хотел своей неторопливостью привлечь мое внимание.

Я повернулся и встретился с ним взглядом. Точно. У него проблемы с головой. Хотя у кого бы их не было после всего нашего прошлого? Смотрит на меня с таким странным блеском в глазах, и как-то по-другому, не так, как раньше. Что это должно означать?

Я уже не боялся никакого проявления эмоций с его стороны, но он заставлял меня изумляться снова и снова.

«Я провел какую-то часть своей жизни, сходя по тебе с ума. Я хотел тебя, любил тебя. Это было ложью. Но совсем ли?»

Мы не сводили друг с друга взгляда, и я, привлеченный какой-то рухнувшей на моих глазах его внутренней стеной, не мог оторваться от его темных глаз.

Внезапно меня обдало волной жара, и я даже отступил на шаг назад, когда в его взгляде, словно в дымке магического шара, появилось нечто незнакомое мне.

Всю свою сознательную жизнь я считал, что я для тебя отвратителен, что мое лицо вызывает в тебе только мучительные вспоминания о прошлом, что я для тебя достаточно уродлив и неприятен, чтобы ты мог хотя бы коснуться меня без содрогания, точь-в-точь, как и я тебя.

Но сейчас ты глядишь без неприязни, более того — я вижу это по тому, как свободно и привычно ты смотришь на меня со вниманием, принимая и увлекая за собой, как раскрываешься мне навстречу, наконец позволив себе эту малость, что это не новость для тебя. Это для меня новость. Это для меня шок. Ты не сейчас это понял. И не тогда, когда лечил меня, полумертвого, раздевая и смазывая бальзамом все мое тело, не тогда, когда дарил мне свет и возможность видеть этот мир. Гораздо раньше. Я вижу, как понятно и приемлемо для тебя это. Ты давно понял. Ты не просто понял, ты принял. Давно. И знал это только ты.

Я изумленно раскрываю рот и не знаю, что сказать. Это было не только долгом, да? Это было не просто спасением, так ведь? Ты делал все это не только ради меня. Ты делал и для себя также. Только ты никогда бы не признался в этом. Никому. Даже мне. Хотя… наверное, хитрец в очках-половинках все знал…

Я долго стоял и смотрел на него, пока он не опустил ресницы. Я задел твое живое, впервые за столько лет. Я зацепил твою струну. И сейчас ты не знаешь, что тебе делать с этим. Ты боишься. Ты не знаешь, как быть с этим. Меня тряхнуло, будто от внезапного удара. Ты… ты же сейчас более обнажен, чем я. Ты же… Зачем ты так? Как это, должно быть, тяжело для тебя. Зачем ты это — мне? Кто я такой, чтобы так… Ну не пугай меня, закрой себя снова. Тебе же будет больно. Мне вот уже больно. Я знаю. Не надо, я все понял. Прикрой свою наготу. Не рань себя так. Но он снова поднял на меня глаза, и я в немом потрясении потерялся в них. Он не сделал этого. Он не ушел, не закрылся. Он… прыгнул… почти… сейчас… даже не спрашивая, смогу ли я поймать… Без страховки… Видимо, что-то сломалось. Я вернулся к жизни, ты все для этого отдал. Ну зачем же ты…это же не повод! Для тебя не повод. Ты же сильнее, ты не в таком держался, ты…

Я потянул руку и коснулся его щеки.

Если бы нам грозила опасность, будь мы на волосок от смерти, ты никогда бы не выдал себя. Я никогда бы этого не увидел. Ты бы до последнего, из двух оставшихся у тебя кирпичей, строил эту стену. Но у нас все хорошо. Все как никогда, черт побери, хорошо. И твою незыблемую стену, непробиваемую, нерушимую твою стену сдувает на моих глазах легким порывом ветра.

Я провел кончиками пальцев по щеке, поражаясь тому, как открыт он сейчас, как ему больно и тяжело быть таким уязвимым, тем более передо мной. Как тяготит его собственная слабость, как страшно ему идти над этой пропастью по тонкой веревке признания… Чтобы вот так, ради меня… Чтобы вот так, без страховки, на свой риск, довериться мне, признать во мне если не равного, то достойного… Меня тронуло до глубины души это его доверие. Семена были брошены в землю еще там, в кабинете директора, когда я склонился над думосбором. Уже тогда я понял, что значу для него больше, чем он хочет показать. Но все же не верил до конца в его искренность. А тем более не верил в то, что он позволит себе хотя бы подумать о балансировании над этой пропастью.

Медленно прикрыл его глаза ладонью. Прости. Я не хочу видеть, как тебе страшно.

— Так легче. Говорят. Легче делать это…

Он приоткрывает сухие губы, и я слышу надтреснутый глубокий голос.

— Легче делать что?

Я склоняюсь к нему и касаюсь губами его пересохших губ.

— Легче идти над пропастью с закрытыми глазами, так говорят…

Это так привычно, было когда-то. Это так знакомо. Вкус его губ, его дыхание…

Я приближаюсь к нему еще на шаг, обнимаю шею руками, прижимаю его голову к своей груди.

— Только иди, слышишь? Иди над этой пропастью ко мне. Не смотри вниз. Смотри только на меня. Я пошел за тобой когда-то в объятия смерти, иди теперь ко мне в жизнь! Ты должен жить. Мы оба. Мы заслужили это!

Он обхватывает меня руками, совсем как тогда, и я прижимаюсь к его горячему телу. Нахожу и опираюсь рукой на его предплечье. Как тогда. Он вздрагивает, тянет меня к себе, прижимает так, что я враз вспоминаю забытые ощущения при лечении. Обнимаю его лицо ладонями, поднимаю к себе и приникаю к его губам. Впервые осознанно, теперь уже забирая его боль.

Его руки ложатся на мои бедра, поглаживая, лаская, стискивая меня. Я ощущаю его касания везде, я трусь об него щекой — волосы, щеки, губы, нос, лоб, прикрытые веки. Трусь жадно, исступленно. Как будто хочу слиться с ним, стать его частью. Его ноги смыкаются за мной, он обхватывает мои икры ногами, руками, как та хищная антенница на уроках гербологии оплетает меня, я ощущаю себя связанным, спутанным, я втираюсь в него всем телом, и это более желание души, чем желание тела.

Он внезапно разворачивает меня спиной к себе, усаживает между своих разведенных ног, и я ощущаю твердость плоти в его брюках.

Обнаженный и беззащитный, я лежу спиной на его груди, вытянутый в одну тонкую линию, он целует мою шею, ласкает грудь и живот, зарывается носом в волосы.

Мне так хорошо, так спокойно, что я отбрасываю от себя все мысли. Мыслей просто нет в размякшем, как растопленное масло мозгу.

Только радость, благодарность, страсть, и что-то еще…

Его руки скользят по моей груди, задевая затвердевшие соски, легонько процарапывая ногтями кожу. Я извиваюсь в его объятиях, закидываю руки назад, обнимаю его за шею, и наши губы снова сливаются в поцелуе.

Он приподнимает меня и подталкивает вперед. Я опираюсь руками на стол передо мной, улыбаясь тому, какое подходящее место мы выбрали для всего этого.

Ладони ложатся на мои ягодицы, оглаживая, разминая, лаская. Он склоняется надо мной, целует выступающие косточки позвоночника, бедер, исследует мои ягодицы. Это так великолепно, что я безвольно опираюсь лбом о сложенные на столе руки. Мои ягодицы раздвигают, лаская промежность кончиками пальцев, запуская язык вглубь горячей плоти, я извиваюсь, постанываю, расставляю ноги шире и выпячиваю к нему задницу.

Снова поворачивает меня лицом к себе, я приближаюсь, но меня останавливают. Он стискивает руками мои бедра, целует живот, медленно и тянуще касаясь языком нежной кожи, почти вылизывая меня. Я подаюсь назад, раскидываю руки в стороны, закрываю глаза. Я парю в его руках в невесомости, я лечу.

Понимаю, что давно выдаю себя с головой восставшей плотью, и коварно улыбаюсь, не глядя на него. Губы легонько пробегают по короткому пушку в самом низу живота, касаются напряженного члена, я вздрагиваю и выдаю низкий сладостный стон. Как давно я не касался себя, как давно не испытывал приятных ощущений!

Не до того было. А больше и некому.

Еще пара прикосновений губ, легких, почти невесомых, хотя мне хочется просто схватить его за подбородок и толкнуться в рот изо всех сил. Снова разворачивает меня спиной, сажает себе на колени. Я широко развожу ноги, пытаясь потереться об него хотя бы ягодицами.

Он все ласкает меня, заводит руку вперед и охватывает мой член рукой. Я выгибаюсь, выдыхаю в его шею, сладко постанываю в теплую кожу.

Пальцы скользят под меня, лаская промежность, вымазывая меня чем-то липким и чуть влажным. Я снова прогибаюсь дугой, когда его пальцы касаются меня, осторожно скользят внутрь. Втягиваю воздух через сомкнутые зубы от внезапной боли и тянущего чувства где-то глубоко внутри, стискиваю его шею рукой, приникаю к губам.

— Ты хочешь? — шепчет он в мои волосы.

Я киваю в его волосы.

— Но ты ведь никогда так…

— Я вообще никак никогда…

Он чуть отстраняет меня, заглядывает в лицо. Мои опьяненные желанием глаза блестят от легкой улыбки.

— Не переживай. Я хочу принадлежать тебе здесь и сейчас. Будь со мной.

На мои щеки сыплются горячие поцелуи, он опускает руку вниз и вновь охватывает тонкими длинными пальцами мой член.

Я уже не могу молчать. Я извиваюсь в его руках, не прекращая стонать. А его ласки не прекращаются ни на мгновение, и я уже почти не ощущаю своего тела — в ушах шумит кровь, меня буквально выкручивает от желания, я прикрываю глаза и подаюсь к нему, трусь о его пальцы. Он вводит в меня еще один, и я вытягиваюсь в струнку, ощущая себя пронзенным насквозь, от его горячего языка в моем рту до пальцев, растягивающих меня. Легкий толчок, я приподнимаюсь и ощущаю на своей заднице довольно ощутимые укусы.

Пара минут, меня опускают снова к нему на колени, и я ощущаю своей промежностью другую, бархатную, но твердую плоть. Он захватывает мой язык, берет меня в плен губами, руками, и я вскрикиваю ему прямо в рот, когда его член входит в меня, очень медленно, толчками, продвигается во мне. Я сжимаю его руку, тяжело дышу в шею, хватаю губами мочку уха.

Мне больно, иногда меня будто разрывает на части, но это не важно. Я хочу этой боли, хочу, чтобы он брал меня, жестко, властно, хочу, чтобы он видел, как я ценю то, что он дает мне, как много значит для меня его доверие.

Мне хочется звать его по имени, хочется шептать имя ему в волосы, выдыхать его в порыве наслаждения, но я не смею. Он не давал разрешения мне так себя звать, и я не хочу нарушить то хрупкое понимание, что есть сейчас между нами.

Когда он внезапно покидает мое тело, я негодующе мычу, но моих ягодиц снова касаются пальцы, и я ощущаю новую порцию вязкого вещества, вызывающего прилив крови и чуть заметное покалывание. Сейчас он входит в меня уже легче, я принимаю его, насаживаюсь сам, приподнимая и опуская бедра, выгибаюсь назад, ловя его руками за спиной.

Он целует меня в шею сзади, и я тихонько постанываю в ответ. Всеобъемлющее, подавляющее ощущение принадлежности захватывает меня, я подаюсь вперед, опираясь руками на стол, и он тянется вслед за мной, приподнимаясь.

Он входит сильнее, резче, я просто схожу с ума от ощущения его горячего тела во мне, его рук на моих плечах, которые он успевает сжимать, от скользящих по моей коже его длинных волос, когда он наклоняется целовать мою спину. Мне так хорошо, что я готов заорать. Но я только завожу назад руку, и прижимаю его к себе, как могу, неловко, сжимаю ягодицы, он стискивает рукой мой член, и я с криком изливаюсь ему в руку. Пара коротких толчков, и он без сил падает мне на спину.

Короткое очищающее, я остаюсь стоять у стола, когда он подходит сбоку и кладет мне руку на спину.

— Тебе нужно отдохнуть.

— А как же лечение?

— Пойдем, я полечу тебя в кровати. Тебе надо поспать.

Я улыбаюсь ему уголками губ, хотя сейчас мне хочется просто подойти, обнять его и простоять так вечность.

— Хорошо.

Не помню уже ничего. Как заснул, лежа ничком на кровати под его ласкающими прикосновениями, не помню, говорил ли еще что-то ему. Спокойный здоровый сон закрыл мои глаза, и я впервые спал таким удовлетворенным.


Глава 34. Трое в одном доме.

Утро застает меня в постели. Я вытягиваюсь в дугу, как кошка, тяну все мышцы, недовольно скидываю край одеяла… и замираю. Бледное лицо и черные блестящие глаза напротив. Рассыпавшиеся по подушке длинные пряди черных волос. Лежит и смотрит на меня. Я так и останавливаюсь, не потянувшись. Смотрю на него. Постепенно доходит, вспоминается. Невольно сжимаю бедра. Но ни боли, ни неприятных ощущений нет. Он ловит изменения в моем лице. Видимо, ожидает отторжения, испуга, сожаления.

Я успокаиваюсь и смотрю на него уже по-другому. Нет, я все помню, я был в полном сознании вчера вечером, и я ни на минуту ни о чем не сожалею. Это отражается в моих глазах, лицо выдает легкое смущение утра вдвоем в одной постели, и он едва заметно, почти невесомо, улыбается уголком губ.

Только когда он всей грудью, долго, облегченно и сдавленно выдыхает, я понимаю, что все это время он лежал, затаив дыхание, ожидая моей первой реакции. Ей-богу, даже я отнесся к этому проще. Мне становится как-то не по себе, что он чувствует свою полную ответственность за это, мне хочется разделить ее с ним, показать, что я не смирившаяся жертва обстоятельств, а вполне осознающий ситуацию партнер. Я улыбаюсь ему, протягиваю руку и касаюсь его щеки. Он тут же ловит мои пальцы губами, прикрывает глаза.

За все утро мы не произносим ни слова. И это хорошо. Мы разговариваем взглядами, жестами, дыханием. Это как-то правильно, как-то понятно.

Я вижу, что ему гораздо легче оттого, что я не вскочил в испуге с кровати, не смотрю на него в изумлении, да и вообще полностью принимаю вчерашнее и ни о чем не жалею. Ему настолько легче, когда я своим прикосновением говорю ему об этом, что он вдруг тянется ко мне, охватывает мои плечи и перекатывается на спину, укладывая меня грудью на себя.

Я смотрю на его лицо — так невообразимо близко, изучаю его со всеми его морщинками, заглядываю в глаза, касаюсь рукой лба, убираю волосы, провожу пальцами по бровям, наклоняюсь и целую его.

Это так опьяняет меня — утро, его непроглядные глаза напротив, вкус губ с затаенным дыханием, тепло его тела подо мной, подрагивание ресниц с запутавшимися в них отсветами утреннего рассеянного солнца, это так тепло, так уютно, так согревает меня, что я трусь о его щеки, волосы, ласкаясь к нему, впитывая его в себя. Мне хочется кричать от распирающей меня свободы, от ощущения этого момента, от его близости, от сладости того, что рядом со мной кто-то настолько выстраданный, настолько давно идущий со мной рядом.

Целую его губы, он отвечает, кладет руку мне на затылок, притягивает к себе.

Мы целуем друг друга долго упоенно, наслаждаясь каждым прикосновением.

Я смеюсь, когда он отбрасывает одеяло и сжимает руками мои ягодицы. Отдаю ему на растерзание свой язык, и он играет с ним, с моими губами, целует в шею, покусывает мочку уха. Я смеюсь, хмыкаю от новой ласки, покрываю поцелуями его лицо, шею. Мне так странно видеть, как он отдается моим ласкам, как прикрывает глаза и отводит в сторону лицо, чтобы я мог прижиматься губами к его ключицам. Не могу оторвать взгляда от его прикрытых глаз, подрагивающих ресниц, зацелованных мною губ.

Внезапно сжимает мою задницу и так и переворачивается вместе со мной, укладывая меня на спину. Я откидываюсь, выгибаясь под ним, пока он ласкает меня губами, подставляю каждый дюйм своего тела, наслаждаюсь каждым новым прикосновением.

Он спускается вниз по моей груди, животу, проводит дорожки языком от пупка до сосков, и с каждой дорожкой я все больше схожу с ума. Подтягиваю его к себе, но он коротко целует меня и снова спускается на живот. Тогда я не выдерживаю и сжимаю ладонями его голову, направляя ласкающие губы к паху. Он хмыкает мне в пупок и коротко касается языком головки моего уже изнывающего члена. Я испускаю низкий стон, притягиваю его голову, и он опускается на него губами. Это настолько меня захватывает, что я ни на секунду не прекращаю стонать. Новое ощущение, когда сумасшедшее наслаждение доставляется кем-то, когда я не знаю, чего мне ждать, сводит меня с ума. Я уже боюсь, что через мгновение кончу, не выдержав пытки, но он сам прекращает ее, тянется к моим губам, дает мне ощутить мой собственный запах, вбирает в свой рот мои губы, долго целует меня.

Я только успеваю легонько вздрогнуть от ощущений, когда он пробегает кончиками пальцев по внутренней стороне моих бедер, разводит мои ноги и прижимается ко мне. Я тут же охватываю его ногами, подтягиваю к себе, впиваюсь в его губы.

Он опускает руку вниз, играя с моим членом, лаская промежность. Отрывается на миг от моих губ и заглядывает в глаза, чуть приподнимая брови. Я ошалело киваю, и через мгновение его рука с чем-то скользким изучает меня между ногами, вымазывает колечко ануса, пальцы проникают внутрь, и я тут же подтягиваюсь к ним сам, ерзая задницей по простыне, насаживаюсь, прикусываю губы от наслаждения.

Не прекращая целовать, он входит в меня очень медленно, не торопясь. Я ожидаю боли, но ее нет. Только непривычные и поначалу неприятные ощущения. Смеюсь в его губы — лечил вчера не только снаружи, когда я заснул.

Обнимаю его ногами, тяну к себе. Он расцепляет замок моих щиколоток, поднимает мне ноги выше, к своим плечам, и я просто в ошеломлении того, как я раскрываюсь для него, рассеянным взглядом наблюдаю касания его губ к своим лодыжкам. Мне хочется кричать от счастья, даже не плотского, а какого-то внутреннего, высвобождаемого с каждым его движением, с каждым стоном. Ощущение принадлежности, соучастия с другим существом наполняет меня невыразимой радостью. Я тянусь к нему, ласкаю пальцами его грудь, живот, перебираю короткие темные волоски у паха. Он смотрит на меня, не отрываясь, стискивает рукой мой член, и я не могу даже закрыть глаза, не могу оторвать взгляда от его глаз, когда с криком кончаю себе на живот. Он падает сверху, целует меня в шею.

— Доброе утро…

Первые слова с самого пробуждения. Я смеюсь.

— Я могу сделать нам завтрак, если хо… — смешно, но, только что испытав оргазм в его объятиях, я не могу сказать ему «ты».

Он поднимается, смотрит на меня.

— Хочу.

Я киваю, сползаю с кровати.

— Я на минуту в душ, и на кухню. Потом ванная свободна.

Он провожает меня взглядом, и, когда я уже берусь за ручку двери, неожиданно окликает меня.

— Гарри…

Я оборачиваюсь.

— Я хочу, чтобы ты звал меня по имени.

Стою, смотрю на него, пытаюсь спрятать на лице изумление, киваю.

Я зеваю, потягиваюсь и медленно бреду на кухню. Доносящийся оттуда звук бряцания рюмки о стекло бутылки заставляет меня перейти посреди коридора на галоп и влететь в комнату молнией. Кого еще принесло в наш дом ранним утром? Кто хозяйничает на нашей кухне? Запоздало вспоминаю о том, что моя палочка осталась в спальне, и в случае чего мне нечем даже будет отбить нападение. Но, когда я вижу посетителя, мне остается только охнуть и тяжело привалиться к притолоке двери.

За столом абсолютно невозмутимо, отправляя в себя рюмку за рюмкой любимый виски Северуса, восседает… Джинни Уизли.

Услышав мой голос, гостья спокойно поставила на стол рюмку и обернулась ко мне. Судя по тому, что я видел, сидела она здесь уже давно — мутный взгляд и опустошенная на треть бутылка говорили об этом яснее всяких слов.

Я не мог даже ничего сказать. Я знал ее слишком хорошо. Вопроса о том, что она видела этим утром и какое это произвело на нее впечатление, задавать мне просто было уже не к чему. Я молчал, опершись плечом о косяк, и смотрел на нее, а Джинни сфокусировала рассредоточенный взгляд на мне.

Я почти впал в легкую прострацию, как бывает, когда наше сознание пытается защитить нас от шока, но, когда сзади послышались шаги, напрягся и выпрямился, замерев столбиком в проходе. Если бы можно было не пустить сюда Северуса, если бы можно было избежать неминуемого скандала! Но такого пути не было. И я только успел обернуться и встретиться с ним растерянным взглядом, прежде чем он появился на пороге.

Завидев Джинни, Северус остановился, медленно обвел взглядом стол, бутылку, рюмку, брошенную на полу у стола сумку. На меня он даже не взглянул.

И я тут же поблагодарил за это провидение, потому что секундой позже в сторону Северуса полетела брошенная наудивление прицельно недопитая бутылка, а Джинни резко вскочила из-за стола. Я знал, что Джин обладает взрывным характером, но тут уж она превзошла сама себя!

Северус успел ловко увернуться и тут же сложил руки на груди, глядя на бывшую ученицу надменным, холодным и даже презрительным взглядом. В первый раз я пожалел о том, что сейчас на нем только черный в бордовые с темно-зеленым цветы халат, а не его обычная мантия и сюртук. Мне абсолютно не хотелось, чтобы Джинни посчитала себя вправе чем-то оскорбить его. А так как выглядел он без обычного учительского костюма все же не столь устрашающе, как в школе, а Джинни была основательно пьяна, это вполне могло произойти.

— Вы…— она ткнула дрожащим пальцем в сторону Снейпа, — вы!.. Это все с самого начала было ложью! Все, что вам было нужно — он! — палец ткнул в меня.

Снейп медленно поднимал подбородок, и я понимал, украдкой глядя на него, что сейчас будет горячо всем. Мне нужно остановить ее, во что бы то ни стало, пока в своем невменяемом состоянии она не успела оскорбить Северуса.

— Джинни… — тихо позвал я.

Но меня тут же перебили громким криком.

— Молчи! Вообще просто молчи! — она указывала на меня пальцем, то и дело тыкая им в пространство между нами. — Ты — лжец и предатель! Ты бегал к нему все это время, проводил в его подземельях дни и ночи, только чтобы прыгнуть к нему в койку!

— Джинни! — заорал я, — прекрати! Я не лгал тебе! Все, что я говорил — правда! Я ушел из Хогсмита, чтобы найти… профессора Снейпа или умереть при поисках. Потому что проклятие отнимало у меня последние силы! Но мне было суждено выжить! Я нашел его, и он вылечил меня! Я успел! Потому только я сейчас стою перед тобой! Меня уже не должно было быть на свете! Если ты питаешь хотя бы какие-то чувства ко мне, тебе нужно быть благодарной ему! Он спас меня от мучительной смерти!

— Благодарной?! — Джинни отвратительно скопировала мой несколько пафосный тон и перевела расфокусированный взгляд на Северуса. — Мне надо быть ему благодарной за то, что он украл у меня жениха? Или благодарить его за то, что этот человек открыл тебе первые радости мужского секса?

— Джинни… — я с прискорбием помотал опущенной головой. — Прекрати, пока не поздно…

— Пока не поздно для чего, Гарри? Пока ты меня окончательно не бросил? Это ты хочешь сказать?

— Джинни, ты не понимаешь…

— Я все прекрасно понимаю, Поттер! А вот ты, похоже, не понимаешь, куда ты скатился! Ты… с ним? Он же мужчина, Гарри! Неужели ты не понимаешь, что он просто пользуется тобой?!

Она приблизилась к Северусу и посмотрела на него снизу вверх с нескрываемым презрением.

— Что, профессор, последний шанс заполучить себе в постель молодого смазливого мальчика? А почему бы нет? Ни одна женщина в своем уме не посмотрит на вас! Так вы решили пойти путем наименьшего сопротивления? Не идут женщины, будет Поттер?

Я бросился к ней, схватил ее руки и попытался вытолкнуть в коридор. Но Джин в состоянии опьянения оказалась гораздо сильнее и упрямее трезвой Джин, и я едва сдвинул ее в сторону.

Заметив в руке Северуса палочку, я похолодел — ведь он мог в любой момент воспользоваться ею, и что случилось бы тогда, не мог представить даже я. Но он не поднимал руки со своим оружием.

Я вытащил Джинни в коридор, но она внезапно вырвалась и вновь предстала перед Снейпом, взирая на него горящим от возмущения взглядом. Лицо раскраснелось, волосы растрепались.

Мне было действительно стыдно за всю эту сцену, но утихомирить Джинни магией я считал ниже своего достоинства.

— Джин, перестань, пожалуйста! Давай поговорим, когда ты придешь в себя! Сейчас не место и не время выяснять отношения!

Но она только гневно отпихнула меня от себя.

— Нееееет уж, Поттер! Я скажу все сейчас и здесь! И больше ты меня не увидишь!

Я замер посреди кухни, как-то враз поняв, что это действительно так. Сейчас решится все. И невесты у меня больше нет. Я не могу не дать ей высказать мне все, что она считает нужным. Я виноват перед ней, действительно виноват. Как бы я себя не оправдывал в собственных глазах. Но то, что при этом присутствует Северус, делало это выяснение отношений ненужной перепалкой. Вот чего я бы не вытерпел, это схватки Джинни с ним.

Он, видимо, тоже это понял. И развернулся, чтобы уйти. Но Джинни внезапно перегородила ему дорогу.

— Что так, профессор? Довольны собой? Отобрали у меня будущего мужа, превратив его в собственную игрушку, и плевать хотели на всех нас?

Мурашки пробежали по моей спине, когда я заметил, как Снейп сжал в руке палочку. Пальцы побелели от напряжения, но видевшая только его, как всегда, невозмутимое лицо, Джинни этого заметить не могла.

Я протиснулся по коридору к ней и попытался обнять за плечи, отвести в сторону. Джин гневно дернула плечами, сбрасывая мои руки, и зашипела, не поднимая даже взгляда на меня:

— Убери от меня свои руки! Я не хочу ничего слышать о тебе! Педик чертов!

— Выбирайте выражения, мисс Уизли, — резко, как карканье ворон на осеннем ветру, прозвучал в тишине голос Снейпа.

— А мне нечего их выбирать, дорогой профессор! Скажите мне, — она понизила голос до заговорщицкого шепота, — чем вы его взяли? То зелье, которое вы мне подсунули?— Джинни испытующе оглядывала Снейпа прищуренными до щелок глазами. — То на самом деле было отворотное, а не приворотное, так ведь?

Она рассмеялась — нервно, громко:

— Вот как все решилось легко, правда? Вы сделали поддельное приворотное и вручили его мне в тот же вечер! А сами из полученных вами от меня волос составили настоящее зелье и теперь вот воспользовались им! Так? Скажите! Ведь я права? Потому–то Гарри и ушел от меня в ту ночь, ушел к вам, в подземелья! Как вы, должно быть, насмехались надо мной там, нежась рядом с ним в вашей одинокой постели!

Снейп смотрел на нее так внимательно и пристально, что я впервые подумал о том, что его ведь тоже при сильном желании можно вывести из себя! И он вполне может остановить зарвавшуюся девчонку если не магией, то простой маггловской пощечиной.

Я вновь кинулся к ней, уговаривая, отталкивая ее прочь от Снейпа, пытаясь даже ладонью прикрыть ей рот. Но Джин вырывалась, как львица.

— Все, что я могу сказать вам, мисс Уизли, это то, что я ни в чем не обманул вас. Зелье, которое я передал вам в коридоре в тот вечер, было действительно приворотным, сделанным для повышения влечения Гарри к вам. И в том, что оно не подействовало, нет ничьей вины. Это всего лишь химия.

— Зато подействовало ваше, вы хотите сказать? — рвущаяся из моих рук Джинни с отвращением смотрела на Снейпа, пытаясь через мое плечо закончить с ним разговор.

— Мое зелье было сварено исключительно для приведения в действие плана по лечению Гарри. И то, что сейчас Гарри, не находящийся под этим зельем уже несколько недель, испытывает ко мне некоторую симпатию, является только его собственным выбором.

Джин вновь кинулась к зельевару, будто собираясь вцепиться ему в горло. Я удерживал ее в кольце рук, беспрестанно уговаривая и оттаскивая к двери.

— Симпатию?!— взвизгнула она. — Это сейчас так называется? Вы воспользовались своими зельями, чтобы совратить его! Еще и взяли в невольные помощницы меня саму! Вы закопали наши обручальные кольца в землю! Вы страшный человек, профессор Снейп!

— Сегодня вечером мы вдвоем прибудем в Хогвартс. У меня нет сомнений в том, что магия Зеркала вернется назад и Гарри будет освобожден. Через неделю я уезжаю во Францию. То, чему вы стали невольным свидетелем, случилось между нами единожды, и, можете быть уверены, не повторится. У меня не было цели лишать вас общества Гарри, мисс Уизли. Посему считаю уместным закончить этот разговор и попрощаться с вами обоими, — он прошел мимо нас по коридору с гордо поднятой головой, на миг остановился, обернулся через плечо и, не глядя назад, произнес:

— Уже сегодня ночью прервется заклятие Зеркала Еиналеж. Гарри будет полностью здоров и свободен. Это самое главное, что должно волновать нас всех на данный момент.

Еще миг, он замер посреди коридора, и добавил уже в пространство перед собой:

— Прощайте.

Джинни дернулась, и я выпустил ее из кольца рук.

— Оставь меня в покое, понял? Я ненавижу тебя!

— Джинни! Я мог действительно умереть, как ты не понимаешь? Неужели не это сейчас главное? Я жив!

Глядя на нее, я через каждую секунду бросал тоскливый взгляд в начало коридора, где исчезал за дверью в комнаты Снейп.

И тут внезапный вскрик Джинни заставил меня буквально влипнуть в стену, отбросив меня в сторону вместе с ее толчком в грудь:

— Да лучше бы ты умер! Лучше бы умер тем Гарри, которого я знала, чем стал гребаным педиком!

Сползая по стене на пол, я успел заметить, как на миг замер, услышав это, Снейп, уже прикрывавший за собой дверь.


Глава 35. Беги.

Джинни выбежала во двор, и в наступившей тишине я четко услышал хлопок аппарации. Беги. Сегодня же все потрясающие новости обо мне будут знать все мои друзья, а завтра первые полосы «Ежедневного пророка» запестрят надписями: «Гарри Поттер теряет невесту? Гарри Поттер — представитель нетрадиционной ориентации?»

Казалось бы, репутация рушится прямо на глазах: летит к чертям распланированное будущее, я вновь остаюсь один, далеко не все мои друзья поймут и примут это, отношения с семьей Уизли разорваны навсегда, а Молли вряд ли уже потреплет меня по волосам и накормит пирожками. Но мне настолько все равно, что я поднимаю голову, и заливисто, почти счастливо, смеюсь в голос. Странно, но именно сейчас меня будто отпустили, сняли с меня какие-то рамки, оковы, в которые я был загнан с самого своего появления в магическом мире в одиннадцать лет. Я больше никому ничего не был должен — ни поддерживать роль спасителя мира, ни спасать этот сам мир, ни жениться на определенной девушке в определенный срок, ни даже ехать в этот Хогсмит сегодня вечером. Пошло все к дементорам! Я свободен!

Поднялся, поправил на себе футболку, с легким сердцем отправился в комнаты.

Северус стоял у кровати спиной ко мне в одних брюках, держа на вытянутых руках рубашку. Его тонкий силуэт очерчивало неярким солнечным светом из окна. Я вошел и прислонился к притолоке, разглядывая комнату. Мне нужно донести до него это все. Он не такой, как я. Даже для меня разрыв с Джинни и произошедшая ссора будет сейчас значить меньше, чем для него. Он, видимо, все же считает во всем виноватым себя, не перестает считать себя за меня ответственным, да и вообще — я знаю, как тяжело даются ему напряженные отношения между людьми, особенно если это касается меня.

— Северус…

Он уронил на бедра руки с рубашкой, поднял одну руку вверх ладонью от меня и чуть склонил голову. Я понял — не хочет выяснения отношений, считает, что мне больно.

Я скользнул взглядом по его фигуре, остановился на босых ступнях на полу, с какой-то теплотой отметил, какие они у него длинные и узкие.

— Северус… Я свободен…

Он медленно обернулся и посмотрел на меня, прямо в глаза, как-то недоверчиво, внимательно.

— Я ни о чем не жалею. Правда.

Он сжал губы, и я прочитал по его лицу : «Ты просто глупый. Пожалеешь после. Сейчас ты просто не можешь рассуждать здраво, ты в запале ссоры еще».

— Я только сейчас вот там, внизу, понял, что я свободен. Ни для кого, просто для себя. Надо мной довлело все очень долгое время, я все это время за что-то боролся, я кого-то искал, знал, что в определенное время моей жизни мне нужно будет жениться на определенной девушке, что мне надо готовить себя к борьбе со злом, что я всю свою сознательную жизнь кому-то что-то обязан. Сейчас я никому не обязан. Меня никто не ждет, я никого не ищу. Мне впервые есть дело до меня самого.

Он опустил глаза и отвернулся.

— Мне стоило сказать, что ты и сейчас под амортенцией. Ты смог бы выяснить отношения через время, в более спокойной обстановке.

Меня как будто хлестнуло пощечиной наотмашь. Я быстро подошел к нему, обнял руками вокруг талии и прижался щекой к выпирающей лопатке.

— Нет. Я не дал бы тебе сказать этого.

Он скосил на меня взгляд через плечо.

— Это почему же?

— Почему? Выходит, я могу быть с тобой только под каким-нибудь охмуряющим? Сам, по своей воле, я не пошел бы на это? И ты занимался… ты был со мной, как с куклой, бессловесной, изначально покорной и влюбленной в тебя? Нет! Я ни под каким зельем не был! Я знал, что делаю. И с кем я ложусь в постель. Меня никто не принуждал и никто не очаровывал. Ты не менее достоин того, чтобы тебя любили, чтобы с тобой занимались этой самой любовью, чем я сам. И я не хочу, чтобы она думала, что я пошел на это под принуждением. Я сам этого хотел!

Я поднырнул под его руку и оказался уже перед ним, глядя в грустные темные глаза.

— Я правда ни о чем не жалею. И ты не должен чувствовать себя виноватым.

Он горделиво вскинул подбородок.

— Я не ощущаю себя виноватым ни перед кем. Ты взрослый мужчина, ты волен поступать, как считаешь нужным. То же самое касается меня. То, что было между нами, было по обоюдному согласию и без вмешательства извне. Но я не хочу, чтобы ты испытывал боль и разочарование. Для того, чтобы избежать их, я могу солгать и придумать что угодно для тебя.

Я вновь встретился с ним взглядом, ожидая сейчас увидеть в его глазах нежность, но глаза были на удивление лишены каких-либо внутренних эмоций.

Он не для меня это говорит сейчас, он не пытается создать о себе хорошее впечатление, приобрести мое доверие. Он констатирует факт. Если надо будет, этот человек пойдет ради меня на все. И это не красивые слова, я видел это в нашей с ним жизни много раз. Жизни, которая была совместной с самого начала, только мы слишком поздно это поняли. Или я поздно понял.

— Я предупреждаю твои вопросы и вообще весь это разговор. Я не поеду в Нору, я не буду извиняться — не за что. Не буду пытаться наладить отношения, не буду сожалеть о том, что произошло здесь сегодня, не буду возвращаться к прошлому.

Он приоткрыл губы, но я опередил его слова:

— Да. Я абсолютно в этом уверен.

Я смотрел на него снизу вверх, немного, но все же снизу, и рассматривал его черты с какой-то щемящей болью.

— Мне не это сейчас сердце сжимает… — начал я, но он тут же отвернулся в сторону, закрывая свое лицо упавшими на щеку волосами.

— Гарри, ты молод и горяч. Ты пожалеешь, поверь мне.

— Ты сказал, что через неделю уедешь…

— Да. Мне нужно это сделать.

— Зачем? Ты оставишь меня одного?

— Ты не один.

Я уперся руками в его грудь, пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Если я не с тобой, я один. Как ты этого не поймешь! Я посреди Косой аллеи в Лондоне буду один, если ты оставишь меня.

— Гарри… — он мотнул головой, отвернулся и отошел в сторону. — Я не пара тебе. Я никому не пара. Я не умею так. Не могу. Вы с девчонкой Уизли слишком молоды, чтобы ваши ссоры имели значение. Меня не будет здесь, все забудется, как сон — лечение, наши отношения, всё. Вы помиритесь, обязательно, Гарри. Ты должен быть счастлив. Тебе нужна семья. Нужна жена, которая тебя любит. Дети. Спокойное будущее.

Я шагнул к нему.

— Северус…

— Не надо, Гарри. Сегодня вечером все закончится. Мы сможем смотреть друг на друга так, как хотело это чертово зеркало!

— Но ведь Зеркало не ошибалось, Северус! Столько попыток, столько раз ты отбрасывал меня от себя, столько я тебя ненавидел, и в итоге мы вместе!

— Мы не вместе, Гарри. Это невозможно.

— Но почему?— я ударил руками по коленям, сгибаясь пополам от безысходности, которая висела надо мной мечом.

Он развернулся, внезапно бросил в кресло рубашку и почти прокричал мне в лицо:

— Потому что так нельзя! Ты должен жениться…

— Джинни ненавидит меня! Ты же слышал, что она сказала! Она любит не меня, а Гарри Поттера, легенду, вымышленного Золотого мальчика! Я не нужен ей таким!

Я в запале опустился на пол и закрыл лицо руками.

— Я не вернусь к Джинни, даже если она извинится за свои слова. Я увидел то, что должен был увидеть. Если ты оставишь меня, я буду один. Снова. Я не хочу больше этой боли. Мне никто не нужен. Я устал. Извини, я не должен держать тебя. Ты свободен. Сегодня вечером, когда все закончится, я вернусь в свою комнату в Лондоне, которую я снимал год назад. Или сниму другую. Неважно. Извини, я не хотел причинять тебе боль.

Я встаю и выхожу из комнаты. Он не окликает меня.


Глава 36. Отражение.

Тем же вечером мы аппарировали прямо к центральным воротам замка. По договоренности с Макгонагалл было решено не привлекать внимания к инциденту. Поздно ночью в замок нас провела сама директор, и мы незамеченными попали в Центральный холл за несколько минут до того, как заперли на ночь главные входные двери. Тайный ход в директорский кабинет был не просто замаскирован, но и охранялся магической защитой. Мы пробрались по узкой витой лестнице в кабинет и несколько минут стояли в тишине, не решаясь приступить к главному действу. Портреты спали, в кабинете раздавался зычный многоголосый храп. Я невольно бросил взгляд на портрет Дамблдора. Того не было на месте.

Макгонагалл проводила нас и исчезла за дверями. Я просто поражался с каждым разом тактичности этой женщины, но в этот раз подумал еще и о том, что так и не поблагодарил ее за помощь, что она оказала Снейпу здесь, в этом самом кабинете.

— Дополнительного огня зажигать не будем, хватит того, что есть. Иначе это привлечет внимание.

Снейп быстро стащил со стоящего в углу кабинета Зеркала покрывало.

— Иди сюда.

Я подошел, дивясь тому, как в отсветах дальних магических огней отсвечивает поверхность Зеркала, как пробегают по стеклу искры магии, как Зеркало бросает на пол полосу серебряного света, хотя прямо на стекло не светило ничего.

Встал прямо перед ним, стараясь не глядеть раньше времени на свое отражение, подал руку Северусу. Он подошел ближе, сжал в руке мои пальцы. Я открыл было рот, чтобы сказать, что одежду на мне нужно трансфигурировать, но не успел. Наши переплетенные пальцы осветил яркий серебряный луч, меня ослепило светом, ударившим прямо в лицо, и я от неожиданности рухнул на колени, теряясь от боли, вспыхнувшей сначала в голове, а потом и во всем теле.

Когда наконец мои глаза открылись, я лежал головой на коленях Северуса, а над собой увидел лучшее, что только мог увидеть — его горящие темные глаза, взволнованное, тревожное лицо в обрамлении растрепавшихся черных волос.

— Как я выгляжу? — с легкой улыбкой спросил я.

— Как обычно. Всклокоченный, волосы торчат во все стороны, улыбка самонадеянного юнца и весьма простаковатый вид, — с наигранной строгостью проговорил он.

Я улыбнулся еще шире, ощущая, как губы свободно разъезжаются в стороны. Шрамов нет. Ощупал рукой лицо, провел пальцами по коже, спустился на шею и снова радостно улыбнулся ему.

— Шрамов нет.

— Да. Они исчезли.

Я вскочил и кинулся ему на шею с объятиями.

— У нас получилось, Северус! У нас все получилось! Нам даже не пришлось менять мою одежду!

— Все же не в ней было дело… — он с трудом снял мои руки со своей шеи, кривясь от боли — уж очень яростно я стиснул его в порыве радости.

Я не мог поверить своим глазам — Северус улыбался. Не радостно, не во весь рот, но как-то поразительно тепло, ободряюще, и я заметил на щеках у уголков его губ легкие морщинки радости.

— Северус! — я взял его руки в свои, и не говоря больше ни слова, провел его следом за собой к Зеркалу.

Он смотрел с опаской то на меня, то на древнюю раму, но все же шагнул в полосу света и встал рядом со мной.

Мы перевели взгляды на магическое стекло одновременно, не размыкая рук.

— Что ты видишь?

— Себя. И тебя. Похоже, это…

— Просто отражение нас двоих. Сейчас. Такими, какими мы есть…

Я посмотрел на него, поражаясь тому, какое сильное впечатление произвело на него отражение. Северус смотрел на себя в отражении, поднимал руку, поворачивал голову и, как я понял, видел в отражении то же самое.

— Вы видите только самих себя? Это потрясающе!

Мы разом обернулись на звук голоса. Дамблдор тихонько хлопал в ладоши, к нему присоединились еще несколько соседних портретов.

— Это потрясающе, Северус, Гарри! Вы сделали это!

Я оборачиваюсь и смотрю в черные глаза…


Глава 37. Мои последние прятки.

Вставать пришлось рано. Но в это утро подъем не был для меня тяжелым. Я просто так и не заснул. Пролежал всю ночь с открытыми глазами.

Поднял руку с короткой запиской. Вновь пробежался глазами по строчкам.

«Наш вокзал. 6 утра. Вторая платформа. Я хочу увидеть тебя еще раз».

Я приближаюсь, жадно оглядывая его резкие черты, кажущиеся еще более грубо вырезанными в предутреннем тумане.

Вокруг ни души. Только дальше по перрону, у самого вокзала, стоит пара мужчин.

Подхожу, глядя ему прямо в глаза, ожидая его реакции.

Он молчит. Смотрит на меня и молчит.

— Доброе утро.

— Ну, кому как.

— Мне тоже не очень. Сейчас слишком рано, — я едва заметно улыбаюсь. Почти печально. Но это все же улыбка.

— Ты хотел видеть меня.

— Да.

— Тогда дай мне руку, — я протягиваю ладонь, но он даже не смотрит на нее.

— Зачем?

— Я отведу тебя домой.

— Отведешь меня? Я не потерявшийся ребенок.

Я улыбаюсь чуть заметнее, и в моих глазах появляются искры нежности.

— Нет, но я слишком долго искал тебя.

— Для чего?

— Я не могу без тебя.

— Глупости.

— Нет.

— И как же ты искал меня?

— Завязывал себе глаза и искал в своей темноте.

— Зачем все так сложно? Ты все время играешь со мной в прятки?

— Не знаю. Может быть.

— Тогда зачем ты завязывал глаза?

— Так положено. Тот, кто ищет, ищет в темноте. Я завязывал себе глаза и искал тебя.

— Ты нашел меня. Со мной все в порядке.

— Если ты уедешь, я буду искать тебя снова.

— Будешь искать?

— Да.

— Снова завяжешь себе глаза?

— Да. Я уже дважды находил тебя в темноте. Значит, у меня получается.

— Ищи. Завязывай глаза.

— Прямо сейчас?

— Да.

Я смотрю на него пристально, долго. Его лицо убийственно невозмутимо, глаза смотрят на меня почти холодно. Я не вижу его самого за маской человека, который уже почти исчез из моей жизни. Человека на вокзале с чемоданом в руке.

Смотрю и понимаю, что сейчас решится все. Бывают такие моменты, когда маятник жизни замирает, и мы слышим тиканье стрелок на часах настоящего.

Складываю ладони лодочкой, приближаю к лицу, глядя на него до самого последнего момента, пока еще могу видеть его глаза.

Знаю, что могу не увидеть этого лица больше. Не увидеть никогда. От самой мысли резко, больно дергает где-то в груди, но я сдерживаю стон.

Все. Я водящий. Я прижимаю к лицу ладони, закрываю глаза. Моя тьма настигает меня снова. Я беззвучно кричу от страха, я поджимаю плечи и жду.

«Вышел месяц из тумана…

Проходит миг, второй…

Вынул ножик из кармана…

Еще миг. Я не слышу шагов, я не слышу стука чемодана о каменный пол вокзала. Ничего.

Вынул камешки и мел…

Улыбнулся, как умел…

Еще миг. Я чувствую, как сжимается все внутри. Как останавливается и болезненно трепещется сердце.

Подарил мне все, что вынул…

И опять в тумане сгинул…»

Все. Мне нужно открывать глаза. Мне нужно смотреть на перрон перед собой. Я нашел его? Или нет? Или же я потерял его навсегда?

Еще миг. Поттер, ты же не слабый. Докажи.

Отрываю ладони от лица…

Медленно, безумно медленно разлепляю веки…

Перрон впереди меня пуст. Молочный туман скрывает платформы и убегающие вдаль змеи рельс. Никого.

— Ты неправильно ищешь. Если ты играешь в прятки, глаза надо завязывать платком. Я узнавал.

Из-за спины на мое лицо ложится нагретый теплом тела шейный платок.

— Теперь можно искать? — мой голос дрожит, я едва могу вдохнуть.

— Ты не полностью изучил правила. Тот, кого нашли, должен одарить того, кто его нашел.

В мою руку ложится плотная полоска бумаги. Мне не нужно открывать глаз, чтобы понять, что это…


Глава 38. Эпилог. Двое.

Ненавижу свои сны. С самого детства. Но иногда они бывают такими…

— Поттер, ты хочешь, чтобы меня первокурсницы освистали, как Локонса на балу?

— Северус, ну прекрати! Это только подчеркивает твою внешность! Ты так еще внушительнее!

Он оглядывается и окидывает меня взглядом.

— Что ты имеешь в виду?

Тут же отворачивается и продолжает водить палочкой по волосам.

— Что ты делаешь со своими волосами?

— Убираю седину.

— Зачем? Вот уж не думал, что твоя внешность имеет для тебя значение.

Смеется.

— Хочешь, чтобы меня назвали твоим отцом официантки в кафе?

— Мне все равно, как тебя будут назвать. Главное, как я тебя называю.

— И как ты меня называешь?

— Любимый…

Он кривится. Терпеть не может сентиментальности. Хотя, скорее, делает вид. В его жизни так мало нежности, что он от нее теряется.

— Только не укорачивай их, ради Мерлина!

— Поттер, я своими волосами скоро буду мести полы в Хогвартсе! Я и так тебе слишком угождаю.

— Ну, угоди в этом, — я подныриваю ему под руку и становлюсь рядом, — пожалуйста.

— Зачем мужчине такие длинные волосы? Еще заставишь меня отпустить бороду, как Дамблдор? И будешь вешать в нее колокольчики?

Теперь смеюсь я.

— Зачем мужчине волосы? Не знаю, зачем мужчине, а у тебя это просто красиво…

Он смотрит на меня с выражением «Гарри-ты-все-же-полный-идиот», улыбается и молчит.

Я беру в руки его пряди, доходящие почти до задницы, беру расческу и пытаюсь расчесывать. Знаю, что он это любит.

Он наклоняется и целует меня.

Я отвечаю на поцелуй и… просыпаюсь.


* * *

Открываю глаза. Нет, ну не до задницы, может, но до пояса — точно. Встречаюсь с ним взглядом.

— Я во сне тебя расчесывал…

— Мне и во сне от тебя нет покоя!

Я тянусь и целую улыбающиеся губы. А до задницы, пожалуй, еще красивее. Но он меня точно убьет!

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"