Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Траектории (Даже интеллигентные смертофальды делают это)

Оригинальное название:Trajectories (Even Educated Lethifolds Do It)
Автор: bookshop (Aja), пер.: ivanna
Бета:нет
Рейтинг:PG-13
Пейринг:ГП/ДМ,РУ/ГГ, а еще ФУ,ММ,ЛЛ, новозеландский Опаловый глаз и сова по кличке "Сова".
Жанр:Drama, Romance
Отказ:HARRY POTTER, characters, names, and all related indicia are trademarks of J.K.Rowling & Warner Bros. © 2012.
Аннотация:Что мы знаем о волшебных портретах? Что они совсем как живые: двигаются и говорят. И вот вы возвращаетесь доучиваться на восьмой курс, и видите портреты тех, кто погиб в битве за Хогвартс. Вот радость-то! Или нет? История о любви, смерти и прощании.
Комментарии:Написано на H-D Holidays 2009 года. Песня Распределяющей шляпы в переводе blue fox.
Каталог:нет
Предупреждения:нет
Статус:Закончен
Выложен:2012-02-19 10:51:13 (последнее обновление: 2012.03.14 19:00:52)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1.

— Осенью, — заявила Гермиона одним прекрасным утром, — я в школу не вернусь.

Так Гарри узнал, что продолжит учебу.

Стояло начало июля, и солнечный свет щедро заливал чердак в Норе через окна и щели в крыше. Всюду царили мир и спокойствие – разумеется, если вы поклонник хорошей погоды. На вкус Гарри, все было немного слюняво.

— Чего? — спросил Рон.

— На восьмой курс, — сморгнув, уточнила Гермиона.

— Чего? — спросил Гарри.

— Как всегда! Стоит ли подписываться на «Пророк», если вы читаете только про квиддич? — ответила Гермиона.

— Для остальных новостей у нас есть ты, — сказал Рон. — Восьмой курс? Это что, шутка? Нас не могут заставить снова учиться!

— Рон, перестань! — воскликнула Гермиона, скрестив руки на груди. — Ты что, не собираешься сдавать ТРИТОН? Без этого в авроры не берут.

Рон уставился на нее:

— Ты о чем? Мы же одолели Волдеморта!
Гермиона бросила на него свой знаменитый «Сколько-можно-повторять-Рональд» взгляд.

— Волдеморта победили не мы, — упрямо заявила она.

Рон приподнял брови.

— Ну ладно, — уступила Гермиона. — В основном мы. Но нам помогли. Сотни три колдунов как минимум.

— Нет, — ответил Рон и подмигнул Гарри. — Только мы.

— И Невилл, — тут же напомнила Гермиона. — Без Невилла ничего бы не вышло. И Снейп. И…

— Малфой, — сказал Гарри.

Гермиона осеклась. Они с Роном посмотрели на Гарри.

— То есть… Я имею в виду, его палочка. И его мама.

Тишина.

— Ну, вся эта суета с палочками, — уточнил Гарри. — Не думаю, что кто-то в ней разобрался.

Помолчав и моргнув несколько раз, Гермиона спокойно продолжила:

— Именно поэтому вам не удастся выехать на старой славе и обаянии.

— Ты считаешь, я обаятельный? — поинтересовался Рон, состроив нелепую гримасу.

— Я считаю, ты придурок, — отчетливо произнесла Гермиона. — Вы что, решили, я до конца жизни буду вам новости рассказывать? Меня месяц не было. Неужели, пока я жила у родителей, вы не могли поговорить с Джинни?

Гарри с Роном обменялись взглядами. Рон пожал плечами.

— Или, — повернулась к нему Гермиона, — хотя бы с матерью или отцом?

— Им сейчас не до того, — резко бросил Рон.

На этот раз взглядами обменялись Гарри и Гермиона.

За шесть недель, которые прошли с Битвы за Хогвартс, Рон ни разу не упомянул Фреда. Когда сквозь доски пола слышались рыдания его матери, Рон жизнерадостно принимался обсуждать шансы «Холихедских Гарпий» на победу в отборочных соревнованиях Кубка мира. Гарри не мог решить, как поступить, поэтому подыгрывал.

Рон вел себя так, будто Фред мог в любую минуту, насвистывая, войти в дверь. «Ты бы поговорил с ним, Гарри», — не раз просила Джинни, — «С нами он разговаривать не желает».

Но Гарри понятия не имел, как помочь кому-то справиться с горем. С Роном все будет в порядке, уверял он Джинни. Он заговорит, когда настанет время.

— С чего они решили, что к началу учебного года в Хогвартсе можно будет заниматься? — поинтересовался Гарри, чтобы рассеять внезапное напряжение. — После битвы там сплошные руины. Не уверен, что можно отыскать библиотеку.

— Именно поэтому, — сказала Гермиона, — и встал вопрос, чтобы мне учиться в Лондоне. Макгонаголл призналась, что из-за войны библиотека уже не соответствует прежним высоким стандартам. Слишком много книг погибло.

Рон все это время смотрел в окно на поля, окружающие Нору. При этих словах он посмотрел на Гермиону и спросил:

— Почему ты нам сразу об этом не сказала?

Гермиона сложила руки на коленях.

— Я хотела сама принять решение, прежде чем о нем объявлять. И не хотела вас тревожить, тем более знала – через пару недель мы увидимся.

— Но почему в Лондоне? — спросил Гарри. — Неужели нельзя использовать межбиблиотечный абонемент или что-то в этом роде, и посылать те книги, которые тебе нужны, в Хогвартс?

Гермиона перевела взгляд с Рона на Гарри. Она выглядела виноватой, но было непонятно, почему: потому что оставалась в Лондоне, или потому что не предупредила их об этом заранее.
— Я подумала, что после прошлого года… Вы же знаете, что случилось с моими родителями. Они задали мне столько вопросов, а когда узнали про чары модификации памяти, они… очень плохо к этому отнеслись. Так что теперь… — она прикусила губу, — теперь им требуется время, чтобы снова научиться мне доверять.

— Гермиона, — произнес Гарри.

— Могла бы нам сразу сказать, — заметил Рон.

— У тебя своих проблем хватало, Рон, — ответила она. — В любом случае… — В ее голос вернулась привычная уверенность. — В любом случае, даже учась в Лондоне, я все равно буду числиться в Хогвартсе, просто на домашнем обучении. И смогу подольше побыть с родителями, пока школу приводят в порядок. А потом решу, возвращаться в Хогвартс, или остаться в городе и пройти курс экстерном, чтобы весной вместе со всеми сдать ТРИТОН.

— Ты же сама сказала, что мы не должны рассчитывать на нашу эту, как ее… и обаяние. А сама их используешь.

— Вот именно, — подхватил Гарри. — Тем более, мне нравится «наша эта».

— Что я хочу сказать, — продолжал Рон, — понятно, что с тобой Гермиона, никто не сравнится. Без тебя мы бы пропали. Но если кто-то и имеет право пропустить год, так это Гарри. Ты же знаешь, что его возьмут в авроры хоть сейчас, да еще под пушечные выстрелы и духовой оркестр, исполняющий «Да здравствует Великий Герой».

— Верно, — рассмеялась Гермиона. — А потом обнаружится, что Великий Герой не может сварить Веритасерум даже под угрозой Авады.

Гарри подался вперед и ткнул ее под ребра.

— Если по-честному, Рон, — сказал он, — Гермиона может сдать ТРИТОН прямо здесь, не сходя с места. Мы с тобой – другое дело.

— Но если в Хогвартсе все разрушено, как мы сможем учиться?

— Ну, — неуверенно начала Гермиона, — ремонтные бригады делают все, чтобы успеть к началу учебного года.

— Джинни говорит, новых учеников очень мало — сказал Гарри.

Гермиона кивнула.

— И с учителями проблемы. Макгонаголл никак не может найти преподавателя трансфигурации, а самой ей, с тех пор, как она стала директором, некогда.

— Красота! — заявил Рон. — Ты будешь в Лондоне, а мы – в чертовой Валгалле.

Гермиона озабоченно нахмурилась.

— Рон, ты только не обижайся…

— Не обижайся! — подхватил Рон. — Это же девять месяцев! Гермиона, ты могла сказать мне хоть слово, прежде чем решила бросить на девять месяцев?

Гарри стал осторожно отодвигаться. Благодаря многолетнему опыту он знал, когда становится лишним. Но Гермиона заметила и бросила на него взгляд, пригвоздивший на месте.

— Я хотела сказать! — объяснила она. — Просто считала, что тебе надо дать время.

Красные щеки Рона побелели так же быстро, как вспыхнули.

— Дать время на что?

Гермиона открыла рот, тут же его закрыла, и умоляюще посмотрела на Гарри.

— Ну, — попытался вмешаться тот, — она имела в виду, что с тех пор, как Фр…

— Никогда не поверю, — Рон прервал Гарри с такой яростью, что почти полностью заглушил имя Фреда. — Может, мне тоже позабыть сообщить тебе, когда я решу вернуться в Хогвартс?

— Рон…

— Ты тянула целых два месяца! — Рон вскочил на ноги, и Гарри встал следом, радуясь, что у него появился предлог уйти. — А если бы погостила у родителей еще пару недель, может, и вообще бы не сказала? Или собиралась дождаться осени? Когда мы получим хогвартские письма?

Не успел он выговорить эти слова, как на подоконник рухнул пуховой шар размером со Свинристеля. К его лапке было привязано письмо с печатью Хогвартса.

Рон ткнул пальцем в окно:

— Видишь!

— Это от Макгонаголл, — сказала Гермиона, отвязывая письмо и укоризненно глядя на Рона. — Ничего официального.

Она передала письмо Гарри.

— Это тебе.

Сова взъерошила перышки и перепорхнула Гарри на плечо. Легкая, почти невесомая, она щекотала его шею крылышками, пока он открывал письмо.

— Это насчет Малфоя, — сказал он, просмотрев письмо. — Макгонаголл хочет, чтобы я вернул его палочку.

— Я думал, ты давно ее вернул, — заметил Рон. Они оба посмотрели на Гарри.

— Ну, я собирался. То есть…

Он замолчал. Сразу после битвы он засунул палочку Малфоя в карман. Это не означало, что он собирался ее присвоить или еще что-то. Просто казалось странно расстаться с ней после того, как столько месяцев ею пользовался.

Он так и хранил ее все это время, никогда не упуская из виду. Порой даже думал не без удовольствия, что когда явится Малфой и станет выпрашивать палочку, он увидит, что Гарри сумел позаботиться о ней лучше, чем он сам.

Но большей частью он вообще ни о чем не думал. Он как-то забыл, что Малфою может быть нужна его палочка.

— Как-то было не до того, — в конце концов сказал он.

Гермиона бросила на него выразительный взгляд.

— Он же в ремонтной бригаде, верно? Не думаю, что от него много толку без палочки.

Рон фыркнул.

— Ну да, Драко так и заходится от желания восстанавливать Хогвартс.

— Я бы не удивилась, если это так и есть. Макгонаголл ему не обвести, а она вряд ли попросила бы вернуть палочку, если бы ни считала, что ее можно ему доверить.

Гарри нахмурилась.

— Кроме того, — продолжала Гермиона, — он должен понимать, как ему повезло. Ему удастся закончить школу, и при этом Министерство признает, что он отбыл свое наказание. На месте Малфоя я бы вела себе тише воды, ниже травы.

— Само собой, — пробурчал Гарри. — Пока не кончится год обязательных общественных работ.

Конечно, Гарри знал, что Малфой в Хогвартсе. Об этом писали во всех газетах. Но то, что Малфой будет в школе весь следующий год, их последний учебный год, как-то не приходило ему в голову.

Он попытался понять, какие чувства вызвала эта новость, и понял, что никаких. Он свернул письмо. Макгонаголл ждала его на неделе в любое время. Охранные чары еще не были полностью восстановлены, поэтому он мог аппарировать прямо в школу. Гарри решил, что отправится как можно скорее и покончит с этим.

Комок перьев у него на плече издал тихое уханье. Он извлек из кармана ириску и предложил сове. В ответ та снова ухнула и сбросила ириску ему на колени.

— Макгонаголл отвечает за поведение Малфоя, — сказала Гермиона. — Она имеет полное право просить, чтобы тому вернули палочку.

Она подалась вперед и предложила сове кусочек яблока. Та схватила его и одобрительно чирикнула, но осталась на плече у Гарри. Рон попытался соблазнить сову жвачкой, которую нашарил в собственном кармане, но та только ухнула и вцепилась в Гарри. Она больше напоминала сниджет, чем сову. И совсем не похожа на Хедвиг. Ему так ее не хватало!

— Похоже, решила тебя усыновить, — заметил Рон.

Гарри ласково потрепал сову по голову. Ощущение такое, будто треплешь комочек ваты.

— Ничего личного, — сказал он, — только ты немного маловата, и мне особо не нужна сова. Может, тебе стоит вернуться в Хогвартс?

Сова вонзила крохотные коготки ему в плечо. Было почти не больно.

— Чувствует, когда ей врут, — сказал Рон. Он глубоко вздохнул и добавил:

— Если ты не заведешь сову, как ты справишься со всей этой перепиской с Гермионой, пока та будет блистать в Лондоне?

Гермиона удивленно улыбнулась, а потом закинула руки ему на шею. Рон улыбнулся в ответ и подмигнул Гарри поверх ее головы.

— Ну, то есть, — неловко продолжил он, — лучше бы ты сказала мне, честно.

— Знаю, знаю. Прости меня, Рон, — пробормотала она ему в плечо.

— Ты же понимаешь, — сказал он, снова кивая Гарри, — что без тебя мы будем все время попадать в неприятности.

— Если ты имеешь в виду, что я пожалею, что оставила вас без присмотра, — ответила она, обнимая его за талию и прижимаясь к груди, — то придется мне смириться с последствиями своей ошибки.

— Вот именно, — подтвердил Рон. — Без меня тебя совсем совесть замучает. Так что нет никакой необходимости устраивать сцену, верно?

Гермиона просияла.

— Рон, ты… — начала она, и Гарри, прихватив письмо и сову, счел за лучшее исчезнуть.

В коридоре он задумался, не стоит ли пойти к Джинни и сказать ей, что собирается в Хогвартс. Может, она захочет отправиться вместе с ним.

Но Джинни в последнее время вела себя очень странно: избегала его, не желая ничего объяснять, так что он стал избегать ее в ответ. Ему вовсе не улыбалось провести следующие несколько часов в неловком молчании и непонятном напряжении. Солнечный свет наконец-то подействовал и на него, обещая чудесный день.

С другой стороны он собирался в Хогвартс, где был Малфой. Что уж тут чудесного!

К черту, подумал он. Будем надеяться на лучшее.

И просто ради удовольствия воспользоваться ею в последний раз, он аппарировал в Хогвартс при помощи палочки Драко.



Глава 2.

Гарри оказался на полпути между входом в замок и Дракучей Ивой. Во все стороны тянулись школьные угодья, а сам замок высился над ними, залитый ярким солнечным светом. Окружавшие его холмы плыли в летнем мареве, а сияющая голубизна озера слепила глаза.

На первый взгляд, ровно ничего не изменилось, и Гарри почувствовал, как в груди что-то болезненно сжалось.

Потом он увидел разрушенные башни и подведенные к стенам строительные леса, и через просторные газоны до него донесся шум стройки.

Вокруг носились строители, и никто не обращал на него внимания. Гарри двинулся к замку. Сова так и осталась у него на плече. По дороге он заметил авроров, забирающихся на Иву, как будто это было самое обычное дерево. Кто-то даже прислонил к стволу остатки замковой лестницы. Мрамор был рассечен на две равные половины.

Кучка работников старательно засаживала выгоревшую землю рядом с хижиной Хагрида зеленым ростками. Еще кучка настилала крышу. Над квиддиным полем висела пелена воздуха, искажавшая солнечные лучи: похоже, заговоры против нечестной игры только-только привели в действие.

Какие-то авроры накладывали заклятья на опушку Запретного Леса, и Гарри не сумел сдержать улыбку, понадеявшись, что «Запретный» наконец-то будет означать «недоступный для маленьких детей». У входа другие авроры занимались охранными чарами: пока что замок был почти беззащитен. Гарри задумался, удастся ли сделать чары такими же могучими, как раньше. Гермиона говорила, что Хогвартс умеет восстанавливать себя сам, но, похоже, сейчас ему не помешала бы любая помощь.

Гарри приблизился к замку. Сова ухнула и переступила с лапки на лапку. Гарри скормил ей пару крошек, которые обнаружил в кармане мантии. Сова снова взъерошила перышки, неуклюже подпрыгнула, мотнулась в воздухе, потом обрела уверенность и по кривой дуге полетела в совятню.

— Кажется, меня раздумали усыновлять, — сказал Гарри и вошел в замок.

Полтора месяца назад замок был полон алой яростью войны, а потом застыл в неподвижности. Он все еще стоял в развалинах, но въевшийся повсюду запах крови и гари выветрился. По словам Джинни, при Снейпе Хогвартс был мерзким, бездушным местом. При Макгонаголл он так и бурлил. То, что он видел снаружи, даже сравнить было нельзя с тем, что творилось внутри. Мадам Пинс конвоировала вереницу отбившихся от библиотеки книг. Преподаватели левитировали остатки мебели обратно в классы. Над его головой пронеслась стая школьных досок и скрылась в коридоре, ведущем в подземелья. Мчавшийся следом Пивз вытряхнул на голову Гарри сразу несколько меловых тряпок, и захихикал, когда тот зашелся в кашле. Авроры заставляли лестницы двигаться в правильным направлении. На стены вешали отчищенные картины. У входа в Большой зал появились пустые рамы. А в самом Зале потолок убеждали вспомнить, как выглядит небо над замком.

Гарри стоял и смотрел. Впервые он почувствовал, что Гермиона права и Хогвартс умеет восстанавливать себя сам. Хотя бы потому, что в час нужды может призвать на помощь всех, кто его любит.

Он был настолько поглощен этим зрелищем, что едва не врезался в профессора Флитвика. Во главе бригады домовиков, нагруженных гигантскими стопками книг, тот поднимался по главной лестнице в библиотеку.

— Обязательное чтение, профессор? — поинтересовался Гарри. Книги были едва ли не толще самого Флитвика.

Флитвик просиял:

— Только не для вас, Поттер! Это все исторические труды. Сами понимаете. Расширены и исправлены, чтобы включить подъем и падение Темного Лорда. — Он широко взмахнул руками и осекся, увидев, что Гарри так и не улыбнулся. — Так всегда бывает, — сказал он торопливо. — Такие важные события нужно сразу оценивать с правильной точки зрения. Само собой, книги направятся прямиком в Запретную Секцию. Нельзя, чтобы про Тома Риддла мог прочесть всякий, кому в голову взбредет. Сами понимаете, к чему это может привести.

Гарри удивляло, почему даже сейчас, когда Волдеморт был мертв без единого шанса на воскресение, его имя все еще внушало ужас людям, которые с ним сражались и видели, как он погиб. Все избегали называть Темного Лорда по имени, предпочитая любые иносказания.

— Верно, — сухо сказал он. — Любопытство – дело опасное.

— Вот именно, Поттер! Вот именно! — пропищал Флитвик и заторопился следом за вереницей домовиков.

Гарри заглянул в кабинет директора, весь заставленный какими-то ящиками. На стенах дремали портреты, самой Макгонаголл не было. Тогда он отправился в ее старый кабинет и обнаружил ее там. Она была окружена пустыми книжными полками, кипами канцелярских дел и облаками пыли, которые и не думали оседать. На письменном столе высилась толстая пачка нераспечатанных министерских посланий.

— А, Поттер, вот и вы! — сказала она, поправляя очки. — Спасибо, что сразу откликнулись. Сами можете вообразить, как мне сложно приспособить мистера Малфоя к делу, раз у него нет палочки.

Она приподняла брови. Гарри опустился на стул напротив стола и сказал:

— Я ждал, чтобы он сам за ней пришел.

— Поттер, Малфой отбывает наказание по решению Визенгамота, — резко заметила Макгонаголл. — У него нет времени наносить визиты.

Гарри кивнул и вытащил палочку из заднего кармана. Он подтолкнул ее к Макгонаголл по гладкой поверхности стола. Ему не хотелось с ней расставаться. Глупо — это же чужая палочка! Но он привык к ней. Она был с ним все эти месяцы в лесу. Она давала ему силу тогда, когда он в этом нуждался. Она защищала его. Интересно, а Малфою она служила так же верно?

Макгонаголл прикоснулась к палочке, и Гарри услышал собственный голос:

— Вы уверены, что нет никакого риска?

Брови Макгонаголл поднялись еще выше.

— Ну, то есть, вы ему доверяете? — неловко продолжил Гарри.

Макгонаголл осторожно спрятала палочку в складках мании и, прежде чем ответить, молчала так долго, что Гарри успел пожалеть, что вообще открыл рот.

Наконец она заговорила. Просто спросила:

— Собираетесь вернуться в Хогвартс, мистер Поттер?

— Честно говоря, толком не задумывался, профессор. Как-то не до того было, — ответил он.

Она кивнула, как будто ожидала чего-то в этом роде.

— Могу вас уверить, что у Драко Малфоя времени на раздумья было в избытке. Вы знаете, сколько слизеринцев вернется этой осенью в Хогвартс, Поттер?

— Ну…, — промычал Гарри.

— Нисколько, — сказала она. — Только Малфой.

— Ох!

— Именно, — заметила Макгонаголл. — Поттер, полагаю, что если вам хватило ума пережить войну, то хватит ума не влипать в неприятности во время учебы. Даже без слизеринцев через месяц здесь появится три сотни студентов, многие из которых провели последний год, подвергаясь пыткам со стороны преподавателей.

Она наклонила голову и взглянула на него сквозь очки.

— Мне хватит хлопот и без Драко Малфоя. Надеюсь, вы меня поняли.

— Да, профессор, — сказал Гарри. Тут он сморгнул и сообразил, что ничего не понял. Ровно ничего.

— Постойте, — продолжал он. — Вы что, имеете в виду, что я должен присматривать за Малфоем?

Он изо всех сил постарался скрыть ужас в голосе, но потерпел полную неудачу.

— Ничего подобного я в виду не имею, Поттер, — ответила Макгонаголл. Гарри полагалось бы почувствовать облегчение, но он все еще пребывал в ужасе. — Думаю, у мистера Малфоя нашлось бы, что сказать, вздумай вы учинить такую явную глупость.

— Конечно, — согласился Гарри.

Она вздохнула.

— И вы, и мистер Уизли, и мистер Малфой — вы все взрослые, — сказала она. — И я ожидаю, что вы будете вести себя как взрослые.

Гарри вышел от директора, пообещав ей стать образцом поведения. Каким-то образом в ходе разговора его возвращение в Хогвартс стало само собой разумеющимся. «Учитывая предстоящий ТРИТОН, так оно, вероятно, и есть», — тоскливо подумал Гарри.

Покидая замок, Гарри обнаружил, что на лесах, паривших рядом с одной из разрушенных башен, устроился Малфой. Тот скинул мантию и закатал рукава поношенной рабочей робы почти до плеч. Солнце светило Малфою в спину и даже с земли Гарри видел, что роба промокла насквозь. Волосы прилипли к шее, а руки блестели от пота.

На мгновение к Гарри вернулось воспоминание о горящей от жара коже, о руках Драко, сжимающих талию, и о животе, вжимающемся в спину.

Он раздраженно отвернулся. Малфой даже не поблагодарил его за спасение. Но это же Малфой! С тем же успехом можно требовать луну с неба.

Гарри как раз собрался аппарировать, когда ему на плечо с энергичным уханьем опустилась крохотная сова.

— Похоже, так просто от тебя не отделаться! — сказал Гарри, угощая ее лимонной долькой, которую стащил в директорском кабинете.

Сова снова ухнула, потом взъерошила перышки и щелкнула клювиком в направлении замка.

— Ну да, — подтвердил Гарри. — От Хогвартса тоже так просто не отделаться.



Глава 3.

Дни до возвращения в Хогвартс летели стрелой. К собственному удивлению Гарри обнаружил, что рад вернуться. Он не сознавал, каким бесконечным стало лето, пока снова не нашлось, чем заняться (а именно, подготовкой к школе). Он делил время между Роном с Гермионой и Тедди, который рос так быстро, что Гарри стал задумываться: может, магия метаморфов порождает супер-младенцев?

Он радовался, что проведет последний месяц с семьей Уизли, хотя гибель Фреда оставила зияющую рану. Джордж с головой погрузился в работу. Он проводил в лавке столько времени, что Гарри сумел повидаться с ним только однажды. Отец Рона мрачно молчал, его мать плакала, а Рон по-прежнему жизнерадостно отказывался признавать, что у него больше нет брата.

Гарри и Джинни оставались наедине всего на несколько минут в день. Он сознавал, что проводит с ней гораздо меньше времени, чем с Роном и Гермионой, но когда пытался начать разговор, она замыкалась и отказывалась объяснить, что не так. И так раз за разом.

Теперь, когда Гермиона собиралась в Лондон, она ссорилась с Роном даже чаще, чем обычно. Порой у Гарри возникало ощущение, что им проще, когда он рядом, потому что тогда всё становилось на свои места и казалось нормальным. Он как-то попытался выяснить у Гермионы, не уезжает ли та в Лондон еще и потому, что устала от ссор. Но так и не смог толком спросить. Гермиона покачала головой и взяла его под руку.

Несмотря на недомолвки и недоговоренности, в день отправления Хогвартс-экспресса они поехали в Лондон вместе. На перроне их встретила Флер. Она ласково придерживала Гермиону за плечи все время, пока со слезами на глазах прощалась с Гарри и Роном. Джинни вцепилась в руку Гарри. Мама Рона плакала, но она всегда плакала, когда они уезжали в школу. Когда она обняла Гарри на прощанье, в ее улыбке промелькнуло что-то прежнее. Впервые за очень долгое время он почувствовал себя как дома.

Гарри, Рон и Джинни устроились в первом же свободном купе. Путешествие было спокойным. С первого взгляда было видно, что в поезде достаточно мест, а те, кто возвращался в школу, не хотели расставаться. Никто не бродил по вагонам и не искал знакомых. И, само собой, подумал Гарри, ни одного слизеринца, так что вынюхивать некому. Ведьма с тележкой так и не появилась, и Гарри это огорчило, хотя он не мог вспомнить, когда ему в последний раз хотелось всевкусных орешков или кровяных леденцов.

Он сидел в купе, держась за руки с Джинни, и пытался сообразить, о чем они обычно разговаривали по дороге в Хогвартс. После нескольких неудачных попыток все молча уставились в окно.
Наконец Джинни поднялась и вздохнула:

— Это просто смешно! — сказала она. — Пойду, поищу сестренку Майкла. Она первый раз идет в школу, и родители чуть не оставили ее дома.

Гарри резко сжал ее руку. Майкл Корнер погиб в последней битве. А еще он был первым мальчиком Джинни.

— Ты бы тоже сходил, Гарри, — заметила она.

Гарри поднял глаза. У нее было усталое, изможденное лицо.

— Тебе не кажется, что получится неловко? — спросил он, и тут же понял, что этого говорить не стоило.

— Почему это?

— Я просто…

Джинни выдернула руку.

— Тебе виднее, — сказала она.

— Я пойду, — ответил Гарри и стал приподниматься.

— Да нет, все в порядке.

Ее взгляд сказал ему, что все как раз наоборот. И она ушла.

— Ну ладно, — пробормотал Гарри, и посмотрел на Рона, который вяло его разглядывал.

— Знаешь, друг, — сказал Рон, — похоже, годик будет тот еще.

Когда поезд подошел к Хогсмиду, в купе стояла мрачная тишина. Вокруг тестралов столпилось столько учеников, что одна упряжка рванула прочь, и возчик с трудом ее утихомирил. Наконец, кареты двинулись в путь. Джинни осталась с другими гриффиндорскими семикурсниками. Гарри это вполне устроило. Они с Роном нашли Невилла и Луну, которые рассказали, что кроме них четверых, на восьмой курс решили вернуться сестры Патил, брат и сестра Броклхерст, двое хаффлпаффцев (они не знали, кто именно, но с везением Гарри – почти наверняка Джастин и Эрни). И Малфой.

— Они же не засунут нас всех в одно место или вроде того? — поинтересовался Рон, искоса поглядев на Гарри. — В Слизерине вообще пусто, так?

— Это было бы славно, — рассеянно заметила Луна. — Всегда хотела увидеть накосвечники.

Все уставились на нее.

— У русалочьего народа они вместо копий, — пояснила та. — В Слизерине их видно, потому что у них окно под водой.

— Верно, — согласился Рон и улыбнулся, впервые за день. — Прости, Луна, но даже ради накаблучников я не готов жить вместе с Драко Малфоем.

Гарри попытался вообразить, каково это – жить вместе с хаффлпаффцами и Малфоем.

— Тут я с Роном согласен, — сказал он.

— Вот как, — ответила Луна. — Ну и ладно. Может, их на самом деле и нет.

Гарри улыбнулся — тоже впервые за очень долгое время.



Глава 4.

Первая неожиданность подстерегала их сразу при входе в замок. Фасад успели большей частью привести в порядок. Временами еще попадались обломки и строительный мусор, но лесов не было, а над оградой светились и переливались охранные чары. В свежем воздухе было что-то бодрящее, и, заходя внутрь, Гарри ощутил, как нарастает радостное возбуждение.

И тут они увидели портреты.

Портреты в высоких резных рамах темного дерева. Тис или вишня? Примерно с дюжину, прямо у самого входа. Гарри видел рамы, когда последний раз был в Хогвартсе. Они были развешаны по мраморным стенам, ведущим в главный зал.

Но тогда рамы были пусты.

Первое, что подумал Гарри, было: «Почему никто нас не предупредил?». И сразу же он понял, что не было способа подготовить их к такому.

Двенадцать рам. Двенадцать портретов. Двенадцать жизней, отданных в битве за Хогвартс.

Двенадцать учеников вернулись в школу.

Гарри стоял, оцепенев. Кто-то метнулся мимо него, и он внезапно осознал, что это Джинни.

— Майкл?

Она подбежала к одной из двух висевших в центре картин. Юноша с копной светло-каштановых волос с улыбкой смотрел на первокурсницу, скорее всего, свою сестру. Джинни пробилась к ней и встала рядом, среди гриффиндорцев, которые толпились у соседнего портрета.

Все новые ученики входили в замок и видели портреты. Гарри замер, не зная, куда смотреть. Рядом застыл Рон.

И тут поверх шума и радостных выкриков он услышал хорошо знакомый голос. Тот звал его по имени:

— Гарри! Эй, Гарри!

На мгновение его охватило радостное тепло, и тут же стало еще холоднее.

— Привет, Колин! — с натянутой улыбкой сказал он, поворачиваясь к портрету Колина Криви.

Тот выглядел в точности так же, как всегда: аккуратная школьная мантия поверх рубашки с жилетом, гриффиндорский галстук через левое плечо. Вот только с правого плеча не свисал ремень фотоаппарата.

— А фотоаппарат где? — спросил Гарри. И мысленно дал себе пинка, увидев, как погасла улыбка Колина.

— Я так просил, чтобы его нарисовали! — сказал тот. — Но художник заявил, что знал бы — нарисовал бы мне рот в последнюю очередь.

Пока он говорил, Гарри не сводил глаз с полотна. Кожа Колина светилась здоровым блеском, он двигался так, как будто у него были мускулы и сухожилья. Но на щеках и волосах видны были следы мазков, и когда он шевелился, вокруг что-то мерцало, как будто он все время пытался и не мог вырваться в третье измерение.

— Да ладно, неважно, — заявил Колин. — Я так рад, что вернулся в Хогвартс и смогу присмотреть за… Деннис! Эй, Деннис!

Он изо всех сил замахал руками, мерцание усилилось, и Гарри обернулся, ожидая, что сейчас на него налетит младший Криви.

Он увидел, как на лице Денниса промелькнуло узнавание. Тот на мгновение застыл, потом с каменным лицом двинулся в Большой зал.

Гарри торопливо произнес:

— Он, наверное, не расслышал.

— Точно! — слишком быстро согласился Колин. — Ну да. Но у нас же целый год впереди, верно, Гарри?

— Э-э-э… Верно, Колин, — ответил Гарри, и подумал, что если сам Колин стоит в раме только в двух измерениях, голос его передает всю полноту чувств. — Конечно.

В полукруге у входа в зал рама Колина была крайней слева. Когда Колин подозвал Гарри, тот выпустил из вида все остальные портреты. Но мысленно он продолжал перебирать погибших, и вспомнил только восьмерых: Лиза Турпин, по итогам выпускных окончившая школу третьей; рэйвенкловец с шестого курса, который приходился родней Чоу; хаффлпаффский загонщик Джейкоб Салонга; Соблесса, семикурсница с Рэйвенкло и приятельница Джинни; крохотный гриффиндорец Адам Аллен – третьекурсник, которому вообще было не место в Хогвартсе, но который сумел спрятаться и сражался так отважно, что, по слухам, понадобилась пара Пожирателей, чтобы его заавадить; шестикурсница с Хаффлпаффа Тиранэ Спаркс, которая только в предыдущем году перевелась из Кении.

Гарри обвел полукруг глазами. У каждого из портретов толпились студенты в цветах того или иного Дома. Только у двух портретов перемешались всё.

У крайнего портрета справа в полном одиночестве стоял Драко Малфой. И Гарри вспомнил еще одного погибшего.

Этот портрет висел в самом дальнем конце, так что свет, падавший из проема Большого зала, до него не доходил. Малфой стоял спиной к раме, небрежно — слишком небрежно — засунув руки в карманы. Рядом не было никого. Полотно тоже пустовало, как будто у того, кто на нем изображен, имелись дела поважнее.

Полотно пустовало, но Гарри и так знал, что написано на табличке, привинченной внизу рамы: «Винсент Крэбб, 1980 – 1998».

Малфой выглядел лучше, чем когда Гарри видел его вблизи в последний раз. Он пополнел, и настороженное, загнанное выражение, которое, казалось, застыло на его лице, немного ослабло. И учитывая, что когда Гарри видел его последний раз, тот был весь в пыли и поту, он, безусловно, стал гораздо аккуратнее.

Гарри задержал на Малфое взгляд на секунду дольше, чем следовало — тот почувствовал и понял, кто на него смотрит. Руки из карманов он не вынул, но слегка расправил плечи и спустя мгновение коротко кивнул. Гарри ответил тем же.

Гарри подумал, что, вероятно, это был их первый обмен вежливыми приветствиями за много лет.

Гарри уже собирался вернуться к Колину, когда осознал, что Рон так и стоит на пороге и вид у него такой, будто его ударили Оглушающим. Гарри перевел глаза и увидел, что тот смотрит на портрет, висящий в самом центре, рядом с Майклом Корнером. Толпа рядом с ним была такая густая, что Гарри сначала не сообразил, кто это, тем более, что тот, кто был на портрете, наклонился вперед, чтобы лучше разглядеть первокурсников.

Потом он услышал незабываемый смех и слова: «Вот что бывает, если гной бубонтебюра применить для Взрывного дурака!». И Фред Уизли выпрямился во весь рост.

Кто-то распорядился нарядить изображение в гриффиндорскую мантию, которая смотрелась так, словно сама понимала свою неуместность, но в остальном Фред выглядел в точности как в последний раз, когда Гарри видел его живым. Гарри не мог отвести взгляда. Джинни стояла рядом с портретом, по лицу ее текли слезы, но Гарри, как и Рон, был не в состоянии сдвинуться с места.

Гарри провел с волшебными портретами почти десять лет, но никогда раньше они не казались ему такими странными. Ему пришлось напомнить себе, что Фред никогда не выйдет из рамы, чтобы побродить по школе, потому что Фред — настоящий Фред — мертв. Гарри бросил ошеломленный взгляд на Рона, который впился ногтями в ладони. Он двинулся было к другу, чтобы объяснить… Учитывая, что Рон так и не признал, что его брат мертв, Гарри не очень-то понимал, как вежливее об этом напомнить.

Он все еще всматривался в портрет, когда Джинни его заметила и улыбнулась слабой, дрожащей улыбкой. Фред перевел взгляд и помахал обоим.

— Гарри, Рон! — закричал он, перекрывая гул голосов. Ученики толпились у его портрета словно паломники, добравшиеся до святыни. — Чего стали столбом, давайте сюда!

Гарри на негнущихся ногах подошел к Рону и подтолкнул того к портрету. Они, спотыкаясь, приблизились.

Фред улыбался все той же улыбкой. Веснушки, волосы, косая ухмылка, быстрые движения рук — мельчайшие подробности, которые Гарри неосознанно запомнил за многие годы и о которых никогда не думал, пока внезапно они не обрушились на него снова. Все в точности.

— Ничего себе! — вот все, что он сумел произнести. По сравнению с Роном, застывшим с широко открытыми глазами, и это было достижение.

— Что называется, влип в раму! — сказал Фред и подмигнул. Точно так, как раньше. — Говорил, что в жизни не вернусь в Хогвартс, но они сообразили, как меня обойти, — он снова рассмеялся. — Лучше сознавайтесь! Это все Амбридж придумала?

— А правда, что ты взорвал хлопушку прямо у нее над головой? — благоговейно поинтересовался какой-то малыш, в первого или второго курса.

— А правда, что ты превратил ее в надувную куклу из игрушечной лавки? — спросил другой.

— А папа говорит, что ты запустил шутиху в Корнелиуса Фаджа прямо на министерском банкете! — добавил третий.

На Гарри обрушился разноголосый шум, но Фреда это, похоже не смущало. Гул у входа в Большой все нарастал, и было очевидно, что в центре его — портрет Фреда. У остальных портретов толпились друзья и родственники, лились слезы и обменивались объятиями. Но уход близнецов Уизли из Хогвартса уже превратился в легенду, и для учеников помладше даже великая война с темными колдунами не могла затмить сияния фейерверка, устроенного в Большом зале. Вокруг портрета толпились целыми спальнями, и Фред уже вовсю рассказывал о том, как они с Джорджем трансфигурировали миссис Норрис в кролика, и донесли Филчу, что кто-то роется в капустных грядках.

Гарри потянул Джинни прочь из толпы. Она не могла отвести глаз от Фреда, и Гарри был почти уверен, что Рон так и не закрыл рот.

— Ты не знала? — спросил он. — Отец с матерью тебе ничего не говорили?

— Нет, — выдохнула Джинни. — Ох, Гарри, он такой… такой настоящий!

— Да, — сказал Гарри, не в состоянии выразить, что его так тревожит.

— Я слышала, как папа говорил, что Министерство собирается увековечить битву за Хогвартс, но он не знал подробностей. Почему он здесь? Он же к тому времени бросил школу.

— Может, потому что он ее не закончил, его решили вернуть обратно?

Насколько Гарри мог судить, Фреда раздражало не столько то, что он мертв, сколько то, что он снова в Хогвартсе, и даже это не слишком сильно — так он был погружен в воспоминания о славных школьных подвигах.

Кто-то потянул Гарри за руку. Рон наконец-то ожил, и первое, что он заявил, было:

— Это на самом деле он! Это Фред!

Позже Гарри часто думал, что именно тогда и надо было вмешаться. Он чуть было так и не поступил. Он уже открыл рот, чтобы сказать: «Нет, друг, это не Фред. Фред мертв».

Но Рон и Джинни не сводили с портрета сияющих глаз, и Фред, улыбаясь, рассказывал полусотне восторженных слушателей о том, как Джордж подсунул рэйвенкловской команде канареечные пастилки как раз перед матчем с Гриффиндором.

— Через четверть часа полкоманды обернулось птичками. Здорово получилось! Снитч так и не нашли.

Если честно, подумал Гарри, даже на портрете Фред был более живым, чем Волдеморт за все свои годы.

Он улыбнулся Рону, обнял Джинни и сказал:

— Да, это он.




Глава 5.

Вторая неожиданность, которая их поджидала, тоже была связана с близнецами Уизли.

Сортировка оказалась одной из самых тоскливых церемоний, на каких Гарри довелось присутствовать. На местах Слизерина не было никого, кроме Малфоя, который первый раз в жизни не восседал по-королевски во главе стола, а, сжавшись в комок, пристроился в уголке, напомнив Гарри, как цеплялся за родителей после Битвы. За другими столами тоже были пустые места — места учеников, которые не смогли или не захотели вернуться. Сортировка началась с длинной поминальной службы. Многие ученики не скрывали слез, а Джинни, пока читали список погибших, сжимала руку Гарри под столом с такой силой, что у него потом проступили синяки.

Сортировочная шляпа, мятая, со свежими заплатами и вся какая-то изношенная, спела только один куплет. Нельзя сказать, чтобы он улучшил общее настроение:

Каждый год пою о братстве
И что Хогвартс наш един:
Гриффиндорцы, хаффлпафцы
Рейвенкло и Слизерин.

Разве я косноязычна?
Что ж к словам моим вы глухи?
Рознь привычна? Что ж, отлично!
Продолжайте в том же духе!

— Что-то она совсем того, — пробормотал Рон.

Джинни сухо заметила:

— Если бы тебя выкопали из кучи мусора, ты бы тоже свихнулся.

Первую по списку ученицу Шляпа отправила в Слизерин. После ошеломленного молчания послышались вежливые аплодисменты. Девочка с потрясенным лицом медленно подошла к столу и устроилась как можно дальше от Малфоя. Гарри подавил усмешку.

Второй ученик в списке тоже отправился в Слизерин. И третий, и четвертый. Когда пятого распределили в Хаффлпафф, все вздохнули с облегчением, но шестой, седьмой и восьмой снова оказались в Слизерине. В зале стал подниматься ропот.

— Шляпа пытается восстановить равновесие, увеличивая долю слизеринцев в Хогвартсе, — прошептала Джинни. — Семь слизеринцев на одного ученика из других Домов.

— Не похоже, чтобы она особенно принимала в расчет их наклонности, — заметил Рон.

— Может, все дело как раз в этом, — заметил Невилл.

Сортировка закончилась, предположение Джинни получило блестящее подтверждение, а свежеиспеченные слизеринцы были слишком потрясены, чтобы приветствовать своих собратьев аплодисментами. Гарри попытался вообразить, как будет выглядеть Хогвартс, в котором в ближайшие семь лет в каждом классе будет не меньше восьмидесяти слизеринцев. Пока что, учитывая, что в Слизерине одни первокурсники, они не смогут организовать команду для квиддича, так что соперничество между Домами все равно не будет честным. Все не будет честным. Но при таком составе Слизерин уже нельзя будет рассматривать как пристанище дурных от природы детей. Во всяком случае, ближайшие семь лет.

Может, Невилл и прав.

К моменту, когда Шляпа завершила Сортировку, напряжение в зале возросло до такой степени, что Макгонаголл пришлось подняться, чтобы всех успокоить. Она сказала несколько слов об умении держать себя в руках, пожелала всем успехов, и, казалось, только силой взгляда утихомирила все возможные возражения. Гарри тут же вспомнился Дамблдор, и он пообещал себе, что обязательно навестит его портрет. С портретом было проще, чем с живым директором. Большую часть времени тот либо спал, либо разговаривал о носках. Может, стоило бы ограничивать изображение определенным возрастом? Или хотя бы не сразу его вывешивать. Как можно горевать по человеку, когда ты видишь его перед собой, и он двигается и говорит как ни в чем не бывало?

Гарри никогда особенно не задумывался о магической живописи, но теперь в голову приходили мысли одна другой тревожнее. Как соотносятся сам человек и его изображение на портрете? А что, если портрет написали, пока тот был еще жив? У них будет общая душа? А есть ли у портретов душа? Если бы Сириуса нарисовали до того, как тот упал сквозь Арку, догадался бы его портрет, что с ним произошло? И вообще, кто решает, с кого писать портрет, а с кого нет? Что, если…

— Внимание! Внимание! Всем шутникам, проказниками и прикольщикам!

Макгонаголл поперхнулась посреди фразы, и все резко вздернули головы. Голос, насколько мог судить Гарри, раздавался ниоткуда, но полностью заполнял зал. Похоже, что-то вроде улучшенного Вопиллера, подумал он.

Вопиллера с голосом, подозрительно похожим на голос близнецов Уизли.

— Всего час в школе, и уже умираете от скуки? Заранее устали от учебы? Не понимаете, как протянете целый год, ни разу не сходив на квиддич? Обращайтесь к специалистам!

Голос затих, и на столах один за другим появились десятки толстых пачек пергамента.

— Это же каталог! — сказала Джинни, листая страницы.

Гарри заглянул ей через плечо.

— «Классный сглаз»: сезонный каталог шуток, проказ, розыгрышей, фокусов, придумок, насмешек, дуракаваляния и прочих приколов типа «не-пытайтесь-повторить-это-дома». И в качестве бонуса: как весело провести время на истории магии!

Джинни прижала ладони ко рту и захихикала. На лице Макгонаголл появилось хорошо знакомое Гарри по прошлому опыту выражение, которое свидетельствовало, что за всем этим стоит Джордж, даже убедительнее, чем надпись крохотными буквами: «Доставлено почтой за счет Заведения. Лондон, Косой Переулок».

— Так вот чем он занимался все лето, — сказал Гарри, листая страницу за страницей с описанием новых приколов и улучшенных версий старых.

— Дольше, — поправила его Джинни. — Они над этим работали целую вечность. Поэтому он и торчал все время в лавке, после того как… Он хотел успеть к началу учебного года.

— Как он пронес внутрь Вопиллер, не сказав никому из нас ни слова? — спросил Рон.

Они переглянулись, и медленно перевели взгляд на дальний конец стола, где сидела Эстер, младшая сестра Ли Джордана. Та подмигнула в ответ.

— Потрясающе! — воскликнул Рон. — Пойду, расскажу Фреду.

Он схватил каталог и встал с места.

Джинни вскочила на ноги:

— Я с тобой.

Они оказались на середине прохода прежде, чем Гарри перекинул ногу через скамью.

— Ты думаешь, он знает? Думаешь, Джордж его известил? — говорил Рон на ходу. Гарри смотрел им вслед. Как ему хотелось тоже радоваться, что Фред в Хогвартсе! Как ему хотелось, чтобы в Хогвартсе оказалась Гермиона! Она бы с ним согласилась, он был в этом уверен. И объяснила бы, почему он прав.

Он пробежал каталог. Макгонаголл удалось более или менее восстановить порядок, но в воздухе стоял шелест страниц. Гарри глянул на слизеринский стол. Ультрафокусы Уизли никогда не встречали там столь теплого приема. В начале пира Малфой сидел в одиночестве, но в результате Сортировки оказался окруженным толпой сосунков, которые не сводили с него глаз, пока он показывал, как следует обращаться с нежелательными торговыми предложениями. Он вырывал листы из каталога и обращал их в бумажные журавлики.

Гарри обнаружил, что улыбается во весь рот. Второй раз за день.


Глава 6.

Третью неожиданность можно было назвать таковой только с натяжкой. Когда Гарри на следующее утро спустился к завтраку, оказалось, что пустое полотно, на котором не было Винсента Крэбба, кто-то ночью изрезал в клочья. Мадам Помфри уже трудилась, сшивая холст заново.

Рядом, сжав губы в тонкую линию, стоял Драко Малфой, и Гарри внезапно понял, что в прошлый раз тот вовсе не ждал, пока появится портрет.

Он его охранял.
________________

Первые несколько недель Гарри не мог пройти по замку, не вспоминая погибших. Казалось, они все еще лежат вокруг. В коридорах он время от времени сталкивался с Малфоем, который впервые в жизни казался совершенно одиноким и беззащитным. Даже тогда, когда Гарри отобрал у него палочку, он не выглядел таким потерянным как сейчас, без Крэбба и Гойла. Как будто всю свою жизнь носил их как щиты.

Большую часть времени Малфой проводил у портрета Крэбба, как часовой, которому никогда не дождаться смены.

Через неделю стали поступать первые заказы, сделанные по «Классному сглазу», и Хогвартс снова превратился в поле битвы. На этот раз вместо заклятий летали приколы.

Хогвартс затопили Удивительные Ультрафокусы Уизли, и Гарри стал подумывать, что если совы устраивают забастовки, совам с Косого переулка самое время взбунтоваться, так их замучили заказами из хохмазина. Его собственная сова, известная всем под кличкой Сова, была такой крохотной, что Гарри опасался нагружать ее чем-либо тяжелее листа пергамента. Судя по всему, она жила в постоянном страхе, потому что все совы вокруг таскали тяжеленные посылки. Гарри ограничивался тем, что ерошил ей перышки.

Макгонаголл предупредила Гарри, что у нее полно забот со школой, и поэтому ей будет не до него. В ту пору она, вероятно, воображала себе замок, переполненный травмированными войной детьми. Вместо этого она получила школу, где дети спросонья обнаруживали, что матрас превратился в гигантскую зефирину, классы время от времени наполнялись водой и оборачивались аквариумами, тарелки с едой парили по всему Большому залу, обрушиваясь то на одну, то на другую голову, а учителя то и дело приобретали собачьи свойства и в разгар урока переходили на лай. И где портреты обучали самых предприимчивых, как улучшить приколы «Классного сглаза». Улучшение обычно проявлялось в виде искр, громких звуков и роста перьев.

Когда они только собирались в Хогвартс, Гарри опасался, что с ним, Роном и Невиллом станут обращаться не так, как со всеми — они же герои войны! Но благодаря присутствию Фреда они смогли почувствовать себя почти обычными. Невилл, который весь прошлый фактически возглавлял подполье, завоевал такое уважение старших курсов, на какое Гарри рассчитывать не мог, даже во времена «Армии Дамблдора». Но с Фредом не мог тягаться и Невилл: у его портрета во всякое время дня, и даже ночи толпились ученики, пока Филч не стал гонять их поганой метлой.

Тогда Фред принялся рыскать по всему замку, пока не нашел давно заброшенный кабинет маггловедения, который кто-то украсил копией «Моны Лизы». Там он стал назначать встречи и собирать поклонников так часто, как только мог. Насколько Гарри мог судить, поклонниками были в основном мальчишки, разговоры велись самые вольные, и состояли из рассказов Фреда о том, как они с Джорджем изводили Амбридж, когда Гарри учился на пятом курсе.

Гарри решил, что если кто-то вздумает подражать Фреду и устраивать неприятности Макгонаголл, он вмешается, несмотря на уважение к портрету. Но хотя весь первый месяц по школе нельзя было пройти, не попавшись какому-нибудь шутнику, Макгонаголл ни разу не пострадала. Она была гораздо строже Дамблдора, и никто не осмеливался бросать ей вызов.

Слизеринские первокурсники быстро разделились на группки. Гарри забавляло, что большинству из них Малфой нравился. Часто, когда тот стоял у пустого холста, вокруг него, словно потерявшиеся утята, толпились малыши, и Малфой изо всех сил делал вид, что их не замечает.

Гарри особо не задумывался над тем, что в результате Сортировки большинство слизеринцев оказались полукровками или магглорожденными. Но как-то он оказался поблизости, когда Малфой живо и с обилием подробностей объяснял, почему они недостойны зваться слизеринцами.

— Короче говоря, — величаво закончил тот, — перед войной вам бы ни за какие деньги не удалось к нам пробраться, а теперь вы года за два-три погубите наш Дом и предки вас проклянут.

— Какой ты смешной! — заявила одна из девочек.

Малфой нахмурился. Все рассмеялись. Гарри не удержался от усмешки как раз тогда, когда Малфой поднял глаза.

— Уже принялся за вербовку своих прихвостней, а, Малфой? — поинтересовался он, раз уж его все равно поймали с поличным.

Малфой тут же опомнился и прошипел:

— Они не мои, Поттер. А если хочешь снять с них клеймо слизеринцев, милости прошу!

В прежние времена Малфой мог заставить Гарри потерять голову просто самим фактом своего существования. Теперь что бы тот не сказал, это не имело значения. Тем более, все его речи были на один лад. Малфой был очень предсказуем, и Гарри это почему-то стало нравиться.

— Похоже, твоим приятелям-слизеринцам не так уж дорого ваше подземелье, — сказал он. — Ни один из них так и не вернулся.

— Слизерин — это больше, чем подземелье, — спокойно возразил Малфой. — Они держались вместе. И сделали то, что должны были сделать.

— Ну, тогда, — ответил Гарри, — похоже, ты не такой уж верный слизеринец.

Это был их первый разговор с начала года, и Гарри с удовольствием отметил, что на щеках Малфоя проступили красные пятна.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — сказал тот.

— Может, и не имею. Но на твоем месте, Малфой, я бы перестал защищать тех, кого нет, и позаботился о живых.

Малфой наморщил нос.

— И я имею в виду не пустой холст, — добавил Гарри.

— Он не пустой, — торопливо возразил Малфой. Он нахмурился, и лицо его захлопнулось, как веер.

Гарри закатил глаза и наклонился к самому крошечному слизеринцу.

— Пусть он вам расскажет, как увидел Волдеморта и завизжал как девчонка! — прошептал он достаточно громко, чтобы Малфой мог расслышать, и отправился на завтрак.

Как выяснилось, Гарри гораздо легче было приспособиться к переменам в Хогвартсе, чем привыкнуть каждое утро проходить мимо Малфоя, не пытаясь того уязвить. Малфой всегда язвил в ответ, даже в те дни, когда явно старался не сорваться. Сначала Гарри думал, что за внешним спокойствием скрывается чистая ярость, но, зная, на каком коротком поводке держит Малфоя Министерство, он решил, что скорее речь идет о мании преследования. Малфой опасался, что один неверный шаг — и он окажется в Азкабане вместе с отцом.

Гарри не мог не оценить, как здорово тот научился себя контролировать.

Но все время сторожить портрет Крэбба Малфой не мог. Ему надо было есть и спать, и он ходил на одни и те же уроки с Гарри, перенося это с такой же неловкостью, с какой Гарри, Рон и все остальные — то, что им снова приходится учиться в школе. Малфой не пропускал ни одного занятия, что означало, что он не мог все время охранять портрет. Поэтому не реже раза в неделю холст резали в клочья или закидывали сырыми яйцами, а на раме появлялись царапины.

Гарри попросил Колина присматривать за картиной, чтобы понять, кто это делает, но оказалось, что портретам тоже надо спать. И, как с грустью напомнил ему Колин, его нарисовали без камеры, поэтому он даже снимок сделать не мог, не говоря уже о том, чтобы реализовать свою давнюю мечту: придумать инфракрасное устройство, которое бы срабатывало и снимало любого, кто окажется достаточно близко.

— Что будет, если на портрет добавят фотоаппарат? — просто из вежливости поинтересовался Гарри.

— Понятия не имею, — ответил Колин. — Он должен быть один в один как мой старый, иначе вряд ли будет работать. Но я во всем этом не слишком разбираюсь. Я просто проснулся портретом, и пока толком не знаю, что могу, а что нет.

Он рассмеялся. И по утрам, и по вечерам, общаясь с Гарри, Колин всегда бывал в прекрасном настроении. Но Гарри видел, как он как минимум дважды пытался заговорить с Деннисом и не получил никакого ответа.

Все-таки странная вышла история с Колином Криви, думал Гарри. Когда-то Криви ходил за ним по пятам, и не сказать, чтобы Гарри это нравилось. Просто в мире были вещи и похуже, чем фотоаппарат, который тебе постоянно суют в лицо. Теперь Гарри специально выделял время, чтобы хотя бы раз в день поболтать с Колином. Тот ничуть не изменился. Художник каким-то образом сумел наделить его бурлящей энергией юного терьера, в точности, как при жизни. Он выглядел, говорил и действовал как в те времена, когда состоял из плоти и крови. Гарри думал, что ему нравится смотреть на Колина. Всем остальным нравилось.

Но разговаривать с ним было ужасно, потому что каждый раз Гарри вспоминал тот последний раз и холодный застывший труп в Большом зале. Он умер с открытым ртом, и только смерть сумела заставить его замолчать. Он не видел, как она приближается. Если бы он выжил, то, скорее всего, устроился бы фотографом в «Пророк», и до конца жизни находил поводы снимать Гарри не реже раза в неделю. И Гарри имел бы полное право считать его несносным и приставучим.

Ему хотелось спросить Колина, не злит ли того, что он умер и на всю оставшуюся вечность прикован к холсту, и что ему даже не позволили взять в свою после-жизнь фотоаппарат. Но Гарри не был уверен, что хочет знать ответы, потому что сознавал, что и сам может кончить портретом, а эта мысль нагоняла на него тоску.

Вместо этого он спросил Денниса, почему тот не разговаривает с братом.

— Он по тебе скучает, — заметил Гарри за обедом, стараясь держаться как можно непринужденнее. Деннис превратился в темноволосого мрачного подростка c несуразно длинными ногами. У него был нос Колина, и неуклюжие манеры Колина, но на этом сходство кончалось. — Мог бы и поздороваться.

Деннис отхлебнул тыквенного сока и посмотрел на Гарри поверх стакана. Потом сглотнул, опустил стакан и сказал:

— Это — не мой брат. Мой брат мертв.

— Я знаю, — неловко согласился Гарри. — Очень хорошо знаю. Но все-таки он…

Деннис так резко вскочил на ноги, что колени ударились об столешницу.

— Мой брат мертв. Этот дурацкий портрет — не он. Он не ходит, он не ест, он не покажет мне, как сделать модель самолета. Хочешь — нарисуй хоть сотню его портретов, это его не вернет. Ты что, не понимаешь? Почему все вокруг заходятся от восторга при виде этой долбаной штуки?

Гарри молча смотрел на Денниса.

— Оставь меня в покое, Гарри, — сказал тот. Голос его дрожал. — Пусть портрет болтает с тобой дни напролет. Думаю, так в его представлении и выглядел рай.

Вечером Гарри ограничился тем, что кивнул и помахал Колину рукой. Прямо как в прежние времена, виновато подумал он. Но остановился перед пустой рамой Крэбба, там, где стоял Малфой.

— И где он тогда, если портрет существует? — спросил Гарри. Он старался, чтобы это прозвучало непринужденно, но Малфой все равно напрягся и бросил на него настороженный взгляд.

— Тебе какое дело? — отрезал он. — Хочешь найти и поупражняться в заклятьях?

— Ты тоже не знаешь, где он, верно? — уточнил Гарри.

Малфой пожал плечами.

— Где-то в замке. Где ему еще быть? Других его портретов нет.

Гарри подумал о том, сколько в замке картин. Сколько мест, где можно спрятаться, если ты — портрет, который не хочет, чтобы тебя нашли, и которого ищет только один человек на свете.

— Он хотел тебя убить, — заметил Гарри. — Перед тем, как вызвал Адское пламя.

— Отвали, Поттер, — сказал Малфой без особого жара. Он протянул руку и провел пальцем по портрету, стирая пыль с рамы. — Я много раз хотел убить тебя.

Гарри посмотрел на него. Изменения были не столько в том, что они с Малфоем делали, сколько в том, чего не делали: перестали бросаться оскорблениями и чуть что хвататься за палочки. Он до сих пор чувствовал какую-то неловкость, когда смотрел, как Малфой колдует своей собственной палочкой. Тот так и не поблагодарил его за ее возвращение, но ведь и он не поблагодарил Малфоя за то, что тот позволил ему пользоваться ею все эти месяцы.

Он помнил, как Малфой солгал, чтобы они могли бежать. Он помнил, как тот кричал: «Не убивайте его!», когда Крэбб и Гойл были готовы без малейших колебаний применить «Аваду». Он помнил, как Волдеморт бросил Люциусу Малфою: «Твой сынок, похоже, подружился с Гарри Поттером».

— Хочешь, я постою вместо тебя? — спросил он. — Ты же не можешь торчать тут всю ночь.

Малфой поднял глаза, и они долго смотрели друг на друга. В былые времена одного взгляда было достаточно, чтобы Гарри полоснуло жаром. Теперь ощущение было такое, словно он кипит на медленном огне. Он отвел глаза и тряхнул головой.

— Тебе виднее.

Он считал, на каком шаге Малфой его окликнет, и не стал скрывать усмешку, когда повернул обратно.


Глава 7.

Лето почти незаметно перешло в осень: как-то утром потянуло сыростью, потом посвежело, и когда Гарри шел за Совой, чтобы выпустить ту полетать, под ногами у него хрустели листья. Хотя Сова не столько летала, сколько моталась в воздухе. Если бы в школу вернули квиддич, Гарри попробовал бы ее на снитч. А так он был слишком занят, чтобы тосковать по игре. Он по-прежнему при первой возможности садился на метлу, но седьмой курс в Хогвартсе означал учебу, учебу и еще раз учебу, и поскольку они с Роном пропустили целый год, им многое приходилось нагонять. Без помощи Принца-Полукровки его оценки по зельеварению вернулись на прежний нижайший уровень, и Слагхорн завел манеру приговаривать, хлопая его по плечу: «Ничего, мальчик мой, ничего! Еще нагонишь. Это как полеты — раз выучился, уже не разучишься».

Младшие курсы продолжали осаждать портрет Моны Лизы. Филч как-то наткнулся на них и разогнал. Тогда они принялись переносить картину с Фредом из класса в класс, так что каждую неделю встреча проходила на новом месте. Гарри всегда знал, когда это происходило, потому что наутро на школу обрушивались новые приколы, а в старых появлялись разные интересные улучшения.

Рон первое время ходил вместе со всеми, но однажды притащил в гостиную свою собственную картину. На вытянутом в ширину полотне была изображена поросшая травой горная долина, в дальнем конце которой дремал новозеландский Опаловый глаз.

— Ты что, подтянул ее из личной картинной галереи Хагрида? — спросил Гарри, рассматривая дракона. Тот свернулся в клубок и выглядел крепко спящим. Гарри подумал, что довольно странно так изображать дракона, но, может, спящие драконы — как раз то, что требуется в Хогвартсе.

— Один хаффлпаффец отдал за десять сиклей, — тяжело переводя дыхание, пояснил торжествующий Рон.

— Почему-то мне кажется, что тебя надули, — заметил Гарри.

— Это для Фреда!

Рон успел забраться на самый большой в гостиной диван и теперь вешал картину прямо над ним.

— Чтобы он мог приходить поболтать, когда захочет, вместо того, чтобы нам тащиться вниз.

— Вот как, — сказал Гарри. — Неплохая мысль.

— Я же сказал! — Рон улыбался во весь рот.

— Только ты уверен, что он захочет? — поинтересовался Гарри. — Ну, то есть если бы я застрял на портрете, уж куда бы мне точно не хотелось, так это в гостиную в гриффиндорской башне.

Рон посмотрел на него через плечо.

— Шутишь? Да он тут полжизни провел! И, понятное дело, ему хочется поболтать с нами.

У Гарри были сомнения и на этот счет, но они оказались излишними. Как только Фред показался в раме, дракон, которого все считали обычной картинкой, взмахнул хвостом, распахнул сверкающие глаза, засиявшие так, как ни одному художнику не изобразить, и выдохнул поперек долины целый клуб ярко-алого пламени. Все произошло так быстро, что никто не успел осознать, что дракон проснулся.

Фред заорал и выпрыгнул с полотна.

— Чертов дракон мне чуть верхний слой краски не спалил! — заявил он позже, яростно глядя на Рона.

— Я думал, это маггловская картина, — сказал Рон, потирая макушку. — Чертов дракон ни разу не пошевелился!

— Вот как? — раздраженно заметил Фред. — Ладно, в следующий раз сделай мне одолжение, и, прежде чем натравливать дракона на безвременно усопшего братца, испытай его на прекрасной девице или сундуке с сокровищами.

— Пройдоха с Хаффлпаффа обжулил меня на десять сиклей, — нахмурился Рон. — К чему мне этот бестолковый дракон?

— Может, научишь его Взрывному дураку? — предложил Гарри.

— Нет уж, — серьезно ответил Рон. — Вот если бы выманить его с картины, тогда… Слушайте, есть идея!

И он бросился вверх по лестнице.

— Куда это он отправился? — спросил Фред.

— Ох, нет! — ответил Гарри.



Глава 8.

Это был звездный час сэра Кэдогана.

— Не страшитесь! — прорычал он. Точнее, попытался; поскольку на полотне его рост уменьшился в пропорции с драконом, вместо рыка получился писк.

— Думаешь, сработает? — поинтересовался Гарри у Рона.

— Он же рыцарь, — пояснил тот. — Должно сработать!

Но Гарри заметил, что Рон грызет ногти.

Сражение получилось эпических масштабов. Сэр Кэдоган надвигался на дракона под прикрытием щита, то и дело взмахивая мечом. Его доспехи сияли, словно он упросил кого-то по торжественному случаю заново пройтись по ним кистью. Дракон, который, спугнув Фреда, тут же снова погрузился в сон, приоткрыл глаз, не впечатлился и дважды лениво выдохнул облачка огня в сторону сэра Кэдогана.

— Сгинь, мерзкое чудовище! — заявил сэр Кэдоган и подобрался ближе. Драгон зевнул. Сэр Кэдоган сделал еще два шага и постучал его плоской стороной меча по носу.

Дракон чихнул, распрямился и побрел прочь с холста. Сэр Кэдоган издал торжествующий клич и поднял крохотные ручки.

И Фред обзавелся собственной картиной в гриффиндорской башне.

С точки зрения Гарри, самым веселым во всей этой истории оказался вопиллер, который Рон получил от Гермионы после того, как послал ей сову с рассказом о сражении. Послание было не меньше двух страниц длиной:

«Рональд Уизли, ты что, даже не понимаешь, что лишил бедное животное естественной среды обитания? Ты не имел права прогонять его, чтобы он жил с другими портретами! Где он будет спать? Как он найдет раму, которая подойдет по размеру? В Новой Зеландии очень специфический рельеф! Тебе повезет, если выяснится, что художник нарисовал не одну картину, а серию. А иначе получится, что ты навечно изгнал редкий уникальный вид из дома! Как ты мог!»

И так далее.

Этим же вечером Гарри отправил ей сову: «Теперь понимаешь?»

На следующее утро от Гермиона пришла записка: «У камина в восемь вечера».

Гарри пробрался в гостиную Хаффлпаффа и ровно в восемь был у камина. Как только посреди золы появилось лицо, Гарри на радостях обхватил его руками и поцеловал Гермиону в лоб. Она отмахнулась.

— У меня дела, поэтому я ненадолго. Что там с Роном?

Гарри рассказал. Он толком не знал, как говорить о Фреде. Не то, чтобы тот изменился, но из-за того, что в Хогвартсе появился его портрет, Рон отказывался признавать, что брат мертв. Гермиона молча слушала. Потом нахмурилась:

— Я понимаю, что эта история с драконом… ну, невероятная чушь, — сказала она. — Но это настолько в духе Рона... Как он тебе, Гарри? В смысле, вообще.

Гарри задумался.

— Он как-то притих. Но, может, это потому, что тебя нет и ему не с кем ругаться.

И потому, что война их всех изменила. Но об этом они с Роном никогда не говорили.

Гермиона поджала губы.

— Хотя нам с тобой это и дико, но, Гарри, может, Рону и не надо признавать, что Фред умер. Ну, то есть подумай сам — он в любое время может навещать его в Хогвартсе, так какая разница, жив тот или нет?

— Есть разница, — ответил Гарри. — Потому что Фред, он… он не жив, Гермиона. Он не жив, точно так же, как портрет Дамблдора, или Снейпа, или сэра Кэдогана.

— Ты в этом действительно уверен? Портреты, они же ходят, спят, говорят, перемещаются с места на место. В замке они могут отправиться куда угодно, а в прочие места — туда, где имеются такие же портреты. Чем они отличаются от живого человека с ограниченными возможностями?

— Но Гермиона, это же полная ерунда! — возразил Гарри. — Вот ты понимаешь, как они думают? Почему спать им надо, а есть — нет? И когда портретов одного и того же человека множество, почему перемещается только один? Почему нет двойников? И почему я не могу повесить на стену раму где-нибудь в Шропшире, назвать ее «Портрет Фреда Уизли», и ждать, когда Фред заявится ко мне в гости?

— Ну, во-первых, портреты подпадают под Пятое исключение из закона Гэмпа, поэтому никаких двойников и нет и быть не может. Во-вторых, рамы сами по себе волшебными свойствами не обладают: волшебными являются полотна. А чтобы получить волшебное полотно, надо нарисовать весь портрет целиком. Портреты не едят, потому что для них нет еды. Если найдется магический натюрморт, они могут и поесть. А поведение у них как у автоматов. Гарри, почему тебя это так тревожит?

— Потому что они ведут себя как автоматы. Потому что это неестественно.

— Гарри, — начала Гермиона своим «где-мне-взять-терпения» тоном. — Мы же волшебники.

Гарри вздохнул.

— Вообще-то смерть должны быть навсегда. Не может такого быть, чтобы… Ну, чтобы сбить дощечки, натянуть холст и раз — человек снова живой.

— Почему? — спросила Гермиона. — Ты же у нас снова живой, верно?

Гарри открыл рот и снова его закрыл.

— Гарри, — мягко сказала Гермиона, — я не говорю, что насчет Рона ты неправ. Но я считаю, что тебе стоит задуматься, почему это так тебя беспокоит.

— Не только меня. Похоже, Фред понимает, как быть портретом, не больше, чем Рон — как справиться с тем, что тот мертв.

— Картины сохраняются веками, — заметила Гермиона. — Думаю, быть портретом — тоже искусство, которому надо учиться. Можешь себе представить Фреда в Хогвартсе лет через сто?

— Не-а, — сказал Гарри. — Он до того снесет замок с лица земли взрывчатыми бубонтюберами.

— Вот что я тебе скажу. Я пороюсь в книгах, и извещу тебя, если выяснится, что портреты — на самом деле злые духи без всякого сходства с теми, кто на них изображен.

— Спасибо, ты очень мне поможешь.

— Ох, Гарри, не знаю, что бы вы без меня делали!

— Что бы я делал, хочешь сказать. Пока тебя нет, я до того дошел, что с Малфоем разговариваю!

— С Малфоем? — Гермиона приподняла брови.

Гарри решился и рассказал ей про портрет Крэбба, который затаился где-то в замке, и как Малфой сторожит холст, чтобы никто его не повредил.

— Может, ему стоило бы помочь? — спросила Гермиона.

— Я и так помогаю, — ответил Гарри. — Недавно сменил его, когда он стоял там неизвестно сколько.

Она рассмеялась.

— Да не холст охранять, а Крэбба найти.

— Ты серьезно? Он же может быть где угодно. В замке не меньше тысячи портретов.

— Но остальные портреты гуляют по замку, верно? Они могли бы помочь. Те, кто висят столетиями, наверняка знают такие потайные места, о которых мы не имеем понятия.

— Ты хочешь, чтобы я попросил портреты найти Крэбба? — неуверенно переспросил Гарри.

— Мне-то все равно, — сухо сказала Гермиона. — А вот тебе, похоже, нет.

— Он нас собирался сжечь, — заметил Гарри.

— А Малфой нас спас. Его мать спасла тебя. А палочка выручила всех.

Гарри почувствовал, что хмурится. Разговор пошел куда-то не туда.

— Вряд ли Малфой мне разрешит. Скажет, чтобы проваливал, и все. Потому что с чего мне помогать Крэббу?

Гермиона пожала плечами.

— Сортировочная Шляпа пела как раз об этом. Что если мы не объединимся, то погибнем.

— Ну, найду я его, а дальше что?

— Это Малфою решать.

— А тебе не приходило в голову, что если кто-то не хочет, чтобы его нашли, его лучше оставить в покое?

Гермиона провела пальцем по его руке.

— Все хотят, чтобы их нашли. Те, кто прячутся, думают, их никто не ищет.

— Я уже говорил, как по тебе соскучился? — спросил он. — Может, закончишь свои самостоятельные занятия на пару недель раньше?

Она ласково покачала головой.

— Встретимся на Рождество в Норе. Пусть за тобой Рон с Джинни присматривают, — она помолчала, потом усмехнулась. — И Малфой.

Они все еще смеялись, когда Гермиона глянула ему через плечо, вздрогнула, и вытащила руку из его ладони.

— Привет, Джинни!

Гарри удивленно обернулся. Он никому не говорил, куда собирается. Рон с головой зарылся в задание по трансфигурации, и ему было не до того, а сам Гарри как-то не подумал, что надо предупредить Джинни. Отношения с ней с лета так и не наладились, хотя Гарри так не мог понять, в чем причина. Он думал обсудить это с Гермионой, если получится, но, было очевидно, что не получилось.

— Привет, Гермиона! — сказала Джинни, и хотя это прозвучало вполне доброжелательно, Гарри понял, что та вовсе не рада, застав Гарри с Гермионой вдвоем. — Если вы уже закончили, мне надо кое о чем попросить Гарри.

— О! — воскликнула Гермиона. — Конечно, закончили, я как раз собиралась к родителям. Они передают тебе привет, Гарри, и когда в следующий раз будешь в Лондоне, чтобы обязательно пришел к нам обедать.

— Как мило! — ответила Джинни. — Им тоже привет.

И она улыбнулась Гермионе странной улыбкой, смысл которой от Гарри ускользнул.

Высказав все, что он думает о портретах, Гарри и так уже был на пределе. Он опасался, что если заговорит с Джинни в том же настроении, кончится это плохо. Но и щадить ее чувства не собирался, раз уж она ворвалась в его разговор с Гермионой. Так что когда Гермиона исчезла, он набрал побольше воздуха, улыбнулся и спросил:

— Так как ты меня нашла?

— Я поспрашивала, но никто не знал, где ты, — сказала Джинни. — Тогда я заглянула в Карту мародеров.

Гарри сморгнул.

— Ты что, за мной следила?

— Что? — Она изумленно открыла рот. — Нет, конечно.

— Конечно, да, — Гарри почувствовал, как щеки наливаются жаром. — И ты помешала мне поговорить с Гермионой.

— Ну, знаешь ли! — сказала Джинни, складывая руки на груди. — Ты сам слышал, что она собиралась уходить. И в любом случае, мне не нравится, что ты любезничаешь с девушкой моего брата за его спиной.

Гарри уставился на нее.

— Джинни, мы же с ней друзья.

— Нет, Гарри, — бросила Джинни, — Другом тебе должна быть твоя девушка. Если бы ты, вместо того, чтобы изнывать по Гермионе, хоть пару раз поговорил со мной, может, тебе и не пришлось бы отправлять к ней сову за советом.

— Я не изнываю! Я знаю ее с одиннадцати лет, что, между прочим, гораздо дольше, чем я знаю тебя.

— Хотя бы поэтому тебе следовало бы проводить со мной больше времени, чем с ней. Как я могу что-то о тебе узнать, если ты все от меня скрываешь?

— Неизвестно, кто от кого скрывает. Ты все лето от меня пряталась, — возразил Гарри, испытывая яростную радость от того, что дело дошло до ссоры, хотя ему самому было противно слушать те злые слова, которые вылетали у него изо рта.

— Ты все время был с ними. Может, мне нужно было побыть наедине с собой после того, что случилось в прошлом году.

— Наедине с собой? Чего же ты тогда на стенку лезешь, стоит мне на полчаса отлучиться?

— Ничего подобного! — начала Джинни, остановилась, и попыталась снова. — Я просто хотела попросить тебя пойти со мной на именины Соблессы, — устало закончила она.

Гарри сморгнул.

— На именины покойницы? И ради этого ты меня столько разыскивала?

— У нее именины. И вечеринка вот-вот начнется. Можно подумать, ты раньше не бывал на смертининах, Гарри. Чего ты упираешься?

— Да я ее вовсе не знал. Чего ради я пойду к ней на вечеринку?

— Ну, сразу и не скажешь. Может, чтобы сделать приятное девушке, которая погибла, сражаясь на твоей стороне против Волдеморта…

— Это была не моя сторона, Джинни, а общая. В этом все и дело. У нее не может быть именин. Она мертва!

— Это не значит, что нельзя воздать ей по заслугам.

— По заслугам лучше воздавать, не утопая в горе!

— Утопая в горе? Это же вечеринка!

— В честь девушки, которой я ни единого слова не сказал!

— Знаешь что? — сказала Джини с пылающими глазами, — Я все время забываю. Я все надеюсь, что тебе не все равно. Но тебе все равно. Волдеморт мертв, твои родители отомщены, ты, — тут она нарисовала в воздухе кавычки, — «спас магический мир», так какое отношение к тебе имеет чужая гибель?

— Спасибо, Джинни, — холодно заметил Гарри. — Приятно слышать, особенно от тебя. Ты сама-то много сражалась в эту войну?

У нее был такой вид, словно он ее ударил, и на мгновение ему стало так муторно, будто это и в самом деле произошло. Повисло тяжелое молчание, потом она резко, как будто толчком приведенная в движение, опустила руки.

— Хватит, Гарри, — сказала она. — С меня хватит.

И вышла из гостиной.


Глава 9.

— По какому случаю пьем? — поинтересовался Рон.

— По случаю того, что Джинни меня бросила, — пояснил Гарри и глотнул еще огневиски.

Он с Роном и Невиллом устроились на диване прямо под предназначенным для Фреда пейзажем со «специфическим новозеландским рельефом». Фред с Колином растянулись на траве. Оба уменьшились в пропорции к картине, так что были примерно десяти сантиметров ростом. Фред жевал стебелек, который больше напоминал случайный мазок кисти. Гарри было интересно, на вкус он тоже как краска?

Когда Гарри вернулся в гостиную, Рон глянул на него, отложил перо и сказал:

— Друг, тебе надо выпить.

В прошлом году Шеймус организовал для семикурсников контрабандную доставку спиртного. В результате его усилий в стоявшем в гостиной буфете образовался изрядный запас сливочного пива, огневиски, меда и прочих крепких напитков. До этого у Гарри не было случая их попробовать и теперь он наверстывал упущенное. Невилл приканчивал второй стакан огневиски. Гарри не хотелось думать, как тот освоил умение так пить.

Рон уставился на Гарри.

—Джинни что? Почему?

Гарри пожал плечами и сделал еще глоток.

— Понятия не имею. Сначала выясняли, почему ей вечно требуется знать, где я, потом насчет какой-то дурацкой вечеринки, и вдруг оказалось, что она видеть меня не желает.

— Вечеринка в честь Соблессы? — спросил Колин.

— Точно, — сказал Гарри. — Именины покойницы.

— Вот как! — заметил Колин. — Всегда думал, что она самая симпатичная девушка в Хогвартсе.

— Так позови ее на свидание, — предложил Фред, крутя пальцами стебелек.

— А ты можешь? — заинтересовался Невилл. — В смысле, портреты, они могут… ну там, за руки держаться и прочее?

Фред подался вперед и взъерошил волосы Колина. Тот ойкнул. Из-за того, что он был такой крохотный, и без того высокий голос перешел в визг.

— Непременно позови, — посоветовал Фред. — Жизнь, она короткая. — Он усмехнулся. — Хотя к нам с тобой это больше не относится, верно?

— Думаешь, она согласится?

— Наверняка. Как ей еще развлекаться в ближайшие тысяч пять лет?

— Отстаньте от Соблессы, — вмешался Рон. — Что у тебя с Джинни, Гарри? Чем ты только думал?

Гарри выразительно посмотрел на него.

— Разобьешь сестренке сердце, я тебе задницу надеру!

— Слушай, это же она меня бросила! — возмутился Гарри. — Что-то я не помню, чтобы ты рвался надрать задницу Дину Томасу!

— Потому что он Джинни совсем не подходил, — объяснил Рон. — Ты — другое дело. Вы созданы друг для друга!

Гарри фыркнул.

— Тогда почему у них с Дином была тишь да гладь, а мы все время ругаемся?

— Я и не знал, что вы снова встречаетесь, — заметил Невилл.

— Ты что, совсем того? — сказал Рон.

— Отлично! Просто замечательно, — ответил Гарри. — Спасибо, Невилл, ты мне очень помог.

— Ты же вроде как с ней разошелся в конце шестого курса, — уточнил Невилл.

— Ну да. Но потом мы помирились, — Гарри осекся.

На самом деле он не был уверен, что они помирились. Вроде бы да, но он не мог припомнить, чтобы об этом говорились прямо.

— Ну, то есть на прошлое Рождество она меня поцеловала, — неуверенно пояснил он.

— А… Ну да, она мне рассказывала, — Невилл покраснел. — В прошлом году рассказывала.

Гарри посмотрел на Рона и они оба медленно перевели глаза на Невилла.

— Невилл, — спросил Гарри, — с чего бы Джинни стала тебе такое рассказывать?

— Что Гарри имеет в виду, — жизнерадостно пояснил Фред, — это не подбивал ли ты клинья под не-его-девушку, пока он с ней не-встречался.

— Ничего подобного! — возмутился Гарри, и внезапно понял, что все именно так и есть.

— Нет! — воскликнул Невилл. — Просто в прошлом году… Вам не понять, что здесь творилось. Не спорьте, — резко возразил он, когда Гарри с Роном открыли было рты. — Просто не понять. Когда становилось совсем… мы с ней разговаривали. Вот и все. Он не знала, есть ли у тебя с ней будущее, и не знала, стоит ей тебя ждать или нет.

— Ох! — Гарри почувствовал, как в горле появился комок.

— Ах ты мерзавец! — злобно уставился на него Рон. — Сбил сестренку с толку!

— Да не сбивал я!

Гарри допил стакан и пошел по второму кругу.

— Сбивал! Придется тебе задницу надрать!

— Брось, Рон! — вмешался Фред. — Он только что добился, чтобы его бросили. Что не так просто, если ты даже не встречаешься с девушкой.

— Ну, всем известно, что у Гарри к девушкам особый подход, — признал Рон. — Но раз ты понял, в чем промахнулся, можно все исправить.

— Это верно, — согласился Гарри.

Рон сделал основательный глоток сливочного пива.

— Она, должно быть, сейчас на вечеринке. Ступай, найди ее и помирись.

— Чего пристал к парню? — сказал Фред. — Может, раз он не не-расходился, так и мириться нечего.

— Ясно, есть чего, — заявил Рон.

— Рон, — сказал Гарри.

— Он же вроде как член семьи. И Джинни врезалась в него по уши, когда ей было лет шесть.

— Рон, — повторил Гарри. Его опалило жаром. Это все огневиски виновато. Он нарочно сделал еще глоток.

— Люди меняются, — сказал Фред. — Научись их отпускать, Уизли.

— Ты что имеешь в виду? — сощурившись, поинтересовался Рон. Хотя лицо Фреда было совсем крохотным, Гарри понял, что тот нахмурился.

— Только то, что, может, Гарри требуется поразмыслить, прежде чем ты пристроишь его в женихи.

Гарри вроде как кивнул в знак согласия, но не был уверен, что у него получилось. Похоже, он начал пьянеть.

— И то, что, может, тебе стоит спросить себя, с чего ты сейчас проводишь со мной гораздо больше времени, чем когда я был жив?

Гарри снова кивнул, на этот раз сильнее. Голова пошла кругом. Это было здорово!

— О чем это ты? — спросил Рон. Он допил пиво и брякнул бутылку об пол. — По мне, так это чушь несусветная.

— Пойду, посмотрю, как там вечеринка, — писклявым голоском произнес Колин и поднялся на ноги.

— Я тоже пойду, — подхватил Невилл. — Пожелаю Соблессе счастливого дня рожденья.

— Давайте! — радостно подхватил Гарри. Невилл — отличный парень, подумал он. Когда не отбивает чужих девушек. К черту! Когда отбивает, тоже.

— У тебя стало больше времени, — продолжал Рон, как будто никто не произнес ни слова. Колин устремился прочь с холста. — Тебе же особо нечем заняться.

— Зато тебе есть чем, — сказал Фред.

Гарри заметил, что стебелек куда-то исчез, а изображение на холсте проступило резче. Крохотная фигурка Фреда стала четко видна в мельчайших подробностях. «Готов!» — подумал он. — «Напился в стельку».

— Это почему? Гермионы здесь нет, так? — заявил Рон. — У меня полно времени.

— Это верно, — подтвердил Гарри.

— Или ты стараешься убедить себя, что я не… — начал Фред.

— Заткнись! — заорал Рон. Гостиная затихла и все уставились на него. Даже Гарри, и тот не сводил глаз.

Рон поднялся и двинулся вверх по лестнице в спальню.

— Похоже, ты немного перегнул, — сказал Гарри.

— Нет, — ответил Фред. — Ему надо было это выслушать.

— Ты просто крохотный, — заметил Гарри. — Крошка-малютка!

Фред встал.

— Ладно, сделаю вид, что этого вечера не было. Сам потом спасибо скажешь. Мерлин, если бы я мог напиться!

— Собираешься к себе? — поинтересовался Гарри.

— Само собой, — издевательски заметил Фред. — Куда мне еще податься?

— Снова станешь большим. Хочешь, пойду, гляну?

Он мог бы постоять на страже, словно Фред был одним из пропавших портретов Драко.

— Это второе, чего я никогда не рассчитывал услышать от парня моей сестры.

— Бывшего парня, — уточнил Гарри. — Она меня бросила.

— Спокойной ночи, Гарри, — сказал Фред.

— Спок-йной ночи, крошка-Фред, — сказал Гарри.

Оставшись в одиночестве, Гарри прикинул, чем заняться. Правильнее всего было бы пойти и выяснить, что с Роном. Но это была трезвая мысль, а Гарри совсем, вот совсем не хотелось трезветь. На самом деле он чувствовал, что, учитывая обстоятельства, ему следовало бы добавить.

Но Рону он был нужнее, так что, вздохнув, Гарри отправился в спальню.

Рон лежал на кровати, погрузившись в домашнее задание.

— Привет, друг, — рассеянно сказал он, когда Гарри вошел.

— Привет, — ответил Гарри, присаживаясь на собственную кровать. — Ты как, в порядке?

В противоположность Фреду, Рон виделся как-то нечетко. Огневиски творит чудеса.

— Ну да. А почему ты спрашиваешь? — сказал Рон, как будто ему в голову не приходило, что может быть иначе. Это прозвучало так естественно, что Гарри понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить… Ну да, у Рона же брат умер.

Гарри внезапно увидел мертвое лицо Фреда с навеки застывшей на лице улыбкой. В голове резко прояснилось.

— Ты уверен, что ни о чем не хочешь поговорить? — уточнил он у Рона.

— Нет, — ответил тот и сделал пометку на пергаменте. Гарри не мог припомнить, когда Рон был так поглощен заданием по травоведению.

— Рон, — начала Гарри, — послушай, мы с тобой старые друзья, и я понимаю, что с Гермионой тебе не просто, но то, как ты ведешь себя…

— Ты же вроде собирался вниз, мириться с Джинни?

— Нет. Рон, нам надо поговорить о Фре…

— Ты бы лучше поторопился, — заметил Рон тем же рассеянным тоном. — А то вечеринка закончится.

Он перелистнул страницу учебника. На Гарри он так и не взглянул.

Гарри встал.

— Жалко, что Гермионы нету. Она-то знает, что сделать, чтобы ты перестал вести себя как полный придурок.

— Приятного вечера, — ответил Рон.

Гарри еще с минуту смотрел на него, потом сдался и спустился вниз.

Он собрал оставшиеся четыре бутылки с пивом и огневиски и пошел пить.


Глава 10.

Гарри таращился на стену. Симпатичная стена, думал он. Из камней. Стены из камней, они симпатичные. Почему он раньше не замечал, какие в Хогвартсе симпатичные стены?

Он стал вглядываться пристальнее, и обнаружил, что его качнуло вперед. Как кружку, когда из нее случайно выплеснется огневиски.

— Ух ты! — сказал он. Он прислушался, как гулко прозвучал в пустом коридоре его голос, и повторил громче:

— Ух ты! Здорово, что есть стена.

Он ткнулся в эту самую стену, наслаждаясь тем, как камень холодит щеку. Потом откинулся назад и сполз на пол. У него оставались две бутылки огневиски и бутылка сливочного пива. Остальные он выпил и оставил… где-то в замке, на пути… куда-то. Может, в ванну старост. Ну да! Поплавать! Поплавать – это то, что надо. Он напрягся, изо всех заставляя себя подняться, и остался на полу. Тогда он захихикал.

— Поттер?

Гарри поднял глаза. По коридору приближался Драко. Гарри прищурился и принялся яростно размышлять: что бы такое тот мог замыслить, как в старые добрые времена? Но в голову ничего не приходило. Может, он выслеживает Поттера? Из последних сил выслеживает Потттера? Гарри снова захихикал.

— Что это с тобой? — спросил Драко, остановившись напротив. Потом заметил бутылки. — Вот в чем дело. Напился!

Он наморщил нос.

— Вот и нет, — сказал Гарри. — Сначала я напился. Потом протрезвел и выставил себе полным придурком. Так что теперь я снова напиваюсь.

— Хочешь сказать, великий Поттер ни с того, ни с сего устроил попойку? Безобразие.

— Вот и нет, — сказал Гарри. — У меня была причина.

— И что за причина? — поинтересовался Малфой, с самодовольным видом складывая под мантией руки.

— Ну, — сказал Гарри, — для начала моя девушка меня бросила. Или что-то в этом роде. Потом один мой друг мертв, у второго из-за этого съехала крыша, и я не могу помочь ни тому, ни другому.

— Ну, — ответил Драко, — я ничего не слышал о своей девушке с тех пор, как она увела весь мой Дом из замка, и никто из них не вернулся. Одного моего друга убили в Хогвартсе, и теперь он затаился так, что я не могу его отыскать. Он обречен провести посмертие как какой-то дикий тролль. У другого тоже едет крыша, и я не могу его помочь, потому что едет она в Азкабане.

Гарри молча передал ему бутылку огневиски.

Драко взял ее и опустился на пол рядом с ним. Он хмуро оскалился на Гарри, но, подумалось тому, больше чтобы поддержать традицию. Как будто это был его способ сказать: «Ну, вздрогнули!»

Драко отхлебнул виски. Гарри тоже.

— Мы что, вроде как соревнуемся? — после паузы уточнил Гарри.

— Нет, — сказал Драко.

Он отпил еще глоток и добавил:

— Может, и да.

— Тогда считаем, что счет равный.

Они снова выпили. Пол перестал качаться, что могло означать как то, что Гарри протрезвел, так и то, что он сильнее сосредоточился. Нельзя нести чушь, не то Драко его высмеет. Драко только начал пить, так что работа предстояла большая.

— Как ты здесь оказался? — спросил Гарри.

Драко повернул голову и посмотрел на него, как на идиота.

— Здесь кабинет чар.

— А, — сказал Гарри. Недалеко от подземелья. — Тогда как ты оказался внизу?

Драко хмыкнул.

— Ты же должен стоять караулом у холста? — терпеливо пояснил Гарри.

— Там и так полно народу. Пока вокруг люди, ничего не случится. У них вечеринка в честь одной из покойниц.

Он не сказал: «Полно идиотов», но не было сомнений, что это он и имел в виду. Гарри чуть не улыбнулся в ответ. Вместо этого он отхлебнул еще виски.

— Как палочка? — спросил он после паузы.

— Прекрасно. А почему ты спрашиваешь?

Гарри пожал плечами:

— Ну, знаешь, все эти разговоры насчет того, что палочка признает только хозяина…

Драко напрягся. Было странно чувствовать рядом его тело и при этом не смотреть на него. Их разделяло несколько кусков кладки, но у Гарри было ощущение, что они сидят плечом к плечу.

— Честно, Поттер, — наконец сказал Драко хриплым голосом, словно каждое слово давалось ему с великим трудом. Гарри даже подумал, не начал ли тот пьянеть. — Моя палочка вроде решила, что мы с тобой так похожи, что нет разницы, у кого она. Может, поэтому она верно тебе и служила.

Гарри задумался.

— А тебя от этого с души воротит, верно?

Драко, прищурившись, посмотрел на него. Гарри так и не понял, что означало это выражение, поэтому сдался и сполз по стене еще ниже.

— Меня так нет, — добавил он, не слишком соображая, о чем речь: о палочке, самом Драко или о чем-то еще. — Меня с души не воротит.

Рядом с ним Драко откинулся к стене и сделал еще один большой глоток.

— Ты же Гарри Поттер. Тебе положено проявлять благородство и прощать врагов.

— Да я не поэтому, — начал Гарри и осекся.

Драко повернул голову и посмотрел на него.

— Что не поэтому, Поттер? — сказал он нарочито небрежным тоном. — Не поэтому с начала года из кожи вон лезешь, чтобы со мной помириться?

— Ничего я не лезу, — возразил Гарри, чувствуя, что щеки наливаются жаром. — Просто мне…

И снова осекся. Потому что опять протрезвел.

Все ушло, подумал он. За военный год та ненависть, даже отвращение, которые всегда вызывал у него Драко, испарились, сгинули, как многое другое. Когда он думал о том, чего может лишить его война, ему в голову не приходило, что это будет вражда с Драко Малфоем. Но сейчас он ничего не чувствовал. Все ушло. Ничего не осталось.

Гарри внезапно вспомнил Джинни, и осознал, что сравнивает пустоту, оставшуюся на месте былой любви и ненависти. И осознал, что это одна и та же пустота.

— Просто что, Поттер? — нетерпеливо спросил Драко. Гарри был впечатлен, что до сих пор способен вызывать раздражение, особенно потому, что лицо Драко выражало совсем другое.

— Послушай, — сказал он после паузы. — У меня есть эта… карта.

Кажется, он был способен еще и вызвать на лице Драко гримасу, без слов показывающую, что тот считает его полным придурком.

— Карта Хогвартса, — уточнил он. — Я помогу тебе найти Крэбба.

Недоумевающий взгляд Драко стал совсем пустым.

— С чего это?

— Ты же не собираешься проводить у его портрета каждую ночь до конца года?

— Ты не ответил.

Гарри вздохнул.

— Просто у меня чисто случайно имеется карта Хогвартса, которая может тебе чисто случайно пригодится, если ты хочешь найти друга.

Драко потряс головой.

— Он пытался тебя убить. Приведи хоть одну причину, по которой я тебя к нему подпущу.

Гарри посмотрел на него.

— Ладно. Вот тебе причина. Ты знаешь, что я не причиню ему вреда, и знаешь, что я это знаю. Если надо, могу привести еще, но все сводится к тому, что… я бы не победил Волдеморта, если бы не ты.

Драко по-прежнему не верил.

— Ты вытащил меня из Адского пламени, — хрипло сказал он. — Это значит, что мы…

— Нет, — прервал его Гарри. — Это ничего не значит. Я не мог позволить тебе умереть.

Прервал и понял, что это чистая правда. Ему в голову не приходило оставить Драко в Выручай-комнате. У него не было выбора — спасать или не спасать.

— Слушай, — сказал он. — Тебе по буквам продиктовать, или будем считать, что я маюсь от безделья, а тебе нужна помощь?

Драко поколебался, чуть было не кивнул и остановился.

— Понятия не имею, как его убедить, что нет смысла прятаться. Холст чинят не реже раза в неделю. Может, появись он, станет только хуже.

— Что-нибудь придумаем, — заявил Гарри, хотя понятия не имел, что именно. Драко бросил на него скептический взгляд. Гарри закатил глаза:

— Скажи уже да, и раз в жизни не веди себя как задница.

— Ладно, — отрывисто сказал Драко.

Гарри почувствовал, что расплывается в улыбке. Он наклонил бутылку и допил огневиски.

Драко последовал его примеру и прикончил свою выпивку. После чего они открыли последнюю бутылку пива и распили ее на двоих.



Глава 11.

То, что лучшим событием недели для Гарри стала пьянка с Драко Малфоем, многое говорило о том, каково ему нынче в Хогвартсе. Другими событиями были дикая головная боль наутро, Джинни, которая вежливо, но твердо отказывалась с ним разговаривать, и Рон, несколько дней почти не открывавший рта. К концу недели Гарри стал предвкушать, как поболтает с портретом Колина, и пересел к шерстикурсникам просто для того, чтобы было с кем перекинуться словом.

Он был так занят, стараясь помириться с Роном и Джинни, что совсем выпустил Малфоя из виду. Но потом кто-то (или что-то) чуть не уничтожил портрет Крэбба. Когда утром Гарри спустился к завтраку, от холста остались лохмотья, а рама была рассечена пополам. Малфой дрожащими руками накладывал восстанавливающие заклятья.

Гарри вернулся за картой Мародеров.

Когда он снова спустился вниз, Малфой уже ушел завтракать. Он более или менее привел раму в порядок, но холстом была вынуждена заняться мадам Помфри, потому что лечение волшебных портретов — очень непростой процесс.

— Ты уверен, что поблизости никого не было? — спросил Гарри Колина. — Кто мог бы повредить портрет Крэбба?

Колин закусил нижнюю губу и потряс головой.

— Нет. Когда это случается, портреты спят.

— То есть как, спят? — уточнил Гарри. — Ты что, спишь стоя, как Толстая Дама?

— У портретов постарше на картинах бывают стулья или кресла, — пояснил Колин. — На том, что висит в кабинете травоведения, имеется пустой стул, и я обычно сплю там, если место еще не занято.

— Бред какой-то! — сказал Гарри.

Колин пожал плечами.

— Жаль, что у нас нет кроватей или чего-то вроде. Но портреты как-то обходились без них веками, может, и мы приспособимся.

Голос у него был не слишком уверенный.

Гарри вошел в Большой зал, глубоко вздохнул, подошел к слизеринскому столу и велел первокурсникам, сидящим вокруг Малфоя, сдвинуться. Те уставились на него, а затем, толкаясь, стали пересаживаться. Вдоль стола прокатилась черно-зеленая волна.

Малфой не сводил с Гарри глаз. Тот развернул карту, постучал по ней и сказал: «Торжественно клянусь, что замышляю шалость». На карте стали проступать значки, и Гарри увидел, как медленно открывается рот Малфоя. Когда на схеме Большого зала появилась последняя надпись крохотными буквочками: «Г. Поттер и Д. Малфой», тот поднял глаз и посмотрел на Гарри, причем лицо его выражало примерно дюжину разных чувств.

— Это многое объясняет, — холодно заметил он.

— Ты еще поплачь, — посоветовал ему Гарри.

Губы Малфоя дернулись, но привычного злобного взгляда не последовало. Он вернулся к карте и принялся ее рассматривать.

— Похоже, невероятно сложная магия. Но все-таки поправить ее можно.

— Она не может быть слишком сложной — эту карту придумали школьники.

Малфой поднял глаза:

— Кто придумал?

Гарри рассказал. Тот слушал с каменным лицом, пока Гарри не упомянул Петтигрю.

— Они были друзьями.

Малфой кивнул, не сводя с него глаз, и снова вернулся к карте.

— Она, видимо, привязана к чарам Основателей. А сверху наложены поисковые заклятия на всех ведьм и колдунов, которые в школе.

Он постучал по центру карты, там, где значились имена «Поттер» и «Малфой», и пробормотал заклинание. Место очистилось и на нем проступили буквы:

«Гарри Поттер: 18 лет, будущий аврор, герой и вообще славный парень».

«Драко Малфой: 18 лет, пария, не такой полный придурок, как раньше».

Гарри изо всех сил старался не рассмеяться. Малфой нахмурился, скулы у него порозовели.

— Для вечеринки — самое то, Малфой!

Малфой стал еще мрачнее.

— Сам видел, — начал он, торопливо стирая слова, — что карту можно изменить. Я могу поработать, чтобы она начала показывать портреты.

— Мысль недурна, — признал Гарри. — Тебе помочь?

Малфой весь напрягся, как в тот день, когда они пили вместе.

— Я разбираюсь в чарах, — сказал он.

— Ладно, — сказал Гарри.

Малфой помолчал и добавил:

— Она мне на некоторое время понадобится.

Тон был такой ровный и спокойный, что Гарри мог бы ему поверить, если бы не голос, задрожавший в конце фразы, и не упертые в стол ладони, изо всех сил прижимавшие карту.

— Бери.

Гарри пожал плечами, надеясь, что выглядит естественно.

— Только осторожнее. Я ее берегу для Тедди.

— Для кого?

— Для твоего племянника, — сказал Гарри и осекся. Вполне возможно, что Малфой и не подозревает о существовании Тедди.

— А, — спокойно заметил тот. — Внук тетки Андромеды.

— Я решил, что карта перейдет к сыну Ремуса. Когда тот подрастет и сможет ее использовать.

Малфой обвел пальцем край карты.

— Его назвали в честь деда. А я — его крестный.

Малфой поморщился:

— Это я слышал.

Он приподнялся:

— Я буду осторожен.

Гарри не понял, о чем он — о карте или поисках Крэбба. Малфой повернулся, чтобы идти, хотя почти не прикоснулся к еде. Гарри потянулся, чтобы его задержать, и тот застыл с его рукой на плече.

Гарри подался вперед, вынул у Малфоя из ладони пергамент и слегка постучал по нему палочкой.

— Шалость удалась, — сказал он, и листок снова стал чистым.

Он свернул его и вручил Малфою, который закатил глаза и пошел из зала.

— Милости просим! — весело крикнул Гарри ему вслед и вернулся к завтраку.

— Вы будете это есть? — спросила первокурсница, указывая на его круассан. Белобрысая девочка в очках смотрела на его тарелку так, как будто охотно прикончила бы весь его завтрак, если бы только он разрешил.

— Я его сберегал специально для тебя, — ответил Гарри. Она расплылась в улыбке и устроилась с ним рядом. Когда он уходил, слизеринские первокурсники уже не тряслись на дальнем конце стола, и он выяснил, что в первый же день Малфой пригрозил наложить на них «Инкарцерос», если они вздумают к нему приставать.

— Это он шутил, — солгал Гарри, который только что доел паточную коврижку Малфоя и был настроен великодушно.

В ответ на их неверящие взгляды он во всех подробностях рассказал, как Малфоя превратили в хорька, и в отличном настроении отправился на занятия.


Глава 12.


Октябрь, как всегда, тянулся бесконечно. Устоявшуюся череду учебных занятий, домашних заданий и перерывов еду нарушали только выходки учеников. Большинство черпало вдохновение в каталоге, но несколько человек приложили собственный ум.

В результате в теплицах два дня шел снег, и профессор Спраут на находила себе места от беспокойства за драконьи лилии и корни мандрагоры. Невилла отпустили практически со всех занятий, чтобы он помогал ей накладывать согревающие чары, и переставлять горшки с растениями в безопасные места.

Потом разом опустел кабинет маггловедения — исчезло все: парты, свитки, школьная доска, учебники и маггловские учебные пособия (степлер, свеча зажигания и гладильная доска). Их разыскивали всю среду, и в конце концов нашли (за исключением свечи зажигания) в трубе Хагридова камина. Свечу, по общему мнению, могли принять за украшение, так что какая-то ничего не подозревающая школьница носила ее на шее как амулет.

Несколько человек начали проводить по субботам квиддичные матчи, которые быстро приобрели популярность. К Гарри обратились с просьбой быть капитаном, и он уже почти согласился, когда узнал, что Рон сказал «нет», и что его зовут на место Джинни. Он не стал бы играть без Рона и обижать Джинни, но ему все равно хотелось поучаствовать. Ведь речь шла о квиддиче! Гарри слишком хорошо помнил, сколько времени прошло с тех пор, как он играл в последний раз. Но потом он окольными путями узнал, что Малфою никто ничего не предлагал. Он не мог объяснить, почему ему стало так противно. Не то, что бы из Малфоя получился приличный капитан! Просто он вдруг осознал, как сильно все изменилось, и насколько далеко ушло былое школьное соперничество.

Когда Рон узнал, что Гарри помогает Малфою, он прочитал ему нотацию в лучшей Гермиониной манере. Поэтому было особенно приятно сообщить ему, что это была идея Гермионы. За этим последовал лихорадочный обмен посланиями, пока замученная сова не принесла Рону записку с подчеркнутыми Гермионой словами: «Перестань валять дурака!»

Тогда Рон рассказал обо всем Джинни, которая, по его словам, спокойно закрыла учебник и отправилась на поиски Гарри. Тот был в библиотеке.

Она постучала его по плечу:

— Ты что, и правда отдал карту Драко Малфою?

Гарри непонимающе посмотрел на нее.

— Ну, ту самую, с помощью которой я, как ты заявил, тебя выслеживала.

— А…, — начал Гарри. — Послушай, дело в том…

Она подняла руку и он замолчал.

— Раз ты доверяешь такие секретные вещи Малфою, а не мне, Гарри, то, видно, ты знаешь его лучше, чем я, — сказала она, повернулась и ушла.

Рон сказал, что ему еще повезло, что обошлось без Летучемышиного сглаза, и Гарри был склонен с ним согласиться. Рон все еще дулся на него за то, что Гарри не особо старался помириться с Джинни. Но когда к середине семестра ее стали видеть с Таддеушем Макмилланом, младшим братом Эрни, Рон почти успокоился и только время от времени за едой кидал на Гарри оскорбленные взгляды.

Гарри пару раз попытался поговорить с Джинни, но как-то не мог найти случая сделать это наедине.

— Я еще не готова об этом говорить, Гарри, — сказала она ему в конце концов, и Гарри обнаружил, что он тоже, так что он бросил свои попытки.

Он снова разыскал ее после того, как увидел с Таддеушем. На этот раз она, вздохнув, протянула ему руку. Она печально смотрела на него, словно уже успела забыть, каково это — быть в него влюбленной. Он подумал (и подумал не в первый раз), что, может, это потому, что он так и не сумел ей показать, каково это — быть влюбленным в нее.

— Я хотела, чтобы ты узнал раньше всех. Просто тебя стало трудно найти.

Она неловко замолчала, но Гарри и сам мог дополнить несказанное.

— Прости меня, — сказал он.

Она покачала головой, и сильнее сжала его руку.

— Я не хотела на тебя давить. И тогда, и сейчас. Прости меня.

Гарри хотел ответить, объяснить, что она никогда не давила, но слова застряли в горле. В конце концов он кивнул, а потом она ушла, оставила его, ни разу не оглянувшись.

Совы продолжали приносить заказы из хохмазина. Через десять дней во время обеда половина слизеринских первокурсников превратилась в рыжих в серебристую полоску кошек. Одна из них (Малфой наотрез отказался сказать, кто, и Гарри так и остался в неведении) с довольным видом забралась на колени к Малфою и промурлыкала весь обед. Малфой сидел прямой, как доска, и хмурился все сильнее, так что под конец его нос стал походить на смятую простыню.

В общем, неделя прошла недурно.

— Я нашел Крэбба, — сказал Малфой следующим вечером. Он поджидал Гарри у портрета Толстой Дамы, сжимая в руке карту.

— Точно нашел?

Малфой кивнул и протянул Гарри карту. Тот взял ее и развернул.

Он расстелил ее поверх портрета Толстой Дамы, которая фыркнула и со словами: «Только этого не хватало!» удалилась из рамы. В слабо освещенном коридоре было трудно разобрать крохотные надписи. Малфой засветил на конце палочки «Люмос» и поднял ее над плечом Гарри.

— У тебя получилось, — пробормотал тот, наблюдая, как на карте проступают названия портретов. Он увидел, как надпись «Толстая Дама» перемещается с холста на холст. Она уже была на полпути к Астрономической башне. — Здорово, Малфой.

— Смотри, — сказал Малфой, перегибаясь через плечо, и постучал по карте палочкой. Гарри прищурился и наконец увидел.

— Он в библиотеке?!

— В Запретной секции, — пояснил Малфой. — Там, где никого не бывает.

— Особенно после войны, — заметил Гарри. Теперь мадам Пинс требовала, чтобы допуск в Запретную секцию подписывали не только преподаватели, но и родители с опекунами.

— Меня она туда не пустит, — сказал Малфой. Его дыхание согревало шею Гарри.

Тот повернулся и обнаружил, что Малфой, чтобы освещать ему карту, придвинулся так близко, что стали видны веснушки на носу. Раньше Гарри никогда их не замечал. Интересно, почему? Предполагалось, что он выучил Малфоя вдоль и поперек. Ничего сложного в Малфое нет. И никогда не было.

— Похоже, тебе снова требуется помощь, — заметил Гарри.

— Ну, ну. Тот, кто тебя плохо знает, мог бы вообразить, что ты решил меня приручить.

— Ничего подобного. Я просто… — Гарри осекся и попытался вспомнить, что по этому поводу говорила Гермиона.

— Ты просто? — терпеливо повторил Малфой.

— Ну…

— Неважно. Если ты настолько стесняешься, я не буду настаивать, чтобы ты сознался.

— Нет! — торопливо поправился Гарри. — Это не так!

— Поттер…

Тон, каким Малфой это сказал, сделал бессмысленным любые возражения.

А потом Малфой ему улыбнулся. Улыбкой, полностью отличающейся от его обычной усмешки. Улыбкой, которую Гарри никогда раньше не видел на его лице.

— Я сейчас, — решительно заявил Гарри, и уничтожил все свои претензии на светскость, когда запнулся и провалился в освобожденную от холста дыру.


Глава 13.

К моменту, когда они добрались до библиотеки, Гарри мог думать только о ночи в Выручай-комнате. Малфой старался держаться на расстоянии, но оба слишком выросли, чтобы спрятаться под мантией-невидимкой, не прижимаясь друг к другу, и как Малфой не вытягивал руки вдоль тела, каждое случайное прикосновение напоминало Гарри о том, как они в последний раз были так близко.

И напоминало о множестве других вещей, о которых он бы предпочел не думать. Например, о запуганном и сломленном Малфое, каким тот был весь прошлый год в Малфой-маноре. О том, как легко проступили на его коже порезы, когда они с Малфоем сражались, и как тот никогда не мог обыграть Гарри, не жульничая. О том, как он в поезде сломал Гарри нос — просто потому, что подвернулась возможность. О том, как Гарри мальчишкой лежал в кровати на Прайвет-драйв и мечтал о том, что он сделает с Малфоем.

В этих мечтах он никогда не рисковал жизнью ради Малфоя. Никогда не глядел в его глаза, выхватывая у него из руки палочку. Не проводил месяц за месяцем, используя эту палочку и думая о Малфое каждый раз, когда приходилось колдовать. Никогда он…

— Поттер, ты не мог бы подражать смертофальду, а не изображать флоббер-червя? — прошептал Малфой у него над ухом.

Они, как обнаружил Гарри, практически топтались на месте. Он ускорил шаг.

— Не надо было пускать тебя под мантию — шел бы следом, и все, — пробурчал Гарри. — И потом, никто не знает, как быстро двигаются смертофальды.

— Те, кого они переварили, знают, — жизнерадостно ответил Малфой. — К твоему сведению, с тех пор, как я с тобой познакомился, я на каждое Рождество просил подарить мне такую тварь. Самое большое разочарование моего детства — то, что я ни разу не нашел ее под елкой. Или, правильнее, ни разу не не-нашел.

— Тебе хотелось иметь тварь, которую невозможно увидеть и которая, возможно, вообще не существует? — уточнил Гарри.

— Прости, если я ошибаюсь, но мы с тобой слоняемся по замку под мантией-невидимкой?

— Я не слоняюсь, — проворчал Гарри, не в силах скрыть веселье в голосе, и всю оставшуюся дорогу до библиотеки он, даже не видя, чувствовал улыбку Малфоя.

Библиотеку почти привели в порядок, хотя повсюду зияли пустые полки, и от этого помещение казалось еще просторнее, чем обычно. Все еще под мантией они с Малфоем проскользнули в Запретную секцию. Убедившись, что шкафы их надежно прикрывают, Малфой выбрался из-под мантии, и Гарри откинул ее на плечи, остро осознав, насколько горячим было чужое тело.

Малфой остановился, разглядывая Гарри с головы до пят. Гарри знал, что он вспоминает встречу у Визжащей Хижины и голову, маячившую среди комков грязи.

Он усмехнулся.

— Сколько лет я ломал себе голову, а все так просто, — пробормотал Малфой, с завистью глядя на мантию.

— Ладно тебе, — ответил Гарри. Малфой показал ему палец и двинулся вперед. Гарри пошел следом.

Они нашли Крэбба в самой глубине Запретной секции, куда кто-то засунул нелепую картину под названием «Натюрморт с метлами». Рядом была полка с надписью: «Являющие чары — Язвительные Ведьмы». Крэбб сидел на низенькой квиддичной скамейке спиной к раме. Картина изображала кладовку, в которой, кроме скамейки, имелись две метлы, какие-то рейки и груда полотенец. Их Крэбб, судя по всему, использовал вместо одеял. В длину холст был уже, чем в ширину, и написан снизу, так что голова Крэбба едва на него вмещалась. Были видны только широкие плечи съежившегося на коленях человека. Он смотрел в пустоту.

И выглядел ужасно заброшенным.

Гарри притаился за полками. Было поздно, но лампы в Запретной секции все еще горели. Малфой сделал шаг вперед, отбрасывая длинную тень на ряды книг.

— Крэбб, — прошипел Малфой.

Тот даже не пошевелился.

— Крэбб, — сказал Малфой немного громче.

Крэбб медленно повел плечами и разогнул свое большое неуклюжее тело. Еще мгновение, и на картине появилось его лицо.

— Драко, ты?

На мгновение Малфой лишился дара речи, как будто не продумал, что говорить, когда дойдет до дела. В конце концов он пожал плечами и сказал:

— Привет.

Крэбб кивнул. Гарри обратил внимание, что на портрете тот моложе, чем был, когда погиб. Должно быть, его рисовали с колдографии, сделанной до того, как Крэбб присоединился к Пожирателям смерти — до того, как его лицо превратилось в тяжелую маску убийцы. Он выглядел моложе и человечнее, чем Гарри его помнил.

— Послушай, — начал Малфой. — Я тут подумал, может, тебе вернуться на свой портрет? Тем более, остальные интересуются, куда ты пропал.

— Чушь, — сказал Крэбб. А вот голос у него остался тем же самым: на удивление мягким и приятным.

— Почему чушь? — спросил Малфой. Он сильно нервничал, то и дело переступал с ноги на ногу и заправлял волосы за уши. — Если ты вернешься, чтобы все убедились, что с тобой все в порядке, я уверен, что…

— Я тебе больше не подчиняюсь, — ответил Крэбб мягким упрямым тоном.

— Конечно, не подчиняешься, ты, придурок! — рявкнул Малфой. Видимо, многолетняя привычка командовать взяла верх над терпением. — Потому что ты — покойник!

Лицо Крэбба сморщилось, словно на него село что-то огромное.

— Я же здесь, верно? — тупо произнес он. — Как я могу быть покойником, когда я здесь?

— Есть разница. Ты задумывался, как ты вообще сюда попал? Ты же ненавидишь библиотеки. И что-то незаметно, чтобы ты читал.

Крэбб сморгнул и поглядел через плечо Малфоя, словно только сейчас осознал, что находится за пределами картины.

— Не понял, — пробормотал он. — Здесь тепло. Скамейка есть. Можно поспать.

У Малфоя отвисла челюсть.

— Ты на ней спишь? Каждую ночь?

Крэбб пожал плечами:

— Однажды заявился дракон и попытался съесть полотенца. Отогнал его метлами.

— Возвращайся, ты, полоумный, — сказал Малфой. — Ты же не можешь торчать тут вечно.

Крэбб вздохнул. Его лицо на мгновение скрылось с холста, так что Малфой был вынужден смотреть на его огромные колени. В какой-то момент Крэбб снял мантию со слизеринским гербом, чтобы использовать ее вместо подушки.

Потом голова Крэбба снова возникла на полотне, и тот тихо спросил:

— Драко, а мы выиграли войну?

Малфой не сумел сохранить контроль над лицом. Гарри под мантией напрягся.

— Нет, — откровенно заявил Малфой через мгновение. — Мы войну не выиграли. Ты ее проиграл, когда попытался убить Поттера и сгорел сам. Ты бы и меня с Гойлом с собой прихватил, если бы Поттер не…

Он осекся, отвел глаза, закусил нижнюю губу и уставился в пол. На нахмуренном лице Крэбба проступил злобный оскал, который почти сразу сменился надутым выражением, совсем как у ребенка.

— Я думал, Повелитель…

— Повелитель мертв, — сказал Малфой. — Все его шесть осколков. Или дюжина. Все кончено. Гойл в Азкабане, и наши родители тоже.

— Ничего себе!

— Но дементоров больше нет, — торопливо заметил Малфой. — С ними прилично обращаются.

— Ничего себе! — повторил Крэбб. Его голос перешел в хриплый монотонный бубнеж. Подумав, он спросил:

— Тогда ты что тут делаешь?

— Понятия не имею, — ответил Малфой.

— Не хочу якшаться с грязнокровками. Они все меня ненавидят.

— Наш Дом покинул школу, — сказал Малфой высоким ломким голосом. — Остались только ты и я. Если ты не вернешься, я… останусь только я.

— Но я же просто портрет, — ответил Крэбб.

— Не просто, — сказал Малфой. — Не просто.

Он несколько раз сморгнул и заправил волосы за уши. Гарри вдруг со всей ясностью осознал, что ему не стоило приходить. Надо было отдать Малфою мантию. Ему тут совсем не место.

— Я чуть тебя не убил, — заметил Крэбб своим ласковым тоном.

— Я знаю, что на самом деле ты не хотел. Ты не понимал, что это такое — Адское пламя.

Он сделал шаг вперед и положил ладонь на холст. Крэбб не пошевелился, так что ладонь Драко легла на пустое пространство между ним и двумя метлами, скрещенными в углу.

— Я обещаю: если ты вернешься, никто тебя не тронет.

Крэбб потер лоб. Его ручища то пропадала из вида, то возникала вновь.

— Ладно, — решился он наконец.



Глава 14.

Хотя Гарри опасался, что его присутствие может отпугнуть Крэбба, он все-таки отправился вместе с Малфоем проследить, что тот благополучно добрался до первого этажа. Это заняло уйму времени: Крэбб плохо помнил дорогу, к тому же выяснилось, что портреты бродят собственными окольными путями. Гарри и Малфой помогали ему, справляясь с картой, но оказались среди портретов у главного входа только к полуночи.

На мгновение Гарри стало страшно, как бы холст Крэбба не был изрезан, но тот оказался в неприкосновенности, и Крэбб скользнул на него с видом путешественника, устраивающегося на незнакомом месте.

— Тут не на чем спать, — буркнул он.

Остальные портреты бодрствовали и следили за ними.

— Еще привыкнешь, — сказала Лиза Тёрпин. Она перешла в раму Крэбба и осторожно похлопала того по спине. — Рада тебя видеть, — сказала она. Крэбб смущенно посмотрел на нее.

Гарри оглядел другие портреты, чтобы понять, что они думают. У Колина был напряженный и настороженный вид. Фреду, похоже, было все равно, но Ай и Тиранэ последовали примеру Лизы и перебрались на портрет Крэбба, чтобы его приветствовать.

Гарри оглянулся на Малфоя, который не сводил с портретов глаз. Он явно переживал за Крэбба. Гарри вспомнилось, как первокурсник Драко протянул ему руку. Теперь Гарри не назвал бы его вид самодовольным.

Внезапно до него дошло, что больше у него нет повода общаться с Малфоем. Вероятно, он и видеть его будет только на занятиях, потому что тот не играет в квиддич, и теперь ему нет необходимости охранять портрет.

В ответ на приветствия портретов Крэбб сумел выдавить из себя что-то вроде «Привет!» и «Тут и там». Майкл Корнер подошел и опасливо ему улыбнулся, и Крэбб улыбнулся в ответ.

Малфой глянул на Гарри, вздрогнул, как будто что-то внезапно вспомнив, и сунул руку под мантию.

— Держи, — сказал он, протягивая Гарри карту.

Гарри поколебался. Он не был уверен, что будет правильно просто забрать карту и сделать вид, что ничего не случилось. Он поднял взгляд. Челка Малфоя падала тому на глаза. Гарри не мог понять, что тот чувствует, и не мог придумать ни одного повода, чтобы задержаться и не брать карту.

Поэтому он ее взял.

Он кивнул и засунул карту под собственную мантию. Малфой кивнул в ответ.

Гарри как раз заворачивал за угол, когда Малфой его окликнул. Гарри обернулся.

— Спасибо, — сказал Малфой. Тон был небрежный, но он изо всех сил избегал встречаться с Гарри глазами, как будто боялся, что ему причинят боль.

— Не за что, — ответил Гарри. — Спокойной ночи.

И он постарался взглянуть Малфою прямо в глаза. И постарался, чтобы Малфой это понял.


Глава 15.

Когда на следующий день Гарри спустился к завтраку, Малфоя у портрета Крэбба не было. Глупо было чувствовать, словно чего-то не хватает, из-за того, что Крэбб вернулся туда, где ему положено быть. Проходя мимо, он кивнул, и человек на портрете кивнул ему в ответ. Теперь, когда Крэбб на месте, можно было надеяться, что холст перестанут уродовать.

Это означало, что у Гарри с Малфоем не осталось ничего общего.

Не то, чтобы он старался приблизиться к Малфою, предлагая тому то, в чем тот нуждался. Он действительно хотел помочь. И мог снова не обращать на Малфоя внимания. Только Гарри не был уверен, что ему этого хотелось. Расхотелось еще тогда, когда он увидел одинокого и ошеломленного Драко, вместе с родителями пристроившегося у стены Большого зала.

До него стало доходить, что когда Гермиона советовала помочь Малфою найти Крэбба, она предвидела что-то в этом роде. Она догадывалась, что ему на самом деле хотелось сделать.

Когда Гарри вошел в Большой зал, Малфой уже был на месте. Он всегда появлялся раньше, и в это утро, похоже, уже доедал свой завтрак. Гарри занялся собственной едой, но то и дело поглядывал на слизеринский стол, гадая, как бы пообщаться с Малфоем до занятий.

Напротив, читая книгу и жуя морковку, устроилась Парвати. Каждый раз, когда он поднимал глаза, она поступала так же. Когда это случилось в третий раз, она повернулась, поглядела, куда он смотрит, и сказала:

— Пойди и поговори с ним.

— Ну…, — промямлил Гарри, чувствуя, как запылали кончики ушей. — Он вряд ли придет в восторг.

Парвати пожала плечами:

— Раньше вы разговаривали. Не думала, что это так сложно.

— Совсем не сложно, — торопливо согласился Гарри. Она была права. Он и раньше разговаривал с Малфоем на людях. Даже за обедом. И ничего особенного не случилось.

Но тогда у них были общие дела. А теперь это выглядело бы так… выглядело бы, словно он просто хотел сказать «Привет!». Словно они друзья.

— Дело твое, — заметила Парвати. — Но твоя бывшая девушка уже десять минут пытается вычислить, на кого это ты пялишься. На твоем месте я бы поговорила с ним только для того, чтобы у нее не возникло неправильных мыслей.

Гарри застыл, стараясь не смотреть на Джинни.

— Спасибо, — сказал он.

Парвати снова пожала плечами.

— А может, это и правильные мысли.

— Что? — переспросил Гарри, но она снова погрузилась в книгу.

Гарри одним глотком допил тыквенный сок и двинулся к слизеринскому столу. Первокурсники заметили его, и освободили место рядом с Малфоем. Тот насторожился, но пододвинулся, чтобы Гарри мог устроиться на краю скамьи.

— Доброе утро, — осторожно начал Гарри.

Малфой приподнял брови и кивнул в знак приветствия.

— Ты долго оставался, после того, как я ушел? — продолжил Гарри. — С Крэббом и всеми остальными?

Малфой скучающе прикрыл веки.

— Я думаю, — протянул он.

— Вот как, — сказал Гарри.

— У тебя ко мне какое-то дело? — поинтересовался Малфой. Гарри подавил раздражение: хотя бы раз в жизни Малфой мог выкинуть что-то непредсказуемое, а не вести себя как полный придурок.

— Ну да, — сказал он и ляпнул первое, что пришло в голову. — Хотел спросить, не хочешь ли ты полетать сегодня вечером.

Малфой уставился на него.

— Полетать? С тобой?

— Ну да, — сказал Гарри.

Малфой продолжал его разглядывать.

— Вот уж летать я с тобой не собираюсь, Поттер, — заявил он, и тон у него был до того оскорбленный, что на какое-то безумное мгновение Гарри почудилось, что он предложил что-то непристойное.

— Не собираешься, — тупо повторил Гарри.

— Нет, — повторил Малфой. — Мне надо написать домашнюю по зельям.

— И мне тоже! — Гарри посмотрел на стол в надежде почерпнуть уверенности. — Может… мы бы вместе позанимались?

— Мне нет дела, чем ты занимаешься Поттер, — сказал Малфой. Он посмотрел по сторонам, потом куда-то в пространство, снова перевел взгляд на Гарри, и добавил. — После обеда я буду в библиотеке.

— Вот как, — сказал Гарри. — Ну ладно.

Малфой все еще смотрел на него. Похоже, напавший на Гарри ступор его подбодрил, потому что он тряхнул головой и поднялся.

— Увидимся на занятиях, — бросил он. И только когда Малфой ушел, оставив Гарри с двумя десятками первокурсников, не сводивших с него подозрительных глаз, до того дошло, что ему только что назначили встречу.

Так что вечером они с Малфоем сидели в библиотеке. Сначала молча, но потом хмурый Гарри, сбитый с толку учебником, сдался и спросил Малфоя, чего ради в зелье «Сна-без-сновидений» добавляют растертые крылья нетопыря. Малфой обозвал его разными словами и объяснил. Гарри все записал, а потом прочитал вслух, стараясь выглядеть как можно тупее, в надежде, что тот продолжит.

Таким образом Гарри сумел подтолкнуть Малфоя к тому, чтобы тот с издевками, раздраженным фырканьем и презрительными фразочками помог ему написать первую приличную работу по зельям с начала года. Тактика сработала блестяще, и Гарри как раз дописывал последние строчки, когда Малфой обозвал его безнадежным тупицей и запустил пером.

— Ну, как? — поинтересовался Гарри, увернувшись и пряча свиток, чтобы спасти его от огорченной чернильницы, рыскавшей по столу в поисках пера. — Пошли полетаем?

— Ни за что! — ответил Малфой. Тут перо отскочило от подсвечника и воткнулось Гарри в затылок.

Около полуночи Гарри рухнул на кровать и проспал до утра, пропустив завтрак. Только когда в лицо ему уткнулись ослепительные лучи высоко поднявшегося солнца, он открыл один глаз и улыбнулся. Ему снились полеты.

На зельеварении Гарри как ни в чем не бывало опустился на скамью рядом с Малфоем. Слагхорн с начала года безуспешно пытался заполнить это место. Рон и кое-кто еще изумленно уставились на него, но он сделал вид, что не замечает. Все остальные вели себя так, словно Гарри Поттер и Драко Малфой сидели вместе с самого начала.

Почему-то думать об этом было неприятно, поэтому Гарри сосредоточился на приготовлении основы для Укрепляющего зелья.

Малфой посмотрел на него с непроницаемым лицом.

Гарри пожал плечами.

— Приручение, — сказал он, и Малфой с трудом сдержал смешок.

Когда он подал Слагхорну свое домашнее задание, тот глянул, остановился, вчитался внимательнее и просиял:

— Прекрасно, мой мальчик! Я знал, что все наладится! Это все равно, что полеты на метле.

За его спиной Малфой даже не пытался скрыть фырканье, так что Гарри хорошенько его пнул.

После этого разговаривать с Малфоем стало совсем просто. Началось с зелий, потом они сели рядом на защите от сил Зла, потом стали перед занятьями препираться по поводу Кубка мира, и тыкать друг в друга кулаками, встречаясь в коридорах.

Не то, чтобы в этом было что-то особенное, но все эти простые вещи никогда не доставляли Гарри столько удовольствия. Он не задумывался над тем, что это может значить. Положа руку на сердце, он не мог сказать, что Малфой сильно изменился. Но без собственного Дома, без Крэбба, Гойла и Пэнси, перед которыми он выделывался, тот стал гораздо спокойнее. Гарри ожидал, что Малфой начнет заправлять первокурсниками, но тот держался особняком. Малыши то вовсе не обращали на него внимания, то толпились вокруг.

Временами, наблюдая за ними в Большом зале, Гарри не мог решить: то ли Малфой защищает их, то ли они — Малфоя.

Ему нравилось, как Малфой обращается с первокурсниками, хотя среди них были и полукровки, и магглорожденные. Ему нравилось, что Малфой каждый день общается с Крэббом. Ему нравилось, что Малфой ни разу не пожаловался, что его не взяли играть в квиддич по субботам, и ни разу не отпустил замечания по поводу того, что Гарри тоже не играет. Ему нравилось, что временами Малфой не мог скрыть радости при его появлении. Ему нравилось, что «временами» превратилось в «часто», хотя каждый раз, когда он предлагал вместе полетать, Малфой морщил нос и отказывался наотрез. Гарри нравилось даже то, как Малфой говорит «Ни за что!».

Гарри все чаще стал думать, что ему, похоже, просто нравится Малфой.

К середине ноября вал проказ стал иссякать. Даже у Джорджа запас приколов имел пределы, так что когда по всему Хогвартсу появилось новое издание «Еще более классного сглаза», всеобщее облегчение можно было буквально потрогать руками. Гарри в первый же день отправил новый заказ, а Рон непрерывно ныл, что они имеют право на пробные образцы.

— Рон, да половина приколов тебе ни к чему, — заметил Гарри. — Вот что бы ты стал делать со жвачным лосьоном для волос с добавлением натуральной жвачки?

— Ты что, это же круто! — заявил Рон.

— И первая же девушка, которой ты его подложишь, напустит на тебя с десяток заклятий.

— При чем тут девушки? — мечтательно заметил Рон. — Я бы его Малфою подложил. Можешь себе представить?

Гарри смог и расхохотался.

— Ладно тебе, — сказал он. — Малфоя я беру на себя.

Рон как-то странно на него посмотрел, но не сказал ни слова.

В тот день, когда прибыл заказ, Гарри уговорил Фреда рассказать, как приспособить к вновь присланному Паучеру Навесную чару — и запустил им в Драко Малфоя, который прямо в разгар зельеварения завизжал, как девчонка.

К сожалению, Гарри так хохотал, что не сообразил призвать паука. После того, как Малфой его отпихнул, паук плавно проплыл по классу и опустился на голову Парвати. Он попытался отъесть кусочек, свирепо шевеля шерстистыми жвалами. Парвати закатила глаза, поддела паука палочкой и швырнула в котел.

Тот стал плеваться во все стороны сажей и клубами дыма.

— Ох ты! — сказал Слагхорн, и все с воплями кинулись из класса.

Останки несчастного членистоногого пронеслись мимо на гребне огненной лавы и приземлились прямо посреди котла, в котором Слагхорн любовно варил Зажигательное зелье.

После чего раздался мощный взрыв.


Глава 16.

Через некоторое время потрепанные восьмикурсники собрались у входа в Большой зал. Никто не пострадал, но все перемазались в саже и всячески избегали взгляда директора.

Гарри напомнил себе, что он вроде как прикончил Волдеморта, награжден Орденом Мерлина Первого класса и в их с Роном честь выпустили вкладыши для шоколадушек, так что его вряд ли отчислят из Хогвартса в выпускной год.

— Ну, — пробормотал он. — Профессор, дело в том…

Макгонаголл бросила на него хорошо знакомый по прежнему опыту взгляд и Гарри захлопнул рот.

— Мистер Уизли, мистер Поттер и мистер Уизли, — сказала Макгонаголл, и Гарри понадобилось время, чтобы сообразить, что она не сводит взгляда с портрета Фреда. — Попрошу пройти ко мне в кабинет.
________________

Гарри никогда не видел Макгонаголл в такой ярости. Первые пять минут она молча их разглядывала, пока Гарри вновь не почувствовал себя первокурсником.

— Эти глупости, — произнесла она наконец, — зашли слишком далеко. Обучать первокурсников бестелесному оживлению! Заклинать лестницы двигаться только в одном направлении! Зачаровывать воду в ванной в желтый цвет!

Рон фыркнул. Макгонаголл повернулась к нему.

— Меня не может не радовать, мистер Уизли, — начала она ледяным тоном, — что вы с мистером Поттером так наслаждаетесь своим возвращением в Хогвартс. Но не могу не указать, что только на прошлой неделе тридцать восемь студентов не смогли найти дорогу на завтрак. Многие девочки на переменах отказываются выходить из классов, потому что кто-то обучил их соучеников заклятью, наводящему на одежду прозрачность. А теперь что? Взрываем школьные кабинеты? Кстати, мистер Поттер, вы обязаны его полностью отремонтировать.

Гарри кивнул. Они с Роном уставились в пол.

— Эта школа за последние четыре года испытала слишком много настоящей боли и страданий, чтобы устраивать во время ее восстановления хулиганские выходки.

Она извлекла из складок мантии «Еще более классный сглаз». Рон застыл с хмурым выражением лица.

— Не стану утверждать, что существует прямая связь между этим каталогом и неким появившимся незадолго до него портретом…

— Эй, минуточку! — вмешался Фред. Гарри не думал, что портреты могут менять цвета, но щеки Фреда явно окрасились алым. — Даже если бы я заранее знал про каталог, а я о нем понятия не имел, чем я виноват, что на зельях варили…

— Не в этом дело, мистер Уизли, — отрезала Макгонаголл, и подняла руку, обрывая речь Фреда. — С момента вашего появления в замке царит непрерывный и полный хаос. Мы обнаружили двух новых полтергейстов, а Пивз стал еще могущественнее. И когда я говорю «могущественнее», я имею в виду «несноснее».

— Но причем тут Фред? — возмутился Рон.

Макгонаголл оглядела их всех по очереди и вздохнула. Гарри не знал, о чем говорит этот вздох — о скрытом умилении или сдерживаемом раздражении.

— За всю свою историю Хогвартс не был настолько незащищенным. Мы до сих пор восстанавливаем и зачаровываем части замка. Ученики, которым хватило смелости вернуться, тоже крайне ранимы. Они отчаянно стремятся отвлечься от реальности и ищут героя, которому могли бы поклоняться.

Она в упор посмотрела на Фреда.

— И, мистер Уизли, вы, кажется, стали этим героем и этим спасением от реальности.

Фред уставился на нее.

— Но я же портрет! — произнес он наконец.

— Вы — герой войны и вошли в легенды, — ответила Макгонаголл. — Вы (и, кстати, это относится ко всем троим) больше не школьники, которые могут нарушать правила и разыгрывать других школьников. Вы стали образцами для подражания, и используете свое огромное влияние для того, чтобы подтолкнуть впечатлительных детей на хулиганские выходки. Пора бы осознать разницу!

— Профессор, при всем моем к вам уважении, — заметил Фред, — я успел заметить только, что навечно загнан в холст на стене. Простите, если не осознал, что внезапно превратился в могучего духа-покровителя шалостей.

— Профессор Макгонаголл права, — заявил Гарри к собственному изумлению. — Тебя все глубоко уважают.

Рон бросил на него взгляд, говоривший «Ты на чьей стороне?», но Гарри продолжил:

— Я что хочу сказать? Раз они все равно тебе подражают, может, стоило бы проследить, чтобы они знали меру во всяких шуточках?

Он обошел то обстоятельство, что сам нарушил эту меру.

— Интересно, каким это образом? — не выдержал Рон. — Он что, должен заявить: «Эй, ребята, помните, что вытворял все восемнадцать лет Фред Уизли? Так вот, теперь я беру все обратно!»

Он покосился на Фреда, видимо, ожидая поддержки, но Фред, нахмурившись и плотно сжав губы, смотрел себе под ноги.

— Я не Фред Уизли, Рон, — спокойно сказал он.

— Что? — переспросил Рон.

— Я всего лишь портрет Фреда.

— Что за чушь! — воскликнул Рон, и щеки его вспыхнули тем же жаром, что щеки Фреда до того. — Само собой, ты и есть Фред.

— Мистер Уизли имеет в виду, что теперь он не таков, каким был при жизни, — ровным голосом сказала Макгонаголл. — В своем посмертии он может оказаться совсем другой личностью.

Рон уставился на нее. Гарри тоже слегка похолодел.

— Но, — продолжила она резко, — если вы, мистер Уизли, будете упорствовать в нанесении ущерба имуществу школы, нарушать правила и поощрять крайне сомнительные и опасные выходки, вам не представится возможность выяснить, в каком направлении может развиться ваша портретная личность. Потому что я распоряжусь, чтобы вас исключили из хогвартской картинной сети и отправлю обратно изготовителям рам в ящике, набитом флоббер-червями!

Рон в ужасе посмотрел на Фреда, с изображения которого сошел румянец, а на щеках прибавилось бледности.

— Не думаю, что она всерьез, — вмешался Гарри.

Рон и Фред бросили на него одинаково скептические взгляды.

— Однако, — продолжила Макгонаголл, явно довольная, что сумела произвести впечатление, — у меня имеется другое предложение.


Глава 17.

— Трансфигурация, — повторил Рон. Уже в третий раз с тех пор, как они вышли из директорского кабинета.

— В этом есть смысл, — заметил Гарри. — Ей срочно нужен кто-то, кому можно доверить преподавание. У нас читает лекции призрак, так почему не справится портрет?

— Может, какой-то другой портрет и справился бы, — сказал Рон. — Типа Колин Криви стал бы помогать на маггловедении, и все такое.

Они шли на обед в Большой зал. Гарри бросилось в глаза, что с лестниц уже успели снять заклятья, и те двигались как обычно.

— Но Фред… Это же Фред! Он не может быть учителем! Они с Джорджем вечно всех разыгрывают. Они только это и умеют. Да они для этого созданы!

— Да, но… — начал Гарри и осекся.

— Но что? — спросил Рон.

— Так, ерунда, — пробормотал Гарри. Рон был не в себе и Гарри вовсе не рвался затевать спор по поводу того, каким бы стал Фред, если бы рядом не было Джорджа. Может, всерьез бы увлекся квиддичем. Может, закончил бы Хогвартс. Может, никогда бы…

— Да в чем дело? — настаивал Рон.

— Ну…

Они достигли главного входа, и Гарри стал озираться по сторонам в поисках предлога перевести разговор. Колина на портрете не было, а Фред еще не вернулся от Макгонаголл (она выставила их с Роном, как только стало ясно, что Фреда будет не так легко убедить взяться за преподавание трансфигурации). Лично Гарри считал, что тот счастливо отделается, если Макгонаголл не распорядится смыть портрет скипидаром.

И тут он увидел Драко, который стоял на пороге, взмахами палочки счищая прилипшие к башмакам листья.

— Ни в чем, — заявил Гарри. — Мне надо поговорить с Малфоем.

— Фред подался в учителя, а ты подружился с Малфоем. В Хогвартсе все кувырком, — заметил Рон и закатил глаза.

Малфой переступил порог. Порыв ноябрьского ветра закрутил его шарф и взъерошил волосы. Несмотря на то, что еще недавно все были перемазаны сажей, волосы Малфоя блестели, щеки горели, и вид был бодрый и энергичный, как всегда в Хогвартсе поздней осенью на свежем воздухе. Гарри хорошо помнил этот вид по многочисленным схваткам на высоте, сопровождаемым яростными взглядами.

В начале учебного года Гарри казалось, что Малфой поздоровел и стал больше похож на себя, каким был когда-то, вечность назад. С тех пор улучшения продолжались, и к Малфою вернулась часть прежнего лоска. Гарри не знал, почему он вообще замечает разницу между лощеным и нелощеным Малфоем. Но тот распрямил плечи, перестал двигаться так, что казалось, задень его — рухнет, и в глазах его появился прежний расчетливый блеск.

Конечно, он изменился, и сильно изменился. Он прилично — ну, практически прилично — обращался со слизеринскими первокурсниками, несмотря на то, что среди них почти не было чистокровных. Гарри порой гадал, не повлияло ли на отношение Малфоя к магглорожденным то, что Снейп оказался полукровкой. А может, то, что Гарри с Гермионой несколько раз спасали ему жизнь, а полукровный министр Магии даровал помилование и изгнал дементоров из Азкабана. Но что-то, несомненно, повлияло, потому что с начала учебного года прошло уже полтора месяца, а Малфой даже злобного взгляда не бросил ни на одного ученика. Разумеется, за исключением Гарри.

Малфой позволил Гарри себе помочь. Стали ли они от этого друзьями? Гарри так не думал, но определенные надежды испытывал.

Правда, Малфой всегда считал его невероятным придурком, и было сомнительно, что он может поменять это свое мнение.

— Чего тебе, Поттер? — поинтересовался Малфой, заметив взгляд Гарри. — Задумал новое нападение? Прикидываешь, кого бы еще напустить на меня посвирепее и помохнатее?

Гарри рассмеялся.

— Малфой, только ты мог назвать это нападением, — заметил он, втайне обрадованный, что тот направился прямо к нему.

— Я спасал свою жизнь, — с преувеличенным достоинством заявил Малфой. — Учитывая, что ты взорвал весь класс, это было вполне разумно.

— Вот жалость-то! А мы-то все прикалывались, слушая, как ты визжишь, как будто тебе года два.

— Само собой. Кстати, если уж речь зашла о младенцах, как тебе выволочка от Макгонаголл?

— Она назвала меня образцом для подражания, — заявил Гарри, наблюдая, как Малфой морщит нос.

— У всякого свой вкус, — фыркнул тот.

— Ты что, никогда не пробовал шоколадушек со мной внутри? — спросил Гарри, не успев сообразить, что именно он говорит. — Мне говорили, это потрясающе.

К моменту, когда он понял, что сказал, и замер в оцепенении, до Малфоя тоже дошло. На его лице появилось странное выражение, но Гарри был в таком ужасе, что не мог его как следует расшифровать.

— Понятия не имею, каков ты на вкус, Поттер, — сказал Малфой ровным голосом. — Но я всегда предпочитал горечь сладости.

Гарри так и не понял, что произошло. Воздух между ними уплотнился, и Гарри почувствовал, как тот складывается и свивается в узлы.

Взгляд Малфоя на мгновение скользнул по губам Гарри.

С тем же успехом тот мог с размаха ударить его в живот.

Гарри уставился на Малфоя, замечая и разгорающиеся глаза, и наливающиеся алым щеки. Он видел все очень четко и резко, и под рукой не было огневиски, которое могло бы послужить оправданием. У Гарри было ощущение, словно ему прямо в глаза направили луч света и все, что он может разобрать — это сияние. С Джинни и Чоу он не чувствовал ничего подобного. Он никогда не чувствовал ничего подобного, потому что перед ним был Малфой.

Перед ним был Малфой.

Гарри сглотнул.

— Я совсем не такой сладкий, — сказал он.

Глаза Малфоя потемнели, но он не двинулся с места. Гарри подумал, что тот вечно прикладывает уйму усилий, чтобы сохранять хладнокровие и непроницаемость, даже когда всем вокруг понятно, что он самом деле чувствует. Сейчас Гарри был уверен, что Малфой также сбит с толку, как он сам. Тот выпрямился и сухо заметил:

— Понятия не имею, Поттер. Я покупаю шоколадушки, чтобы откусывать им головы.

Он коротко кивнул и скользнул мимо Гарри в подземелье.

— Погоди, — сказал Гарри, придерживая Малфоя за плечо. Тот обернулся, поглядел на него, и в плотном, изломанном воздухе Гарри ощутил, как близко они стоят и сколько тепла излучает Малфой. Он ощутил это с той же ясностью, с какой чувствовал собственную кожу.

— Я хотел тебе сказать…, — начал он и остановился, потому что сказать ему было нечего. Он просто не хотел, чтобы Малфой уходил.

Малфой ждал, не сводя с Гарри глаз, и Гарри не сводил глаз с него, удивляясь, когда заостренное надменное лицо успело превратиться в тонкое и выразительное, за исключением жесткой линии челюсти и губ, которые…

— Ты хотел мне сказать, — надменно повторил Малфой после смущенной паузы. Гарри постарался сделать вид, что знает, о чем говорит, перебрал в уме темы и ляпнул:

— Полеты. Я хотел тебе сказать, что сегодня вечером мы летаем.

Выражение лица Малфоя переменилось мгновенно: глаза распахнулись, а румянец добрался до пробора.

— Мы летаем?

Он резко высвободил плечо из захвата Гарри, как будто только сейчас обнаружил его руку.

— Да, — сказал Гарри. — Ты и я.

— Ты, значит, и за меня решил. У меня могут быть дела, знаешь ли.

— Могут, — согласился Гарри, впервые за долгие месяцы чувствуя себя с Малфоем совершенно свободно. — Но их нет.

— Ну, ты и задница, Поттер, — сказал Малфой.

— После обеда, — ответил Гарри, чувствуя, как живот сводит от странного предвкушения.

Малфой несколько долгих секунд смотрел на него широко раскрытыми удивленными глазами.

Потом едва заметно кивнул и быстро ушел шагом, который мог бы показаться уверенным, если бы его лицо не пылало огнем.

Гарри все еще стоял на месте, когда из Большого зала вышел Рон.

— Ты все еще тут? — спросил он. — Сегодня пастуший пирог и слойки с кремом. Поторопись, а то все съедят.

— Спасибо, — сказал Гарри.

— Гарри, с тобой все в порядке? — спросил Рон.

Гарри сумел пробормотать что-то вроде: «Ну да, я только…» и сдался.

К счастью, прежде чем Рон открыл рот для следующего вопроса, на портрете появился Фред, несколько помятый, но без всяких следов скипидара. Рон тут же переключился на него.

— Наконец-то! — просиял он. — Что сказала Макгонаголл, когда ты отказался?

Фред поморщился.

— Я согласился.

— Что? Ты с ума сошел! Какой из тебя учитель?

— Наверно, никакой. Только других дел у меня все равно нет, а она не может управлять школой и преподавать трансфигурацию — одному человеку с этим не справиться.

— Ты серьезно? Ты же всегда разыгрывал учителей, а не помогал им.

— Ну да, конечно, но…

— Джордж решит, что ты совсем спятил, подожди, пока я ему…

— Рон!

Такого выражения на лице Фреда Гарри раньше не видел. Рон осекся, а Гарри похолодел.

— Я не хочу, чтобы ты обсуждал это с Джорджем. Чтобы вообще обсуждал меня.

Рон сморгнул.

— Рон, я серьезно. Только попробуй!

— Но… ему же без тебя плохо, — пробормотал Рон. — Ты же его брат, и он…

— Я не его брат! — рявкнул Фред, и Рон отступил от картины, как будто получил пощечину. Краем глаза Гарри заметил, что другие портреты исчезают с холстов. — Я не Фред Уизли! Ты что, не понимаешь? У Фреда был брат. Была семья. Была жизнь. Он собирался жениться на Анжелине и еще до двадцати лет заработать миллион галлеонов. Он собирался обзавестись миллионом детей и миллионом племянников и племянниц. Я… — он заколебался и продолжил. — У меня прямоугольник вместо дома. И учительская должность.

— Фред, — вмешался Гарри, чувствуя комок в горле и ком в желудке.

— Гарри, пойми меня правильно, — Фред сжимал и разжимал кулаки, и тон у него стал мягче, хотя голос все еще дрожал. — Я ни о чем не жалею. Я погиб, защищая Джорджа, тебя, Рона, Перси и всех, кого любил. Но, — он умоляюще посмотрел на Рона, — ты должен понять, что человека, которого ты звал братом, больше не существует. Я — это память о нем. И все.

Рон быстро моргал.

— В жизни не слыхал подобной чуши! Ты же слышал, что сказала Макгонаголл: ты герой и вошел в легенды.

— Нет, это Фред Уизли был героем и вошел в легенды. Потому что рядом был Джордж, и потому что Джордж и до сих пор такой. Так что, Рональд, если ты только посмеешь намекнуть Джорджу, что его брат жив… если посмеешь помешать ему жить дальше, Дамблдором клянусь — я придумаю, как выбраться из рамы, и я тебя убью. Но сначала позабочусь, чтобы нарисовали твой портрет, и ты наконец понял, что значит быть неживым!

Рон молча смотрел на портрет. Лицо у него было ошеломленное, глаза налились красным, но он просто смотрел.

— Пойдем, Рон! — произнес Гарри, тронув его за плечо.

— Обещай, что не скажешь ни слова обо мне Джорджу, — повторил Фред. — Ни ты, ни Джинни.

Ронни уронил подбородок. Может, кивнул, а может, у него задрожала челюсть.

Гарри осторожно увел его от портретов, и сделал вид, что не замечает, как Фред прикрыл лицо рукой.


Глава 18.

Законы стихийной магии Гэмпа утверждают, что из общих правил творения есть исключения. Гарри знал, что жизнь нельзя вернуть, скопировать или создать заново. Но портреты не были живы, поэтому на них распространялись исключения. Пятое исключение из законов стихийной магии Гэмпа гласило: один и тот же портрет нельзя скопировать в разных рамах.

У каждого закона имеются следствия, и у исключений из закона тоже. Портреты не могут покидать раму. Призраки не могут покидать прошлое. Отражения в зеркале Еиналеж не могут покидать разум, который их туда вложил.

Гарри умер. Или, во всяком случае, почти умер, как некоторые колдуны были Почти безголовыми или почти стали Пожирателями смерти.

Он мечтал внушить Рону, что главное — вовсе не быть мертвым. Или полумертвым.

Главное — быть кем-то.

Встретившись с Малфоем вечером после ужина, он не хотел разговаривать, поэтому и не стал. Казалось, он не летал на метле целую вечность. Стояла холодная, ясная, светлая ночь и луна на безоблачном густо-синем небе горела желтым огнем. Они с Малфоем летали беззвучно, как летают птицы, подчиняя полету каждое движение тела и следуя друг за другом, летали, словно их вел инстинкт, и они тоже возвращались в родные края.
________________

Ноябрьские дни становились все короче, как свеча, которую жгут с обоих концов.

Гарри смотрел, как Джинни, держась за руки с Таддеушем Макмилланом, заливается смехом, и не чувствовал ничего, кроме легкого удовлетворения от того, что та счастлива.

И как раньше, когда он пытался ощутить ярость и гнев в отношении Малфоя, он не чувствовал ничего.

Ощущение было, словно из-за войны он как-то огрубел. Ничего похожего на тупую боль и гнев, поглотившие его, когда Сириус упал сквозь завесу. Ничего даже близко похожего.

Он не чувствовал особой горечи. Только усталость.

Но, во всяком случае, он попытался: сказал Джинни, что та потрясающе выглядит, и он за нее рад, а она в ответ поцеловала его в губы и сказала, что всегда будет его любить, хотя он не видит дальше собственного носа и ведет себя как придурок. Но встречаться с ним больше не собирается никогда в жизни.

И заставила его отрабатывать с ней защитные маневры для ближайшего матча, загоняв не хуже квоффла.

По ночам, а порой и по вечерам он летал с Малфоем. Большей частью они просто парили в воздухе. Временами разговаривали. Временами орали друг на друга, но все чаще и чаще смеялись.

Полеты с Малфоем и восстановление кабинета зельеварения отнимали столько времени, что на Рона его почти не оставалось. Когда они оказывались наедине, повисало напряженное молчание, и, несмотря на все усилия, Гарри так и не смог заставить Рона раскрыться. Порой Гарри сомневался, что ему это надо.

Через несколько недель после начала преподавательской карьеры Фред появился в классе вместе с Крэббом, который неловко замер в раме, словно чучело на сцене.

Фреда нарисовали с палочкой, так что, хотя возможности его были ограничены, на своем портрете он мог сколько угодно заниматься трансфигурацией. Макгонаголл превратила классную доску в холст, и Фред с Крэббом как раз сумели в нее втиснуться, хотя большей частью они были видны только по пояс.

— Дело в том, — начал Фред, обращаясь к Гарри и остальным восьмикурсникам, — что как раз этот урок я прогулял. А в прошлом году никто ничего не учил. Крэбб меня заверил, что он-то как раз слушал внимательно, но будем исходить из того, что мы все ничего не смыслим. И попытаемся научиться творить живые существа.

Он не мог скрыть иронии в голосе, потому что существа, которых он творил в раме, нельзя было назвать живыми. Но они с Крэббом сделали все, что могли. К концу урока Крэбб расслабился до такой степени, что даже пробормотал что-то на ухо Фреду. Никто не разобрал, что именно, но, видимо, подсказка была толковая, потому что в следующий раз, когда Фред взмахнул палочкой, он вывернул кисть по-новому, и в результате на волю вырвалась огромная стая птиц и врезалась в край рамы.

Фред стал время от времени приглашать Крэбба в помощники, особенно когда вел уроки на седьмом и шестом курсах. Порой он звал Колина, а порой их обоих вместе. Гарри было странно видеть Колина и Крэбба колдующими рядом, но он все равно радовался. Во всем этом имелся смысл, хотя, где бы ни оказался настоящий Крэбб, он, должно быть, пеной исходил от ярости. Если его это вообще волновало. Портрет, похоже, не волновало совсем.

— Поттер, — сказал ему Малфой после одного такого урока. — Я тут думал о портретах. О том, что им негде спать.

— Ну да, — согласился Гарри. — Верно. У некоторых есть кресла.

— В кресле тоже толком не выспишься, — заметил Малфой, наморщив нос. — Я все лето провел в замке, и обнаружил буквально сотни пустых кабинетов. И я подумал…

Он прервался и нахмурился.

— Продолжай, — сказал Гарри.

— Что портретам надо где-то спать, — Малфой понизил голос. — С тех пор, как Адское пламя уничтожило Комнату пропавших вещей, Выручай-комната стоит пустая. Строительная бригада наложила на нее охранные чары, но никакой опасности нет, и я умею их обходить…

Он на мгновение поднял глаза, и Гарри понял, как сильно тот волнуется. Неужели все эти годы в Хогвартсе Малфой пытался справиться с неуверенностью и задирался, чтобы ее скрыть? А может, он лишился последних остатков уверенности из-за войны.

— Мы могли бы использовать пустой класс, чтобы нарисовать кровати, а потом развесить их в Выручай-комнате, — сказал Гарри.

— Ну да, — лицо Малфоя просветлело.

— Звучит неплохо, — заметил Гарри. — Как ты думаешь, сколько в Хогвартсе портретов?



Глава 19.

— Шесть тысяч сто пятьдесят семь! — ахнул Малфой. — Не может быть! Невозможно, чтобы их было столько!

Гарри пожал плечами.

— Карта не умеет врать. А что касается невозможности, мы в Хогвартсе.

— Где мы раздобудем шесть тысяч холстов, чтобы нарисовать шесть тысяч кроватей? — спросил Малфой.

— Как где? — ответил Гарри, и потащил Малфоя в Выручай-комнату, чтобы замок им подсказал.
________________

— Почему бы Комнате не выдать нам шесть тысяч холстов прямо с нарисованными кроватями? — поинтересовался Малфой.

— Закон Гэмпа, — ответил Гарри, вывернув шею, чтобы разглядеть рисунок Луны. — То есть это я так думаю.

— Надеюсь, ты не против, — заметила Луна. — Я добавила несколько дополнительных штрихов.

Она нарисовала великолепную пышную кровать, очень изысканную, за исключением полога, усеянного гигантскими звездами цвета лаванды. И того, что кровать стояла на потолке.

— Может нам… ну, перевернуть ее вверх ногами? — предложил Гарри. — Так будет лучше.

Малфой поверх головы Луны бросил на него изумленный взгляд. Гарри попытался глазами намекнуть ему: «Ты понимаешь, это же Луна, девушка, которую твой отец пытал несколько месяцев подряд», но, похоже, без особого успеха. Луна поглядела на Малфоя.

— Дракону тоже нужно где-то спать, — сказала она. — Я бы нарисовала ему ложе из травы, но не уверена, что Опаловый глаз с Антиподов поместится в раму.

Малфой сказал:

— Поместится, почему нет! Я как-то использовал палочки от леденцов.

Он отвернулся, бормоча что-то себе под нос. Гарри попытался сдержать смех и снова без особого успеха.

Ему с Драко понадобился почти час, чтобы убедить замок сотворит шесть тысяч пустых, не вставленных в раму холстов, и еще столько же, чтобы отлевитировать эти холсты в пустой кабинет. Гарри рассказал об их идее всего паре человек, но портреты обсуждали ее непрерывно, и по замку поползли слухи.

Они только приступили к рисованию, а портреты уже явились, чтобы посмотреть, как движется дело. Соблесса изучала кровать, которую изобразил Гарри. Получился косоватый куб размером примерно с настоящую кровать. Во всяком случае, Гарри на это надеялся. Но не думал, чтобы кому-то удалось на таком уснуть, и оказался прав. Соблесса провела рукой сквозь пустой каркас.

— Начинать все равно приходится с основы, — заметила Луна. — Обычно используют многоцветную масляную краску, хотя лично я предпочитаю акварель. Призраки лучше удаются акварелью.

Она окунула кисть в принесенный с собой кувшин, и раскрасила кровать Гарри в лиловый цвет. Каждый мазок, ложась на холст, казалось, слегка вибрировал, и чем больше их становилось, тем ярче проступала кровать. К моменту, когда Луна отложила кисть, у нарисованного Гарри куба появились матрас, изголовье, две огромные подушки и четыре крепких ножки.

Соблесса просияла и опустилась на матрас:

— Прямо как пуховая перина!

— Отлично, — заметил Малфой из-за спины Гарри. — Осталось только повторить это шесть тысяч раз.

— Шесть тысяч сто пятьдесят пять раз, — уточнил Гарри. — И отдельно — ложе для дракона.

— Или просто сделать вот что, — сказала Луна, и взмахом палочки скопировала огромную лиловую кровать еще на три холста.

Гарри с Малфоем обменялись взглядами.

— Луна, ты гений! — сказал Гарри, с удовлетворением отметив, что Малфой с ним согласен.


Глава 20.

Новозеландская горная долина в гриффиндорской гостиной была залита солнечным светом. Дракон куда-то скрылся, а неровная трава колыхалась как живая. Вокруг толпились гриффиндорцы, не сводя глаз с устроившихся на траве портретов.

— В общем, так, — говорил Фред, сжимая в руке метлу. — Каждому по десять минут, при условии, что метлы в порядке. Поскольку мы отыскали эти игрушечки благодаря нашему другу Винсенту, ему положено четверть часа.

Он хлопнул Крэбба по спине, и Крэбб с довольным видом неуклюже оседлал метлу и оттолкнулся от земли.

— Что за хрень! — заметил Рон.

Гарри обернулся и увидел, что тот раздраженно уставился на Фреда.

— Ты хоть заметил, что они последнее время стали не разлей вода? Можно подумать, совсем другие люди!

Гарри пожал плечами. Рано или поздно Рон сломается, и когда это случится, Гарри будет рядом, но пока что он пытался его урезонить. Из Фреда получился великолепный преподаватель трансфигурации, что признавали все, кроме Рона. Более того, Фреду новое занятие, насколько Гарри мог судить, пришлось вполне по душе. Но толковать об этом Рону было бесполезно: тот бы снова заладил, что на Фреда «нашло помрачение».

На холсте Крэбб поднимался вверх. Его слегка поматывало, но в целом, прикинул Гарри, метла была подходящего размера и неплохо держалась в воздухе. Внизу портреты захлопали в ладоши, и хотя Крэбб был слишком крохотный, чтобы разглядеть выражение его лица, у Гарри было ощущение, что тот расслабился.

Рон был в ярости. Он, громко топая, поднялся в спальню и Гарри последовал за ним.

— Чего ради он связался с этим… с этими людьми? — спросил Рон. — Когда вокруг полно его друзей и родственников.

— Может, Крэбб ему нравится, — предположил Гарри.

— С какой стати? Гарри, он же пытался нас убить! Он — безмозглый громила, и больше ничего.

— Видимо, мне надо радоваться, что ты слишком занят, чтобы заметить, что происходит у нас с Малфоем, — проворчал Гарри, хотя, спроси его Рон напрямую, что именно происходит у них с Драко, он не сумел бы ответить.

— Я замечаю, что ты слишком занят, превращая замок в пансион, чтобы поговорить с лучшим другом, — возразил Рон.

— Может, если бы ты не тратил столько сил на то, чтобы отрицать то, что есть на самом деле, ты бы понял, почему никто не хочет с тобой разговаривать, — отрезал Гарри. — Включая Фреда.

— Я хотя бы не слоняюсь по выдуманной долине в компании Пожирателей смерти, — сказал Рон. — Что с вами со всеми случилось? Неужели это и есть на самом деле, а, Гарри? Фред Уизли бы никогда… он никогда бы…

— Фред мертв, — грубо заявил Гарри. — Я понимаю, что в это почти невозможно поверить, глядя на портрет в замке, но если ты станешь дожидаться, чтобы он повел себя, как твой погибший брат, тебе придется ждать всю жизнь.

Рон посмотрел на Гарри.

— Все, что от него требуется — вспомнить, что у него есть семья.

— И тебе тоже, — сказал Гарри и спустился в гостиную.

Крэбб как раз закончил полет. Вид у него был расслабленный и довольный. Приземлившись, он с явной неохотой отдал метлу Колину. Тот хлопнул его по плечу и улыбнулся во весь рот.

К толпе у новозеландского пейзажа присоединялись все новые зрители. Боковым зрением Гарри заметил Денниса Криви. Тот смотрел на долину и портреты на траве с такой неприкрытой ненавистью, что Гарри забеспокоился. Он знал, что Деннис не разговаривает с Колином, но Колин Денниса любил, и тот ничем не показывал, что портреты вызывают у него злобу.

Гарри глянул на холст, и внезапно все встало на свои места.

— Эй, Деннис! — крикнул он через всю гостиную. Деннис отвел глаза, пожал плечами и двинулся туда, где стоял Гарри.

— Чего тебе? — нетерпеливо спросил он. Гарри это только сильнее вывело из себя.

— Я насчет той штуки, которая не твой брат. Так вот, он ради тебя врал, — холодно заметил Гарри.

На мгновение на лице Денниса проступила тревога, и тут же сменилась оскорбленным выражением.

— О чем ты?

— Заткнись, — сказал Гарри. — Колин объяснил, что не видел, чтобы кто-то резал холст, потому что в это время портреты расходятся на ночлег. И я ему поверил. Но это не так. Он остается в своей раме, и большинство других портретов — тоже, потому что им негде спать. Так что он наверняка тебя видел. Ты — единственный колдун в замке, ради которого он стал бы мне врать.

— А ты с чего завелся? — отрезал Деннис. — Тебе какое дело, если я…

— Я же сказал, заткнись, — ответил Гарри, и на этот раз Деннис замолчал. — Ты мне заявил, что портреты — это просто рисунки, но один из рисунков возненавидел настолько, что пытался уничтожить. На твоем месте я бы задумался, почему, и постарался бы что-то сделать. А еще я на твоем месте сказал бы спасибо портрету брата, который любит меня настолько, что солгал, чтобы меня прикрыть, хотя с начала года не услышал от меня ни слова.

— Проваливай отсюда! — прошипел Деннис, но побелел и нервно покосился на портрет Колина.

— С удовольствием, — сказал Гарри и ушел.


Глава 21.

— Поттер, нельзя называть сову «Совой». Это просто смешно.

Гарри и Драко возвращались с квиддичного поля. Прошлым вечером пошел снег, и хотя пока он едва прикрывал землю, Гарри чувствовал себя особенно живым. Через несколько недель начнутся каникулы. Он встретится с Гермионой — наконец-то встретится с Гермионой, и, может, ей удастся вбить Рону в голову немного здравого смысла, и они трое снова будут вместе.

До Рождества оставалось совсем немного. Он подумывал преподнести Драко подарок. Исключительно ради удовольствия наблюдать, как тот сморщит нос в притворном отвращении.

Гарри усмехнулся:

— Это почему я не могу назвать собственную сову «Совой», а, Малфой?

— По той же причине, по какой твои родители не назвали тебя «Безнадежным раззявой и тупицей», — подхватил Малфой, немного подумал и добавил:

— Вероятно, потому, что у них, в отличие от меня, не было возможности узнать тебя поближе. А жаль.

— Жаль, что твои родители не последовали моему примеру, — ответил Гарри. — «Самодовольный нахал, который жулит в квиддич» — чем не имечко?

— Я не жулю, — сказал Малфой. — Чем я виноват, что твоя метла вообразила себя вертушкой?

— И попыталась вить гнездо. Прямо вместе со мной.

— Знаешь, Поттер, если ты не созрел для семейной жизни, это не значит, что все остальные… Мерлин, это что такое?

Он замер прямо у входа в замок. Гарри проследил за его взглядом и чуть не схватился за палочку.

Фреда на холсте не было. Вместо него на ножках-палочках раскачивался кое-как намалеванный человечек: круглые глаза широко открыты, полукруг рта то открывается, то закрывается, как у птенца. Человечек был выведен толстыми белыми линиями. Вместо ладоней и ступней у него имелись неровные кляксы. Плоские руки безвольно болтались вдоль изображенного одним широким мазком тела: они были прикреплены к нему как веревки к шесту. Ни носа, ни бровей, ничего — только два немигающих глаза и овал рта, ритмично открывающийся и закрывающийся над треугольником подбородка.

Человечка венчала яркая оранжевая клякса, призванная изображать рыжие волосы Уизли.

— Он как с цепи сорвался! — восклицал один из портретов. — Размахивал своей кистью как безумный!

— Мы умоляли его прекратить, — повторял другой.

— Фред был в ярости, но он и слышать не желал.

— Только твердил раз за разом: «Вот все и наладится! Ты будешь не один!»

— Это было ужасно!

Гарри выступил вперед и стал разглядывать человечка. Тот уставился на него жуткими кругляшами глаз и в знак приветствия поднял кляксу-ладонь.

За его спиной Драко радостно сказал Крэббу:

— Видишь! Я же обещал, что ты не пожалеешь!

Гарри прослонился к раме Фреда и расхохотался. Потому что больше ничего не оставалось.
________________

— Ты что, решил от меня избавиться? — орал Фред. Он пытался ткнуть в Рона пальцем, но палец расплывался на полотне. Рон с Гарри стояли у холста. Они четыре часа дожидались, чтобы Фред вернулся, и стоило тому появиться, остальные портреты бросились врассыпную.

Фред был вне себя. Сначала он попытался пнуть Ронова человечка, но когда Рон в ужасе закричал, замер и попытался вместо этого пнуть Рона. Было странно смотреть, как нога устремляется к краю картины, и растворяется в никуда.

— О чем ты только думал? — продолжал Фред.

— Что тебе нужен друг! — сорвался Рон.

— Великолепная идея! Ты что, вообразил, это чучело скрасит мне пребывание на стене?

— Я думал, тебе нравится в Хогвартсе, — сказал Гарри. — Тебе же нравится преподавать.

— Верно. А знаешь, что мне не нравится? Смотреть, как мой младший брат таскается за мной, словно бесприютный щенок.

— Ничего подобного! — с жаром заявил Рон.

— А еще мне не нравится, когда я возвращаюсь на свой портрет, и обнаруживаю, что он занят каким-то чучелом!

— Не понимаю, почему бы… — начал Рон, но Фред его оборвал:

— Умоляю, пусть это убирается!

— Что за «это»? Фред, ты несешь чушь!

— Рон, послушай. Раз ты сам не можешь справиться, придется действовать мне.

— В каком смысле?

— В таком, что я найду, как тебя отлучить, не одним способом, так другим.

— Зачем меня отлучать? — настаивал Рон. — Ты же здесь. Почему ты не хочешь это признать и просто…

— Что «просто»? — выкрикнул Фред.

— Просто быть моим братом! — проорал Рон, и его слова эхом отозвались от плит и арок главного входа.

Фред замер и уставился на него. Гарри тоже.

— Я только этого и хочу, — сказал Рот задыхающимся голосом. — Чтобы ты вел себя как мой брат.

Фред вздохнул. Потом посмотрел поверх их голов на каменные стены, чугунные балки и витражные окна под потолком. Гарри не надо было оборачиваться, чтобы знать, что тот видит.

— Потому что, — сказал со вздохом Фред после длительной паузы, — век или тысячелетие — это слишком долго, чтобы висеть на стене и думать о том, что ты должен был сделать, но не смог.

— Фред, — начал Рон, но Фред покачал головой.

— У меня впереди целая вечность, которую я проведу на этой стене, потому что именно на ней мне положено быть. Но являешься ты и заявляешь, что мне положено быть твоим старшим братом.

— Так будь им! — воскликнул Рон. — Это все, чего я хочу.

Фред снова покачал головой.

— Отпусти Фреда, — сказал он тихо. — Или хотя бы отпусти меня.

Рон смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Но ты же здесь, — произнес он.

Гарри взял его за руку и, приговаривая: «Пошли, друг, пора!», утащил прочь, не обращая внимания на неуверенные протесты. Фред смотрел им вслед измученными глазами.


Глава 22.

22.

Два дня подряд Гарри наблюдал, как Рон преследует Фреда по всему замку, а нарисованный человечек ковыляет за ними на ногах-палочках.

— Теперь тебе не надо общаться с этим тупицей Крэббом! — все время повторял Рон, в то время как Фред, не обращая на него внимания, занимался своими делами.

Вечером Фред, как обычно, вместе с другими портретами явился в гриффиндорскую гостиную для того, чтобы полетать. Рон, к облегчению Гарри, стал понемногу отходить, но когда после обеда они поднялись в башню, Крэбб как раз носился на метле, а Фред морщился, наблюдая, как человечек Рона пытается сообразить, что делать со второй метлой. Из-за негнущихся ножек тот не мог ее как следует оседлать, а из-за ручек-клякс — ухватить древко. Он беззвучно хлопал овалом рта, задрав лишенное всякого выражения лицо к небу.

Рон бросился на диван под картиной и принялся хмуро рассматривать Крэбба, который как раз спустился на землю и передал метлу Майклу Корнеру. Фред хлопнул Крэбба по спине. Тот его отпихнул, но вид при этом имел довольный. Рон нахмурился сильнее.

— Тебе обязательно на нас пялиться? — спросил Фред.

— Ладно тебе, — бросил Рон. — Ты что, и вправду вообразил, что мне все равно, что с тобой может случиться?

Гарри вздохнул, сложил учебники на стол и устроился на диване рядом с Роном.

— А что такого с нами может случиться? — поинтересовалась Тиранэ. — Мы же портреты. Что с нами может произойти?

Рон выразительно посмотрел на Гарри.

— Да что угодно, — туманно заявил он. — Можете попасть в дурную компанию, напороться на нож, или, не успеете оглянуться, вас завербуют в учителя.

Он вызывающе уставился на Фреда.

— Мы же портреты, — повторила Тиранэ. — Для нас это не имеет значения.

— Нет, имеет, — упрямо заявил Рон. Портреты переглянулись.

— Для меня имеет, — сказал Колин. — Я не хочу покидать Денниса.

— Иногда уйти — это самое лучшее, — заметил Фред.

— Как ты можешь такое говорить? — возмутился Рон.

— Легко, — сказал Фред. — Я же портрет.

— Джордж бы никогда тебя не бросил. Перси, Билл, Чарли, Джинни, я — никто бы из нас никогда…

— Потому что вы все — живые! — отрезал Фред.

— Рон же любит тебя, — вмешался Гарри. Он чувствовал себя по-дурацки, препираясь с портретом, и еще более по-дурацки из-за того, что заступается за Рона, который вел себя как осел, но это же был Рон. Гарри всегда был на его стороне, и всегда будет. Он не мог не поддержать его. — Зачем лишать его этой любви?

Фред посмотрел на Гарри жестким взглядом, какого Гарри не ожидал от изображения на холсте.

— Знаешь, кто его лишил любви, Гарри? Волдеморт. Я стараюсь вернуть ему то немногое, что можно спасти.

— Нам нужно больше, — сказал Рон хриплым голосом. — Ты что, не понимаешь? Нам не нужно немногое.

Фред повернулся и оглядел столпившиеся вокруг него портреты. Они неловко отводили глаза. Потом он посмотрел на Рона.

— Нет, — заявил он. — Не понимаю. Послушай, — он улыбнулся Рону дрожащей улыбкой. — Мне жаль, что я не… что я не настоящий. Что все так сложилось.

Он перекинул ногу через древко метлы.

— Фред, — окликнул его Рон.

— Все в порядке, друг, — сказал Фред. Он кивком головы попрощался с Гарри и всеми остальными. — Ты во всем разберешься, и все наладится.

— Что ты делаешь? — спросил Рон.

— То, что обещал. Пробую убедить тебя другим способом.

Он оттолкнулся от земли и завис в нескольких метрах от поверхности.

— На самом деле ты не можешь улететь, верно? — вмешался Гарри. — И чего ты добьешься, даже если получится?

— Послушай, Гарри, — сказал Фред, оборачиваясь к нему с печальной улыбкой. — Я здорово провел тут время. Если Рона нужно подтолкнуть, чтобы он согласился с тем, что я мертв, кто я такой, чтобы висеть у него над душой? Поверь, от меня краски не убудет <1>.

— Но… но… погоди! — сказал Рон. — Ты же не можешь… не можешь просто уйти.

— Рон, — ответил Фред, — все наладится.

И он стремительно поднялся в воздух, словно яркий воздушный шар.

— Погоди, — заговорил Гарри. — Рон, он никуда не денется. Просто не сможет.

— Рон, — отозвался Фред, маячивший где-то у самой рамы, — твой брат действительно никуда не денется.

— Но ты же и есть мой брат, — беспомощно произнес Рон.

Фред улыбнулся долгой печальной улыбкой и сказал:

— Никуда он не денется.

И полетел вглубь пейзажа.

Рон прижал ладонь к картине, словно пытаясь ухватить Фреда, но его пальцы тщетно скребли холст. Портреты встревоженно закричали. Гарри вцепился в руку Рона и стянул ее прочь.

Фред летел прямо к крохотным горам на заднем плане, вершины которых сливались с голубизной неба. Гарри ахнул: фигурка на метле становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в точку, а потом исчезла.

— Он это сделал, — произнес кто-то после долгого потрясенного молчания. — Он ушел.

Человечек из белых линий, увенчанный копной оранжевых волос, помахал рукой-кляксой в знак прощания.
________________

Так что Гарри оставался только один выход.

Он отправил сову Гермионе.

1. Каламбуры Фреда переведены при содействии Лопоуша и Мильва.


Глава 23.

На Карте мародеров Фреда не было. На всякий случай они это проверили. Остальные портреты обыскали весь замок, подняв среди учеников помоложе настоящий переполох. Джинни была в ярости. Она не могла простить Гарри с Роном, что те не рассказали ей, до чего все дошло, а Фреду — что тот улетел, не попрощавшись. Когда Гарри попытался извиниться, она сначала накричала на него, а потом обняла и расплакалась.

Рон упорствовал в поисках. При малейшем намеке на то, что Фред исчез навсегда, лицо у него каменело. Но к середине следующего дня Фред так и не появился, и хмурые складки на лбу Рона казались высеченными навечно.

Рон с Джинни пропустили обед, чтобы вместе искать Фреда. Гарри хотел пойти с ними, но Джинни объяснила, что хочет остаться с Роном наедине.

— Может, он хоть со мной поговорит, — сказала она, и не стала ничего больше объяснять.

За обедом Гарри хмуро уставился в стол. Окружающие предпочли оставить его в покое и он принялся вилкой гонять горошины по тарелке. Через двадцать минут этого содержательного времяпровождения рядом с Гарри присел Драко. Он не улыбался, но Гарри уже научился различать, когда Драко рад его видеть.

— Когда ты дуешься, у тебя на редкость дурацкий вид, — заявил Драко. — Пора бы понять, что ни один Уизли такого не стоит.

Гарри поднял глаза.

— Хочешь сказать, что бывают времена, когда у меня вид не дурацкий? — сказал он, удивляясь, когда это Драко Малфой успел стать человеком, способным его подбодрить, не говоря уже о том, чтобы стать человеком, которому хочется это сделать.

Драко взял вилку и принялся за его горошек.

— Я хочу сказать, что отказываюсь общаться с людьми, которые постоянно куксятся, вместо того, чтобы оценить честь находиться в моем обществе.

— Ты ешь мой гарнир, — заметил Гарри. — Тоже мне честь оказываешь?

— Нет, — ответил Драко сквозь полный рот горошка. — Это потому, что я тебе нравлюсь.

Гарри не смог удержаться от улыбки. Драко усмехнулся уголком рта, и улыбка Гарри стала шире.

— Знаешь, я, кажется, начинаю понимать, почему Крэбб с Гойлом ходили за тобой хвостом.

— А я начинаю понимать, почему Грейнджер удрала в Лондон, — возразил Драко.

— Потому что не могла передо мной устоять?

— Потому что твой унылый заброшенный вид вынудил бы ее остаться.

— Вовсе я не унылый и не заброшенный. Я же позволил тебе съесть мой обед.

Драко вскинул глаза, и что-то сделал с лицом, в результате чего на нем отразилось примерно двадцать разных чувств. Следующая шутка застряла у Гарри в горле. Поэтому он пнул Драко под столом.

— Долго еще собираешься кокетничать с Гарри? — поинтересовалась Парвати. Она сидела напротив и, забавляясь, следила за ними поверх книги.

Драко положил вилку на тарелку Гарри и обернулся к ней.

— У меня много талантов, так что могу пококетничать и с тобой.

Гарри пнул его посильнее. Парвати рассмеялась и демонстративно вернулась к чтению.

— Все гриффиндорцы немного ненормальные, — заметил Драко.

— Это говорит человек, который вырядился дементором, чтобы сорвать квиддичный матч, — сказал Гарри. Он шутил, но когда поднял глаза, увидел, что Драко молча уставился в стол.

— Я не… — сумел выдавить из себя Драко, но и этого было достаточно.

— Эй, — сказал Гарри. Драко напрягся и отвел взгляд. Губы у него были сжаты в тонкую линию. — Мы были детьми.

Драко дважды сглотнул, прежде чем заговорить, и когда заговорил, Гарри осознал, каких усилий тому стоило удержать голос от дрожи.

— Кажется, я был ребенком намного дольше чем ты, Поттер.

От его тона у Гарри перехватило дыхание.

— Не думаю, — проговорил он. Ему хотелось сказать гораздо больше, поговорить о шрамах, палочках, и выражении, которое порой появлялось на лице Драко, когда тот смотрел на Гарри. И которое заставляло Гарри чувствовать себя настоящим спасителем магического мира. Или хотя бы небольшой его части.

Драко снова глядел на него с этим выражением, и все, что мог Гарри — это смотреть ему в глаза.

— Ты явился, чтобы рассказать мне, какой я не заброшенный и не унылый? — наконец произнес Гарри.

Драко отложил вилку.

— Нет, — сказал он, и лицо его просветлело. — Я явился, чтобы сказать, что мы сегодня летаем.
________________

Волосы Драко были запорошены снегом. На лесах во время летнего ремонта Хогвартса они были покрыты известкой. Гарри внезапно захотелось протянуть руку и смахнуть снег. Неделя за неделей до него доходило, что это означает. Предполагалось, что он испугается или смутится. Может, даже придет в ужас.

Но он не чувствовал ничего подобного. Ни в малейшей степени.

— Лови! — сказал Драко, и Гарри машинально протянул руку и поймал метлу. Очень странную метлу: потрепанную, неровную и слишком короткую.

— В спичич играл? — спросил Драко <1>.

— Впервые слышу, — ответил Гарри. Драко закатил глаза. Речь явно шла о какой-то очередной чистокровной примочке, не знать о которой мог только слабоумный.

— Это когда летаешь на детской метле и стараешься сбить всех остальных, — пояснил Драко. В глазах у него появился особый блеск, который Гарри раньше видел только, когда упоминали Клювокрыла или как сделать гадость хаффлпаффцам.

Гарри усмехнулся.

— Отлично! Давай!

Драко на мгновение замер, бросив на Гарри взгляд, от которого усмешка того стала еще шире. Прежде, чем Гарри успел сообразить, на что он согласился, Драко оседлал метлу и взлетел. Точнее, попытался взлететь: метла была так плохо сбалансирована, что он чуть не свалился с нее в двух футах над землей. Он обернулся и грозно посмотрел на умиравшего от смеха Гарри. Но теперь тот знал, как понимать эти грозные взгляды, и расхохотался еще громче.

В метле Гарри не хватало половины прутьев, и на вид она была какая-то чахлая. Когда он перекинул ногу через древко, метла дернулась, словно от ужаса. Он похлопал ее, чтобы успокоить, и оттолкнулся от земли.

Через полминуты он хохотал так, что не мог сообразить, куда летит. Длины метлы только-только хватало, чтобы на ней удержаться. Она прилагала отчаянные усилия, чтобы не рухнуть под его весом. Ей явно давно не пользовались, и она совсем разучилась слушаться, так что когда Гарри пытался повернуть направо, метла заворачивала влево. Драко управлялся ничуть не лучше, но у него имелось преимущество из-за того, что он взлетел первым. Зато его метла завела манеру при первой возможности рывком подаваться назад, так что, по прикидкам Гарри, у него был шанс.

— А что будет, когда я тебя собью? — крикнул он.

— Я тебя пошлю, — отозвался Драко. — Хотя могу и прямо сейчас.

Гарри закатил глаза. Запорошенные снегом волосы Драко замерзшими прядями прилипли к щекам, и когда на них падал луч солнца, отливали хрустальным блеском.

Гарри осенило. Он ухитрился направить метлу к земле, на лету нагнулся и подцепил большой ком снега.

Драко заметил, что он делает, и глаза его расширились. Крикнув: «А ничего умнее тебе в голову не пришло?», он взмахнул палочкой. В одно мгновение из снежного покрова образовалась целая батарея снежков, которые начали подниматься в воздух. Вскоре между ними образовалась настоящая заградительная завеса. Гарри приподнялся на метле и изо всех сил запустил снежком в Драко. Он промахнулся, но спугнул метлу Малфоя, которая рванула сначала вверх и вбок. Драко вскрикнул, вцепился в древко обеими руками, и попытался бросить на Гарри грозный взгляд поверх плеча. Гарри захохотал и смеялся до тех пор, пока Драко не усмирил метлу. Он схватил ближайший ком и швырнул его прямо Гарри в голову. Тот метнулся в сторону, но ком задел плечо, так что итогом стал полный рот снега и довольное лицо Малфоя.

Гарри выругался и нырнул в завесу из снежков. Драко сделал то же самое.
Через некоторое время, замерзший, весь в снегу и нахохотавшийся до того, что у него заболел живот, Гарри потянулся за последним снежком. Драко тоже. Гарри успел раньше, но Драко схватил его за кисть и попытался свободной рукой выкрутить снежок. Гарри оттолкнул его, метла Драко рванула вперед и бросила того на Гарри. Чтобы не слететь, Драко схватился за него, а снежок так и остался зажатым между их ладонями.

Они оказались нос к носу, и это было как во время очередного квиддичного матча, когда они вдвоем вцеплялись в снитч, только теперь все было совсем по-другому.

Снежок начал таять. Гарри ощутил, как к его ладони прижимается гладкая мокрая ладонь Драко. Тот был так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы смахнуть снег с его волос. Гарри приподнял свободную руку, но Драко заметил его движение и выражение его лица мгновенно изменилось. Гарри замер с поднятой рукой, пораженный блеском льдинок в светлых волосах и тем, как отражалось солнце в серых глазах.

Гарри знал лицо Драко наизусть. Он знал, как тот сжимает губы в тонкую линию, когда расстроен и смущен. Знал, как эти губы кривятся примерно пятнадцатью разными способами, делая усмешку самодовольной, издевательской, вызывающей или снисходительной, и как лицо застывает в полной неподвижности, когда Драко застают врасплох. Знал, что на вечно наморщенном носу имеются веснушки. И знал про то, как Драко стремится скрыть, что он встревожен или волнуется, и как он не хочет, чтобы его друзья умирали.

И он уже видел у Драко такое выражение лица. Так тот выглядел, когда рассказывал Дамблдору, как починил Исчезающий шкаф: ликуя и умирая от страха.

В венах Гарри вскипела яростная, собственническая волна адреналина. Но он не двинулся с места. Они висели в воздухе, не приближаясь друг к другу, но и не размыкая рук. Гарри открыл рот и понял, что не знает, что сказать. Драко подался вперед. Движение было таким легким, что Гарри почудилось, будто того подтолкнул порыв ветра. Даже если так, у него появился повод провести большим пальцем по запястью Драко. Просто чтобы посмотреть, что получится.

Драко фыркнул, и Гарри было решил, что все испортил, если бы тот не впился взглядом в его губы.

Зимний воздух потрескивал от напряжения, которое проникало внутрь и кипело под кожей.

— Только посмей, — начал Драко хриплым шепотом, закашлялся и начал снова. — Посмей только рассмеяться, Поттер.

Гарри рассмеялся коротким тихим смешком. Он запустил пальцы в мокрые от снега светлые пряди, и замер. Драко наклонился и поцеловал его.

1. За «спичич» («strawple») спасибо blue fox!


Глава 24.

Когда Гарри вернулся в гриффиндорскую гостиную, в ней было темно и пусто. Гарри постоял на пороге, озираясь по сторонам. Губы и руки все еще горели жаром, и он должен был чувствовать свободу и легкость. Но он чувствовал себя старше. В гостиной была странная застывшая атмосфера. Словно что-то сломалось.

За последний год у Гарри бывали дни, которые тянулись как целая жизнь. У него бывало чувство, что он вставал одним человеком, а ложился спать другим. Но в последние дни перед каникулами все его друзья согнулись как под тяжелым грузом. Как будто все вокруг поднимались одними людьми и засыпали другими, и никто не знал, что делать с этими странными новыми другими.

Портреты почти два дня, как не встречались в горном ущелье. Дракон вернулся и теперь спал прямо в центре картины, словно никуда не уходил. В мерцающем свете свечей Гарри прошел гостиную и поднялся по ступеням в спальню. Он хотел избежать разговора с Роном с глазу на глаз. Не сейчас, когда он в самый неподходящий момент может расплыться в улыбке. Драко стал той частью его жизни, которую было сложно приспособить ко всем остальным, и с этим приходилось смириться. Гарри готов был смириться и приспосабливаться как сумеет.

Он открыл дверь в спальню и обнаружил, что на кровати Рона появился балдахин с тяжелыми занавесками. Они были плотно затянуты. Ему стало тепло и хорошо. Он осторожно подошел к кровати, прислушался и заглянул за занавеску.

Рядом с Роном, свернувшись и обняв его за плечи, сидела Гермиона. Плечи Рона бесшумно тряслись. Гарри в жизни не был так счастлив кого-то увидеть.

Она протянула руку и удержала Гарри. Он опустился на кровать, обнял Гермиону, поцеловал и спрятал голову у нее на плече. Облегчение от того, что она здесь, что они снова вместе, снова втроем, было такой силы, что он с трудом сдерживался.

Рон приподнял голову и, не открывая глаз, свободной рукой нащупал руку Гарри. Гермиона повернулась к Гарри и поцеловала его снова.

— Не надо мне было уезжать, — прошептала она, прижимаясь горячими губами к его шее. — Надо было остаться с вами.

Гарри обнял ее крепче.

— Все в порядке, — прошептал он в ответ. — В полном порядке.

И обнимая их обоих изо всей силы, он понял, что это почти так и есть.
________________

— А ты не думаешь, что стоило бы ее снять? — поинтересовалась Гермиона, рассматривая дракона, который разлегся посреди картины.

— Не-а, — ответил Рон. — Я за нее честно заплатил, так? И, кроме того, спящий дракон — это для Хогвартса самое то!

Гарри усмехнулся. Гермиона взъерошила ему волосы. Они устроились на диване под пейзажем, причем Рон растянулся во весь рост, положив ноги на колени Гарри, а голову — на колени Гермионы.

— А как насчет него? — спросил Гарри, указывая на человечка. Тот последнее время бродил между портретом Фреда и картиной с драконом. Дракона это, похоже, мало тревожило. Как-то человечек даже попытался забраться тому на хвост. У него ничего не получилось, и он пару часов просидел на траве совершенно неподвижно.

— А что? — уточнил Рон. — На мой вкус, он славный.

Гарри с Гермионой обменялись взглядом.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — сказала Гермиона.



Глава 25.

— Кровать номер шесть тысяч сто пятьдесят пять, — сказал Драко, и перенес последнее полотно на стену Выручай-комнаты.

— И вы это все сами сделали? — изумленно спросила Гермиона. Выручай-комната увеличилась в размерах, чтобы вместить длинные ряды картин. Они тянулись во всех направлениях, и Гарри подумывал, не появится ли таким образом новая Комната исчезнувших вещей.

— Нам помогали, — сказал Драко. Тон у него был безукоризненно вежливый. Гарри подозревал, что причиной тому не скрытая враждебность, а взгляды, которые весь день обменивались Гермиона и Джинни. Он подозревал, что Гермиона обо всем догадалась, и пошла к Джинни, чтобы убедиться. Прежде, чем они отправятся в Нору, ему придется многое объяснить.

Несколько портретов спали, уютно устроившись в кроватях. От одного их вида Гарри чувствовал усталость. Он держался, напоминая себе, что скоро начнется новая четверть, Гермиона вернулась туда, где ей положено быть, а Драко живет в своей спальне один. А потом он пойдет учиться на аврора.

Или займется чем-нибудь новым и интересным.

— Надеюсь, вы не против, — сказала Луна, появляясь откуда-то изо спины. — Я придумала дом для вашего друга.

Она держала в руке палочку и левитировала большой холст. На нем было изображено круглое желтое солнце, несколько рядов лиловых и розовых цветов, состоявших из палочек и запятых, и девушка в треугольном лиловом платье с волосами цвета солнца.

— Ух ты! — воскликнул Рон. — Это что, для меня?

— Ну, — ответила Луна, — мы могли бы повесить картину и посмотреть, может, ему на ней понравится. Если хочешь, я и дом нарисую.

— Отличная идея, Луна, — сказала Гермиона. Гарри заметил, что она, нахмурившись, рассматривают девушку, которая достала из треугольного платья палочку и принялась с ее помощью поливать цветы.

— И здорово нарисовано. Пальцами, да? — уточнил Гарри.

— Спасибо, Гарри, — безмятежно улыбнулась Луна.

Она направила полотно к стене рядом с дверью. Человечек Рона выбрался из скопления портретов и неуверенно ступил сквозь раму.

Треугольная девушка перестала поливать цветы и рывками сделала книксен. Человечек в ответ неуклюже подергал руками.

Девушка взмахнула палочкой, и среди цветов выросло дерево с яркими алыми кружками, которые могли в равной мере быть вишнями, гранатами или яблоками. Потом на холсте образовался силуэт ярко-синей птицы с огромными лапами, которая присела на алый кружок.

Рот человечка округлился в подобии улыбки, а щеки порозовели вплоть до ярко-рыжих волос.

— Да, неплохо, — сказала Гермиона, вытащив из прически палочку и похлопывая ей по ладони. — Очень неплохо, Луна. Спасибо тебе большое.

— Ты что, шутишь? Луна, это потрясающе! — воскликнул Рон.

Потом увидел, какое у Гермионы лицо, и поправился:

— В смысле, для картины потрясающе. В целом. Условно говоря.

— Тогда я пошла, — сказала Луна. — Папа заберет меня из Хогсмида, поэтому в поезде меня с вами не будет.

Она обвела всех сияющим взглядом.

— До свиданья, Рон. Я рада, что тебе лучше. До свиданья, Гермиона. До свиданья, Гарри. Желаю вам с Драко большого счастья.

Драко побледнел и закашлялся, Рон спросил «Чего?», Джинни воскликнула «Гарри!», а Гермиона сказала:

— Спасибо, Луна, ты нам очень помогла и счастливого тебе Рождества.

После чего мягко, но настойчиво вывела ее за дверь.

Потом вернулась и взмахом палочки превратила желтые волосы треугольной девушки в каштановые кудри. И обвела всех Очень многозначительным взглядом.

— Так. Гарри, Малфой. Вы нам ничего не хотите объяснить?

— Ну и жуткие у тебя дружки, Поттер, — пробормотал Драко.

— Чего? — повторил Рон.

— Я так и знала! — заявила Джинни.

— Чего не вынесешь ради мира и спокойствия, — со страдальческим вздохом сказал Драко.

Все уставились на него с совершенно одинаковым отвращением на лицах, и Гарри расхохотался.
________________

Всю дорогу от гриффиндорской башни до Большого зала Рон с Гермионой держались за руки. У входа стояла вереница карет, чтобы доставить учеников в Хогсмид, но никто не торопился занимать места. Все прощались друг с другом и с одиннадцатью портретами на стенах у главного входа. Кто-то украсил рамы нарядными еловыми венками и обвил их мишурой. Гарри рассмеялся. Конечно, Крэбб просто счастлив! Подняв глаза, он наткнулся на яростный взгляд Крэбба. Заметив, что на него смотрят, тот неуклюже помахал рукой, и Гарри махнул в ответ.

Гарри поискал глазами Колина. Тот его узнал и радостно приветствовал, но рядом с портретом стоял Деннис и что-то тихо ему говорил, поэтому Гарри решил не мешать. Вместо этого он оглянулся в поисках Драко, но слизеринцев видно не было.

В центре висел пустой портрет Фреда. Кроме венка и мишуры, в щели между рамой и холстом были заткнуты записочки и сложенные обрывки пергамента. «Возвращайся скорей! Синистра нас совсем замучила! Подскажи, что делать?», — гласила одна записка. «Сдаем СОВУ 1999 года: взрывные свистопляски в твою честь! Будет не скучно!», — сообщала другая.

Еще в одной говорилось: «Мы по тебе соскучились».

Гарри улыбнулся. У входа, глядя на пустой холст, стоял Рон. Гермиона обнимала его за плечи.

Он заметил, что профессор Макгонаголл смотрит на него.

— Простите, профессор. Вам снова придется искать преподавателя трансфигурации, — сказал Гарри и провел пальцами по раме.

Макгонаголл лукаво улыбнулась и ответила:

— Не беспокойтесь, мистер Поттер. Может, и не придется.

— Вы думаете, что Фред вернется?

— Вы тоже покидали Хогвартс. И, однако, вы снова здесь.

Гарри оглянулся по сторонам. Хогвартс еще не восстановился полностью, но повсюду висели рождественские украшения, и кто-то наложил Навесную чару на ветку омелы, чтобы та выслеживала учеников и следовала за ними по пятам, А потолок в Большом зале знал, что снаружи идет снег.

Кареты ждали, чтобы отвести их в Хогсмид. На платформе он встретится с Драко и они на ходу заденут друг друга руками, а потом Гарри устроится в купе рядом с Роном, и всю дорогу до платформы Девять и три четверти будет слушать, как тот препирается с Гермионой.

Там их встретят родители Рона, Билл, Флер, Джордж, Перси и Чарли, и Джинни попрощается со своим другом, а Гарри найдет глазами Драко, которого будет крепко обнимать за плечи мать. Они обменяются взглядами поверх платформы, а потом Гарри в отличном настроении отправится в Нору. А Хогвартс будет ждать их возвращения.

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"